По ту сторону тьмы

Его глаза сверлят мои, и он наклоняется ближе. Я уговариваю себя не отступать от его близости, но мои глаза — чертовы предатели — опускаются к его прелестным губам, и я издаю едва слышное хныканье.

— Рыжая? — тихо бормочет он. — Мои глаза выше.

Я резко перевожу свой взгляд, встречая в его глазах отблеск веселья.

— Чего? — Мой голос становится раздраженным.

На его лице запечатлено беспринципное упрямство.

— Ты прекрасно знаешь, что тебе нравятся эти соусы. — Одна бровь упрямо взлетает. — Или ты разочаруешь милую старушку Мэриэнн?

Пытаясь найти способ отделаться от этой задницы, я шиплю:

— А что, если мне денег не хватит? Соусов в моем списке не было.

Уголки его губ слегка кривятся.

— Я об этом позаботился.

— Что это вообще значит? — недоуменно морщу я нос. — Значит, я буду в долгу перед главарем банды из-за двух баночек домашнего соуса?

Он выпрямляется, когда к нам подходит Мэриэнн, в руках у которой две большие банки. Каждая из них покрыта мешковиной, дабы избежать повреждений стекла, позволяя увидеть цвет только рядышком с крышками. Один из соусов — темно-бордового цвета, другой — насыщенного красного.

Бронсон берет и аккуратно кладет банки в одну из моих сумок, а затем незаметно протягивает женщине сложенную купюру.

— Спасибо, Мэриэнн.

Щеки женщины заливает едва заметный румянец. Обалдеть. Похоже, он производит впечатление на дам, независимо от их возраста.

Ее взгляд устремляется на меня.

— Надеюсь, тебе все понравится, Джорджия.

— Не сомневаюсь, что понравится. Большое Вам спасибо. — Я махаю ей рукой. — Было приятно с Вами познакомиться.

— Мне тоже. — Она переводит взгляд на Бронсона. — Пожалуйста, напомни своей маме, что завтра моя очередь везти ее в церковь. — Ее рот растягивается в теплую улыбку, а глаза светятся весельем. — Я недавно видела ее у палатки Эмилио, но не смогла привлечь ее внимание.

— Будет сделано. — Он кивает. — Спасибо, Мэриэнн.

Погодите-ка… у него есть мать?

То есть, естественно, у него есть мать. Не аисты же подбрасывают детей-бандюганов на пороги домов. Разве не изменило бы это мир людей?.. Представьте себе, что однажды вы опускаете глаза на порог вашего дома, и видите посапывающего младенца, до невозможного очаровательного, пристально смотрящего на вас и наставляющего пальцами пистолетик.

Даже мои мысли абсурдны. Хорошо, что они остаются у меня в голове, ибо, притормози, Джорджия. Это очередное доказательство, почему мне правильнее всего проводить большую часть времени среди мертвецов.

Но вернемся к вопросу о матери. Теперь мне любопытно, что она из себя представляет. Она тоже преступница? У нее тоже есть свой счетчик трупов своих жертв? Она тоже сердито косится на людей, как и ее сын?

Я шагаю в ногу рядом с ним, когда он ведет меня к проходу. Я пялюсь на него, изучая его профиль.

— Что? — ворчит он.

— Зачем ты это делаешь?

Он хмурится еще сильнее.

— Делаю что?

Я останавливаюсь и отхожу в сторону, чтобы пропустить других. Его взгляд пронзает меня, затем он осматривает окрестности и подходит к тому месту, где я сейчас стою.

Я сцепляю пальцы, чтобы подавить желание суетиться как безумная.

— Послушай. Ты вдруг стал… милым, и меня, честно говоря, слегка подташнивает от размышлений о том, что произойдет.

«Ну, к примеру, убьешь ли ты меня?».

В его глазах что-то вспыхивает, а уголки рта подергиваются.

— Думаешь я планирую тебя убить?

Я закрываю глаза, вздрагивая, и шепчу самой себе:

— Блин, я опять произнесла вслух не то, что надо. — Я вздыхаю, а когда открываю глаза, то мгновенно оказываюсь в плену его взгляда.

Приняв, как я надеюсь, непринужденный тон, я спрашиваю:

— Ну-у-у-у так… планируешь?

— Планирую убить тебя? — он слегка пожимает плечами. — Возможно. — Он медленно осматривает толпу, его тон спокоен. — Я подумал, что дам тебе возможность в полной мере оценить этот рынок, прежде чем я это сделаю.

Его взгляд останавливается на мне, и я почти уверена, что улавливаю в глубине его глаз намек на юмор. Наверное, для такого мужчины, как он, убийство — это развлечение.

— Знаешь… я позволю тебе устроить последнюю гулянку. Типа, как приговоренные к смертной казни получают все, что пожелают, на свою последнюю трапезу.

— Обалдеть, — бесстрастно отвечаю я. — Очень заботливо с твоей стороны.

Он хмыкает, затем наклоняет голову, указывая в сторону рынка, который нам еще не довелось исследовать.

— Пора идти, рыжая. Время не стоит на месте. — Отступив назад, он вскидывает бровь, словно ожидая, что я последую его примеру и присоединюсь к нему.

Тяжело вздохнув, я следую за ним, и он разворачивается лицом вперед. Через минуту он подводит меня к продавцу, торгующему свежемолотым кофе, зернами и, конечно, манной небесной — горячим кофе.

Я заказываю большую порцию средней прожарки, и Бронсон опять платит за покупку. Я не совсем понимаю, как к этому относиться. Возможно, он действительно придерживается концепта «последней трапезы для приговоренных к пожизненному» и оплачивает мои расходы.

Как только кофе оказывается в моей руке, мы продолжаем нашу неспешную прогулку. Заметив скамейку в нескольких метрах от нас, я колеблюсь, прежде чем сдаться и сказать:

— Ты не будешь против, если мы присядем? — я осторожно поднимаю свой стаканчик с кофе. — У меня не очень с координацией, особенно когда речь заходит о ходьбе и питье горячего кофе.

С благодушным выражением лица он лишь кивает, прежде чем осмотреть окрестности. Когда мы подходим к свободной скамейке, я сажусь на один конец и наблюдаю за тем, как он устраивается на противоположном конце, поставив между нами сумки. Он опирается рукой на спинку скамейки, а другой — на подлокотник.

Если это моя «последняя гулянка», как он выразился, то, думаю, я могу позадавать ему вопросы. Я делаю глоток вкусного кофе.

— Ты постоянно оглядываешься по сторонам. Есть ли здесь какие-то угрозы?

Его взгляд останавливается на чем-то или ком-то вдалеке.

— Потенциальные угрозы имеются повсюду.

Какой любопытный уклончивый ответ. Отхлебнув кофе, я осматриваю рынок и задумываюсь, каким он его видит. Замечает ли он, что люди бросают взгляды в его сторону, словно он какое-то божество, которым они восхищаются, но в то же время боятся?

— Я никогда не знала о существовании этого рынка, пока Анхела не упомянула о нем, — задумчиво размышляю я, прежде чем обратиться к нему с вопросом: — Давно Скорпионы его держат?

Он хмыкает, продолжая осматривать окрестности.

— Было время, когда в этих краях было неспокойно. Крупные корпорации желали выкупить мелкие предприятия, которые строились с нуля. — Его выражение лица омрачается, и он сердито поджимает губы. — Было нелегко. Несколько богатых прохиндеев стремились ступить на территорию и отнять то, что хорошие люди строили годами тяжелой работы. Семейные предприятия. Те, которые укоренились в этом сообществе. Им было насрать на этих работяг.

Его глаза прищуриваются от раздражения.

— Они закладывали в головы этих людей всевозможные сомнения и мысли о том, что этих денег будет достаточно, чтобы помочь им зажить получше; более того, это поможет обеспечить их семьям хорошую жизнь. И тут появился юноша, который никогда не оканчивал колледж и у кого не было ни одного новомодного диплома. Он видел, что происходит. Он знал, что эти богатые выродки лгут сквозь зубы, и что все закончится не радужно. Поэтому он вмешался и предложил работягам сопротивляться — не физически, а волью. Духом.

Он пригвождает меня к месту своим жестким, пронизывающим взглядом.

— Он верил в них — в это место — больше, чем во что бы то ни было. Он сплотил их, и каким-то образом, — он окидывает взглядом окружающих, края его губ слегка подрагивают, — они начали верить в него и в самих себя. В то, каким это сообщество может быть. И вместе они разработали план. План не был стандартным, но он хотя бы был. И он мог спасти предприятия и средства к существованию. — Он задумчиво замолкает. — Они доверились этому парню и бизнесу, что принесло свои плоды.

Я медлю, прежде чем перейти к своему вопросу, не зная, расскажет ли он что-то большее.

— Как им это удалось сделать, не продавшись крупным корпорациям?

Когда его взгляд останавливается на мне, в глубине его глаз проглядывает гордость.

— Они объединились, как всегда должны поступать семьи. Они составили список своих умений и решили акцентировать на них внимание, поддерживая лишь местные предприятия.

Он имеет в виду торговлю наркотиками, оружием и, кто знает, чем еще, вероятно.

Его глаза угрожающе сверкают.

— Ты считаешь, что во всем разобралась. — На мужских чертах лица отпечаталась мрачная беспринципность, голос становится резче и каждое слово пронзает меня своей яростью. — Ты думаешь, что все это банальщина, потому что ты привыкла, что мир устроен именно так. — Его брови опускаются, от него исходит злорадство. — Но я хочу вот, что сказать тебе — это не так, рыжая. Славные, трудолюбивые люди помнят свои корни, то, ради чего они годами жертвовали. Они помнили о своей ценности и отказались назначать цену за все это.

Он сверлит меня своим взглядом. Его разочарование и отвращение ни с чем не спутать.

— Ты судишь обо всем. Но ты ни хрена не знаешь об этом месте и об этих людях. Да, мы выращиваем траву — самую лучшую, которую только можно найти, — и продаем оружие, но это ничем не отличается от любого другого бизнеса. Мы не продаем их преступникам или серийным убийцам. — В его глазах вспыхивает нечто непознаваемое. — У нас имеются люди, которые борются с раком, и эта травка — единственное, что помогло им снова нормально функционировать. — Гордость сквозит в его чертах лица и в тоне, когда он добавляет: — А наш самогон — лучший в округе.

Он на мгновение удерживает мой взгляд, а затем отводит свои глаза.

— Так что не надо судить о том, чего не знаешь. Здесь все друг друга поддерживают. Мы не просто сообщество — мы семья. Если кто-то испытывает трудности, то люди делают все возможное, чтобы помочь.

Его категоричный тон и переживания пронзают мое сердце. Мне становится интересно, как все могло бы сложиться, если бы я тогда являлась частью чего-то подобного. Мы сидим в тишине, после чего он вновь говорит:

— Это была одна из идей, которая возникла: место, где можно собрать всех и выставить все, что они могут предложить, в одной точке. — Уголок его рта приподнимается. — Некоторые люди не верили в эту идею, но они попробовали. После того первого субботнего рынка, когда сотни людей пришли поддержать их, все было решено. С тех пор рынок был здесь каждую субботу.

Я размышляю над его рассказом.

— Тот парень, — который все организовал, который заставил их отказаться от продажи корпорациям, — он еще здесь?

Он снова хмыкает.

— Ага. Он еще здесь.

— История действительно впечатляющая. — Я отпиваю кофе и осматриваю проходящую мимо толпу. — Ты упомянул, что у него нет никаких дипломов и он не окончил колледж?

Он бросает на меня взгляд, словно ему интересно, к чему ведет мой расспрос. Я поднимаю ладонь в защиту.

— Я не осуждаю. Мне просто любопытно.

— Нет. Никакого высшего образования. — Он продолжает изучать людей, как пижонский робот в старых фильмах «Терминатор», который анализировал все. — Парень читал все, что попадалось под руку. — После небольшой паузы он тихо добавляет: — Иногда нужен отверженец, чтобы объединить людей.

Я смотрю на него со смесью любопытства и неверия.

— Парень, который все это провернул, был изгоем? — этого я не ожидала.

Он опускает подбородок в отрывистом кивке.

— Ага. Он всегда противостоял. В раннем возрасте он всех вокруг распалял.

— Ну, независимо от его «распаления», мужчина, который делает все это, чтобы помочь другим, — отличный парень, на мой взгляд.

И я действительно так считаю. Невероятно, чтобы кто-то проявил инициативу и помог своему окружению до такого уровня.

Я потягиваю кофе. Воцаряется удивительно комфортная тишина. Я думаю о мужчине, ответственном за обеспечение процветания заработка этих людей.

— Знаешь… я обязан спросить. — При звуке хрипотцы в его голосе, я поворачиваюсь в его сторону, и его глаза тут же встречаются с моими. — Почему ты не боишься меня?

Мой смешок окрашен цинизмом.

— Уверяю тебя, я боюсь. Не позволяй этому…, — я жестом показываю на свое лицо и широко улыбаюсь, — сбивать с толку. Ты очень пугающий мужчина.

Он сухим голосом проговаривает:

— Почему-то сложно в это поверить.

Я смеюсь, но смех обрывается, когда я отрезвляю себя. Слова так и просятся, чтобы их произнесли, хотя я не могу понять, что побуждает меня их озвучить.

Я переключаю свое внимание на прохожих и тщательно подбираю слова.

— Когда человек сталкивается с возможной смертью, то, как правило, перспектива встретиться с ней снова становится не такой страшной. Начинаешь смотреть на все иначе.

С трудом сглотнув, я заставляю себя встретить его взгляд без содрогания.

— Ты несомненно пугающий. Но в конце концов каждый из нас рано или поздно умрет. Некоторые просто раньше, чем другие.

Я передвигаюсь на скамейке, чтобы оказаться к нему лицом, и делаю глубокий вдох, прежде чем испустить выдох. Я делаю это скорее в надежде, что он не выйдет из себя на глазах у всех этих людей, чем по какой-либо другой причине.

По крайней мере, я заполучила стаканчик отличного кофе.

— Я должна тебе кое-что сообщить.

Он, должно быть, улавливает в моем голосе настойчивость, — а может и страх, — потому что пригвождает меня к месту своими уникального цвета глазами. На его щеке напрягается мышца.

«Просто скажи это и дело с концом, Джорджия».

Мои слова сыплются торопливо, с тревогой.

— В морге появился еще один труп, сказавший то же самое, что и другие. Это была женщина, моя ровесница. Согласно ее досье, она стала жертвой перестрелки между Последователями и Скорпионами.

