По ту сторону тьмы

Название: «По ту сторону тьмы»

Автор: Р. С. Болдт

Вне серии.

Переводчик: (1 — 85 главы) Naila S., с 86 главы Татьяна С., Дмитрий С.

Редактор: Дания Г.

Вычитка: Екатерина Л.

Обложка: Татьяна С.

Переведено для группы: https://vk.com/bookhours https://t.me/bookhours_world

Любое копирование без ссылки на переводчика и группу ЗАПРЕЩЕНО!

Пожалуйста, уважайте чужой труд!

Данная книга предназначена только для предварительного ознакомления! Просим вас удалить этот файл с жесткого диска после прочтения. Спасибо.

для Мэтти,

смаковать каждый день этого приключения вместе с тобой — это, по сути, подарок. Если бы мне пришлось вернуться назад, я бы заново выбрала тебя. Люблю тебя. Навечно.

для А,

ты невероятна, авантюрна и с самым чистым сердцем. Никогда не меняйся, любовь моя. Никогда не меняйся.

ГЛАВА ПЕРВАЯ

ДЖОРДЖИЯ

Пятница

Я сжимаю край холодного металлического стола, и кожа на костяшках моих пальцев под перчатками натягивается, словно резина. Опираюсь всем весом на стол, когда усталость обрушивается на меня мучительной волной.

Знала же, что лучше этого не делать. Я, блядь, знала.

Но их тела обращались ко мне. В них было нечто этакое, отчего крошечные волоски на моей шее встали дыбом.

Что я наделала?

Как только эта мысль мелькает, мгновенно отмахиваюсь от неё. Потому что точно знаю, что я сделала.

И теперь мне придётся расплачиваться.

Центр грудной клетки горит, как будто чернила моей татуировки проступают сквозь каждый слой кожи. Но она служит наглядным и болезненным напоминанием о моём прошлом.

Краем глаза я улавливаю движение за стеклянными стенами комнаты для вскрытия, и это помогает мне отвлечься от мыслей, прежде чем дверь распахивается.

Резко выпрямляюсь — по крайней мере, настолько, насколько это возможно, — прежде чем Пол шагает вперёд, замешкавшись в дверном проёме.

Он работает наверху в отделе документации, в частности, занимается материалами дел. Руководство в нашем участке отказывается полностью переходить на цифровые файлы. Это значит, что мне выпало великое блаженство иметь дело с бумажными и цифровыми копиями.

Улыбка Пола пронизана волнением.

— Извини за беспокойство, Джорджия, но я, эм, сказал Терезе, что принесу это тебе. — Он держит в руках несколько папок. — И я подумал, может быть, если позже ты захочешь поужинать, когда закончишь, мы могли бы заглянуть в тот новый ирландский паб, который открылся.

Натягиваю вежливую улыбку, пытаясь разубедить его в интерпретации этого как радушия. Я стараюсь не обнадёживать его, но этот парень никогда не сдаётся.

— Благодарю, Пол. Если ты сможешь положить их в кабинете на мой стол, было бы здорово. И я ценю приглашение, но мне действительно нужно закончить работу, и, похоже, это займёт некоторое время.

Нужно быть слепцом, чтобы не заметить разочарование на его лице. Он бросает взгляд на лежащие тела и заметно вздрагивает, прежде чем отвести глаза.

Будь у меня силы, я бы улыбнулась, потому что, каким бы милым ни был Пол, его, кажется, мутит рядом с трупами.

— Ох, конечно. Я понимаю. — Он позволяет двери закрыться и ненадолго исчезает, чтобы отнести папки в мой кабинет. Мгновение спустя Пол открывает дверь комнаты для вскрытия и прислоняется к ней. Засунув руку в задний карман, он колеблется.

— Полагаю, не буду мешать тебе.

— Доброй ночи. — Мои ноги всё ещё ощущаются желейными, и надеюсь, что он не заметит, как сильно я опираюсь на этот чёртов стол, чтобы удержаться в вертикальном положении.

— Не работай допоздна. Знаешь, как говорят. Только работа и отсутствие развлечений делают Джорджию скучной девушкой, — морщится, — это было странно. Извини.

— Всё в порядке. Увидимся в понедельник, Пол.

Он неловко машет рукой, прежде чем повернуться к двери. Хотя его неразборчивые слова звучат приглушенно, они всё равно достигают моих ушей за миллисекунду до того, как за ним захлопывается дверь:

— Почему я такой идиот?!

Но я не обращаю на него никакого внимания. Я не вынесу.

Мои глаза по-прежнему прикованы к двум мёртвым телам.

Те, которые всего мгновение назад ненадолго ожили, чтобы сообщить мне, что они были убиты.

ГЛАВА ВТОРАЯ

ДЖОРДЖИЯ

Несколькими мгновениями ранее…

По моей спине пробегают мурашки, и это не имеет ничего общего с обычной холодной температурой в морге.

Что-то не так. Эта мысль не даёт мне покоя с той секунды, как я получила два тела, погибших во время пожара в доме.

Степень ожогов на их телах идёт вразрез с отсутствием повреждений в лёгких от вдыхания дыма. Вдобавок, в их файлах было указано, что они были обнаружены сидящими на стульях. При этом токсикологической экспертизой не было обнаружено ни наркотиков, ни алкоголя. Так почему же — как? — они не поднялись во время пожара и не попытались спастись?

Крошечные волоски дыбом встают на задней части моей шеи, под тем местом, где мои длинные волосы собраны в простенький хвост под сеткой для волос. Я не обращала внимания на эти странные ощущения, когда проводила вскрытие тела её парня, но с тех пор они усилились, как только я почти закончила с её телом.

Прикусываю нижнюю губу, колеблясь. Никогда не чувствовала себя вынужденной нарушить клятву. Никогда.

До этого случая.

Чёрт, я даже не знаю, возможно ли это.

Мои ладони в латексных перчатках потеют, и каждое моё движение окутано волнением. Грудь вздымается от прерывистых вдохов; я протягиваю руку к открытой полости грудной клетки тела Наоми Талбот. Невзирая на то, что мои слова едва превышают шёпот, они, кажется, разносятся эхом в пределах огромного пространства морга.

— Как ты умерла?

То, что ощущается вечностью, проходит в безмолвии, и когда под моими руками ничто не шевелится и не двигается, мои плечи облегчённо опускаются. Я больше не проклята. Хорошая новость — более того, отличная. Так отчего же я не могу избавиться от ощущения, будто меня терзает некое зловещее предчувствие?

Опустив руки на край стола для вскрытия из нержавеющей стали, испускаю протяжный выдох, но он превращается в сдавленный звук, когда тело женщины резко дёргается.

Мои ноги прирастают к месту, когда Наоми Талбот открывает глаза и быстро моргает.

— Ммс…шнвим… — Первое, что вырывается из её рта — неразборчиво, и моё сердце бешено колотится.

Её глаза судорожно мечутся из стороны в сторону.

— Уби… та.

Моя кровь словно застывает в жилах, превращаясь в осадок, когда я лишённым эмоций голосом задаю вопрос:

— Кто убил тебя?

Она снова отвечает бессмыслицей, прежде чем бормочет:

— Скорпионы.

Мои глаза расширяются, поскольку все вокруг знают о жестокой группировке, именуемой «Скорпионы».

Ещё больше бессмыслицы слетает с её рта, прежде чем она шепчет:

— Сообщи… Бронсону.

Мышцы слабеют, ноги дрожат, стараясь удержать тело в вертикальном положении. Сжимаю и разнимаю пальцы в перчатках, наблюдая как её глаза становятся пустыми, а тело снова неподвижным.

Пялюсь на неё в течение неопределённого времени, размышляя, не померещилось ли мне всё это. Отчасти желая этого, но зная правду.

Я ненадолго вернула её к жизни. И не только — она также сказала мне, что её убили.

Наоми Талбот лежит смирно, её неестественно бледное лицо безмятежно, и я осторожно закрываю ей веки.

Её появление до сих пор изумляет. Их с её парнем дом находился на территории Скорпионов, и всё же ни один из них не выглядел так, как я ожидала. Вместо того чтобы казаться опасными и неопрятными, они выглядели… нормально.

— Сообщи… Бронсону.

Она назвала имя, которое я слышала только в новостных репортажах, связанных со Скорпионами. Как главаря группировки, его упоминали наряду с фразами: «недостаточно улик, связывающих его с убийством» и «железное алиби оправдало его». То, что она посчитала необходимым сообщить об этом мужчине, одновременно нелепо и интригующе.

Я борюсь с усталостью, затягивающей мои мышцы подобно зыбучим пескам, и заставляю своё тело сотрудничать. Подойдя к холодильнику, вхожу в морозильное помещение, где хранятся тела до и после вскрытия.

Парень Наоми, Лео Норамбуэн, находится в мешке для трупов на носилках. Я разъединяю фиксаторы колёс и выталкиваю каталку из холодильника. К тому времени, как подвожу его к его покойной девушке, я вся запыхавшаяся; это чёртово проклятие исчерпывает мою энергию.

Хоть я и осознаю, что это доведёт меня до изнеможения, расстёгиваю молнию на мешке и раскрываю тело Лео. Тяжело сглотнув, собираюсь с силами, поднимаю руку над его грудной клеткой и задаю тот же вопрос. Мне нужно знать, выдаст ли он, что его постигла та же участь, что и его девушку.

— Как ты умер, Лео?

На этот раз без каких-либо промедлений: его тело трясётся, как будто по нему прошёлся электрический разряд, а глаза широко распахиваются, губы приоткрываются.

Реакция Лео Норамбуэна примерно отражает реакцию его девушки, за исключением того, что его дыхание затруднённое и резкое; он хрипит при каждом произнесённом слове. Бессвязного бормотания нет, но его слова вырываются так, будто каждый слог даётся ему с неимоверным трудом.

— Убит.

Его грудь яростно вздымается; прерывисто дыша, он выдавливает свой ответ:

— Скорпионами. Сообщи Бронсону.

Наоми Талбот и Лео Норамбуэн заявили, что их убили.

Оба упомянули Скорпионов и велели сообщить Бронсону.

ГЛАВА ТРЕТЬЯ

ДЖОРДЖИЯ

Субботнее утро

Я официально лишилась рассудка. Доказательством тому служит моё текущее местонахождение.

Сижу за стойкой небольшой местной закусочной, о существовании которой даже не подозревала. Разумеется, она расположена на территории, принадлежащей Скорпионам.

Когда направлялась сюда, я ожидала стать свидетельницей перестрелки на дороге или неосмотрительные продажи наркотиков. Однако, вместо этого проезжала мимо ухоженных парков, где прогуливались или бегали трусцой люди, и множества витрин малых предприятий, которые ничуть не выглядели запущенными. У них даже отсутствовали решётки на окнах или следы пулевых отверстий.

Всё было гораздо более… обыденным, нежели я ожидала. Но если кто и может подтвердить факт, что внешний вид бывает весьма обманчивым, так это я.

Испаноязычная женщина, которой, по моим подсчётам, около шестидесяти лет, приветствует меня, положив передо мной серебряные столовые приборы, обёрнутые салфеткой. Её акцент мгновенно располагает к ней:

— Bienvenido. Добро пожаловать в нашу закусочную. Что я могу тебе предложить?

На её голове повязан красивый пёстрый платок, в точности как на старом плакате «Клепальщица Роузи» (прим.: картина американского художника и иллюстратора Нормана Роквелла, написанная в 1943 году), о которой я вспоминаю, потому что некогда изучала историю Второй Мировой войны. Лишь небольшой тёмный локон, слегка пронизанный серебром, выбивается из-за линии роста волос, где повязан шарф.

Её тёмно-карие глаза излучают доброжелательность, но в её улыбке сквозит здравая доля настороженности. И я понимаю её — действительно понимаю. Я тут чужачка. Один взгляд на всё вокруг говорит о многом.

Все непринуждённо разговаривают — некоторые на испанском — с двумя другими официантками. Двое мужчин за дальним столиком кричат что-то повару, отчего он ухмыляется и качает головой, прежде чем скрыться из виду за большим окном, разделяющим столовую и кухню.

— Она замечательно сыграла в спектакле! Такая милашка! — Это говорит одна из официанток двум мужчинам за столиком, одетых в униформы с названием какой-то автомастерской, вышитой на переднем кармашке.

— Мы почти закончили с уборкой благодаря ребятам. — Это произносит семейная парочка. — Без них мы бы не справились.

— Увижусь с тобой после поминок в субботу, — мрачно заявляет другая женщина.

Казалось, что все друг друга знают — и довольно хорошо.

Значит, я выделяюсь как бельмо на глазу. Но я всегда была посторонней. Странной, никогда не вписывающейся в общество. Для меня это стало обычным делом.

Но это не значит, что я не завидую и не мечтаю стать такой как эти люди — хоть разочек.

Вглядываюсь в меню на большой меловой доске, украшающее главную стену закусочной.

— Можно мне кофе и… — осекаюсь, поскольку здесь уйма вариантов, и многие мне незнакомы. Что, скажите на милость, такое торрихас?

Официантка медлит, прежде чем сжалиться надо мной.

— Что насчёт фирменного завтрака? Тостада Кубана (прим.: кусочек кубинского хлеба, смазанный сливочным маслом, который затем разогревают в прессе для сэндвичей) с яичницей, беконом и картофелем по-деревенски?

Понятия не имею, что такое тостада кубана, но остальное звучит великолепно.

— Можно попросить, чтобы бекон был очень хрустящим?

Выражение её лица смягчается, улыбка становится искреннее.

— Поняла, сладенькая. — Она оборачивается, берёт чистую кружку из подставки позади себя и ставит передо мной. После того как она наливает мне кофе, снова разглядывает меня с любопытством.

— Спасибо. — От аромата кофе я была практически на грани обморока, и когда отпиваю глоток, тотчас подвергаю всё под сомнение. Почему, во имя всего святого, люди не благодарят за этот кофе? Ибо это, признаться честно, лучшее, что я когда-либо пробовала.

Женщина смотрит на меня с довольным выражением лица.

— Вкусно, так ведь?

Затаив дыхание, отвечаю:

— Да.

Она улыбается.

— Каждое утро я сама перемалываю свежие зёрна. Одна из составляющих тайн вкуса.

— Какой бы ни была другая часть тайны, она однозначно действует. — Я глубоко вдыхаю аромат, прежде чем сделать ещё один глоток горячего напитка. — Совершенство в чашке.

