Пляска в степи

Кметь с косой IV

Чеслава сидела на солнышке на поваленном бревне возле теремной стены. Спиной она прислонялась к теплому, нагретому за долгий день срубу. Лениво водила тряпкой по мечу, но все больше жмурилась и закидывала назад голову, подставляя лицо золотистым лучам.

Давненько она не знала такого покоя.

Рука совсем поджила и не болела. Разве что порой тянула к дождю, как и всякая рана. Знахарка Зима на нее поглядела, покрутила во все стороны и похвалила лекаря из черноводского княжества, который врачевал им раны прямо там, на месте сечи. Мол, добрые повязки наложил, кости хорошо, ровно срослись. Чеслава уже и трудить ее потихоньку начала, с луком упражнялась, щит к запястью прилаживала, сызнова училась не бояться держать удар.

Три седмицы минуло с того дня, как родился княжич. Знатно они тогда пировали — все городище. В терем князь позвал дружину да бояр, а простому люду велел выкатить из погребов бочки с хмельным медом, раздать понемногу хазарских монет, что привезли они из похода. Перуну заколол огромного быка и пообещал убить в его честь первого зверя на осенней ловите.

Чеслава порой смущалась, что было ей неведомо, да глаза в сторонку отводила — никогда она не видала Ярослава Мстиславича столь опьяненным счастьем. Велел он помиловать и отпустить и бывшего десятника Сбыгнева — благо, кмети рассказали, что сражался он против своих же и не щадил их, пока головы рубил. И бывшего воеводу Брячислава тоже выпустили из клети. Хотя тому некуда было нынче идти…

Лишь одно дело княжья радость стороной обошла, хоть и упрашивала его сама княгиня. Тело княжича Святополка велел Ярослав уволочь подальше в лес, чтоб ненароком на него по тропинке никто не набрел, да бросить на съедение диким зверям. Не дозволил его ни огню придать, ни землей присыпать. Чеслава сама слышала, как княгиня уговаривала князя одуматься, а ведь Святополк едва их всех тогда не убил…

Женское сердце милосердно и мягко, это Чеслава знала и по себе. Но с князем была согласна: не заслужил этот пес, чтобы с ним по-людски обошлись после смерти. Она бы и сама дюжину раз его убила, стоило токмо подумать, как погнался княжич за бабами да дитями — лишь бы старшему брату досадить. Совсем под конец жизни разума лишился. А уж что у князя на сердце творилось, и помыслить никто не смог бы. А нынче и воеводы Крута не было рядом с ним, чтобы совет нужный присоветовать али горячность его остудить.

Но со дня на день ждали возвращения сотника Стемида. Как малость отдохнули после бешеной скачки да погони за святополковской дружиной, князь с небольшим отрядом отправил его сызнова на юг, к черноводскому князю Буяну Твердиславичу. Тому-то хазарская девка в уши напела, что знает место, где воевода Багатур укрывается, а князь ей и поверил, велел снаряжать людей. Шибко уж он хотел за все выпавшие им горести поквитаться. Одной победы в сечи ему было мало. Ему потребен был хазарский полководец.

Недавно пришла в терем от сотника весточка: ворочаюсь, мол, с добрыми вестями. Теперь они его и ждали.

Чеслава услышала шаги и очнулась от своей полуленивой дремы. Завидев подошедшую к ней княгиню, подорвалась на ноги, но Звенислава махнула рукой и сама устроилась подле нее на поваленном бревне — с той стороны, где глаз Чеславы был не скрыт повязкой. Она не любила, коли люди подходили к ней с другого бока, когда она не могла их видеть, но никогда не говорила об этом вслух, справедливо считая такую слабость недостойной кметя. Но Звенислава Вышаовна словно чувствовала и всегда приближалась к ней со стороны единственного глаза.

Нынче княгиня вышла из терема одна — без маленького сына — а такое случалось нечасто.

Подперев ладонью щеку, Звенислава некоторое время молча наблюдала за тем, как Чеслава любовно поглаживала меч. Бросив на воительницу косой взгляд из-под опущенных, пушистых ресниц, княгиня все же заговорила.

— Останешься у нас?

