Пламя страсти

33

Только через две недели пребывания в доме Розы Хэзард впервые смог пошевелить пальцами сломанной руки, не покрываясь при этом холодным липким потом от боли. В тот же день в Бостоне, в кабинете Кертиса Адамса, было оглашено завещание Уильяма Брэддока. Услышав распоряжения покойного мужа, Миллисент Брэддок вне себя от возмущения вскочила на ноги.

— Не может быть! Это наверняка какая-то ошибка! — выкрикнула она.

Кертис Адамс был не только адвокатом Билли Брэддока, но и его другом. Он знал, что никакой ошибки нет. К тому же обстоятельства смерти полковника и появление «кузена» Миллисент только подтвердили в его глазах мнение Брэддока о своей жене. Не то чтобы ее оставили совсем без денег. Как вдова полковника, Миллисент могла жить в его доме столько, сколько пожелает, ежемесячно получая приличное содержание. Кертис подумал, что сам бы он никогда не проявил такой щедрости. Но у Билли было более доброе сердце, чем у него.

— Я хочу оспорить это завещание! — заявила Миллисент. Ярость зажгла красные пятна на ее щеках.

Кертис аккуратно сложил руки на полированной крышке стола.

— Но оно совершенно законно, Миллисент.

— И все-таки я его опротестую! Я уверена, что найду судью, который не согласится с вашим мнением.

— Вы можете поступать, как вам будет угодно. — Адвокат повернулся к Венеции: — Вы останетесь на Бикон-стрит?

— Недолго. Я собираюсь вернуться в Монтану, — спокойно ответила она.

Хотя подруги сочувствовали Венеции в связи со смертью отца и навещали ее, а поклонники присылали ежедневно такое количество цветов, что хватило бы на весь Бостон, она все равно скучала по родным местам Хэзарда. Ей хотелось быть поближе к нему, хотелось, чтобы его ребенок вырос на той же земле, где Хэзард провел свою юность.

Венеция была одета в черный шелк, кожа ее казалась фарфоровой, а под глазами залегли глубокие тени, но, как ни странно, траур только подчеркнул ее красоту. Без украшений, бледная, с простой прической и огромными печальными глазами на похудевшем лице, она все равно оставалась красавицей и могла любого мужчину свести с ума. Никто из них не отказался бы утешить Венецию Брэддок в ее горе. Но Хэзард навсегда лишил остальных мужчин привлекательности в глазах Венеции. По сравнению с ним все они казались ей пресными. Хэзард — непредсказуемый, необузданный — заполнил собой ее мир.

— Это просто смешно! — немедленно вмешалась Миллисент. — Ты останешься в Бостоне, здесь твое место.

— Я поеду туда, куда захочу, мама, — Венеция посмотрела на мать серьезно, холодно и очень спокойно.

— Это мы еще посмотрим! — зловеще пообещала Миллисент.

Она бросила на дочь взгляд, преисполненный такой дикой ненависти, что Венеция даже вздрогнула. Миллисент никогда раньше так открыто не проявляла своих чувств, но сейчас она была в ярости. Она ненавидела всех — своего покойного мужа, Кертиса Адамса, собственную дочь, — все и вся, что оказалось на ее пути к наследству. Ведь только ради него она так расчетливо вышла замуж двадцать лет назад!

Миссис Брэддок набрала в легкие побольше воздуха и уже собралась было наброситься на дочь, но тут вмешался Янси Стрэхэн. Его голос звучал спокойно, но глаза казались осколками льда.

— Не стоит спешить, ты слишком расстроена, — Янси взял Миллисент за руку. — Ее рана еще свежа, — объяснил он Кертису Адамсу.

На самом деле Янси из последних сил старался сдержать собственный гнев. Он был так близок к богатству на этот раз… Двадцать два миллиона долларов! И все получила Венеция. Проклятая сучка! Она, вероятно, давно все знала, потому что ничуть не удивилась…

И тут ему в голову пришла блестящая идея. Рассыпавшись в извинениях перед адвокатом, проявляя чудеса южной благовоспитанности, он вывел Миллисент из кабинета Адамса.