Она усмехается, затем становится задумчивой, наклонив голову набок, разглядывая меня. Создаётся ощущение будто она пытается вычислить меня.

Звон колокольчика оповещает о готовом заказе, и она поспешно идёт к окну. С отточенной лёгкостью женщина берёт тарелки с дымящейся едой и подаёт их к столику пожилых мужчин.

Потягиваю кофе, пытаясь украдкой взглянуть на L-образную кабинку в дальнем углу. Пятеро мужчин восседают там, один из них — никто иной, как Бронсон Кортес, главарь группировки Скорпионов.

Всё верно. Я здесь с целью подступиться к пресловутому главарю банды.

Видите? Говорила же, официально лишилась рассудка.

Ворча в кружку с кофе, который я быстро осушаю, снова задаюсь вопросом, какого дьявола меня дёрнуло прийти сюда. На территорию Скорпионов.

— Ещё кофе? — в руках официантки графин.

— Пожалуйста, — отвечаю с улыбкой. К счастью, её ответная улыбка не такая настороженная, как тогда, когда я впервые переступила порог закусочной.

Она наполняет мою кружку, и когда колокольчик снова звякает, она берёт тарелку с кухонного окна и ставит её передо мной.

— Ух ты. Выглядит изумительно, — бормочу, не раздумывая.

Она хихикает, прежде чем вынуть из фартука маленький квадратный листок и положить счёт около моей тарелки.

— Дай мне знать, если тебе что-то понадобится.

Снова внимательно изучает меня, будто пытается выяснить мои намерения, но затем удаляется, проверить других своих клиентов.

Принимаюсь за еду, которая просто великолепна, и наблюдаю за группой мужчин, находящихся в поле моего зрения. Когда откусываю первый кусочек бекона, я почти стону. Ибо, позвольте сказать, тот факт, что повар постиг мою просьбу об «очень хрустящем беконе», очень радует.

Однако я вряд ли сюда вернусь. Что очень расстраивает. В основном потому, что я лишусь вкусного кофе, хорошо приготовленного бекона и тостада кубана — толстые, поджаренные кусочки домашнего хлеба, которые вос-хи-ти-тель-ны.

Отвлеклась.

Продолжаю наслаждаться своим завтраком, следя за мужчиной, о котором шла речь, и задумываюсь, как, чёрт подери, мне набраться смелости и подойти к нему.

Может, я смогу подсунуть ему записку.

Здрасьте,

я встревожена фактом, что два человека, погибшие при пожаре в доме на территории твоей группировки, могли умереть не естественной смертью. Думаю, что они могли быть убиты, и я хотела предупредить тебя, чтобы ты был осторожен.

Искренне,

обеспокоенная жительница.

Стону в кружку с кофе и, наверное, в триллионный раз задаюсь вопросом, какого чёрта меня дёрнуло приехать сюда.

После моего поиска в интернете — тот, в котором пришлось прибегнуть к нефильтрованным результатам поиска, не меньше, — который выдал больше информации об этой группировке; это побудило меня к дальнейшему расследованию.

И тогда я наткнулась на кладезь информации.

Один из заголовков гласил: Скорпионы терроризируют крупные магазины и разоряют их.

Надпись под заголовком гласила: Только небольшие семейные предприятия по-прежнему на плаву.

Другой заголовок: Источники утверждают, что местная банда — Скорпионы, зарабатывают миллионы в год на нелегальном производстве самогона, оружии и контрабанде наркотиков.

Самый настораживающий заголовок, на который я наткнулась: Скорпионы установили свои собственные законы и держат в ежовых рукавицах людей.

Следующая строчка была ещё более пугающей: Число нераскрытых убийств возросло с тех пор, как Скорпионы заняли свой опорный пункт в Палм-Коув, юго-западном пригороде Джексонвилла.

Стоило мне решить напечатать Бронсон+Скорпионы+Флорида и выбрать опцию «Изображение», мой мир был официально сокрушён.

Это было совсем не то, чего я ожидала. Он не такой, как я предполагала. При виде Бронсона Кортеса воочию, хоть и с расстояния в несколько ярдов, я задалась вопросом: кто, чёрт бы его побрал, решил, что это в порядке вещей — придать главарю жестокой группировки такие личико и тело.

Всё, что связано с ним — мрачное. Чёрные волосы в состоянии между излишне длинными, граничащие с идеально взъерошенными им собственноручно.

Он был в тёмно-серой рубашке, рукава закатаны, а верхние две пуговицы, расстёгнутые у горла, открывают вид на смуглую загорелую кожу. Его жилистые предплечья отчётливо выделяются, виднеются завитки чёрных чернил.

Когда он взмахивает рукой, я замечаю Инес, вытатуированной крупным красивым шрифтом на внутренней стороне правого предплечья.

Отвожу взгляд, делая очередной глоток кофе, всё ещё прокручивая в голове обнаруженное мною в интернете: веб-страницу, посвящённую Бронсону Кортесу. Веб-сайт, который может пристыдить интернет-«алтарь» любого фаната Джастина Бибера.

Там содержалась информация о любимой закусочной Бронсона (здесь), о том, что он пьёт только два сорта чёрного кофе и не более, о том, что он «очень умён, несмотря на то, что от такого парня, как он, этого не ожидаешь», и об его очевидном предпочтении поношенных джинс, «узких и с потёртостями», но временами он носит сшитые на заказ брюки или дорогие костюмы. Были прикреплены фотографии, похожие на те, которые папарацци запечатлеют на расстоянии.

Впрочем, это были обыкновенные, повседневные «нормальности», связанные с мужчиной. Ибо другие детали включали в себя то, как Бронсона обвиняли в убийстве, но ни одно обвинение так и не было предъявлено. Автор веб-страницы — допускаю, что женщина, — поэтично излагала, как Бронсон неуклонно устраняет тех, кто встаёт на пути его банды. И вновь фотографии с Бронсоном, входящим в полицейский участок. Без наручников, черты лица суровые.

Также среди перечня информации на сайте был указан излюбленный Бронсоном способ убийства: одна пуля в голову, в упор.

Излюбленный способ избиения, либо запугивания: выбивание дерьма из человека голыми руками.

Суперски. Вот она я, сижу, будучи гениальной, готова подойти к этому мужчине.

Кстати, о нём… Когда я снова сканирую закусочную, намереваясь бросить очередной случайный взгляд на Бронсона, мои глаза встречаются с его, отчего я ощутимо вздрагиваю.

Его глаза глубокого тёмно-карего цвета, а коротко подстриженная борода, очерчивает губы, слишком идеальные для мужских черт лица. Его пристальный взгляд не отрывается от меня, не предоставляя мне возможности разорвать контакт. Когда он опускает взгляд на стол, где лежит его сотовый телефон, вздох, которое я не осознавала, что сдерживала, срывается с моих губ.

Но передышка кратковременна, поскольку он подносит телефон к уху, и его взгляд снова устремляется в мою сторону. Его сосредоточенное внимание вызывает тревожное покалывание вдоль спины. Поспешно опускаю голову, отводя взгляд под видом того, что делаю ещё один глоток кофе.

Я не испытывала подобной реакции на мужчину… ну, вероятно, никогда. Не скоро забуду последний раз, когда хотя бы отдалённо была близка к этому. Словно распознав, куда вели мои мысли, центр груди раскаляется, угрожая обжечь плоть. Прикасаюсь кончиками пальцев в попытке унять фантомную боль.

На моём телефоне высвечивается уведомление электронной почты, и я немного оживляюсь, когда вижу ежемесячную новостную рассылку от Медицинской экспертизы Флориды. Бегло окинув взглядом стол, чтобы убедиться, что Бронсон и мужчины всё ещё там, я благодарю официантку за дополнительную порцию кофе, прежде чем погрузиться в то, что я расцениваю, как «рай для ботаников» — мой любимый новостной раздел, где участники делятся необычными историями о вскрытии.

Если задаётесь вопросом, могу ли я стать ещё скучнее или патетично занудной, то ответ — нет. Взгляните на меня. Я одна в закусочной, читаю о мёртвых людях.

Я ежедневно имею дело со смертью, и я хороша в своём деле. Более того, я люблю свою работу, ведь о мёртвых можно многое сказать. Они не солгут, не обманут, не проявят неуважение, не разобьют сердце и не причинят физическую боль. Потому моя работа идеально подходит мне — и наоборот.

После вчерашнего, я осознала, как я благодарна, что работаю без кого бы то ни было, кто мог быть стать свидетелем происходящего. Несмотря на то, что я раскрыла свою способность оживлять мёртвых людей, я больше никогда не планирую этого делать.

По мне пробегает дрожь, и глядя в свою кружку, мне хочется — не впервой — чтобы моя душа не походила на мрак этого кофе. Чтобы я не была чудилой. Своего рода монстром. Я бы хотела не быть испорченной; может тогда, у меня была бы нормальная жизнь.

Лёгкий запах геля для душа предшествует мгновению, когда кто-то опускается на пустой барный стул рядом со мной. За этой стойкой много свободных мест, и я инстинктивно напрягаюсь, сжимая пальцами чашку с кофе. Я поднимаю глаза, чтобы взглянуть прямо на столик, за которым наблюдала, и вижу, что он теперь свободен.

Дерьмо.

— Часто здесь бываешь? — раздаётся глубокий тембр мужского голоса. Хоть и слова безобидны, его присутствие — самое отдалённое от этого.

Осмеливаюсь взглянуть направо и мои глаза тут же встречаются с его. Суровые тёмные брови расположены ровной линией, словно отзеркаливая его губы, и я убеждаюсь в правоте своего предыдущего обзора. Он не должен обладать такими губами. Слишком идеальны.

Пожалуй, это небольшое снисхождение, что у него не такой нос. Хоть и узкий, на переносице есть незначительные изъяны.

Но его глаза… Насыщенный коричневый цвет вокруг зрачков перетекает в золотисто-карий, порождая неповторимую красоту.

Опирается одной рукой на стойку; ткань рубашки натянута на его худощавом мускулистом теле, и он восседает на стуле лицом ко мне.

Изо всех сил стараюсь собраться с духом и подобрать нужные слова.

— Нет. Впервые.

В его глазах вспыхивает нечто смахивающее на удивление. Наверняка ожидал, что я солгу. Но я здесь не за этим. Мне просто нужно поделиться своим мнением и пойти своей дорогой.

Он поджимает губы, словно обдумывая мой ответ, а глазами окидывает меня с ног до головы. Наклонив голову набок, он буравит своим пронзительным взглядом.

— Что думаешь?

Обдумываю его вопрос, и понеслось, начинается моё бормотание — что является следующим доказательством того, почему мне лучше иметь дело с мертвецами.

— Что я думаю? Ну, думаю, что сегодняшняя влажность — абсурдна, здешний бекон и кофе, — подношу кончики пальцев к губам и изображаю «поцелуй шеф-повара», — безупречны, и думаю, что всегда буду считать физически невозможным не подпевать песне Бритни Спирс «Toxic», всякий раз, когда слышу её. Но…

Неожиданно он придвигается ближе ко мне, и я замираю на полуслове — меня тошнит. Не могу устоять и делаю глубокий вдох; почему он ещё и потрясно пахнет?

Его брови резко сходятся вместе, неверие окрашивает его мрачное выражение.

— Ты только что понюхала меня?

— Хорошо пахнешь, — бросаю на него высокомерный взгляд. — В последний раз, когда я проверяла, это не было преступлением — нюхать кого-то.

Мои глаза расширяются, и я съёживаюсь. Божечки, я просто не могла сказать это. Что такого в этом мужчине, что мгновенно подталкивает меня к моей разглагольствующей позорной версии?

— Ты только что произнесла это вслух, — одна бровь слегка приподнимается, и в его взгляде мелькает искорка, похожая на веселье, прежде чем исчезнуть. — Привычка озвучивать свои мысли?

— Нет. Да, — морщусь, — мы можем отмотать назад и забыть о случившемся?

— Боюсь, что нет.

Роюсь в бумажнике, достаю деньги, чтобы оплатить завтрак и оставить чаевых, и кладу их на стойку. Повернувшись на стуле лицом к нему, я вдруг замечаю, что наши колени столкнулись.

— Упс! Извиняюсь.

На его красивом лице мелькает удивление, но прежде чем он успевает сформулировать ответ, мои слова поспешно вырываются:

— Просто хотела упомянуть кое-что о, эм, двух людях — Наоми и Лео, — которые погибли во время пожара в доме на твоей территории.

Пытаюсь соскользнуть со стула, дабы покончить со своей болтовнёй, но его цепкие пальцы обхватывают мою руку, останавливая. Его хватка крепкая, не болезненная, но производит стойкое ощущение, что такое, определённо, может быть.

Может его голос и сдержан, но он рассекает меня словно ледяной шип. Его пальцы сжимают мою руку.

— Откуда, блядь, ты знаешь Наоми и Лео?

Дерьмо. Сейчас предстоит самое сложное.

— Я работаю в морге, и знаю, что это может прозвучать странно, но мне показалось, что что-то не сходится, — медлю, так как не могу рассказать правду. — Кое-что не имело никакого смысла, хотя выглядело так, будто они умерли от отравления дымом. Во всяком случае, я просто хотела, на всякий пожарный, сообщить тебе, чтобы ты был осторожен.

Хватка на моей руке ослабевает, и я пользуюсь преимуществом, соскальзывая со стула. Сланцы шлёпают по кафельному полу, пока я шагаю к выходу. Только когда дверь закрывается за мной, а маленький колокольчик звякает напоследок, я наконец выдыхаю.

Флоридское солнце и «визитная карточка» — влажность, обрушиваются на меня интенсивнее, поскольку мегера во плоти не получила памятку — сейчас начало октября, и людям наверняка понравится, если она немного уменьшится.

Концентрируюсь на своём автомобиле. Он сияет, как маяк свободы и безопасности, а не как банальное условное обозначение белого надёжного транспорта.

Меня охватывает паника при звуке приближающихся шагов. Ускорившись, готовлюсь пробежать оставшееся расстояние до машины, как вдруг меня хватают за запястье и разворачивают лицом к мужчине, которого я только что бросила в закусочной.

Стоит мне взглянуть на его лицо, всё снова повторяется. Словесный понос.

