Пленительные объятия

ГЛАВА 16

Деревья в Сент-Джеймском парке оделись первой клейкой листвой. Кинг-стрит, на которую выходил окнами дом Сирены, превратилась едва ли не в самую оживленную улицу города. Лондонские леди дни напролет рылись в шкафах, извлекая оттуда более легкие, преимущественно пастельных тонов, платья. Портнихи и белошвейки также переживали весеннюю лихорадку, с необычайным усердием занимаясь своим ремеслом. Экипажи во всей округе были начищены до блеска. Под стать им оказались кони — крепкие, холеные, в нарядных сбруях и с лоснящимися боками. На Лондон словно бы набросили легкую, прозрачную мантию, сотканную из солнечного света. В самом воздухе носилось ощущение праздника.

Сирена к этому времени успела сделаться настоящей светской львицей, известной в самых аристократических кругах. Если рядом с ней не было сэра Лэнгдома, его место всегда старался занять Тайлер Синклер. Домогались ее общества и некоторые другие джентльмены. Сирена редко кому отказывала в общении. Но когда поклонники вдруг начинали клясться ей в любви до гроба, она мягко, но решительно отстраняла их от себя. Сеньорита не хотела завязывать с кем-либо из них серьезных отношений. Да что там серьезных — никаких отношений вообще! Тайлер был ее другом. Она любила появляться с ним вместе на балах или светских раутах, но и только. В остальном их связь была чисто платонической. Что касается Стефана, то он тем более ни на чем не настаивал, хотя с виду казался франтом и даже прикидывался опытным донжуаном. Однако в компании Сирены старик всегда выглядел немного испуганным, всегда был настороже, словно бы одно неверное движение, одно случайно оброненное слово с его стороны — и он навеки будет изгнан из столь любезного ему общества.

Впрочем, сэр Лэнгдом был вполне доволен и тем, что сделался постоянным спутником сеньориты Кордес. Его статус в глазах света заметно вырос, однако Стефан был далек от мысли, что обязан всем этим своим собственным заслугам или же обаянию. Он понимал, что, если б не Сирена и не оказываемая ей бароном и баронессой поддержка, ничего подобного ему добиться не удалось бы.

Да, сеньорита Кордес была нарасхват среди лондонской знати. Даже хозяйки относительно закрытых салонов требовали, чтобы она их непременно посетила. Впрочем, Сирена не оставалась в долгу. Она платила за гостеприимство тем, что устраивала у себя на Кинг-стрит роскошные балы и званые обеды, у многих вызывавшие зависть своим размахом и непринужденным изяществом.

Тайлер внимательно следил за развитием отношений Лэнгдома и Сирены. Одно время он хотел выложить ей все, что знал о Стефане, но потом передумал. Сеньорита Кордес была достаточно опытной и весьма искушенной в сердечных делах женщиной. Она и сама могла постоять за себя в случае необходимости, поэтому любое вмешательство в свою жизнь расценивала как бестактность и грубость.

«До свадьбы Ригана и Камиллы остается еще девять дней, — как жернова, ворочалось в мозгу у Тайлера. — Наверняка пригласят и меня. Интересно, как мне следует себя повести? Сделать ли вид, что между мной и Камиллой ничего не было?»

На какое-то мгновение Синклеру стало жаль ван дер Риса: этот бедолага тужится изо всех сил, чтобы наскрести денег на свадьбу и не ударить в грязь лицом. Но, с другой стороны, он ведь разделит ложе с Камиллой! Узнает, как мягка ее кожа, как податливо тело, как… Нет, Тайлер ненавидел голландца, ненавидел так же сильно, как пылко любил юную леди Лэнгдом. Синклер чувствовал себя беспомощным. Если родители узнают, что он тайно женат, то без особых раздумий и угрызений совести лишат его наследства. Да, они всегда любили свое дитя, во всем его баловали, но это… это было уже слишком. Остается лишь дожидаться своего двадцатипятилетия, но к тому времени Камилла, наверное, успеет сделаться матерью и будет качать на руках маленького ван дер Риса!

