Пляска в степи

Удельный княжич I

Святополк скрипел зубами. Пришли от робичича вести: встречайте, мол, с невестой еду. Готовьте великий пир, заключил я для Ладоги добрый, крепкий союз!

У Святополка сводило зубы всякий раз, когда слышал он такие беседы. Выходило, нужно ехать в Ладогу, к братцу на поклон. Крепче чем по приказу робичича ездить собирать дань, Святополк ненавидел покидать свои крохотные владения, терем на Белоозере. Была б его воля — никуда бы отсюда не уезжал. Коли б еще ненавистную жену Предиславу можно было в дальнюю деревню отправить, он был бы почти счастлив.

Но заместо предстоит Святополку вскоре сидеть за длинными дубовыми столами, слушать чествования робичича, поднимать за его здравие кубки с боярами да дружинниками, которые предали его и приняли Ярко князем. Не пошли против воли лишившегося разума старика Мстислава, его отца.

— Сынок?

Мать всегда чувствовала, когда ему было худо. Так и нынче. Разыскала его сидящего в одиночестве в просторной гриднице и только поглядела на лицо — сразу же все поняла.

Святополк залпом допил из кубка вино и откинулся на спинку престола. Велел он его вырезать из дуба так, чтоб был богаче, больше, чем у робичича на Ладоге. Слыхал потом, что осердился братец, да токмо в глаза ему сказать ничего не сподобился.

Он погладил деревянные подлокотники и вздохнул.

— Что, матушка?

Княгиня Мальфрида медленно шла к нему по гриднице мимо расставленных вдоль стен лавок. Подол тяжелого, богато расшитого платья, украшенного драгоценными каменьями, степенно влачился позади нее. Голову украшала рогатая жемчужная кика, с золотыми кисточками, а руки — тяжелые широкие обручья. На груди лежал несменный торквес. Каждый шаг княгини гулким эхом отражался в безлюдной, пустой гриднице.

Она остановилась напротив престола, на котором сидел ее сын, скрестила на груди руки и приподняла голову. Нахмурилась, увидев в его руках пустой кубок да опрокинутый пустой же кувшин, что валялся возле его ног.

— Невесел ты, как вернулся со сбора дани. Предислава тревожится, мол, на женской стороне терема и вовсе не показываешься. Так она тебе сына не родит.

Святополк вскинул недовольный, захмелевший взгляд. Мать смотрела на него с укором и осуждением, поджав губы. Он не рассказывал княгине про Иштар. Коли та прознает — отравит хазарскую девку непременно.

— Предислава ни на что не годна, — раздраженный, он дернул плечом. — Пустую жену вы мне с дядькой Брячиславом подсунули.

— Не пустую, коли родила мне внучек, — княгиня едва заметно вскинула брови. Не впервой они вели этот разговор. — И принесла тебе приданым земли к северу.

— Я устал, — Святополк махнул рукой и вновь откинулся на престол, развалившись на нем. — И не желаю спорить. Говори, что хотела.

— Ярослав привезет в терем молодую жену, — прежде чем заговорить, княгиня Мальфрида молчала до тех пор, пока не выпрямился, не соскреб с деревянного сиденья себя ее сын.

Дождавшись, она удовлетворенно кивнула и продолжила.

— Девка молодая, княжеский терем на Ладоге уж давно не видал женской руки. Предложу Ярославу, чтоб я осталась там, пожила, подсобила новой княгинюшке. Мне он не откажет.

Это было правдой. Своей мачехе Ярослав не сможет отказать.

— Но нашто? — спросил Святополк, размышляя. — Да и кто здесь будет со всем управляться?

— Жена твоя водимая, — без тени улыбки отозвалась мать. — Давно ей пора перестать за моими юбками прятаться.

Святополк закатил глаза. Он избавится от ненавистной Предиславы как токмо сможет и возьмет заместо нее Иштар.

— Нам не повредят глаза и уши в тереме на Ладоге, сын. А тут добрый повод.

Мать говорила верно, и Святополк даже чуть рассердился. Ему следовало самому додуматься прежде нее. Он князь же! Впрочем, он быстро остыл. Никто не способен тягаться с княгиней Мальфридой в замыслах и хитросплетениях.

Она сжила со свету всех отцовых жен, которых он брал, чтоб родили сына. Не допустила, чтоб ее отослали, избавились от нее, когда в тереме уразумели, что она пустоцвет. Не говоря уже о том, на что пошла его мать, чтобы старый Мстислав взял ее в жены. И хоть с опозданием, но княгиня Мальфрида своего добилась. Стала матерью княжеского сына, единственной водимой женой князя.

