По ту сторону тьмы

Вдоль вымощенной дорожки у входа есть небольшая тропинка, заходящая дальше небольшой хозяйственной постройки. Уверена: в этой постройке есть большой представительный дядька, готовый наброситься с кулаками на любого, кто попытается сюда вторгнуться.

Вот только теоретически вторгаться я не собираюсь. Я всего лишь вестница, верно?

Верно. Да, так и есть. Просто выполню задание и отправлюсь в «счастливый путь», прежде чем кто-то заметит.

«Скажите моей маме, чтобы она заглянула в мою синюю папку».

Заставляю себя выйти из машины.

— Ладно, малыш. Надеюсь, ты понимаешь, что я рискую жизнью ради твоей этой папки.

В довершение всех бед, теперь я разговариваю вслух с умершим, которого даже физически здесь нет. Замечательно. Похоже, с каждым днём я всё больше скатываюсь в категорию «полные и безоговорочные психопатки».

Нажимаю кнопку на брелоке, дабы убедиться, что машина заперта, так как это местечко нервирует меня. И признаю, из уст человек, недавно взаимодействовавшего с мертвецами, это звучит странно. Но всё же…

Вновь чувствую на себе взгляд, и мурашки покрывают каждый дюйм моей кожи. Мне стоит огромных усилий удержаться от того, чтобы не потереть руки, но я упорно отказываюсь дать понять, что кто бы там ни был, достаёт меня.

Осторожно ступая по небольшой тропинке, ведущей в ограждённое поселение, я жду громкого мужского голоса, разразившегося требованиями, чтобы я убралась.

Однако ничего не было.

С телефоном, в котором инструкции, в одной руке, я чертовски надеюсь, что чернила для печати на записке, которую я настрочила, не будут размазаны моей потной ладонью.

Без каких-либо затруднений замечаю впереди дом, адрес которого чётко указан на почтовом ящике в конце подъездной дорожки.

Меня охватывает нервное возбуждение, когда я ступаю по тротуару и останавливаюсь у дома, расположенного напротив дома Деметрия. От волнения я замираю на месте, как будто интуитивно знаю: что-то вот-вот случится.

Отвернувшись от дома Деметрия, я осматриваю другой, расположенный через дорогу от его. На переднем дворе установлена табличка «продаётся».

— Просто сделай это, — строго шепчу я себе. — Перейди дорогу и положи записку в почтовый ящик.

Я уже собираюсь это сделать, когда слышу:

— Доброе утро.

От испуга я подпрыгиваю.

Женщина лет так на двадцать старше меня стоит возле одной из машин, припаркованных на соседней подъездной дорожке. Разумеется, я даже не услышала, как она вышла из дома.

Она одета в тёмные брюки в сочетании с бледно-розовой блузкой и туфлях в тон.

— Ох-х, мне нравятся эти туфли. — Эти слова вырываются, прежде чем я осознаю.

В её выражении тела таится толика подозрения, но она вежливо улыбается.

— Спасибо. — Она колеблется, прежде чем добавить: — Люблю всё розовое.

— И я тоже. Увы, как видите, — указываю на свои волосы, — мне не дарована возможность облачаться в розовый ансамбль.

Ещё одна вежливая улыбка расцветает на её губах, прежде чем она склоняет голову набок:

— Могу я Вам чем-то помочь?

…и бросает беглый взгляд на дом позади меня.

Пытаюсь придумать причину, чтобы развеять её подозрения. Ну же, Джорджия. Ты же умна. Что же привело меня сюда…

Проследив за её взглядом, я обратила внимание на табличку «продаётся». Вместо логотипа общеизвестной риэлтерской компании на ней написано: «Недвижимость SFH¹¹».

Когда я пристальнее всматриваюсь, вижу надпись мелким шрифтом: «Scorpion Florida Homes Real Estate».

Святые угодники. Они действительно здесь всем заведуют.

— Вообще-то я хочу купить дом, — «срань господня, срань господня, срань господня. Что ты творишь, Джорджия?», — однако я обеспокоена репутацией района. Лишь по причине того, что до меня дошли слухи, будто Скорпионы опасны…

Женщина гримасничает, окидывая взглядом соседние дома. Ответ её сдержанный, и создаётся впечатление, что она скорее размышляет вслух, нежели отвечает.

— Банды делают для этого места больше, чем полиция когда-либо сможет. — Она замолкает и отводит взгляд, как будто сожалеет о том, что разгласила эту информацию.

Её ответ сбивает меня с толку:

— Что Вы имеете в виду?

Если до этого мне казалось, что она относится ко мне с подозрением, то теперь это ничто в сравнении с настоящим временем:

— Как, говорите, Вы узнали об этом объявлении о продаже дома?

Я и не знала. Но я, по крайней мере, достаточно благоразумна, чтобы не озвучивать это вслух. Она хитрая, однако я намерена не вестись на это.

— Просто колесила по окрестностям и решила посмотреть несколько домов без агента.

— Ага-а.

Дерьмо. Она на это не купилась. Но, прежде чем она успевает прочесть мне нотацию, затянутая сеткой дверь её дома распахивается, и высокий парень студенческого возраста окликает её:

— Mamá!¹² Нужна твоя помощь! — В его голосе слышится любовь; черты лица и смуглая кожа напоминают мамины. Придерживая ногой приоткрытую дверь, он держит край галстука и робко улыбается. — Всё ещё не могу сделать его идеальным, как у тебя.

— Иду-иду. Мне просто нужно было взять свой свитер из машины. — Она лезет внутрь машины, чтобы взять предмет одежды, перед тем как захлопнуть дверь.

Нерешительно взглянув в мою сторону, она направляется к дому.

— Тебе следует попрактиковаться в завязывании галстуков, поскольку меня всегда рядом не будет, знаешь ли? — говорит она своему сыну. В её голосе много любви и юмора.

— Конечно, будешь. — Его улыбка становится шире, как только она подходит к двери, и он открывает её шире, чтобы она могла пройти. — Тебе придётся жить вечность, чтобы держать меня в узде. — Она шлёпает его, и он смеётся, пока дверь постепенно не закрывается с тихим щелчком.

Когда она приостанавливается, словно раздумывая, не обернуться ли, я резко разворачиваюсь в сторону дома, выставленного на продажу. Пристально глядя на дом, пытаюсь создать видимость заинтересованности в нём.

— Прошу, просто забудьте, — шепчу я, — забудьте обо мне.

Выжидаю некоторое время, на всякий случай, прежде чем, для убедительности, быстро сфотографировать дом.

Переходя дорогу, делаю вид, будто пытаюсь получше рассмотреть дом, и возвращаюсь в самый конец подъездной дорожки Деметрия через улицу, рядом с почтовым ящиком.

Украдкой осматриваю окрестность, чтобы убедиться, что никто не выглядывает из входной двери и окна дома, в который только что вошла женщина. Проделываю то же самое и с домом Деметрия, прежде чем второпях сунуть записку в почтовый ящик, дабы мать мальчика нашла её. Затем я принуждаю себя небрежно выйти за главные ворота.

И только когда я благополучно оказываюсь в машине, — и тут же убеждаюсь, что на пассажирском сиденье никого нет, — я облегчённо вздыхаю.

Однако это кратковременно: мне нужно сделать ещё одну остановку в этом районе, перед моим привычным субботним продуктовым шоппингом. И даже многообещающий потрясный бекон и кофе из закусочной не в силах подавить мою нервозность.

Какова вероятность того, что Бронсон будет менее склонен к проявлению агрессии по отношению ко мне в месте, где подают восхитительную еду?

Надеюсь, перевес будет в мою пользу. В смысле, если придётся выбрать последнюю трапезу, прежде чем он меня прикончит, я была бы не прочь, чтобы это был божественно хрустящий бекон и то волшебное, что было заключено в том удивительном хлебе, названным официанткой «тостада кубана».

Прилагаю все усилия, чтобы наскрести храбрость, так как, честно говоря, я делаю это только ради них — ради Лайлы и Кары, матери и дочери в моём морге. И если Бронсон за это убьёт меня, во всяком случае, я буду знать: на то была веская причина.

Моя смерть ни на кого не повлияет. Но Лайла и Кара… Мать, которая поставит себе цель посмертно проинформировать — это та, чью смерть наверняка будут многие оплакивать. Та, которая, вероятнее всего, свернула горы, чтобы обеспечить своего ребёнка.

Чёрт, она, вероятно, была из тех мам, которые устраивают «спа-дни» или провозглашают «девчачьи посиделки» со своей дочерью. Они бы хихикали над кем-то или чем-то, Кара бы признавалась во влюблённости, а Лайла бы слушала и напоминала, что она заслуживает только самого лучшего парня на всём свете.

Моргаю от внезапного жжения в глазах. Вот она я, ведущая себя смехотворно из-за того, чего у меня никогда не было и не будет. Бесполезно оплакивать нечто подобное. Я лучше знаю.

Но если последние две недели могут служить хоть каким-то показателем, тогда у меня чудовищная тенденция, когда дело доходит до «знать лучше»… и делать всё наоборот.

ГЛАВА ЧЕТЫРНАДЦАТАЯ

БРОНСОН

Капли крови и слюны запятнали пластик, покрывающий бетонный пол, и я не в состоянии пробудить в себе ни капли жалости к ублюдку, сгорбившемуся на металлическом стуле.

— Ты, блядь, мог бы предвидеть это, — выдавливаю слова сквозь стиснутые зубы, пока смотрю на кусок говна, чьему телу мало досталось, чтобы мне пришлось по вкусу.

Оно даже не угодит мне, после того как я прострелю его мозги. Не после того говна, что он провернул.

— Ты думал, что умён, — глумлюсь я. — Думал, что сможешь это провернуть, мм? — Ни на секунду не отвожу от него взгляда. — Ты забыл, что я заправляю этим шоу. Правлю в этом месте.

Его глаза опухли и были почти закрыты, но, когда я достаю пистолет, страх в них ни с чем не спутать. Пялясь в ствол, он знает, что последует.

Нажимаю на курок, игнорируя жалящий протест, сказывающийся от окровавленных костяшек пальцев. В одночасье жизнь покидает его, его жалкие мозги разлетаются по стене позади.

Опустив пистолет, я смотрю на уёбка, желая, чтобы это принесло удовлетворение. Желая, что избиение заставило его сожалеть о своих деяниях, о своём коварстве. Ёбанный предатель. Больше всего я желал, чтобы устранения его было достаточным.

Однако это не так. Я всего лишь избавил мир от одной ебучей пустой траты кожного покрова. Это не отменяет нанесённого им ущерба.

Посмотрев на свою одежду, я стискиваю зубы при виде крови и хрен пойми, чего ещё. Поворачиваюсь к Дэниелу:

— Мне нужно переодеться, прежде чем мы отправимся в путь.

Он вздёргивает подбородок в молчаливом приказе мужчинам, и они приступают к действию. Глаза Дэниела, убийственно угрюмые, встречаются с моими:

— Мы проследим, чтобы всё было убрано.

Киваю и направляюсь к двери, крикнув через плечо:

— Будь готов через двадцать минут.

Когда выхожу на улицу, я вдыхаю флоридский влажный воздух. Несмотря на ярко светящее солнце, которое практически опаляет мою кожу, мне кажется, надо мною нависла чёрная туча.

Всякий может властвовать над другими. Истинное испытание — изо дня в день доказывать, что ты для этой работы подходишь лучше всех.

Не буду лгать и говорить, что это дерьмо зачастую не тяготит меня. Так и есть. Но я не доверю эту работу кому-либо ещё. Быть здесь ради этих людей. Защитить созданное мною наследие.

Голос бабули вспыхивает в сознании, когда я вспоминаю то, что она неоднократно говорила: «вот бы ты нашёл женщину, с силой воли, чтобы быть рядом с тобою; чтобы выстояла с тобой и сняла часть тяжкой ноши с твоих плеч».

Когда ухожу со склада, я пытаюсь стряхнуть с себя изнеможении, грозящее овладеть мною. На это времени нет.

Потянувшись к дверце машины, открываю её с большей, чем требуется, силой. Отчего-то мысли всё ещё зациклены на словах бабули.

Даже если бы я нашёл женщину с твёрдым характером, способную постоять за себя, у меня, как правило, иссякает доверие. Тем более, каждая женщина, с которой я сталкивался, была сама по себе.

Они хотели объявить, что переспали с Бронсоном Кортесом, главарём банды из Палм-Коува. С мужчиной, за которым тянется штабель трупов.

Иногда думаю, каково было бы, не будь у меня только это наследие. Каково было бы, будь я счастливчиком, нашедшим хорошую женщину. Но я не позволяю себе увлечься.

Так как я в курсе: этого я никогда не узнаю.

ГЛАВА ПЯТНАДЦАТАЯ

ДЖОРДЖИЯ

Когда заезжаю на парковку у закусочной, я держу машину на холостом ходу и осматриваюсь по сторонам.

Почему в прекрасную солнечную субботу парковка почти пуста? Озадаченно смотрю на время. Половина двенадцатого утра. Почему это место не переполнено? Должно быть, я что-то упускаю. Конечно, время близилось к обеду, чем к завтраку, но всё же… С трудом верится, что их обеденное меню не такое вкусное, как завтраки, которые они подают весь день.

Низ живота тянет от беспокойства, когда я вновь окидываю взглядом вход. Мигающая вывеска «Открыто» включена. Через окна замечаю пожилую официантку, которая обслуживала меня в прошлый раз. Похоже, она была единственной на дежурстве.

Дерьмо. Я не могу рискнуть и уйти, упустив появление Бронсона. Я в долгу перед Лайлой и Карой.

Тяжело вздохнув, я выключаю зажигание и выхожу из машины, перекинув сумочку через плечо. По необъяснимой причине кажется будто каждый мой шаг к закусочной отслеживается. Когда бросаю взгляд на дорогу, я никого не замечаю. Крошечные уколы осознания покрывают тело.

Когда я открываю дверь закусочной, крошечный колокольчик над ней звякает, оповещая о посетителе. Я вхожу внутрь, и глаза официантки тут же встречаются с моими. Она слегка приподнимает бровь, как бы беззвучно произнеся: «Опять вернулась, мм?»

У стойки все стулья свободны, и только один столик в дальнем углу занят. За ним сидят четверо мужчин в комбинезонах, у каждого из которых над правым карманом вышит «Гараж Эммита». Выглядят они подавленно, тихо переговариваясь между собой и заканчивая трапезу.