— Ох-х, ты злишься, — наклоняю голову в сторону, недоумённо гляжу на него. — Почему ты злишься? Откровенно говоря, не могу представить, как кто-то может быть зол, особенно после здешних потрясающих кофе и еды.

Он нависает надо мной; от него исходит злоба тяжёлыми гнетущими волнами.

— Думаешь, это круто — исчезать после того, как наговорила столько дерьма?

Прикладываю усилия, чтобы мой голос не дрогнул.

— Слушай, я просто подумала, что было бы правильным сообщить тебе, — поднимаю руки в знак капитуляции. — Вот и всё. Ничего больше.

Его глаза буравят мои, он выглядит так, будто хочет содрать с меня кожу.

— Пытаешься сказать мне, что двое из моих людей, — наклоняется ближе, в его голосе звучат угрожающие нотки, — которые мертвы, могли быть убиты?

— Пожалуй? — уклоняясь от ответа. — Не знаю. Всё, что я знаю, кое-что просто… не имело смысла.

Стальной взгляд изучает мои черты, прежде чем он откидывается назад и складывает руки на груди.

— Объясни.

Чертовщина. Ты осознавала во что потенциально ввязываешься, напоминаю себе. Теперь передо мной стоит человек, который может запросто помешать уехать. Или даже жить, судя по тому, что я читала в интернете.

Пока я рыщу в своём мозге ответ, который удовлетворит его, от нервного возбуждения я выпаливаю:

— В их лёгких что-то было, но образец был незначительным, чтобы выявить что-либо конкретно.

Делаю глубокий вдох и медленно выдыхаю, прежде чем произнести то, что прокручивала в голове по дороге сюда.

— Так или иначе, я подумала, что ты захочешь узнать на случай, если угроза всё ещё существует, и они действительно были убиты.

Мои плечи немного расслабляются после того, как я сказала всё, что хотела.

— Ита-ак… было миленько, — указываю в сторону закусочной. — У вас тут отличное местечко. Поздравляю. Теперь мне лучше уехать.

Делаю шаг к своей машине, когда он говорит:

— Не так быстро, рыжая.

Повторяя его позу, я скрещиваю руки и одариваю его мрачным взглядом.

— Вау. Как оригинально. Не слышала этого, ох, знаешь, около миллиона, а то и больше, раз в своей жизни.

Мои волосы, казалось, всегда наводили людей на мысль, что меня можно окрестить прозвищем по цвету.

Спойлер: нет.

— Говоришь, что Наоми и Лео могли быть убиты? И я могу быть в опасности?

Раздражённо фыркаю.

— Да! Может сменим тему?

Его выражение лица становится непреклонным, а тон ледяным.

— Откуда, на хрен, мне знать, что ты не работаешь с полицией, чтобы попытаться уличить меня?

— Я не работаю с полицией, — стремлюсь к сдержанному тону. — Работаю в морге. Вот и всё.

Предпринимаю попытку отойти от него.

— Не работаешь с полицией, и думаешь, что Наоми и Лео были убиты. — Он озвучивает это как утверждение, а не вопрос.

Я пялюсь на него.

— Ты собираешься повторить всё сказанное мною?

Напряжённые линии очерчивают его губы.

— В тебе есть некоторое нахальство.

Наклоняю голову и прищуриваюсь.

— Хотя это не прозвучало, как комплимент, я сочту за таковой.

Мужчина завораживающе прищуривает глаза и излучает явную угрозу.

— Ты пришла побеседовать со мной о двух погибших людях. — Он подходит ближе, наседая. — Явилась прямо на территорию Скорпионов.

Вздёргиваю подбородок, принуждая себя сохранять спокойствие, выдерживая его взгляд. Полная решимости не поддаваться запугиванию, я прибегаю к своей надёжной черте — сарказму, дабы сориентироваться в напряжённых условиях.

— Неужели этот пересказ необходим? Чувствую, что ты можешь вести этот разговор целиком в одиночку.

— Если тебе достанет мозгов, ты не вернёшься. — Проницательные карие глаза сверлят меня, а губы сжимаются в тонкую жёсткую линию. — Тебе здесь не место, рыжая.

Тебе здесь не место… Его реплика эхом отдаётся в моём сознании, но память воспроизводит её иным голосом, в котором значительно больше яда, чем в его.

Тебе здесь не место… Когда-то эти же слова прозвучали грубым, едким голосом, пока я была вынуждена терпеть невыносимую боль.

Жжение снова вспыхивает в центре груди, но я насильно говорю с беззаботным тоном:

— Если бы только мне давали по пятицентовику за каждый раз, когда кто-то говорит мне это, — насмешливо салютую ему. — Не скажу, что было весело, но это было взаправду. Итак, пойду-ка я.

Когда поворачиваюсь, у меня перехватывает дыхание; я жду, что он снова остановит меня. Но он этого не делает. Зато тяжесть его взгляда, сопровождающая мои движения, осязаема. Нажимаю на брелок и спешу открыть дверь своей машины.

— Езжай осторожно, рыжая, — окликает он. — Не хотелось бы, чтобы ты не выбралась отсюда невредимой.

Каждая клеточка моего тела напрягается от его угрозы. А чего, чёрт подери, ты ожидала, пытаясь поговорить с главарём банды?

Отказываясь оглядываться, я с трудом сглатываю тревожный ком, застрявший в горле. Машинально я скольжу внутрь и запираю двери.

Когда выезжаю с парковки закусочной, я мельком бросаю взгляд в зеркало заднего вида.

Он всё ещё там, стоит в той же величественной манере, наблюдая за мной.

Всю дорогу домой его дурные слова преследуют меня.

И вместе с ними моё болезненное прошлое вновь заявляет о себе.

ГЛАВА ЧЕТВЁРТАЯ

ДЖОРДЖИЯ

*ПРОШЕДШЕЕ*

¶

Семнадцать с половиной лет

— Тебе здесь не место. Тебе. Здесь. Не. Место!

Остриё ножа пронзает мою плоть, но я остаюсь неподвижной под действием какого-то наркотика в организме. Я не в состоянии закричать, моя челюсть крепко сжата, а сдавленное хныканье вырывается из глубин души.

Нож проходит от верхней части грудины (прим.: там, где располагается продолговатая плоская кость, т. е. в середине груди) до нижней, и острая боль обжигает меня. Очередной жестокий надрез рассекает мою плоть, такой невыносимый, что перехватывает дыхание.

Слёзы затуманивают взор; такое ощущение, словно моя грудь охвачена пламенем. Рассечение в центре груди продолжается, и сопровождающая агония этого толкает меня через край. Я будто покинула своё тело и смотрю сверху вниз на себя и происходящую сцену.

Когда нож наконец отбрасывают в сторону, и они поворачиваются, удаляясь, я начинаю плакать. Облегчение от того, что они перестали пытать меня, закрадывается в меня, но возникает желание позвать их обратно. Одна часть меня хочет молить их об освобождении, а другая — спросить, почему.

Но я знаю причину.

Я задаюсь этим вопросом всю свою жизнь. Почему я родилась такой — и с этой способностью? С этим проклятием?

Раздается раскат грома, и я вздрагиваю от неожиданности, тотчас сожалея о своём движении. Слёзы льются потоком из уголков глаз, и я пытаюсь сделать неглубокий вдох.

Первые капли дождя попадают на мою кожу, и я не в силах сдержать вырвавшийся на волю дикий вопль, потому что малейшее прикосновение к моим ранам — это сущая агония.

Вглядываясь в тёмную ночь, я умоляю вселенную дать мне ещё один шанс. Заключаю с ней сделку, обещая никогда больше не использовать свою способность, если это конечно не поможет мне выжить и спастись.

Единственный полученный ответ — это едва слышный шум ветра; дождь сменяется хлёсткими ударами по моей плоти.

У меня вырывается всхлип, и я зажмуриваю глаза. Хочу умереть… и, возможно, так тому и быть.

Возможно, такова моя участь.

Если вы распознаете зло, то должны противостоять ему.

По этой причине большинство людей предпочитают отрицать его.

Поскольку они трусы.

— автор неизвестен

ГЛАВА ПЯТАЯ

БРОНСОН КОРТЕС

Дэниел незаметно подкрадывается, встав рядом со мной.

Стараюсь говорить тихим голосом, несмотря на то что мы единственные на парковке.

— Кто, блядь, может быть настолько тупоголовым, чтобы притащиться на мою территорию и заявить, что я могу быть в опасности, и полагать, что двое из моих людей могли быть убиты?

Дэниел прищуривается, и я догадываюсь, что это связано не с ярким солнцем, а с подозрением.

— Кого она упомянула?

Как только ввожу его в курс того, что сказала рыжеволосая, повисает тишина. Мы оба смотрим на улицу перед закусочной.

— Босс, сколько бы я ни прокручивал это в голове, я прихожу к одному и тому же выводу.

Внутри всё сжимается, ибо я предугадываю — его ответ совпадёт с моими мыслями.

— Может, она говорит правду… — он мешкается, прежде чем добавить: — но логическая часть меня считает это хернёй.

— Думаешь она работает с копами? — провожу рукой по волосам. — Я, мать его, спросил в лоб, и она, похоже, удивилась. Тут же ответила «нет».

Он покачивает головой.

— Мы все в курсе, что ты, — ходячий детектор лжи.

Ему об этом, в частности, известно. Он, вероятно, самый надёжный из моих людей, к тому же мы выросли вместе. Дэниел был рядом со мной с самого начала.

— Ага, но ничто никогда не гарантировано на сто процентов, — внимательно смотрю на него, — к тому же, у нас изобилие людишек, готовых низко пасть, чтобы попытаться выбить меня из колеи.

— Точно, — делает паузу, — хочешь присмотреть за ней?

— Ага. Хочу.

Джорджия Денверс. Я поручил своим людям проверить её номерной знак, как только мне сообщили, что новичок заглянул в закусочную перед моей стандартной утренней встречей с остальными.

Видите ли, мы здесь присматриваем друг за другом. По нашему опыту, чужаки не сулят ничего, кроме неприятностей. И поскольку все потрясены смертью Наоми и Лео, мы держим ухо востро.

Телефонный звонок, на который я ответил ранее, был чертовски информативный. Похоже, судмедэксперт, доктор Дженсен, работающий в морге, некоторое время назад взял Джорджию Денверс под своё крыло и готовил её к тому, чтобы она заняла его место, когда он наконец-то выйдет на пенсию. У старика везде есть связи, поэтому он потянул за кое-какие ниточки, чтобы она прошла стажировку на месте своей работы.

Женщина хреново изображала из себя пронырливую, наблюдая за мной. Сперва я решил, что она такая же, как и другие, хочет прокатиться на моём члене. Но чем дольше она сидела у стойки закусочной и не делала ни малейшего движения и не пыталась завязать со мной знакомство, тем больше я начинал изумляться.

Так что, я сделал то, чего никогда не делал. Сам подошёл к ней. И да, я покажусь пиздецки надменным, но мне никогда не приходится гоняться за юбкой; они сами появляются. Но эта женщина меня заинтриговала.

Причудливая особа. И чертовски дерзкая. Но даже слепец заметил бы страх в её глазах, за то время, пока мы беседовали на улице.

Страх вытиснился затравленным выражением лица. Я заметил, хотя она довольно быстро подавила его. Кто-то ранил эту женщину — и очень сильно. Но, чёрт бы побрал, если бы то, как она противостояла мне, не возбудило меня. Никто не разговаривает со мной так, как она осмелилась. Никто.

Но я позволил ей… и позволил ей уйти.

Пока что.

Не буду лгать и утверждать, что когда она уходила, я не посмотрел на её задницу и то, как она покачивалась под платьем. Волосы насыщенного рыжего цвета контрастировали с её чёрным платьицем. На долю секунды мне захотелось увидеть, как невъебически сексуально она будет выглядеть без всего, кроме этих волос, ниспадающих на плечи.

Хорошенькая, несомненно, но это не значит, что я ей доверяю.

— Не спускай с неё глаз в течение нескольких дней, — моя челюсть напрягается, и я медлю секунду, прежде чем добавить, — и нам нужно расследовать смерти Наоми и Лео.

Когда он размыкает губы, я поднимаю руку, чтобы остановить его.

— Я не говорю, что верю ей, но мы единогласно согласились, что их смерть настораживает нас. Из уважения к ним и ради всеобщей безопасности, следует продолжить. Посмотрим, не всплывёт ли что.

Он резко кивает.

— Понял, босс.

Мы пожимаем друг другу руки, и я направляюсь к своей машине, ибо сегодня у меня хренова туча дел.

Когда я завожу двигатель своего Shelby Mustang и направляюсь на ликёроводочный завод, в голове воспроизводится моё общение с Джорджией Денверс.

Этой женщине лучше не морочить мне голову. Если это так, она пожалеет о том дне, когда ступила на мою территорию.

Я лично позабочусь об этом.

ГЛАВА ШЕСТАЯ

ДЖОРДЖИЯ

Четверг

За мной наблюдают.

Чувствую на себе их взгляды, тягучие, как грязь, следящие за каждым движением.

Прозвучит дико, но ощущения разнятся по сравнению с тем, что было ранее. После субботы, я поняла, что за мной, скорее всего, следят люди Бронсона. Хоть и не могла установить их точное месторасположение, я чувствовала их наблюдения.

Но сейчас иначе. Вместо неизменного понимания того, что мои перемещения отслеживаются, теперь я чувствую враждебность. Будто я пробудила нечто тёмное и нечестивое. Оно терзает мою кожу подобно жалящей крапиве, оставляя после себя неприятный раздражающий след.

Целый день не могу избавиться от этого чувства.

В довершение ко всему я опаздывала и забыла дома свой обед, поэтому заказала сэндвич в кафе за углом, где доставляют еду. Видимо, я излишне склонна к паранойе, но пребывание в стенах морга в подвале полицейского участка навевает чувство безопасности.

В прохладном помещении с регулируемым микроклиматом, без окон, темнота, затаившаяся в закоулках, по-видимому, отвергает верхнее освещение.

Этот признак темноты также служит в качестве символического напоминания о том, что моё место там. Вот где процветают монстры.

Уроды.

Демоны.

Зло.

Каким бы ни был ярлык, факт остаётся фактом: я не предназначена свету. Не предназначена для смешения с добром на поверхности.

Как бы я ни мирилась с этим фактом, это всё ещё причиняет боль. Всё, чего я когда-либо хотела, — это кому-то принадлежать. Чтобы меня видели такой, какая я есть, а не злом, которым я хотела бы не обладать.