Правда, какой нынче с того толк?..

— Верно говоришь, матушка, — пересилив себя, Святополк кивнул. — Слыхал я, правда, что невесту робичич себе сыскал — палец в рот не клади. Гордячка и строптивица. Рогнедой зовут.

Княгиня Мальфрида снисходительно ему улыбнулась.

— Уж сколько задиравших нос гордячек я повидала за свои зимы, сынок. Где они ныне?..

Она поглядела на него, поправила нитку из драгоценных каменьев и торквес на груди и медленно пошла прочь из гридницы. Уже подле двери обернулась к нему и приказала.

— А к Предиславе чтоб нынче же заглянул. Мне внук нужен.

Ей перечить духа у Святополка не хватало никогда.

Он заскрипел зубами, разъяренный и уязвленный, потому что ведал: ослушаться мать он не посмеет и нынче. Тотчас вспомнилась маленькая и горячая Иштар. Уезжая, он пригрозил, что убьет, коли она ляжет с кем-то, пока его нет. Она пыталась скрыть, как сверкнули непокорством бесстыжие глаза, но слишком поздно опустила голову. Святополк увидал.

Ништо, в другой раз сперва он выбьет из нее всю дурь.

Надо бы договориться с ее отцом да забрать Иштар себе, побудет покамест наложницей. Поселит ее недалеко от терема, но чтоб мать не прознала. Иначе не проживет Иштар и пары седмиц. Княгиня Мальфрида не потерпит, чтоб он княжью кровь разбавлял да ее племянницу бесчестил. И внука от хазарской девки не потерпит. Да и дядька Брячислав рот свой откроет так, что никакой управы не получится сыскать.

Пока не получится.

Коли сложится все, как Святополк задумал, управу и на мать, и на дядьку он найдет. Нынче же… Он откинул в сторону деревянный кубок, поднялся на ноги и нетвердой походкой направился к двери. Пол расплывался перед глазами: все же порядком захмелел, осушив в одного целый кувшин хмельного питья.

Святополк вышел из гридницы и пересек длинные-длинные сени. Он шел на женскую половину терема: там жила его глупая, нелюбимая жена, их сопливые дочки да мамки-няньки. Как-то он решил, что там же стоит поселить девок, что грели ему постель, но княгиня Мальфрида весьма скоро показала ему, что затея была глупой. Больше он на женскую половину девок своих не водил.

Толкнув дверь в горницу жены, он увидел, что Предислава вышивает в окружении мамушек-нянюшек. На полу подле ног жены играли с куделями их дочери. Святополк мазнул по ним равнодушным взглядом, посмотрел на вскочившую на ноги жену и махнул рукой, указывая на дверь.

— Все вон пошли, живо! И соплюх этих заберите!

Как и всякий раз, глупые бабы подняли шум: пока собирали свои тряпки, пока поднимались с лавок, пока уносили разом занывших дочерей. Святополк так и стоял на проходе, провожая каждую раздраженным взглядом. Когда последняя, наконец, убралась из горницы прочь, закрыл дверь и опустил тяжелый засов. Повернулся к жене — Предислава прижималась спиной к деревянному срубу и следила за ним испуганным взглядом, теребила светлые косы. Она не надевала кику на женской стороне терема.

Святополк шагнул к ней, и она прижалась к стене еще пуще. Предислава часто дышала, и ее полная грудь высоко вздымалась, туго натягивая ткань рубахи.

«Затетёха», — брезгливо подумал Святополк и едва не сплюнул прямо в горнице.

— Стало быть, матери моей нажалилась, что муж к тебе не заходит? — он недобро улыбнулся и принялся расстегивать воинский пояс.

— Я не жалилась, — слабым, дрогнувшим голосом возразила Предислава. — Твоя матушка и без моих слов обо всем ведает.

— Нашто мне сюда приходить, коли ты ни к чему не годна, — Святополк медленно покачал головой и окинул жену злым взглядом. — Что стоишь, ложись на постель.

Подперев ладонью щеку, княгиня Мальфрида совсем не по-княжески вздохнула. Сидевший напротив мужчина поднял на нее взгляд. Женщина постукивала пальцами по деревянной столешнице, и ее кольца тускло поблескивали в свете лучин.