Набравшись храбрости, я подхожу и опускаюсь на тот же стул, на котором сидела в прошлую субботу. Кладу свою сумочку на пустой стул справа от меня, как раз, когда официантка прекращает уборку и подходит ко мне.

Её глаза критически оценивают меня, когда она останавливается передо мной. Она скрещивает руки, поджимая губы.

— Его сегодня не будет.

— Ох, — «ну, дерьмово».

— Выглядишь разочарованной. — Она смотрит на меня с подозрением.

Медлю с ответом. Разочарована ли я? Да, но только потому, что мне нужно поговорить с Бронсоном касательно матери и дочери. Вот и всё.

Я нисколько не увлечена им. Нет.

— Я просто… хотела поговорить с ним кое о чём.

— Ага-а… — Её знающий тон царапает мне кожу.

— Воу-воу, так, погодите, — поднимаю руки, произнесённые мною слова — категоричные и поспешные, — когда я говорю «поговорить», я действительно имею это в виду. Другие женщины может и вешаются на него, но это не про меня. Вдобавок, думаю, предельно ясно, что Бронсон не из тех парней, которые…

Захлопываю рот прежде, чем успеваю облечь в слова остальную часть своей мысли. К чёрту мой словесный понос.

— Не из тех парней, которые…? — Любопытство отражается на её лице, отгоняя толику её подозрения.

Вздохнув, решаюсь просто это сказать:

— Вы, очевидно, видели этого мужчину. Он… — я махнула рукой, как будто это само по себе проиллюстрирует «адски горяч», — а я, очевидно, просто я, — отшучиваюсь, пытаясь сгладить неловкость, но звучит лишь неуклюже и натянуто.

Останавливаюсь ли я на этом? Нет. Отнюдь нет. Мой словесный понос продолжается.

— Поскольку, знаете, я скучная и неброская, у меня практически нет друзей, так как работаю я в морге. Живу в окружении мертвецов и, признаться честно, с ними гораздо легче иметь дело, чем с большинством живых дышащих людей. — Когда я наконец замолкаю, чтобы перевести дух, она смотрит на меня, будто бы я уникальное создание полное странностей, только что обнаруженное ею.

Кем я, вероятно, и являюсь. С глубоким вздохом мои плечи опускаются, и я смотрю на свои руки, словно в них хранятся тайны мира. Почему я такая странная?

Наконец, она наклоняет голову в сторону.

— Как насчёт того, чтобы приготовить тебе наш фирменный завтрак? Немного торрихаса должен помочь.

Я вскидываю голову с трудом удерживаясь от того, чтобы удивлённо не уставиться на неё. Ладненько. Этого я совсем не ожидала от неё услышать. Но она смотрит на меня взглядом, лишённого настороженности; взглядом, в котором больше материнской заботы.

— Звучит здорово, спасибо. — Хотя я без понятия, что, чёрт возьми, такое торрихас. Но, эй, в прошлый раз, когда я здесь ела, всё на вкус было неземным.

Она улыбается, и я осознаю: это первый раз, когда я удостаиваюсь искренней улыбки от неё. Её лицо озаряется, в уголках глаз появляются морщинки, и я лишь могу сказать одно: обалдеть. Она в мгновение ока превратилась из хорошенькой в красавицу.

Не спрашивая, она берёт чистую кофейную чашку и немного наливает мне.

— Твоя еда будет готова через пару минут.

— Спасибо.

Она поспешно уходит, скрываясь на кухне. Мне остаётся только гадать: что за чертовщина только что произошла. Как будто кто-то щёлкнул выключателем, и она вдруг стала спокойно относиться к моему присутствию.

Странно-то как.

Мужчины в комбинезонах поднимаются со своих мест и громко прощаются. Официантка выходит из подсобки и машет им рукой.

Один из мужчин говорит:

— Когда увидите Бронсона, скажите ему, что мы почти закончили…

Если бы я не наблюдала за ней, то пропустила бы суровый взгляд, которым она одарила мужчину. Или то, как её глаза скользнули по мне, прежде чем устремиться на мужчину в молчаливом «заткнись».

— Эм, в любом случае, увидимся позже, Анхела. — Он произносит «дж» в её имени, как «х»¹³, прежде чем двинуться к выходу и поплестись за остальными.

Как только мужчины уходят, в закусочной воцаряется тишина, которую нарушает дзинь колокольчика из кухни.

Официантка — Анхела — ставит передо мной большую тарелку с чем-то, что выглядит и пахнет просто восхитительно.

— Торрихас, — объясняет она, — наша кубинская версия французского тоста. Обычно мы подаём его холодным, но многим моим клиентам оно больше нравится тёплым с сиропом.

Разворачиваю салфетку с серебряными приборами.

— Уверена, что будет восхитительно.

Её губы украшает довольная улыбка, и она доливает мне кофе, прежде чем оставить меня пробовать первый кусочек.

Святые угодники!.. Мои вкусовые рецепторы ликуют, и я почти уверена, что ангелы воспевают «Аллилуйя». Блюдо это превосходит обычные французские тосты в любой день недели.

Я была застигнута врасплох, будучи увлечённой смакованием каждого кусочка, когда Анхела садится на стул рядом со мной. Изумлённо смотрю на неё, но она лишь улыбается и опирается руками о стойку.

— Рада, что тебе понравилось.

— «Понравилось» — мягко сказано, — делаю глоток кофе и смотрю на свой завтрак. — Точнее будет сказать «полюбилось».

Она посмеивается, прежде чем успокоиться.

— Расскажи мне о своей работе. Тебе нравится?

Я пытаюсь понять причину её внезапного проявления интереса, причину изменения её отношения ко мне, но потом решаю: меня это не волнует. Я предоставлю себе возможность немного потворствовать женщине, в которой больше материнских чувств и искреннего интереса, в сравнении с тем, что я когда-либо получала.

Единственная проблема заключается в том, что в моём сердце остриё копья бесплодного, всё ещё не изжитого до конца, сожаления о том, что я не вытянула короткую соломинку, когда дело касалось матерей.

Я решаю ответить правдиво, поскольку сомневаюсь, что у меня появится повод вернуться в это место. Мало того, я могу не дожить до завтрашнего дня, если Бронсон выяснит, что я рискнула сюда вернуться.

А я не сомневаюсь: он выяснит.

— Знаю, это покажется странным или отвратительным, однако я люблю свою работу. — Вилкой макаю маленький кусочек торрихаса в сироп, но не подношу к губам. Мои губы кривятся в уничижительном намёке на улыбку. — Я всегда была изгоем. Я просто… никогда не вписываюсь, — осознаю, насколько угрюмо это прозвучало, потому поспешно добавляю: — Я имею в виду, что мне, в целом, лучше работается в одиночестве, — ухмыляюсь, пытаясь придать своему признанию некоторое легкомыслие. — А мертвецы не склонны много сетовать.

«До недавних пор». Не придаю значения этому шёпоту на задворках сознания и откусываю ещё кусочек.

— Уверена, доктор Дженсен ценит, что у него есть надёжный человек, который займёт его место, когда он выйдет на пенсию.

Я поперхнулась, в отчаянии потянувшись за кофе. Когда я, наконец, прихожу в себя, я перевожу взгляд на неё и вижу, что она невозмутимо смотрит на меня.

— Вы… знакомы с доктором Дженсеном?

— Разумеется. Я хорошо знакома с Гарольдом и его семьёй.

Думаю, мой вопрос был несколько глуповатым, поскольку семья Дженсенов веками является главными на территории Джексонвилля. Роскошный парк и даже улица, расположенные в центре города, носят его фамилию.

— Ты ранее упоминала, что у тебя нет друзей.

Дерьмо. Она точно нисколько не пытается подсластить пилюлю. Жар заливает мои щёки, и я концентрируюсь на своей уже пустой кофейной чашке.

— Вы это уловили, да?

Улыбка подчёркивает её голос.

— Да, — после короткой паузы она тихо задаёт вопрос: — Почему?

Дерьмо. Можно ли это объяснить без подробных описаний неразберихи, которой была моя жизнь? И не говоря о том, что недавние события доказали: я приняла верное решение, изолировав себя?

— Пожалуй, можно сказать, что это началось, когда я была мелкой. Я всегда отличалась от других, и даже тогда, мне было об этом известно — до того, как это было озвучено другими, — во мне бурлит горечь, смешиваясь с болью, которая вряд ли когда-то утихнет. — Я поняла, что я была единственной, на кого я могла — могу — положиться. В последний раз, когда я действительно открылась кому-то, был… — ищу приемлемый способ описать это. Пагубным. Мучительно болезненным. — …разочаровывающим, — вот и всё что я могу сказать, не выдавая слишком многого.

— Анхела! — из кухни доносится голос повара; его акцент соответствует её. — Пора прибраться и уйти.

— Буду готова с минуты на минуту, — восклицает она.

Я гримасничаю и поспешно произношу:

— Ох, мне так жаль, что я задержала вас с закрытием.

— Ерунда. Ты не знала, что сегодня мы закрываемся раньше обычного. — Она соскальзывает со стула, и я понимаю, что она не положила на стойку счёт.

— Сколько я Вам должна? — роюсь в сумочке в поисках кошелька, когда выпадает список продуктов. Хватаю его, прежде чем он упадёт на пол. Зажав его между пальцами, я открываю свой кошелёк и выжидающе перевожу на неё взгляд, но натыкаюсь на то, как она смотрит на список.

— Закупаешься продуктами?

Моргаю, услышав случайный вопрос.

— Да. Обычно по субботам.

Она подходит ближе и без спроса выхватывает у меня список. Тщательно изучив его, она возвращает его мне.

— Ты должна сходить на фермерский рынок у набережной. Там, где река Сент-Джонс впадает в озеро Акоста. Там есть мужчина, Эдвард, у него лучшие мясные продукты. И там же у других ты найдёшь продукты свежее, чем в любом супермаркете. И чудесные свежие цветы.

С трудом улавливаю сказанное ею, так как умом я застряла на том факте, что она только что предложила мне сходить на рынок у озера Акоста и реки Сент-Джонс.

Который тоже находится на территории Скорпионов. Так что… да. Полагаю, сегодня у меня уже есть промахи. Как говорится: «сыграй по-крупному или никак», верно?

Хотя, давайте начистоту. Кем бы те, кто утверждал это, чёрт подери, ни были, готова поспорить, они никогда не пересекались с главарём банды, который, скорее всего, заживо их похоронит.

— И ты должна попробовать пастелитос¹⁴ у женщины, у которой светло-розовая палатка, — продолжает говорить Анхела, не замечая моего внутреннего смятения. Наморщив лоб, она щёлкает пальцами, пытаясь вспомнить имя женщины. — Ay, mio¹⁵. Проклятье, я забыла её имя. Мой разум уже не такой, каким был прежде, — печально улыбается она, — но ты найдёшь её. У неё свежая выпечка и всё просто восхитительное.

Мои слова нерешительно вырываются:

— Не уверена, что мне там будут рады.

«Особенно если учесть, что один мой знакомый — главарь банды — предупредил меня, чтобы впредь ноги моей здесь не было».

Проблеск решительности смешивается с чем-то ещё, что я не в состоянии разгадать, и она упрямо вздёргивает подбородок.

— О нём не волнуйся. Я об этом позабочусь.

Так или иначе это не придаёт мне уверенности относительно похода туда, но Анхела прогоняет меня, лёгонько прикасаясь к моей спине.

— А теперь иди, пока они не распродали всё хорошее.

Когда она подталкивает меня к двери, я бормочу:

— Но я Вам не заплатила.

Я всё ещё держу в руке кошелёк и достаю десятидолларовую купюру. Когда я ей протягиваю деньги, она отмахивается от меня и практически выталкивает меня за дверь.

Как только я оказываюсь снаружи, она улыбается и говорит:

— Наслаждайся покупками, Джорджия, — закрыв за мной дверь, она скрывается с виду.

Оставив меня здесь стоять, ошарашенную происходящим, потому что такого развития событий я совсем не ожидала.

И лишь на полпути к рынку, мои пальцы сжимаются на руле, каждая мышца в моём теле напрягается, я осознаю, что она сказала.

«Наслаждайся покупками, Джорджия».

Я ни разу не называла ей своего имени.

ГЛАВА ШЕСТНАДЦАТАЯ

БРОНСОН

Я подхожу к церковному алтарю, и священник поспешно отходит в противоположную сторону. Мужчина дрожит как осиновый лист, словно ожидая, что в любой момент его могут застрелить.

Возможно, он нервничает из-за моей репутации — что вполне объяснимо. Возможно, он не знает: беспричинно я не убиваю.

Однако если он нервничает, поскольку знает, что я ни хрена не вожусь с мужчинами, жестоко обращающихся с детьми, то его опасение оправдано. Особенно учитывая, что по этой самой причине, в его церкви недавно отлучили херову кучу священнослужителей.

Ага… если он из-за этого обоссывается в штаны, то пускай. Когда всё это закончится, я поподробнее изучу его прошлое.

Окидываю мужчину в рясе суровым взглядом, чтобы донести это, и он делает крестное знамение, как будто я ебучий антихрист.

Блядь. Если бы мужик имел хоть малейшее представление о количестве крови на моих руках, и его опасения не были основаны только на местных сплетнях, он бы в жизни добровольно не вызвался говорить сегодня. Во всяком случае, не в присутствии моих людей и меня. Но сейчас тот самый священник, который когда-то крестил Лайлу, настоял на том, чтобы вести службу празднования их жизни¹⁶.

Опираясь рукой о деревянную кафедру¹⁷, я настраиваю микрофон, чтобы он соответствовал моему росту. Мой взгляд цепляется за окровавленные струпья, покрывающие костяшки пальцев. Подобное в моём мире является знаком почёта. Служит знаком того, что я принимаю такое дерьмо близко к сердцу, как только оно затрагивает моих людей.

Пользуюсь моментом, чтобы окинуть взглядом людей, теснящихся на скамьях, и остальных, стоящих вдоль задней и боковых стен. Так много наших, пришедших сюда — даже те, кто не знал их хорошо.

— Не буду долго разглагольствовать, так как Кара не хотела бы, чтобы это походило на церковную службу. Она всегда ждала, когда я заплачу ей четвертаки после того, как подсчитывала, сколько раз я проверяю свой телефон из-за дел Скорпионов.