Венеция осталась, чтобы подписать необходимые бумаги. Впервые она по-настоящему испугалась за своего ребенка: никогда еще она не встречалась с такой ненавистью и такой яростью. А когда так ненавидят, недалеко и до убийства…

Вернувшись от Адамса, Венеция тут же поднялась в свою комнату, и Янси ничего не стоило запереть дверь снаружи. Тем временем Миллисент вызвала Ханну в гостиную и объявила ей, что Венеция уехала в Монтану сразу после вскрытия завещания.

— Но этого не может быть! — старая служанка не верила своим ушам. — Мисс Венеция не могла уехать, не сказав мне ни слова!

— Она просила меня поговорить с тобой. Бедная девочка была такой подавленной все эти дни, ты же знаешь. Я думаю, она мечтала только о том, чтобы поскорее вернуться. Я пыталась отговорить ее, но безуспешно. Венеция всегда была своевольна… Но ты не должна беспокоиться о ней: отец оставил ей все состояние, и теперь она более независима, чем когда-либо. Если ты мне не веришь, можешь спросить у Кертиса Адамса. Он сам помогал ей сесть в наемный экипаж. — Миллисент осторожно промокнула глаза вышитым платочком. — В последнее время на долю моей дочери выпало столько несчастий, — пробормотала она. — Так ты будешь говорить с Адамсом?

Это был хорошо продуманный блеф.

Когда Миллисент упомянула имя Адамса, Ханна сразу почувствовала себя спокойнее. Она знала, что этот человек многие годы был другом полковника, а Венеция и в самом деле целыми днями только и говорила о возвращении в Монтану.

— Бедное дитя, — вздохнула Ханна. — Она хотела, чтобы ее ребенок родился в этом диком краю…

В огромной гостиной повисла мертвая тишина, нарушаемая только тиканьем часов на камине. Ханна поняла, что выдала секрет, но отступать было поздно.

— Мисс Венеция еще не сказала вам о ребенке? — прошептала она.

Миллисент первой пришла в себя.

— Нет, но тогда становится еще более понятным… этот ее внезапный отъезд. Очевидно, бедняжка захотела немедленно уехать из Бостона, чтобы не опозорить нас. Но неужели она могла подумать, что мы откажемся от нее? — в голосе миссис Брэддок слышалась искренняя забота. На губах появилась понимающая материнская улыбка. — Мы обе знаем, как упряма Венеция. Но тебе незачем волноваться, Ханна. С миллионами ее отца малышка сумеет обеспечить себе спокойную жизнь, где бы она ни оказалась.

— Я надеюсь, ребенок вернет ей покой…

Ханна думала только о счастье Венеции и не замечала ничего другого. Раз ей потребовалось уехать немедленно, что ж, старая Ханна все понимает: девочка каждую ночь оплакивала отца своего ребенка.

— Я уверена, что так и будет, Ханна. Кстати, полковник завещал тебе ежегодную ренту, и Венеция попросила меня выдать тебе деньги за год вперед. Что ты предпочитаешь, чек или наличные?

Но старая служанка, казалось, не слышала ее.

— Когда мисс Венеция пришлет вам свой адрес, вы меня известите? Я поживу какое-то время у моей сестры в Ланкастере. Я оставлю вам адрес. — И Ханна аккуратно написала название улицы и номер дома на листке бумаги, который ей дала Миллисент.

— Здесь твоя записка и будет лежать. — Миллисент положила листок на бюро и сверху поставила кусок итальянского хрусталя. — Я думаю, что мы получим от нее известия недели через три-четыре. Спасибо тебе, Ханна, за все эти долгие годы преданной службы. Если бы полковник был жив, он бы присоединился к моей благодарности, я в этом уверена. Сейчас я попрошу Янси помочь тебе уложить вещи, а сама тем временем выпишу чек на половину суммы ежегодной ренты. Вторую половину я выдам тебе наличными. Ты довольна, Ханна?