— Зачем ему убивать кузнеца? — Мальфрида вновь вздохнула и, взявшись за два рожка, сняла с головы тяжелую кику.

Ее волосы были убраны в высокую прическу на затылке, и она вытащила из нее заколки. Две тяжелых, побитых сединой косы скатились по ее плечам аж до лавки.

Ее брат, которого когда-то звали Бёдваром, а ныне величали Брячиславом, поглядел на нее со сдержанным удивлением. Совсем худо дело.

— Не ведаю. Но мне об том шепнул надежный человек. Я ему верю.

— Боги светлые, хоть бы из удела своего уехал, прежде чем такое творить, — Мальфрида покачала головой и прикрыла ладонью глаза. — Ведаешь ли, прошел он обряд очищения перед Перуном-то?

Брячислав сдержанно помотал головой.

— Ох ну и туес, — простонала Мальфрида.

По всему выходило, вернулся Святополк из той деревни и тотчас сел за общий стол в гриднице, преломил со всеми хлеб; лег ночью с какой-то девкой.

Брячислав скривился. Денно и нощно бесчестит Предиславу, его дочку, ее муж. Его, Брячислава, племянник. Курощуп клятый! И слово матери давно для него уж не указ. Разбаловала его она страшно, и вот что вышло. Да что уж нынче об том говорить да жалеть. Пороть следовало, пока поперек лавки лежал.

Нынче уж поздно.

И он ничем не лучше, старый дурень! Повелся на сладкие речи, отдал за него дочь, хотя и ведал уже тогда все про гнилое святополковское нутро…

— Что делать станем? Община кузнеца лишилась. Один он там был на много изб. Коли до Ярослава слух дойдет, коли пойдут княжьей Правды искать…

— Поезжай сам, — попросила брата княгиня. — Возьми из шкатулки моей перстень. Привези им мехов и меда.

— А коли не выйдет откупиться? — Брячислав поглядел на сестру из-под густых, насупленных бровей, и та рассерженно стукнула ладонью по столу.

— Ты поезжай сперва, а уж потом рассудим!

— Общине кузнец потребен, а не цацки твои, — огрызнулся он.

Прошли времена, когда сестра была во власти помыкать им, как ее душеньке угодно. Нынче она без него никуда. Правда, и он без нее тоже. Крепко-накрепко связаны они, посильнее родственных уз.

— Знаю, — Мальфрида вздохнула, и Брячислав устыдился своей злости.

Что уж тут. Не токмо она повинна в том, как все вышло. Девок травить небось он ей подсоблял.

— Поискать нужно. Может, найдем хоть того, кто в кузне подсоблял да ведает, с какой стороны молот держать, — размышляя, княгиня встала и принялась мерить шагами просторную горницу. Лучшую горницу во всем тереме; даже у сына ее, удельного князя, поменьше была.

— Погоди-ка! — Мальфрида резко остановилась и повернулась к брату, отчего подол ее темного вдовьего платья обмотался вокруг ног. — А родня у того кузнеца есть?

— Нету, — Брячислав пожал плечами. — Бирюк он.

— Поезжай нынче же по утру, — сестра приложила руку к груди. — Неспокойно мне что-то. Скоро уж и Ярослав возвратится на Ладогу. Как бы дурное что не приключилось.

Одернув рубаху под воинским поясом, Брячислав с прищуром поглядел на сестру. Правду говорят, слепо материнское сердце. Мыслит, что приключится с ее сыном дурное, когда уж давно оно приключилось! А княгиня и рада на все глаза закрывать. Спросила бы Святополка, где тот шлялся седмицы напролет. Уж последнему полудурку ясно, что не потребно столько времени, чтоб по ближайшим общинам проехаться да обоз дани собрать. Где шлялся, с кем — неведомо никому!

А возвратился хоть и злющий, но рожа так и светилась довольством. Брячислав аж сплюнул на землю, когда увидал, как Святополк спрыгивает с коня да к матери идет кланяться. А та пожурила малость, что припозднился так сильно, да и токмо! Хоть бы спросила, отчего припозднился, где был!

Брячислав нутром чуял: сотворил недоброе али намеревается сотворить, клятый змееныш! Не зря ведь сказывают люди: не жди от ворожбы добра… Так и они. Не дождались.

— Брат?

Видать, крепко он задумался. Не заметил, как подошла к нему сестра да положила на плечо руку, легонько сжав.

— Поеду, — буркнул Брячислав. — Куда я денусь. Ты уж тут без меня гляди в оба.