Глубоко вздыхаю и переключаю своё внимание на работу, пока снова мою руки в раковине. Я уже сменила свою экипировку для проведения вскрытия, поскольку скоро должны доставить мой обед. Нужно будет подняться на главный этаж и забрать его у курьера.

Как только я приближаюсь к двери морга, она отпирается с громким щелчком. Входит Пол, держа в одной руке пакет из местного ресторана, в котором я заказала еду. Ремешок его многоразовой сумки для ланча перекинут через плечо.

Он останавливается как вкопанный, увидев меня. Его щёки рдеют румянцем, когда он, заикаясь, говорит:

— Подумал, что могу занести тебе твой обед и избавить от надобности подниматься наверх, — нервно переминается с ноги на ногу. — И я ещё подумал, может быть, мы можем поесть вместе?

Если отвечу «нет», буду выглядеть сучкой. Если же отвечу «да», он, скорее всего, воспримет, как знак того, что я в нём заинтересована.

В общем — в полной заднице.

Моя улыбка натянута, но как только Пол замечает её, его лицо озаряется. Его ответная улыбка граничит с ослепляющей, когда я отвечаю:

— Конечно. Давай я быстро освобожу место в офисе.

Как только мы оказываемся в скромном по размеру кабинете, который доктор Дженсен предоставил мне в полное распоряжение, я аккуратно раскладываю несколько папок в стопки с одной стороны небольшого стола, а Пол кладёт наши обеды.

— Ты всё ещё заказываешь то же вегетарианское комбо, верно? — морщит нос. — Всё не пойму, как ты переносишь запах гуакамоле.

Ещё одна причина, по которой у нас ничего не выйдет (помимо отсутствия влечения с моей стороны): Пол ненавидит гуакамоле.

Беру свой термос с водой и, слегка посмеиваясь, сажусь.

— Не суди, пока не попробуешь.

Когда он занимает место справа от меня, а не напротив, я с трудом подавляю стон.

— Хотел спросить, свободна ли ты после работы в пятницу. — Как только он заводит этот разговор, я тут же напрягаюсь. Бесчисленное количество раз я вежливо, но твёрдо отказывалась от его приглашений; похоже, это особо не повлияло на его настойчивость.

Не успеваю придумать оправдание, чем я занята в пятницу, как он продолжает:

— Но у меня из головы вылетело, что в эти выходные соревнования в Джорджии.

Склоняю голову набок, заинтересованная.

— Соревнования? — Он не упоминал об этом прежде.

— Недавно я начал посещать занятия по стрелковой подготовке, — гордо вздёргивает подбородок он и усмехается. — Кто бы мог подумать, что я хорош в этом? Наставник поведал мне о гражданских соревнованиях по стрельбе, и с тех пор я подсел на них. — Пол распаковывает свою сумку с обедом, но при этом смотрит на меня, с волнением ожидая ответа.

— Вау, Пол. Я и не представляла, — медлю со словами. Так как знаю наверняка, что, если я проявлю хоть малейший намёк на интерес, он не будет довольствоваться просто жалкой милей.

Он пройдёт сотню миль.

— Очень круто, — добавляю, потому что так оно и есть.

— Может быть, я мог бы показать тебе на выходных. В следующем месяце будет ещё одно, и…

Лезу в пакет с бутербродом, достаю еду и салфетки, безнадёжно выискивая способ отказаться от предложения Пола. Хотелось ли мне выехать загород и провести с ним выходные? Решительное «нет». Однако я не хочу производить впечатление бессердечной сучки.

Соображай, Джорджия. Соображай. Напрягаю мозг, пока осторожно разворачиваю свой персонализированный сэндвич. Вот тогда я уловила странный запах, исходящий от него.

Хм. Задумываюсь, не испортился ли гуакамоле, ведь этот сэндвич явно не должен так пахнуть. Салат-латук, огурцы, чёрные маслины, ростки люцерны и острый гуакамоле в свежеиспечённом цельнозерновом хлебе пахнут бесподобно.

А этот — нет.

Руки замирают, когда зловещее предвестие, словно палец скелета прокладывает траекторию вдоль моей спины.

Распознаю запах смерти.

Развернув бумагу, чтобы открыть обед, всё выглядит нормальным; и всё же инстинкт велит приподнять верхний слой хлеб.

— Матерь божья! — Пол стремительно вскакивает со стула, отчего тот опрокидывается назад, ударяясь о пол. Его глаза невообразимо расширяются, а лицо приобретает желтоватый оттенок. — Что, во имя святого, это такое? — сморщив нос, громко сглатывает он и отводит глаза от отвратительного зрелища, фокусируясь на мне.

Продолжая сидеть, снова обращаю своё внимание на дополнительный ингредиент в моём сэндвиче.

— Это голова крысёнка.

— Кажется, меня сейчас вырвет.

— Тебе, вероятно, следует провести свой обеденный перерыв за собственным столом. — Мой голос отдаётся эхом в ушах, беспристрастный и спокойный, в то время как сердце бешено колотится в груди.

— Я наверху поговорю с офицером Хендерсоном. Господи, Джорджия. Чертовски омерзительно. Кто подумал, что это забавная шутка? — Голос Пола затихает, становясь нечётким, когда он наспех покидает кабинет.

— А что, если это не шутка? — шепчу после того, как дверь за ним со щелчком закрывается. — Что, если предупреждение?

ГЛАВА СЕДЬМАЯ

ДЖОРДЖИЯ

— Судя по всему, рассерженный сотрудник решил расквитаться с менеджером, прежде чем уволиться.

Проницательные голубые глаза офицера Хендерсона осматривают меня, пока он протягивает мне обратно салфетки, которые он свернул веером.

— Нечто схожее случается не в первый раз. По-видимому, тот же сотрудник портил кофе клиентам, подсыпая соль.

Вздрагиваю, вспомнив, как отвратительно было обнаружить крысиную голову в бутерброде. Разумеется, я хорошо осведомлена, что некоторые индивидуумы склоны совершать хреновые поступки сгоряча.

— Я связался с владельцем, и он предложил прислать другой сэндвич. — Он записывает что-то на обратной стороне визитной карточки отдела.

— Думаю, я воздержусь, но признательна за предложение.

Его глаза встречаются с моими.

— Если что-нибудь припомнишь, ты знаешь, где найти меня. — Нотки флирта в его голосе застают меня врасплох.

Разумеется, я восполняю это идиотским словесным поносом.

— Ну, будем надеяться, другой рассерженный сотрудник, который решит отомстить, сделает нечто дерзкое, к примеру, намажет лишний гуакамоле и не будет взимать плату.

Его глаза находят мои; крошечные морщинки расползаются по краям, а губы изогнулись в медленной улыбке.

— Я уже был в курсе, что ты умная и красивая; оказывается, ты ещё и забавная. — Покачав головой, он бормочет: — Убийственная тройка.

Он протягивает мне визитную карточку, но не сразу отпускает, когда я её беру. Его тон становится более интимным, хрипловатым.

— На обороте указан мой номер. Не стесняйся, звони. В любое время.

— Спасибо, офицер.

Господи. Спасибо? Вот что я говорю, когда красивый полицейский проявляет интерес? Хоть бы этот потёртый пол участка сию же минуту целиком поглотил меня.

Словно чувствуя мою взвинченность, он разжимает пальцы на карточке; его внимание сосредоточено на мне.

— Уэйд.

— Точно, — у меня перехватывает дыхание, — Уэйд.

Он всегда был учтив и никогда не нервировал меня в тех случаях, когда, в одно и то же время, мы оказывались в лифте. Я бы сказала, что ему около двадцати с лишним, и он из тех, кто ценит своё здоровье, ибо я ни разу не видела его со стереотипным пончиком в руке. Со светло-русыми волосами, загорелой кожей и худощавым телосложением он легко мог бы сойти за одного из сёрферов, часто посещающих Джексонвилл-бич, нежели за копа.

Он отступил назад, сжимая в одной руке папку с отчётом, в другой — ручку. Его большой палец нажимает на верх ручки. Щёлк, щёлк, щёлк. В иное время это бы раздражало меня до скрежета в зубах. Меня, наоборот, успокаивает то, что не я одна волнуюсь.

Он опускает взгляд на свои туфли, прежде чем его глаза встречаются с моими; выражение его лица граничит с робостью, что является безумием, поскольку этот мужчина совсем не выглядит невзрачным.

— Слушай, не хочу смущать тебя, так что, если тебе неинтересно, я с уважением к этому отнесусь. Но если ты когда-то захочешь выпить кофейку…

Крепче сжимаю визитку, делаю всё возможное, дабы мой голос был ровным:

— Благодарю, Уэйд. Непременно свяжусь с тобой в следующий раз, когда мне понадобится доза кофеина.

Получше. Прозвучало не совсем нелепо.

Кивая, он пятится назад:

— Надеюсь, это произойдёт скоро.

***

¶

Несколькими часами позже…

Недавно позвонил Пол с предложением подождать и проводить меня, однако я отказалась. Знала, что задержусь с последним вскрытием и потому предпочла бы остаться наедине со своими мыслями во время короткой поездки наверх к автостоянке.

Сейчас я умираю с голоду. Мой желудок почти прогрыз себе путь из моего тела с тех пор, как я перекусила хреновым батончиком мюсли, вместо конфет или чипсов, из торговых автоматов.

От неистовых звуковых сопровождений желудка во мне просыпается чувство вины, ибо голод мой незначителен, когда я думаю о последнем вскрытии за день: семилетний мальчишка был застрелен, когда играл в доме друга.

Видимо, друг обнаружил пистолет, не подозревая, что тот был заряжен, и они играли с ним, после чего он выстрелил.

Потребовалась всего одна пуля, чтобы оборвать жизнь семилетнего ребёнка. А его маленький друг вечно будет нести бремя трагедии, обусловленной тем, что именно он нажал на курок.

Хоть и в большинстве своём я благодарна за своё место и за доверие доктора Дженсена к моим способностям, в подобные минуты хотелось передать ему бразды правления. Но это то, к чему он меня готовит. Чтобы я всецело взяла на себя управление по окончании стажировки, и он официально уйдёт на пенсию.

Небольшой блок под спиной юноши приподнимает его туловище, благодаря чему гораздо легче и с большей точностью вскрыть грудную полость.

Прежде чем приступить, я провожу кончиками пальцев в перчатках по лбу юноши. Кожа приобрела пепельный оттенок; я осторожно провожу пальцами вверх к линии волос, где обнаруживаю короткую стрижку.

Голос мой едва уловим:

— Мне очень жаль, милый, но я вынуждена это сделать.

В горле саднит и ощущается скованность.

— Теперь ты там, где больше ничто никогда не сможет навредить тебе, Деметрий.

Сделав аккуратный надрез, я продолжаю свой привычный ритуал с телами, которые вскрываю.

Разговариваю с ними.

Знаю, звучит причудливо — и довольно дико, — но, клянусь, временами я ощущаю их дискомфорт. Их обеспокоенность. Стремление как-то утешить их — меньшее, что я могу сделать, тем более я ответственна за вскрытие и извлечение их органов.

Часто информирую их, когда собираюсь что-то извлечь или нахожу что-то — и всё в таком духе. Микродиктофон с голосовым управлением, который я цепляю на себя во время вскрытия, записывает мои бредни; гарантируя, что я не упущу ни одной детали при вскрытии.

— Я смутно помню себя в твоём возрасте, Деметрий, — слегка улыбаюсь, — я любила играть с куклами, ещё сооружать всякое из крутых камней, палок и прочего, что попадалось под руку.

Мгновение спустя я ласково добавляю:

— Ты отлично справляешься, дружище. Твоя грудная клетка открыта, и я вижу твоё маленькое сердечко.

Делаю паузу и собираюсь с мыслями. Как правило я абсолютно профессиональна, но проводить вскрытие ребёнка — не самое обычное для меня дело.

Не помогает и то, что сначала я должна извлечь пулю, застрявшую в маленьком органе.

— Ох, милый, — шепчу с трудом, — если бы только у этой проклятой пули была иная траектория…

Осторожно вынимаю пулю из сердца, кладу её в маленький контейнер для хранения, и она тихонько звякает о нержавеющую сталь.

— Спасибо. Теперь я чувствую себя лучше.

Я вскидываю голову, и мой взгляд останавливается на мальчике, чьи мутные глаза теперь широко открыты и дико мечутся из стороны в сторону. Несколько раз моргаю, дабы убедиться в том, что мне не мерещатся странности, вызванные голодом.

Я ничего ему не сделала. Не спрашивала, как он умер, как бывало прежде, с другими. Так почему же он…

— Вы милая женщина. — Внезапно он хмурится, и его крохотные пальчики касаются верха моей руки в перчатке. — Вы так не думаете, но это так. Вы избавили меня от боли, — пальцы на моей руке ослабевают. — Мне пора. Скажите моей маме, чтобы она заглянула в мою синюю папку.

Мне удаётся вымолвить:

— Непременно, — голос дрогнул.

Приросшая к месту, словно ноги сделались цементными, я не свожу глаз с его лица, которое возвращается к безмятежному состоянию. Время, казалось, застыло, и не хотелось отводить от него взгляд, хотя, по существу, знаю, что теперь он покинул насовсем.

Когда я смотрю на его маленькую руку, на пальчики, которыми он коснулся меня, я не могу устоять и ненадолго накрываю своей ладонью его. Только сейчас понимаю — в произошедшем было несколько расхождений.

Речь его была ясной и чёткой: не была искажённой и трудной для разбора. Кроме того, моя энергия полностью не иссякла, и мышцы не походили на месиво. Напротив, чувствую себя почти… обновлённой. Возможно, причина в том, что у меня есть поручение, которое я должна выполнить от имени Деметрия.

Мой желудок громко урчит, напоминая, что мне ещё предстоит завершить основную часть вскрытия.

Машинально проделываю все действия и всё записываю надлежащим образом. Позднее, когда я перематываю свой диктофон на время, когда Деметрий заговорил, там ничего, кроме моего голоса, не было. Так же, как и ту ночь, когда я проводила вскрытие Наоми и Лео.

Никаких записей — любых доказательств произошедшего — не было.

Собираю свои вещи, когда заканчиваю рабочий день. Заметив увесистую кучу салфеток, о которой ранее позабыла и которые были в пакете с моим несъедобным сэндвичем, я захватываю их.

