Плененная горцем

Глава восемнадцатая

Экипаж Монкриффа прокатился по подъемному мосту и въехал под сумрачную каменную арку проездной башни. За ним следовала вторая карета с родовым гербом его светлости герцога Уинслоу на дверцах, запряженная четверкой великолепных серых лошадей.

Экипажи еще издали заметил дозорный. К тому времени как герцог появился во дворе, Дункан и Амелия ожидали его у входа в замок.

Дункан взглянул на часы, после чего вернул их в карман камзола.

— Тебя ждут в каком-то другом месте? — поинтересовалась она.

— Разумеется, нет, — несколько ворчливо отозвался он. — Но твой дядя задержался, и мое терпение на исходе. Я хочу поскорее сделать тебя своей женой. Он должен был приехать еще вчера.

Амелии польстило нетерпение Дункана. Он ее хотел и стремился заполучить немедленно, причем не только в постели, но и официально. Он хотел принести свои брачные обеты Господу.

Хотела ли этого также и она? Ну конечно, хотела. Она уже отдала ему свою невинность, и поэтому ни к чему было лукавить и обманывать саму себя. Она была безумно влюблена.

Герцогский экипаж остановился прямо перед ними, и облаченный в ливрею лакей поспешил опустить ступеньки и помочь выйти своему господину. Из темных глубин кареты показался ее дядя, круглый, как тыква, и наряженный в кричаще-яркий зеленый атласный камзол и персикового цвета бриджи. Прежде чем поставить туфлю со сверкающей пряжкой на ступеньку и тяжело спрыгнуть на землю, он прищурился, окинув оценивающим взглядом фасад замка. По двору удушливым облаком поплыл аромат его духов. Черный парик неподвижной башней возвышался у него на голове, и жесткие локоны подпрыгивали при каждом шаге.

— Моя дорогая девочка! — Он сгреб Амелию в объятия, выдавливая воздух из ее легких. — Слава богу, ты нашлась, и ты цела и невредима! — Он обернулся к Дункану. — Я ваш должник, лорд Монкрифф. Вы спаситель моей племянницы. Вы спасли ее от секиры Мясника.

Дункан отвесил элегантный поклон.

— Она спаслась самостоятельно, ваша светлость. Ваша племянница — удивительная женщина. Я ничего особенного не сделал. Я всего лишь предоставил ей эти стены в качестве убежища.

Дядя перевел взгляд на Амелию.

— Ты в порядке, моя дорогая?

— Да, все хорошо.

Он сделал шаг назад и резко вздохнул.

— В ближайшем будущем я выслушаю твой рассказ об ужасных испытаниях, — произнес он. — Но первым делом… — Он снова обернулся к Дункану. — Монкрифф, я несу всю полноту ответственности за эту девушку. Она единственное дитя моего горячо любимого покойного брата, и она для меня все. Поэтому я умоляю вас сообщить мне, что сие означает? Почему вы желаете брачного союза с моей племянницей?

Амелия ощутила, что улыбка сползает с ее лица. Она подошла к Дункану и взяла его под руку, радуясь, что сегодня он не размахивает секирой.

— Она уже обещана полуполковнику Ричарду Беннетту, — продолжал ее дядя, — и с вашей стороны верх неприличия вести себя подобным образом.

— Но, дядя… — запротестовала она.

Он не знал, с кем говорит!

Его светлость взмахнул рукой.

— Ну-ну! Тихо!

Она так поспешно закрыла рот, что почувствовала, как стукнули ее зубы.

Герцог склонил набок голову в парике и приподнял бровь, возмущенно глядя на Дункана.

— Что вы можете на это мне сказать, молодой человек?

Дункан наклонил голову и выдвинул одну ногу вперед, склоняясь во втором, еще более изящном поклоне.

— Прошу прощения, ваша светлость. У меня нет другого объяснения, кроме того, что я влюбился в вашу племянницу, совсем потеряв из-за нее голову.

Амелия изумленно отшатнулась.