Его рука, лежащая на подлокотнике скамейки, сжимается в кулак, и только сейчас я замечаю шрамы, украшающие костяшки пальцев. Черты его лица становятся суровыми, губы поджимаются.

— Да? — хотя голос у него низкий, скорее всего, для того, чтобы его не услышали, я не упускаю в нем сарказма. — Она сказала что-то о том, что это натворили Скорпионы, и том, что надо рассказать мне? — каждая мышца в его теле напрягается, в то время как ярость бурлит в его глазах.

Я сглатываю, в горле внезапно пересыхает.

— Да, это то, что сказала Самара.

На его лице мелькает вспышка боли, однако она исчезает так быстро, отчего я задумываюсь, не привиделось ли мне это.

— Расскажи мне, каким именно образом эти люди порют всякую хрень, когда они, блядь, мертвы.

Я держу свой стаканчик с кофе обеими руками и смотрю на крышку.

— Я не знаю, каким именно образом. Все, что я знаю… — Сука. Если я попытаюсь объяснить, что я сделала, он ни за что мне не поверит.

— Все, что ты знаешь… что? — его тон неумолим, неверием пронзая меня с каждым словом.

Я медленно выдыхаю, ставя свой кофе на бетон рядом со скамейкой. Мой взгляд сталкивается с его холодным взглядом, и по коже пробегают мурашки, даже при высокой температуре.

— Я спросила у Лео и Наоми, как они умерли, и вот тогда-то они заговорили со мной. Тот раз был единственным, когда я задала вопрос. Другие — все они — поведали мне по собственной воле. В одно мгновение они мертвы, не двигаются и совершенно безмолвны, а в другое — они разговаривают со мной.

— Ты должна мне это показать. — Он сверлит меня взором. Его глаза, как и его голос, полны вызова. — Покажи мне, как ты спрашиваешь мертвецов о том, как они умерли.

— Не могу. — Я быстро качаю головой. — Ты не понимаешь. Я сделала это всего один раз, а теперь я словно открыла нечто, чего не должна не была, потому что я не могу это закрыть. — Мой голос становится отчаянным. — Я не могу сделать это снова. Мне показалось, будто я прикоснулась к смерти. Будто это оставило самое темное пятно на моей душе. Клянусь, казалось, что это сократило мою жизнь, казалось, что оно высасывало ее из меня.

Мои мольбы наверняка напрасны, но я все равно пробую.

— Было ощущение, что я натворила нечто противоестественное. В этом есть какая-то энергия, которая просто… такая безрадостная и темная. Я не могу повторить это действо. Просто не могу.

Его глаза становятся все холоднее, а слова подобны колючей проволоке — острые и губительные.

— Ты ожидаешь, что я просто поверю тебе на слово? — он разражается резким, невеселым смехом. — Ты, должно быть, думаешь, что я полнейший дурень на свете.

ГЛАВА ДВАДЦАТЬ ШЕСТАЯ

БРОНСОН

Она либо самая отличная актриса, которую я когда-либо встречал, либо говорит правду.

Или лучше сказать: она действительно верит в то, что говорит мне правду, пока кормит меня этим дерьмовым оправданием. Мои люди не нашли никаких улик, связывающих ее с Последователям, но это вовсе не значит, что она не работает с ними. Это лишь вопрос времени, когда мы все выясним.

Эти ее зеленые глаза умоляют меня поверить ей, и какая-то дурацкая, предательская часть меня хочет этого.

Почему я трачу на нее время, когда должен работать? Я бы уже давно занимался своими делами, но Abuela попросила меня привезти ее сюда сегодня, чтобы накрыть стол для гаданий. Я не собирался задерживаться и уже собирался уходить, когда заметил Джорджию.

У этой женщины, без сомнения, стальные яйца, особенно если она вновь объявляется здесь.

И теперь, с этими ее оправданиями касательно того, почему она не в состоянии подкрепить свои действия фактами? У меня не времени на этот пиздеж.

Я поднимаюсь со скамейки и наклоняю голову, жестом приглашая ее следовать за мной.

— Идем. — Не дожидаясь ее, я удаляюсь, приготовившись провести ее между палатками, чтобы сократить путь — что угодно, лишь бы вытащить ее отсюда.

Она язвительно бормочет мне вслед:

— Разумеется, Джорджия. Я подожду тебя, так как у меня ноги длиной в километр, а твои нет, потому что это по-джентльменски… ой-й!

Я оборачиваюсь так быстро, отчего она сталкивается со мной. Схватив ее свободной рукой за предплечье, я удерживаю ее, пригвоздив женщину своим взглядом.

— Господи, ты не знаешь меры, да?

Она вызывающе вздергивает подбородок, и эти зеленые глаза вспыхивают возмущением.

— А ты просто не знаешь… уф!

Сменив направление, я почти волоком тащу ее за собой к задней части палаток, установленных вдоль сплошной линии высоких изгородей с большими теневыми деревьями, посаженными между ними. Звуки рынка затихают почти сразу.

Прислонив ее к одному из стволов большого дерева, я ставлю ее сумки на мягкую траву. Положив руки по обе стороны от нее на ствол дерева, я заключаю ее в клетку своим телом.

— Ты похоже не врубаешься, рыжая. Я тут самый главный. — Я приближаю свое лицо к ее личику, в моем голосе сквозит угроза. — Не смей, блядь, мне перечить.

Напряжение между нами накаляется. Она выпячивает подбородок.

— Это создаст проблемы, бандюган. — Она дразнит меня своими словами и тоном. В ее глазах вспыхивает неповиновение. — Я давным-давно узнала о забияках, и не перед кем кланяться я не буду.

Теперь мы стоим почти нос к носу.

— Подумай еще раз, рыжая. — Мой голос мрачен и распирает от гнева. — Ты преклонишься передо мною.

По ее щекам разливается румянец. Ее горячее дыхание обдает мои губы, когда она насмешливо говорит:

— Да? Ну, мы еще посмотрим.

Наши глаза сомкнуты в собственной молчаливой войне, наше дыхание прерывистое, словно мы оба беспокойны.

Я понижаю голос, и угрозу в моем голосе ни с чем не спутать.

— Так или иначе, я добьюсь от тебя правды.

— Я сказала тебе правду. — Она практически выдавливает слова сквозь стиснутые зубы, а ее глаза изрыгают пламя в мою сторону. — Ты просто не хочешь верить моим словам.

Наши взгляды сталкиваются в молчаливой войне, пока черты ее лица не смягчаются. На ее лице появляется намек на поражение и разочарование, и ее голос подражает этому.

— Бронсон…

Будь я проклят, если мой член не твердеет от того, как она произносит мое имя. Предатель сраный.

В ее глазах мелькает нечто напоминающее тоску.

— В моей жизни был только один человек, которому не было насрать на меня. Человек, которого я любила. И клянусь его именем, что я не лгу тебе. — Она облизывает губы, а эти очи практически умоляют поверить ей. — У меня нет причин лгать тебе. У меня нет никакой выгоды от этого. — Ее взгляд опускается к моему рту, прежде чем ускользает в сторону. — И я понимаю, почему ты насторожен, правда понимаю. Однако я не могу… — Дрожь сотрясает ее голос, и она замолкает.

При виде этой женщины, выглядящей такой обеспокоенной, такой потерянной, невидимый кулак сжимает мое горло. Она пробуждает во мне защитные инстинкты, и эти чувства необъяснимы.

— Глянь на меня, рыжая. — Мой голос звучит хрипло. Когда эти бесподобные глаза встречаются с моими, клянусь богом, я ощущаю, как меня охватывает трепет. — Ты в курсе, какое наказание грозит за ложь и подвержение моих людей опасности?

Она судорожно втягивает воздух.

— Я представляю себе какое.

Я наклоняю голову чуть ближе, наши носы почти соприкасаются. Мои слова становятся более ласковыми, более тихими.

— Надо же тебе знать.

Ее глаза мечутся между моими глазами и губами.

— Я понимаю, — шепчет она.

Когда я прижимаюсь к ней всем телом, она чувствует мой твердеющий член, ее глаза расширяются, а рот приоткрывается от резкого вдоха.

— Понимаешь, да? — бормочу я. — Ты осознаешь, что здесь происходит? — я не уверен для кого предназначены эти слова — для нее или для меня. Это странная тяга к ней, которую не отпускает, неописуема. Может быть, если я немного поддамся, я смогу пережить это и выкинуть ее из головы?

Я сгибаю колени и провожу одной рукой под ее бедром, поднимая его вверх. Побуждая ее обхватить мое бедро, я прижимаю член к ее киске. Когда я это делаю, с ее губ срывается прерывистый вздох, и, Господи Боже, она практически опаляет меня через свое хлопковое платье.

— Я-то, блядь, не понимаю, что происходит между нами. — Я захватываю зубами ее нижнюю губу и сильно посасываю. Ее легкое хныканье доводит меня до исступления, и мой член грозит вырваться из джинсов.

Отпустив ее губу, я успокаиваю место укуса языком.

— Позволишь мне попробовать тебя?

У Джорджии перехватывает дыхание, глаза затуманены возбуждением, но все еще хранят следы настороженности и упрямства.

— Как будто ты не намерен взять того, чего желаешь, независимо от ответа.

Мой член подергивается от ее дерзости.

— Этот ротик однажды доставит тебе неприятностей, рыжая.

— Думаешь? Посмотрим…

Я прерываю ее слова, накрывая ее рот своим, и мой язык проникает внутрь, чтобы опробовать ее вкус. И, блядь, как же она хороша на вкус. Джорджия затаивает дыхание. Желание проносится по моим венам, когда она сжимает мою рубашку в своих руках, пытаясь притянуть меня ближе.

Мой член пульсирует у ее киски, и когда я раскачиваюсь ей навстречу, она стонет мне в рот. Я поднимаю ее вторую ногу, закидывая ее на талию, и делаю толчок. Она выгибается, и я разрываю поцелуй лишь для того, чтобы провести губами по ее челюсти и шее.

Когда я скольжу зубами по ее ключице, женщина покачивает бедрами, прижимаясь своей горячей киской к моему члену. Я просовываю руки под платье и провожу ими по задней поверхности ее бедер, наталкиваясь на обнаженные ягодицы, которые разделяют лишь тонкая полоска ткани.

— Блядь, — выдыхаю я, касаясь ее кожи. Руками сжимаю ее попку, и она издает легкий стон, от которого мой член изнывает. — Скажи, рыжая. Если я проведу пальцем по твоей киске, она будет мокрой?

Я провожу кончиком языка по ее ключице, а затем продвигаюсь выше, чтобы провести зубами по мочке ее уха.

— Ну что, рыжая? Будет? — Я так возбужден, что мой голос звучит хрипло. Я дразню ее пальцами, проводя по полоске ткани, ведущей к тому месту, где, готов поспорить на деньги, она уже насквозь промокшая.

Ее грудь вздымается и опадает от тяжелого дыхания.

— Почему бы тебе не выяснить это?

Без колебаний провожу пальцем по ее мокрым стрингам, прежде чем забраться под них и найти золотую жилу.

— Охренеть, — выдыхаю я. Она пиздец какая мокрая, что мой палец проскальзывает глубоко внутрь.

Все ее тело выгибается, и она инстинктивно двигает бедрами, пытаясь погрузить мой палец еще глубже. Я добавляю второй, и она издает пронзительный крик, ее кулаки грозят разорвать мою рубашку.

— Тебе нравится это, верно? Тебе нравится, когда я трахаю своими пальцами эту тугую киску? — Я ввожу и вывожу их в медленном ритме, отчего она хнычет.

Когда я откидываю голову, чтобы взглянуть на нее, при этом зрелище внутри у меня что-то переворачивается. Ее глаза закрыты, губы приоткрыты, она испускает прерывистые, неровные вздохи. Груди Джорджии прижимаются к ткани платья, а соски такие твердые, что практически умоляют о внимании.

При виде ее в таком состоянии со мной происходит что-то странное, даже несмотря на то, что она полностью одета.

Меня охватывает решимость, поэтому я отпускаю ее ноги, поддерживая ее, когда она покачивается. Ее глаза распахиваются от удивления и растерянности, прежде чем я опускаюсь на колени.

Проведя руками по нежной коже ее бедер, я задираю ее платье до талии. Как только я это делаю, то почти теряю способность дышать. От вида этих стрингов, прижимающихся к ее влажным половым губам, мой член становится тверже гранита.

Когда я поднимаю взгляд, то вижу, что женщина наблюдает за мной.

— Мне нужно попробовать тебя на вкус.

Не отрывая взгляда от ее глаз, я просовываю пальцы под трусики и оттягиваю их в сторону, а затем опускаю свой рот к ней. Я запечатлеваю поцелуй на ней, затем провожу языком по ее киске, вбирая вкус. Она вздрагивает, по ее коже бегут мурашки, а ее пальцы сгибаются, цепляясь за ствол дерева.

— Не-а, — бормочу я, отстраняясь. Протянув руку, я жду, пока она с опаской вложит свою ладонь в мою. Затем я направляю ее к своей макушке и наблюдаю за тем, как ее осеняет. — Хочу чувствовать, как отчаянно ты жаждешь моего языка.

Пальцы Джорджии погружаются в мои волосы, а кожа у основания горла и ключиц окрашивается в насыщенный розовый цвет. Когда я наклоняю лицо и прижимаюсь ртом к ее киске, ее пальцы крепче сжимают мои волосы, что вызывает во мне молниеносный всплеск потребности.

Я набрасываюсь на нее, как изголодавшийся мужчина, просовывая язык так глубоко, как только могу, и одновременно потирая большим пальцем ее клитор.

— О боже…, — произносит она, приглушенно застонав. Что-то в этом меня раздражает, и прежде чем я осознаю это, я поднимаю голову, отчего она мгновенно открывает глаза.

Мой тон требовательный и хриплый.

— Бронсон. Вот что ты должна говорить. — Я опускаю рот, но удерживаю ее взгляд и бормочу в ее киску. — Ты произносишь имя мужчины, чье лицо будет измазано в твоих соках.

Упрямство борется с похотью — это видно по ее лицу. Но когда я захватываю ее клитор между губами и посасываю, она выдыхает: «Бронсон», да так, что я чуть ли не кончаю в свои чертовы джинсы.

Я вознаграждаю ее каждый раз, когда она хнычет мое имя, трахая ее языком и лаская ее клитор, пока ее бедра не напрягаются по обе стороны от моей головы.

