Пляска в степи

Княжий отрок VIII

Довольно скоро Горазд уразумел, что не напрасно старики ворчали, обсуждая замысел князя отправить в поход, не дожидаясь весны. Да и не токмо старики. Воевода Крут хмурился и кряхтел, пока обходил повозки с запасами, которые предстояло тянуть на себе низким, крепким лошадям. Сотник Стемид ему вторил: ударял носком кожаного сапога по высоким колесам, пробовал на крепость деревянные оглобли.

Не зря по зиме не ходили в походы.

Но светлые Боги были все же к ним добры, потому что уберегли от дорожной распутицы и лютых морозов. Стало быть, услышали княжью просьбу, уважили. Не напрасно князь и свою кровь на жертвенный алтарь пролил, а ведь редко такое случалось: нынче вот и по осени еще, когда дружина вернулась на Ладогу из далекого южного терема Некраса Володимировича.

Но даже хоть и благоволила им погода, и не было лютого ненастья, все одно, лошади, повозки и люди разбили скованную морозцем дорогу до вязкой, липкой грязи, что тяжелой кучей оседала на сапогах да деревянных колесах.

Смирные лошадки упрямились, увязали копытами в мокрой земле, и приходилось их подгонять. Кое-где под слоем снега скрывались тяжеленные камни, и коли наезжала на них повозка, то на день пути отставала она от всего отряда, пока рукастые молодцы чинили треснувшие перекладины.

Разлетавшаяся из-под сапог грязь оседала на плащах да портках, и порой пачкала щеки да волосы, коли проносился мимо кто конный. Чаще всего дружина шла молча, хотя Горазд привык, что кмети переговаривались али пели песни иной раз. Нынче им всем было не до веселья: одолеть бы дневной переход, да добро. Шутили да смеялись в основном поутру, когда токмо выдвигались в путь, отдохнув накануне.

Верно, единственным, кто и тени недовольства не выразил, был князь. Ему и не должно. Верхом на Вьюге он скакал то впереди, то позади войска, отправлял во все стороны дозорных, а на вечерних привалах дольше всех задерживался у костра или широким кругом обходил разбитый на ночь лагерь.

Горазд токмо вздыхал, поглядывая на пустое место подле себя. Когда делался князь так задумчив, никто не смел тревожить.

Короток зимний день. Хоть и просыпался лагерь задолго до восхода солнца, и кмети наскоро перекусывали, почитай, еще в предрассветных сумерках, а все же маловато светового дня оставалось войску для дневного перехода. Зимой против лета они вдвое медленнее шли.

Коли кто и роптал, то больше про себя, тихим шепотом, чтоб услыхать никто не мог. Ставший во главе войска заместо дядьки Крута сотник Стемид порешил, что еще пуще воеводы спуску никому давать не станет. Потому и разговоры все досужие быстро им пресекались да болтливые рты разом затыкались. Горазд так мыслил, что строгого воеводу сотник не посрамил.

Люди, прознавшие о войске, выходили их встречать к дороге. Князь воспретил останавливаться в поселениях да крохотных городищах: мол, не летом идем, нечего добрых людей объедать, и потому кметям все норовили прямо в руки всучить впопыхах свернутые ручники. Заворачивали в них хлеб али караваи. А кто поудачливее из дружины был, тот и нарядную ленту с девичьей косы получал. Оберег на счастье да удачу.

Горазд, ехавший подле князя, уже с дюжину таких собрал. Верно, девки мыслили, что высоко он сидит на Ладоге, коли его конь бок о бок с княжьим идет. Горластые дружинники знай себе посмеивались.

— Не вернем обратно Горазда к матери на Ладогу, у него тут пол княжества невест, в каждой деревеньке любушка дожидается. Умыкнут кметя!

Горазд слушал их и краснел, и все косился на невозмутимую Чеславу. Как бы ни помыслила про него дурного! Никакой он не курощуп, но как тут девке откажешь хлеб взять да ленту?.. Как прознал он, что князь воительницу с собой берет, а не оставляет подле водимой в тереме, так воспрял духом княжий кметь Горазд. Тревожился он шибко, что разлучиться им придется, коли уедет он, а Чеслава станет в тереме их возвращения ждать.