Эти салфетки — хорошие и плотные, и я частенько держу парочку в машине на всякий пожарный. Сворачивая, я кладу их во внешний карман рабочей сумки, чтобы не запамятовать и закинуть их в бардачок.

Выключаю свет и запираю всё, в то время как на задворках моего разума маячит просьба Деметрия.

— Скажите моей маме, чтобы она заглянула в мою синюю папку.

Я записала адрес его матери и настрочила небольшую записку, которую планирую подкинуть в её почтовый ящик. Понятия не имею, что может быть в его синей папке, но ему, очевидно, важно, чтобы его мать обнаружила её.

После поездки верх на лифте к парковке, я благодарна, что она пуста и мне не нужно вести вежливую светскую беседу. Я стягиваю резинку для волос и провожу по ним рукой, с облегчением вздыхая от того, что они наконец-то не стеснены.

Мой желудок вновь громко протестует против опустошённости, и я прижимаю руку к животу, молча обещая поесть, как только доберусь до дома.

Меня окружает непривычно тёплый вечер, как только я выхожу из лифта наружу.

И вот тогда я это ощущаю. На меня вновь обращён взгляд. От покалываний в задней части шеи меня пробирает дрожь.

Оглядываюсь вокруг, задаваясь вопросом, не разыгралась ли моя паранойя, изучая тени, отбрасываемые множеством припаркованных автомобилей. Несколько фонарей, раскиданных по территории, не в состоянии озарить каждый «уголок и трещинку».

Первая мысль — Пол решил тут подождать меня, однако я не замечаю, чтобы кто-либо слонялся. Выпрямив спину, я быстрым шагом направляюсь к своей машине. Тёмные тонированные окна, препятствующие невыносимой дневной палящей жаре, в вечерние часы окрашиваются в зловещую и таинственную картину.

Лампочка на фонарном столбе рядом с моей машиной безудержно мерцает. Я нахожу иронию в том, что некоторые фонари на парковке участка либо перегорели, либо на грани к этому. Будто никто не ожидает, что кто-то здесь осмелится поучаствовать в каком-либо оскорбительном деянии, потому и нет никакого ощущения срочности в замене лампочек.

Нажав на брелок, как только я приблизилась к водительской стороне, поспешно открываю дверцу и проскальзываю внутрь, захлопываю и незамедлительно запираюсь.

Уговариваю своё колотящееся сердце успокоиться и не пугаться. Дурацкая лампочка в салоне автомобиля, которую нужно заменить, усиливает зловещее чувство.

Моя сумка неудобно зажата между мной и рулём, так что, когда собираюсь положить её на пассажирское сиденье, я почти взлетаю от потрясения при виде сидящего там человека.

— Святое дерьмо! — Я вцепилась в сумку, используя её как щит. — Что, чёрт бы тебя побрал, ты здесь делаешь?

ГЛАВА ВОСЬМАЯ

ДЖОРДЖИЯ

На моём пассажирском сиденье развалился Бронсон Кортес, лицо которого ничего не выражает. В сущности, главаря банды, похоже, нисколько не волнует факт, что он только что напугал меня до усрачки.

Мерцание фонарного столба ведёт себя подобно странным световым вспышкам, частично освещая его лицо и танцуя вдоль его точеных скул.

— Что до этого произошло?

Я уставилась на него в смятении:

— Чего?

Мышца на его щеке, обрамлённая бородой, напрягается.

— Что. До. Этого. Произошло?

Настороженно рассматриваю его, мои пальцы крепко сжимают сумку. Его глаза устремляются на них, прежде чем вернуться к моим.

— Боишься меня, рыжая?

Уёбок. Я окидываю его ледяным взором.

— Знаешь, у меня есть имя.

— Я в курсе, — он незаметно поджимает губы, а взгляд становится холодным, — не люблю повторяться. Что до этого произошло?

— Без понятия о чём ты говоришь… — Я резко замолкаю от осознания того, что он неким образом знает о казусе с сэндвичем.

Склонив голову набок, я прищуриваюсь, гадая, что, чёрт возьми, он затеял.

— Чего это ты спрашиваешь о том, что стряслось ранее? — Меня охватывает подозрение. — Пытаешься сделать вид, будто не имеешь к этому никакого отношения?

Чёртова мышца снова дрогнула на его щеке, прежде чем его голос приобретает суровые нотки:

— Твою мать, рыжая, хочу услышать с твоих уст. Что за хуйня произошла?

— Слушай-ка сюда, приятель, — указываю на себя, — это мне доставили долбанный сэндвич с крысиной башкой, не тебе. Так что пора бы тебе остыть со своей хуйнёй, которую ты здесь устроил.

Смерив его жестким взглядом, добавляю:

— Валяй, признавайся уже. Ты хотел передать мне сообщение, дабы убедиться в том, что я не буду ступать на твою… — я прерываюсь, чтобы сделать кавычки пальцами, — территорию. Что ж, оно получено. Громко и отчётливо, — я отмахиваюсь, — можешь валить. Больше не буду тебя беспокоить.

Воцаряется многозначительная пауза, пока он, в конце концов, не выгибает тёмную бровь.

— Закончила?

Громко вздыхаю. Плечи поникли от груза событий этого дня, и мой голос созвучен этому; я отвожу взгляд.

— Ага.

Меня пробирает дрожь, когда он своими мозолистыми пальцами осторожно обхватывает мой подбородок и поворачивает лицом к себе. Однако, как ни странно, не от страха. Его прикосновение, на удивление, успокаивает.

Я что, рехнулась? Боже правый, он же главарь банды. Тот, кто убивает людей, если судить по новостям. Моя реакция или иллюзорные мысли о нём — обусловлены тем, что я просто отхожу от произошедшего сегодня.

— Выслушай меня, — его приказ прозвучал не с обычной долей надменности, но всё же наделён той непреклонной властной чертой. — Я не причастен к произошедшему сегодняшним днём.

Он решительно выдерживает мой взгляд, и, возможно, это по-идиотски, но я действительно хочу верить ему.

Придав своему голосу браваду, я задаю вопрос на миллион долларов:

— В таком случае, зачем ты здесь, преследуешь меня?

Он отпускает мой подбородок, и я мгновенно чувствую себя опустошённой без его прикосновений. Что, во имя святого, со мной не так?

Он откидывается назад и склоняет голову набок, внимательно изучая меня.

— Расскажи о крысе.

Я хмуро смотрю на него; звучащие слова — медленные и нерешительные, поскольку я задумываюсь в чём подоплёка его любопытства.

— Она была маленькой, без тела. Только голова, — я пожимаю плечами, — вот и всё, что мне известно.

Его глаза не отрываются от моих.

— Больше ничего не было?

— Ничего.

Его взор становится напряжённым:

— Никакой записки?

— Никакой записки.

Похоже, он обдумывает это, его брови сходятся месте.

— Что ещё было в пакете с сэндвичем?

— Ничего. Я больше ничего не заказывала.

— Что насчёт салфеток?

Хмурюсь, подозрительно разглядывая его:

— А что с ними?

Он сжимает губы, раздражение искажает выражение его лица.

— Они тебе их дали?

— Только потому, что я попросила о дополнительных. Ты знал, обычно они кладут только одну салфетку, независимо от того, сколько еды ты заказываешь? Это преступление, особенно когда речь о сэндвиче с дополнительным гуакамоле, так как…

— Где салфетки?

Смотрю на внешний карман сумки.

— Я запихнула их туда.

— Дай их мне.

Я недоверчиво уставилась на него.

— Зачем?

Мышца на его щеке вздрагивает, взгляд делается суровым.

— Ради всего сраного, рыжая. Либо ты жаждешь смерти, либо ты туповата, раз решила испытать меня таким образом. — Он наклоняется ближе, весь его облик излучает ясную угрозу, каждое слово выдавливается сквозь стиснутые зубы. — Показывай эти ебучие салфетки.

С сердитым видом я достаю из сумки сложенную кучу салфеток и швыряю в него.

— Теперь доволен?

В мгновение ока копна моих волос оказывается зажатой в его крепкой руке. Он не позволяет увернуться, придвигаясь ближе, чтобы мы оказались лицом к лицу.

— Не стану повторять дважды, и это будет последним предупреждением, которое ты получишь. Не еби мне мозги, рыжая. Со мной шутки плохи.

Когда я пытаюсь отстраниться, он крепче сжимает мои волосы, обездвиживая меня. Тем не менее, это не болезненно и не разжигает страха, что я нахожу… необычайно удивительным.

Губы его сжимаются, складки напряжения сковывают его рот, голос становится твёрдым:

— У миленьких мальчиков в участке может встать от твоего умного ротика, но не у меня. Я главный и лучше бы тебе, на хрен, помнить об этом.

Я не отвечаю; вместо этого в упор смотрю в его ледяной взгляд своим. Его ноздри раздуваются.

— Уяснила?

Если бы можно было испепелить его одним лишь взглядом на месте, не сомневаюсь, мне бы удалось с моим полным ярости выражением лица.

— Уяснила, — выдавливаю из себя три слога. Но мы оба знаем, что я молча послала его на хуй.

Мы по-прежнему смотрим друг другу в глаза, каждый из нас отказывается первым отвести взгляд. Когда я задерживаю дыхание, от лёгкого движения кончик моего носа касается его. Контакт, хоть и как пёрышко, вызывает покалывающее ощущения, пляшущее по коже. Мой пульс учащается, а соски напрягаются…

Вот же чертовщина, нет. Я не должна увлекаться им. Он надменный мудила, который только что угрожал мне.

Когда хватка на волосах ослабевает, я вырываюсь из его рук и разглаживаю руками свои длинные волосы. Возникает острое желание поёрзать, потому я постукиваю ключом от машины по рулю, сосредоточив взгляд на повторяющихся движениях.

— Мне нужно добраться до дома. Так что, если мы закончили…

— Это ещё что за хренотень?

Поворачиваю голову на его мрачный, зловещий тон, но он не смотрит на меня. Вместо этого он держит одну из салфеток, практически прожигая в ней дыру, прежде чем перевести взгляд на меня.

Зажав её между пальцами, он разворачивает, чтобы показать мне. Каждая унция кислорода вырывается из моих лёгких при виде второпях написанного синими чернилами послания.

«Держись подальше сучка».

Шумно сглатываю, борясь с непреодолимой дрожью.

— Что ж. Одно ясно: кому-то позарез нужно научиться расставлять запятые. Очевидно, я не знаток, но я знаю, что ты должен…

— Иисус, — в измученном тоне Бронсона слышится досада.

Я вызывающе приподнимаю брови:

— Уверен, что ни ты, ни твоя шайка не делали этого? Поскольку вы были единственными людьми, с которыми я столкнулась, и которые были, ох, не очень приятны в связи с моим визитом на твою территорию.

Грозный взгляд устремлён на меня:

— Не люблю повторяться. Я говорил об этом. А ещё говорил, что мы не причастны.

Выражение его лица сменяется выражением крайнего недовольства, когда он возвращает свое внимание к объекту.

— Как будто мы стали бы, блядь, тратить время для написания тебе угроз на ёбанной салфетке.

— Чем же вы тогда занимаетесь? — я склоняю голову набок, делая вид, что размышляю над этим, — наверняка пишите кровью на стене здания или ещё где-нибудь, верно?

— Думаешь, это шутка? — В его голосе явное предупреждение.

Вздыхаю:

— Нет. Однако, откровенно говоря, думаю, что ты слишком остро реагируешь. Это был рассерженный сотрудник, который, по-видимому, захотел насолить менеджеру, прежде чем уволиться.

— Кто тебе такое сказал?

— У… — я прочищаю горло и еле-еле сдерживаюсь от желания поморщиться, — офицер Хендерсон.

Тёмная бровь взметнулась, от него волной исходит неприязнь.

— На короткой ноге, да? — Эта чёртова мышца на его челюсти дико пульсирует. — Ты с ним встречаешься или что?

Притворно расширив глаза, сцепляю руки под подбородком, а затем придаю своему голосу ироничности.

— Сейчас нет, но не сомневаюсь, что как только мы с ним сходим, выпьем кофе, он осознает, что я его — единственная и неповторимая, и все лесные существа разразятся пениями и будут выплясывать, и мы будем жить…

Мой саркастический ответ лаконично обрывается, когда его рука зажимает мой рот. Даже в полумраке салона машины наружный свет пляшет на его ожесточённом выражении лица.

— Дерзость однажды приведёт тебя к неприятностям, рыжая.

Мои невнятные слова неразборчивы из-за его руки, но я всё равно их произношу. Сегодня явно не тот день.

Бронсон прищуривает глаза, будто понял, что я проговорила.

— Выезжай со стоянки; свернёшь направо на Понсе де Леон.

Отрицательно качаю головой, в то время как моё сердце колотится о грудную клетку. Вот уж нет, божечки. Я не поеду на машине туда, где он намеревается убить меня и выкинуть моё тело. Я насмотрелась предостаточно фильмов от Lifetime¹, чтобы знать, как всё устроено.

Он, видимо, всё понял по выражению моего лица, так как убирает руку от моего рта, в то время как его собственный кривится в раздражении.

— Мне нужно, чтобы ты подбросила меня до моей машины. Она припаркована за углом.

Часть мышечного напряжения сходит.

— Ох. Ладно. Это я могу, — поворачиваюсь, чтобы вставить ключ в замок зажигания; бросаю на него колкий взгляд. — Обещаешь, что не убьёшь меня и не выкинешь моё тело в какое-то там озеро, кишащее аллигаторами?

Он смотрит прямо перед собой, челюсть сжата.

— Никаких обещаний, если ты и дальше будешь болтать без умолку. А теперь веди тачку, рыжая.

Одариваю его презрительным взглядом, — так как, очевидно, мистер Бандюган выявляет мою мелочную инфантильную сторону, — прежде чем осторожно выезжаю с парковки и сворачиваю на улицу Понсе де Леон.

— Остановись вон там, у Мустанга.

Останавливаюсь рядом с элегантным блестящим чёрным автомобилем, и нажимаю на кнопку аварийных огней, ожидая, пока Бронсон выйдет из машины.

Он слегка поворачивается и тянется ко мне, и на долю секунды у меня перехватывает дыхание. Однако ко мне мужчина не прикасается. Он кладёт руку на мой подголовник и наклоняется ближе, разглядывая меня, словно я, только что обнаруженное им, странное существо.