— Бронсон… ох, блядь… — Ее тело напрягается, прежде чем она вздрагивает и заливает мой язык. Она двигает бедрами, прижимаясь к моему рту, ее тело безмолвно умоляет о большем. Я стону, упиваясь ее влагой, что вызывает у нее еще одну волну содроганий.

Мои яйца напрягаются, член грозит вырваться из джинсов при мысли о том, как ее киска заливает мой член. Чертовщина… Я немного сдвигаюсь, чтобы ослабить давление джинсов, напрягаясь, и от этого легкого движения, от того, как ткань трется о член, я едва не кончаю в свои чертовы джинсы.

«Мать твою, соберись!».

Частично обмякнувшая Джорджия приваливается к дереву. Когда я наконец отрываю от нее губы, меня охватывает угрызение совести, потому что мне хочется большего. Что за хрень? Я никогда не чувствовал ничего подобного, когда заканчивал удовлетворять женщину.

До этой минуты.

Я сдвигаю ее трусики на место и выпрямляюсь. Она смотрит на меня взглядом, который я не в состоянии точно определить, ее глаза все еще затуманены и слегка прикрыты. Я замечаю несколько пятен на ее коже от моей бороды, и разрываюсь между угрызениями совести и собственнической гордостью за то, что пометил ее.

Последнее слишком опасно.

Когда ее внимание переключается на мой пах, мне приходится контролировать себя, потому что я так тверд, что это граничит с болью.

Джорджия прочищает горло.

— Похоже, тебе не помешает… помощь. — Ее тон кажется осторожным, но с легкой игривостью, а на щеках появляется румянец.

Моя инстинктивная реакция — сравнить ее с остальными. С их стороны никогда не было никакой нерешительности, не говоря уже об игривости — по крайней мере, искренней. Все происходило по принципу «услуга за услугу», и за их действиями всегда стояла какая-то мотивация.

Ее верхние зубы впиваются в нижнюю губу, когда она смотрит на толстый выступ в области ширинки. Мои глаза задерживаются на ее ротике, и стон поднимается вверх по моему горлу от мысли о том, что она отсосет мне.

Прежде чем я успеваю сказать что-то еще, Дэниел окликает меня.

— Эй, босс… — Я поворачиваюсь в сторону его голоса и вижу, что он стоит в нескольких ярдах от нас спиной к нам. — Извините, что прерываю, но у меня есть кое-что срочное, на что ты должен взглянуть.

Когда я возвращаю свое внимание к Джорджии, она трясущимися руками разглаживает платье и волосы. Она избегает моего взгляда и вместо этого поднимает две сумки, которые стоят у наших ног.

— Я, э-э, должна идти. Спасибо за…

Этот румянец все еще окрашивает ее щеки, что я нахожу чертовски привлекательным. Женщина, которая все еще краснеет.

Я протягиваю руку и приподнимаю ее подбородок.

— Рыжая.

Ее глаза мечутся к моим, в них мелькает смущение. Другой рукой я направляю ее ладонь, чтобы она накрыла выпуклость на моих джинсах. Ее румянец становится еще ярче, и она громко сглатывает. Наклоняя голову, чтобы она не могла избежать моего взгляда, я тихо бормочу:

— Если бы у меня не было дел, ничто не помешало бы мне принять твою… помощь.

У нее вырывается тихий вздох, и я гадаю, не застал ли я ее врасплох. Мне льстит эта мысль, ведь эта женщина вызывает один сплошной расплох.

Ее глаза искрятся тем, что выглядит как вызов и веселый огонек.

— Я не предлагала помощи. Просто отметила, что ты выглядел так, словно тебе это не помешает.

Я провожу большим пальцем по ее нижней губе, и мои глаза следят за этим движением. Я не могу не заметить заминку в ее дыхании, когда я снова провожу пальцем по ее губам.

Взглянув ей в глаза, я наклоняюсь, пока мои губы не оказываются над ее губами. Ее ноздри раздуваются, и когда она высовывает язык, чтобы облизнуть свои уста, он касается моих.

— Не лги. — Мой голос приглушен. — Думаю, ты бы не отказалась обернуть свою ручку вокруг моего члена. — Я оставляю легкий поцелуй в уголке ее рта. — Может, ты бы обхватила его своими роскошными губами. — Я целую другой уголок. — Уверен, тебе бы понравилось, не так ли? Держать меня в своей власти, чтобы я молил тебя хорошенько его пососать.

Я запечатлеваю осторожный поцелуй на ее губах, прежде чем немного отстраниться.

— Не уверен, что слаще — эти губы или твоя киска. — Мое рот растягивается в ухмылке. — Возможно, придется еще раз это проверить.

Остекленелая дымка в глазах исчезает, и я вижу, как снова появляется неподатливая чертовка. С горделивым выражением лица, она склоняет голову набок.

— Полагаю, мы еще посмотрим, повезет ли тебе.

Ее слова вызывают у меня смех, но потом она отходит от меня, держа сумки перед собой, словно это броня.

Отказываясь встречаться со мной взглядом, она концентрируются на моем подбородке и быстро молвит:

— Спасибо за соусы и кофе. Не буду отвлекать тебя от работы. — А затем она разворачивается и проскальзывает мимо, поспешно скрываясь за одной из палаток.

И ни разу Джорджия не оглядывается. Ни жеманного взгляда через плечо, ни кокетливого помахивания пальцем.

Вообще ни черта.

Когда я провожу рукой по челюсти, борода топорщится под ладонью, и я пристально смотрю на то место, где исчезла женщина, которую я только что трахал языком.

Едва слышные шаги приближаются, и я ёжусь, понимая, что он сейчас устроит мне разнос, чего я определенно заслуживаю.

Останавливаясь рядом со мной, Дэниел повторяет мою позу, уставившись на узкую щель между палатками, через которую Джорджия сбежала.

— Хочу ли я вообще знать, как много ты видел? — напрягаюсь, ожидая его ответа. Я прекрасно представляю, что он сейчас скажет.

В его голосе звучит изрядная доля веселья.

— Неа. — Он ненадолго замолкает. — Я подумал, что ты захочешь, чтобы я был настороже, пока вы были… заняты.

Сукин сын. Я запускаю пальцы в свои волосы и крепко дергаю за пряди, прежде чем отпустить их с ворчанием.

— Ну, я ценю это. — Опустив руки по бокам, я бормочу: — Не ожидал, что все это произойдет.

Очередное молчание встречает мои слова, и когда я оборачиваюсь к нему, Дэниел пялится на меня с любопытством.

— Это совсем не похоже на тебя — подвергать себя риску. Тем более с женщиной.

Он говорит правду. Я не занимаюсь подобным дерьмом. Никогда. Моя голова — та, которая на плечах, — всегда включена. Тот факт, что Джорджия сбила меня с толку, настолько, что я отвернулся от потенциальных угроз, очень настораживает.

В мыслях мелькает цитата, которую я знаю наизусть, отчего создается ощущение, словно она встроена в коре моего мозга.

«Избегать силу и поражать немощь»²⁴.

Я повернулся спиной к потенциальным угрозам, и теперь, как бы это меня ни бесило, у меня появилась чертова слабость.

У этой слабости есть изгибы, вызывающие стояк, великолепные рыжие волосы и дерзновенный ротик, однако я не могу позволить себе любые слабости.

Дэниел хмыкает, после чего делает паузу.

— Мне показалось, что вы двое неплохо ладили какое-то время.

Я прищуриваюсь, глядя на него, сначала решив, что он умничает. Но потом понимаю, что он имеет в виду мое общение с Джорджией. Я стискиваю челюсть, не представляя, как ответить.

— Наверное, можно и так сказать. — Повернувшись и уставившись невидящим взглядом на простые палатки, я ворчливо добавляю: — Она все еще не скупится на хренову тучу нахальства.

— И тебе это нравится.

От быстрого ответа Дэниела я поворачиваю голову, устремляя на него обвиняющий взгляд. Мною овладевает оборонительный гнев.

— То, что я поразвлекался с ней, не значит, что она мне нравится.

Он медленно кивает, поджав губы. Это выглядит так, будто он борется с чертовой улыбкой. Козлина.

— Ладно. — Тон его голоса добродушный и усмиренный, что действует на нервы. — Ну, раз она тебе не нравится, может, я мог бы…

Я даже не успеваю осознать этого, как оказываюсь у него перед носом.

— Даже не вздумай, блядь.

Он отступает назад, вскидывая руки, словно сдается.

— Не беспокойся. Все равно я не заинтересован.

Я останавливаю на нем прищуренный взгляд и выдавливаю из себя слова, сжимая челюсть.

— Тогда какого хрена ты напрашиваешься?

Его губы подергиваются.

— Да так, просто мысль.

— Ну так выкинь ее из головы.

— Будет сделано, босс.

Я смотрю на него еще немного.

— Итак, что ты хотел мне сказать?

Его поведение меняется, выражение лица становится мрачным.

— Я нашел кое-какую видеозапись, на которую ты, возможно, захочешь взглянуть. Оказывается, у Самары была хрень с датчиком движения для видеонаблюдения за дверным звонком. Единственное что, видео обрывается примерно в то время, когда, по их словам, она умерла.

Мои мышцы напрягаются от удивления.

— Не может быть.

Дэниел кивает.

— Да. Подумал, что тебе стоит взглянуть. Возможно, ты заметишь что-то, что я упустил.

— Пойдем.

ГЛАВА ДВАДЦАТЬ СЕДЬМАЯ

ДЖОРДЖИЯ

Я позволила главарю банды сделать мне куни.

На людях. На долбанном фермерском рынке!

Между ног все еще пульсирует желание, и я гадаю, не поймут ли окружающие, чем я занималась, просто взглянув на меня.

Мое лицо пылает, и я уверена, что покраснела от стыда. К этому добавляется и чувство удивления, потому что я никогда не испытывала ничего подобного.

Я никогда не ощущала себя захваченной поцелуем. Страстью мужчины. И, конечно, я не схожу с ума и не думаю, что я ему действительно нравлюсь, но он дал мне понять, что я для него, по крайней мере, одна галочка в графе.

Кожа между ног кажется странной, словно ее чем-то слегка поцарапали, и я не сразу понимаю, почему.

По той же причине чувствительны некоторые места около рта и ключицы. Я прежде никогда не испытывала жжения от бороды, а теперь… без понятия, как к этому относиться.

Внутри меня разгорается коллизия: стыд за то, что я позволила преступнику делать со мной непристойные вещи, да еще и на людях, борется с низменным желанием, умоляющим меня повернуть назад и поинтересоваться, когда мы сможем повторить это представление.

Я бреду в оцепенении, пока мое внимание не привлекает большое пространство под навесом, заставленными ящиками с книгами. Бесчисленное множество книг, судя по корешкам, практически манят меня.

Пройдя между двумя столами, заставленными книгами, я провожу пальцем по корешкам некоторых из них, ища то, что пробудит интерес. И словно по счастливой случайности нахожу ее — книгу именитого судебного антрополога, которой я восхищаюсь, доктора Кеннеди Александер.

Выдвинув книгу из стопки, я вижу, что ею бережно пользовались и стоит она всего несколько долларов, что является настоящей находкой.

— Ты заядлая читательница?

Я вскидываю голову и встречаюсь с Анхелой из закусочной. Вместо привычного фартука она одета в бледно-голубые бриджи и белый топ без рукавов. Застигнутая врасплох тем, что она не в своей привычной обстановке, я не сразу могу ответить.

— Да, я всегда любила читать.

Ее глаза искрятся, а губы растягиваются в легкую улыбку.

— Я тоже. — Она бросает взгляд на название книги, которую я держу в руках. — Хотя, как правило, я больше склоняюсь к прочтению любовных романов или кулинарных книг.

— Книги в этих жанрах мне тоже нравятся, — признаюсь я с робкой улыбкой.

Она излучает гораздо больше радушия, и я не уверена, что это связано с тем, что она находится вне своего рабочего места. В любом случае, я рада, что она не смотрит на меня с толикой подозрения в глазах.

Воодушевленная ее более дружелюбным поведением, я жестом показываю на книгу «Искусство войны» Сунь-Цзы, которую она держит в руках.

— Насколько я знаю, это классика.

Ее глаза устремляются на обложку книги, а выражение лица становится задумчивым.

— Это любимая книга моего сына. Он давно собирает специальные издания этой книги.

У нее есть сын, который читал и, очевидно, любит «Искусство войны»? От любопытства я спрашиваю:

— Ваш сын тоже живет в этой местности?

Анжела настороженно смотрит на меня, как бы оценивая мою реакцию.

— Да, он живет неподалеку. Я его часто вижу.

Я не могу подавить тоскливую улыбку. Если бы мне не досталась такая хреновая семья, я могла бы быть как она, тоже проживать рядом со своей семьей. Мы бы вместе ужинали или просто заходили друг к другу в гости, чтобы пообщаться.

— Звучит славно.

— Точно. — Она пристально смотрит на меня. — Твои родственники здесь живут?

— Нет. — Я подавляю желание сказать что-нибудь вроде: «Слава яйцам, что я бросила их много лет назад». Вместо этого я просто заявляю: — У меня нет семьи. — Натянув непринужденную улыбку, я пожимаю плечами. — У меня есть только я.

Обеспокоенность проступает на ее лице, но быстро исчезает.

— Очень жаль.

Чтобы пресечь возможные дальнейшие вопросы, я перевожу тему и показываю ей найденную книгу.

— Не знаю, читали ли Вы какие-нибудь работы доктора Александер, но у нее есть увлекательнейшие анекдоты из ее карьеры в судебной антропологии. Очень рекомендую.

В уголках ее глаз появляются морщины, когда она ласково улыбается.

— Я обязательно ознакомлюсь.

Я ненадолго замолкаю.

— Я также хочу поблагодарить Вас за то, что Вы рассказали мне об этом рынке. Он действительно потрясающий.

Гордость переполняет ее выражение лица.

— Он потрясающий, правда? — она оглядывается по сторонам, любуясь видами рынка. — Стыдно признаваться, но я была одной из скептиков, когда была предложена эта концепция. Не стоило сбрасывать эту затею со счетов. — Печальная улыбка заигрывает на ее губах. — Он так много сделал для этого места, что мы все склонны считать его отцом-основателем.

Я уже собираюсь расспросить ее об этом мужчине, как вдруг кто-то или что-то за моим плечом привлекает ее внимание. Она радостно машет им рукой и ухмыляется, а затем снова поворачивается ко мне.

— Ну, не буду мешать тебе с покупками.

