Пленница сновидений

Глава 19

— Ты не голоден, милый? — спросила Зоя, садясь в кровати и встряхивая черными как смоль волосами.

— Пожа-алуй, — протяжно произнес Франсуа, передразнивая лондонское аристократическое произношение. — Честно говоря, просто умираю с голоду. И чем же ты собираешься меня угостить?

Он лег на спину, вытянул смуглые мускулистые руки и закинул их за голову, не без задней мысли выставляя себя на ее обозрение.

— Ох!

В глазах Зои зажглась тревога.

Она думала обойтись легким ужином из холодного мяса и крошечных волованчиков, доставленных из соседней кулинарии. А потом выпить ледяного шампанского. Может быть, в постели.

— Тебя очень приятно дразнить, дорогая! — рассмеялся он.

— Ты гадкий и жестокий. Не пугай меня. Знаешь же, что я не умею готовить.

— Прекрасно умеешь. Все умеют.

— Нет. А сейчас, когда мы вместе, и пробовать не стану. Мне далеко до твоих кулинарных талантов.

Несколько мгновений они смотрели друг другу в глаза.

— Я люблю тебя, — наконец тихо сказал он. — Обожаю. И хочу, чтобы мы всегда были вместе.

— Знаю, — улыбнулась она и по очереди поцеловала его плечи.

Так что готовься к решительному шагу. После возвращения из Нью-Йорка ничто не должно разлучать нас, едва не добавил он. Но, вспомнив ее мрачные фантазии относительно этого путешествия, решил промолчать. Не следовало бередить рану. Едва заходила речь о полете, как она теряла здравый смысл. Становилась просто неузнаваемой.

При мысли об этом он ощутил приступ гнева, но тут же осудил себя и мысленно выругался по-французски, причем весьма грубо.

Он выскользнул из постели.

— Пойду, открою шампанское.

— Откуда ты знаешь, что оно есть?

— У тебя всегда есть. И как раз нужной температуры. Подожди минутку.

— Тебе подобает только самое лучшее, мой дорогой Франсуа! — засмеялась она.

— Наверно, поэтому ты всегда со мной, милая.

Он ласково провел пальцем по ее щеке.

Зоя вздохнула и откинулась на подушки. Она слышала, как Франсуа прошел на кухню, хлопнул дверцей холодильника, зазвенел бокалами и с чмоканьем откупорил бутылку.

Он вернулся с двумя длинными запотевшими бокалами, в которых вскипали тысячи крошечных пузырьков, протянул один Зое, наклонился и нежно поцеловал ее в губы.

Они пили друг за друга. За Поппи и Лайама. За Леонору и их совместное будущее.

— Где мы будем жить? — спросил он. — Не у тебя и не у меня. Наверно, в каком-нибудь другом месте.

— Да? Ой, как интересно! Будем искать что-нибудь подходящее для нас троих. — Ее лицо засветилось. — Устраивать новое жилье.

— Начинать новую жизнь, — подхватил он.

Воодушевленные этой мыслью, любовники дали волю фантазии. Они снимут в Лондоне квартирку для деловых нужд Франсуа, а сами купят дом в предместье. Дом, увитый плющом и окруженный большим садом. С качелями и горкой для Леоноры. Собаку. Может быть, пони. Или уедут и обоснуются во Франции. У них будет большая квартира в Париже или старый дом в Провансе, рядом с домом отца Франсуа. А то и все сразу!

— Не могу дождаться, когда познакомлю тебя с отцом, — добавил Франсуа. — Вы прекрасно поладите. Я буду так гордиться тобой!

— Ах…

Зоя положила голову к нему на плечо.

Когда зазвонил телефон, она состроила унылую гримасу, повернулась на бок и взяла трубку.

— Да?

На ее лице по очереди отразились легкое замешательство, тревога и наконец облегчение. Слегка пожав плечами, она улыбнулась и передала трубку Франсуа.

— Это тебя. Твоя соседка. Не волнуйся, с Леонорой все в порядке.

Франсуа поднял брови, взял трубку и быстро спросил:

— Марина?

Зоя не сводила с него взгляда. Сначала улыбка исчезла с ее губ, затем из глаз и, наконец из души. Она чувствовала в нем страшную перемену. Казалось, все представления Франсуа о жизни и справедливости летели вверх тормашками.