Аудитория разразилась хихиканьем и несколькими сдавленными смешками. Они замолкают, прежде чем я продолжаю:

— У Лайлы и Кары были завидные взаимоотношения, которые у многих матерей и дочерей никогда не бывают.

Мою грудь пронзает внезапная боль.

— По одному взгляду на них, можно было понять, как сильно они любят друг друга. Они были как две горошины в стручке¹⁸. Добрые. Великодушные. Просто хорошие люди, — делаю паузу, и несколько едва сдерживаемых всхлипов отдаются эхом. — Их обеих будет очень не хватать. — Я жду, изучая все лица перед собою. — Прямо здесь, перед всеми вами, я клянусь, — рукой указываю на людей, смотрящих на меня, — что тот, кто сотворил это с Лайлой и Карой, поплатится.

Позволяю паузе повиснуть в воздухе, понимая, что эту мысль нужно донести до них; чтобы все они поверили, чтобы убедиться — никаких сомнений не оставалось. Так как, если они примут мои слова близко к сердцу, они не будут охвачены сомнениями или верой в любой сраный слух, распространяющийся кругом.

Мой взгляд ненадолго встречается со взглядом Дэниела, стоящего в сторонке, и он кивает. Его непрерывный осмотр переполненной церкви, вместе с другими моими людьми, является гарантией того, что каждый возможный вход контролируется на случай, если эти членоголовые Последователи решат заглянуть.

Голос мой, может и приглушен, но он, блядь, полон зловещего обещания:

— И попомните мои слова: они поплатятся. Своими жизнями.

ГЛАВА СЕМНАДЦАТАЯ

ДЖОРДЖИЯ

К тому времени, как я добираюсь до фермерского рынка, работа там идёт полным ходом, и многие продавцы распродали всевозможные товары. При виде пустых мест на прилавках, я радуюсь за продавцов, хоть и жалею, что не смогла приехать пораньше.

Многие люди бросали на меня любопытные взгляды, словно задаваясь вопросом, откуда я взялась, и, если честно, я их понимаю. Я бы никогда не узнала об этом рынке, если бы не Анхела — официантка. Впрочем, обычно я не стремлюсь приближаться к районам, где орудуют банды.

Если судить по логотипу виниловой вывеске у главного входа в рынок, он расположен вдоль берега реки Сент-Джонс, и, однозначно, относится к территории Скорпионов. Но место чистое: ни единого клочка мусора нигде не видно, и люди радостно слоняются вокруг, общаясь с продавцами, как будто все они хорошо знакомы.

— Добрый день, — мужчина средних лет стоит под небольшой палаткой, продавая красивые букеты свежих цветов. Его тёмно-бронзовая кожа контрастирует с белозубой ухмылкой, которая просто заразительна, и я усмехаюсь в ответ.

— Добрый. У Вас прелестные цветы.

Он взмахивает рукой, указывая на множество букетов.

— Моя мама всегда говорила, что даме не нужно ждать, пока мужчина подарит ей цветы по особому поводу. Она, когда захочет, может их сама купить.

— Но от мужчины очень приятно получить букет.

Его улыбка становится шире и появляется ямочка.

— С этим не поспоришь, — отходя от стола, он подходит ко мне. — Позвольте предложить микс специально для Вас?

— Конечно.

Он внимательно изучает меня, затем бросает быстрый взгляд на вазочки с разнообразными цветами, стебли которых находятся в воде. Спешно подойдя к букету красных и розовых цветов, он отрывает один стебель с тремя прелестными цветками.

— Это — пента¹⁹, и она не только чудесного цвета, но и привлекает нашу бабочку штата²⁰.

— Вау, — я беру у него цветы. — Я даже об этом не знала.

На его лице появляется довольное выражение, прежде чем он бросается к другому букету цветов. Не успел он дойти до них, как суетливо подходит женщина.

— Карлос, ты не видел… — она осекается, увидев меня; её тело напрягается. Когда она смотрит на меня с той же настороженностью, что и Анхела, я едва подавляю вздох. Видимо, сейчас, вероятно, самое время упомянуть имя.

— Мне Анхела предложила заглянуть сюда, когда я была в закусочной. — Я убеждаюсь, что произношу её имя надлежащим образом, с «х» вместо «дж».

Как только я упоминаю это, то вижу, что её настороженность полностью исчезает. Она робко улыбается.

— Ах, храни её Господь. Она так мила, отправляя к нам новых клиентов.

— К тому же красивых, — добавляет Карлос с широкой улыбкой.

Она шлёпает его по руке.

— Перестань флиртовать с барышнями, иначе я променяю тебя. — Её ласковый голос противоречит произнесённым словам.

Карлос кладёт руки на сердце.

— Будто бы кто-то сможет сравниться с моей mi amor.

Она фыркает, но, когда он чмокает её в щёку, её глаза смягчаются от любви. И даже невзирая на его поддразнивания, невозможно не заметить его привязанности к ней. Моё сердце сжимается от зависти при виде того, как эти двое смотрят друг на друга.

Мне хочется, чтобы всё было иначе. Чтобы я была иной. Ведь будь я нормальной, у меня могло бы быть подобное. Мужчина, который настолько любил бы меня, что это было бы заметно по его лицу без единого сказанного им слова.

Я ухожу, купив букетик, собранный Карлосом, и он взял с меня обещание вернуться в следующую субботу.

Только вот они не знают: Бронсон Кортес, вероятно, не позволит мне так долго прожить.

Ещё парочку остановок, и я приобретаю свежие фермерские яйца и различные овощи, а также немного сыра и органическую куриную грудку без костей и кожицы. Последние приобретения я кладу в автохолодильник, который наполнила льдом и сунула в багажник перед выходом из дома. Это мой обычный «побори-флоридскую-жару» метод, во время моего похода за продуктами, поскольку мне не нравится рисковать тем, что мои скоропортящиеся продукты протухнут либо оттают.

Сложив остальные покупки в машину, я направляюсь к набережной со своим «ароматным пастелитос» — нечто слоёное, с начинкой из говядины и сыра. Лучи послеполуденного солнца пляшут по поверхности воды, завлекая меня словно сирена.

Большинство покупателей разбежались, отправившись по своим субботним делам. Думаю, у некоторых их детишек, может быть, игра в софтбол или футбольный матч, а быть может, они планируют сходить на пляж до заката, когда небо заиграет несметным числом красных, оранжевых и жёлтых цветов. Либо, они отправились готовиться к свиданию или девичнику.

Я нахожу деревянную скамью с видом на воду. Когда я отламываю кусочек пастелитос, в памяти вырисовывается воспоминание из прошедших годов, напоминающие мне о пребывании на скамье, похожей на эту, которое навсегда изменило мою жизнь.

***

Сейчас охренительно жарко, и мой цвет волос ничем не помогает. Мне следовало бы тщательнее обдумать в какой цвет перекрасить волосы, однако в ту минуту я была в отчаянии. Единственной моей мыслью была необходимость замаскироваться хоть как-то, на случай, если моя мать отправит людей на мои поиски. Использованная мною чёрная краска справилась с этой задачей.

Теперь же я жалею об этом так же, как тогда, как съела дешёвый хот-дог на заправке. Думаю, я сбросила больше десяти фунтов после того, как проблевалась от пищевого отравления. Потому я сэкономила деньги и купила сегодня половину бутерброда в забегаловке. В нём только овощи, потому что я не хочу рисковать тем, чтобы он испортился, так как я пытаясь смаковать его с надеждой, что этого бутерброда мне хватит на несколько приёмов пищи.

Я осматриваюсь со своего места на скамье в нескольких магазинах дальше от забегаловки. Этот торговый ряд довольно оживлённый: тут расположены парочка офисов врачей, салон сотовой связи и долларовый магазин вперемешку с несколькими ресторанами, ввиду чего я решила, что здесь будет относительно безопасное место, где я могу остановиться и ненадолго присесть, пока ем.

Я отключаюсь, безучастно глядя на проносящийся мимо транспорт. Именно поэтому я подпрыгиваю, испугавшись, когда некто беспардонно усаживается рядом.

Пожилой мужчина с кожей цвета полуночи опирается своей большой татуированной рукой о край скамьи. Его борода продета серебряными и белыми нитями, однако голова его абсолютно лысая. Икры его украшены татуировками: одна с якорем, другая же — с надписью «U.S. Navy»²¹. Когда он поворачивает голову в мою сторону, меня к месту приковывают бледно-карие глаза.

— Полагаю, нужно было спросить, не занято ли уже это место, мм? — его голос соответствует его грубоватой внешности, но в нём есть намек на юмор. Хоть его губы и изгибаются слегка, лицо его выглядит так, словно на нём насовсем вытравлена угрюмость. — Подозреваю, хорошо, что я не претендовал на звание джентльмена.

Откровенно говоря, я не знаю, что ответить. Хотя ставлю на то, что он вскоре уйдёт, ибо от меня несёт, так как сегодня я ещё не мылась.

Ага, это унизительно… или охренительно угнетающе. Быть бездомной — это вам не шуточки, и я быстро освоила: во многих приютах небезопасно. В первую же ночь, проведённую в одном из них, я увидела это своими глазами. После того, как у кого-то украли вещи, когда они оставили их без присмотра, чтобы принять душ, завязалась потасовка.

Я не могу позволить подобному случиться, поэтому и пытаюсь лже-купаться в туалетах на заправках и в уборных ресторанов быстрого питания, используя их жидкое мыло. Но меня выгоняют чаще, чем мне хотелось бы признавать. С недавних пор кажется, что во многих местах меня тут же выделяют, давая понять: мне запрещается пользоваться их туалетными удобствами.

Просто я очень переживаю из-за того, что слишком быстро трачу деньги, которые у меня припрятаны. Это наверняка глупость, однако я пытаюсь выяснить, что мне делать, — если я вообще захочу задержаться здесь, — до того, как потрачу большую часть этих денег на поиски дешёвого жилья. Кроме того, мне срочно нужна работу, если я не хочу навсегда остаться бездомной.

— Ну что? Это место занято, или как? — мужской голос привлекает моё внимание к нему.

— Нет. Нет, сэр, — мои слова прозвучали торопливо, и я напрягаюсь от явного волнения в моём голосе.

Зоркий взгляд буравит меня, как будто он осторожно изучает меня, и я всё больше стесняюсь своего внешнего вида. Я стряхиваю с рук крошки и быстро сворачиваю остатки бутерброда и засовываю его в один из карманов рюкзака на молнии, хоть я и не наелась.

Чёрт, мой желудок не был сытым с тех пор, как я сбежала. Но даже с пустым желудком, кажущимся способным начать самостоятельно свёртываться, всё равно это лучше, чем всё оставленное мною позади.

— Тебе нравятся люди, девочка? — он хмуро смотрит на проезжающих по дороге машин, словно они ответственны за все его недовольства.

Отчего-то у меня сложилось впечатление, что его вопрос — своего рода проверка, поэтому я отвечаю честно:

— Мой опыт показывает, что люди могут быть довольно… — «омерзительными; злобными; ненадёжными». — Ужасными. Так что неа, не сказать, что я фанатка подавляющего большинства людей, — я нервно прочищаю горло, но что-то подталкивает меня тихонько добавить: — По правде говоря, они довольно отстойные.

Он поворачивает голову, и его глаза всматриваются в мои, что заставило меня задуматься: не оскорбила ли я его неким образом. Он просто пялится на меня, как на необычное существо, которое он пытается понять.

Через секунду он возвращает своё внимание к дорожному движению, а я остаюсь в раздумьях: устроил ли его мой ответ или как-то разочаровал.

Минует длительное и неловкое молчание, и я мысленно готовлюсь попрощаться, поскольку мне нужно посмотреть, удастся ли мне найти достаточно безопасное место, чтобы переночевать.

— Ты неряшлива, девочка?

Я смущённо смотрю на него.

— Простите?

Его густые брови опускаются.

— Ты неряшлива? Ты же знаешь, какими иногда бывают подростки — груда белья, провонявшего всё помещение. Громкая фигня, которая по замыслу должна быть музыкой. Никогда за собой не убираются, — он поворачивается в мою сторону, его брови сердито нахмурены. — Ты относишься к этому типу девочек?

Я отпрянула.

— Нет, сэр.

«Что за фигня с этим чуваком?»

Он внимательно смотрит на меня, прежде чем кивнуть.

— Так я и думал. Понимаешь, они не заставляют их и не воспитывает так, как раньше. В моё время ты либо убирал свою комнату, либо получал нагоняй. И если ты попадал в армию, то какой-нибудь пацан в отутюженной форме разделывал в пух и прах на глазах у всех за то, что постель заправлена тобою не в соответствии с их нормами.

Сейчас я думаю, что выбрала не ту скамью. Поскольку мне просто повезло с тем, что я стала мишенью для сумасшедшего старикана.

Разумеется, мой желудок в это самую минуту решает зарычать подобно дикому зверю, и при том возмутительно громко.

Его глаза прищуриваются, глядя на меня — как у охотника при виде добычи.

— Когда ты в последний раз ела?

Моё лицо запылало от жара и стыда, и я отвожу взгляд. Второпях закрепив лямки рюкзака на плечах, я перемещаю задницу на край скамьи, зная, что мне придётся быть осторожной, вставая с тяжестью этой штуковины.

— Ты из-за гордости убегаешь? Или страха?

Его слова раздаются как раз тогда, когда я встаю, готовая рвануть так быстро, как только позволят ноги. Что-то побудило меня замереть и отважиться взглянуть на него.

Бледно-карие глаза приковывают меня к месту своей интенсивностью, но в то же время в их глубине таится неожиданное понимание.

— Я распознаю гордость, когда вижу её. Но это, знаешь ли, может быть и нечто плохое, — он отводит глаза, изучая наше окружение, после чего возвращает своё внимание ко мне. — Я собираюсь перекусить, — он с неприязнью поджимает губы, — только не этим дешманским говно-бутербродом.

Почему он мне говорит это?

«Пошевеливайся, Джорджия. Съебись от этого чокнутого».

Я отворачиваюсь, но его голос вновь останавливает меня, когда я делаю не более двух шагов.

— Ты просто бросишь старика обедать в одиночестве? — от его негодования я поворачиваю голову и смотрю на него. На его лице застыл жестокий хмурый взгляд. — Я-то думал, что такая барышня, как ты, не бросит пожилого человека одного добывать пищу.

Рот приоткрывается в потрясении, и я медленно произношу:

— Вы… хотите, чтобы я пошла с Вами на обед?

Он хлопает руками по своим коленям с такой силой, что я подпрыгиваю.