Правда, о мыслях своих дурных никому он не рассказывал, даже матушке — срам-то какой. Кметю положено о князе да дружине радеть, приказы исполнять да со всем ног бежать, коли позовут, а не о девках думы думать. Но коли б все так легко было… Как совладать с тем, что на сердце лежало? Тут уж никакие увещевания помочь не могли. Не шла воительница никак из мыслей у Горазда, хоть что делай. Он уже и по утрам в речку нырял — сам так порешил — чтобы голову дурную охладить. И в дозоре стоять вызывался втрое больше прежнего. И сумки переметные дюжину раз укладывал. Уложит — разберет, уложит — разберет. Лишь бы токмо руки занять.

И никак, ну, никак горячее сердце унять не мог. Все мыслил, что нынче не токмо матери да сестренкам надобно из похода привезти что-то. И Чеславе. И всю голову сломал, пока размышлял, чтобы ей по сердцу пришлось. Уж всяко не ленты в косы да не гребни для толстых кос. Может, кинжал добротный с рукоятью из белой кости? Али новенькие ножны из тонко выделанной кожи?

Пойму, как увижу — так порешил Горазд и встряхнулся, велев себе князю в спину глядеть да ни о чем не думать окромя похода. Всякий стыд он растерял с этой воительницей…

А она-то и не ведала ни о чем, поди. Медленно трусила верхом в сторонке. Изредка князь ее к себе подзывал, переговаривались они о чем-то, и Чеслава с каждым таким разговором все больше мрачнела. Раньше бы Горазд князя приревновал, что, мол, с другим Ярослав Мстиславич тайные беседы ведет. Нынче же он коршуном следил за Чеславой. Как та поправляла повязку на единственном глазе, как перебрасывала с плеча на плечо тоненькую косицу.

И ничуть она не дурна, размышлял Горазд. Злые языки болтают, что первое на ум придет, а толком не разумеют ничего. Велика ли печаль, что одноглаза, когда с луком да копьем похлеще многих из дружины управляется, и повязка ей в том не помеха? Не всякий кметь так топором машет, как Чеслава. И княгиней, поди, всячески обласкана. Как-то на вечерней привале Горазд приметил у воительницы новенькую рубаху на подобии тех, что князь носил, токмо узором чуть попроще. Знамо дело, Звенислава Вышатовна справила. Ее рука легко угадывалась.

Еще про Чеславу говорили, что шрам губы пополам некрасиво разделил. Так Горазд того и шрама и не замечал почти! Да и не шибко-то он на ее губы глядел. Недолго и схлопотать за такое, у Чеславы рука тяжелой была. А что коса тонка — так это тоже не беда. Что ему те волосы… коли косу резать придется, раз берет он ее в жены без выкупа, без родительского одобрения.

Тут обычно Горазд поспешно себя останавливал и дальше мечтать не велел. И так вон до чего дошел уже, до свадьбы! Размышляет, станет ли косу резать али нет. Ха! Да Чеслава его взглядом испепеляет, стоит ему токмо о чем-то заикнуться. Какое уж тут сватовство может быть, когда жених перед невестой робеет и слова мудрого молвить не может.

Взять хоть вечер накануне, когда после скудной трапезы сидели кмети вокруг костра, и, редкое дело, князь вместе с ними остался, а не пошел по лагерю бродить. Говорили, как водится, о доме да оставленной на Ладоге родне. А Горазд возьми да спроси у Чеславы, как она глаз свой потеряла. Ух как она по нему глазом полоснула, он даже назад отпрянул немного, а ведь никогда и ничего не страшился Горазд окроме бесчестия.

Ему потом даже князь сказал, что такое у девки не стоит спрашивать, пусть хоть девка и кметем в дружине зовется, и мечом володеет. Горазд выслушал молча, склонив голову, чтобы Ярослав Мстиславич не увидел, как жарко алели его щеки.

А ведь он по-всякому старался! То лучшее место подле костра для Чеславы прибережет, то лишний кусок хлеба для нее припрячет, когда вечерять начинали. То вызовется коня ее к ручью сводить, напоить. Мол, со своим Ветром все равно собирался, чего же и второго жеребца заодно не взять. А вернет уже — и напоенного, и обласканного, и с до блеска натертой шеей. В общем, и так, и эдак Горазд пытался к Чеславе пробиться, да все никак не выходило. Под конец он уже и пригорюнился. Не девка была — кремень. Как терем каменный, ни с какой стороны к ней не удавалось подступиться.