Сильно развитая интуиция, которая позволяла Зое улавливать малейшие оттенки чувств других людей и тончайшие изменения окружающей обстановки, тут же подсказала ей, что случилось нечто ужасное и непоправимое. Горло перехватило так, что она едва не задохнулась.

Он почти ничего не говорил. Только время от времени хрипло ронял «да» или «понял».

У Зои сводило живот от страха. Наконец Франсуа глухим и абсолютно чужим голосом сказал «до свидания», затем повернулся к ней, отдал трубку, встал с кровати и начал одеваться.

— Франсуа… — еле слышно пролепетала Зоя.

Не обращая на нее внимания, он продолжал свое дело. А когда его прекрасное стройное тело исчезло под слоями хлопка и кожи, Зое почудилось, что он ушел от нее. Навсегда. Она встала, накинула на себя шелковое кимоно и дрожащими руками завязала пояс.

— Скажи мне… Пожалуйста, Франсуа.

Она потянулась к нему, но не посмела прикоснуться.

Рожье обернулся. Не для того, чтобы утешить, а чтобы оттолкнуть. Чудовищная боль, написанная на его лице, заставила Зою отпрянуть.

— Поппи мертва, — сказал он. — Поппи, моя жена.

Он выплевывал слова так, словно они были ругательствами. В глазах Франсуа бушевало грозное пламя.

Зоя попятилась и неловко опустилась в кресло, дрожа как осиновый лист.

Так… Теперь понятно, что означали зловещие картины, всплывавшие в ее мозгу… Казалось, из нее выкачали воздух. Она чувствовала себя опустошенной, обескровленной. И в чем-то виноватой. В соучастии.

— Самолет? Она летела на самолете? — прошептала Зоя, тщетно надеясь достучаться до его сердца.

Франсуа посмотрел на нее как на чужую, а потом очень быстро заговорил по-французски, сухо и безразлично перечислив все, что стало ему известно.

Зое хотелось прижаться к нему — просто для того, чтобы восстановить прежнюю близость и утешить его. Но, увидев его плотно сжатые губы и мрачный взгляд, она поняла, что Франсуа уже за тридевять земель от нее, и каким-то чудом удержалась.

— Это ты, — сказал он так равнодушно и холодно, что у Зои застыла кровь в жилах. — Ты сделала это.

— Нет!

Чудовищно жестокое обвинение заставило ее сжаться.

О Боже!

— Ты же веришь в силу разума. Сколько раз ты говорила мне об этом?

— Это не значит, что меня можно винить в случившемся, — возразила она.

Но ее протест был лишь инстинктивной попыткой защититься. Она слышала обвинения Франсуа… и верила им, потому что любила его. Что бы он ни сказал, все было правдой.

Взгляд Франсуа был неумолимым и безжалостным. С каждым словом они отдалялись друг от друга. Зоя понимала, что она теряет его.

— Я должен идти, — сказал он, снова переходя на английский, словно все важное было уже сказано.

Ей хотелось пойти с ним. Чтобы молча поддерживать его и Леонору. Как кариатида. Но по лицу Франсуа было видно, что он ни за что не согласится разделить с ней свое горе.

— Нужно уладить кое-какие дела, — сухо сказал он.

— Да. Конечно.

Прежде, когда Зоя и Франсуа были единым целым, они часто разыгрывали маленькие пантомимы. Зоя подавала ему пиджак, как верный камердинер, а Франсуа улыбался и церемонно благодарил. А потом оборачивался и обнимал ее так жадно и так страстно, что она задыхалась от наслаждения.

Сегодня она просто протянула ему куртку, ощущая ледяное прикосновение одиночества.

Франсуа молча прошел в прихожую и взял со стола шлем и ключи.

— Когда я тебя увижу? — осмелилась спросить она.

Он обернулся, посмотрел на нее с удивлением и, не сказав ни слова, вышел на улицу.

Зоя стояла словно пораженная молнией. В душе возникла черная пустота. Она чувствовала, как рвутся соединявшие их узы. И уже тосковала по Франсуа.