— Я не до конца понял тебя. — Его глаза прищурены, когда он внимательно изучает меня. — Мне известно лишь, что кто-то охотится на тебя. Причём неизвестно кто.

— Я — никто, — пожимаю плечами, — если то, что ты говоришь — правда, то совсем скоро они поймут, что я не представляю угрозы.

Он укоризненно качает головой:

— Если Наоми и Лео были убиты, тот факт, что ты пришла сообщить мне об этом, сделал тебя угрозой для них.

Отпустив подголовник, он отодвигается, чтобы открыть дверь со своей стороны. Кажется, Бронсон колеблется, прежде чем наконец произнести:

— Будь осторожна с теми, кому доверяешь, рыжая.

Он захлопывает дверь, не оборачиваясь, и исчезает в своей машине.

Его слова эхом отдаются в мыслях, но вскоре назревает вопрос.

Можно ли ему доверять?

ГЛАВА ДЕВЯТАЯ

БРОНСОН

Моя Abuela² всегда была ночной совой, потому я не удивлён, когда, подъезжая к дому, вижу, что свет включён. К тому времени, как я подхожу к двери, она уже распахивает её.

Её тёмные глаза прищуриваются, когда она мне улыбается:

— У меня возникло предчувствие, что ты заглянешь, но я не знала, когда.

Фартук повязан вокруг талии, она протягивает руки. Я подхожу к ней и целую в обе щеки.

— Проходи, проходи. — Она заводит меня внутрь, и меня тотчас обдает ароматом ropa vieja³, блюда из измельчённой говядины. Это, бесспорно, одно из моих любимых блюд, которые она готовит, что напоминает мне — весь обеденный перерыв я проработал, будучи пиздецки занятым для выделения времени «на поесть».

Закрываю за собой дверь и следую за ней на кухню, где восхитительный запах усиливается.

— Подумала, ты голоден, поэтому, вот, приготовила для тебя. Садись, садись.

Усаживаюсь за её кухонный стол, и она радостно напевает, накладывая здоровенную порцию ropa vieja с чёрной фасолью. Благодарю её, когда она ставит передо мной тарелку со стаканом воды. Как только она садится напротив, я принимаюсь за еду и от благодарности практически стону.

Abuela гордо восседает, покуда я поглощаю свой ужин, и не говорит до тех, пока я не откидываюсь на стуле с довольным вздохом. Она отодвигает мою тарелку на другой край стола.

— Ну… — складки, растянувшиеся от внешних уголков её глаз и рта, углубляются от беспокойства. — Нечто тёмное назревает.

— Abuela… — изнеможение невозможно не заметить; в моём голосе прозвучали нотки «мы можем сейчас не обсуждать это?».

— Бронсон, ты же знаешь, я не могу это проигнорировать.

Потянувшись через стол, она накрывает мою руку своей. Мой взор обращён на её морщинистую кожу, напоминая мне о том, чего не хочется признавать: она стареет, и никакой грёбанной гарантии, сколько ещё времени у меня с ней в запасе.

Ей может и восемьдесят девять, но глядя на то, как она постоянно хлопочет, на её лучезарные улыбки и отсутствие жалоб на боли и недомогания, легко об этом забыть.

Молчу, смирившись с тем, что она обычно делает всё по-своему. И я точно знаю, чего она хочет.

Она быстро сжимает мою руку; улыбка на её губах — единственная, благодаря которой я никогда не сомневался в том, что я любим.

Эта женщина никогда не осуждала меня за принятые решения на протяжении многих лет. За кровь на моих руках. За насилие. За то, что стал таким монстром. Она понимает.

Именно поэтому я потворствую ей.

Она отводит руку и достаёт колоду карт. Она утверждает, что они помогают ей преодолеть непростые времена. Я, лично, не ведусь на подобное дерьмо, однако делаю это, потому что люблю её. Скорее перережу себе горло, чем проявляю к ней хоть малейшее неуважение.

С закрытыми глазами она какое-то время держит карты, прежде чем глубоко вдохнуть и выдохнуть. Тёмные глаза встречаются с моими, когда она тасует и разделяет карты на три стопки, складывая затем в одну.

В её глазах мелькает некая спешка, однако я не понимаю, почему. Когда она раскладывает карты, я устраиваюсь поудобнее на стуле, ожидая, пока она выберет какую карту или козыри перевернуть.

— Это тебе.

Хмурюсь:

— В каком смысле «это мне»?

Она жестом указывает на множество карт, разложенных на столе лицевой стороной вниз:

— Тебе предстоит выбрать.

Меня охватывает тревожное ощущение, ибо прежде она никогда не просила меня этого делать. В предыдущие разы выбирала она.

Она чувствует мою нерешительность, потому что склоняет голову.

— Будь добр. Порадуй свою Abuela.

Вздыхаю, улыбка моя слабая и вымученная, однако я наклоняюсь вперёд.

— Сколько мне выбрать?

— Столько, сколько сочтёшь нужным, — взгляд Abuela проскальзывает по моему лицу, — закрой глаза, если это поможет.

Христос, я заебался и должен быть дома, чтобы немного подремать, но для неё это важно.

Держа руку над картами, закрываю глаза и касаюсь до нескольких карточек кончиками пальцев, поднося их к себе, прежде чем открыть глаза.

Она кивает перед тем, как перевернуть первую карту, которую я сдвинул. Прикасаясь пальцем, она произносит:

— Ахх, Ангел силы. Напоминает тебе выражать свою истину и принять свою власть, — её глаза сфокусированы на мне, — иными словами, ты поведёшь Скорпионов к ещё большей власти.

Отлично. Это охуенные новости. Но я не пророняю ни слова; просто жду, пока она закончит.

Следующая карта, которую она переворачивает, оказывается «вверх ногами» с её взора, и она хмурит брови:

— Хм-м. Это может значить, что женщина негативно повлияет на твою жизнь.

Не в состоянии подавить ворчание, рвущееся наружу. Если это не проповедь, то понятия не имею что.

То, что я много лет назад обжёгся, превратило меня в циника. С тех пор для меня существовали исключительно обычные перепихоны, поскольку я точно не хочу снова проходить через это говно.

В последнее время я нахожусь в долбанной засухе. Я даже не уверен, что любая женщина стоит хлопот, даже если ебля с ней будет первоклассной. Ибо, сколько бы раз я ни объяснял женщинам расклад — я не провожу с ними ночь и не строю отношений, они ведут себя словно их это устраивает.

В ту самую минуту, когда я застёгиваю свои сраные штаны, они планируют ебучую свадьбу. Нахуй это дерьмо.

Моя рука пока справляется, потому что не хочется головной боли от общения с женщинами, которые отказываются быть на одной волне.

Abuela бросает на меня суровый взгляд:

— Это серьёзно. Ты должен быть острожным.

— Буду.

Её внимание переключается на перевёрнутую карту, на мгновение задерживаясь на ней.

— Огромная тьма окружает её… — тихо говорит, будто размышляет вслух, — но в ней есть нечто большее, чем все думают, — она встречается со мной взглядом. — Та огромная тьма, о которой я упомянула, может притягивать опасность.

Кончики её пальцев замирают над двумя последними картами, которые я выбрал, и когда она переворачивает их, застывает. Глаза всматриваются в карты, затем критически рассматривают меня, и зловещий холодок пробирает меня.

— Что это?

Когда она медлит, внутри всё сводит. В это говно не верю, но по какой-то причине кажется, что это… имеет значение.

Она хмурится. Объясняет, указывая на две карты:

— Ты выбрал эти две, но эта перевёрнута.

Её брови сходятся от напряжённой сосредоточенности.

— Эта может подразумевать, что нечто видимое не совсем очевидное. А вот эта, — медленно выдыхает, показывая на другую карту, — может значить, что ты испытываешь душевные страдания, либо у знакомого тебе человека разбито сердце.

Объяснение повисает между нами. Я не имею ни малейшего долбанного понятия, что со всем этим делать:

— Ну, это было… жизнеутверждающе.

Она тихонько хихикает.

— Знаю, ты не веришь в это, но однажды ты прозреешь. — Дотянувшись до моей руки, она сжимает её, затем садится обратно в кресло и жестом показывает на карты. — Всегда спрашиваю о том, в чём мне нужны рекомендации, и сегодня я спросила о тебе.

— Что именно ты спросила? — Может, я и не в восторге от этого карточного дерьма, но это не значит, что мне не любопытно.

Уголки её губ опускаются, лицо напряжено от беспокойства.

— Хотела узнать с какими угрозами ты можешь столкнуться.

Тянусь через стол и беру обе её руки в свои:

— Abuela, я в порядке. Со мною хорошие люди. Все сталкиваются с трудностями, но ты же знаешь меня, — усмехаюсь, — я всегда оказываюсь победителем.

Между её бровями образуется складка, хотя она пытается улыбнуться.

— Знаю, mi amor⁴. Однако всё случается, когда меньше всего этого ожидаешь. — Её рот приоткрывается, прежде чем сомкнуться, как будто она колеблется сообщить мне о чём-то.

Пристально смотрю на неё:

— В чём дело?

Она тяжело вздыхает:

— Я спросила карты о Наоми и Лео.

— И?

Ещё один тяжёлый вздох.

— И они поведали мне, что их убили. — Она кладёт ладонь на центр груди и морщится, как будто от боли. — Ненавижу, что не могу рассказать тебе больше, и знаю, что ты не веришь, однако я нутром почуяла, когда перевернула карты, и они ответили мне.

— Говорю, то было не случайностью. — Голос её твёрд и не допускает никаких возражений, как в тот раз, когда я пытался уломать её разрешить мне съесть мороженое после того, как клятвенно уверял, что выполнил домашнее задание в школе.

Я солгал касательно домашнего задания, и сколько бы ни умолял и не пытался умаслить её, она не шелохнулась. Она всегда была резкой женщиной, способной разнюхать правду.

— Кто-то позаботился, чтобы они погибли в том пожаре, и это было не совсем от вдыхания дыма.

Господь всемогущий. По сути, это то, на что намекала эта женщина, Денверс, но… она не подсказала нихуя, на что можно было бы опереться.

Медленно выдыхаю:

— Если это правда, то, должно быть, Последователи затевают всякое говно. Тем более после той перестрелки пару дней назад.

Провожу рукой по лицу. Будь я проклят, если это не похоже на то, что весь мир навалился на мои плечи.

Клянусь, это никогда нихуя не закончится.

Даже в этом случае, я бы никоим хером ничего не изменил. Охренительно горжусь тем, чего я добился. Вполне ожидаемо, что некоторое мудачьё думают, что способны запугать меня и начать войну за территорию. Однако мои люди осознают, что к чему, и прикрывают меня.

— Я перевернула карту тщеславия вверх ногами. Означает, что тот, кто стоит за всем этим, хочет привлечь твоё внимание. Очень сильно. — На лице моей Abuela отражается беспокойство.

Щиплю себя за переносицу и обдумываю сегодняшний вечер. Каким боком Джорджия Денверс вписывается в это дерьмо? Зачем кому-то присылать ей такое предупреждение?

— Mi amor, — вздыхает Abuela, — тебе нужна женщина, которая будет поддерживать тебя. Сильная женщина, которая, как и ты, сможет постоять за себя.

Обессилено поднимаю голову и смотрю на неё:

— Можем без этого?

Голос её спокоен и сдержан, но выражение её лица омрачено печалью.

— Просто хочу, чтобы ты был счастлив, как когда-то я с твоим abuelo⁵.

— Знаю, — и ведь правда.

Я никогда его не знал, так как он умер до моего рождения, однако, рассказанное бабулей, свидетельствует о том, как они любили друг друга на протяжении многих лет.

Подобная любовь — редкость, особенно ныне. Найти человека, поддерживающего тебя в трудную минуту, когда всё дерьмо идёт наперекосяк, — это всё равно, что найти ебучий горшочек с золотом на краю радуги⁶.

Она похлопывает меня по руке, на её губах заиграла понимающая улыбка.

— Ты найдёшь женщину, которая выбьет тебя из колеи. Бьюсь об заклад, ты даже и не заметишь её приближения. Но она будет именно той, что тебе нужна, — в уголках её глаз появляются морщинки, — и ты осознаешь, что она та, которую ты желал всё это время.

Устало выдыхаю и провожу рукой по волосам, оттого что в последнее время Abuela всё время твердит мне о том, что мне нужно отыскать «хорошую женщину». Я люблю её, однако это дерьмо быстро надоедает.

Морщинистое лицо становится извиняющимся, и она ещё раз похлопывает меня по руке:

— Отправляйся домой. Тебе нужен отдых.

С утомлённым вздохом я киваю.

— Не буду спорить. — Поднявшись со своего места, несу свою тарелку и стакан к раковине.

— Cariño⁷, я сама.

Бросаю на неё суровый взгляд, и на её губах появляется мягкая улыбка. Голос мой не совсем резкий, и она знает это потому, что я люблю её.

— Я сам могу убрать за собой.

После того как я всё выкладываю в сушилку для посуды и вытираю руки кухонным полотенцем, она встаёт и молча провожает меня до двери.

Когда я распахиваю её, она кладёт руку мне на плечо:

— Бронсон… совершённое тобою на днях было необходимостью.

Тёмные глаза неотрывно смотрят на меня, и я понимаю, о чём она говорит.

Как я хладнокровно совершил убийство. И она право. То было вполне заслуженно.

Целую её в щеку и быстро приобнимаю её:

— Доброй ночи, Abuela.

Она, со своего места на пороге, ждёт, пока я открою дверь, прежде чем окликнуть меня. Её голос нежен, однако в нём слышится предостережение:

— Будь осторожен, mi amor.

Киваю, прежде чем забраться в машину. Она закрывает свою дверь и выключает наружное освещение, и я выезжаю с её подъездной дорожки, направляясь домой.

Как только узнаю, кто за всем этим стоит, я доставлю дерьмо к их порогу. Их ждёт такая же обычная процедура.

Пуля промеж ебучих глаз.

ГЛАВА ДЕСЯТАЯ

ДЖОРДЖИЯ

Пятница

Каждую пятницу для подписания отчётов о вскрытиях, которые я в течение недели завершаю, приходит доктор Дженсен. Это не совсем легитимно, однако этот человек является оплотом общества и пользуется большим уважением, поскольку он работает здесь судмедэкспертом уже много лет.