Седмица шла одна за другой, и к исходу третьей они достигли черноводского княжества.

— Там и отдохнем, — сказал Ярослав, когда вернулись дозорные с радостной вестью: мол, до терема один дневной переход остался. — Буян Твердиславич нас попотчует.

Горазд черноводского князя, знамо дело, никогда не видал. Токмо дядьку его, когда тот в ладожский терем наведывался, и они с князем о союзе сговорились. Дядька ему тогда не пришелся по нраву, но кто же кметя спрашивать будет.

— Батька, — к Ярославу, тронув коленями коня, подъехал сотник Стемид. — Надолго мы здесь? — спросил Стемид.

Горазд притворился, что поправляет у своего Ветра подпругу, и повернулся полубоком к двум мужчинам. Сотник, мазнув по нему взглядом, прогонять не стал.

— Седмицу простоим, — князь пожал плечами и похлопал Вьюгу по шее. — Гридь должна отдохнуть. Отсюда уже сразу в Степь отправимся, вместе с черноводской дружиной. И другие князья людей своих дадут. Так мы с Буяном Твердиславичем сговорились.

— Ох, и истосковался я по постели. Хоть и без мягких шкур на скамье спать, а все не на земле! — сотник улыбнулся, предвкушая, как следующую ночь проведет под деревянной крышей терема.

— Еще не скоро поспишь, — князь не сдержал усмешки. — Мы с гридью останемся. В тереме ночевать не станем.

Улыбка у Стемида меркла прямо на глазах у Горазда, и тот на всякий случай опустил взгляд и принялся с особой тщательностью рассматривать упряжь, которую держал в руках. Но сотник, хоть и любил с девками на сене валяться от зари до зори, все же не напрасно был поставлен во главе дружины. Был он первым среди лучших, и дело свое знал хорошо. Стемид вмиг посерьезнел — ни следа не осталось от мыслей про мягкую постель — и искоса поглядел на князя.

— Не веришь ему?

— Я никому не верю, — Ярослав снова дернул плечами и обернулся. Некоторое время он молча наблюдал за движением войска позади себя, а затем снова посмотрел на сотника. — Они хотят малой кровью отделаться, южные княжества. Моей дружиной обойтись. Особливо теперь, когда про Святополка ведают, — произнеся имя брата, он крепко стиснул зубы.

Стемид кивнул. Что тут еще скажешь? Гнилой им попался княжич? Следовало придушить того в люльке?..

Горазд же поглядел на Ярослава Мстиславича так, словно впервые того видел. Прежде-то он про южные княжества ничего такого не слыхал. Кметь разозлился. Вот же! Сами на поклон на Ладогу истаскались, всю зиму покоя от них не было, а тут что удумали! А ведь каганат ладожское княжество и не донимал! Им-то какая печаль, что в Степи творится? Коли б не княжич, может, они и в тереме остались бы. Готовились бы весну встречать да блинцами бы лакомились.

— Ты, батька, один не ходи нигде, — Стемид протянул руку и поверх плаща тронул князя за плечо. — Без нас.

— Мне еще тебя в няньках не хватало, — усмехнулся тот.

— Мне воевода Крут голову открутит, коли с тобой что приключиться. Ты прости уж, но его я шибче тебя боюсь, — сотник засмеялся, но глаза его не улыбались. — Пошто дразнить дурных людей. Многие небось зло на тебя тут затаили.

Стемид говорил серьезно, отбросив свое напускное, привычное веселье. Горазд прикусил губу: коли влезет нынче в разговор, ему несдобровать. А так-то он тоже чаял князя уговорить. Но тот и не мыслил сопротивляться.

— Дядька Крут и меня из-за Кромки достанет, — Ярослав Мстиславич поправил на затылке завязки ремешка, который удерживал волосы, и кивнул сотнику. — Добро. Делай, как знаешь.

Больше ни о чем не говорили. Спустя время Горазд придержал поводья, чтобы медленно отстать от князя и сотника. Поравнявшись с Чеславой, он посмотрел на воительницу — спокойную и невозмутимую, как скала посреди бушующего моря.

— К вечеру доберемся до черноводского княжества, — заговорил он, решив, что надо как-то начать, — так дозорные сказали.

— Я слыхала, — все так же безучастно кивнула Чеслава, смотря прямо перед собой. За спиной у нее висел колчан, полный стрел, а пристегнутый к седлу лук покачивался справа у бока.