Точно мириады светлячков отражались в чернильно-фиолетовой воде Темзы береговые огни. Была середина мая, и парад Королевской флотилии вновь сделался гвоздем сезона. Каждый год, согласно традиции, король, его двор и специально приглашенные гости собирались в Уайтхолле и затем спускались к реке, где их уже дожидался целый выводок украшенных гирляндами и расцвеченных бумажными фонариками барок. В течение всей прогулки слух высочайших особ услаждало пение менестрелей. На бакенах, отмечая маршрут флотилии, горели смоляные факелы. Берега были запружены народом, желавшим поглазеть на суверена и его придворных.

Наконец, пройдя под Лондонским мостом, вереница судов остановилась. Пассажиры перебрались на мост для того, чтобы перекусить в специально разбитых для угощения гостей шатрах и потом немного потанцевать под музыку, исполняемую все теми же менестрелями.

Поскольку родители Тайлера, барон и баронесса Синклер, находились за границей, в Шотландии, он решил воспользоваться присланными для них приглашениями и явился на торжества с Сиреной. Ночь была теплой, но не душной: с Ла-Манша постоянно дул легкий бриз. Король Чарльз вел себя с гостями на редкость приветливо и обходительно, без всякой заносчивости беседовал с ними, интересовался, как идут дела в их поместьях.

Прогулка по реке удалась на славу, и Сирена, идя об руку с Тайлером по Темз-стрит, чтобы отыскать дожидавшийся их экипаж, все еще хохотала над некоторыми особенно остроумными замечаниями своего спутника.

Кареты длинной вереницей вытянулись вдоль улицы, захватив даже часть Бридж-стрит. Это напомнило сеньорите Кордес о недавнем происшествии у Пассажа, когда ее чуть было не переехал тот загадочный, но явно злонамеренный извозчик. При одной мысли о том, что с ней могло тогда произойти, Сирена вздрогнула, а кровь медленнее потекла в ее жилах. Не было оснований подозревать, что наезд был совершен умышленно, и все же свирепая физиономия кучера, яростно нахлестывающего лошадей, время от времени возникала в сознании натерпевшейся страха женщины.

— Ну-ка, вернись, ты, вонючка! — послышался внезапно грубый мужской голос, заглушая далекие звуки праздничной жизни. — Вернись, кому я сказал!

Тайлер покрепче прижал к себе Сирену, чтобы защитить ее от возможных посягательств (та часть Лондона, где они находились, славилась обилием воров и головорезов).

— Вернись сюда немедленно! — опять раздался крик, и внезапно, без всякого предупреждения, из-за угла Сент-Мартинс-Лейн появилась какая-то едва различимая в темноте фигурка и сломя голову бросилась прямо на Тайлера и Сирену. В тусклом свете уличных огней им удалось кое-как разглядеть худенькое, едва прикрытое лохмотьями тело ребенка — девочки лет десяти, с выпученными от страха глазами, убегавшей от своего преследователя. Действительно, за ней несся лакей в расшитой золотой тесьмой ливрее, и на поверхности его бог весть откуда взявшейся дубины играли зловещие огненные блики.

— Я догоню тебя, догоню, маленький вонючий бесенок!

Неожиданно ребенок с размаху налетел на Сирену и сразу же запутался в ее юбках. Испанка, словно тигрица, охраняющая своего детеныша, обняла чумазую беспризорницу и почти с наслаждением вдохнула затхлый запах ее обносков и давно не мытой, растрепанной головенки.

— Пожалуйста, мэм, отпустите меня, иначе он убьет меня! — завизжала девочка, оглядываясь на лакея.

Сирена заглянула в слишком большие для изможденного лица глаза ребенка и увидела в них не только выражение испуга, но и жуткое одиночество, тоску, безысходность. Подобное выражение бывает в глазах затравленного зверя. Вывернувшись из рук своей заступницы, в чью помощь она, вообще-то, не верила, девчонка во весь дух побежала прочь, шлепая босыми пятками по булыжной мостовой.

Тем временем лакей со зверским выражением лица уже поравнялся с Тайлером, явно намереваясь продолжить погоню за девчонкой.