Дядя пристально посмотрел на нее.

— Великий шотландский лорд влюбился. Это так?

— Да, дядя, — потрясенно отозвалась она.

— Вот так просто взял и влюбился?

— Вы не можете меня в этом винить, ваша светлость, — вмешался Дункан. — Леди Амелия не такая, как все остальные женщины.

— Мой брат хорошо о вас отзывался, Монкрифф. Я задавался вопросом, буду ли я иметь честь когда-нибудь с вами познакомиться и лично составить о вас мнение.

— У вашей светлости будет такая возможность, — произнес Дункан, — если сегодня вечером вы почтите нас своим присутствием за нашим столом.

— Разумеется, мне придется почтить вас своим присутствием! — воскликнул герцог, поправляя парик. — Куда еще прикажете мне отправиться? Мы забрались в самую глушь шотландских нагорий. Мне еще повезло, что по пути сюда меня не проглотил какой-нибудь голодный кабан.

Амелия нервно вздохнула, входя в главный зал замка вместе с мужчинами.

— Ах, Монкрифф! Я осмелюсь утверждать, что это лучший виски во всей Великобритании и за ее пределами.

Уинслоу поболтал янтарную жидкость в хрустальном бокале и с наслаждением сделал еще один глоток.

Дункан поднял свой бокал.

— Ваше мнение для меня большая честь, ваша светлость. Возвращаясь в Англию, вы обязательно прихватите с собой ящик моего самого лучшего виски.

— Сэр, вы настоящий джентльмен!

Они наслаждались великолепным обедом и десертом, затем последовало музыкальное развлечение в главном зале, а потом, поскольку время уже было позднее, все разошлись по своим комнатам. Только Дункан и герцог не отправились спать, а потягивали виски у камина в библиотеке.

— У вас прекрасный замок, Монкрифф. Я полагаю, он очень старый?

— Строительство донжона и проездной башни началось в 1214 году, — сообщил ему Дункан. — Главное здание замка, в котором мы с вами находимся в настоящий момент, было завершено в 1629 году.

Уинслоу обвел взглядом освещенную свечами комнату.

— Это и в самом деле архитектурный шедевр.

Какое-то время они беседовали об архитектуре, и Дункан пообещал герцогу показать свой план пристроек и дополнений к замку, хранящийся у него в кабинете.

Наконец наступило время обсудить и более важные дела.

— Так значит, вы утверждаете, что у вас возникли чувства к моей племяннице, — начал герцог, вызывающе поглядывая на Дункана поверх бокала.

— Да, ваша светлость. И я намерен всегда любить ее и заботиться о ней.

Герцог наклонился вперед.

— Так вы говорите, что это любовь? Я наблюдал за вами весь вечер, Монкрифф, и не сомневаюсь в том, что вы охвачены страстью. Но я не уверен, что это можно назвать любовью. — Он откинулся на спинку стула. — Нет ничего удивительного в том, что вы увлеклись ею. Она красивая молодая женщина. Я также вижу, что она отвечает взаимностью на ваши… эмоции. Это нетрудно заметить. Она безумно влюблена в вас. Но все это несколько поспешно, вы не находите? По моим подсчетам, вы сделали ей предложение в тот же день, когда она переступила ваш порог.

Дункан облизал губы и стал напряженно думать, чем ответить на вызов, брошенный ему герцогом. Было ясно, что он имеет дело с проницательным и умным человеком.

— Я понимаю, что вам это кажется странным, ваша светлость, но я очень хорошо помню отца леди Амелии. Я всегда буду думать о нем с глубочайшим уважением. Я также помню, с какой любовью он говорил о своей дочери. Так что, если позволите мне говорить начистоту…

— Да, да, конечно, — помахал рукой герцог. — Мне очень любопытно.

Дункан поставил бокал на приставной столик и оперся локтями на колени.