Горазд залюбовался воительницей: выпрямленная спина, вздернутый к небу подбородок, чуть нахмуренные светлые брови и стянутые в тонкую нить губы. Сразу видно, не какая-то балаболка да вертихвостка, что токмо с лавки на лавку прыгать умеет!

— Звенислава Вышатовна сказывала, что черноводский князь Некраса Володимировича на дух не переносил. Ни на одно празднество никогда не звал, — слегка повернув в его сторону голову, сказала Чеслава.

Горазд едва в седле не подпрыгнул — до того не ожидал. Выбившаяся из тонкой косы прядь упала воительнице на лицо, и та завела ее за ухо. Проследив за ее движением, кметь с трудом вздохнул и едва вспомнил, о чем они говорили. Перед глазами так и стояла картина: вон от сам касается ее волос, ведет пальцами по щеке и виску, касается нежной кожи за ухом…

Он потряс головой и пожалел, что нет под рукой ведра с ледяной водой — разом бы охладился!

— Ярослав Мстиславич черноводскому князю тоже не больно-то доверяет, — сделав над собой усилие, заговорил Горазд и порадовался, что голос почти не дрожал. — Сказал сотнику Стемиду, что в тереме ночевать не станет.

К его удивлению, для Чеславы это словно и не было чем-то дивным. Словно иного она и не предполагала. Воительница в ответ на его слова лишь одобрительно покивала.

— Конечно, — сказала она. — От таких союзов добра не жди.

— Каких таких? — спросил Горазд, чувствуя себя подле нее несмышленым, глупым мальчишкой.

— На княжича Святополка многие, очень многие нынче озлоблены, — вместо прямого ответа отозвалась Чеслава. — Мыслят, что есть вина и у нашего князя.

— За брата-то он не в ответе, — приглушенным голосом, почти шепотом выдохнул Горазд. Разом сделалось ему холодно и неуютно, хотя еще мгновение назад было все ладно.

— Это ты людям скажи, у которых хазары, науськанные княжичем, землю, урожай да избы пожгли, — Чеслава с горечью покачала головой и нахмурилась пуще прежнего. — В черноводском княжестве Ярослава Мстиславича не ждут друзья.

Громко цокнув, она поджала губы, но, увидев, как пригорюнился Горазд, внезапно улыбнулась, а у того сердце в пятки ушло.

— Гляди веселее, княжий кметь. Ярослав Мстиславич не печалится, и нам негоже.

Все-таки улыбка превращала воительницу в невероятную красу, пусть и надвое у нее были рассечены губы. Горазд токмо глазами хлопал, любуясь Чеславой.

В тот день князь велел остановиться на ночлег, когда еще солнце толком не зашло. Не хотел въезжать в черноводский терем вечером, под покровом темноты, потому и пораньше приказал лагерь обустраивать. А поутру выдвинулись они в последний переход перед долгожданным отдыхом, и ровнехонько к полудню увидали с невысокого холма раскинувшийся в низине черноводский терем.

Горазду и еще дюжине кметей князь повелел ехать вместе с ним, а все оставшееся войско вместе с сотником Стемидом отправилось разбивать лагерь в сторонке от деревянного частокола, который окружал терем. После долгой, тяжелой дороги гридь да и сам князь выглядели измотанными. Грязная, покрытая толстенным слоем грязи одежда — у Горазда с плаща целые куски, бывало, откалывались. Давно нечесаные, немытые волосы; нестиранные рубахи. Лица у многих заострились, посуровели. Под уставшими глазами залегли темные, глубокие тени.

Ни один поход никому не давался легко, а уж такой, в который отправилась ладожская дружина — и подавно. Добро, что целыми и невредимыми добрались все кмети. Никого не потеряли в пути.

Ну, ништо. Теперь седмицу отдохнем, мыслил Горазд. Друзья — не друзья, а союз заключен, да и немалое войско стоит у Ярослава Мстиславича за спиной. Примет их хлебосольно черноводский князь, куда ему деваться? Попарятся кмети в бане, отведают свеженького хлебушка. Переведут дух да наберутся сил, чтобы через седмицу отправиться дальше — на сечу с клятым хазарским отродьем.