Мальфрида притворилась, что не разумеет, о чем он. Ничего не спросила, кивнула нетерпеливо: мол, знаю-знаю, не гунди, не бабка!

— Припугни общину, коли нужда будет, — помедлив, добавила сестра.

Дойдут до Ярослава слухи, придут люди просить княжеского суда — несладко придется Святополку. Подозревала княгиня, что в дурном деле замешан ее сын. Неспроста он убил кузнеца, не из-за дурной головы. Коли решился на такое, стало быть, что-то его заставило. Что-то, что поставил он выше жизни кузнеца — а ведь их даже в битвах страшились убивать. Все же говорили они с богами.

— Сына б твоего кто припугнул, — тихо сказал Брячислав. — Святополк нас погубит.

— Нет, — Мальфрида поджала губы. — Я все сделаю по уму.

— Как? — брат недоверчиво на нее поглядел. — Поздно уж по уму делать. Коли рожоного ума у него нет…

— У меня зато с избытком, — она скривилась и отошла от брата, вернувшись на лавку через стол от него.

— Никак ты за старое взялась? Фрида, ты ей кровью тогда клялась!

— И что она сотворила в ответ? Нет у той клятвы силы, нет! — княгиня изо всех сил ударила по столу двумя ладонями.

Раскрасневшаяся, она тяжело и сердито дышала, смотря на Брячислава взглядом раненого, но смертельно опасного зверя.

— Довольно об этом! Все быльем поросло… Я устала, брат, ступай. Выезжай с рассветом.

— Фрида, — снова начал Брячислав, но княгиня поднялась с лавки и подошла к двери.

Отодвинув засов, Мальфрида широко распахнула дверь. В горницу тотчас заглянул ее верный охранитель: все ли ладно, не случилось ли чего?

— Мой брат уже уходит, — сказала ему княгиня и повернулась к Брячиславу: руки скрещены на груди, губы сжаты в тонкую полоску, глаза недовольно сощурены.

«Пес с ней!» — в сердцах подумал Брячислав и вылетел из горницы, не взглянув на сестру.

Когда за ним закрылась дверь, Мальфрида прислонилась к ней лопатками и устало вздохнула. Брат уж который десяток зим был самым верным и самым преданным ее союзником.

Она не выжила бы без него в тереме у мужа, у Мстислава. Пришлая девка из чужой страны, говорящая на незнакомом языке. Коли б не Брячислав, не жить ей нынче княгиней в светлой горнице, не быть матерью единственного не прижитого на стороне княжьего сына… не больно это подсобило, как видно нынче. Но кто же ведал тогда!..

Мальфрида прошла вглубь горницы, где ждала ее мягкая постель, где лежали на деревянном полу звериные шкуры. К чему она так и не смогла привыкнуть, так это спать на высокой лавке. Там, где она родилась, постелью служили толстые шкуры да накинутые поверх покрывала.

Княгиня сняла кольца, браслеты и подвески с драгоценными каменьями, расплела толстые косы. Расчесывая волосы гребнем, она то и дело вздыхала: заметно прибавилось у нее седины. Накидку, платье да исподнюю рубаху бросила прямо на полу возле лавки: девка поутру все уберет. Мальфрида скользнула на постель и укрылась теплой шкурой, закрыла глаза.

Но сон к ней не шел. Вместо него в голову лезли воспоминания о давно минувших днях. Поросли они быльем, но не для нее.

Все глупый младший брат! Разбередил неосторожным словом незажившую рану, всколыхнул в душе у княгини целую бурю! Сколько уж зим она не вспоминала, что когда-то их было трое. Когда-то у них была сестра. Которую она, Мальфрида, предала. Украла у нее то, что самой Мальфриде никогда не принадлежало…

От злости княгиня заскрипела зубами. Она не желала вспоминать о том, как едва не убила свою младшую сестру. Ей не оставалось ничего иного. У мужа не заканчивались девки, и она никак не могла родить ему сына.

В какой-то момент она заснула, но ненадолго. Проснулась посреди ночи в кромешной темноте, будто от толчка. Сердце у нее болело, как и тогда; в груди не хватало воздуха, чтобы дышать. Откинув шкуру, которая ее душила, Мальфрида резко села на лавке, царапая себя слева под грудью.

— Тихо, тихо, — зашептала она сама себе.