— Останови его! — закричала Сирена. Мысль о том, что этот здоровенный, грубый мужлан мог сделать с ребенком, приводила ее в ужас.

Тайлер бросился за лакеем, в два счета нагнал его и одним ударом повалил на землю. Они боролись недолго: холоп очень скоро смекнул, что сражается с кем-то из господ, и немедленно прекратил сопротивление.

— Простите, сэр, — смиренно пробормотал он и добавил вопросительно: — Могу я теперь встать?

Тайлер молча поднялся с земли, и вслед за ним тотчас вскочил на ноги лакей, торопливо отряхиваясь и все еще лепеча извинения за причиненные досточтимому господину неудобства.

— Да прекрати ты! — грозно прикрикнула на него Сирена. — Это теперь не имеет значения. Скажи лучше, зачем ты гнался за девочкой?

— Простите, что побеспокоил вас, миледи, — повернулся к ней лакей, — но эта маленькая мерзавка спряталась в карете моего господина и обрезала золоченые пуговицы с подушек сиденья. Когда я застал ее за этим занятием, она плюнула мне в глаза. Стерва, честное слово, стерва! — добавил он со злостью.

— Как ты разговариваешь с дамой? — грозно проговорил Тайлер. — Одумайся!

Лакей виновато опустил голову.

— Интересно, где тебя самого носило, если девчонка умудрилась забраться в карету? — спросил Тайлер. — Готов побиться об заклад, что ты торчал в какой-нибудь пивной и преспокойно потягивал себе эль, а?

По тому, как лакей снова потупился, Сирена поняла, что Синклер попал в самую точку.

— Меня просто замучила жажда, милорд, — начал оправдываться слуга. — А за девчонкой я погнался из-за пуговиц, ведь они стоят половину моего годового жалования. К тому же — дети, жена, их надо кормить. Да и господин не обрадуется, ой, не обрадуется! — прибавил он, тоскливо глядя в том направлении, куда скрылась девочка.

— Дай ему пять фунтов, Тайлер, — сказала Сирена с презрением в голосе, — этого ему вполне хватит, чтобы оплатить стоимость пуговиц. Не скупись, дорогой, я не хочу, чтоб этот холоп снова погнался за ребенком, как только мы отойдем в сторону.

Молодой человек достал из кармана золотой соверен.

— Леди слишком щедро тебя наградила, — нахмурился он. — Мне лично кажется, что было бы неплохо, если б твой господин все-таки понял, какой ты бездельник. Вот, — сказал Тайлер, кладя монету на ладонь лакею, — получи. И давай проваливай отсюда, а малышку оставь в покое.

— Хорошо, сэр! Спасибо, миледи! — подобострастно залепетал слуга и, поклонившись, повернул назад, в сторону Сент-Мартинс-Лейн.

На обратном пути Тайлер внимательно присмотрелся к Сирене. Было заметно, что сцена с лакеем и беспризорницей сильно ее огорчила. Но удивительно, что испанка в какой-то миг действительно походила на тигрицу, защищающую своего детеныша!

Сирена догадывалась, что ее молчание вызывает недоумение у Тайлера, но ничего не могла с собой поделать. Почему-то образ маленькой нищенки, преследуемой мужланом, пробудил воспоминания о Михеле, несмотря на все различия между ее собственным ребенком, пухлым, кудрявым, развитым не по годам, и этим жалким тощим созданием со спутанными грязными волосами. Впрочем, того, как девочка зарылась в юбки Сирены, хватило, чтобы разбудить в последней материнские чувства, а вместе с ними и боль утраты.

Сеньорита закрыла глаза и сжала губы, стараясь не разрыдаться. Она вспомнила прикосновение детских рук, вспомнила душистый запах волос Михеля, ясную улыбку, пухлые розовые щечки и с новой силой ощутила пустоту в своем сердце.