Чеслава дернула уголками губ в намеке на улыбку. Когда она пришла на Ладогу две зимы назад, с князем они уговорились, что пробудет она в тереме да дружине одну зиму, а там поглядят. Потом стало уж не до того: хазарские налеты, жалобы южных княжеств, гнусный замысел княжича Святополка. Там уж не было времени дни считать да о другом договариваться.

Но нынче они вернулись, и, как бывало после всякого успешного похода, на несколько коротких седмиц в княжестве воцарился покой. Тишь да гладь — так говорили старики. И для Чеславы пришла пора определяться.

Воительница покосилась на княгиню в ответ, не став даже спрашивать, откуда та про все прознала.

— Оставайся? — попросила Звенислава и накрыла своей ладонью ладонь Чеславы поверх рукояти меча. — Я слышала, что Ярослав хочет, чтобы ты осталась. Да ты и сама о том узнаешь, как пойдешь с ним говорить.

Княгиня улыбнулась, и на Чеславу словно поглядело ясное солнышко. Как воротился из похода в терем князь да родился княжич, эта теплая, светлая улыбка не сходила с лица Звениславы.

— Так зачем же ты пришла, госпожа? — воительница пожала плечами и снова уткнулась взглядом в свой меч, почувствовав, что на щеках проступил румянец.

Доброта и внимание по-прежнему смущали ее, как и зиму назад.

— Чтобы попросить тебя первой, — Звенислава чуть повернула голову в сторону ворот, привлеченная каким-то шумом, и ветер подхватил ее длинные рясны, тронул подвески из ладожского жемчуга, зазвенел височными кольцами.

Чеслава пожалела, что открыла рот и спросила, потому как ответ княгини привел ее в еще большее смятение.

— Я — кметь, госпожа. Коли ты прикажешь, я подчинюсь.

— Но я тебя прошу, — Звенислава тихо рассмеялась, лукаво поглядывая на Чеславу сквозь длинные нитки своих украшений. — Я знаю, что ты можешь остаться навсегда, коли примешь на тело отметку ладожской дружины…

Воительница повернулась к ней всем телом, не скрывая своего удивления. Тонкие пряди волос, выбившиеся из скудной косицы, упали ей на лоб и щеки.

— Мне князь как-то рассказал, — а теперь уже пришел черед зардеться Звениславе.

Чеслава лишь хмыкнула и покачала головой, отогнав ненужное видение. Отметку ведь нарочно ставили в скрытом одёжей месте, чтобы не каждый ее мог увидать. Она — не для всякого, для князя и дружины только.

— Я о таком прежде не мыслила, — Чеслава перевела взгляд на свои широкие, загрубевшие ладони. Не чета изящным рукам княгини, хоть и она с малых лет ко всякой работе в тереме была приучена.

— Так помысли! — со смехом в голосе велела ей Звенислава. — Помысли и оставайся, довольно уж ты настранствовалась. Али не любо здесь? — она склонила голову на бок, словно птичка, и ее глаза лучились весельем.

Чеслава фыркнула, вновь скрывая смущение. Еще бы ей было здесь не любо… Ее и нынче грела рубаха, сотканная и подаренная княгиней.

— Да и тоскливо мне без тебя будет, — вздохнув, призналась Звенислава. — А коли еще Желан с Рогнедкой уедут…

— А они собираются?

— Ярослав хочет, — она поджала губы, — говорит, на тех землях князь нужен. Хазар-то отогнали. Он прав, вестимо, но мне тоскливо. Еще сотника Будимира с Нежкой в Белоозеро снаряжает…

Звенислава вздохнула и махнула рукой, не договорив. Конечно, она печалилась. С Нежаной они крепко сдружились, пока в тереме взаперти томились, пока пережидали страшную осаду, да после, когда от Святополка убегали.

Да и с гордой княжной Рогнедой примирились… Нынче она и за трапезами со всеми за одним столом сидела, и в горнице с княгиней и княжнами вышивала, и сынка Звенислава не боялась сестрице показывать.

У Чеславы, правда, свои мысли на этот счет имелись, но она помалкивала. Не ей советы раздавать, коли князю любо. Впрочем, ему нынче все было любо.

— А княжну Рогнеду-то как же… не мыслит князь оженить?

