Пламя страсти

17

Джимми не появился и на следующий день.

— Я же тебе говорила! — с торжеством воскликнула Венеция. — Молли наверняка на тебя рассердилась. Наверное, мне теперь придется учиться стирать и крахмалить твои рубашки…

Хэзард собирался идти на шахту несмотря на проливной дождь. Он как раз надевал второй сапог и бросил на Венецию взгляд, который ему хотелось сделать убийственным. Но он увидел такое жизнерадостное сияние на ее лице, что все его усилия пропали даром.

— А я ведь уже кое-чему научилась, — обратилась Венеция к спине Хэзарда, когда он потянулся к ружью над дверью. — Когда я вернусь домой в Бостон, я смогу куда лучше присматривать за прислугой.

«Бостон еще с тобой намучается», — злорадно подумал Хэзард.

— Я решила сегодня попробовать приготовить сдобные булочки, — жизнерадостно сообщила Венеция.

Хэзард возвел глаза к потолку.

— О сжалься, Молли, разреши Джимми прийти к нам! — пробормотал он.

— Прошу прощения? — Венеция сделала вид, что не расслышала.

Хэзард резко обернулся, горя желанием оторвать ей голову. Завтрак был катастрофой, ленч обещал быть таким же неудачным экспериментом, да к тому же на улице лило как из ведра. Ему предстояло мокнуть целый день, а она стояла посреди комнаты в его очередной рубашке, едва скрывавшей наготу…

Внезапно Хэзарду отчаянно захотелось взять ее сию же секунду, прямо на полу, без всяких прелюдий, нежностей, ласковых слов. Он никогда раньше не вел целомудренную жизнь и теперь никому не рискнул бы порекомендовать ее. Он и так уже ругал себя за то, что отверг Розу. Может быть, сегодня снова наведаться в город? Он быстро туда доберется. И несколько часов в постели Розы укротят то страстное желание, которое он испытывал к этой невыносимо жизнерадостной женщине, делящий с ним кров. Черт, она просто манит к себе! Одним своим видом, этими распущенными вьющимися волосами, длинными обнаженными ногами… Ни один мужчина не стал бы винить ее за то, что она пытается его соблазнить. В конце концов, она не виновата, что у него, к несчастью, есть на то причины. И поэтому Хэзард только сказал:

— Звучит замечательно. Смотри не сожги себя. — Он заранее знал, что булки сгорят.

— Тогда увидимся в полдень.

— Надеюсь. — Хэзард открыл дверь.

— Господи, ты же сегодня промокнешь! — это было сказано с тем же беспримерным оптимизмом.

Хэзард посмотрел на нее убийственным взглядом и вышел.

Венеция очень старалась. Она в самом деле хотела испечь сдобные булочки, но только никак не могла вспомнить, сколько надо положить соды, сколько соли, а сколько сахара. И еще яйца… Сколько же яиц клал в тесто Джимми? И надо ли было их вообще класть? Помогать кому-нибудь готовить — это совсем не то же самое, что готовить самой. «Черт бы все побрал!» — выругалась Венеция про себя. Если бы у нее только была под рукой поваренная книга!

От этой неожиданной мысли ей даже пришлось сесть. Сидя на грубо сколоченном стуле, ощущая босыми ступнями холодный пол, Венеция вдруг поняла, что ей и в самом деле хочется научиться готовить для Хэзарда. Ей хотелось понравиться ему, хотелось что-то дать ему, заслужить его одобрение, и это открытие потрясло ее. Раньше Венеции казалось, что она разобралась в своих чувствах к Хэзарду. Она определила, что это всего лишь вожделение, чувственность, зов плоти — короче говоря, нормальная женская реакция на Джона Хэзарда Блэка. Этого и следовало ожидать. В конце концов, недаром же у него репутация мужчины, который умел понравиться женщинам.