— Я не имел удовольствия встречаться с ее бывшим женихом, полуполковником Беннеттом, — произнес он, — но мне известна его репутация, и я считаю своим долгом уведомить вашу светлость о том, что… — Он помолчал, давая собеседнику возможность внутренне подготовиться к тому, что ему предстояло услышать. — Ричарда Беннетта в этой стране презирают, ваша светлость. Его считают тираном, которому неведомы границы, когда речь идет о жестокости и бесчинствах. По его приказу убито много ни в чем не повинных шотландцев, а их мирные дома и хозяйства сожжены дотла. Поэтому, когда я узнал о намерении вашей племянницы выйти замуж за этого человека, я, не колеблясь, нарушил правила этикета, принятые в вашей стране. — Он откинулся назад и прямо взглянул в глаза герцогу. — И извиняться за это я не собираюсь.

Уинслоу внимательно его изучал.

— Вы своенравный человек, Монкрифф, но я также вижу, что вы порядочны и прямодушны, так что я тоже буду говорить без обиняков. — Он встретил взгляд Дункана. — Меня удивило решение брата позволить дочери выйти за Беннетта. Я думаю, что он действовал так поспешно, желая обеспечить ее супругом прежде, чем его призовет Господь. Что касается меня… — Он откинулся на спинку стула. — Мне этот человек не нравится.

— Имейте в виду, что у меня нет никаких доказательств его неблаговидной деятельности, — он мне просто неприятен. Называйте это инстинктом, внутренним чутьем — мне все равно, но я признаю тот факт, что ему присуща жестокость. Я нисколько не сомневаюсь, что, когда ему это удобно, он умеет демонстрировать обаяние, под влияние которого и попала Амелия. А когда скончался ее отец, — упокой, Господи, его душу! — она была убита горем и одинока. Я не могу отделаться от ощущения, что Беннетт воспользовался ее уязвимостью. Амелия получит внушительное приданое, и она дочь герцога. Беннетт жаждет продвижения по службе, но у него мало связей и он не богат. — Уинслоу покачал пальцем. — Зато он весьма одаренный военачальник, что и позволило ему вырасти в глазах моего брата. Вам известно, что он спас ему жизнь? Это был необычайно героический поступок.

— Да, я об этом слышал.

Дункан поспешил опрокинуть в себя остатки виски, чтобы не сказать его светлости что-нибудь такое, о чем он позже мог бы пожалеть.

— Но с кончиной брата, — продолжал герцог, — опека над Амелией перешла ко мне. У нее никого нет, кроме меня, и я не позволю девочке шагнуть в будущее, которое сулит ей несчастье. Я думаю, что вы искренни в своих чувствах к ней, сэр, и вы, что совершенно очевидно, сильная и цельная личность. Кроме всего прочего, вы чрезвычайно богаты. Я поддержу вашу помолвку, Монкрифф, и если Беннетт сочтет возможным возражать… Что ж, герцог теперь я. — Он снова поднял бокал. — И я пользуюсь в этом мире кое-каким влиянием.

Дункан наклонился вперед и пожал собеседнику руку.

— Даю вам слово чести, ваша светлость, что Амелия будет здесь счастлива. С ней будут обращаться с глубочайшим почтением.

— Молодчина!

Герцог залпом допил виски.

Дункан выждал мгновение, предоставляя герцогу возможность насладиться вкусом напитка, прежде чем заговорить снова.

— Я надеюсь, ваша светлость, что не испорчу вам вечер, если немного разовью эту тему.

Герцог наклонился к нему.

— Развивайте, Монкрифф.

Дункан кивнул.

— Ранее я упомянул репутацию полковника Беннетта и то, что мне известно о его военной тактике. Я твердо верю, что народ Шотландии имеет право на защиту собственного достоинства. Поэтому я намерен привлечь Ричарда Беннетта к ответу за содеянные им преступления.

Густые брови герцога поползли вверх.

— Да что вы говорите! Вы имеете в виду официальную жалобу?

— Да, я могу пригласить свидетелей, и если вы соблаговолите выслушать их показания, я буду только рад вашей поддержке.