Тем днём, когда я проходила собеседование на должность ассистента в морге, в профессиональном плане всё переменилось. Доктор Дженсен с уважением отнёсся ко мне, даже несмотря на то, что я к пришла к нему, будучи восемнадцатилеткой со средним образованием⁸ и обещанием быть самой трудолюбивой и надёжной работницей, которую он когда-либо встречал.

Как только я прошла девяностодневный испытательный срок и, очевидно, доказала, что у меня сильная трудовая этика, он усадил меня и спросил, каким я вижу своё будущее, работая в морге.

— Надеюсь продолжить работу здесь в долгосрочной перспективе, — осторожно ответила я.

Он сцепил пальцы, глядя на меня из-за очков:

— Что бы Вы сказали на то, если бы я предложил Вам помощь в получении необходимых степеней и сертификатов, чтобы со временем занять моё место?

Моя челюсть едва не отвисла, и он хихикнул от моего удивления.

— Я ждал подходящего момента, чтобы уйти на пенсию, но это казалось невозможным, ведь некому занять моё место.

Ласковая улыбка заиграла на его губах:

— Однако Вы всё изменили. Теперь, быть может, смогу выйти на пенсию и играть в гольф столько, сколько пожелаю, — выражение его лица сделалось деловитым, — но сначала Вам нужно подать заявление в университет. У них имеется программа, предлагающая вечерние занятия и занятия по выходным, — он замолк. — Вас это заинтересовало бы?

— Да, сэр, — у дыхание перехватило дыхание от удивления и неверия, — безусловно.

На его лице появилась довольная ухмылка:

— Надеялся, что Вы это скажете. Я вижу в Вас огромный потенциал, Джорджия.

— Большое Вам спасибо. — Я едва подавила желание пуститься в пляс по помещению от счастья. Так как, наконец-то, казалось, в моей жизни что-то налаживается.

Быть может, я доказала вселенной, что я подразумевала обещанное. Возможно, это был мой шанс всё исправить.

Стать нормальной.

Доктор Дженсен стал самым отзывчивым человеком, который когда-либо присутствовал в моей жизни. Он всегда был готов помочь мне с обучением и поздравил меня, когда я с отличием окончила бакалавриат с последующей медицинской степенью. В последнем случае, благодаря его щедрому пожертвованию университету, он убедился в том, чтобы вечерние занятия и занятия по выходным были по-прежнему доступны.

И когда настало время начать трёхлетнюю стажировку, он поговорил с властями, чтобы я могла пройти её в морге под его руководством.

Чаще всего доктору Дженсену по душе пренебрегать правилами, однако его доверие ко мне заведовать моргом без него — прерогатива, к которой я отношусь со всей ответственностью. По-прежнему не понимаю, что он в самом начале разглядел во мне, но, по-видимому, он изначально понял моё желание работать в одиночестве.

Проклятье, скорее всего, то было не такой уж неразрешимой загадкой, поскольку я либо приносила свой обед, либо заказывала доставку в участок и ела в одиночестве за своим столом, читая книжку.

— Вот и хорошо. На этом всё? — вопрос доктора Дженсена отрывает меня от внутренних размышлений.

— Да, сэр.

Положив ручку рядом со стопкой отчетов, которые мы только что просмотрели, он откидывается назад с довольной улыбкой:

— Вы прекрасно справляетесь со своей работой, Джорджия. Вы должны гордиться своим трудолюбием. Я знаю, что горжусь.

Слегка наклоняю голову, заставляя себя натянуто улыбнуться. Комплименты скользят по моей коже подобно наждачной бумаге, неуклюже и резко. Вполне вероятно, потому что прежде, до переезда сюда, я никогда не получала их.

— Благодарю.

Он кивает и поднимается со своего места:

— Ну, я должен быть…

Внезапный звук открывающейся двери морга прерывает его. Внутрь врывается Роуэн, наш помощник в морге, работающий на полставки.

— Доброй пятницы! У меня для вас два предложения.

Прикусываю губу, дабы подавить смех при виде человека, который оказался весьма своеобразным.

У Роуэна ещё две работы — первая в качестве независимого видеооператора, другая — ди-джеем. С милым личиком, которое делает его похожим не более чем на восемнадцатилетнего, в двадцать семь лет, он всё ещё не знает, чем заняться в жизни.

— Спасибо, Роуэн.

Высокий долговязый блондин подмигивает мне:

— Всё, что угодно для моей прекрасной дамы.

Он быстро салютует доктору Дженсену.

— Рад видеть Вас, сэр.

Доктор Дженсен поворачивается ко мне:

— Я уже ухожу. Как и обычно, дайте мне знать, если Вам что-то понадобится до следующей пятницы.

— Так точно, сэр.

Как только он покидает морг, Роуэн выходит из холодильника и замирает у порога.

— Хочешь, я выдвину одного из них? Или сначала прервёшься на обеденный перерыв?

Бросаю взгляд на часы и вздрагиваю:

— Чёрт. Я и представить не могла, что уже так поздно.

Повернувшись к Роуэну, говорю:

— Пока что они в порядке. Займусь ими после перекуса.

Он выходит и захлопывает дверь холодильника, направляясь к выходу. Во мне нарастает напряжение, когда он мешкается у дверного проёма.

— Эй, эм-м, Джорджия? Если хочешь, я могу потусоваться рядом во время проведения вскрытия двух новичков. Просто дай мне знать.

Дерьмо. Роуэн никогда не предлагает «потусоваться рядом», понимая моё желание работать в одиночку. Он появляется и исчезает, столь безупречно доставляя тела, словно хорошо отлаженный механизм.

Он предлагает задержаться, только когда в морг поступают тела женщин или детей.

— Спасибо, Роуэн, — голос мой вежливый, так как я ценю его заботу, однако, образно говоря, это не первое моё родео, — я буду в порядке.

— Ну, не перетрудись, хорошо? Хороших выходных, Джорджия. — Он машет рукой, прежде чем исчезнуть из поля зрения, и дверь за ним со щелчком захлопывается.

В морге вновь воцаряется безмолвие, и ощущение умиротворения утешает меня. Пожалуй, это подкрепляет факт того, что я никогда не буду нормальной, поскольку скорее предпочту провести время с трупами, чем с людьми.

Полагаю, следовало бы давно избавиться от этой мечты, но я намерена предпринять попытку вернуться на «путь истинный» — к обещанию, нарушенному мною на прошлой неделе.

ГЛАВА ОДИННАДЦАТАЯ

БРОНСОН

— Эй, босс? Раздобыл для тебя кое-какую информацию о рыжеволосой.

Дэниел вразвалку входит в мой кабинет и садится в одно из кожаных кресел напротив моего стола.

Протирая глаза внутренней стороной ладоней, громко вздыхаю:

— Рассказывай.

— Раньше она была циркачкой. Была одной из ведущих артисток. Мать её не выступала, однако кувыркалась с одним из ведущих членов команды.

Он смотрит на бумаги в своих руках, его лицо морщится от неприязни.

— У её матери приводы длиной в мили, но не у Джорджии. Она путешествовала и выступала с ним до тех пор, пока около двенадцати лет назад, они не остановились в Гладуотере, штат Техас. Затем она взяла и исчезла.

Откидываюсь назад в кресле, и кожа скрипит от этого движения, в то время как голова идет кругом:

— Она была долбанной циркачкой?

Пытаюсь — и безуспешно — примирить женщину, которую я встретил в субботу, с этими отъявленными ебанатами. Джорджия Денверс, не считая того сомнительного говна, которое она мне выболтала, выглядела невинно и совсем не походила на человека, которая разъезжала вокруг, выступая перед толпой. Циркачи прослыли своей пресловутой взбалмошностью, не говоря уже о том, что они охренительно сомнительны, однако она не производила такого впечатления.

То есть пока она не упомянула Наоми и Лео.

Дэниел медленно кивает, и когда его глаза перемещаются с бумаг к моим, понимаю, что у него есть ещё более хуёвые новости.

— Что это?

Он ёрзает в кресле, и это действие идёт вразрез с его обычной манерой поведения. Трудно потрясти его, поэтому тот факт, что он чем-то обеспокоен, скручивает внутренности.

— Она, э-э, по-видимому, исполнила некий «магический акт», в ходе которого вернула мёртвых животных к жизни.

Какого хуя? Я уставился на него, а он пожимает плечом:

— Очевидно, она однажды ночью сбежала, пропала и не вернулась.

Он смотрит на бумаги, перекладывает их, прежде чем найти то, что искал:

— Она объявилась в Джексонвилле примерно спустя шесть месяцев.

Я раскачиваюсь на стуле, постукиваю пальцами по столу и размышляю:

— Если она говорит правду и не работает с копами…

— Она может работать на Последователей, — коротко заключает Дэниел.

Проведя рукой по лицу, рассеяно приглаживаю бороду:

— Что она с этого выигрывает? Были какие-то пополнения на её счёт в последнее время?

Он перебирает бумаги, затем вытаскивает кипу скреплённой степлером и кладёт мне на стол:

— Неа. Проверил. Ни хрена не нашлось, что выделялось бы.

Наклонившись вперёд, просматриваю банковские выписки Джорджии Денверс. Еженедельно ходит в продуктовый магазин и у неё ежемесячная подписка на журнал «Экспертиза вскрытия».

Когда смотрю на Дэниела, он уже отвечает на мой невысказанный вопрос. Он без промедлений кладёт ещё одну кучу скреплённых бумажек поверх банковских выписок:

— Выписки по кредитной карте за последние два года.

Хватаю их и поднимаю, недоверчиво глядя на него:

— И это всё?

В действительности занимают три страницы. Всматриваясь в напечатанные записи, произношу:

— Значительная часть относится к мебельному магазину или электротоваров.

— Она приобрела новый гарнитур для гостиной и новый матрас. Восстановленный MacBook, когда её другой — также восстановленный — сдох.

Пиздец. Сжимаю шею, напряжённые мышцы — очередной сигнал моего отчаяния:

— Должно быть подстава. Другого объяснения нет.

Дэниел теребит краешек бумаг, которые держит в руках:

— Босс, при всём уважении, вполне возможно, что она та, за которую себя выдаёт.

Скрещиваю руки и выразительно смотрю на него. Циркачка, некогда показывающая фокусы с оживлением мёртвых животных, явилась к лидеру Скорпионов и заявляет, что, по её мнению, двое из твоих людей были убиты.

— Однако у неё нет ничего, что могло бы подтвердить это; хочешь сказать, ты не заподозрил бы, что она работает на другую банду или с полицией, чтобы попытаться подставить тебя?

Казалось, он осмысливает мои слова; медленно выдыхает.

— Ага, понимаю, что ты хочешь сказать, особенно когда ты вот так выражаешься, — выражение его лица сделалось покорным. — Просто…

В течение долгого времени наблюдаю за ним, и удивление закрадывается:

— Она тебе нравится.

Он ёрзает от моего наблюдения, прежде чем встретиться со мной взглядом:

— Я этого не утверждаю. Просто… воздерживаюсь от суждений.

Уставился на него. Дэниел никогда — говорю серьёзно, никогда — не «воздерживался от суждений». Мы вместе выросли и дружим уже много лет. Он с самого начала разделял мои взгляды касательно Скорпионов и ни разу не усомнился во мне. Всегда на моей стороне, чертовски предан; как правило мы на одной и той же волне.

Расцепляя руки, опираюсь предплечьями на стол, смерив его суровым взглядом:

— Что же в ней такого, что побудило тебя, — я изогнул бровь, — «воздержаться от суждений?»

Он явно медлит, прежде чем ответить:

— Прозвучит глупо.

— Рискни.

Снова выдыхает.

— Просто… есть в ней нечто такое, наводящее меня на мысль, что в ней есть какие-то демоны, — затем он поспешно добавляет: — Не в том смысле, что она представляет угрозу, а в том, что ей нужна защита.

— Огромная тьма окружает её, — слова моей Abuela прокручиваются в моей памяти, и чертовски хочется разобраться во всём этом. — Но в ней есть нечто большее, чем все думают. Та огромная тьма, о которой я упомянула, может притягивать опасность.

— Что ты ещё откопал?

Брови Дэниела нахмурены от, по всей видимости, замешательства.

— Старик по имени Рой Фриман через некоторое время после того, как она приехала в город, забрал её к себе. Она до сих пор живёт в доме и на земле, которые он завещал ей после своей смерти, — пожимает плечами, — исходя из рассказов людей, между ними не было ничего романтического. Он относился к ней словно к дочери.

На меня накатывает разочарование, и терпение лопается, ибо ничто из этого не даёт никаких весомых зацепок.

Откидываюсь на спинку стула, колёсики которого вращаются по деревянному полу, и встаю. Подойдя к большому окну, из которого открывается вид на одно из искусственных озёр по соседству, смотрю, как закатное солнце отражается от большого водоёма, отделяющего мой дом от других.

У любого другого человека, заглянувшего сюда, вероятно, возникнет мысль, что я отгородил свой дом от остальных, так как считаю себя лучше. Но это вовсе не так.

Я огородил себя от других, потому что мне необходимо уберечь их. Поскольку, если кто нагрянет, чтобы учинить дерьмо, мой дом будет основной целью. Он большой, тянется на нескольких участков, и кованого Скорпиона в конце подъездной дорожки ни с чем не спутать.

Вглядываюсь на противоположный берег озера. С такого расстояния соседи на своих задних дворах больше напоминают мелкие пятнышки. Дым спиралью устремляется вверх там, где один из них готовит на угольном гриле. Другой управляет газонокосилкой, скашивая траву.

Они кажутся расслабленными, даже после всего случившегося. Это благодаря тому, что они знают — я заправляю этим шоу и не позволю мрачному дерьму повиснуть над нашей территорией.

Это клятва, которую я дал, когда взял на себя ответственность. Что стало возможным только благодаря дохренища тонны, пролитой крови. С помощью методов, на которые я прежде не думал, что способен.

Всё это было построено моими руками и со стимулом к лучшей жизни. Ради лучшей жизни для моей мамы, бабушки и всех остальных.

Взгляд мой падает на маленькую барную тележку в дальнем углу кабинета. Бутылка дорогого виски стоит нетронутой в угоду ассортименту самогона в бутылках.

Самогон с нашей собственной охуенной этикеткой. «Scorpion Moonshine» — высококачественное дерьмо… по крайней мере, в том, что касается бухла. У нас также монополия на лучшее оружие и траву.