Она спросила бы вроде равнодушно, но в ожидании ответа даже дыхание задержала. Крепко ей в память въелись все те разы, что видала она княжну, миловавшуюся с сотником Стемидом. И не шибко Чеслава гордой девке доверяла-то. Сердце у нее покрепче княгининого было закалено, просто так спускать прошлые ошибки Рогнеде она на намеревалась.

— Ой, — Звенислава мотнула головой и даже нахмурилась, отчего сошлись на переносице пушистые брови. — Ее оженишь, как же… Может, и мыслил раньше, но не нынче.

Чеслава поджала рассечённые надвое губы. Велик труд — девку оженить, хоть и строптивую. Уж Ярослав Мстиславич сдюжил бы. Верно, княгиня уговорила оставить сестрицу в покое.

Может, и напрасно!

— Коли уедут они, Любава с нами останется, мала она еще. Да и куда ее отправлять, это раньше за ней бы и Доброгнева Желановна приглядела, и дядька Некрас. Придется невесте в отцовском тереме обождать.

Воительница не смогла сдержать улыбку. Как объявил всем Ярослав Мстиславич, что просватал старшую дочку за князя Желана, так у Любавы нос еще пуще прежнего к солнышку взлетел и больше не опускался. Девчонка еще в поневу даже не вскочила, а поди ж ты, невестой себя величала, хотя от невесты там пока ничего и нет. Как в зимы войдет, еще хлебнут с ней и князь, и княгиня.

— Ну, так что? — Звенислава легонько толкнула воительницу в плечо. — Условились мы с тобой? Не уйдешь никуда из Ладоги?

— Не уйду, госпожа.

— Вот и славно! — та радостно всплеснула руками, хоть и с самого начала ведала, что Чеслава не посмеет да и не захочет ей отказать. — Пойду я, сыночек, поди, уже проснулся.

Подхватив поневу, княгиня ушла в терем, и Чеслава еще долго смотрела ей вслед, даже когда скрылась она в сенях. Может, и впрямь ей просить князя, чтоб дозволил до конца жизни на Ладоге осесть? Права ведь Звенислава Вышатовна, довольно она странствовала да скиталась по чужим теремам. Пора уже и свое что-то обрести. Прорасти корнями…

Чувствуя странное, непривычное смятение на душе ото всех этих дум, Чеслава поднялась с бревна и, размяв затекшие ноги, спрятала меч в ножны. Негоже за оружие браться, коли в голове порядка нет — так ее учили, и еще ни разу она в этих словах не усомнилась.

Князя в тереме не было — справлял тризну по Любше Путятовичу вместе с родней боярина, и Чеслава, особо не зная, чем себя занять, отправилась в городище. Может, к реке спуститься да искупаться? Уж на диво жарким выдался Травень, вода словно парное молоко была, даже за ночь остыть не успевала. Али на торговые ладьи с купцами поглядеть, первые после хазарского похода.

Когда выходила за ворота, невольно встретилась взглядом с бывшим святополковским десятником Сбыгневом. Его князь определил нести стражу под внимательным присмотром кметей. Как порой не хватало старого ворчуна дядьки Крута… Уж он-то за всем бы приглядел.

До реки Чеслава дойти не успела. Наткнулась на середине пути на нарядного, непривычно разодетого Горазда. Наткнулась и не удержалась, спросила с легкой усмешкой.

— Куда путь держишь, нарядный такой?

И ведь привыкла же обычно молчать да первой ни с кем не заговаривать! Какой леший ее дернул рот открыть! Лучше бы и нынче молчала, потому что Горазд, со щек которого разом сошел весь румянец, одернул расшитую багряными нитками рубаху, поправил воинский пояс с ножнами и сказал негромко.

— К тебе.

Чем весь дух из Чеславы и вышиб. И сразу отчего-то сделалось ей стыдно и за портки свои пыльные, и за рубаху с закатанными рукавами, и за растрепавшуюся скудную косу, и за повязку на лице, и за шрамы уродливые. За все сделалось разом стыдно Чеславе, и она резко втянула носом воздух — так, что затрепетали ноздри.

— Чего молчишь? — насупившись, спросил Горазд.