Ее разум бездействовал. Думать было невозможно. Только чувствовать. Повинуясь первобытному инстинкту самосохранения, Зоя сказала себе, что надо пережить эти первые секунды и минуты. Без Франсуа. А потом она придумает, как ей прожить бесконечные часы и дни. Без Франсуа.

Она медленно осела на пушистый турецкий ковер, прикрывавший мраморный пол, встала на колени и опустила голову.

Чарльз внезапно очнулся. Должно быть, он задремал. Компакт-диск кончился, и автоматически включилось радио. Моцарт. «Маленькая ночная серенада».

Дверь Зои открылась, и через порог переступил Франсуа Рожье. Высокий и прямой, облаченный в кожаную куртку и шлем, он производил зловещее впечатление.

Чарльз, затаив дыхание, следил за тем, как он подошел к мотоциклу и сел в седло. Заработал мотор, и механическое чудовище с ревом унеслось прочь, оставив после себя клуб дыма.

Чарльз задумчиво постучал пальцами по баранке. Что мог значить этот стремительный уход? Триумфально завершенное представление в спальне? Он вспомнил пару собственных подвигов на этом поприще и вздрогнул от возбуждения.

Или дело было совсем в другом?

Чарльз видел Рожье только мельком, но убедился, что ликования на его лице не было. Скорее гнев. Он даже не обернулся, не помахал рукой на прощание.

Так что же, голубки поссорились? Бывает… О, еще как бывает! Возбужденный этими мыслями, он вышел из машины, запер ее, включил сигнализацию и полюбовался на замигавшие лампочки.

Чарльз остановился у дверей и продумал план действий. Поднял руку, собираясь постучать, и снова опустил. Не время вести себя как слон в посудной лавке. Тут надо действовать деликатно. Тихо-тихо. Медленно-медленно. Словно идешь по следу оленя.

Он прижался носом к стеклу и всмотрелся в прихожую. Горевшая там люстра превращала комнату в театральную сцену.

А в центре сцены — о Боже! — была его маленькая фея, его Зоя! Коленопреклоненная, закрывшая лицо руками, дрожащая всем телом. О небо, бедная малышка! От ее всхлипываний разрывалось сердце.

Чарльз постучал ногтями по стеклу, но она не услышала. Он легонько нажал на кнопку звонка. Только один раз. И снова ничего.

Может, разбить стекла кулаком? Правда, сначала придется обвязать руку платком. Не тот сегодня случай, чтобы перерезать себе вену и истечь кровью.

Он задумчиво посмотрел на тяжелое стекло с викторианским орнаментом в виде расходящихся солнечных лучей. О Господи, антикварная вещь, памятник архитектуры! Зоя будет огорчена, если с дверью что-нибудь случится. Четыре тысячи, как минимум.

Решив постучаться настойчивее, он обнаружил, что дверь вообще не заперта. Она поддалась нажиму, и Чарльз вошел.

Он подобрался к Зое вплотную, но бедняжка ни на что не реагировала. Ее горе заполняло прихожую, эхом отдавалось в каждом углу, вытекало в коридор и поднималось по лестнице.

Чарльз наклонился и потрогал ее за плечо. Зоя медленно обернулась и посмотрела на него. На мгновение в ее блестящих от слез глазах загорелась безумная надежда. А затем она погасла. Девушка испустила дрожащий вздох и пробормотала:

— Ах, Чарльз…

Он помог Зое подняться на ноги, наслаждаясь собственной галантностью и возможностью снова прикоснуться к ее телу. Она прижалась к его груди, все еще вздрагивая и всхлипывая.

— Ох, ангел, ангел! — бормотал Чарльз, гладя ее по волосам, проводя ладонями по плечам и спине.

Зоя была такой маленькой и хрупкой, такой несчастной, что Чарльз внезапно поклялся никогда не обижать ее.

Ее сотрясала дрожь, и это одновременно трогало и возбуждало. Чарльз ощущал ее всегдашний пряный аромат, экзотический, дразнящий, женственный и полный чувственности.

Как и следовало ожидать, его охватило острое желание, но он знал, что должен держать себя в руках. Сегодня вечером Чарльз испытывал к Зое нечто куда большее. И пока он крепко прижимал ее к себе, в его ушах постоянно звучали слова «иметь и хранить».