— Ну вот, а я-то думал, что ты никогда не спросишь, — используя подлокотник скамьи, чтобы встать, он нетерпеливо машет мне рукой, и я иду в ногу с ним. — Мы отправимся вот сюда, в китайский ресторан. Съешь, сколько влезет.

В животе болезненно скручивает, и причиной тому не только голод.

— Я составлю Вам компанию, но я…

Он резко останавливается, приковывая меня к месту своим ледяным взглядом.

— Мы оба поедим. Не испытывай меня в этом поединке, девочка. Только что я обналичил свой ежемесячный пенсионный чек, я и плачу.

Он озирается по сторонам, как бы желая убедиться, что никто не подслушивает наш разговор, затем прижимает свою заскорузлую руку к уголку рта и говорит громкий шёпотом:

— Там работает миловидная официантка, которая даёт мне дополнительное печенье с предсказаниями, — он подчёркивает это кивком и возобновляет свою медленную ходьбу. — Я поделюсь с тобой, но ты должна прекратить своё «я не голодна».

***

Мы сидели в кабинке, и он за мной наблюдал со свойственной ему проницательностью, пока я ела, изо всех сил стараясь не наброситься на пищу. Боже, было тяжко, потому что я была так голодна, а еда была горячей и очень вкусной.

Рой. Он сказал мне, что его зовут Рой Фриман. Пока я ела, он болтал, и только позже я поняла, что много он не ел. Я была ослеплена голодом, и я не заметила, как он видел, что я разглядываю некоторые блюда в фуршетной линии и взял самому себе громадную тарелку со всем понемногу… только после этого определяясь с супом вонтон²² и яичным рулетом. Он предлагал мне другие нетронутые тарелки с едой, и я их брала.

В тот день я столько еды съела. То был первый раз за долгое время, когда мой голод действительно был утолён.

Будь я верующей в Бога или в высшие силы, то поверила бы, что Рой был послан мне в пору нужды. Однако затем я вспоминаю свои более ранние годы, когда никто не пришёл за мной. Никто не помог. Казалось, все закрывали глаза на происходящее.

Но Рой Фриман был уникальным. Прожевав последний кусочек пастелитос, я тяжело сглатываю; горло сжалось от эмоций. Рой, без всякого сомнения, пробивал себе дорогу самостоятельно, но под его эксцентричностью скрывалось золотое сердце.

Он владел большим участком земли, окружённым лесом, на тупиковой дороге. Чуть позже, после того как он построил дома на земельном участке, он решил: ему больше по душе в трейлере, в котором он до этого жил.

Он разрешил мне остаться в этом новом доме. Главными условиями были, чтобы я содержала его в чистоте, заботилась о себе, ибо «чистота сродни благочестию, девочка», и помогала ему быть менее «асоциальным говнюком», обедая вместе с ним.

Рой мог быть серийным убийцей, но я была в отчаянии. И невзирая на пережитое мною до того момента, моя интуиция на сей раз подсказала: всё обойдётся.

При всех его бреднях, он действительно предпочёл старый трейлер дому. Я до сих пор так и не поняла причину, ведь дом красивый. Незамысловатый, но красивый.

После переезда туда, я спала со своими вещами на кровати, с запертой дверью и подставленным под дверную ручку стулом. На случай, если мои инстинкты были ложными.

Но таковыми они не оказались.

Вскоре после этого он заявил, что ему необходима моя помощь в том, чтобы научиться пользоваться мобильным телефоном, однако он сдался и настоял, чтобы я забрала его, иначе он пропадёт даром.

То же самое он проделал и с ноутбуком, который в итоге был использован мною для подачи заявлений на вакансии. После — поношенная одежда в хорошем состоянии, и он клялся, что кто-то из его знакомых утверждал, будто хочет от неё избавиться.

На некоторых вещах я нашла парочку бирок, которые он забыл сорвать.

Самым значительным из всего была подержанная машина, обнаруженная перед домом. Это было буквально за несколько дней до того, как я получила запрос на собеседование из морга.

Может у Роя и было доброе сердце, но оно было погребено под нескончаемыми слоями грубости. Он не проявлял привязанности.

Меня до сих пор гложет чувство вины, жалея, что он не был человеком, который бы добровольно обнимал меня. Он без посторонней помощи изменил всю мою жизнь, и эгоистично с моей стороны желать, чтобы Рой отдавал больше себя, чем он это делал.

На глаза навернулись слёзы, и набережная расплывается; я смахиваю их, прежде чем они польются водопадом.

Ему бы не понравилось, что я лью слёзы по нему. Он так и написал в письме, которое оставил адвокату перед смертью. Тот же самый адвокат вскружил мне голову, когда сообщил, что Рой завещал мне землю и дом, за исключением трейлера.

«Отбуксируй это говно. Никто не захочет увидеть это уродство за домом моей Джорджии».

Вот что он потребовал. И эти два слова, кроющиеся в приказе, значили больше, чем всё материальное, подаренное им.

«Моя Джорджия». Интересно, знает ли он, что всегда был и всегда будет моим Роем? Он, вероятно, отмахнулся бы от этого, но думаю, что в глубине души ему было бы приятно это знать.

Скомкав бумажку от пастелитос, я медленно выдыхаю и встаю со скамьи. Глядя на плавное колыхание воды, я не могу устоять и тихо шепчу:

— Я скучаю по моему Рою.

Ненадолго прикрываю глаза, понимая, что должна отправиться домой и вынуть продукты из автохолодильника. И когда лёгкий ветерок обдувает мою кожу, я на секундочку представляю, что это Рой услышал меня.

Однако, когда я открываю глаза, действительность вновь захлёстывает меня — я в этом мире одинока.

Неважно, признаю ли я это или нет, но это к лучшему.

ГЛАВА ВОСЕМНАДЦАТАЯ

ДЖОРДЖИЯ

*ПРОШЕДШЕЕ*

Двенадцать лет

— Эй, Джорджия, почему бы тебе не оживить эту курятину?

Они все смеются, похлопывая Джимми по спине, как будто он долбанный комик. У него покрасневшие глаза, а белая пыль, покрывающая его усы, указывает на то, что он, вероятно, снова нюхнул кокаина.

Он показывает на жареную курицу, купленную им в продуктовом магазине. Посуда лежит на его бёдрах, и, хотя выглядит аппетитно, меня тянет блевать от запаха немытых тел и мочи парней, которые так ленивы, что делают всего несколько шагов, чтобы облегчиться.

Я прохожу мимо их окружения вокруг костра, обходя пустые бутылки и несколько бонгов. Моя мама сидит на коленях у Аллена, и они вовсю сосутся, так что, надеюсь, я смогу пробраться в трейлер, и они не будут беспокоить меня какое-то время.

— Слушай, Дарла. Почему бы тебе не уговорить свою девчонку оживить эту курятину?

— Не утруждайся трахать ей мозги. — Мамины слова звучат невнятно, когда она наконец отрывает рот от Аллена и отвечает Джимми. — Она мелкая паинька и сопливая сучка. Её непросто заставить делать свою ёбанную работу.

Стеклянные бутылки позади меня звякают друг о друга, как будто кто-то их пнул. Неспешные шаги звучат всё ближе, но прежде чем я успеваю пуститься в бегство, сильные пальцы смыкаются на моей шее.

Меня рывком прижало к вонючему телу Джимми, и я вздрагиваю от отвращения. Обдавая меня своим тухлым дыханием, он усмехается:

— Думаешь слишком хороша для остальных? — Он плюёт мне в лицо, словно я мусор, и отталкивает меня с такой силой, что я падаю на землю. — Сраная уродка!

Все смеются.

— Ага, ну, пожалей меня. — Мамин голос резкий и недовольный, и я знаю: что бы она дальше ни сказала, это рассечёт моё сердце. — Я родила эту мелкую уродку.

Раздаётся ещё больше смеха, и я опираюсь руками, чтобы подняться на ноги. Прежде чем мне это удаётся, Джимми пинает меня в бок, и я вновь падаю. Вскрикиваю от боли, но всем плевать.

Никому никогда нет дела.

Он снова на меня плюёт.

— Ты всего лишь грязная и мелкая сраная уродка. — Он топает обратно к своему месту у костра, тогда как я обнимаю себя; слёзы тихонько стекают по щекам от жгучей боли в боку.

А мама моя ничего не делает. Не встаёт, чтобы проверить меня; не подходит, чтобы узнать, нужна ли мне помощь.

Поскольку ей нет дела до уродки, которую она родила.

— Ага, ты сраная уродка! — моя мама пьяно подбадривает, а затем хихикает.

Эти гадкие слова вновь проникают в мои мысли, проигрываясь раз за разом, и мне интересно: найду ли я человека, кто сможет полюбить меня такой, какая я есть.

Вопреки моему уродству.

ГЛАВА ДЕВЯТНАДЦАТАЯ

БРОНСОН

Я наклоняю голову из стороны в сторону, отчего хрустнула шея, отражая напряжение, излучаемое мною. Потому что рыжая, мать её, ослушалась меня, переступив сегодня порог закусочной.

Мои люди видели её машину на парковке у закусочной и доложили мне, так что нужды в том, чтобы владелица закусочной заглянула и сообщила мне об этом, не было. Но теперь её снисходительность к появлению рыжей до чёртиков раздражает меня.

Здесь всё работает иначе, и она, чёрт возьми, прекрасно должна это знать.

— Неужели трудно понять сказанное мною? — процедил сквозь зубы я.

Она бросает на меня свой этот материнский «я лучше знаю» взгляд, в её глазах мольба.

— Так, Бронсон, подожди.

Сжимаю пальцами переносицу и стискиваю зубы, прежде чем тяжело выдохнуть.

— Никакого «подожди». Ей нужно было лучше знать, — каждое слово пропитано яростью. — Я выразился пиздецки чётко: чтобы ноги её на территории Скорпионов не было.

— Но, Бронсон, говорю же тебе, она кажется другой. — Она шагает вперёд, её тёмные глаза изучают моё лицо. — Я не понимаю в чём дело, но, пожалуйста, прошу тебя не относиться аналогично к этой ситуации, — словно зная, что я откажусь, она поспешно добавляет: — Пока что.

Она выдерживает мой взгляд, и это напоминает мне о том, что эта женщина почти так же упряма, как и я. Это подтверждается, когда она вздёргивает подбородок и сужает глаза.

— Не вынуждай меня рассказывать твоей бабуле об этом.

Я возвёл глаза к потолку. Пи-и-издец. Взглянув направо, я замечаю ухмыляющегося Дэниела, но, когда он видит меня, он прикрывает усмешку покашливанием в кулак.

Каждое слово на моём языке ощущается прогорклым, когда я наконец обращаюсь к ней.

— Ради тебя я уступлю. Но попомни мои слова: если я почувствую, что она представляет угрозу, — мой тон снижается, и в нём безошибочно слышится грозное предостережение, — я по-своему это улажу.

ГЛАВА ДВАДЦАТАЯ

ДЖОРДЖИЯ

Как только я, наконец, въезжаю на свою подъездную дорожку, я хватаю продуктовые сумки — те, в которых купленное на фермерском рынке, и другие, из магазина, в который я заехала по пути домой, — вместе с автохолодильником.

Перекидывая что-то через плечо, что-то на сгиб локтя, я делаю всё как обычно. Вне зависимости от опасности, которую проделанное представляет для кровообращения в руках, я отказываюсь ходить по несколько раз. Это либо упёртость, либо идиотизм — знаю-знаю.

В любом случае, я подбегаю к своей двери и отпираю её, прежде чем ворваться внутрь. Снимая шлёпанцы, ногой захлопываю за собой дверь и бросаю ключи на столик в прихожей, и без оглядки, направляюсь на кухню.

Кладу одну охапку сумок на стойку и ставлю автохолодильник на пол. Как только я выпускаю с этой руки вторую сумку, я вздыхаю с облегчением. Встряхнув обе руки, я мысленно извиняюсь перед ними за то, что подвергла их надругательству.

Собираю свои волосы, убирая их с шеи, и смотрю на автохолодильник. Мне, вероятно, не стоило ехать с опущенными окнами, но ветерок был таким приятным. Почти очищающим. Впрочем, на светофорах, когда лучи солнца падали на машину, я погружалась в условия, напоминающие сауну.

Типичная Флорида.

Тяжело вздохнув, я тянусь к автохолодильнику и приподнимаю крышку. Когда я достаю курицу с фермерского рынка вместе с купленными сырами, меня охватило напоминание: я снова в одиночестве приготовлю обед. И место за столом я накрою для одной себя.

— Подбери сопли, Джорджия, — бормочу я себе под нос и босиком шлёпаю к холодильнику. — Праздники уныния переоценены.

Открыв дверцу с большей силой, чем требуется, я переставляю парочку продуктов, прежде чем положить на полку упаковку куриной грудки, а затем кладу сыры в ящичек для хранения.

Собираясь убрать остальные свои покупки, я захлопываю дверцу и поворачиваюсь к стойке, где стоят мои сумки.

И тут же вижу мужчину, прислонившегося к кухонной стойке.

— Срань господня! — Я с такой силой отступаю назад, отчего ударяюсь о ручки холодильника, однако боль не так сильна, как паника, циркулирующая по моим венам.

Я бросаю взгляд на молоток для отбивных, лежащий в сушилки для посуды справа от раковины. Он всего в нескольких шагах от меня. Возможно, мне удастся это сделать, если я буду достаточно быстра…

— Ты правда думаешь, что успеешь раньше меня? — Его голос пронизан суровыми стальными нотками, смешанные с насмешкой. Зоркие глаза метнулись в сторону молотка для отбивных, а затем снова сосредоточились на мне.

Его поза может и кажется непринуждённой, и брови его не сведены вместе, отчего складывается впечатление, что ему скучно. Однако от него исходит явная угроза. Его руки в карманах, рукава рубашки закатаны, выставляя на показ его испещренные чернилами руки.

— Зависит от обстоятельств.

Я отхожу от холодильника на самую малость, и его глаза вспыхивают, прежде чем сужаются. Морщинки, обрамляющие уголки его рта, напрягаются. То, как он сохраняет спокойствие… он выглядит готовым к нанесению удара в любую минуту.

Выдавливаю из себя слова, хоть они и грозятся застрять в моём пересохшем горле.

— Ты пришёл, чтобы убить меня?

Он немного сдвинулся, слегка наклоняя голову в сторону, не сводя с меня глаз.