Она раскраснелась, и к покрывшемуся испариной лицу неприятно липли волосы, лезли прямо в глаза. Впервые за много-много зим ей приснилась сестра с ее холодным взглядом льдисто-голубых глаз, что выворачивал наизнанку все нутро.

— Ты давно умерла, — прошептала княгиня. — Все быльем поросло.

До рассвета она так и не сомкнула глаз. Боялась заснуть и вновь увидеть во сне светлый, строгий взгляд ее доверчивой, глупой и мертвой младшей сестры.

На другое утро Святополк выветривал хмель, сражаясь со своим воеводой на мечах на заднем дворе. Воеводу звали Драганом и был он предан лишь Святополку, а потому — всячески последним обласкан и любим. Удельный княжич подобрал его как-то на торге на Ладоге. Тот подрался сгоряча с кем-то да не мог выплатить виру, вот и грозило ему быть проданным в рабство на ладью к варягам. Святополку же пришелся по нраву дерзкий, непокорный воин и он выкупил его долг. Драган стал сперва служить ему в дружине кметем, после — десятником, а нынче вот — воеводой.

Святополк верил ему как себе. Тот не был ни ставленником матушки, ни соглядатаем дядьки Брячислава. Токмо Драгану он поведал о замысле своем да об Иштар, да о потерянном перуновом обереге. Драган же подсобил ему и с тем на редкость болтливым кузнецом, что надумал с князя своего золота стрясти за молчание! Нынче он уже никому ничего не поведает.

— Воевода Брячислав нынче по утру в спешке уехал куда-то, — сквозь зубы шепнул Святополку Драган, когда они сблизились во время очередного обмена ударами. — Сказывают, в общину, где жил кузнец.

Говорить во время схватки было несподручно, но зато никто чужой не мог нагреть уши! Взмыленный, встрепанный Святополк недовольно скривился. Убийство кузнеца, да еще единственного на несколько общин скрыть было им не под силу. Он лишь чаял, что слухи расползутся не столь шустро. Но не сбылось. Верно, и матушка, и дядька уж обо всем прознали.

— Довольно, — велел Святополк, опустив меч.

Может статься, не так уж и худо, что дядька Брячислав уехал из терема. Матушка занемогла и не выходила из горниц, и без их присмотра удельный княжич, наконец, ощущал себя подлинным владетелем.

Он велел принести в гридницу вина и увлек за собой Драгана: хотел потолковать без видаков да чужих ушей, но и не таясь особо, раз уж подвернулся такой случай. Едва войдя в гридницу, Святополк рухнул на престол и тотчас протянул руку к кубку с вином, заботливо принесенному расторопной теремной девкой.

— Худо мне, — пожаловался недовольно.

Выпил он накануне лишка. Как вышел от Предиславы, так и направился к себе в горницу, топить скуку и злость в вине. А нынче страдал головой и животом: тошнило до пятен перед глазами, едва сдюжил не проблеваться во время схватки с воеводой.

Хмыкнув, Драган посмотрел на своего княжича. Лицом тот походил больше на мертвого — бледный, синюшный. Воевода плеснул себе вина и, поморщившись, отпил. Его аж передернуло от вкуса. Никакого удовольствия он не находил в этой кислятине, иное дело — старый добрый мед!

— Я весточку получил от друга, — уняв дурноту вином, Святополк заговорил о насущных делах.

Драган вскинул на княжича взгляд голубых глаз и нахмурился.

— По сердцу ему пришлась моя задумка, — Святополк довольно оскалился, поигрывая кубком. — Сделает, как уговорено меж нами было.

Поискать недовольных среди племен и мелких княжеств, граничащих с каганатом, придумал Святополк. Того войска, что мог собрать отец Иштар, хазарский полководец Багатур, не хватало, чтобы одолеть Ярослава. У самого же Святополка верных людей было еще меньше… Впрочем, это он мыслил поправить, как окажется в тереме на Ладоге на свадьбе у робичича.

Багатур-тархан обещал, что приведет еще людей, вдвое приумножит численность своего войска.

— Зачем он помогает тебе? — спросил Драган.

Он не разумел, нашто их княжичу сдался союз с узкоглазыми, желтокожими хазарами. Да еще и та девка!.. Святополк всего раз брал его с собой, когда встречался с ихним полководцем Багатуром, и Драган с трудом не кривил лица, пока сидел вокруг одного костра с хазарами.

Коли уж начистоту говорить, многие в дружине не разумели, отчего Святополк сошелся с хазарами. Узкоглазых степняков крепко не любили, так уж повелось. И хоть и лежали между Ладожским княжеством и хазарской степью долгие дороги да чужие земли, а все одно — не любили их здесь!