Герцог задумался над просьбой Дункана.

— Он прославленный герой войны, Монкрифф. У этого человека медали. Это будет нелегко. Армии это наверняка не понравится. Королю тоже.

— Должен же найтись человек, который увидит правду и не сможет закрыть глаза на его позорную деятельность!

Герцог забросил одну толстую ногу на колено другой.

— Возможно, вы правы. Но если это окажется не так, а я вас поддержу, то пострадает моя репутация. Только представьте себе, Монкрифф, что эксцентричный английский герцог, едва успев вступить во владение титулом, принимает сторону Шотландии в деле против армии короля!

— Да уж, гиблое дело, — кивнул Дункан.

Уинслоу хлопнул себя по пухлой ляжке и захохотал:

— Ох уж эти бесстрашные горцы! Как же я восхищаюсь вашей отвагой, энергией и уверенностью в себе! Вы сражаетесь на поле брани с высоко поднятыми мечами и щитами даже при явном численном превосходстве неприятеля. Хотел бы я быть шотландцем. — Он поднял пустой бокал. — И снова молодым.

Дункан поклонился герцогу и встал со стула, чтобы взять графин. Наполнив бокалы, он снова расположился в одном из кресел.

— Позвольте, я расскажу вам о своих приключениях во время битвы при Шерифмуре, — предложил он, — а затем мы подумаем, какие у нас есть возможности насчет армии короля.

Уинслоу, удобно расположившись в кресле, откинулся на спинку. Они до глубокой ночи беседовали, обсуждая войну и политику.

— Ты сегодня очень поздно, — произнесла Амелия и села в постели, когда Дункан вошел в ее спальню.

Она ждала его уже несколько часов.

— Да. — Он поставил канделябр на комод и снял камзол. — Я был очень занят, девушка. Мне нужно было завоевать расположение твоего дяди. Теперь он обо мне очень хорошего мнения, и я о нем тоже. Он хороший человек, как и твой отец. У нас много общего, и он поддержал нашу помолвку. Герцог сказал, что твой отец был разочарован, когда здесь минувшей весной ему не удалось устроить наш с тобой союз. По мнению твоего дяди, чем скорее мы поженимся, тем лучше.

— Мой отец желал нашего брака?

Это сообщение Амелию очень удивило, и она внезапно ощутила прилив радости. С учетом всех страхов и сомнений, одолевавших ее в последнее время, особенно в отношении своей способности разбираться в людях и решения выйти за Дункана, известие о том, что отец одобрял Дункана в качестве возможного зятя, значило для нее очень много. Возможно, дух ее отца все это время за ней присматривал. Ее охватило такое счастье, что у нее даже глаза засияли.

На четвереньках она подползла к краю кровати и встала на колени, обхватив высокую опору, к которой золотым шнуром был подвязан бархатный полог. В настроении Дункана чувствовалось что-то необычное. Он был охвачен каким-то лихорадочным возбуждением, и его воодушевление передалось ей.

— Похоже, ты очень счастлив, — заметила она. — Что еще произошло между тобой и моим дядей?

Дункан подошел к окну и остановился, глядя в темноту ночи.

— Я высказал свое мнение о твоем бывшем женихе и заявил, что намерен защитить тебя от него. Твой дядя даже не попытался оспаривать мои высказывания. Он сообщил мне, что с самого начала не одобрял эту помолвку.

Еще одна удивительная новость для Амелии.

— Дядя никогда мне этого не говорил!

— Он с уважением относился к воле твоего покойного отца, несмотря на то что она противоречила его мнению. Но теперь это позади, и в дальнейшем он намерен действовать, руководствуясь своими собственными взглядами.

Амелия села на пятки.

— Так вот почему у тебя такой довольный вид.

Он обернулся к ней.

— Не только поэтому, девушка. Твой дядя согласился помочь мне привлечь Беннетта к суду. Он поддержит организацию расследования его преступлений. Бог свидетель, Ричард Беннетт заплатит за то, что он сделал с моей Муирой!