— Рада была с Вами повидаться. — И я действительно имею это в виду.

Ее улыбка отражает мою собственную.

— Взаимно. — Когда она уходит, я возвращаю свое внимание к книгам. Проходит еще несколько минут, прежде чем я решаю купить книгу доктора Александер и еще одну кулинарную книгу.

Выйдя из палатки, я направляюсь к самому дальнему ряду у набережной, намереваясь купить пастелитос, однако далеко уйти не удается — пожилая женщина с идеально уложенными волосами, украшенными серебряными прядями, привлекает мое внимание, стоя у входа в свою небольшую палатку кораллового цвета.

Ее взгляд устремлен на меня с напряженной тяжестью.

— Подойди-подойди. — Она машет мне рукой, в ее голосе заметен латиноамериканский акцент. — Я прочту тебе карты.

Мои глаза округляются, и паникую, ища способ вежливо отказать этой милой женщине, которая выглядит так, словно она — вероятно — чья-то бабушка.

— Ой, мне вообще-то…

Ее брови упрямо сходятся вместе, интерес и ужас подчеркивают ее морщинистые черты лица.

— Ты откажешь пожилой женщине в простой радости?

Я прищуриваю глаза, глядя на нее. Мне и думать об этом не хочется, но складывается впечатление, что она дурачит меня, используя свой возраст, чтобы втянуть меня в это. В моем голосе сквозит веселье, потому что она просто очаровательна в своей бабушкиной манере.

— Вы пытаетесь манипулировать мной, чтобы прочесть мне карты?

Она откидывает голову назад, заливаясь хохотом, который заразителен и заставляет меня ухмыляться. Когда женщина приходит в себя, то показывает на меня пальцем.

— Ты умная девушка. — Махнув ладонью, чтобы я следовала за ней, она произносит: — А теперь, иди сюда. Я сделаю это бесплатно, и если ты останешься довольна, то заглянешь еще раз.

Ну, полагаю, от бесплатного я отказаться не могу.

— Ладно, я попробую.

Она взволнованно потирает руки, и я шагаю за ней. Большой переносный вентилятор обдает ветерком, и я замечаю, что кто-то исхитрился протянуть длинный удлинитель туда, где есть источник питания.

Женщина жестом приглашает меня присесть за стол, а сама усаживается за стол, напротив меня. В центре маленького карточного столика аккуратной стопкой лежит колода карт большого размера. Она протягивает руку к ним, но только для того, чтобы постучать пальцем по поверхности карты.

— Для начала раздели колоду. — Как только я это делаю, она следит за тем, чтобы карты были сложены аккуратно, а затем жестом показывает, чтобы я положила на них руки. — Теперь задай картам вопрос, ответ на который ты желаешь узнать.

Мой первый порыв — спросить, почему умершие люди вдруг сами разговаривают со мной. Но я не могу спросить что-то подобное в ее присутствии. Она подумает, что я чокнутая, оторванная от реальности… и все такое.

«Ладненько… думай, Джорджия».

Единственное, что приходит мне на ум, это легкомысленный вопрос, и я выпаливаю его, не успев обдумать.

— Влюблюсь ли в парня, который проявил ко мне интерес? — внутренне я содрогаюсь от того, как по-детски я звучу, спрашивая, влюблюсь ли я в офицера Хендерсона. В Уэйда.

Пожилая женщина внимательно смотрит на меня, и меня охватывает жуткое чувство. Словно она видит меня насквозь и знает о моих внутренних мыслях.

Она раскладывает карты на столе, не глядя, с ловкостью, что говорит о том, что она делала это бесчисленное количество раз. Ее внимание по-прежнему приковано ко мне.

— Ты не относишься к Скорпионам. — Она утверждает это без всякой интонации, оставляя меня в недоумении. К чему она клонит?

— Нет, не отношусь.

— Но когда-то будешь относиться.

Мои брови опускаются. В меня закрадывается смущение.

— Эм-м, я в этом сомневаюсь, — осторожно заявляю я.

Женщина некоторое время изучает меня, прежде чем на ее лице расцветает медленная улыбка.

— А я не сомневаюсь.

Я хмурюсь, недоумевая, во что, черт возьми, я ввязалась. Затем она заставляет меня выбрать несколько карт. После этого она внимательно прищуривается на каждую из них, а затем смотрит на меня, как будто я могу предложить какое-то подтверждение или уточнение.

Наконец, она откидывается на спинку стула и постукивает указательным пальцем по столу, пристально глядя на меня. Тук, тук, тук. Пауза. Тук, тук, тук. Пауза. Каждое постукивание пальцем лишь усиливает мою тревогу.

Неловкость овладевает мной, пока я жду, когда она нарушит молчание. Должна ли я что-то произнести? Почему меня не проинструктировали поподробнее, как все это работает? А то я…

— Ты изменишь его.

Я замираю, поднимая брови в безмолвной мольбе о разъяснении. Когда она ничего не разъясняет, я задаю вопрос:

— Кого это я изменю?

Но она не отвечает мне прямо. Вместо этого она продолжает осматривать меня, как будто я — существо, прежде не виданное ею.

— Ты найдешь свою любовь, однако не поверишь в нее, пока не станет слишком поздно. — Ее глаза снова опускаются к картам, а брови образуют глубокую морщинку. — В конечном итоге может оказаться слишком поздно.

Ладно, это получается слишком жутко и совсем не так весело, как я думал.

— Звучит не слишком многообещающе, не думаете? — я заставляю себя рассмеяться. — Ну, думаю, мне пора идти.

Ее взгляд приковывает меня к месту, заставляя застыть на месте.

— Ты должна осознать это, чтобы не упустить любовь, чтобы не упустить его. Ты нужна ему… а он нужен тебе.

Ее голос становится мягче, и она говорит низким, приглушенным тоном, как будто доверяет мне.

— Вы научите друг друга любить и доверять.

Мои нервы туго натягиваются от неловкости, вызванного тем, к чему все это ведет. Пытаясь отвлечься от странного настроения, я добавляю в свой тон юмора.

— За все эти хлопоты ему лучше бы быть отличным парнем.

Она внимательно изучает меня.

— Он один из лучших, но многие его недооценивают. Его легко отвергнуть, потому что он идет против всех.

Хм. Офицер Хендерсон — хороший парень, и он не раз раздражал свое начальство.

Как только эта мысль приходит в голову, мой желудок сжимается, словно восставая против мысли о том, чтобы влюбиться в него. Но почему?

Возможно, это пережитки того безумия, в котором я участвовала ранее с Бронсоном. Мне действительно нужно привести свои мысли в порядок.

Женщина снова переводит взгляд на карты, проводя пальцами по нарисованным на них фигурам.

— Вместе вы сумеете возродиться из тьмы.

По телу пробегает ледяной холодок, а волоски на руках встают дыбом.

— Ладно. Спасибо Вам.

Я вскакиваю на ноги и с такой силой задвигаю свой стул, что металл ударяется о стол.

— Ой, извините! Еще раз спасибо, но мне пора бежать. Хорошего дня! — мои слова вырываются из уст в торопливой манере, я чуть не спотыкаюсь о собственные ноги, пытаясь уйти и оставить расстояние между нами.

Святые угодники, это было жутко.

Я облегченно выдыхаю только после того, как покидаю рынок и оказываюсь на полпути к дому, а моя цель прикупить еще одну пастелитос давно забыта.

В голове продолжают крутиться мысли о старушке и о том, как она с таким интересом глядела на меня, — словно она знала какую-то тайну, которая никому не известен.

Еще долгое время после того, как я разложила продукты и приготовила ужин, одна фраза, сказанная старушкой, все еще цепляется за глубины моего сознания.

И только когда я ложусь в постель, я гадаю, случайно ли она выбрала эту фразу или каким-то образом почувствовала ту зловещую пелену, которая нависает надо мной.

«Вместе вы сумеете возродиться из тьмы».

Больше всего меня цепляет ее выбор слов. «Суметь» не значит, что это произойдет.

Последнее указывает на поруку. А вот первое слово разжигает во мне неприятное чувство.

Поскольку это означает, что есть вероятность, что мы не возродимся.

ГЛАВА ДВАДЦАТЬ ВОСЬМАЯ

БРОНСОН

Последующая среда

Закрыв глаза, я с тихим вздохом прижимаю к ним основание ладоней. Сегодня я больше не смогу работать. Я заставил своих людей копать сведения и попытался сделать кое-что сам, но без толку.

Чтоб меня. Рыжая так сильно меня завела, что я не могу остановить проносящиеся в голове образы того, что произошло на рынке. Не могу перестать представлять, что она почувствует, если я засуну свой член в ее — пиздец какую — тугую киску.

Словно этого недостаточно, я нажимаю на кнопку мыши, чтобы открыть последние фотографии, сделанные во время слежки, которые есть у моих людей. Некоторые из них самые обыденные: она отправляется на работу либо вечером направляется к своей машине на стоянке участка. А вот другие, которые они запечатлели, заставляют меня наклониться поближе к компьютеру, а пальцы так и свербят провести по экрану, как долбанный психопат-преследователь.

Фотографии, отснятые через ее окна во время ее уборки дома, зачаровывают меня. Она одета в облегающие хлопковые шорты с низкой посадкой и футболку, завязанную узлом под грудями, а ее волосы убраны в свободный пучок на макушке. Когда женщина включает пылесос, ее соски упираются в хлопковую футболку, словно просясь на свободу. Мой член твердеет от одной мысли о том, как я припадаю своим ртом к ним.

Мои руки опускаются к джинсам, и я сжимаю свой член, который грозит прорваться сквозь ткань. Интересно, если пососать ее соски, она станет еще более мокрой, чем была на рынке? Господи, мой член сочится предэякулятом при воспоминании о том, как она, блядь, залила меня своими соками. Какой тугой была ее киска, когда я ввел в нее два пальца.

Я отталкиваюсь от стола, отчего колесики на стуле скрипят по деревянному полу. После быстрого взгляда, подтверждающего, что я запер дверь своего кабинета, отчаяние заставляет меня практически разорвать джинсы и опустить их настолько, чтобы вытащить член наружу.

Я сжимаю член в кулак и откидываю голову назад. Закрыв глаза, я представляю, как туго обхватывает мой член ее киска. Как она будет измазывать меня своими соками. Усиливая хватку, я сильно дергаю его и провожу большим пальцем по головке.

Я охренеть какой твердый, и предэякулят еще больше сочится на кончике, когда я представляю, как она склонится над моим столом, раздвинув свои ножки. Я провожу большим пальцем по толстой вене, идущей по всей длине моего члена, и боль, пульсирующая во мне, граничит с мучительной.

Я представляю, как она упирается предплечьями в стол перед собой, а я раздвигаю ее бедра, чтобы увидеть половые губки, которые так охрененно влажны и блестят. Я надавливаю на нее толстой головкой своего члена, и она изумленно вдыхает, когда я медленно ввожу в нее свой твердый член. Боже… Представив, как я погружаюсь в ее влажный жар, я еще быстрее двигаю рукой.

Моя голова откидывается на спинку кресла, и я позволяю своим мыслям разбежаться, представляя, как она скачет на моем члене. Как я хорошенько и жестко трахаю, угрожая выбить из нее всю наглость. Черт подери, я на грани. Я гонюсь за разрядкой, которая, как я знаю, ждет меня. Мои яйца напрягаются. Они такие тяжелые, когда я с силой вхожу и выхожу из ее уютной киски.

Подавленный стон вырывается из моих губ, когда я дрочу, мои движения становятся все более резкими. Легкие горят, мышцы напряжены. Я почти достиг разрядки… Еще одно поглаживание от основания до кончика, затем крепкое сжатие головки — и я уже стремительно оказываюсь на грани.

Сука. Я резко дергаю бедрами и выплескиваю в нее все, что у меня есть. Ее влага покрывает меня, она такая чертовски мокрая и…

Реальность накрывает меня с головой, и я открываю глаза, чтобы осознать… Ну, твою ж мать.

С раздраженным ворчанием я расстегиваю пуговицы на рубашке и использую ее для того, чтобы вытереть беспорядок, который я устроил, презирая разочарование, которое не изживается. Разочарование от того, что это было не по-настоящему. Я застегиваю джинсы, когда раздается стук в дверь.

— Босс? Есть новости. Возможно, придется созвать собрание.

Дерьмо, это было близко. Я кричу: «Подожди», и тянусь в гардеробную за еще одной запасной рубашкой на пуговицах. Я держу здесь несколько рубашек на случай, если они мне понадобятся, поскольку это быстрее, чем тащиться в другой конец дома в свою спальню.

Не могу сказать, что они мне раньше для этого требовались, так что это впервые. Как и то, что я отлизал женщине на треклятом фермерском рынке.

Оказывается, рыжая вдохновляет на множество первых разов.

Не уверен, хорошо это или нет.

Когда я открываю дверь своего кабинета, я понимаю, что новости Дэниела не очень хорошие, что подтверждается, когда он говорит:

— Умер еще один человек.

***

— Что за чертовщина? — Я ударяю кулаком по стальной двери и едва успеваю почувствовать боль, как костяшки пальцев разжимаются. Я оборачиваюсь к Дэниелу, и он выглядит так же взбешенным, как и я.

Остальные мои люди уже ушли, оставив нас вдвоем. Я сохранял спокойствие на протяжении всего совещания по обсуждению последних известий, но теперь, когда остались только я и мой самый доверенный человек, все закипело.

— Сколько, сука, людей я должен похоронить из-за этого балагана? — рычу я. Мой голос эхом отдается в стенах склада.

Несмотря на то, что от него исходит гнев, выражение лица и голос Дэниела спокойны.

— Без понятия, босс, но похоже, что Ти-Мани пытается развязать войну за территорию.

Я жестом показываю на окружающую обстановку.

— Он воображает себе, что может просто развести бардак и захватить то, что я построил с нуля? — я так сильно стискиваю зубы, что они начинают болеть. Развернувшись, я снова ударяю кулаком по двери. — Нахуй его.

Между нами повисает тишина, и я понимаю, что он дает мне возможность все обдумать. Что, черт возьми, мы упускаем? Должна быть какая-то связь, причина этих смертей, помимо того, что все они связаны с моей общиной. Как, черт возьми, они связаны?

— Что будешь делать? — Дэниел ждет, пока я обдумаю свои варианты. Терпеливо, не подталкивая меня в ту или иную сторону. Именно поэтому он так долго был рядом со мной. Я доверяю ему свою жизнь.