— Премного вам благодарна, мэм, но я сама могу собрать свои вещи.

Спустя совсем немного времени Янси, воплощенная любезность и услужливость, проводил Ханну до кареты, подъехавшей к боковому входу, проследил за тем, чтобы все ее вещи были погружены, сказал кучеру, куда ехать, и помахал Ханне на прощание рукой.

Но пожилая женщина не попалась на крючок этой нарочитой вежливости. Она отлично знала, что этим двоим все равно, жива она или умерла, а если Венеция уехала, то ей больше незачем оставаться в этом доме.

Янси вернулся в гостиную, предусмотрительно закрыл двойные двери, прислонился к ним и улыбнулся.

— Итак мы еще на несколько шагов приблизились к двадцати двум миллионам, любовь моя.

— Все складывается очень удачно, верно? — усмехнулась в ответ Миллисент.

— Просто отлично! Благодаря старой Ханне нам теперь будет куда легче убедить нашу дорогую Венецию посмотреть на вещи по-другому. Ни одна молодая мать не согласится расстаться со своим ребенком — тем более что это единственная связь с ее погибшим возлюбленным, — голос Янси звучал насмешливо.

— Ребенок как залог?.. Что ж, это недурно, — задумчиво произнесла Миллисент и, подойдя к бюро, разорвала на клочки листок с адресом Ханны. — Но как мы получим деньги? Ведь в завещании ясно сказано, что все достается Венеции.

— Все очень просто. Твоя дочь подпишет тебе доверенность — и тогда денежки наши!

— А что потом? Мы же не можем все время держать ее запертой наверху. Пойдут разговоры…

Стрэхэн спокойно встретил ее взгляд.

— Для нас главное — чтобы Венеция подписала доверенность. А потом, если она согласится жить, скажем, на юге Франции или в тихом домике в Котсволдсе, мы будем посылать ей определенную сумму, чтобы она не бедствовала. А сами сможем спокойно тратить двадцать два миллиона долларов.

— Звучит многообещающе! — Миллисент Брэддок весело рассмеялась.

В тот вечер они сами отнесли поднос с едой в комнату Венеции, объяснив слугам, что после вскрытия завещания Венеция упала в обморок и теперь плохо себя чувствует. Но они надеются, что с этим поможет справиться постельный режим и полный покой.

Тщательно заперев за собой дверь, Миллисент заявила дочери, что не перенесет позора, если в свете узнают о ее беременности. Венеции было предложено два варианта: или отправить ребенка на воспитание в какой-нибудь дальний приют, или растить его самой, но отказаться от наследства.

— Если ты будешь во всем нас слушаться, — добавил Янси, — все устроится отлично.

— Для вас, — коротко ответила Венеция, — но не для меня.

— У тебя останется твой ребенок.

— А вы получите мои деньги?

— Это честная сделка!

На самом деле Венеция не слишком заботилась о деньгах. У нее оставался ее трастовый фонд, до которого жадные лапы Миллисент и Янси дотянуться не могли. Этого было более чем достаточно, чтобы вести безбедную жизнь. Но ее привела в ужас их алчность. Насколько далеко может зайти эта парочка, чтобы получить право распоряжаться двадцатью двумя миллионами долларов? Впрочем, смерть Хэзарда давала ответ и на этот вопрос.