Их встречали. Горазд старался потише вертеть головой по сторонам, но уж больно любопытно ему было поглядеть на городище, окружавшее терем. Казалось все чудным, непонятным. Прям как в гостях у Некраса Володимировича — Горазд тогда все тоже дивился тому, что и одежа у них от ладожской отличалась, и избы, и даже хлеб другим совсем был!

Срам какой — девки поневу не носили!

Он сперва уразуметь не мог, что такое, неужто каждая первая бесстыжей была. Потом добрые люди объяснили, что мир за ладожским княжеством огромен, и все по-разному живут. Вроде понятнее стало, но качать головой Горазд не перестал: без поневы все равно срам! Хоть на Ладоге живешь, хоть где!

Вот и нынче, разглядев получше девок, вышедших встречать ладожскую дружину, Горазд поспешно отвернулся и уставился на макушку своего Ветра, который смешно шевелил ушами. Заметившая его терзания Чеслава развеселилась и даже склонилась в его сторону через седло.

⁃ Ты не тревожься, девки тебя не съедят! — она улыбнулась.

⁃ Я и не тревожусь! — буркнул Горазд.

Больно надо, на срам такой глядеть!

Черноводский князь с несколькими ближниками встречал их за воротами. То ли заранее Горазд дурно к нему был расположен, то ли и взаправду все так и было, но князь ему не пришелся по нраву. Другое дело, что его, кметя, о том и не спрашивал никто.

Буян Твердиславич, черноводский князь, зимами годился Ярославу Мстиславичу в отцы. Был он низок и черноволос, и волосы его напоминали жесткую солому. А вот бороды али усов он совсем не носил — токмо черную короткую поросль на щеках да подбородке. На лицо был он смугл, даже нынче, в середине зимы, когда уже не светило жгучее степное солнце. Со стороны, коли не знать, по первости и с хазарским воеводой его можно было спутать.

Горазд решил, что рта сегодня вовсе не раскроет. Чтобы дурные мысли наружу не вырвались.

У черноводского князя и голос был под стать лицу: тяжелый, скрипящий, похожий на воронье карканье.

Терем Горазду после ладожского показался бедным да ветхим. Низенький какой-то, маленький. Ни гридницы отдельно стоящей, ни резных украшений на крыше да башенках, ни деревянной росписи — ничего не было! Даже вежи не было, а ведь и дитя знает, что без вежи нет и терема! Но Ярослав Мстиславич лица не кривил, и кметю не предстало.

Внутри двора оба князя спешились и обнялись, крепко придерживая друг друга за плечи. Приезд гостей не был встречен привычным собачим лаем, как бывало на Ладоге, когда собаки рвались к своему хозяину.

⁃ Тяжелый путь проделало твое войско, — сказал Буян Твердиславич, оглядывая ладожских дружинников, которые также спешились вслед за своим князем.

Проследив за его взглядом, Ярослав сдержанно кивнул.

⁃ Где же все твои хоробрые воеводы? — продолжая рассматривать людей за спиной князя, спросил Буян Твердиславич. Разглядев среди них девку, он вскинул темные брови и даже вперед чуть подался.

— Неужто на Ладоге оставил?

Недобро прозвучали его последние слова, хотя и попытался он смягчить их улыбкой. Но слишком уж притворной показалась она Горазду. И правда, Ярослав Мстиславич взял с собой нынче одну молодшую гридь, лишь Лутобор был из старшей дружины.

⁃ Воеводы с войском, — сухо отозвался ладожский князь. — Где ж им еще быть.

Коли не пришлось по нраву его ответ Буяну Твердиславичу, то ничего тот не сказал. Кивнул и отвернулся, наконец, от Чеславы, замершей в сторонке с каменным лицом.

⁃ Лазню мы вам истопили. Отдохните с дороги-то, а после потолкуем. Пир будет! — сказал черноводский князь и снова улыбнулся — также притворно.

Нет, не напрасно он Горазду с первого взгляда не понравился. И на хазарина лицом не напрасно тот был похож — смуглый, черноволосый. И нос у него был заостренный да горбатый — ну как есть, птичий клюв! И глаза раскосые… Видно, немало там всякой крови было намешено.

А как настала пора в бане мыться, про которую черноводский князь сказал, что истопили ее для дорогих гостей, так еще пуще прежнего пришлось Горазду дивиться. Дома-то, на Ладоге, какие бани были? Добротный сруб на пять стенок, с лавками, ковшами да ушатами с водой, все как положено. С пушистыми, душистыми вениками да с сухими травками, развешанными по углам.