Иными словами, я чертовски уверен — не исключено, что кто-то попытается заявиться и всё обосрать. Другие уже пытались и облажались. И да, быть может, и прошло более двух лет с тех пор, как Последователи пытались наебать нас, однако это ещё больше оснований не терять бдительность.

Мы не доверяем чужакам. Не можем себе этого позволить. И мы уж точно, чёрт возьми, не даём людям второго шанса, когда они пытаются нас предать. Яркий пример — тот уёбок, которого я застрелил, — тот, о котором Abuela упомянула тем вечером.

Фраза «повыёбывайся и выяснишь»⁹ — никакая ни шутка. Это наш девиз. Если осмелишься наебать Скорпионов, ты, на хрен, точно об этом узнаешь.

С пулей промеж глаз.

— Что собираешься делать, босс? — вопрос Дэниела, казалось, отдаётся эхом в тишине кабинета, и я осознаю, что подзавис.

Засунув руки в карманы, покачиваюсь на пятках, обдумывая варианты.

— Продолжай приглядывать за ней, — наконец отвечаю я.

— Понял, — раздаётся звук шуршания бумаг, прежде чем он кладёт стопку бумаг на мой стол. — Что-то ещё?

— Неа. Пока всё. Нужно проверить как идут дела на ликёроводочным заводе, — сжимаю челюсть, прежде чем выдавливаю напоминание, — усиль наблюдение за ней. Если что-то вырисуется, незамедлительно сообщить мне.

— Так точно, босс.

Он выходит из кабинета, захлопывая за собой дверь. Смотрю на воду, наблюдая, как ветерок навеивает лёгкую рябь на поверхности, пока в мыслях прокручиваются вопросы.

Если Наоми и Лео были убиты, кто стоит за этим? Последователи?

Что за чертовщина с историей этой Денверс? Долбанутая циркачка, которая притворялась, что воскрешает мёртвых животных, превращается в медицинского эксперта-стажёра? И теперь она здесь шныряет вокруг?

И что за блядство с этой сраной надписью на салфетке? Знаю, когда люди лгут; она не лгала. Нет ни единой вероятности, что она могла сымитировать свою реакцию.

Зарывшись пальцами в волосы, крепко сжимаю их и дёргаю за пряди; досада просачивается в мою кровь. Иисус, это ещё что за треклятая игра?

Будильник, установленный мною в качестве напоминания о необходимости отчаливать на ликёроводочный завод, запиликал на моём мобильном телефоне. Отключив его, кладу телефон в карман, захватываю ключи от машины и выхожу.

К тому времени как я сажусь за руль автомобиля и выезжаю на дорогу, ни на один из вопросов ответа не нашлось. Однако теперь это не имеет значения. Так как кое-что остаётся неизменным.

Если кто-либо попытается связаться со Скорпионами — если кто-либо осмелится заявиться сюда и угрожать моим людям, — их постигнет та же участь, которую я уготовил предателям в наших рядах.

Я самолично перехуярю их.

«Даже если это Джорджия Денверс?» Предательский голос в голове искушает меня, и я выпрямляю спину, не поддаваясь, пока лавирую в потоке машин.

Ага. Даже если.

ГЛАВА ДВЕНАДЦАТАЯ

ДЖОРДЖИЯ

Пятница

Без двадцати одной минуты шесть, вечер

Наклоняю голову из стороны в сторону, безуспешно пытаясь расслабить мышцы шеи. Глаза устали не меньше, чем тело, и я щиплю переносицу, протяжно выдыхая.

Боже, мне необходим отпуск. Тот, в котором я отправлюсь куда-нибудь в экзотическое, тёплое и пляжное место. Куда-нибудь вдали отсюда.

Впрочем, это несбыточная мечта. Особенно сейчас, когда я стажируюсь.

Моя стажировка. От этих слов меня охватывает чувство огромного удовлетворения. Я была молода, разбита и так ранима, но я сбежала, преисполненная решимости добиться чего-то самостоятельно.

Теперь, однако, тень нависла над этой гордостью и достижением. Всё из-за обещания, которое я не сдержала.

Обещание, данное мною вселенной в ту ночь, когда я пережила кошмар наяву.

Выпрямившись в кресле, заставляю себя закончить хоть бы с этим конкретным файлом, прежде чем закончить на ночь. Остальным придётся подождать до понедельника.

Мои пальцы «пляшут» по клавиатуре, когда я отмечаю галочкой в нужном поле для подтверждения того, что тело будет предоставлено для захоронения или кремации, и тут моё внимание привлекает приглушенный голос.

Поворачиваю голову, смотрю через дверной проём своего кабинета прямо на дверь морга, но она закрыта. Наклоняю голову, внимательно прислушиваясь, однако других звуков нет.

«Ха-х. Должно быть, я устала сильнее, чем думала».

Когда я снова сосредотачиваюсь на файле, шёпот вновь достигает моих ушей. Замираю, неподвижно ожидая.

— Роуэн? — зову я.

Никакого ответа.

Вдоль спины тянется беспокойство, когда я опять слышу этот звук. Пол за городом на соревнованиях, так что это не он. Хмурю брови, ибо тут кроме меня, никого другого нет.

Ну то есть… меня и трупов, которые сейчас находятся в холодильнике.

С каждым медленным кропотливым шагом из кабинета приближаюсь к холодильнику. Приглушенный голос становится всё громче по мере моего приближения. Сердце моё хаотично бьётся в груди, отчего я жду, когда оно прорвёт грудную клетку.

Поскольку, как ни крути, голос этот не принадлежит живому дышащему человеку. Знаю это, ибо те, кто ступают в морг, прекрасно осведомлены о кнопке безопасности изнутри холодильника на случай, если они окажутся заперты.

Останавливаюсь у двери холодильника, моя рука нависает над ручкой:

— Ладненько, Джорджия. В лучшем случае Роуэн застрял, и, возможно, запаниковал и позабыл о кнопке. А ты была так сосредоточена, что даже и не услышала, как он вернулся.

Таким образом, я не только воскрешаю мёртвых людей, но и развила в себе привычку разговаривать с самой собой. Суперски. Будто бы я ощущаю себя недостаточно чудной.

Звук голоса проникает сквозь дверь холодильника, и я осознаю, что это вовсе не шёпот. Это громкий голос, который всего-навсего приглушён толстыми изолированными стенами морозильной камеры.

Хватаю скальпель и сжимаю его в руке, хотя я не совсем понимаю: как убить то, что уже мертво. Как это вообще работает?

Медленно выдыхаю, пытаясь успокоить себя, и тут же терплю поражение:

— Я справлюсь. Это всего лишь мертвец, пытающийся… привлечь моё внимание. Наверное, сожалеет, что в последний раз ел рыбные тако, и хочет выговориться.

На меня обрушивается жуткий холод, как только я отворяю тяжёлую дверь. Раздаётся громкий и отчаянный женский голос:

— Помоги мне! Помоги мне, умоляю!

Осматриваю помещение и замечаю только два тела, ранее привезённые Роуэном, и до которых я пока не добралась. Женщина и юная девочка. Не хочу лгать и скажу, что уже с ужасом жду понедельника, зная, что мне придётся их осматривать — особенно, девочку.

— Помоги мне, умоляю! — голос женщины рикошетом отражается от стальных стен. — Умоляю!

— Я здесь. — Заставляю свои ноги приблизиться поближе к большому мешку для трупа, не выпуская из руки скальпель. Меня пробирает невольная дрожь в знак протеста от температуры. Встав сбоку, я дрожащей рукой расстёгиваю молнию.

Белёсые глаза моргают, глядя на меня, и я отшатываюсь:

— Дерьмо!

— Умоляю помоги! — Голос её становится ещё громче от настойчивости. У неё одно пулевое отверстие посредине лба, её белокурые волосы в крови.

Расстёгиваю молнию чуть ниже её подбородка.

— С чем Вам, — мои зубы начали стучать, — т-т-требуется помощь?

— Это сотворили Скорпионы! — кричит она. — Ты должна сообщить Бронсону!

Подтверждено. С мёртвыми чертовски сложно разговаривать. Подпрыгиваю на месте, пытаясь не дать крови застыть в жилах:

— Но разве не Бронсон главарь Скорпионов?

— Умоляю, помоги мне! — Её волнение ещё больше нарастает, грудь её вздымается под материалом мешка для трупов. — Скорпионы сотворили это! Ты должна сообщить Бронсону!

— Хорошо, — поспешно соглашаюсь, — я сообщу ему.

— Пообещай мне! — выкрикивает она своё требование.

Пячусь назад и бормочу:

— Боже правый! Я и не знала, что покойники могут быть такими требовательными.

Затем добавляю более убедительным голосом:

— Обещаю.

Мутные глаза изучают мои черты, прежде чем выражение её лица расслабляется, и она успокаивается. Слабый шёпот срывается с её губ:

— Спасибо, Джорджия.

Кровь стынет в жилах — к этому моменту и в переносном, и почти в прямом смыслах, — когда я смотрю на мёртвую женщину, которая наконец-то замолкла.

Срань господня, срань господня. Сердце бушует в груди, когда я столкнулась с осознанием: моё проклятие преобразовывается.

Мёртвые инициируют контакт, а не наоборот.

Жду ещё немного, прежде чем расстегнуть молнию на мешке, чтобы получше её осмотреть. Никаких видимых повреждений не видно, не считая единственного пулевого отверстия в голове. Фирменный стиль.

Признаю, тщательно я её не осматривала и досье не читала, однако есть ощущение, что это единственное полученное ею ранение.

Мой взор снова устремляется на её лицо, но причина не в пулевом ранении. Дело в крошечных линиях, расходящихся от внешних уголков глаз, и тех, что очерчивают её рот. Мимические морщины. Линии улыбки. Она была счастливой женщиной, настолько, что радость её оставила своё долговечное клеймо на лице.

Но сейчас, вот она, здесь, в этом морге, выражение её лица пустое. И всё же эти морщинки красноречивее всяких слов. Они повествуют свою собственную историю, и непонятно почему, но у меня под ложечкой всё сжимается от тоски по тому, что могло бы быть. Не только с ней, но и со мной, если бы у меня была такая мама, как она.

Отмахиваюсь от этого случайного соображения, мысленно отгоняя фрагменты своего прошлого. Дрожащими пальцами застёгиваю молнию на мешке.

Переместившись к более маленькому мешку для трупа рядом с женщиной, которая только что говорила со мной, я собираю всю силу воли и берусь за молнию и расстёгиваю. Ужас охватывает меня, когда я предполагаю, что обнаружу.

«Пожалуйста, ошибись; пожалуйста, ошибись».

Я не ошибаюсь. Как только расстёгиваю, взору предстаёт миловидное лицо, изуродованное единственным пулевым отверстием в середине лба. Её светлые волос окровавлены; зажмуриваю глаза, желая, чтобы это был кошмар, после которого я смогу проснуться.

Зачем кому-то так делать? Как они смогли застрелить мать и ребёнка?

Разглядываю юные девичьи черты лица, и моё сердце разрывается при мысли о том, что она упустит в своей жизни: как её мама, та, у которой мимические морщины и «линии улыбки», не сможет увидеть дочь, принимающую школьную награду или наряжающейся, чтобы пойти на свои первые школьные танцы.

Я заморгала, борясь с чувством жжения в глазах. Что, чёрт возьми, со мной происходит? Я прежде никогда не давала волю чувствам из-за тел.

«Они также никогда не оживали и не просили, — нет, требовали — чего-то от тебя».

Второпях застёгиваю мешок девочки, — пальцы и кончик носа уже онемели, — и делаю несколько шагов назад. Когда я приближаюсь к двери, мои глаза по-прежнему прикованы к двум мешкам с телами.

«Это сотворили Скорпионы!» — так сказала женщина. Она также сказала, чтобы я сообщила Бронсону.

Во всём происходящем нет никакого смысла.

Он сказал мне — прямо предостерёг — не возвращаться в его «сферу влияния». Что же делать? Я только что дала обещание мёртвой женщине.

Я выскочила из холодильника, позволив двери захлопнуться за мной. Слегка подпрыгивая на месте, потираю ладонями руки вверх и вниз, пытаясь улучшить кровообращение и «разморозиться».

Зубы перестают стучать и дрожь, наконец, ослабевает, но произошедший только что тревожный эпизод, похож на плохое предзнаменование.

— Твою мать, — бормочу я себе под нос.

Я единожды нарушила клятву, данную вселенной. Наверное, это само по себе свершение, что я так долго сдерживала её.

Но теперь, думаю, ничто не заставит меня нарушить обещание, данное этой матери.

По-видимому, в последнее время я разбрасываюсь обещаниями. Сначала — мальчику, и теперь этой женщине.

Допускаю, что если человек решает отказаться от обещания, данному вселенной, то лучше бы «сыграть по-крупному или никак».

Думаю, можно с уверенностью заявить: играть я буду по-крупному. Действительно «по-крупному».

Вам свойственно самоуничтожение.

— Терминатор два: судный день.

ГЛАВА ТРИНАДЦАТАЯ

ДЖОРДЖИЯ

Суббота, позднее утро¹⁰

«Пункт назначения расположен в двух десятых мили впереди справа».

Вместо того чтобы следовать инструкциям приложения, я паркуюсь, выравнивая машину параллельно обочине, и останавливаюсь. Дважды проверив записанный адрес, заглядываю в приложение на телефоне, отображающее направление движения:

— Вы, блядь, должно быть, разыгрываете меня.

Поворачиваюсь, чтобы выглянуть в пассажирское окно; на кирпичной стене, окружающей это частное поселение, установлена табличка:

«НЕПРОШЕННЫМ ГОСТЯМ ОСТЕРЕГАТЬСЯ:

Этот район охраняется Скорпионами».

Провожу языком по передним зубам:

— Суперски. Просто. Суперски.

Будто огороженный вход, мимо которого я только что проехала, недостаточно пугающий.

В зеркале заднего вида я смотрю, как машина подъезжает к выезду и ворота автоматические открываются. Впрочем, ворота на въездной дорожке оборудованы кнопочной панелью.

Дерьмо. Я всерьёз не продумала всё как следует.

Думала, что, как минимум, переведу дух и, осмелюсь ступить на территорию Скорпионов, направляясь в закусочную, как в прошлую субботу. Но не-е-е-ет. Сегодня я допущу два промаха — то есть, если вообще доберусь до закусочной.