У Амелии оборвалось сердце. Разумеется, она была довольна тем, что он избрал более цивилизованный путь к восстановлению справедливости, оставляя окончательное решение о наказании Ричарда армии и суду. Именно к этому она подталкивала его в последнюю ночь своего похищения, ведь, вне всякого сомнения, если Ричард виновен, его необходимо отдать под суд.

Что ее тревожило, так это неукротимая жажда мести, подогреваемая страданием из-за смерти Муиры. Амелию пробрал озноб. Она ощутила, что в душе Дункана таится Мясник, с его животным отчаянием и готовой вырваться наружу яростью. Было ясно, что он все еще не оставил эту историю в прошлом.

— Так значит, ты по-прежнему мечтаешь о мести? — осторожно поинтересовалась она.

Он бросил на нее предостерегающий взгляд.

— Я надеюсь, ты ни в чем не собираешься меня обвинять, девушка, потому что я не нарушил данное тебе слово. Мое обещание заключалось в том, что я не стану применять меч или секиру, чтобы лишить Ричарда Беннетта жизни. Но я ни за что не позволю ему продолжать грабежи и насилие. Мои нынешние действия в точности соответствуют тому, о чем ты меня просила в горах. Я делаю это по-твоему. В соответствии с законами цивилизованного мира. Я вверяю его судьбу армии и суду.

Возразить было нечего, и Амелия кивнула.

— Я уверена, что ты должен сделать все, что считаешь нужным, для того, чтобы смерть Муиры не осталась безнаказанной, — произнесла она.

Внезапно она вспомнила, что сказала ей Бет Маккензи в том домике, куда она доставила потерявшего сознание Дункана: Его возлюбленная умерла. И судя по тому, что я слышала, в день ее гибели Мясник похоронил вместе с ней и свое сердце. Во всяком случае, ту его часть, которая была способна любить.

— Я хочу отомстить не только за Муиру, — уточнил он, — но еще и за всю Шотландию. Этот человек — тиран. Его необходимо остановить. — Он отошел от окна и остановился в ногах кровати. — Но давай больше не будем говорить о Муире.

— Почему?

— Потому, что я не желаю говорить о ней, — раздраженно произнес он и начал развязывать гофрированный кружевной галстук. — А теперь снимай сорочку, девушка. Я жажду овладеть тобой.

Продолжая размышлять о страдании, которое причиняло ей присутствие в его сердце Муиры и объяснялось тем, что ей самой вход в этот потаенный уголок был пока закрыт, Амелия наблюдала за его руками, развязывавшими свободный узел галстука.

«Действительно ли он жаждет обладания мной?» — промелькнула мысль. Ей очень хотелось спросить его об этом. Или же это тоже жажда долгожданного отмщения?

Он смотрел на нее горящим от страсти взглядом.

Она решила ни о чем не спрашивать его сейчас. Это было бы ужасно глупо, потому что в его глазах пылал голод. Казалось, он готов ее съесть, и от этого взгляда у нее даже кости таяли, превращаясь в желе, потому что каждый раз, когда в его глазах появлялось это голодное выражение, их соитие было еще более страстным и доставляло ей особо глубокое удовольствие.

В этот момент она остро осознала, что продолжает оставаться его пленницей. И узами, удерживающими ее в замке, стала его чувственность, сопротивляться которой она была не в силах. Когда он пожирал ее взглядом, все остальное теряло значение. Весь окружающий мир попросту исчезал.

Мгновение спустя он уже был рядом с ней. Обняв ее лицо обеими ладонями, он прижался губами к ее губам. Она была потрясена тем, как быстро вжилась в роль его любовницы, забыв обо всем остальном. Последние несколько дней все ее силы уходили на то, чтобы как-то отвлекаться от будоражащих ее изнутри лихорадочных порывов и желаний. Ему было достаточно прийти к ней, приказать ей раздеться, как она повиновалась.