Однако со временем ей пришлось столкнуться совсем с другими качествами Хэзарда, а не только с его легендарной сексуальной доблестью. Конечно, он был непостоянным, абсолютно непредсказуемым, но добрым, ласковым, остроумным, преисполненным верности и отваги, которые она не ожидала встретить в обыкновенном человеке. И то, что ей потребовалась поваренная книга, стало для нее откровением. Он ей не безразличен, ей не все равно, что он о ней думает. Ей обидно, что она не может готовить для него, убирать и делать все то, что делают женщины для мужчины, которого они любят. Венеция довольно долго просидела в маленькой, тихой хижине, пытаясь осознать, как переменилась ее жизнь. И наконец поняла, что любит Хэзарда. Да-да, любит этого странного вождя индейского племени с почти непроизносимым названием. Возможно ли это? Она едва знала его, а учитывая нежелание Хэзарда говорить о себе, вряд ли сможет когда-нибудь узнать. Но одно Венеция знала наверняка. Она любила его!

— Я люблю его, — произнесла Венеция вслух, и вдруг до нее дошла другая, мрачная сторона этого радостного, чудесного открытия. Ведь можно предположить — а учитывая события последних нескольких дней, это сделать нетрудно, — что он ее не хочет!

Венеция инстинктивно выпрямилась, сидя на грубом сосновом стуле в маленькой хижине в горах Монтаны. Она не сможет примириться с неудачей! В конце концов, она дочь своего отца. «Когда это случится, Венеция, ты сама поймешь», — вспомнила она его слова. И вот теперь это случилось — и она хотела знать, как Хэзард ответит на ее любовь.

Тесто для сдобных булочек постепенно превращалось в совершенно неудобоваримую смесь, а Венеция припомнила все, что говорили вышедшие замуж подруги после медового месяца. Она обобщала полученные знания, систематизировала их, отбирала нужные с прилежанием первой ученицы и наконец разработала план — подлинно артистичный, невероятно изощренный. Он должен был обязательно привести ее к победе!

— О господи, — выдохнула Венеция, пытаясь размешать тесто, которое стало таким же плотным, как мокрая земля за окном. — Ладно, не важно, — пробормотала она, обращаясь в пустоту.

Улыбка снова заиграла у нее на губах. «Булочки никогда не были его самым любимым блюдом», — решила Венеция, пряча миску с тестом с глаз долой за ящик с дровами. На самом деле Хэзард любил печенье. Ну и что? Одна столовая ложка уксуса на чашку молока или чашка уксуса на одну столовую ложку молока?.. В следующий раз, когда появится Джимми — если только ревность и моральные принципы позволят Молли отпустить его, — она обязательно запишет рецепт.

«В любом случае, — подумала Венеция, принимаясь жарить картошку, — с соперницами надо быть великодушной». Понимание и сострадание — это истинно христианские добродетели, и если Молли Пернел ими пренебрегает, она ее простит. Ведь победа уже близка! С Джимми или без него, она научится готовить, а потом… И мысли Венеции унеслись далеко-далеко.

Хэзард вернулся в полдень, промокший до нитки, вежливо поздоровался с Венецией, словно она была ему теткой или сестрой, и сел за стол. «К счастью, — подумал он, глядя на свою тарелку, — сырое мясо мне есть не впервой». Точнее сказать, мясо было частично сырое, потому что верхняя корка просто сгорела.

— Эта печка слишком торопится, — смущенно объяснила Венеция, словно печь была живым существом с собственным характером.

— Ничего страшного. Если этой печке и недостает кулинарных способностей, зато огонь хорошо горит, — миролюбиво заметил Хэзард, принимаясь за недожаренное мясо. Он чувствовал, как высыхает его промокшая одежда; в хижине было тепло и очень уютно.

— Как ты думаешь, может быть, тебе стоит переодеться?

— Это ни к чему. Я вымокну снова через пять минут.

— Неужели тебе обязательно нужно работать, когда за окном льет как из ведра?

Хэзард пожал плечами. У него было слишком мало времени, и перерыв на плохую погоду не входил в его расписание. Но как это все объяснить светской леди с Восточного побережья?

— Если уже промок, потом это не имеет значения, — ответил он, не вдаваясь в причины, заставляющие его работать семь дней в неделю.

— А ты не мог бы… Я хочу сказать, раз ты все равно промок, может быть, принесешь воды для ванны, когда вернешься к ужину?

Это была простая просьба, совершенно невинная, как и выражение лица Венеции.

— Разумеется, я принесу воды, — с легкостью согласился Хэзард, не подозревая, что таится за этой простой просьбой.