— Пока не уверен, — тёмно-карие глаза изучают меня, словно я уникальный экспонат, прежде невиданный им. — Ты так провинилась, что это стоит убийства?

«Я нарушила твоё слово и объявилась на территории Скорпионов».

«Я даже вновь объявилась в закусочной. И посетила фермерский рынок».

Эти ответы прокручиваются в моей голове, однако я понимаю, что мне всё равно необходимо поделиться с ним посланием от Лайлы: «Скорпионы сотворили это! Сообщи Бронсону!»

Ответ поспешно срывается с моих губ:

— В пятницу мать и дочь были доставлены в морг. И я хочу, чтобы ты был в курсе: их тела — предупреждение, о котором тебе следует знать.

Напряжение сковывает каждое мышечное волокно в моём теле, поскольку я знаю, как это звучит.

И всё худшее ещё впереди.

Он поджимает губы в тонкую напряжённую линию. Чёрная коротко подстриженная борода обрамляет его нижнюю и верхнюю губы, которые так восхитительно изогнуты, словно кто-то вылеплял и придавал им форму с предельной осторожностью. Несправедливо, что у такого мужчины, как он, такие красивые губы.

Он выпрямляется, вынимает руки из карманов и опускает их по бокам. Его длинные тонкие пальцы сгибаются, как будто он готовится в любую минуту убить меня голыми руками.

— Что ты подразумеваешь под «их тела — предупреждение»?

«Дерьмо, дерьмо, дерьмо!»

— Слушай, я просто… иногда тела мне кое-то говорят. И мать, Лайла, сказала, что Скорпионы сотворили это с ней и с Карой…

Он неожиданно оказывается в моём пространстве, прижимая меня спиной к дверце холодильника. Его выражение лица грозное, а губы поджаты в суровую линию.

— Что за поебень ты сказала?

Я смотрю на него и прикладываю усилия, чтобы мой голос не дрогнул.

— Она сказала, что Скорпионы убили их, — эти слова повисли между нами подобно густому, ядовитому слою.

Его ноздри раздуваются, и он цедит сквозь зубы каждое слово:

— Ты, блядь, разыгрываешь меня?

— Что? — Я морщусь. — Нет. Я пытаюсь тебе рассказать то, что она говорила…

Внезапно мы оказываемся почти лицом к лицу, его руки расположились по обе стороны от меня.

— Хочешь сказать, что мёртвая женщина разговаривала с тобой?

Я нервно облизываю губы, и его взгляд устремляется к моему рту.

— Да, — мой единственный ответ звучит с придыханием, и я приписываю это волнению из-за его близости. Этому, и тому что он полностью сосредоточен на мне.

Не могу не восхититься его глазами. Внешне они такие тёмные, однако сменяются внутреннем золотисто-карим колечком, что обрамляет его зрачки.

— Гетерохромия… — Я не осознаю, что прошептала, пока он не моргает, отрывая взгляд от моих губ.

Его брови опускаются.

— Что? — Он выдавливает это слово с таким пылом, что, если бы я могла попятиться, я бы это сделала.

— Твои глаза… множество цветов. Гетерохромия. Это редкость, — любуясь этим зрелищем, я тихо добавляю, скорее самой себе, чем ему: — Красивые.

Он так резко отстраняется, отчего я испуганно вздрагиваю и ударяюсь локтем о ручку холодильника. Я морщусь и робко потираю место удара.

— Ты в порядке? — в его голосе звучит едва заметный след беспокойства, но ко мне он не подходит. Его выражение лица пронизано здоровой долей сомнения и настороженности, и у меня складывается впечатление, что он хочет быть подальше от меня.

Вместо того, чтобы ответить, я так кована нервами, что у меня слова полились изо рта.

— Слушай, знаю, что ты прямо подчеркнул не возвращаться в закусочную или что-то в этом духе, но мне пришлось. И причина не в том, что я пытаюсь тебя разозлить, а потому, что я должна была сообщить тебе послание Лайлы о том, что Скорпионы убили ее и ее дочь, Кару.

Он так спокойно стоит, его руки по швам, пальцы сжаты в кулаки. Его тон словно кинжалы, острые и смертоносные.

— А записка в почтовом ящике?

— Была для матери Деметрия. Он хотел, чтобы она заглянула в его синюю папку.

Он него исходит враждебность, и страх скоблит по всем моим позвонкам. Кожа на его скулах напряжена, черты лица стали мрачными и жестокими.

— В какую, блядь, игру ты пытаешься играть? — Яд сочится из его голоса, и мое сердце грозит выскочить из грудной клетки. — Пытаешься провернуть один из своих старых долбанных циркаческих трюков?

Я чувствую, как кровь отхлынула от моего лица, и на меня обрушивается мгновенный шквал стыда. Могла бы и догадаться, чем предполагать, что я смогу убежать о своего прошлого, особенно если речь идет о Бронсоне Кортесе.

— Ага, — его тон источает удовлетворение, а уголки его губ приподнимаются в угрожающей ухмылке. — Ты правда думала, что сможешь проделать со мной те же сраные трюки, а я на это поведусь?

Его словесная атака на мое прошлое вызывает мой гнев, и он пробивается сквозь стыд, выдвинувшись на передний план. Я напрягаю свою спину, становясь прямее.

— Слушай-ка сюда, мудак. Мною тогда воспользовались. — Я надвигаюсь на него, пока мы не оказываемся лицом к лицу.

Я тыкаю пальцем в его безжалостный торс.

— Ты ни хрена обо мне не знаешь. Тебя рядом не было, чтобы увидеть, как женщина, которая должна быть моей ебанной матерью, продала меня циркачам. Чтобы узнать, каково это, когда тебя называют уродкой. Ведьмой. Монстром. — У меня срывается голос, и я ненавижу это. Я отхожу назад, но его рука сжимает мое горло, удерживая на месте.

Я встречаю его пристальный взгляд своим ледяным.

— Если собираешься убить меня, то просто, блядь, покончи с этим.

Может это и делает меня трусихой, но я выполнила свои обещания людям, которые говорили со мной в морге. Я выполнила свою часть. Если такова моя участь, если это то, что должно произойти, то так тому и быть.

У меня уже имеется темное пятнышко на душе от этой способности, от этого проклятия. С каждым разом, когда я оживляла животное или парочку в морге, мне казалось, что я перешагивала в эфир и прикасалась к смерти.

Никому не хочется быть запятнанным смертью. И ни один человек в здравом уме не захочет кого-то подобного в своей жизни.

Я просто… чертовски утомилась от того, что я иду по жизни, не живя как нормальный человек. Поскольку я не питаю фантазии о том, что существует мужчина, который мог бы принять меня. Что кто-то сможет принять меня.

Его сильные пальцы напрягаются вокруг моей шеи, но я отказываюсь отводить взгляд. Может, я и сбежала от своего прошлого подобно бесхребетной трусихе, однако смерть свою я встречу храбро.

Его губы сжались в гневе.

— Ты просто не знаешь, когда нужно, блядь, притормозить, да, рыжая?

Наши глаза сталкиваются в поединке, оба пронизаны яростью.

Я сглатываю, во рту пересохло, и я выдавливаю из себя слова:

— Лайла сказала, что это сотворили Скорпионы. Она попросила сообщить конкретно тебе.

ГЛАВА ДВАДЦАТЬ ПЕРВАЯ

БРОНСОН

«Лайла сказала, что это сотворили Скорпионы. Она попросила сообщить конкретно тебе».

Ее пульс бешено колотится под моим большим пальцем, но ее слова те же, что и минутами ранее. Значит, она либо отрепетировала это все до такой степени, что может излагать ложь, невзирая на то, насколько она была испугана, либо она говорит правду.

Без понятия, что, чёрт возьми, делать с этой женщиной. Ей надо было сообразить, что лучше на мою территорию не возвращаться… но она все равно вернулась. Посещение закусочной и рынка на набережной, бога ради. Никто еще не осмеливался ловить меня на слове, зная, что последствия будут крайне неприятными.

Но рыжая здесь… она просто пренебрегла моим словом, словно оно ни хрена не значит.

Какого лешего я медлю с тем, чтобы покинуть ее, оставив последнюю угрозу? Не то чтобы я не мог добиться ее увольнения. У меня везде есть люди, даже внутри участка. Один телефонный звонок поспособствовал бы этому.

Но есть нечто, чего я не могу определить, что мешает мне довести дело до конца. Эта женщина смотрит на меня так, будто у нее шары из ебанного гранита. Бывали взрослые мужики, которые обоссывались, когда я вот так смотрел им в лицо, но рыжая, кажется, готова глядеть смерти прямо в глаза.

— Почему ты захотела найти меня, чтобы сообщить об этом?

— Потому что я пообещала Лайле, что сделаю это, — она отвечает быстро, без каких-либо промедлений.

Я сужаю глава.

— Ты ясновидящая или что-то в этом духе?

Едва заметная пауза предшествует ее ответу.

— Что-то вроде этого.

Я сильно стискиваю зубы, поскольку мне не нравится этот ответ.

— Объясни.

Между ее бровями образуется складка, и это должно подпортить ее хорошенькое лицо, но этого не происходит. И я не знаю, какого лешего я вообще это замечаю. Чёрт побери.

— Трудно объяснить. Иногда они мне рассказывают что-то, но немного. Лишь фразу или две, небольше.

Она что, блядь, серьёзно? Впрочем, с этим вопросом, крутящимся у меня в голове, я понимаю, что она верит в сказанное.

— Каким стволом были убиты Лайла и Кара?

На ее лице появляется озадаченное выражение.

— Без понятия. Я еще не проводила вскрытия, чтобы знать.

Это был сорок пятый калибр. Но это информация, которую я получил от детектива из участка, нашедшего подходящие гильзы.

— И она сказала, что это сотворили Скорпионы, — я не утруждаю себя произносить это вопросительно.

— Да, — её глаза становятся настороженным. — Ты собираешься сейчас меня прикончить?

Не знаю, что побуждает меня сказать это, но я говорю:

— Мы не убиваем женщин и детей. Скорпионы не убивали Лайлу или Кару.

И, ага, я понимаю, насколько иронично говорить это, пока моя рука сжимает ее горло, однако это тактика запугивания. Не более.

Неверие наполняет выражение её лица и голос.

— Вы не убиваете женщин и детей?

— Именно это я и сказал, — я приближаю своё лицо к её, мой голос низкий и ледяной: — Но я убил нескольких долбанных неудачников, которые называли себя мужчинами.

Она моргает, ее глаза расширяются, и будь я проклят, если они не выглядят ещё зеленее. Находиться так близко к ней — огромная ошибка. Не могу разобраться какого чёрта меня так тянет к ней. Почему она так чертовски соблазнительна.

Прошло слишком много месяцев в течение которых я обходился без этого. Должно быть, дело в этом.

Ее глаза вспыхивают, и она вздёргивает подбородок.

— Я охотнее поверила тебе, не будь сейчас твоя рука обёрнута вокруг моего горла.

Чёрт, она остра на язык. Мое внимание переключается на ее губы, и когда они чуть приоткрываются, и она проводит языком по нижней губе, моё нутро скручивается.

Внезапно насторожившись, ее голос наполняется смущением и тревогой, а её слова звучат медленно и осторожно:

— Почему ты на меня так смотришь?

— Как так? — я всё ещё захвачен её губами, которые теперь отчасти блестят. Мой член твердеет, когда я представляю, как эти губы обхватывают его. Как её язычок будет прослеживать путь вдоль моего члена. Как она будет отсасывать мне, эти зелёные глаза, наблюдающие за мной всё это время и…

Мой телефон вибрирует в кармане, действуя как пощёчина и необходимая, блядь, доза реальности.

Резко отпустив её, я отступаю назад и провожу пальцами по волосам. В чём, черт побери, моя проблема? Я заставляю свой член получить это уведомление, потому что рыжая, мать твою, запретная зона.

И даже больше.

Возбуждение пульсирует во мне, делая меня чертовски дёрганым. Я достаю телефон из кармана, со взглядом всё ещё прикованным к ней, прежде чем смотрю на текстовое сообщение.

ДЭНИЕЛ: Никакой новой информации о Наоми и Лео.

ДЭНИЕЛ: Всё ещё копаю.

Я провожу рукой по лицу, моя борода грубая под ладонью. Теперь я действительно пиздецки зол. Я оказался в тупике, пытаясь найти виновных в смерти моих людей, а эта женщина, похоже, намерена испытать моё терпение — и моё слово — на каждом чёртовом шагу.

Я убираю телефон в карман, и наши взгляды сталкиваются, её глаза окаменели гневом.

— Слушай, тебе небезопасно появляться и говорить подобное дерьмо. Если кто-то подслушает, то может стать плохо. Очень плохо.

Она тянется к своему горлу, кончики её пальцев касаются охуеть-какой мягкой кожи, на которой только что была моя рука. Её подбородок упрямо напрягается.

— Я не пыталась доставить неприятности. Как я уже говорила, мне просто нужно было передать послание.

Её зелёные глаза удерживают мои, и, чёрт побери, я не могу найти в них ни следа вранья. А я долбанная ищейка, когда дело доходит до распознавания лжи.

Она, должно быть, верит, что у неё есть некое ясновидящее дерьмо. Скорее всего, так и есть. Хрен его знает, я ни во что из этого не верю, но это может быть её фишка, так же как Abuela увлекается гаданием на картах.

Воздух становится густым от странного напряжения, и когда я тянусь к затылку, чтобы сжать напряженные мышцы шеи, её глаза отслеживают движение. Они улавливают и задерживаются там, где моя рубашка обтягивает бицепс.

И чёрт бы меня побрал, если во мне не вспыхивает гордость.

Она наклоняет голову в сторону, отчего её рыжие волосы падают занавесом, слегка развеваемым ветром. Мои пальцы подрагивают от желания перебрать их. Особенно теперь, когда я знаю, какие они шелковистые на ощупь.

Господи. Мне действительно нужно перепихнуться, если я фантазирую о женских волосах.

— Ты сказал, что Скорпионы не трогают женщин и детей, — в её зелёных глазах мелькает замешательство, она хмурится. — Тогда почему Лайла так сказала? И потребовала, чтобы я сообщила тебе? — её голос затихает, становясь слабым, отчего мне интересно, размышляет ли она вслух и действительно спрашивает меня. — Если то, что ты сказал, правда, то это… просто бессмысленно.

Я сержусь от нити сомнения в её словах.