А тут? Стыд сказать, в печи мылись! Горазд как увидал впервые, так едва рот закрыть смог. Летом-то, в тереме Некраса Володимировича, в лютую жару все из колодца водой поливались — хоть самую малость прохладнее становилось. В баню толком, считай, и не ходили. Потому-то тогда Горазд и не понял, что про привычную, добрую баньку в южных землях и не ведает никто! А в холода прямо в печь залезают! Не бывать от такого мыть добру, это любой дурак скажет.

Это ж еще придумать надо, чтобы в печь сперва доски укладывать, а поверх — влажное сено, да ушат с горячей водой ставить. Закрывались заслонкой да мылись изнутри. Горазд думал все, как вернется на Ладогу да матери с сестренками расскажет — то-то потеха будет! Еще и не поверят ему на слово. Да он и сам бы не поверил, коли б где услыхал — глупость ведь несусветная. Да, с родимой банькой ничего не сравнится.

Худо-бедно, но опосля лазни позвали их в терем на пир. Та гридница ладожской была не чета! Втрое, кабы не вчетверо меньше. Темная, окошек мало совсем, лучины да жировики через одного горят. Балки под деревянным срубом никак не украшены, ставни узором не покрыты. Да и стол скуден угощениями был. От хозяев терема пришел на пир князь с несколькими воеводами, да и все. Никого больше из дружины Горазд не видел.

Ярослава Мстиславича, сменившего рубаху на чистую, припасенную княгиней еще на Ладоге, с почетом да уважением усадили во главе — прямо напрочь черноводского князя. Хмельной мед ему, как водится, подавала княжья дочь, да токмо он в ее сторонку и не глядел. Горазд наравне с другими кметями из молодшей дружины сидел на другом конце стола, а подле князя остался токмо Лутобор. Тот с Ярослава Мстиславича глаза не спускал: верно, крепко о том наказал сотник Стемид.

Сперва подняли чаши во славу Богов, которые уберегли ладожское войско в пути, а после — за здравие двух князей. Поговорили немного про разбитую, едва проходимую дорогу, да как увязали в грязи груженые всяческим добром повозки. Буян Твердиславич пожаловался на учиненные хазарами бесчинства — разоренные земли, сожженные избы, попорченный урожай.

Княжича Святополка вслух никто ни разу не помянул, хотя немало о нем сказали исподволь, вскользь. Ярослав Мстиславич токмо мрачнел лицом да стискивал зубы. Как потрапезничали, то разогнали всех прислуживавших девок да холопов, чтоб лишних ушей за столом не осталось. Не терпелось Буяну Твердиславич о грядущих делах поговорить. Горазд едва носом не клевал уже, до того глаза слипались. Час-то поздний. В дороге они ранехонько укладывались — темнело-то тоже рано. Он сжал зубы, подавив очередной зевок, и покосился на князя — тот как раз склонился к Лутобору и негромко что-то тому говорил.

— Я весть во все княжества отправил еще накануне, когда твое войско заметили. К концу седмицы жду в тереме всех князей, чьи земли клятые хазары растоптали: из стародубского княжества, из согожского, туровского, овручского да чердынского.

Горазд таких названий, о которых Буян Твердиславич говорил, и не слыхал никогда. Немало, ох, немало землей попортили хазары, коли так много князей съедутся. Почти все южные княжества беда затронула.

— Еще слухи до нас дошли из каганата, что воевода хазарский, который во главе войска стоит, не в почете теперь у их главного князя, — Буян Твердиславич казался довольным. — Не дождется от него подмоги Багатур-тархан.

— Отчего же не в почете? — заинтересованно спросил Ярослав.

Ладожское княжества было от границ каганата далече, и такие слухи нескоро его достигали, коли вообще доходили. Разве что гости заезжие могли порадовать занятной басней. Раньше так было. Но этой зимой многое на Ладоге изменилось.

— Про это уж мы не ведаем, — Буян Твердиславич развел руками. — Да мало ли что степные псы могли не поделить! Жаль, не велел их главный князь воеводу своего конями разорвать! Вот было бы нам облегчение.

По столу пробежали сдержанные смешки, и Горазд, не сдержавшись, тоже хмыкнул. Да, что тут скажешь, было бы славно!