Экипаж уже подъехал к дому, и, прежде чем Тайлер успел выйти и предложить руку своей спутнице, Сирена спрыгнула на дорожку и стремглав бросилась к крыльцу. На глаза наворачивались слезы, из груди готов был вырваться вопль тоски и скорби. Испанка хлопнула дверью и побежала вверх по лестнице, наступая себе на юбки и едва не падая. Она закрылась в комнате и рухнула, рыдая, на кровать. Ей нужно было побыть одной и выплакать, выкричать всю свою ненависть к кровожадной судьбе, похитившей Михеля…

Якоб удобно устроился в саду под раскидистым платаном и затуманенными ромом глазами смотрел на возню рабочих, думая, не следует ли и ему предложить свою помощь. Один взгляд на бутылку, зажатую в руке, — и решение принято: нет, не следует. Зачем работать, когда можно просто немного выпить? Чрезвычайно довольный собой, Якоб приложился к горлышку и сделал несколько жадных глотков.

Яростные проклятия, выкрикиваемые чьим-то резким и хриплым голосом, рассеяли хмельную дрему старого матроса. Он открыл для начала только один правый глаз и скорчил гримасу. Черт их всех побери! Что там опять стряслось? Он открыл другой глаз. Господи, неужели нельзя даже прикорнуть на минутку? До чего же незавидная у него участь! Чем больше платят за работу, тем жарче эти бездельники спорят между собой. Якоб поклялся обо всем сообщить капитане, как только вновь сможет твердо стоять на ногах. Пока же он пьян, не стоит соваться со своими наблюдениями к Сирене. Сейчас можно было лишь постараться немного унять шум в голове. Что за подлый мужской жребий — вечно мучиться от похмелья…

Внезапно в густых тисовых зарослях послышался какой-то треск. Уж не фрау ли Хольц следит за ним, желая опять пристать со своими нравоучениями? Посмотрим, посмотрим…

Якоб протер глаза и чуть не вскрикнул от изумления: Дик Блэкхарт! Господь Всевышний! Почему же тогда у него не кружатся над головой ангелочки с арфами в руках? Нет, фрау Хольц была права, когда предупреждала своего друга о вреде пьянства и о том, какие страшные видения могут зарождаться в мозгу, изъеденном горячительными напитками! Хотя, с другой стороны, откуда старухе знать обо всем этом?

С трудом встав на четвереньки и при этом не выпуская бутылки из рук, Якоб попытался подползти ближе к живой изгороди. Так и есть: Дик Блэкхарт жив и здоров! Якоб готов был поклясться, что на этот раз слабые стариковские глаза не обманывают его и что он не бредит спьяну.

— Гром и молния, — проворчал старик, — ты? Что ты здесь делаешь?

Нечеткая мужская фигура слегка пошевелилась, а затем бесшумно исчезла в гуще зарослей. Якоб на минуту зажмурился, потом снова открыл глаза: никого! Он тупо посмотрел на бутылку с ромом и с силой швырнул ее в сторону живой изгороди. Если всякий раз, когда он будет прикладываться к чарке, ему станет являться Дик Блэкхарт, то лучше завязывать с выпивкой. И немедленно. Только трезвые душеспасительные беседы с фрау Хольц и крепкий кофе! И ничего больше.

Якоб улыбнулся, довольный тем, что у него такая сильная воля, и потом, прислонившись к дереву, снова задремал.

Тем временем Сирена и ее экономка прогуливались по саду, с одобрением отмечая, как быстро и хорошо идут работы по приготовлению к бал-маскараду. Прежние владельцы особняка, судя по всему, отдали определенную дань садоводческому искусству, так что оставалось лишь нанять несколько опытных работников, чтобы и впредь поддерживать здесь гармонию.

Погода стояла по-прежнему ясная, пышная трава на газонах была сухой. На клумбах распустились первые весенние цветы, густо зазеленела аккуратно подстриженная живая изгородь. Фруктовые и декоративные деревья также щеголяли свежей глянцевитой листвой. Но самым эффектным среди них было некое странное, уже усыпанное первыми цветами дерево, которое один садовник назвал деревом дождя. Его листья походили на перья фантастической птицы, оплетенные золотой канителью. Они отражали солнце подобно доспехам древнего воина. Именно возле этого сказочного стража Сирена устроила в тени ветвей помост для музыкантов.