— Я же говорил тебе, мы, блядь, не трогаем женщин и детей.

— Тогда кто это сделал? — выстреливает вопрос она в ответ. — Потому что, основываясь на свой опыт, мертвецы не лгут.

— Я уже поручил своим людям разобраться в этом.

Она глубоко вздыхает, её грудь вздымается и опускается в чёрном хлопковом платьице, которое обтягивает её стройные изгибы. Она ненадолго отводит взгляд, её верхние зубы впиваются в нижнюю губу, прежде чем посмотреть на меня своими этими зелёными глазами.

— Если что-то стрясётся, — если в морг поступит ещё одно тело, и оно как-то будет связано со Скорпионами, что будет, если я снова заявлюсь в закусочную, чтобы сообщить тебе…

— Не стоит, — оборвал я её, мой тон резок. — Ты, блядь, не вернёшься. Точка.

Она вызывающе выпячивает подбородок, её взгляд ледяной.

— А что, если я точно не… — в её глазах вспыхивает раздражение, когда она подчёркивает следующие слова, — вернусь? — положив руку на бедро, она говорит насмешливым тоном: — Но мне случайно понадобятся продукты, и я остановлюсь у фермерского рынка неподалёку…

Чёртова дерзость этой злючки вызывает у меня смех, царапающий горло, звучащий хрипло и непривычно.

— Поверь мне на слово, — я понижаю голос и наблюдаю, как её рот сжимается в раздражённую линию. — Ты не захочешь испытать меня.

С быстрыми шагами много времени, чтобы добраться до двери, не требуется. Для верности я без оглядки бросаю:

— Лучше запрись наглухо, рыжая. Никогда не можешь быть слишком уверен в том, кто может заглянуть в гости.

ГЛАВА ДВАДЦАТЬ ВТОРАЯ

ДЖОРДЖИЯ

Наступает вечер среды, принеся с собой один из тех замечательных флоридских ночей, которые мы зачастую лицезреем в начале ноября, когда прохладный ветерок разрывает любую затянувшуюся влажность.

Я убираю остатки ужина в холодильник и закрываю дверцу. Я всё ещё как на иголках каждый раз, когда переступаю порог своей кухни, почти ожидая Бронсона Кортеса, обитающего там со своим мрачным присутствуем.

— Мне нужно свалить отсюда, — как только я произношу эти слова шёпотом, ленточка тревоги внутри меня немного ослабевает.

Быстрый взгляд на время говорит о том, что сейчас семь часов вечера, а это значит, что они определённо ещё открыты. Я хватаю сумочку и засовываю внутрь телефон, затем беру ключи со столика у входа и надеваю шлёпанцы.

Несколько минут спустя я паркуюсь у обочины и направляюсь к кафе-мороженому, чтобы встать в очередь. Пока я рассматриваю десятки вариантов вкусов на доске меню, я слышу позади себя тихий голосочек:

— Мама, можно мне два шарика шоколадного мороженого с посыпкой?

— Нет, сладкая, я… — Голос её матери ненадолго умолкает, пока она подсчитывает свои деньги. — У меня хватит только на один шарик. А за посыпку они берут дополнительную плату. Мне так жаль, малышка, — моё сердце сжимается от сокрушенности в тоне матери.

— Всё в порядке, мама, — голос маленькой девочки такой милый, однако в нём чувствуется осязаемое разочарование. Это заставляет меня покопаться в своём кошельке, приготовившись, прежде чем наступит моя очередь подойти к окошку и сделать заказ.

— Один шарик шоколадного с пеканом в вафельном рожке, пожалуйста, — после того, как девочка-подросток передаёт его мне и говорит, сколько я должна, я протягиваю ей предостаточно, чтобы покрыть покупку матери и дочери позади меня.

Я наклоняюсь и понижаю голос:

— Это для маленькой девочки позади меня. Два шоколадных шарика с посыпкой в миске. И всё, что захочет мама.

Глаза девчонки расширяются, прежде чем она усмехается, взяв у меня деньги.

— Будет сделано. Приятного вечера!

— И Вам того же, — я ухожу со своим рожком, и каждый мой шаг кажется намного легче, чем прежде. Особенно, когда я слышу визжащий от восторга голосок этой маленькой девочки.

Я прогуливаюсь по тротуару в поисках свободной скамейки, но все они заняты такими же людьми, как я, наслаждающимися чудным вечером.

В конечном счёте я останавливаюсь у крошечной беседки. Окружающая её травянистая площадка огорожена кирпичом высотой в три фута на окраине. Я устраиваюсь на вершине одной из секций и наблюдаю за людьми, пока доедаю свой рожок мороженого.

Я откусываю последний кусочек рожка, когда волосы на затылке встают дыбом. Я чувствую, что кто-то вновь за мной наблюдают. Я не испытывала этого ощущения с тех пор, как в первые несколько дней после того, как я в начале разыскивала Бронсона и тогда, когда произошёл инцидент с сэндвичем.

Это ощущается так же, как тогда. Зловеще. Угрожающе. Что нелогично, поскольку с субботы я ничего не делала. Не приближалась к территории Скорпионов и никак не искала Бронсона.

Оглядываюсь по сторонам, пытаясь обнаружить, кто может наблюдать за мной, однако не могу найти никого, кто кажется подозрительным. Меня окружают семьи и пары, которые проходят мимо или сидят на скамейках, весело болтая.

Нечто заставляет меня остаться на месте, как будто это позволит мне впитать часть их счастья. Как будто их довольство от того, что они рядом со своими возлюбленными, сможет проникнуть сквозь мою кожу и просочиться в сердце.

Я никогда не испытывала этого чувства, каково это быть с кем-то и быть уверенной, что они тебя любят.

Отряхивая руки, я уже собираюсь слезть с кирпича, когда глубокий голос говорит:

— Приятно видеть тебя здесь.

Офицер Хендерсон с улыбкой подходит, и я понимаю, что никогда не видела его без формы. Сегодня он одет в пару поношенных джинсов, почти белых в некоторых местах, его поло с короткими рукавами не слишком скрывает его подтянутое худощавое тело.

Я улыбаюсь ему в ответ и смотрю, как он кивает на пустое место рядом со мной.

— Место занято?

— Вовсе нет.

Он садится, оставляя между нами достаточно пространства, но не слишком много, чтобы не казалось, что мы вместе.

Его голубые глаза устремились на меня. Крошечные линии, расходящиеся от краев, становятся глубже, будто вновь встретившись со мной, делает его счастливым.

Хм. Возможно, и у меня такое может быть. Я никогда не рассматривала такую возможность, тем более с копом. Но… может быть?

— Тебя сюда хорошая погода привела?

Взгляните-ка, я — светило в беседах.

Смущённый вид скользнул по его лицу, мгновенно вызывая моё любопытство.

— Вообще-то, у меня было свидание.

Я приподнимаю бровь и оглядываюсь вокруг.

— Полагаю, отсутствие твоей спутницы означает, что оно прошло не очень хорошо?

Он вздыхает и смотрит на толпу.

— Нет… и да, — хотя его тон указывает на то, что здесь нечто большее. Я улавливаю в нём след разочарование.

Но это не моё дело, поэтому я не вытягиваю из него дополнительную информацию. Вместе этого я меняю тему.

— Я купила немного моро…

Он внезапно меня перебивает, продолжая глядеть вперёд:

— Она не та, которую я ищу.

У меня сводит живот, прежде чем его глаза встречаются с моими. Хоть его улыбка и тоскливая, его взгляд мрачен. Он понижает голос, и его глубокое звучание обволакивает меня:

— Я надеялся, что ты воспользуешься моим номером, Джорджия.

Дерьмо. Мне пришлось заставить себя запрограммировать его в свой телефон, однако это всё до чего я сумела добраться.

Я издала нервный смешок.

— Ты не ходишь вокруг да около, не так ли?

Его улыбка становится шире, а взгляд пристальнее.

— Не тогда, когда это касается того, что меня интересует, — он умолкает. — Или кто.

— Ну… — отвожу глаза, обращая своё внимание на проходящих мимо людей. Пытаясь пошутить, я произношу: — Не хочется тебя расстраивать, но ты, скорее всего, был бы разочарован, будь я на этом свидании с тобой.

Он наклоняет голову в сторону.

— Почему-то мне с трудом верится.

— К твоему сведению, я на самом деле чертовски скучная, — я пожимаю плечами. — Это результат того, что большую часть времени я провожу рядом с мертвецами.

Он усмехается, его глаза светятся весельем и интересом.

— Сомневаюсь, что в тебе есть что-то скучное.

«Ну, наверное, не так скучно, когда несколько мертвецов решают поболтать со мной или когда мне угрожает главарь банды, но…»

— Сходи со мной на свидание в следующую пятницу, — когда его хрипловатое требование заставило мои глаза расшириться от удивления, он добавляет: — Пожалуйста.

Я с любопытством гляжу на него.

— На следующий день после Дня благодарения? Но ты разве не будешь занят семейными делами?

— У меня нет семьи, — его краткий ответ контрастирует с гримасой боли, пересекающей черты его лица. Но она мгновенно исчезает, и он одаривает меня лёгкой улыбкой. — Ты бы спасла меня от всех этих приглашений из жалости, которые я обычно получаю.

— Ахх, так это всё, на что я гожусь, — подразниваю я. — Быть твоей приятельницей на свидании «без-семьи».

Его выражение лица становится серьёзным.

— Нет. Вовсе нет, Джорджия. Я просто… — он замолкает со вздохом и проводит рукой по подбородку. — Мне кажется, что у нас много общего. Ни у одного из нас нет семьи, и мы оба работаем в участке. Мы трудолюбивые работники. Любим свою работу, — его глаза встречаются с моими. — Мы оба хорошие люди.

Я внутренне содрогаюсь от последнего. Когда речь заходит обо мне, тут можно поспорить.

— Ну, что скажешь? — его улыбка становится по-мальчишески очаровательной.

— Не знаю, — уклоняюсь я, игриво подталкивая его плечо своим. — Что если всё пройдёт плохо, и ты окажешься изувечен навеки? Тогда ты будешь чувствовать себя странно рядом со мной каждый раз, когда мы будет сталкиваться на работе…

Он откидывает голову назад, смеясь, и этот смех скользит по мне с неповторимой нежностью. У него приятный смех, который ни капельки не фальшивый и не противный для моих барабанных перепонок.

Успокоившись, он устремляет на меня свой взгляд. Свет от соседнего фонаря освещает его красивые черты лица.

— Я не из тех парней, которые бы так поступили. Я клянусь тебе, Джорджия, — он ненадолго умолкает. — Я бы пригласил тебя в эту пятницу, но я веду уроки по самообороне, и из-за этого и моей работы, я не свободен до следующих выходных. Так что не думай, что я не хочу увидеть тебя раньше.

Я переключаю внимание на свои руки, лежащие на коленях.

— Я так давно не была на свидании, — прошло более десяти лет, но я не осмеливаюсь объявлять это вслух. У меня нет ни малейшего желания, чтобы меня сразу же посчитали жалким недоразумением.

Хоть это и правда.

Удивление смешивается с недоверием в его голосе.

— Правда?

Я киваю.

— Правда, — глубоко вздохнув, я встречаюсь с ним взглядом. — Хорошо. В следующую пятницу вечером.

Его губы растягиваются в широкой ухмылке, и его счастливое выражение лица заразительно.

— Обещаю тебе, будет хорошо. Как насчёт маленького итальянского ресторанчика в центре города? Мартинелли?

— Хорошо, — я поднимаю палец. — Но я встречу тебя там.

Он кивает, его яркое выражение лица ничуть не потускнело.

— Может в шесть тридцать?

Несмотря на мои дурные предчувствия, на моём лице заиграла улыбка.

— Звучит заманчиво.

Мой телефон вибрирует от текстового уведомления из моей сумочки, и я хмурюсь, задаваясь вопросом, кто, чёрт возьми, может писать мне.

Мне никто не пишет.

Уэйд смотрит на свои часы, прежде чем выпрямиться.

— Мне, наверное, пора домой. Завтра у меня ранняя смена.

Я перекинула сумочку через плечо и слезла с кирпича.

— Мне тоже пора идти, — я окидываю его быстрым взглядом. — Я рада, что мы наткнулись друг на друга сегодня вечером.

— Я тоже, — он засовывает руки в карманы. — Давай я провожу тебя до машины.

За считанные минуты мы останавливаемся у моей машины.

— Полагаю увидимся на работе.

Он протягивает руку и заправляет мои волосы за ухо.

— И мы обязательно увидимся в пятницу, — когда он наклоняется вперёд, я замираю, но моя тревога ослабевает, когда он касается губами моего лба, прежде чем отступить.

Он пятится, на его губах играет мягкая улыбка.

— Езжай осторожно, Джорджия.

— И ты тоже.

Я скольжу в машину и включаю зажигание, слегка машу ему рукой, прежде чем уехать.

Во мне зарождается крошечная ниточка надежды. Может быть, у меня всё-таки есть шанс.

Только добравшись до дома, я вспоминаю, что нужно проверить телефон на наличие эсэмэски. При виде сообщения с неизвестного номера на меня накатывает тошнота.

Когда я открываю и читаю это сообщение, тошнота перерастает в раздражение.

НЕЗНАКОМЫЙ НОМЕР: Тебе лучше не болтать с копами, рыжая.

Этот козёл. Наверное, поэтому мне казалось, что за мной кто-то следит.

Мои пальцы колеблются над клавиатурой, прежде чем я набираю: «Тебе лучше не угрожать мне, мистер Бандюган».

Я решаю сохранить его данные под тем же именем. В конце концов, оно подходит.

Во мне расцветает нерешительность, прежде чем я набираюсь уверенности, чтобы найти имя Уэйда. Я нажимаю на опцию «Текст» и начинаю печатать.

Я: Надеюсь, ты добрался домой целым и невредимым, и хорошенько отдохни перед работой завтра.

Я морщусь и удаляю сообщение. Боже правый, всё, что мне нужно добавить, это: «ты, молокосос, ты», и я полностью превзойду стадию позора.

Я в этом ужасна. Наверное, мне стоит смотреть больше дерьмового телевидения, чтобы лучше разбираться во флирте и сообщениях. Как раз тот случай, когда просмотр «Семейство Кардашьян» или одного из тех шоу про этих «Домохозяек» может оказаться полезным.

— Ну же, Джорджия, — бормочу я себе под нос. — Ты сможешь это сделать. Остынь.