А она и впрямь стояла посреди дороги, судорожно сжав одну ладонь на рукояти меча, и токмо глазами хлопала да себя корила за любопытство излишнее.

Горазд же, против обыкновения своего, глядел ей прямо в глаза. Волосы его были аккуратно расчесаны и убраны под новеньких кожаный шнурок с хитрым плетением — раньше он совсем простенький всегда носил. Нарядная рубаха из беленого льна с густым узором на вороте, рукавах да подоле превращала привычного кметя в неузнаваемого боярича. Встреться с ним где-нибудь на торгу, Чеслава, может, и не признала бы, прошла бы мимо.

— Люба ты мне, — каким-то убитым, потерянным голосом выдохнул он самое страшное, и воительнице помстилось, что ее с головой окунули в ледяную прорубь.

Горазд впился ей в лицо жадным, отчаянным взглядом, словно хотел увидеть в нем ответ, а у Чеславы в голове ветер свистел. Ни одной внятной мысли не было. Только где-то на подкорке в ритм с сердцем бился страх.

Она бы и зажмурилась, да стыдно стало перед Гораздом. А хотелось закрыть глаза да оказаться в другом места, да хоть на поле, где схватились с хазарами. Ей все милее, чем стоять нынче напротив Горазда да чувствовать, как к щекам прилила кровь, а во рту от волнения все пересохло.

— Чеслава, — позвал он совсем уж тоскливо и протянул к ней руку, и тогда она сделала то, от чего еще пуще устыдилась.

Воительница от ладони его отшатнулась, словно от ядовитой змеи. Да и то, змею бы она никогда таким резким жестом не обидела, а Горазда вот хлестнула посильнее всякой плети.

Проследив за нею, кметь совсем поник. Даже рубаха словно поблекла и узор померк, и глядеть он стал уже совсем не так радостно. Он резко одернул к себе протянутую руку и сжал ладонь в кулак.

— Я сватов хотел заслать, — сказал Горазд тихо и улыбнулся вымученной, притворной улыбкой. — Да уж теперь, вестимо, не стану. Ты не тревожься. Коли не люб тебе — я лезть не стану. Уж будь покойна.

Сказал и, так и не дождавшись от онемевшей Чеславы никакого разумного ответа, повернулся и пошел прочь, обратно в городище, оставив позади себя оторопевшую воительницу. Напоследок снова улыбнулся ей — жалко, превозмогая боль.

Она хотела его окликнуть, но язык словно к щекам прилип да каменной налился тяжестью. Так и не смогла Чеслава слова разумного молвить и молча глядела вслед Горазду. Он уходил, а у нее нутро в тугой, горячий узел сворачивалось, да в груди кололо.

Сватов засылать хотел… это к ней, стало быть? К Чеславе — сватов?

Она аж пошатнулась, уразумев. Потом тоже медленно развернулась и побрела к терему, позабыв, что собиралась до городища дойти, в реке хотела искупнуться. Плелась, словно слепая, дороги не разбирая, и сапогами по пыли да камням шоркала. По сторонам не смотрела и все улыбку Горазда вспоминала. Кажется, он ободрить ее хотел: мол, не печалься, Чеслава, все ладно будет. Не пришлю я к тебе сватов. Не тревожься.

Воительница резко рванула подальше от горла ворот рубахи и сделала ртом жадный, судорожный вдох. Да как же так… Кто в здравом уме решит к ней сватов засылать? Она ж уродливая. Об этом Чеслава никогда не забывала. Лицом не вышла — это слабо сказано еще! Что же это Горазд, посмеяться над ней удумал? Подразнить ее, дуру страшную? Сватами поманить?

Стиснув кулаки и вытянув вдоль тела руки, Чеслава резко остановилась. А после повернулась и поспешила в сторону, куда ушел Горазд. Догнать и все у него выпытать, да пригрозить, чтобы впредь не смел над ней насмехаться! _______________________________________________________________________________ Надо сказать, что книга плавно подходит к концу, до эпилога осталось совсем немного глав. Но! Покажу вам один из вариантов моего нового романа в этом же жанре и в этом же временном историческом отрезке, но с совершенно другими героями, сюжетом и акцентами. Жизнь не жизнь, если не писать в дренерусском сетинге.