По имени Ангел

Глава 21. Встреча у горного родника

На следующее утро Мансур встал с рассветом. Он пошёл пасти отару овец вглубь гор, туда, где росли сочные травы. Я же собралась и пошла за водой, ибо таковым было моё первое задание от дяди.

Мансур рассказал мне, где находится источник, и я направилась туда, взяв с собой пустое эмалированное ведро.

Горный ландшафт был великолепен: всё зеленело и радовало глаз. Как горная козочка, я скакала с ведром по кочкам и ямкам, спускаясь вниз по протоптанной, извилистой колее.

Такое чувство, что цивилизацией здесь и не пахнет. По крайней мере, всё пространство вокруг лачуги украшала девственная природа и нигде не было даже намёка на присутствие людей. Видимо, домик Мансура находился в отдалении от поселения, на отшибе.

Странно, что он живёт абсолютно один — этот старый дикий отшельник.

Наверняка, где-то в горах обитают ещё люди, но дед Мансур, как будто специально затерялся в самой глубине могучих гор, прячась от всех и вся, или может, от самого себя? Интересно, какие у него были на то причины? Не будет же человек по доброй воле жить один — одинёшенек?

Родник изливал прозрачную чистую воду блестящими струями, которые на солнце светились перламутром, а в некоторых местах лучи света преломлялись радугой, окрашивая дугу вод разноцветными огоньками.

Я налила воды, заодно умывшись прямо там, у горного родника.

Обратный путь был тяжелее — очень неудобно нести ведро с водой и не расплескать, поднимаясь по неровной тропе. Когда я зашла домой, то воды в ведре было наполовину меньше изначально налитого.

— Эх, придётся снова идти! — расстроилась я. — Скоро дед вернётся пообедать, а я не то, что ничего не приготовила, ещё даже воды толком не наносила.

Дед Мансур и правда вернулся злой, с порога накричал на меня, увидев, что нет еды:

— Эээээ, ну ты и безрукая! Где вода? Где еда? Ты что, воду в ведре таскала? Нужно кувшин брать, в нём не расплескаешь! Вон кукурузная мука, давай, делай лепёшки!

— А где у вас газовая плита? Ну, или хотя бы электрическая? — спросила я, подняв одну бровь.

— Глупая ты! Здесь печь есть, на кухню зайди, там всё увидишь. — Мансур указал в сторону арки, проделанной прямо в каменной стене.

Я зашла в проём без двери, отделяющий основную комнату от кухни.

Полки со скромной кухонной утварью были прибиты прямо к стенам, небольшой деревянный стол находился возле окна так, чтобы дневной свет освещал место для стряпни.

Центральную часть параллельной окну стены занимала старинная печь, выложенная не из кирпича, как у нас, а из неровно закруглённых камней.

— Я не знаю, как этим пользоваться! Только по телевизору видела, — выпалила я, не скрывая своего недовольства.

— Я научу тебя, — поморщился дед. — Берёшь кукурузную муку, воду, соль, дрожжи и замешиваешь тесто. Пусть оно постоит немного, поднимется. Потом раскатываешь его, кладёшь на лопату и в печь. Ждёшь, пока не покроется румяной корочкой. Ах да, печь нужно предварительно разжечь, вот маленькое отделение, видишь? — И он показал пальцем на небольшую чёрную заслонку для топки. — Кладёшь туда ветки сухие и дрова.

— А где дрова брать?

— Во дворе, рядом с домом.

— Хорошо, попробую всё сделать, как вы сказали. Но за результат не ручаюсь.

Так, я потерялась во времени — дни бегло сменялись ночью, как в быстро прокрученной киноплёнке.

С приходом тьмы дом освещался висящими прямо под потолком керосиновыми лампами, тусклый мигающий свет которых придавал таинственности и большей мрачности без того угрюмому помещению.

Спать здесь ложились рано, как только солнце скроется за горизонт (в таких сумерках никаких дел не поделаешь).

Вся здешняя атмосфера навевала тоску, заставляя каждый вечер меня погружаться в мысли, рассуждая о том, кем всё же я являюсь:

— Господи! Это не жизнь, а скучное болото, затягивающее меня по самую голову в свою стоячую трясину. Я должна любым путём разузнать о себе и усилием воли вспомнить всё! Что бы мне это не стоило, я узнаю, кто я!