Я: Было приятно увидеть тебя сегодняшним вечером. Жду не дождусь пятницы.

Вот. Звучит нормально.

Наверное? Я надеюсь? Дерьмо. Неважно. Если он думает, что хочет встречаться со мной, ему нужно получить представление о том, какая я на самом деле. Неловкость и всё такое.

Я захожу в свою спальню и кладу телефон на прикроватную тумбочку, собираясь быстро принять душ. Как только я ставлю его на деревянную поверхность, он пикает от текстового уведомления.

Когда я смотрю на экран, имя, которое на нём отображается, принадлежит не Уэйду.

МИСТЕР БАНДЮГАН: Я имею в виду то, что сказал. Это не обсуждается. Будешь болтать с копами, будешь иметь дело со мной.

Я закатываю глаза. Боже, какой же он бесячий. Он мог бы получить золотые медали подряд за звание самого надменного мужчины на свете.

Взяв телефон, я несу его в ванную и кладу на туалетный столик, пока ломаю голову над ответом. Не знаю, почему я чувствую необходимость оставить за собой последнее слово, но это так.

Я включаю душ и регулирую температуру воды, мой разум лихорадочно мечется, пока я пытаюсь придумать хороший ответ. К тому моменту, когда я раздеваюсь и встаю под струю, я даже и близко и подошла к составлению приемлемого ответа.

Хуже всего то, что пока я принимаю душ, мои мысли занимают не ранее общение с Уэйдом или перспектива нашего свидания.

Это он. Бронсон Кортес. Мистер Бандюган собственной персоной.

Что со мной не так?

Закрывая глаза, пока на меня льётся тёплая вода, всё, что я вижу, это его сверкающие, суровые глаза, буравящие мои, и тик на его щеке, когда я не растворяюсь в безвольную лужу от его требований или угроз.

В моём сознании мелькает мужчина с точеной челюстью, украшенной короткой чёрной бородой. Кожа цвета тёмной бронзы, волосы всё время слегка взъерошены, как будто он часто проводит по ним пальцами. Губы, вызывающие непривычное желание протянуть руку и исследовать их, чтобы убедиться, такие ли они мягкие, какими кажутся; сильно противоречивейшие его обычной твёрдой, как гранит, манере поведения.

К тому времени, как я вытираюсь и провожу расчёской с широкими зубьями по волосам, мои пальцы дёргаются от желания проверить телефон. Чищу зубы и надеваю пижамные шорты с маечкой и беру телефон с собой в спальню.

Как только я оказываюсь в постели, я сдаюсь и проверяю телефон на наличие сообщений.

ОФИЦЕР УЭЙД ХЕНДЕРСОН: Твое сообщение сделало мой вечер ещё лучше. С нетерпением жду следующей пятницы.

Улыбка расплывается по моему лицу. Так вот каково это, когда мной интересуется славный парень. Хах.

ОФИЦЕР УЭЙД ХЕНДЕРСОН: Спи спокойно, красавица.

Внезапно преисполнившись новой порции уверенности, я перехожу к другому текстовому сообщению под сообщением Уэйда. Прежде чем я успеваю передумать, я набираю ответ Бронсону.

Я: Перестань быть таким параноиком. Копам мне нечего рассказывать. Не моя вина, что один из полицейских нашего города заинтересовался мной и захотел пригласить на свидание. Кстати говоря, НЕ твоё дело.

Нажимаю кнопку «Отправить» и на мгновение пялюсь на экран. Затем, чувствуя себя очень смелой, я решаю напечатать последнее сообщение.

Я: Это не обсуждается. Я имею в виду то, что сказала.

С довольной улыбкой я ставлю звонок на беззвучный режим и откладываю телефон в сторону, прежде чем забраться под покрывала.

ГЛАВА ДВАДЦАТЬ ТРЕТЬЯ

БРОНСОН

РЫЖАЯ: Перестань быть таким параноиком. Копам мне нечего рассказывать. Не моя вина, что один из полицейских нашего города заинтересовался мной и захотел пригласить на свидание. Кстати говоря, НЕ твоё дело.

РЫЖАЯ: Это не обсуждается. Я имею в виду то, что сказала.

Господи. Эта женщина хамит мне, как никто другой.

Я провожу рукой по лицу. Я вымотан, пиздец как устал после адского дня, но всё равно продолжаю возвращаться к её сообщениям и пялиться на свой телефон, как какой-то долбанный тупица.

Какого хрена?

Я откидываюсь на спинку своего рабочего кресла, кожа издаёт слабый звук при движении, и я самую малость кручу его из стороны в сторону. Закрыв глаза, я резюмирую сегодняшний день… день, когда казалось, что кто-то заставлял меня отыметь его в задницу — и без всякой ёбанной смазки.

Как будто решение серьёзных проблем на нашем ликёроводочном заводе было недостаточно плохим, мне ещё пришлось вынести заслуженное наказание уёбку, который, очевидно, считает приемлемым колотить свою женщину.

При одном воспоминании о том, как я набросился на этого ублюдка голым руками, мои пальцы сгибаются и сжимаются в кулаки от желания навалять ему ещё разочек.

Позднее мне пришлось разбираться с одним из парней, который помогает нам с распространением травки. Оказалось, он прикарманивал деньги, как болван. Хренов мудак действительно думал, что никто не поймёт. Ну, сегодня он получил один адский взгляд со стороны.

Для подобных дерьмовых дел мне нравится быть тем, кто наказывает. Пачкать свои руки, чтобы никто не подумал, что я стал мягкотелым.

В довершение ко всему, мы всё ещё не приблизились к разгадке того, кто несёт ответственность за смерть пяти наших людей.

Вообще-то, всё совсем не так. Все признаки указывают на то, что это дело рук Последователей, однако они не взяли на себя ответственность за это, что на них не похоже. Но их новый лидер с прозвищем Ти-Мани — если это, блядь, не кричащее «я кретин», то я не знаю, что, — кажется чертовски чудным. Он может играть в игры, пытаясь начать войну за территорию своим ебанутым способом.

Со всё ещё закрытыми глазами, я разминаю свою шею, чтобы снять напряжение. В голове всплывает лицо рыжей, но в этот раз образ того, как она выглядела, сидя в одиночестве и поедая этот чёртов рожок мороженого.

Я проезжал мимо по пути с другой остановки и обнаружил, что останавливаю машину у обочины. Она, без сомнения, пиздец как интригует меня. Но когда объявился Хендерсон, я ощутил желание выйти из машины и отпихнуть его на хрен от неё.

Он, судя по всему, пригласил её на свидание. Несчастный уёбок не будет знать, что делать с такой женщиной, как она — по крайней мере, не с настоящей Джорджией Денверс. Той, которую я вижу.

Она показала ему милую, вежливую версию. Может я и был через дорогу, но даже я мог это увидеть.

Мне она показывает смелую, «иди-и-трахни-себя» версию. Без прикрас. Настоящую.

«Это не обсуждается. Я имею в виду то, что сказала».

Ага, она злючка. Вне всякого сомнения.

При звуке приближающихся шагов, я выпрямляюсь в своём кресле, мои глаза распахиваются. Дэниел входит в мой кабинет, но замирает, его глаза расширяются, как будто он только что увидел нечто ужасное.

— Что? — требую я.

Он ухмыляется.

— Ты. Вот что, — с озорным выражением лица он поднимает подбородок. — Ты наконец-то надумал заполучить кое-что?

Я хмурюсь.

— О чём ты говоришь?

Он садится на одно из кресел напротив моего стола.

— Ты ухмылялся так, будто тебя ожидает горячий кусочек.

Ухмылялся ли я? Я провёл рукой по подбородку. Дерьмо.

— Либо, — он растягивает слово. Мне не нравится этот блеск в его глазах. Ни, блядь, капельки. — Ты думаешь об конкретной горячей рыженькой.

Мои глаза сужаются, и я смотрю на него острым взглядом.

— Тебе что, заняться нечем, кроме как трепать языком?

Его губы изогнулись.

— Наверное.

Я издаю тяжёлый вздох.

— Какие новости?

Выражение лица Дэниела становится мрачным и волевым, что в очередной раз доказывает, почему он лучший. Он надёжен, честен и разделяет моё видение того, каким должно быть сообщество Скорпионов. Не было ни одного дня на протяжении всего этого выстраивания имени Скорпионов и нашей территории, кирпич за кирпичом, чтобы он заставил меня усомниться в его преданности.

— Самара говорит, что у неё есть некоторые сведения, однако только с тобой она будет говорить о подробностях, — его угрюмый вид отражает мой собственный. Самара была долбанной занозой в моей заднице.

Я думал, что она выкинула всё дерьмо из своей башки, но она очередная причина, по которой я держу свой член в изоляции. Девчонка опробовала один раз и решила пренебречь всем, что я ей сказал. Когда я напомнил ей, что это была одноразовая сделка, она сорвалась с тормозов. Слёзы. Нытьё. А потом самое худшее: она оборонила имя²³.

Ага. Такое дерьмо со мной не прокатит. Мне похрен, кто твоя семья и скольких авторитетных личностей они знают. Я построил всё с нуля, — похоронив уёбков, которые переходили мне дорогу, на шесть футов под бетонным фундаментов, — и никто не смеет мне угрожать.

Я сжимаю свою переносицу и бормочу:

— Господи.

— Она бы сказала, что тусовалась с бандой Ти-Мани и кое-что подслушала.

Я вскидываю голову, и мой враждебный тон соответствует моему взгляду.

— Какого хрена она делает с Последователями?

Дэниел стискивает челюсть.

— Я тоже так сказал, — он пожимает плечами. — Сказала, что она пытается нам помочь. Притворилась одной из их «тусовочных штучек», чтобы подобраться к Ти-Мани.

Я обдумываю его слова в течение минуты. Мне не по себе от того, что кто-то из наших подвергает себя такому риску.

— Что думаешь?

Он медленно выдыхает, прежде чем покачать головой.

— Без понятия, что об этом думать. Похоже на глупый фортель, но мы все знаем, что она пыталась найти с тобой общий язык.

Напряжение поселяется меж моих лопаток. А я-то думал, что на сегодня я побил свой рекорд траходрома… Вздохнув, я выпрямляюсь в кресле, пытаясь подготовиться, к тому — кто знает — какое ещё дерьмо направляется ко мне.

— Где она?

— Снаружи. Парни не спускают с неё глаз.

Смотрю на часы и с трудом сдерживаю стон. Господи, как же я устал.

— Приведи её сюда. Я посмотрю, что она сможет рассказывать.

Дэниел без промедлений поднимается со своего места и отправляется за Самарой. На минуту я остаюсь в одиночестве, и мой взгляд устремляется туда, где на столе лежит мой мобильный телефон.

Мне не нужно открывать сообщение. Оно уже укоренилось в моей памяти.

«Я имею в виду то, что сказала». Я практически слышу её голос, произносящий эти самые слова с «пошёл-на-хрен» тоном.

Из коридора доносятся голоса, прежде чем раздаётся цоканье каблуков, предупреждая меня о приближении Самары.

Не знаю, почему я это делаю, но я протягиваю руку и переворачиваю телефон лицевой стороной вниз. Мне не нужны — и я не хочу — никаких отвлекающих факторов. Не могу их себе позволить. Мало того, у меня нет никакого права быть так чертовски очарованным рыжей.

Пот. Слёзы. Дохренища тонны пролитой крови. Это то, что потребовалось, чтобы добраться сюда.

Это моё наследие, и я не собираюсь им рисковать ради кого-то.

ГЛАВА ДВАДЦАТЬ ЧЕТВЕРТАЯ

ДЖОРДЖИЯ

Пятница

Оставшаяся часть недели прошла без происшествий, и, хотя часть меня благодарна за это, другая задаётся вопросом, появились ли какие-нибудь улики, связанные со смертью Лайлы и Кары, а также юного Деметрия. И в особенности Лео и Наоми.

Интересно, сказал ли Бронсон правду о том, что его банду отвращает причинение боли женщинам и детям?

Даже когда мне в голову приходит сомнение, я не обращаю на него внимания… по крайней мере, в том, что касается Бронсона. Потому что, когда бы он ни прикасался ко мне, он ни разу не причинил мне вреда. Запугивал меня до смерти? Да. Но причинял боль? Нет.

Я мысленно прокручиваю то с каким пылом он это утверждал: «Мы не калечим женщин и детей».

Я верю ему, то это не значит, что некто в его банде не решил пренебречь этим специальным постулатом.

— Неважно. Это не моя забота, — бормочу я себе под нос.

Вскоре после обеда у входа в морг раздаются знакомые шаги, и я гримасничаю, прежде чем придать своему лицу серьёзное выражение. А я-то думала, может, он наконец потерял интерес.

Щелчок отпираемого механизма двери раздаётся за секунду до того, как Пол входит.

— Эй, Джорджия, — при виде его обнадёживающей улыбки я внутренне стону.

— Привет, Пол, — я заканчиваю мыть руки и отрываю бумажное полотенце из автоматического диспенсера. — Что стряслось?

— О, ээ, я… я подумал, может, ты захочешь присоединиться к некоторым из нас в О’Мэлли.

«К некоторым из нас». В прошлый раз, когда я пыталась быть общительной и встретиться с другими сотрудниками этого участка, случилось так, что были только Пол и я. В позапрошлый раз были ещё двое коллег, которые испарились спустя несколько секунд после того, как я села.

И я снова осталась наедине с Полом.

Я придаю своему выражению лица сожаление.

— Я бы с радостью, но у меня уже есть планы. Но всё равно спасибо за приглашение.

Это не совсем ложь, потому что у меня действительно есть планы. Конечно, они предполагают уборку дома, пока я врубаю музыку и притворяюсь участницей «American Idol», но это всё равно считается планами.

Впрочем, я не настолько бездушна, чтобы сообщить об этом Полу.

Он выглядит разочарованным, и, чёрт бы меня побрал, если я не чувствую себя так, будто только что пнула щенка.

— О. Конечно. Я понимаю.

— Ну, мне нужно вернуться к работе. Обычный пятничный визит доктора Дженсена затянулся дольше, чем ожидалось, так что у меня немного туго со временем, — я вежливо улыбаюсь ему. — Но ты повеселись.

— Ага, ты тоже. — В его пробормотанных словах теперь гораздо меньше энтузиазма. Меня пронзает укол вины, однако я остаюсь непоколебимой.