Перед фасадом дома выстроился длинный ряд столов, накрытых белоснежными кружевными скатертями. Несколько позднее на них должны были появиться роскошные яства: фазаны, индейки, молодые барашки, сочные окорока и прочее.

— Я сделала так, как вы просили, — сказала фрау Хольц с улыбкой, — и велела кухарке, чтобы все сладкие блюда она приправила мускатным орехом. Отведав их, менеер ван дер Рис подумает, что снова вернулся на Яву. Да и вообще, как я поняла, вечер задуман в яванском стиле: разноцветные бумажные фонарики, множество цветов, даже музыканты, которых вы пригласили…

— Ах, фрау Хольц, вы и представить себе не можете, как трудно было их разыскать. Хорошо, что Якоб посоветовал прочесать пристани и заглянуть на каждый прибывший из Ост-Индии корабль. Старик сказал, что многие матросы — отменные музыканты. К счастью, удалось найти нескольких моряков с Явы и еще двоих-троих с острова Бали. Думаю, их участие в представлении придаст нашему вечеру экзотический колорит.

— И не рассчитывайте пробудить в ван дер Рисе тоску по дому! — фыркнула фрау Хольц, всем своим видом давая понять, что Риган не стоит тех усилий, которые госпожа тратит на подготовку вечера. — Глупости все это! Если бы англичане думали о работе, а не о развлечениях, не было бы такого количества нищих на улицах. Я только и слышу о балах, званых обедах, светских раутах… А теперь и вы туда же!

— Насколько я понимаю, — рассмеялась Сирена, — вы не одобряете бал-маскарадов?

— А чего ж хорошего, если люди притворяются тем, кем они на самом деле не являются? Надо полагать, менеер ван дер Рис явится на бал в обличье белой овечки, а его невеста — в образе пастушки!

Сказав это, фрау Хольц тут же пожалела, что упомянула о Ригане в таком контексте. Улыбка мгновенно слетела с лица Сирены, вокруг губ залегли печальные тени.

— Да, всего лишь через шесть дней Риган уже будет женат, — сказала она с грустью в голосе. — Раньше мне казалось, что он все-таки не решится на этот шаг. Похоже, я ошибалась. Говорят, что уже ведутся самые оживленные приготовления к свадебному пиру, по слухам, обещающему быть роскошным. Денег ван дер Рис не жалеет… Ах, скажите мне, фрау Хольц, с каким лицом я появлюсь на этой церемонии? Неужели мне придется вести себя так, будто женитьба Ригана для меня ничего не значит?.. Да, теперь я окончательно потеряла его, — прошептала Сирена, — и навсегда.

— Вы сделаете то, что должны сделать, — с горечью проговорила экономка. — Поступайте так, как и всегда поступали.

— Да, раньше все было по-другому, — сказала чуть не плача Сирена. — Было время, когда в моем сердце преобладали ненависть и жажда мести. Они-то и придавали смысл моей жизни. Потом родился Михель, и я нашла утешение, прижимая к груди это чудесное дитя. Теперь и это ушло от меня навсегда. У меня теперь ничего нет.

— А как же я? — воскликнула фрау Хольц. — Я ведь не покину вас, пока жива, и всегда буду утешать.

— Вы правы, — ответила Сирена. — Честное слово, не знаю, что бы я делала без вас, без Якоба, без всех остальных ребят… Но я вот о чем думаю, фрау Хольц. Хотите ли вы вернуться в Батавию после свадьбы Ригана? Лично я думаю, что, если этот ужасный брак состоится, для меня ничего священного и дорогого там не останется.

— Госпожа, я уже старая женщина и твердо знаю: от жизни убежать невозможно. Зря вы себя мучаете. В самом деле, что вам делать в Батавии?

— Пожалуй, нечего — ни в Батавии, ни где-либо еще. Я теперь одинокая странница, лишенная корней, лишенная родной почвы… Что толку владеть несметными сокровищами, если тебе не с кем ими поделиться? Ведь даже Калеб оставил меня. С тех пор как я в последний раз видела его в Испании, он не потрудился найти меня, хотя известно, что парень здесь, в Англии. Якоб говорил, что видел «Рану» у пристани.