Как бы ей хотелось, чтобы Хэзард сейчас оказался рядом с ней и они могли все обсудить! Может быть, он согласился бы с ней, сказал бы, что деньги не имеют значения? А может быть, у него было бы другое мнение? Хэзард так много работал, чтобы обеспечить безопасность своего народа. А она только сегодня официально оформила новое завещание, написанное в поезде, и теперь оно находится в надежном месте — у Кертиса Адамса. Если она отдаст им право распоряжаться деньгами, ее ребенок никогда не получит того, что ему положено по праву рождения. С другой стороны, если она откажется, ее ребенок может прожить совсем недолго. Крошку куда легче убить, чем Хэзарда. Если даже он не сумел остановить их, как же она сможет это сделать?

— Я хочу все обдумать, — наконец произнесла Венеция.

— Только не раздумывай слишком долго! — проворчал Янси.

— У меня есть еще шесть месяцев до того момента, когда вы сможете привести в исполнение свою угрозу.

— Но до тех пор мы можем сделать твою жизнь невыносимой.

— Спасибо, что предупредили.

— Я даю тебе три недели, — решил Янси.

— Я надеюсь, что моя дочь проявит благоразумие. Не правда ли, дорогая? — проворковала Миллисент, лениво обмахиваясь роскошным веером.

— Три недели, — напомнил Янси, и они с Миллисент вышли из комнаты, заперев дверь на ключ.

Венеция осталась одна — совсем одна в этом страшном мире. Ханна уехала. Янси с глумливой улыбкой объяснил ей, как легко они от нее отделались. Хэзард погиб. Если Кертис и друзья отца вдруг будут спрашивать о ней, им ответят, что она вернулась в Монтану. А слуги считают, что у нее нервный срыв и что она прячется от чужих любопытных глаз. Венеция и ее ребенок остались лицом к лицу с Янси и Миллисент, а между ними были двадцать два миллиона долларов. Венеции очень не понравилось выражение глаз Янси, когда он пообещал обеспечить ей невыносимую жизнь…

Всю ночь Венеция думала только об одном: вдруг все-таки Хээард остался в живых? Тогда они и их ребенок могли бы жить вместе среди высоких гор с шапками облаков на вершинах, и их не разделяли бы золото и алчность.

И словно во исполнение ее желаний на следующее утро Янси принес ей поднос с завтраком и сообщил, что у него есть интересные новости.

— Возможно, ты перестанешь упрямиться и поймешь, что тебе нет смысла возвращаться в Монтану. — Он прислонился к косяку, одетый для прогулки верхом, и насмешливо смотрел на нее.

— Предполагается, что я должна спросить, почему? Хорошо, Янси. Я пойду тебе навстречу. Так почему же? — Венеция закрыла книгу, которую читала, и спокойно взглянула на него.

— Потому что твой любовник нашел себе другую постель!

— Это что, метафора? Если так, то она не кажется мне забавной.

И все-таки ее сердце забилось быстрее. Янси был слишком прост для подобных метафор; раз он употребил слово «постель», значит, он только это имел в виду. Венеция разжала переплетенные пальцы, чтобы Янси не заметил, как они побелели.

— Этот краснокожий ублюдок каким-то образом остался в живых, несмотря на сотню тонн пороха! — прохрипел Янси.

Венецию затопила такая волна радости и счастья, что ей показалось, будто у нее в душе запели птицы. Но она заметила как ни в чем не бывало:

— Тогда тебе следует как можно быстрее отпереть эту дверь и бежать куда глаза глядят. Я не думаю, что тебе безопасно здесь оставаться.

— Ты разве не слышала, что я сказал? — как можно ласковее поинтересовался Янси. — Он к тебе не приедет. Джон Хэзард Блэк живет себе припеваючи в Конфедерат-галч. Индеец удобно устроился в постели Розы Кондье. И там он уже почти месяц.

От этих слов Венеция как будто окаменела. Не может быть, здесь какая-то ошибка! Ведь она его жена, Хэзард сам так сказал, у них будет ребенок… Он бы ни за что не пошел к Розе, он бы приехал к ней!

— Мое предложение остается в силе, маленькая богатая девочка. Подпиши доверенность — или мне придется прибегнуть к совершенно не джентльменскому способу принуждения.