Я надеялась, что Пол поставит на мне крест — ведь прошло уже немало времени, — но именно тогда, когда мне кажется, что он выказывает признаки того, что он собирается двигаться дальше, Пол пробует другой подход.

Надувшись, он идёт к двери, позволяя ей закрыться за собой с тихим щелчком. Только тогда я вздыхаю с облегчением.

Я захожу в кабинет, чтобы разобрать файлы. Обычно я не отстаю от своих обязанностей…

— Потому что у тебя настоящей жизни нет. — Даже когда я это бормочу, на моих губах появляется небольшая улыбка. В следующую пятницу я приложу небольшое усилие, чтобы изменить это, встретившись с Уэйдом за ужином.

Пока я разделяю свои файлы на стопки законченных и незаконченных дел, из стопки незаконченных дел выскальзывает папка, содержимое которой перемешивается.

Я ворчу себе под нос, в очередной раз проклиная начальство участка, которое отказывается полностью перевести всё в цифровую запись. Когда я собираю документы, моё внимание привлекает третий лист. Фразы и слова так и бросаются в глаза, пока я впитываю информацию.

«Тело обнаружено после перестрелки рядом с территорией банды»

«Скорпионы»

«Последователи»

«Стрельба из проезжающего автомобиля»

«Жертва получила огнестрельные ранения в шею и голову»

— Дерьмо, — произношу я, выдыхая. Похоже, кто-то спровоцировал войну между этими двумя бандами. Но почему?

При этой мелькнувшей мысли с моих губ срывается насмешливое хмыканье. Поди разберись в этих бандах. Эти мужчины расцветают на насилии и запугивании. Я определённо могу подтвердить, что последнее — истина.

Но этот файл… нечто в нём вызывает жуткое ощущение, струящееся по спине. Я перелистываю страницу с именем и возрастом человека, и ритм моего сердце сбивается, потому что эта женщина — моя ровесница. Была моей ровесницей.

Я зажмуриваюсь и заставляю себя глубоко вдохнуть. Сталкиваться со смертью — это то, в чём я хороша, но всё равно бывает время, когда меня охватывает горе. Когда я задаюсь вопросом, почему вселенная решила, что именно этот человек должен умереть… и всё же я здесь, всё ещё жива.

Почему?

Если это не вопрос на миллион долларов.

***

Я смотрю на факты из файла, который ранее рассыпался на моём стиле.

Самара Йошен получила две пули: одну в голову и одну в середину шеи. В заключении указано, что она стала жертвой перестрелки между местными бандами — Последователями и Скорпионами. Её смерть была констатирована на месте преступления.

— Ты получила огнестрельное ранение в голову и шею, — бормочу я, отслеживая глазами её явные увечья теперь, когда я подготовила её к вскрытию. Моё внимание возвращается к ране на голове. — Огнестрельное ранение схоже с ранением матери и дочери, которые также жили на территории Скорпионов…

Я сосредоточенно хмурюсь, пока в голове полыхают мысли. Я разговариваю вслух, чтобы удостовериться, что мой микродиктофон записывает всё целиком; это поможет мне быть внимательнее, когда я закончу работу над её досье.

— Это как-то связано с остальными? Этот выстрел в шею должен был сбить кого-то с толку? — я наклоняюсь ближе, чтобы осмотреть её. — Пуля в её шее не только неглубокая, но и попала под углом и не была бы смертельной. Похоже, сначала ей выстрелили в голову, что и стало причиной смерти. Вторая пуля… Из-за угла она выглядит так, как будто это произошло в последнюю минуту, уже после того, как стрелявший уезжал.

Прежде чем приступить к вскрытию, я отвлекаюсь и приглаживаю назад тёмные волосы женщины, которые теперь лежат безвольно, как и её безжизненное тело. В моём голосе звучит сожаление о том, что жизнь этой женщины оборвалась.

— Мне жаль, что это случилось с тобой, Самара.

Минутой позже я осторожно вынимаю пулю из её шеи. Как только пуля полностью извлечена, Самара резко дёргается, а затем разражается приступом кашля. Глава открыты и теперь покрыты мутной пеленой.

— Скорпионы… — она прерывается и хватается за своё горло. Я в ужасе смотрю на неё, замерев, что в данный момент просто нелепо, так как это происходит далеко не в первый раз.

Самара вновь кашляет, затем скрипучим голосом произносит:

— Это совершили Скорпионы, — ещё один мучительный кашель вырывается из её груди, прежде чем она хрипит: — Сообщи… Бронсону.

Она на миллисекунду удерживает мой взгляд, прежде чем её тело вновь обмякает и становится безжизненным.

Срань господня, срань господня, срань господня. Что за хреновина со мной происходит? Вот что я получаю за то, что использовала свою способность после стольких лет? После того, как поклялась не делать этого? Неужели я открыла некий жуткий портал к мертвым, позволяющий им говорить со мной, когда им вздумается?

Тревожное чувство застывает в моих жилах, и моё дыхание становится тяжёлым от волнения.

— Я сделала это всего раз! — кричу я, и мой голос эхом отдаётся в стенах морга.

Мои глаза остаются прикованы к телу женщины, а дыхание перехватывает, словно я только что пробежала марафон на всех парах.

Я в полной заднице не только потому, что не могу всё списать со счетов, но и дважды в заднице, потому что она сказала то же самое, что и все остальные.

Это значит, что тот, кто ответственен за эти убийства, всё ещё на свободе.

ГЛАВА ДВАДЦАТЬ ПЯТАЯ

ДЖОРДЖИЯ

Суббота

Я почти ликую, заметив свободное место на парковке, и быстро маневрирую к нему по рядам.

Выключив зажигание, я беру с пассажирского сиденья свои многоразовые сумки с покупками и выскальзываю из машины.

Несколько человек выходят из своих машин и бросают на меня любопытные взгляды, другие же настороженно улыбаются.

Я сомневалась, стоит ли рисковать возвращением на фермерский рынок. Но формально Бронсон не запрещал мне возвращаться. К тому же, я же не ищу его. Он ясно дал понять, что не хочет иметь ничего общего ни со мной, ни с моими предупреждениями.

Я решаю не обращать внимания на свою смехотворную реакцию на него в тот вечер. На долю секунды мне показалось, что он поцелует меня. Именно тогда я испытала предательство, поскольку какая-то часть меня была бы рада этому.

Но теперь, когда у меня было время все обдумать, я списала произошедшее на обычную физическую реакцию. Несмотря на его далеко не безупречный характер, он охренительно красиво, а его губы чересчур изумительны, чтобы быть «прикрепленными» к такому преступнику, как он. Мужчина, чье обычное выражение лица что-то вроде сердитого «я подумываю прикончить тебя своими руками».

Он запугивает меня, и какая-то крошечная частичка меня задается вопросом, улыбается ли этот мужчина когда-нибудь или — Боже упаси — смеется ли он?

Я хмурюсь и глубоко вздыхаю. Мне совершенно ни к чему позволять этому человеку занимать мои мысли. Вместо этого я переключаю внимание на свое утреннее дело.

Мне очень хочется посмотреть, смогу ли я купить клубнику и другие продукты, которые в прошлую субботу, к тому времени, как я приехала, были распроданы. К тому же, я не огорчусь, если мне удастся урвать еще одну порцию этих обалденных пастелитос.

В течение получаса я уже почти набила одну сумку для покупок и малую часть второй. И вот, когда я уже собираюсь пройти мимо витрины с картинами одного из продавцов, я замечаю двух беседующих людей, внезапно останавливаясь, как вкопанная.

Бронсон стоит у одной из больших брезентовых палаток, красующихся на огромной рыночной площади. Пожилая женщина улыбается ему, словно он какое-то там божество. Она что-то произносит, и когда он откидывает голову и смеется, весь кислород покидает мои легкие.

Срань господня. Смех преображает его лицо с серьезного и зловещего, типа «я убиваю людишек на завтрак и не теряю аппетита» выражения лица. Он становится таким… нормальным. Таким красавчиком. Таким…

Как только его глаза встречаются с моими, он поджимает свои губы. Однако в его выражении лица нет удивления.

Он все время знал, что я была здесь. Я идиотка, раз думала иначе. На самом деле, рискну предположить, что он узнал об этом сразу, как только я вышла из машины.

Ну, пора выжать из поездки все соки.

Я игриво шевелю пальцами, подмигивая ему с излишней драматичностью. От увиденного его рот еще больше сжимается в суровую линию, а лицо становится каменным. Вполне возможно, что в эту минуту он скрежещет своими коренными зубами, стирая их в порошок.

И я совру, если скажу, что не испытываю по этому поводу угрызений совести, потому что я бы предпочла встретиться со смеющимся Бронсоном, чем с этим устрашающим, закипающим злобой громадиной.

Он извиняется перед женщиной и сразу же направляется в мою сторону, останавливаясь в футе от меня.

— Какое безумное совпадение — встретить тебя здесь. — Я прижимаю руку ко рту и громким шепотом предлагаю ему: — Если хочешь, я могу провести тебе экскурсию. Я знаю, где можно найти лучшие свежие цветы и самые удивительные…

— Твои волосы выглядят иначе.

Я пялюсь на него и жду, чтобы он уточнил. Но он не уточняет. Зато он просто окидывает меня критическим взглядом.

— Ладненько, — медленно растягиваю я слово. — Я буду считать, что ты имеешь в виду совсем другое, потому что ну… это же ты, и последую совету воспитательницы, когда в детском саду мальчики смеялись над моими рыжими волосами — не буду обращать на тебя внимания.

Я отвожу взгляд, чтобы поискать продавцов через его плечо, потому что, откровенно говоря, видеть его так близко — это все равно, что глядеть в упор на полуденное солнце. Это красиво, однако не умно и не полезно для меня.

— А теперь мне пора…

— Я не имел в виду ничего плохого.

Я моргаю, и мое внимание возвращается к нему. Он выглядит почти… смущенным, проводя пальцами по своим темным волосам. Бронсон еще больше взъерошивает их, но это как-то не умаляет его наружность. Его смуглая кожа контрастирует с белой рубашкой, которую он надел с джинсами, которые выглядят довольно поношенными, чтобы казаться мягкими на ощупь.

Бронсон прочищает горло, резко переведя глаза с меня на толпу. Темные брови сходятся вместе, прежде чем он, наконец, торопливо мычит:

— Я имел в виду, что твои волосы выглядят хорошо.

Не знаю, кто из нас больше удивлен, что он вообще заметил мои слегка волнистые волосы — или «выглядят иначе» — после того, как они высохли этим утром на улице.

Я сжимаю свои сумки, пытаясь сохранить невозмутимый вид, пока он переминается с ноги на ногу и скрещивает руки. При этом, естественно, ткань его рубашки натягивается на бицепсах. Чернильные рисунки, украшающие его предплечья, сдвигаются из-за напряженных мышц.

— Ну… — Боже милосердный, мы оба старательно избегаем зрительного контакта. — Мне нужно купить еще кое-то из списка, так что… — Про себя я морщусь, потому что я просто не могла не прозвучать так неловко.

Надеясь обойти его, я сторонюсь, однако он встает передо мной. Мои глаза встречаются с темно-карими, смешанными с золотом. Я вопросительно вскидываю бровь.

Его тон кажется любезным, но неверие окрашивает его черты. Морщины обрамляют его рот.

— Что еще есть в твоем списке?

Я недоверчиво кошусь на него.

— Ты спрашиваешь, что я еще планирую прикупить?

Он ненадолго прикрывает глаза и сжимает переносицу, а затем смотрит на меня со строгим, но сердитым выражением лица.

— Ты опять хочешь купить куриные грудки? Тебе нужен сыр? И еще один мясной пастелитос?

Я на мгновение пялюсь на него.

— Ты, скорее всего, не в курсе, насколько это жутко, верно?

Уголки его губ подергиваются. Будь это кто-то другой, я бы подумала, не борется ли он с улыбкой. Но это же он, так что, возможно, это просто какой-то странный нервный тик. Или колики.

Я усмехаюсь при мысли о том, что этот сильный, плохой и красивый преступник страдает от газов. О, сколько же радости это мне приносит.

Он сужает глаза.

— Что тут смешного?

Я отмахиваюсь от вопроса, непринужденно пожимая плечами.

— Ничего. В любом случае, я полагаю, что ты планируешь поторопить меня в сторону мясной лавки, так что…

Он сосредотачивается на мне, и мне кажется, что на мои плечи свалилась двухтонная ноша.

— Я решил, что раз уж ты пришла пораньше, то я прослежу за тем, чтобы ты успела добраться до других продавцов до того, как они распродадут товар.

Я пристально смотрю на него, а затем склоняю голову набок. Поднеся свою руку к уху, я наклоняюсь к нему:

— Прости, но могу поклясться, что ты только предложил сопроводить меня… эй!

Сильные руки уже стащили с моей руки сумки. Я не стану лгать и признаюсь, что я немножечко благодарна ему, поскольку эти мерзавцы стали тяжелыми. Он легко несет их, зажав в одной руке. Другую руку он кладет на мою поясницу, решительно подталкивая меня.

— Пойдем, рыжая. Не будем тратить время впустую.

Я бросаю на него резкой взгляд только из принципа, но подыгрываю. Если это означает, что я заполучу все те вкусности, то я только за.

Еда — это моя очевидная слабость.

«Бронсон. Рад видеть Вас, сэр».

«Доброе утро, Бронсон».

Как только мы начинаем шагать, успешно завершив тупиковый разговор, все вокруг словно восприняли это как некий сигнал. Теперь приветствовать его вполне приемлемо. Каждый, кто это делает, улыбается, и выражение их лиц граничит с благоговейным почтением… ну или значительной дозой страха — не совсем ясно, с чем именно.

— У Мэриэнн лучшие соусы в округе, — утверждает Бронсон, когда мы подходим к синей палатке женщины. Если верить большой маркерной доске, расположенной на одной из перегородок палатки, она готовит разнообразные соусы.

К нам быстро подходит высокая женщина средних лет с улыбкой, грозящей ослепить меня.

— Вижу, ты привел ко мне нового потенциального покупателя. — Она протягивает мне руку. — Я Мэриэнн.

— А я Джорджия. Приятно с Вами познакомиться.

— Ей нужен барбекю и томатный соусы.

Глаза женщины искрятся от гордости.

— Конечно! Сейчас я все упакую для вас.

Она торопливо уходит выполнить его волю, а я оглядываюсь, чтобы с любопытством посмотреть на него.

— А что, если я не люблю барбекю или томатный соусы?