Единственным, кто не улыбнулся даже, был ладожский князь. Подвинув к себе кусок начертанной вручную карты, он пристально в нее взглядывала и изредка шевелил губами. То ли шептал что-то, то ли считал.

— Седмицы две, думаю, мы тут простоим, — невпопад сказал Ярослав, оторвавшись от созерцания пергамента. — Войску отдохнуть надобно. Да и пока князей дождемся, пока они на свои земли воротятся, пока дружины соберут…

Буяну Твердиславичу услышанное пришлось не по нраву. Пристально наблюдавший за ним Горазд заметил, как князь нахмурился и недовольно поджал губы. Царапнул себя пальцами за подбородок, покрытый черной, короткой порослью, и одарил Ярослава Мстиславича холодным взглядом.

— Больно уж долго, — буркнул он.

— Мы куда дольше сюда добирались, — ладожский князь пожал широкими плечами, обтянутыми беленой рубахой. — Нам предстоит великая сеча. Гридь должна отдохнуть.

Нехотя Буян Твердиславич признал его правоту. А Горазд все думал: куда же ты торопишься, черноводский князь?..

— Ведаешь ли ты, сколько мужей собрал у себя хазарский воевода? — Ярослав посмотрел на черноводского князя.

Поразмыслив, тот покачал головой.

— Немало. Как их сосчитать? Спроси: сколько в степи песка, и я тебе также отвечу, — Буян Твердиславич хмыкнул. — Но меньше, чем по весне у Багатур-тархана было. Они ж грызутся меж собой в каганате, словно дикое, бешеное зверье. Вроде как одного сына у него еще недавно убили.

— С хазарской конницей трудно будет тягаться, — сказал Ярослав Мстиславич, сызнова подвинув к себе карту.

— Наша, небось, не хуже. Не одну дюжину лет с ними соседствуем! — Буян Твердиславич сжал тяжелый кулак и опустил его на столешницу.

Его воеводы молчаливо покивали, а после промеж ними пробежал негромкий шепоток. Говорили да все косились на ладожского князя.

— Может, в ловушку удастся их заманить, — размышляя вслух, Ярослав потер виски. Он поглядел на черноводского князя, решив, что пора и честь знать. Довольно засиделись за столом. Он уже собрался откланяться, когда Буян Твердиславич прищурился и ударил по больному.

— А сколько молодцев у брата твоего в дружине?

Ярослав едва заметно вздрогнул — Горазд понадеялся, что, окромя него, никто и не увидал.

— Мало, — коротко отрезал князь. И ничего больше не добавил.

На том и закончили. Ярослав встал из-за стола и поблагодарил за радушие и угощение, и кмети поднялись за ним следом. Как вышли из душного, темного терема на свежий воздух, так князь махнул рукой, подозвав к себе Лутобора и Горазда. Втроем они отстали от кметей, ушедших вперед, но Ярослав молчал до тех пор, пока не ступили они за ворота, и не осталось подворье черноводского князя у них за спиной. Лишь тогда он заговорил.

— Хочу Святополка весточку послать, — сказал он Лутобору.

Гридень вскинул на него взгляд, но смолчал, вопросов праздных задавать не стал. Ярослав же хмыкнул и достал припрятанный за пазухой сверток. Чутьем Горазд уже понял, что сейчас увидит. Так и оказалось: размотав тряпицу, князь сжал в кулаке перунов оберег на тонкой цепочке. Он передал его Лутобору и наказал.

— Излови хазарского дозорного да отдай ему это. И вели, чтобы непременно братцу моему в руки оберег попал. А Горазд тебе в том подсобит.

У Лутобора, который не ведал ничего об обереге, едва глаза на лоб не вылезли: до того чудным показался ему княжий приказ. Но спрашивать он у князя ничего не стал. Вся дружина ведала, что вопросы досужие тот не любил.

— Через седмицу отправитесь, не раньше, — добавил Ярослав. — А пока храни у сердца да не смей никому показывать. Никому.

— Добро, князь, — Лутобор склонил голову.

— А пока обождем. Они нас тоже ждут. Коли не явимся в срок, станут дозорных все ближе и ближе к княжеским землям отправлять. Тогда-то его и изловите.

_____________________________________________________________________________

Пользуясь случаем, хочу поздравить всех с наступающим Новым годом и пожелать исполнения всех желаний! Увидимся с вами уже в январе!