Я пялюсь на брызги крови на бетонном полу от костяшек пальцев.

— Эти люди и так лишаются жизней. Не хочется рисковать еще большим числом жертв, клюнув на приманку Т-Мани…

— Но мы в любом случае в невыгодном положении. — Голос Дэниела приглушен тем же смирением, что я чувствую.

— Мне не нравится испытывать ощущения, что мы какие-то чертовы пешки в игре.

В его глазах мелькает понимание.

— Но если мы не ответим, сколько еще невинных людей погибнет?

Я провожу рукой по лицу. Блядство. Мы просто хотим, чтобы нас оставили в покое. Мы не переходили дорогу Последователям, но для них это явно имеет значение.

Мое возбуждение нарастает, и я сжимаю пальцы. Зуд пролить немного крови овладевает мной.

— Каким образом Последователи проникают на территорию и покидают ее так, что никто из наших их не видит? Как они получают доступ к нашим людям? И какая имеется связь между теми, на кого они нацелились?

Часть меня хотела бы, чтобы у него были ответы, но у него их нет, и от нашего общего разочарования воздух становится напряженным.

Тяжело вздохнув, я встречаюсь взглядом с Дэниелом.

— Я сам наведаюсь к Ти-Мани. Мне нужно посмотреть этому мудаку в глаза и удостовериться, что он не имеет никакого отношения к этому безобразию.

Он отрывисто кивает.

— Понял, босс. — Он колеблется, прежде чем спросить: — А что произойдет, если он откажется пускать тебя к себе?

Вопрос резонный, но я не хочу его обсуждать. Я смотрю в глаза Дэниела, и в них отражается моя безропотность.

— Сочтем это за объявление войны.

ГЛАВА ДВАДЦАТЬ ДЕВЯТАЯ

ДЖОРДЖИЯ

Вечер пятницы

— Ты шутишь? — Я не могу подавить смех. — Я не знаю, как ты делаешь это изо дня в день.

Уэйд веселит меня уморительными — и чрезвычайно чудными — историями о проведенных арестах. Что еще лучше, у него тоже нет семьи, поэтому он не сходит с ума от празднования праздников, как это делают многие.

Поэтому не было ни одного вопроса типа «Как прошел День благодарения?» или «Не впал/а ли ты вчера в пищевую кому?».

Встреча была… освежающей, на самом деле. Мне не нужно притворяться, что я съела вчера тонну индейки. Мне не нужно притворяться, что я все еще напичкана едой до отказа.

— То же самое я могу сказать и о твоей работе. — Он рассматривает меня с противоположной стороны стола, поглаживая основание своего бокала для вина. — Нужен некто особенный, чтобы заниматься той работой, которую делаешь ты.

Я опускаю подбородок и отвожу взгляд, потому что комплименты всегда настораживают меня. Возможно, это потому, что я не чувствую, что моя работа заслуживает похвалы. Да, я отдаю ей все силы, но я не рискую своей жизнью, как Уэйд.

Я провожу пальцем по узору на скатерти, отчаянно пытаясь перевести разговор на другую тему.

— Извини. — Его хриплое извинение заставляет меня перевести взгляд на него. Раскаяние проступает на его чертах. — Я смущаю тебя, чего делать не надо. — Он наклоняет голову, его голос смягчается, а ухмылка становится обнадеживающей. — Особенно если я надеюсь убедить тебя пойти со мной на свидание снова.

Смех застает меня врасплох. Наверное, это потому, что он такой обаятельный. Разговор был легким. Спокойным. Уэйд умен и остроумен и, несомненно, обладает хорошей внешностью.

— Не думаю, что тебе придется долго меня убеждать. — Срань господня. Это прозвучало кокетливо. Вперед, Джорджия! Может, у меня получится. Может, я смогу быть нормальной…

Мой ответ вызывает на его красивом лице улыбку. Он поднимает свой бокал со скромными остатками вина в молчаливом тосте.

— Я выпью за это.

Я с улыбкой поднимаю свой бокал и отпиваю последний глоток, но мягкое вино словно застревает у меня в горле.

Под ложечкой зарождается паника и тревога подкатывает к горлу при мысли о том, что Бронсон узнает об этом свидании. Ведь есть вероятность, что он не поверит, что это просто свидание, хотя я и не собираюсь выкладывать Уэйду всю информацию — которой и в помине нет, — которой, по мнению Бронсона, я обладаю.

Я надеюсь, что смогу проскользнуть незамеченной, но я и не знала, что ресторан, который выбрал Уэйд, находится в двух шагах от границы, отделяющей территорию Скорпионов и Последователей от этой нейтральной зоны.

Это, наверное, и будет моей спасительной благодатью: факт того, что этот ресторан находится в месте, свободном от всяких бандитов.

Уэйд уже заплатил, настояв на том, что это ему лишь в удовольствие. Теперь, когда мы допили вино и засиделись так долго, что ресторан почти опустел, он предлагает проводить меня до машины.

Через минуту мы останавливаемся рядом с моей машиной на хорошо освещенной парковке. У меня сводит живот от волнения, когда я поворачиваюсь, чтобы посмотреть на него.

Боже. Что же теперь делать? Сказать «чао-какао» и сесть в машину? Завести светскую беседу или подождать, пока он попытается меня поцеловать? Или это я должна его поцеловать? Что делают нормальные люди в такой ситуации?

Он подходит ближе, его глаза сверкают от страсти, и у меня перехватывает дыхание. Его движения осторожны, как будто он оценивает мою реакцию на каждом шагу.

Мужчина поднимает руку, чтобы убрать мои волосы за ухо, и кончиками пальцев проводит по моей коже, вызывая дрожь. Он своей рукой слегка обхватывает мое лицо, прежде чем опускает голову.

— Я отлично провел время. — Его голос глубокий и хриплый, а затем он скользит своими губами по моим. От восхитительного трения у меня сбивается дыхание.

— Аналогично, — шепчу я в ответ.

Другая его рука поднимается, и он обхватывает мое лицо обеими ладонями, пальцами касаясь моих щек. С мучительной медлительностью он наконец прижимается своими губами к моим.

Поцелуй немыслимо нежен, даже когда он углубляет его, его язык осторожно проникает внутрь, чтобы встретиться с моим. То, как он медленно, томными глотками овладевает моими губами, очаровывает.

Из глубины его груди вырывается стон, что вызывает в глубине моего нутра невообразимое женское наслаждение. Он поднимает голову, в его глазах плещутся расплавленные вожделение и симпатия.

— Черт подери, женщина. — Улыбка заигрывает на его губах. — Мне лучше ретироваться, пока ты еще считаешь меня джентльменом.

У меня вырывается сдавленный смех.

— Тогда, наверное, пожелаю тебе хорошего вечера. — Я не осознаю, что высунула язык, чтобы облизнуть нижнюю губу, пока он не стонет и не убирает руки с моего лица, сделав резкий шаг назад.

— Я бы отметил, что вечер очень хорош. — Он жестом показывает на дверь моей машины. — Садись внутрь и пристегнись, пока я не передумал и не стал уговаривать тебя целоваться со мной на парковке ресторана, как двое подростков.

С моих губ срывается смешок.

— Ладно. Будь осторожен за рулем.

— И ты тоже.

Когда я выезжаю со своего парковочного места и машу ему рукой, прежде чем свернуть на дорогу, улыбка на моем лице словно прилепилась навсегда.

Яркий свет фар в зеркале заднего вида внезапно прерывает мое затянувшееся счастье от свидания. Уже поздно, и в этом районе города очень мало машин, поскольку он более старый и в нем нет баров и ресторанов.

Прищуриваюсь, надеясь, что они просто объедут, если так спешат, однако этого не происходит.

— Проклятье, — ворчу я. — Просто проезжайте уже мимо.

Наконец они разгоняются и пристраиваются рядом со мной. Это черный грузовик с темными тонированными стеклами, и когда они поворачивают прямо в мою сторону, я резко сворачиваю, до боли в костяшках сжимая руль. Боже. Что, если они пытаются напасть на меня? Въехать в меня, а затем ожидать, пока я съеду на обочину и остановлюсь?

Еще один автомобиль направляется к нам с противоположной стороны. Мы собираемся пересечь узкий мост, который проходит над ручьем. Конечно, они не станут ничего предпринимать, когда поблизости есть еще одна машина.

Когда мы съезжаем с моста и направляемся к другому перекрестку, мое сердце едва не выскакивает из груди, а в венах клокочет паника.

Светофор загорается красным светом.

Я сбавляю скорость, надеясь проехать достаточно долго, не тормозя. Разумеется, безрезультатно. Когда я вынужденно останавливаюсь, мои глаза судорожно мечутся между боковым зеркалом и светофором. Умоляю, поторопитесь и включите зеленый. Умоляю, поторопитесь и включите зеленый.

Фары дальнего света этого кретина позади меня угрожают ослепить меня в зеркале заднего вида, когда он подъезжает еще ближе. Когда водитель останавливается позади меня и ничего не происходит, я испускаю вздох облегчения.

Но облегчение недолговечно, поскольку внезапно я слышу быстрые гудки.

Что за чертовщина?

Как только загорается зеленый свет и я собираюсь надавать на педаль газа, заднее стекло разбивается вдребезги, и раздается громкий треск. Я вскрикиваю и пригибаюсь на сиденье. Меня охватывает парализующий страх. А потом шины грузовика с визгом проносятся мимо меня и уносятся в ночь.

ГЛАВА ТРИДЦАТАЯ

БРОНСОН

— Браток, у тебя довольно приличного размера яйца, чтобы заявиться сюда и потребовать встречи со мной.

Браток. Я стискиваю зубы. Господи, этот мудак раздражает.

— Я заявился сюда, потому что происходит непонятное, и я хочу знать, стоишь ли ты за этим.

Ти-Мани ухмыляется, являя свой вычурный платиновый грилз. До чего же пустая трата денег. Это бабло могло быть направлено его людям — так, блядь, и должно было быть, — но он присвоил его себе, позволяя бизнесу своих людей умирать, позволяя им становиться беднее и не проявляя ни малейших угрызений совести по этому поводу.

Хоть я и могу править с помощью запугивания и оружия, когда это необходимо, однако мои люди знают, что я их прикрою. И я точно не позволю им голодать под моим присмотром.

Он откидывает башку на спинку кожаного кресла, глядя на меня так, словно я какой-то долбанный клоун, словно я не могу убить его голыми руками.

Зажав сигарету между пальцами, он затягивается и медленно выдыхает.

— Ничего я не творил, мужик. — Он ухмыляется, снова сверкнув металлом. — Кроме того, что я завалил шикарную скорпионовскую задницу.

Доумничался распиздяй. Я притворяюсь, что не понял его, и шокировано вскидываю брови.

— Хм-м. Я и не знал, что ты не по девушкам.

Проходит минута, прежде чем до его затуманенной задницы доходит, и он хмурится от отвращения.

— Да иди ты нахуй! Ты знаешь, что я имел в виду. Я оказался по самое не балуй в одной из скорпионовских девок. — Его улыбка широка, но в ней нет ничего дружелюбного. — Я не прочь погрузить свой член в такую обалденную киску.

Этот хренов говноед будет тянуть вечность, если я его сейчас не прикончу.

— Я здесь, потому что у нас громоздятся трупы, а Последователи — единственные тупорылые долбаебы, которые станут с нами связываться.

Улыбка исчезает с его лица, а на ее месте появляется хмурый взгляд.

— Я, сука, говорил тебе, что мы не имеем никакого отношения ко всему этому сранью. Но если ты будешь продолжать приходить и обвинять меня, я, возможно, передумаю.

Я пригвождаю его своим мрачным взглядом, до белого каления желая обнаружить хоть какие-то доказательства того, что он меня наебывает… но, блядь, снова все впустую.

Проклятье.

Я двигаюсь к его столу, и двое крупных мужланов, стоящих на страже по флангу от Т-Мани, делают шаг вперед, а их руки устремляются к кобурам с оружием.

Оставляю их без внимания и кладу руки на стол этого хуесоса.

— Хочу, чтобы следующее, что я скажу, стало тебе предельно, мать твою, ясно, — я понижаю голос и использую его настоящее имя, а не вычурное, которым он сам себя окрестил, — Дариус. Если я узнаю, что ты пиздишь и стоишь за всем этим, я лично отрежу твой ссаный язык.

Даже под темной кожей заметно, что он бледнеет, и при виде этого меня охватывает довольство. Я выпрямляюсь и киваю его наемным громилам.

— Джентльмены. Я сам найду выход.

ГЛАВА ТРИДЦАТЬ ПЕРВАЯ

ДЖОРДЖИЯ

Мною овладевает неистовая дрожь, но каким-то образом мне удается надавить на педаль газа. Шины моей машины издают зловещий стук, но я полна решимости уехать отсюда.

Впереди я вижу небольшую, хорошо освещенную заправку, и, Господи, меня даже не заботит, что на ней есть логотип Скорпионов, обозначающий, что это их территория.

Создается впечатление, что у меня уходят годы на то, чтобы заставить машину содействовать и заехать на заправку, но наконец мне это удается. Я доезжаю до воздушных насосов и паркуюсь.

Смутно слышу, как меня окликает мужской голос, но я в состоянии лишь ошеломленно пялиться в лобовое стекло.

«Это тебе в наказание! Как смеет дьяволица вроде тебя, пытаться заворожить этого нормального парня!».

Горечь закрадывается в мое сердце от того, как легко воспоминания всплывают в памяти. Еще хуже то, что тихий голосок в моей голове соглашается с этим.

«Ты не вправе тешить себя мыслью о том, что можешь быть достаточно хороша для какого-то мужчины, не говоря уже о полицейском».

— Я вызвал помощь, мэм. — Мужчина снова обращается ко мне, и в его голосе слышится сильный южный акцент. Похоже, он сейчас находится ближе к моей машине. — Не ранены ли Вы?

— Все в порядке. — Это все, что я могу ответить.

— Понял. — Его голос становится ниже, как будто он передает сообщение кому-то другому. — Номер знак автомобиля женщины…

Мои пальцы сжимаются и разжимаются на руле, а сердце стучит так громко, что я едва ли не глохну.

— Мэм, Вы не будете против, если я открою Вашу дверь? Чтобы я мог убедиться, что с Вами все в порядке?

В голосе мужчины звучит явное беспокойство, и, хотя я знаю, что мне следует проявить осторожность, я неуклюже нащупываю автомобильный замок.

Похоже, он замечает мою панику и боязнь, и медленно открывает дверь, а другой рукой прижимает к уху телефон.