Лишь только забрезжил рассвет, я выползла из неудобной твёрдой постели и направилась в загон, чтобы покормить и подоить коз.

Удивительно, но дёргать за соски коз оказалось не так страшно. Животные быстро приняли мою тёплую энергетику и нежные женские руки, подчиняясь с радостью и позволяя себя доить. Порой, брызги жирного молока попадали на лицо, но они были тёплыми и дискомфорта не придавали.

Позавтракав скромно парным козьим молоком с кукурузной горячей лепёшкой, испечённой мной собственноручно, я, также как во все предыдущие дни, отправилась на родник за водой, в этот раз взяв кувшин, который привязывался к спине верёвками за ручки и затыкался в горлышке кожаной пробкой.

Подойдя к источнику, вода от которого сливалась вниз горы бесконечной тонкой лентой из ручья, я ощутила, что за мной наблюдают. Поправила платок, на всякий случай, и продолжила наливать воду в кувшин.

Я охнула от неожиданности, когда услышала за спиной мужской голос, внезапно подошедшего сзади парня.

— Красавица, тебе помочь? — спросил меня симпатичный незнакомец.

Парень излучал неподдельную весёлость, вызвав во мне чувство лёгкого смущения.

— Кто ты такой? — спросила я, поставив на траву наполненный кувшин.

— Я Анзор. Меня зовут Анзор. Я с аула, с тех мест. — И он потянул руку в северном направлении, немного вниз.

— Так значит, ты местный? Я думала, что здесь никто больше не живёт.

— Как не живёт? Нас много в поселении. Человек двести будет. А ты чья будешь?

— Я у Мансура живу, вооон там! — И я показала в сторону рукой, где жила всё это время.

— Ааа, дядя Мансур? Знаю его, он всегда один жил.

— Я его внучка, Лаура, — приврала я, предвосхищая его следующий вопрос.

— Хочешь, помогу воду донести? — спросил он. Я внимательно разлглядела парня. Это был симпатичный, стройный, белокожий брюнет с медового цвета глазами, окаймлёнными длинными чёрными ресницами.

— Помоги! — улыбнулась я в ответ, довольная, что не придётся тащить тяжёлый кувшин самой.

— Знаешь, я за тобой давно наблюдаю. Ты такая красивая, и сразу видно, что не кабардинка и не балкарка. Не похожа на наших девушек.

— Конечно, не похожа. Потому что у меня мама русская, — продолжала я врать, рассказывая придуманную историю о себе.

— Сколько тебе лет?

— Восемнадцать, — ответила я, немного замявшись, ведь на самом деле я не помнила свой возраст. — А тебе?

— Мне двадцать. В таком возрасте нам уже пора жениться, и, к тому же, родители выбрали мне пару. Она симпатичная, но я не знаю, какое у неё сердце? Подойдёт она для брака или нет? Её зовут Фатима, она очень верующая и чтит наши традиции, наверное, с точки зрения религии, для мусульманина она идеальная жена будет. Кстати, а ты мусульманка?

— Ага, — опять соврала я. — Правда Коран не читала и не слишком придерживаюсь законов, ведь я в Москве выросла.

— Да, слышал я такое, что от веры городских мусульман ничего не осталось, отходят они от учения пророка Мухаммеда! Да благословит его Аллах!

— Не могу сказать такого, я только про себя лично говорю.

— Завтра в это же время за водой пойдёшь? — выразил надежду Анзор, когда мы подошли к жилищу.

— Да, в это же время. Спасибо, что помог!

— Пожалуйста!

Анзор ушёл, легко перепрыгивая препятствия в виде камней на своём пути. То и видно, что эта горная жизнь ему понятна и привычна, и вовсе не пугает так, как она страшит меня.

Почти каждый день я шла за водой, зная, что там будет меня ждать Анзор.

Мне нравилось с ним разговаривать, познавать жизнь кабардинцев и восхищаться этим трудолюбивым и самобытным народом.

Приятно удивляло уважительное отношение к старшим, которое здесь прививается с малолетства: безмерная любовь к матери, бесприкословное подчинение отцу.

Через некоторое время я стала замечать, что Анзор смотрит на меня иначе: появился блеск в глазах и поволока. Возникало ощущение, что он смотрит не на меня, а сквозь меня.