Венеция встала с кресла и подошла к окну, чтобы Янси не заметил, насколько она расстроена. Она отказалась дальше отвечать на его вопросы, и ему пришлось уйти, но его последние слова мрачным эхом звучали у нее в ушах:

— Не жди его, детка. Индейцы не пропускают ни одной юбки, а Хэзард, как говорят, просто побил все рекорды.

Но Венеция все-таки ждала. Несмотря ни на что. Несмотря на оскорбительные слова Янси, несмотря на огромное расстояние, разделяющее их с Хэзардом, несмотря на отчаяние, которое все больше охватывало ее с каждым прожитым днем.

В конце третьей недели Янси пришел к ней в комнату, как и обещал. Он поигрывал длинной плеткой для верховой езды, глаза его горели голодным блеском. Венеция на мгновение отвернулась к окну, посмотрела на холодные воды Чарльз-ривер, потом снова повернулась к нему:

— Этого не потребуется, — прошептала она. — Я подпишу.

Процедура не заняла много времени. Янси ушел, унося в кармане ее состояние, а Венеция плакала до тех пор, пока не уснула. И горевала она не о потерянном наследстве, а о потерянной любви. Хезард не приехал за ней! Ему не нужен даже его ребенок… Впрочем, у Джона Хэзарда Блэка уже есть дети и всегда были любовницы. Вполне вероятно, что он уже забыл ее имя…

Янси и Миллисент провели большую часть ночи без сна, обмывая свое богатство коллекционным шампанским из подвалов полковника Брэддока.

— Пусть твой супруг и был простолюдином, моя дорогая, но в винах он знал толк, — заметил Янси, открывая следующую бутылку.

— Это не искупает его других, совершенно невыносимых качеств. — Миллисент нахмурилась, не желая признавать, что именно ее покойный муж нажил то состояние, которым она собиралась наслаждаться. — Крестьянская кровь есть крестьянская кровь!

— Пожалуй, ты права. И это наводит меня на мысль, что пора покончить с крестьянской кровью, — объявил Янси.

Миллисент удивленно подняла брови.

— Что ты имеешь в виду?

— Я имею в виду, — Янси сделал эффектную паузу, — его внука! Теперь, когда доверенность у меня в кармане, этот ребенок нам больше не нужен. Наоборот — мы с тобой должны подстраховаться на будущее.

Миллисент, полулежавшая на диване, выпрямилась и поставила бокал с шампанским на стол.

— Как ты намереваешься это сделать?

— В Нью-Йорке есть дама, которая помогает девушкам, попавшим в беду.

— Но Венеция никогда не согласится на это!

— Никто не станет спрашивать ее согласия. Доверенность у нас, отныне мы можем ей приказывать, а не просить.

Миллисент раздумывала недолго: слишком очевидной была выгода, которую сулило подобное развитие событий.

— Ты знаешь эту даму? — деловито поинтересовалась она.

— Кто же не знает мадам Рестел! Кстати, должен предупредить: Венеция может умереть во время операции.

— Достаточно, Янси! Я не желаю больше ничего слышать.

— Я знаю, любовь моя, ты ненавидишь детали. Не важно, я сам со всем справлюсь.

— Я надеюсь, что на этот раз у тебя получится лучше, чем с этим индейцем.

Янси пожал плечами, расслабившись после трех бутылок шампанского.

— Его невозможно убить как нормального человека… Но ведь теперь два каких-то маленьких участка не имеют значения, верно? Зачем они нам с нашими миллионами?

Было легко сбросить со счетов Хэзарда, когда он находился за тысячи миль. Но проблему с Венецией нужно было решить побыстрее: Миллисент не любила не доведенных до конца дел.

— Когда ты собираешься связаться с мадам Рестел? — спросила она.

— Завтра, — с улыбкой ответил Янси. — Завтра же утром.