— Может, это просто потому, что юноша боится огорчить вас своим визитом. А уж в том, что Калеб любит нашу госпожу, можете не сомневаться, — попробовала утешить Сирену фрау Хольц.

— Да, — удрученно вздохнула испанка, — на борту фрегата я обходилась с ним так грубо, что теперь не вправе в чем-либо его винить! — тут сеньорита внезапно схватила экономку за руку и одним духом выпалила: — Я хочу только, чтобы Риган любил меня! Но ведь это я сама прогнала его после смерти Михеля!

— Успокойтесь, успокойтесь, госпожа, — засуетилась фрау Хольц, обнимая Сирену и поглаживая ее по спине ладонью. — Возможно, вы и обидели менеера ван дер Риса, но то же самое можно сказать и о нем.

— Как я посмотрю в глаза Ригану? Всякий раз, когда я его вижу, у меня разрывается сердце!

Недавняя сцена в комнате ван де Риса вспомнилась Сирене. Женщина понимала, что если уступит терзавшему ее чувству заброшенности, ее жизнь окончательно потеряет смысл.

Фрау Хольц почувствовала, что Сирена собралась с силами. Она заглянула в эти сверкающие изумрудно-зеленые глаза госпожи и, заметно повеселев, сказала:

— Вот так-то лучше! Сегодня вам нужно держать себя в руках. Ваши тропинки не раз пересекутся в течение вечера, но не следует выворачивать перед ним душу наизнанку. Будьте таинственны и загадочны! А теперь, — ласково проговорила экономка, — вам, госпожа, нужно немного вздремнуть, чтобы набраться сил и выглядеть свежей!

Сирена почувствовала, что ноги у нее буквально наливаются свинцом от усталости. Но, поднявшись к себе в комнату и улегшись на кровать, она поняла, что уснуть ей будет непросто. Мысли упорно возвращались к одному и тому же предмету. Лицо Ригана по-прежнему стояло перед глазами.

Сирена беспокойно повернулась на постели и, порывисто взмахнув рукой, нечаянно сбросила с туалетного столика лампу. Послышался звон разбитого стекла, напомнивший ей о той ночи много лет назад, когда ван дер Рис ворвался к ней в спальню…

Это случилось сразу после вечеринки у Цезаря Альвареса. Риган подошел к двери и попросил впустить его.

— Цезарь — твой любовник? — задал он вопрос, когда она открыла ему.

— Ты слишком пьян, Риган, я отказываюсь тебе отвечать.

Ван дер Рис наконец вошел в спальню, и по его лицу нетрудно было догадаться, что он не доверяет своей супруге. Однако это его, похоже, не обескураживало.

— Я хочу тебя, — повторял Риган, обнимая Сирену и жадно ища ее губы. — Я хочу тебя.

Супруга попыталась вырваться, но это не удалось ей. Риган был чрезвычайно силен. Не обращая внимания на сопротивление Сирены, он поднял ее на руки и прижал к груди, нашептывая ей на ухо нежные, страстные слова.

Потом ван дер Рис положил возлюбленную на постель и осторожно стал снимать с нее платье. У Сирены закружилась голова, дыхание стало неровным, прерывистым.

— Пожалуйста, Риган, не делай этого. Как мы потом будем смотреть друг другу в глаза?

Вместо ответа он снова поцеловал ее, в то же время продолжая стаскивать платье. Сирене ничего не оставалось, как только покориться охватившей ее страсти. Казалось, все обиды были преданы забвению, но вдруг Сирена поняла, что не может уступить Ригану, только что унизившему ее подозрением.

— Остановись, Риган! — прокричала Сирена, отталкивая супруга. Тот промолчал, но по его глазам можно было прочесть, что он не отступится от своего намерения.

Ван дер Рис, слегка пошатываясь (он пил в этот вечер особенно много), двинулся на Сирену. Испанка знала, что, если он схватит ее снова, вырваться будет уже невозможно. Она попятилась, нащупав под рукой щетку для волос в серебряной оправе.