Я спокойно наливала воду из родника, подставив кувшин под тонкую струю, как вдруг почувствовала на своей талии его ладони.

От неожиданности кувшин выскользнул из моих рук и поплыл по течению ручья книзу.

Я помчалась вслед за ним, чтобы поймать, парень же побежал за мной.

Наклонившись и встав на колени, чтобы перехватить кувшин на изломе ручья, я протянула руки к воде, струя окатила меня ледяными брызгами, замочив платье спереди практически полностью.

Анзор встал сзади, положив ладони на мои груди, слегка их массируя.

— Дай кувшин достать! — крикнула я ему, рукой пытаясь дотянуться до злополучной посудины и не понимая, почему он мне не помогает.

Тот молча продолжал ласкать мою грудь, продвигаясь ладонями всё ниже и ниже, по мокрому, в облипку прилипшему к телу платью, на котором, как пики, выделялись набухшие соски.

Меня кинуло в жар от сладкой волны, прокатившейся по всему телу, когда я почувствовала на бедрах сзади что-то твёрдое и горячее.

Незримая сила приливающей страсти, заставила меня повернуться к Анзору лицом. Он приступил целовать меня в губы, шею, грудь, прижимая к себе, схватив сильными руками за бёдра.

— Давай я достану кувшин! — произнёс тяжело и прерывисто дышащий парень. — Он уплывает дальше.

— Бог с ним, с кувшином! — сказала я, подставляя для поцелуев свою длинную шею, с бархатной гладкой кожей.

Он потянул меня вглубь, в заросли — туда, где никто не увидит совершённый нами страшный грех.

Поддавшись безумию страсти, мы не могли остановиться в ласках друг друга. Мы были не в состоянии прекратить, никакая сила не могла заставить нас прерваться в тот момент.

Он положил меня аккуратно на траву, придерживая за спину одной рукой, поднял подол длинного платья и сделал то, что предназначено природой. Я издала протяжный стон удовольствия, он же прошептал:

— Мамочка…

В самые приятные и самые страшные моменты жизни мы зовём мать. Ибо она та, что даёт жизнь. Мать всегда дарит лучшее, и приходит на помощь, что бы не произошло.

— Если об этом узнают родные, то заставят нас пожениться. — Анзор посмотрел на меня грустными глазами.

— Не узнают, мы не скажем об этом.

А вот за кувшин мне попадёт от дяди Мансура.

— Лаура, знаешь, а ты у меня первая… — прошептал томно Анзор.

— А это что-то меняет? — Я бросила на него безнадёжный, с лёгкой грустью, взгляд.

— Меняет. Мне кажется, что я влюблён в тебя, — выпалил он нежным, полным чувственности голосом.

— Не говори глупости, это не любовь!

— Откуда ты знаешь? Моё сердце говорит, что любит.

— А ум что говорит?

— Что нам не разрешат пожениться.

— Вот видишь! Значит закроем эту тему, и не будем говорить о любви.

— А я буду! Потому что я тебя люблю.

— Не любишь!

— Я…Тебя… Люблю… Слышишь? Лю-ю-блю-ю! — закричал он во всё горло так, что казалась, сейчас начнётся камнепад.

— Не кричи, а то услышат. Пожалуйста! Замолчи! — И я закрыла ему рот своими губами. Поцелуй перерос в более горячий, и он меня снова прижал к себе.

Мы продолжали наслаждаться друг другом до тех пор, пока не пришло время расстаться и идти по домам.

Дома дед Мансур встретил меня хмурым, осуждающим взглядом. Видимо, помятая одежда и растрёпанные волосы из-под платка, говорили сами за себя, и он явно что-то заподозрил. Но, к моему удивлению, ничего не сказал по этому поводу.

— Почему поздно пришла? Куда кувшин дела? — Лишь это его интересовало.

— Простите, дядя, я его случайно уронила и разбила.

— Эээх, неловкая и бестолковая ты! — только смог сказать он, покачивая недовольно седой головой.

Я пошла спать, а в голове думки только об Анзоре. Зорик! Ты породил во мне огонь влечения!

Но люблю ли я тебя? Не знаю! Потому что сама совершенно не знаю, кто я такая?