Он подошел к двери, запер ее и вернулся, стоя перед ней, подобно воину-завоевателю.

— Ложись, — приказал он, и она откинулась на спину поперек кровати.

Он нетерпеливым движением сорвал с себя камзол и швырнул его на пол. Его пальцы стремительно пробежали по пуговицам жилета, последовавшего затем на пол за камзолом.

Амелия приподнялась на локтях. Глядя, как он срывает с себя через голову свободную рубашку, она уже смутно осознавала овладевшее ею желание.

Ей хотелось доказательств того, что теперь он тоже принадлежит ей, что она не хуже его способна очаровывать и овладевать и что он такой же ее узник, как и она его.

Обнажив торс, он не стал снимать бриджи, а упал на нее горячей массой мужской плоти. Он приподнял ее сорочку, не переставая покрывать поцелуями полукружия грудей, виднеющиеся в распахнутом вороте. Вскоре сорочка слетела с нее через голову. Живот обожгло страстным желанием. Обнаженная Амелия извивалась под его телом, удивляясь тому, что место стыдливости в ее душе заняла эта необузданная страсть.

— Дункан, теперь ты мой, — услышала она собственный голос.

Он отстранился и посмотрел на нее.

— Да, — коротко подтвердил он и припал к ее рту в глубоком поцелуе, после чего его язык заскользил по ее соскам.

Амелия постанывала, пока он губами и языком прокладывал огненный путь наслаждения по ее трепещущему животу.

Она развела ноги и обеими руками обхватила его голову. Он опустился ниже, его лицо очутилось во влажной ложбинке у нее между ногами, и он губами и языком принялся исследовать глубины ее женского естества.

Она ахнула от восторга, и у нее перехватило дыхание. Кровь вскипела в жилах и понеслась с безумной скоростью в ответ на ту жажду, с которой он прижимался к ней лицом, как будто стремясь поглотить ее всю без остатка. Его ладони скользнули под ее ягодицы и приподняли их, чтобы получить лучший доступ к желанному объекту. Амелия трепетала от наслаждения.

Дункан поднял глаза, и на долю секунды их взгляды встретились. Он приподнялся, чтобы лечь на нее, а затем опустил руку и высвободил себя из вставших дыбом бриджей.

Мгновение спустя он уже был в ней, вторгаясь, толкая и овладевая ею до конца. Все, что она знала в этот момент, — это то, что принадлежит ему душой и телом. Она подумала о том, что с этой минуты ничто не затмит ее всепоглощающего желания завоевать его сердце и сделать их брак истинным союзом двух любящих людей.

…Некоторое время спустя Дункан проснулся от тихого стука в дверь. Повернув голову на подушке, он убедился в том, что Амелия мирно спит, и осторожно выскользнул из постели, стараясь ее не разбудить. Не одеваясь, он подошел к камину, в котором продолжали плясать языки пламени, согрел ладони и снял с крючка, на котором в других домах обычно висит кочерга, свою секиру.

В коридоре стоял Ричард Беннетт.

— Она моя. Отдай ее мне.

Без малейших колебаний Дункан шагнул вперед и скосил врага.

Попятившись, Дункан посмотрел на безжизненно осевшее на пол тело и ощутил, что его душу распирает темное и злое удовлетворение…

Вздрогнув, Дункан проснулся и сел в постели.

Амелия все еще крепко спала, лежа под одеялом рядом с ним. В замке царила полная тишина, которую нарушал лишь стук дождевых капель по окну.

Его сердце колотилось с безумной скоростью. Он посмотрел на едва тлеющие в камине обугленные головешки, прижал ладонь к груди и снова ощутил злобное удовлетворение, которое испытал, глядя на умирающего Ричарда Беннетта.

Встревоженный сном, Дункан еще раз обеспокоенно взглянул на Амелию, поднялся с постели, натянул на себя одежду и вернулся в свою собственную спальню, чтобы остаток ночи провести в одиночестве.