— Не смей подходить ближе, — пригрозила Сирена, — а не то…

В следующее мгновение Сирена была вновь распластана на постели, с ужасом ожидая дальнейшего. Риган, ни слова не говоря, разбил стеклянный колпак лампы, стоявшей возле кровати, и, послюнив пальцы, погасил фитиль. Потом он сжал коленями сопротивляющуюся супругу и сорвал с нее одежду. Сирена почувствовал прикосновение сильного, мускулистого тела к своей бархатистой коже.

Риган в безумии страсти целовал возлюбленную в губы, в щеки, в грудь. Испанка почувствовала, что и в ней тоже понемногу разгорается любовное пламя. Перед ней был ван дер Рис — тот самый мужчина, который в каюте мерно раскачивающегося на волнах фрегата научил ее заниматься любовью. Она закрыла глаза и вновь ощутила солоноватый привкус тумана, который в ту незабвенную ночь окутал их судно…

Даже теперь, годы спустя, Сирена все еще чувствовала на губах вкус его поцелуев. Но когда она в полузабытьи вытянула руки, желая обнять любимого, а нашла перед собой лишь пустоту, сердце болезненно сжалось, пронзенное болью одиночества…

Фрау Хольц, заглянув в комнату к Сирене, обнаружила, что ее госпожа занимается своей прической, причем с крайне мрачным выражением лица. Сон, похоже, не освежил ее.

— Готовы ли вы надеть платье? — спросила экономка, надеясь, что сможет приободрить хозяйку. — Не помочь ли вам с застежками?

— Да, пожалуйста, — задумчиво кивнула головой Сирена.

Фрау Хольц достала из шкафа несколько нижних юбок.

— Сколько наденете? Три, четыре?

— Ни одной, — твердо ответила госпожа, зная, что экономка отнесется неодобрительно к ее решению.

— У вас, должно быть, платье на чехле? — осторожно высказала предположение домоправительница.

— Нет, — отрезала Сирена, — но я не желаю выслушивать ваши возражения. Просто помогите мне одеться и, если это возможно, воздержитесь от комментариев! Пока что я хочу, чтобы вы позаботились о шпильках для моей новой прически.

Фрау Хольц недовольно поджала губы. Госпоже редко случалось вести себя столь грубым и бесцеремонным образом. Нужно было глубоко задеть ее, чтобы привести в подобное бешенство. Поскольку старушке не хотелось, попав под горячую руку, прогневить госпожу и в результате быть отосланной на «Рану» в качестве кухарки и судомойки, она решила впредь воздерживаться от вопросов, Конечно, она могла сказать, что занята делами по дому и просто выйти из комнаты Сирены, однако врожденная вежливость и обходительность удерживали немку от подобного шага. Если уж с госпожой стряслось что-то неладное, о причинах этого разумнее всего узнать из ее собственных уст. Фрау Хольц знала, что госпожа скоро смягчится и сама поделится с ней своими переживаниями.

Сирена села перед трюмо и принялась расчесывать гребнем свои черные густые волосы. Когда фрау Хольц взяла щипцы для завивки, чтобы нагреть их над пламенем масляной лампы, испанка остановила ее.

— Это нам не понадобится.

Сирена зачесала волосы назад и, собрав их в тугой узел на макушке, перевязала золотой тесьмой. Погрузив пальцы в банку с помадой, она растерла часть ее содержимого в ладонях и нанесла помаду на волосы, от чего те мгновенно приняли маслянистый, с вороненым отливом, глянец. Узел на затылке пронизали крест-накрест две небольшие спицы, украшенные бриллиантами.

— Госпожа, — испуганно пробормотала фрау Хольц, — вы сделали себе прическу, как у китайки!

— У китаянки, — поправила Сирена. — Ну и что? Если я велела украсить сад таким образом, чтобы он напомнил Ригану об Ост-Индии, почему бы мне не развить идею? Ван дер Рис всегда имел склонность к азиатскому типу женщин, и я хочу освежить в нем эти его пристрастия. А теперь, фрау Хольц, лучше помогите мне и не распускайте попусту язык.