Он высокий, с длинной всклокоченной светлой бородой, его волосы прикрыты изрядно поношенной кепкой с логотипом «Pabst Blue Ribbon».

Мужчина слегка наклоняется, чтобы посмотреть на меня, и я заставляю себя встретить его взгляд. Что бы он ни увидел на моем лице, черты его лица смягчаются.

— Вы собираетесь покалечить меня? — мои слова вырываются с резким, прерывистым вздохом.

Он качает головой, не разрывая зрительного контакта со мной.

— Нет, мэм. Я здесь, чтобы узнать, что с Вами случилось.

— Кто-то подрезал меня на светофоре. — Моя грудь вздымается сильнее от нарастающей паники. — И мое заднее стекло… — В горло сдавливает, и я задыхаюсь.

Он протягивает свободную руку ладонью, его тон мягкий.

— Ш-ш-ш. Теперь все будет хорошо, мэм.

Отстраненно я наблюдаю, как мои пальцы отпускают руль, и я вкладываю свою руку в его. Как только моя ладонь соприкасается с его, я словно ощущаю его сострадание.

— Вот и все. Сконцентрируйтесь на мне, договорились? Можете назвать свое имя?

Его ладонь теплая и успокаивающая. Я выдавливаю из себя ответ, звучащий машинально.

— Джорджия. Джорджия Денверс.

Кто-то кричит на другом конце телефона, и он морщится, прежде чем пробормотать:

— Ладно. — Затем он опускает телефон. — Помощь уже в пути, Джорджия. — Его карие глаза излучают сочувствие. — Меня зовут Шон. Почему бы Вам не рассказать о себе? Чем Вы зарабатываете на жизнь?

Я заставляю себя дышать ровно, но даже мои слова звучат ребристо, когда вырываются наружу.

— Работаю в морге.

Удивление озаряет черты его лица.

— Черт. Вот уж не ожидал такого.

С моих губ срывается слабый, лишенный юмора смешок. Он открывает рот, чтобы задать еще один вопрос, однако его прерывает звук приближающегося на большой скорости автомобиля.

Я напрягаюсь, мои глаза округляются, а страх подступает к горлу.

— Они вернулись!

— Нет, нет, нет. Джорджия. Взгляните на меня. Он приехал на помощь, клянусь. Я его вызвал.

Я удерживаю его взгляд, молясь, чтобы не навлечь на себя неприятности по глупости. Он продолжает говорить успокаивающим тоном:

— Не сводите с меня глаз, договорились? Теперь Вы в безопасности, обещаю.

Машина останавливается позади моей, и через долю секунды раздаются шаги. Я невольно крепче сжимаю руку Шона.

— Все в норме, Джорджия.

Мужчина останавливается рядом с тем местом, где стоит Шон. Сначала я вижу темные джинсы и черные ботинки, а затем скольжу взглядом по расстегнутой рубашке-поло. Он наклоняется, и я встречаюсь с пронзительными зелеными глазами. Поначалу его изучение кажется мне агрессивным и ледяным, словно он решает возненавидеть меня с первого взгляда.

Я отвожу взгляд от него и умоляюще гляжу на Шона.

— Мне показалось, Вы сказали, что теперь я в безопасности. — Я бросаю еще один быстрый взгляд на другого мужчину, прежде чем мой голос понижается до отрывистого шепота. — Он выглядит так, будто хочет причинить мне боль.

Шон бросает проницательный взор на мужчину, а затем снова поворачивается ко мне.

— Может, я быстро поговорю с ним, хорошо? Просто посидите здесь. — Он сжимает мою руку, прежде чем пытается высвободить ее из моей смертельной хватки.

Если бы я не была потрясена и не испытывала страха, то смутилась бы. Моя рука опускается на колени, и я пялюсь на нее, как зачарованная. Я улавливаю лишь обрывки его разговора с другим мужчиной.

«…стреляли по колесам…».

«…разнесли заднее стекло вдребезги…».

«…не заметил номеров. Только слышал визг шин…».

— Джорджия? — я вскидываю голову, услышав Шона. — Я просто открою заднюю дверь и посмотрю на повреждения Вашего окна изнутри, идет?

— Идет. — Господи, мой голос звучит так слабо и беспомощно, что мне ни капельки не по душе.

Задняя дверь распахивается за моей спиной, сопровождаемая словами: «Что за пиздец?». Уши улавливают звук разлетающегося стекла, после чего внезапно наступает тишина.

Напряжение снова накатывает на меня, и я с трудом втягиваю носом воздух в легкие.

— Пидарасы. — Это единственное слово произносит другой мужчина своим низким, свирепым рыком. — Ему это нисколько не понравится. Нисколько.

Еще одна долгая пауза повисает в воздухе, прежде чем мужчина появляется рядом с моей открытой дверью. Он слегка наклоняется, упираясь одной рукой о крышу. На этот раз, когда наши взгляды сталкиваются, его глаза становятся теплее. Все еще настороженные, но уже не такие холодные, как раньше.

— Джорджия, меня зовут Дэниел. Я отвезу тебя домой. А пока я попрошу кого-нибудь присмотреть за твоей машиной и отремонтировать ее.

Не сводя с него глаз, я смотрю на него с очевидной сдержанностью.

— Ты все еще выглядишь так, словно хочешь покалечить меня.

Черты Дэниела еще немного смягчаются, на его лице проступает тень раскаяния.

— Прости. Мы просто не переносим тот факт, что женщины и дети страдают или подвергаются опасности.

Шон жестом указывает на Дэниела, наклоняя голову.

— Он является частью патрулирования наших краев.

Дэниел переводит взгляд на Шона, словно не уверен, что информацию следовало сообщать мне. Может, потому что я посторонняя? Не знаю… и мне сейчас не до этого.

Дэниел осторожно продолжает говорить:

— Я один из тех, кто присматривает за этой территорией. Мы заберем тебя отсюда и подвезем домой в целости и сохранности… если только ты не против.

Более рациональная часть моего мозга делает все возможное, чтобы отогнать затянувшееся потрясение. Если бы этот человек хотел причинить мне боль, он бы уже сделал это. К этой минуты он мог бы с легкостью напасть на меня. Когда я смотрю в его серьезные зеленые глаза, мое чутье подсказывает мне, что ему можно доверять.

Мой кивок кажется машинальным, и я выдавливаю: «Не против».

Он отвечает мне кивком.

— Мы попросим кого-нибудь присмотреть за твоей машиной.

Я морщу нос.

— Я даже не знаю, покрывает ли моя страховка подобные вещи.

— Не волнуйся на этот счет. Мы все предусмотрели. — Он протягивает руку. — А теперь давай выбираться отсюда.

Его ладонь большая и мозолистая, и когда я осторожно принимаю ее, мне хочется, чтобы моя собственная не дрожала. Я хватаю сумочку в другую руку и позволяю Дэниелу помочь мне выйти из машины.

Когда я покачиваюсь на нетвердых ногах, он осторожно поддерживает меня за плечи.

— Спокойно. Я держу тебя.

Каким-то образом мне удается преодолеть небольшое расстояние до элегантного автомобиля, припаркованного позади моего. Он усаживает меня на пассажирское сиденье и помогает пристегнуть ремень безопасности, когда мои пальцы не в состоянии нормально двигаться.

Я поднимаю глаза, чтобы встретиться с ним взглядом.

— Мне неудобно беспокоить тебя подобным образом. — Надеюсь, что он сможет услышать сквозь потрясение мою благодарность.

Удивление проступает на его лице, прежде чем он небрежно кивает.

— Пустяки, ты совсем меня не беспокоишь. — Он выпрямляется, аккуратно закрывая дверь.

Обойдя машину и останавливаясь у капота, Дэниел коротко переговаривается с Шоном, прежде чем сесть за руль.

— А теперь отвезем тебя домой.

ГЛАВА ТРИДЦАТЬ ВТОРАЯ

БРОНСОН

«Мудрый воин избегает битвы».

Засовываю мобильный телефон в карман и встряхиваю руки, сгибая пальцы, и повторяю эту цитату Сунь-Цзы вслух, заставляя свое дыхание выровняться:

— Мудрый воин избегает битвы.

Проще сказать, чем сделать. Я загибаю пальцы внутрь, складывая их в сжатые кулаки, пока внутри меня клокочет ярость. Сегодняшняя ночь была сплошным балаганом.

— Босс. — Один из моих людей кивает мне, когда я прохожу мимо, направляясь к своей машине. Хоть я и ценю его уважение и вежливое, молчаливое сочувствие, оно не усмиряет мою злость от того, что только что произошло. От того, что мне пришлось сделать.

Я — убийца. Нет необходимости церемониться с этим заявлением. Я делаю это, чтобы защитить хороших людей на нашей территории, хотя знаю, что для большинства это не имеет ни малейшего значения.

У меня нет никаких сомнений в том, что после всего, что я сделал, надо мной будут потешаться и не быть мне у врат в рай.

Сегодня ночью мне пришлось убить одного из наших. Мои люди обнаружили, что этот говноед выдал Последователям коммерческие тайны — правда, за солидный ценник. Я хорошо оплачиваю труды своих людей, но, похоже, в этом обсосе взыграла алчность.

Я одарил его в ответ одной пулей в башку. Я мог бы рассмотреть вариант о том, чтобы еще немного поколотить его, но решил, что он не стоит таких усилий.

Я рад, что не стал тратить на него время, потому что был шанс, что я пропустил бы звонок Дэниела.

Я открываю дверь машины и сажусь за руль, мышцы на шее напряжены до предела. Я наклоняю голову из стороны в сторону, чтобы размять ее, но это ни хрена не помогает снять напряжение, потому что я пиздец как волнуюсь.

Сегодня рыжая была в опасности, и все могло быть гораздо хуже. Это я осознаю, однако пока я не увижу ее своими глазами, я не смогу успокоиться.

Всю дорогу по городу я не замечаю никаких дорожных знаков, мимо которых проношусь. Все мои мысли занимает рыжая, то, как она, должно быть, перепугалась, отчего я крепче сжимаю руль.

Кто-то напал на нее сегодня ночью, что не имеет ни малейшего смысла. Кто, черт возьми, выделывает эти трюки?

Если бы это был кто-то другой, я бы не помчался к нему домой, чтобы своими глазами убедиться, что с ним все в порядке. Может, мне и хотелось бы отрицать это, но я никогда не умел врать самому себе.

От одной мысли о том, что кто-то пытается покалечить ее, меня бросает в дрожь. Я даже не знаю всей истории, но это неважно. Важно лишь то, что у какого-то хуесоса хватило ума прострелить ей шины и выбить заднее стекло.

Этот пиздюк поплатиться, потому что в какой-то незаметный миг жизни, Джорджия Денверс оказалась в числе немногих женщин, которых я очень оберегаю.

Я могу противиться вере в то, что у нее действительно есть какие-то экстрасенсорные способности, но нет никакого ощущения, что она пытается меня обмануть. Лжи придерживаться непросто, а когда кто-то играет роль, его легко сбить с толку.

В тот день на фермерском рынке она была у меня как на ладони, и ни разу не изменилась как личность. Она была все такой же — задорной и пиздецки сексуальной, но с проскальзывающим следом ранимости.

Рыжая притянула меня к себе, а я еще даже не трахнул ее. Но я очень сильно желаю ее. Желаю содрать с нее все слои и узнать о ней все.

Да, время выбрано не совсем подходящее, однако я все равно желаю ее.

Вопрос в том, хочет ли она меня и достаточно ли этого, чтобы сделать шаг в мой мир.

ГЛАВА ТРИДЦАТЬ ТРЕТЬЯ

ДЖОРДЖИЯ

Только спустя несколько минут, когда Дэниел направляется к моему дому, меня осеняет.

Я ни разу не сообщила ему, где живу.

Бросив на него внимательный, настороженный взгляд, я уже собираюсь упомянуть об этом, как вдруг звонит его телефон. Он тут же отвечает на звонок.

— Я сейчас везу ее домой. — Наступает пауза, прежде чем он бросает взгляд в мою сторону, а затем возвращает свое внимание к дороге. — Ага. Я обсужу с ней это, когда мы доедим.

Я внимательно смотрю на него. Что обсудит?

— Хорошо. Понял, босс.

Босс? Смущение пробивается сквозь потрясение в организме, потому что то, как он это произнес, вызывает ощущение, что я уже слышала это слово прежде. Но это невозможно, потому что я никогда не встречал этого мужчину.

Еще одна пауза повисает, прежде чем Дэниел говорит:

— Подожди. — Он протягивает мне свой телефон, и я нерешительно беру его, гадая, кто, блин, на другом конце.

Приложив трубку к уху, я прочищаю горло, пытаясь унять предательскую дрожь в голосе.

— Алло?

— Неприятности, кажется, ходят за тобой по пятам, не так ли, рыжая?

Резкий рывок удивления пронзает меня, лишая дара речи. Я перевожу взгляд на мужчину рядом со мной, но он не удостаивает меня и взглядом.

— Или это ты сплошная неприятность? — Бронсон задает вопрос, его тон резкий и язвительный.

Его ехидство вызывает быстрый ответ, полный сарказма.

— Точняк. Это у меня такая привычка, шляться по ночам после свиданий, просто молитвенно прося кого-нибудь напугать меня до усрачки и испоганить мою машину.

Как же мне хочется видеть его перед собой, чтобы я могла вдарить его по морде. Но, наверное, хорошо, что его нет, потому что после фермерского рынка я не уверена, что смогу устоять перед ним.

Дэниел сворачивает на дорогу, ведущую к моему дому, и я поспешно добавляю:

— Ну, мы подъезжаем к моему дому, так что, да. За одну ночь я могу общаться только с ограниченным количеством тупиц, а ты уже переваливаешь за этот лимит. Чао. — Я тычу пальцем на кнопку, завершая разговор.

Моя грудь вздымается и опускается от затрудненного дыхания. Совершенно забыв, что я не одна в машине, я перекривляю его слова противным тоном.

— «Неприятности, кажется, ходят за тобой по пятам, не так ли, рыжая?» Фу. Ну что за козлина.

Дэниел паркуется на моей подъездной дорожке и выключает зажигание, но остается сидеть в тишине машины. Я изучаю его, особенно теперь, когда я знаю, с кем он работает. На кого он работает.

Пофиг.

Наконец он поворачивается ко мне, изучая меня пристальным взглядом.

— Ты что-то с чем-то, знаешь?

— Не могу определить по твоему тону, ты считаешь, это хорошо или плохо?