— Он просит встречи, — уклонившись от ответа, Святополк задумчиво потер подбородок и посмотрел на Драгана, который под его взглядом расправил плечи, чуть вздернув голову. — Тебя отправлю, — удельный княжич усмехнулся.

Сам он поехать, знамо дело, не мог. Не нынче, когда токмо со сбора дани вернулся да скоро уж ехать на Ладогу. Хотя поехать хотелось — страсть! Повидать Иштар…

Воевода скривился. Хуже нет для него наказания, чем со степняками встречаться.

— Отправь не меня, княжич, — сварливо попросил Драган. — Хотя б вон Гостомысла! Все лепше.

Поглядев на воеводу, Святополк покачал головой.

— Никому у меня веры нет, окромя тебя. Поедешь сам.

Драган выругался себе под нос, но спорить больше не посмел. То правда, что он Святополку обязан жизнью. Коли захочет, не сможет ни предать, ни ослушаться. Правда, мыслил порой, что может и рабом на ладье к варягам не худо было бы… Сказывали, варяги свободу дают тому рабу, что в бою отличился. Уж он бы сдюжил, проявил бы ратную доблесть.

— Что кривишься? — как и всякий хитрец, Святополк видел в людях то, что они старались скрыть. Вот и презрение на лице своего воеводы он не мог не разглядеть.

— Не по сердцу мне хазары, княжич. Сам ведаешь, — огрызнулся Драган.

Сердито скрестив руки на груди, он принялся измерять шагами просторную, пустую гридницу. Святополк поглядывал на воеводу с престола, изредка прикладываясь к чарке с вином.

— И без них управились бы, — Драган остановился напротив княжича, резким жестом откинул с лица русые волосы, выбившиеся из-под тонкого ремешка.

— Не управились бы, — Святополк покачал головой.

Крепко сидел на Ладоге Ярослав.

— Ты князь в своем праве. А он… За тобой бы пошли, — воевода со злостью мотнул головой.

— Чем тебе так хазары не любы? Девку увели когда-то? — Святополк хохотнул и снова глотнул вина. — Шибко уж ты, воевода, ерепенишься.

— Так коли б я один, княжич! — вскинулся уязвленный, рассерженный Драган. — Ты на кметей погляди! Мало кому любы степняки!

Святополк раздраженно заскрипел зубами. Ему перечил его же воевода! В дружине робичича он ведал, что никто и пикнуть не смел против княжьего слова.

— Довольно! — он стукнул чаркой о деревянный подлокотник престола, и на пол выплеснулись остатки вина. — Устал я от твоего квохтанья!

Драган осекся и нахмурился. Побагровевший лицом Святополк поднялся на ноги и подошел к нему, оказавшись лицом к лицу.

— Чтоб впредь я таких речей от тебя не слышал! Да в дружине всем передай. Князь у вас — я! Как порешил, так и будет.

Он откинул в сторону чарку, словно та жгла ему руку, и стремительно вышел из гридницы прочь. Злость пожаром разгоралась внутри Святополка, застилая глаза.

Хазары нужны ему, как не нужна собственная дружина! Без их поддержки не сдюжит против робичича, хоть и переманит на свою сторону десяток ладожских бояр. Дружина крепко стояла за Ярослава, ведь набрал он их из такого же отрепья, каким был сам! Слыхал Святополк, что робичич даже девку пришлую приветил, в тереме остаться дозволил!

Впрочем, тут ему негоже роптать. Чем больше недовольных бояр среди ближников Ярослава, тем лучше. Так что пусть творит робичич, что токмо пожелает. Хоть девок в дружину берет, хоть невесту себе в степном княжестве ищет. Долетали до Святополка слухи, что многих добрых мужей оскорбил Ярослав, отказавшись от их дочерей и сестер.

Что первую водимую жену незнамо откуда вытащил, что вторую…

Все же глуп робичич несказанно! Шибче всякого меча прокладывает ему, Святополку, путь к княжьему престолу на Ладоге.

Недолго осталось ждать. Вскоре привезет Ярослав молодую жену в княжий терем. Тогда-то Святополк с Багатур-тарханом и сговорится.

Еще Святополк мыслил, что надо бы проучить степного князька. Неча девок своих ладожскому князю подсовывать да союзы заключать…

PS. ваши лайки согревают автору сердечко!