Сирена отыскала на трюмо баночку с краской для век и крошечную кисточку. Испанка подвела себе глаза таким образом, что внешние их уголки вытянулись почти до висков. Когда она закончила, эффект получился потрясающий. Ее и без того слегка раскосые глаза приобрели поистине азиатский разрез. Немного пудры, немного румян — и Сирена наконец добилась того впечатления, которое должно было поразить публику на сегодняшнем балу.

Ошеломленная увиденным в зеркале отражением, фрау Хольц смогла пробормотать только:

— Госпожа, вы похожи на… похожи…

— Ах, оставьте, дорогая! Я знаю, на кого похожа: на девочек из борделя госпожи Клариссы в Батавии. Поскольку Риган аккуратно посещал подобные заведения, я думаю, он оценит этот маленький штрих и вспомнит о Яве.

Сирена встала и, стараясь не глядеть в глаза фрау Хольц, подошла к небольшому свертку, лежавшему на постели. Оттуда испанка извлекла совершенно прозрачное, ослепительно красивое шелковое платье, заказанное ею у миссис Уитткэм.

— Майн Готт! — вскричала домоправительница. — О чем вы думаете, госпожа? Это же будет настоящий скандал!

— Ничего, как-нибудь переживем!

— Вы пожалеете об этом!

— Вполне возможно. Но сейчас не время обсуждать подобные вещи. Принесите мне лучше те туфли, что я недавно заказала у башмачника. И поскорее.

Еще не договорив, Сирена надела платье, до того легкое и прозрачное, что сквозь него было видно все, а именно: на хозяйке предстоящего бала нет ничего, кроме шелковых чулок, прикрепленных к поясу роскошными подвязками. Фрау Хольц чуть не упала в обморок. Ей хотелось спросить, где же у Сирены нижнее белье, но старушка вовремя напомнила себе, что должна держать язык за зубами и не задавать лишних вопросов.

Туфли, обнаруженные экономкой в одном из свертков, были под стать платью и имели до смешного высокие каблуки.

— На таких каблуках вы запросто свернете шею, госпожа, — растерянно пробормотала фрау Хольц.

— Это не ваша забота, — ответила Сирена, надевая туфли.

— Но вы окажетесь выше ростом, чем любой мужчина на балу, и будете смотреть поверх их голов! Вы…

Домоправительница осеклась, увидев, каким суровым взглядом наградила ее хозяйка.

Фрау Хольц с ужасом посмотрела на платье. Лиф сидел очень туго, широкий вырез позволял разглядеть пышные груди испанки. Сама же ткань походила на горный поток, в котором купается прелестная нимфа. Когда Сирена прошлась по комнате, обнаружилось, что спереди на платье есть два разреза, в которых мелькают, обнажаясь при ходьбе до половины, обтянутые шелком бедра.

— Госпожа, когда вы идете, у вас над чулками видно голое тело! — сглотнула фрау Хольц.

— Неужели? — с напускной небрежностью ответила Сирена, а сама задумалась о том, хватит ли у нее смелости появиться сегодня перед гостями в столь вызывающем наряде. Но, не желая особенно задерживаться на этой мысли, она подошла к бархатному футляру, лежавшему на туалетном столике, и извлекла оттуда драгоценный кулон в виде китайского дракона на золотой цепи. Испанка надела украшение так, что камень поместился прямо в вырезе платья, словно бы специально был рассчитан на то, чтобы привлекать внимание к соблазнительно-сливочным выпуклостям под ним. Уши Сирена украсила длинными серьгами, также из нефрита, подчеркивавшими дивный изгиб шеи и роскошный глянец волос. Когда она повернулась к экономке, чтобы узнать ее мнение, то подумала на мгновение, что старушка собирается броситься к двери и, загородив проход собственным телом, не допустить появления госпожи на людях в этом наряде. Впрочем, фрау Хольц ничего подобного не сделала. Она только поджала губы и, нахмурясь, сказала:

— Если вы и впрямь не откажетесь от своего намерения, то после сегодняшнего бала нам придется удирать из этой страны. Быстрее, чем можно себе представить!