Он издает короткий, едкий смешок.

— Я отвечу тебе позже.

Я резко киваю.

— Круто. Я буду крутиться у телефона и ждать вердикта.

Ухмылка играет на его губах, прежде чем он открывает дверь.

— Давай я провожу тебя внутрь.

— Я справлюсь сама, — ворчу я, выходя из машины. Или пытаюсь это сделать, потому что дверь машины кажется такой, будто я пытаюсь сдвинуть что-то в десять раз тяжелее себя. Я с хрипом останавливаюсь и выглядываю из окна, пока Дэниел открывает мою дверь.

Я остаюсь на месте, искоса поглядывая на него.

— У этой штуки детский замок, что ли, или что-то типа того?

Дэниел вскидывает бровь, и это одно-единственное проявление изумления на его спокойных чертах лица.

— У тебя были проблемы с тем, чтобы открыть ее? — мой укоризненный взгляд не производит на него никакого эффекта, потому что он только хмыкает: — Пуленепробиваемые двери и стекло тяжелые.

Его объяснение выбивает из меня дух, словно я попала в другое измерение, где людям действительно нужны пуленепробиваемые автомобили. Пытаясь сохранить некое подобие храбрости, я задираю подбородок и выхожу из машины.

— Все чисто. Внутри и снаружи.

Тревога пронзает меня, и я оглядываюсь по сторонам, пытаясь определить, откуда в темноте вокруг моего дома доносится мужской голос. Возле входной двери у меня есть светильники с датчиком движения, но они не сработали.

Дэниел не выглядит обеспокоенным. Он лишь бросает взгляд в сторону уголка дома, граничащим с лесом. У меня никогда не было никаких проблем, когда я жила здесь, в глухомани, но сегодняшняя ночь меня официально напугала.

— Спасибо, мужик. — Дэниел еще раз осматривает окрестности, и мужчина делает шаг к нам. Лунный свет, пробивающийся из-под облаков, освещает его по частям. — Где твоя тачка?

На этот раз я улавливаю глубокий южный акцент мужчины.

— Припарковал ее на дороге, чтобы пройтись пешком и убедиться, что нет ничего подозрительного.

Он одет с ног до головы в черную одежду, которая облегает его мускулистую фигуру, а его кожа настолько темная, что почти сливается с его одеждой.

Когда он подходит ближе, я вынуждена вытянуть шею, чтобы рассмотреть его. Обалдеть, какой же он высокий. Выше Бронсона и Дэниела, а это о многом говорит, ведь они не отличаются невысоким ростом. Но это не все, что является впечатляющим в этом мужчине.

Он сложен как грузовик: косая сажень в плечах и широкая грудь. Его легко можно принять за нападающего в Национальной футбольной лиге.

— Хорошая мысль. Стой рядом со своей тачкой, пока босс не скажет иначе.

Мужчина отрывисто кивает.

— Так точно, сэр. Я как раз собирался это сделать. — Он бросает на меня любопытный взгляд, его тон становится мягче, что застает меня врасплох. — Вы в порядке, милая? — Он окидывает меня взглядом, словно проверяя, нет ли у меня травм.

Не раздумывая, я склоняю голову набок и кладу руку на бедро.

— Кого это Вы называли коротышкой²⁵?

Он ухмыляется, демонстрируя ряд идеальных белых зубов.

— Слышал, что Вы нахальная дама. Это как раз то, что он…

— Стив. — То, как Дэниел произносит имя этого мужчины, заставляет меня вздрогнуть от тревоги. Его тон несет в себе серьезное предупреждение, и улыбка сползает с лица Стива в мгновение ока. Кажется, что они с Дэниелом молча беседуют, прежде чем он кивает.

Его глаза переключаются на меня, и он бормочет:

— Оставайтесь в безопасности, милая. — Затем он молча уходит, оставляя нас с Дэниелом наедине в окружении звуков ночи.

Дэниел наклоняет голову, жестом указывая на мой дом.

— Давай зайдем внутрь. — Мы направляемся по выложенной плиткой дорожке к моему дому, наконец активируя наружное освещение с датчиком движения.

Я резко останавливаюсь в нескольких футах от двери.

— Вот же хрень!

— Что случилось? — Дэниел даже не останавливается, продолжая пробираться к моей входной двери.

— У меня ключей нет.

Не оборачиваясь, он поднимает руку, и что-то металлическое сверкает, озаренное светом.

Хм. Пока я все еще отходила от потрясения, он, должно быть, снял его с колечка, на котором висели ключи от машины. Я подхожу к двери, он отпирает ее и толкает, ожидая, что я последую за ним.

Ну и дела. У кого-то, связанного с Бронсоном Кортесом, есть хоть одна джентльменская косточка в теле. Когда я уже собираюсь шагнуть внутрь, Дэниел говорит:

— Стив проверил все комнаты. Сказал, что все безопасно.

Моя голова кружится от вихря мыслей. Буквы медленно складываются в слова.

— Но… все это время ключи от дома были у тебя…

В его словах проскальзывает нотка гордости.

— Стив умеет проникать в дома без ключа. — И, словно спохватившись, добавляет: — Бесследно.

Боже.

— Сейчас я предпочитаю думать о вскрытии замка, как о чем-то благом, ведь Стив пробрался сюда, чтобы убедиться, что мой дом в безопасности.

Я захожу внутрь и соскальзываю с каблуков на коврик.

— Хотя, надо отметить, что факт того, что незнакомый мужчина прошмыгнул в мой дом и обыскал все без моего ведома, неутешителен. — Я вздрагиваю. — В смысле, что если он рылся в моем нижнем белье или еще где-то? Фу!

— Нигде он не рылся. — Незамедлительно утверждает Дэниел.

— А ты-то откуда это знаешь?

Он пристально глядит на меня.

— Потому что, если бы он это сделал, то босс выеб бы его.

— Ладненько. Приятно знать, что, эм-м, мое нижнее белье в безопасности.

На его лице появляется проблеск веселья, но исчезает так быстро, что я размышляю, не показалось ли мне это.

Положив сумочку на столик в прихожей, я роюсь в ней и достаю телефон. Сегодня я планирую спать с этой штуковиной. Дрожь все еще периодически изводит меня, напоминая о том, что я должна быть собранной и настороже, даже несмотря на странное дополнение в виде охраны, свидетельствующее о том, что я в безопасности.

— Ну-у, я благодарна за то, что ты меня подвез. — Я одариваю Дэниела вежливой улыбкой. — Если ты известишь меня, когда я смогу забрать свою машину и во сколько ее починка обойдется, было бы… Что это ты делаешь?

Он снимает ботинки, оставив их на моем коврике, и теперь бредет в сторону кухни.

— Наливаю себе воды. — Он окидывает меня взглядом через плечо. — Если ты, естественно, не против.

Раздражение борется с необходимостью быть вежливой после того, как он пришел мне на помощь. Мой голос наглядно показывает это, а тон — о неохоте.

— Стаканы в шкафу справа от раковины.

— Благодарю.

Я наблюдаю за ним, как наблюдают за диким животным, которое подошло слишком близко. Я ступаю по гладкому деревянному полу и прохожу дальше в кухню.

— Итак. Ты работаешь на Бронсона. — Я не произношу это предложение с вопросительной интонацией, ведь и так все ясно.

— Ага. — Он наполняет стакан водой из диспансера в холодильнике и поворачивается ко мне лицом. Его испытующий взгляд не отрывается от меня, пока он осушает содержимое своего стакана. — А теперь… почему бы тебе не поведать мне, зачем кому-то простреливать тебе шины и разбивать заднее стекло?

Я выдыхаю, внезапно почувствовав себя выжатой как лимон. Опустившись на кухонный стул, я упираюсь предплечьями на стол и смотрю на него сверху вниз.

— Послушай, знаю, что я тебе не нравлюсь, судя по тому, что твой бесстрашный главарь не слишком высокого мнения обо мне, но клянусь тебе, Дэниел… — Я с трудом сглатываю, когда события этой ночи ярко проносятся перед глазами. — Я не сделала ничего, что могло бы оправдать случившиеся.

Опустив голову на руки, я закрываю глаза и запускаю пальцы в волосы. Мои слова обращены скорее себе, чем ему.

— Какой поганый способ закончить ночь свидания.

— Ты встречалась с копом?

Я встревоженно вскидываю голову и встречаюсь взглядом со знакомыми глазами. Черт подери, я даже не слышала, как он вошел в мой дом. Его взгляд суровый, выражение лица напряженное. Он капец как красив — этого никто не отрицает, — но его черты, напряженные в строгом, неумолимым виде, заметно сдерживают мое восхищение.

Бронсон неподвижен подобно статуи, создавая впечатление, что он хищник, готовый напасть в любую секунду. Сегодня он одет в черные брюки и темно-серое поло. Благодаря этим коротким рукавам видны чернильные вихри, украшающие его сильные, мускулистые руки.

Я напрягаю спину и вскидываю подбородок, демонстрируя неповиновение, потому что у меня была адская ночка. Если он думает, что может ввалиться в мой дом и допрашивать меня, то пусть идет на хуй.

— Да. Да, встречалась. — Мой тон дерзок, и меня совершенно не волнует, что передо мной опасный бандит. Я достигла этого уровня злости. — Насколько мне известно, это не твоего ума дело.

Глаза Бронсона становятся такими холодными, что у меня по спине пробегают мурашки. Мышца на его щеке дико пульсирует, а голос подобен колючей проволоке, острой и смертоносной, рассекающей насквозь.

— Ты стала моего ума дела, как только начала крутится вокруг моих людей.

Я отшатываюсь от оскорбления. Если бы я была в состоянии испепелить этого кретина на месте одним только взглядом, это произошло бы прямо сейчас.

— Ты недоделок. — Я выдавливаю каждое слово сквозь стиснутые зубы. — Я же сказала тебе, что всего лишь пыталась помочь, передав тебе послание.

Я поднимаюсь со стула, внутренне ненавидя то, что мне все еще приходится наклонять голову, чтобы смотреть на него. Возможно, это из-за воздействия ночи на меня, я перегибаю палку и не забочусь о том, что оказываюсь перед лицом самой опасности. Но я топаю к нему и тычу указательным пальцем в грудину.

— Слушай-ка сюда, бандюган, я не сделала ничего, чтобы заслужить то, что произошло сегодня ночью.

Его ноздри раздуваются, разноцветные глаза сужаются, но он сохраняет полную неподвижность, пока я тычу пальцем в него, подчеркивая каждое слово.

— Это мне прострелили шины. Это мне вышибли заднее стекло.

Сильные пальцы обхватывают мое запястье, прежде чем я успеваю ткнуть его еще раз. Когда я поднимаю другую руку, он молниеносно хватает ее, а прежде чем я успеваю поднять колено и познакомить его с яйцами этого хрена, в дело вступает Дэниел.

— Эй. Полегче, вы двое. — Его слова произнесены спокойно, но в них отчетливо звучит предупреждение. — Мы должны поговорить о сегодняшнем послании.

Я поворачиваю голову, чтобы посмотреть на Дэниела, и меня охватывает смятение.

— Какое послание?

Он достает что-то из кармана и бросает короткий взгляд на Бронсона, после чего его глаза останавливаются на мне.

— То, которое было приложено к кирпичу, что они швырнули в заднее окно твоей машины.

Каждая мышца в моем теле натягивается, как штык, и я ошеломленно смотрю на него. Я смутно осознаю, что Бронсон ослабляет свою хватку, и обхватываю себя руками.

Мои слова едва слышны, каждое из них застревает в горле.

— Что там написано?

Вместо ответа Дэниел обменивается взглядом с Бронсоном, и у создается впечатление, что они ведут какой-то безмолвный разговор. Дэниел протягивает мне то, что выглядит, как ошметок лоскута.

Мои движения окутаны нерешительностью; я беру ошметок, сосредотачиваясь на словах, выведенных на ткани черным маркером. Складывается мнение, словно кто-то старательно выводил каждую букву с величайшей любовью, каждый завиток и линия так аккуратны и точны, что это сильно противоречит зловещему посланию.

«ДЕРЖИСЬ ПОДАЛЬШЕ ИЛИ СДОХНЕШЬ».

— Что за хуйня? — ярость окрашивает колкие бронсоновские слова, и впервые я повторяю его слова.

— Точно, — выдыхаю я, когда смятение отзывается во мне, заставляя голос дрожать от страха. — Что за хуйня…

ГЛАВА ТРИДЦАТЬ ЧЕТВЕРТАЯ

БРОНСОН

«ДЕРЖИСЬ ПОДАЛЬШЕ ИЛИ СДОХНЕШЬ».

Руки Джорджии так сильно дрожат, отчего лоскут трясется в ее руке. Она изучает записку, между ее бровей залегает глубокая складка.

Она говорит тихо, и складывается мнение, что она размышляет вслух.

— Она отличается от другой записки. Та, что была на салфетке, была… — Она осекается и поджимает губы, прежде чем продолжить: — Та выглядела, словно была поспешно написана.

Когда она поднимает глаза на меня, на ее лице появляется решимость.

— Нужно отдать это на экспертизу.

— Я разберусь с этим. У нас есть связи в участке, которые мы можем использовать. — Мой тон холодный. — Я не намерен посвящать в это дело кого-то, кому не доверяю.

Когда я сужаю глаза, глядя на Джорджия, она даже не вздрагивает, и какой-то части меня это нравится.

Слишком сильно.

— То, что ты работаешь в участке, не означает, что ты можешь доверять всем, кто там находится.

Она выдерживает мой взгляд, ее подбородок выпячивается.

— У меня есть друг, и он может…

— Коп, что ли? — усмехаюсь я. — Он не относится к тем, за кого можно поручиться.

Зеленые глаза вспыхивают раздражением.

— А ты-то откуда об этом знаешь?

— Потому что я плачу половине этих копов. Но другая половина не под моим долбанным контролем, а значит, они представляют риск.

Глубоко вздохнув, словно борясь за терпение, она возвращает свое внимание к записке. Складка между ее бровей становится еще глубже.

— От кого держаться подальше? Они подразумевают Скорпионов? Мертвецов?

В ее голосе сквозит огорчение, и кажется, что она больше размышляет вслух, чем спрашивает меня.

— Держаться подальше от бандюгана? Хотелось бы, чтобы мой потенциальный убийца был менее загадочным. Неужели они сдохли бы, если бы добавили пару лишних слов?

Она переводит взгляд на меня, глаза сужаются, когда она высоко поднимает записку.

— Это из-за тебя? — требует она. — Неужели кто-то каким-то образом связал меня с тобой?

Я смотрю на Дэниела, и он слегка приподнимает брови, как бы молча говоря: «Вполне возможно».

Но кто?

Что-то тут неладное. Такое ощущение, словно кто-то играет в игру, не посвятив меня в правила.

К тому же я не так давно покинул место, где тусуется Ти-Мани, с заверениями, что за всеми этими смертями стоят не его люди.

Если это не Последователи, то кто стоит за всем этим? Кто, сука, настолько нагл, чтобы попытаться подставить нас и заставить думать, что мы находимся на пороге войны между бандами?

В ее зеленых глазах читается требование, и я провожу рукой по волосам, когда разочарование овладевает мной.

— Хотел бы я знать.

— А кто, по-твоему, знает? — ее дерзость возвращается, и, хотя оно сливается с паникой, делая ее голос более высоким, я испытываю облегчение.

Не то чтобы я когда-нибудь в этом признаюсь, но, когда Дэниел передал ей телефон, а ее голос прозвучал так тихо и уязвимо, это меня покоробило. Словно две невидимые руки проникли внутрь меня, чтобы смять мои легкие в кулак.

Я стискиваю зубы, прежде чем ответить:

— Не знаю, но скоро выясню.

Она выдыхает, и от этого движения ее грудь вздымается, а платье слегка сдвигается. Груди она не выставляет напоказ, что, как ни странно, радует меня, но я замечаю на грудине намек на чернила. Так, так, так… Оказывается, рыжей не чужда игла для татуировок.

Я присматриваюсь, гадая, что же она набила на груди. Странное выбор места татуировки для женщины, что еще больше разжигает мое любопытство.

Джорджия замечает, куда перекочевало мое внимание, и прикрывает рукой это место, испепеляя меня взглядом.

— Издеваешься? — в ее голосе слышен сарказм. — Тебя что, воспитывали волки и не учили быть джентльменом? Ты разве не знаешь, что неприлично пялиться на женскую грудь? Особенно в такой ситуации?

Я ухмыляюсь, зная, что это не только разозлит ее еще больше, но и отвлечет от страха и потрясения. И это срабатывает: ее щеки вспыхивают, а в глазах бушует гнев. Я опускаю голову, приближая свое лицо к ее.

— Да я и не заявлял, что являюсь джентльменом, рыжая.

Румянец покрывает ее обнаженную кожу между ключицами, и я не могу не подлить масла в огонь.

— И я никогда не упущу возможности поглазеть на них. — Я опускаю взгляд вниз, где ее рука все еще прикрывает центр груди, и принимаю скучающее выражение лица. — Независимо от их добротности.

— Ах, ты зас…

— Так, все, — вклинивается Дэниел. — Слушайте, ночка была бурной, так что перенесем этот разговор до завтра.

Джорджия отходит от меня и смотрит на Дэниела, прежде чем выпустить усталый вздох.

— Как думаешь, здесь будет безопасно?

Меня не должно бесить, что она спрашивает его, а не меня. Не должно. Но бесит.

Это действует мне на нервы.

Дэниел смотрит в мою сторону, прежде чем осторожно ответить ей:

— Ты будешь в безопасности. Мы позаботимся об этом.

Она кивает, и я вижу, как она медленно расслабляется. Ее плечи опускаются, а крошечные морщинки, обрамляющие рот, становятся менее заметными.

Все потому, что он сказал ей, что она будет в безопасности.

Не было и дня, когда я завидовал Дэниелу. Ни одного. До этой минуты. И, черт возьми, я не знаю, что с этим делать.

«Ничего не делать, тупоголовый. Она какая-то психованная ясновидящая, которая, похоже, способствует тому, чтобы всякое уебанство становилось еще хуже».

Джорджия испускает долгий вздох и бросает матерчатое послание на кухонный стол. Бросив на меня едва заметный взгляд, она расправляет плечи и направляется к Дэниелу.

С каждым шагом ее спина выпрямляется, а подбородок вздергивается все выше. Я словно наблюдаю за тем, как ее невидимая броня становится на место.

Когда она останавливается перед ним, голос женщины звучит мягче и намного приветливее, чем когда-либо было со мной.

— Спасибо тебе, Дэниел.

Может, он смотрит на нее с невозмутимым выражением лица, но глаза выдают его. Я улавливаю это только потому, что хорошо знаю этого человека.

Она ему нравится. Более того, она завоевала его уважение тем, как вела себя сегодня.

Когда она кладет руку на его предплечье, он замирает, и я бы соврал сквозь зубы, если бы сказал, что каждая мышца в моем теле не напрягается в ответ. Я борюсь с желанием вырвать у нее его руку.

— Я ценю твою помощь, которую ты оказал мне этой ночью, — продолжает Джорджия. — Если вы оба сможете сами найти выход и запереть дверь, когда уйдете, то я была бы признательна. — Она опускает руку и шумно выдыхает. — Я хочу принять душ и немного поспать.

Я провожаю ее взглядом, когда она исчезает через дверной проем и пропадает из виду. Когда я оборачиваюсь к Дэниелу, наши взгляды встречаются, и его рот кривится в слабой ухмылке.

Как только звук закрывающейся двери спальни Джорджии разносится по тихому дому, он идет вперед, останавливаясь передо мной.

— Ты по уши запал на нее, босс, — бормочет он.

Я хмуро смотрю на него.

— Нихуя подобного.

Его рот растягивается в широкую ухмылку.

— Я ухожу. — Его выражение лица быстро становится серьезным, и он бросает взгляд на дверной проем, через который Джорджия исчезла мгновение назад. Переключив внимание на меня, он предлагает: — Хочешь, я буду первым дежурить? Или кто-то другой?

— Ты будешь первым. — Я бросаю взгляд на кухонный стол, где лежит это чертово послание на ошметке. — Я должен кое-что прояснить, прежде чем уйти.

Его рот дрожит, но он сохраняет невозмутимое выражение лица. С трудом.

— Понял.

— Уебывай отсюда, — со вздохом бурчу я.

Он тихонько насвистывает, направляясь к двери, затем натягивает ботинки и тихо выходит из дома.

Я не собираюсь обижать рыжую… нам просто нужно поговорить. Вот и все. Больше ничего.

«Трепло».

Я решаю не обращать внимания на этот надоедливый голос в моей голове, который смеет насмехаться надо мной.

«Многие взглянут на тебя, но лишь немногие увидят».

— С.С. АУРЕЛ.

ГЛАВА ТРИДЦАТЬ ПЯТАЯ

ДЖОРДЖИЯ

Во время принятия душа, оцепенение затягивается, насыщая меня, и берет верх над остатками ужаса.

После мытья мои пальцы тянутся к грудине, пробегая по набитому рисунку, словно напоминая, что с наличием в жизни — хаоса, зла и тьмы — я смирилась, и они всегда останутся постоянными переменными.

Не любовь.

Не дружба.

Не семья.

Лишь хаос, зло и тьма.

Все это время я осознавала это. Так отчего же сейчас это терзает, вызывая тоску до глубины души от подобной перспективы? От перспективы продолжать жить в одиночестве еще несколько десятилетий?

Ответов нет, пока я вытираюсь насухо и натягиваю хлопковую майку и шорты, чтобы поспать. Их все еще нет, когда я расчесываю волосы.

Смотрю на свое отражение в зеркале и мой взгляд переходит с лица на кожу, покрытую чернилами, которая выглядывает из-под майки.

Я отстраненно наблюдаю, как мои пальцы снова проходятся по этой области, но на этот раз я оттягиваю хлопковую ткань ниже, чтобы обнажить больше.

На грудине, начинаясь между грудями и опускаясь ниже, красуется цветок лотоса. Если бы я не знала, что скрывают чернила, я бы и не сумела их разглядеть.

Но как ни крути, шрамы имеются. Даже если бы каждый сантиметр был удален лазером, чтобы кожа снова стала гладкой, память о них сохранилась бы. Эти ужасающие воспоминания будут храниться в глубинах моего сознания, ведь они въелись в каждую клеточку организма, вечно преследуя меня.

Подобные травмы имеют свойство глубоко вонзать свои острые когти и никогда не выпускать из сильной хватки.

Я заставляю себя сконцентрироваться не на том, что скрывается под чернилами, а на рисунке, который я выбрала. Цветок лотоса символизирует силу и преодоление препятствий в жизни. Мне показалось уместным изобразить его на чем-то столь болезненном и страшном, что мне удалось превозмочь.

Опустив руки, глубоко вдыхаю и медленно выдыхаю. Если бы только я могла также легко выдохнуть все свои переживания и напряжение.

Я разворачиваюсь и отправляюсь на кухню за стаканом воды. Как только мои босые ноги достигают проема, я замираю, почувствовав чье-то присутствие.

Спина напрягается, но я продолжаю идти на кухню. Свет над раковиной отбрасывает тени на черты лица Бронсона, отчего он кажется еще более зловещим.

Я выравниваю дыхание и стараюсь не обращать внимания на его внушительную фигуру, прислонившуюся к столешнице со скрещенными на груди руках. Его взгляд тяготит меня, следя за движениями, пока я наполняю стакан водой. Жидкость практически не помогает успокоить горло, пересохшее от жажды и беспокойства из-за того, что он остался в моем доме.

Я ставлю стакан рядом с раковиной и медленно оборачиваюсь, чтобы посмотреть на него.

— Почему ты все еще здесь?

Бронсон пялится на кухонный стол, где все еще лежит послание на лоскуте. Он молчит долго — так долго, — что я вздрагиваю, когда он наконец заговаривает.

Его голос хриплый и приглушенный, как будто он так же устал и измучен, как и я.

— Я все еще не разобрался в тебе, рыжая.

— Нечего разбирать.

Его глаза находят мои, и какая-то частичка меня разочаровывается тем, что полумрак мешает увидеть красоту его неповторимых глаз.

— Что для тебя главное в этой жизни?

Я пристально смотрю на него, затрудняясь ответить. Это что, вопрос с подвохом? Мои слова звучат медленно и неуверенно.

— Не совсем понимаю твоего вопроса.

Он опускает руки и выпрямляется, сокращая расстояние между нами, пока моя спина не упирается в дверь кладовой. Он нависает надо мной, ограничивая движения.

— Что для тебя главное? Деньги? — его голос понижается. — Мужик, который согреет твою постельку?

Ответ срывается с моих губ без раздумья.

— Независимость.

Бронсон замирает, и складывается мнение, что я застала его врасплох. Хотя я знаю, что не стоит давать этому мужчине больше информации, которую он мог бы использовать против, я выпаливаю:

— Я ни за какие коврижки не хочу, чтобы мною помыкали, либо зависеть от кого-то. Хочу полагаться лишь на себя.

Мои следующие слова становятся тише, но от этого не менее правдивыми.

— Потому что только себе я могу безоговорочно доверять.

Между нами повисает молчание, а наши глаза все еще прикованы друг к другу. Когда он задает следующий вопрос, чувствую, что он не упрямится, как обычно, а действительно хочет знать.

Хотя его голос и приглушен, в нем чувствуется непреклонность.

— Это ты пытаешься взбаламутить дела в моей банде? Ты стоишь за этими убийствами?

— Нет. — Стремительно отвечаю, без колебаний. Но от его намеков во мне закипает гнев, и мой тон становится донельзя язвительным. — Из нас двоих ты бандит, забыл?

— Я думал, ты выше использования омерзительных, уничижительных слов.

Я глазею на него.

— Кто ты такой? — бормочу я себе под нос, и это обращено не столько к нему, сколько ко мне.

Его речь, обычно наполненная матом-перематом, резко выделяется на фоне выбранных им слов. А я-то думала, что раскусила его… этот мужчина оказывается гораздо умнее, чем можно было бы ожидать под этой грубой наружностью.

Он оставляет без внимания мой ответ, вместо этого наседая на меня. Нечто темное и грозное проступает на бронсоновских чертах лица.

— Ты целовалась с ним?

Подсознательно отмечаю, что мой ответ не обрадует мужчину, но не понимаю, почему это вообще имеет значение. Я и не допускала мыслей о том, что Бронсон видит во мне во мне нечто большее, чем просто задницу — левую женщину, с которой он однажды пошалил.

Из-за моей заминки мышцы на его лице напрягаются, а брови опускаются.

— Так значит ты позволила ему себя поцеловать? — хриплым голосом бормочет он, и я настораживаюсь от игривой дразнящей нотки в нем, потому что под ним таится опасный леденящий холод. — А ты позволила ему впиться губами в другие части тела?

Толкаю его в грудь, но он не шевелится. Этот мужчина так чертовски раздражает!

— Да что ты докопался до меня? Это вообще не твое собачье дело!

— Ясно. Значит не позволила. — Ухмылка играет на его губах. — Вынудила офицеришка Хендерсона вернуться домой и подрочить.

Я смеряю мужчину холодным взглядом.

— Ты отвратителен. — Даже когда я утверждаю это с яростью, струящейся по венам, между моих ног намокает, ведь представляю я вовсе не ласкающего себя офицера Хендерсона.

А Бронсона.

— Вынужден не согласиться. — Он приближает свое лицо к моему, его глаза обжигают меня жаром. — Просто называю вещи своими именами.

Его черты лица немного омрачаются, словно он зримо борется с чем-то, о чем я не осведомлена.

— Ведь о мужчине, губы которого касались частей твоего тела, не скоро забудешь. — Его горячее дыхание обдает мои губы. — И, рыжая?

Я не решаюсь ответить, пока его губы находятся на расстоянии одного выдоха.

— Если я буду тем мужчиной, который вернется домой, чтобы еще раз подрочить после вкушения тебя, то будь уверена: ради этого стоило похлопотать.

Приоткрываю губы, чтобы отругать его за грубость, и тут он отрезает:

— Будешь притворяться, что не завелась от моих слов? — при каждом произнесенном слоге его губы слегка касаются моих. — Может, ты и считаешь меня невежественным, но я тебя все равно привлекаю, рыжая, о чем тебе известно.

К черту его. Из-за него нервные окончания в моем теле находятся настороже. Я в курсе, что он дразнится и что мне следует просто махнуть на все рукой. И это будет разумно.

К несчастью, одно его присутствие подрывает меня и мое чувство самосохранения. Та вздорная часть меня вырывается наружу, побуждая действовать. Я прижимаюсь к его рту в упоительном поцелуе, наполненном в основном гневом, но и вожделением, которое не хочется признавать.