Под лазурным небом

14

Джейн пришла домой в девять двадцать. К этому времени Ник и Тесса сыграли несколько партий в детское домино, приобщив к этому развлечению и Эрни. Потом наступила очередь игры в прятки, а потом троица отправилась на задний двор, где стояли качели, и там Ник качал Тессу и Эрни так, что они визжали на всю улицу. Собственно, по этому звуку Джейн и поняла, почему дома ни души и куда все запропастились. Она прошла через кухню и остановилась в дверях черного хода. Это была прекрасная картина, трогательная до умопомрачения. Мягкий свет закатного солнца, Тесса и Эрни на качелях, румяные и счастливые, Тесса крепко прижимает к себе братишку, а другой рукой держится за перекладину, чтобы не упасть. Ник раскачивает качели, и так красиво напрягаются под рубашкой мышцы его руки и спины… Ой, то есть она не это хотела сказать. Он выглядит умиротворенным и веселым.

Он будет им первоклассным отцом.

Джейн взяла себя в руки и обозначила свое присутствие:

— Привет!

Кажется, они все обрадовались ей одинаково — приятно, черт возьми… И Ник сказал:

— Хорошо, что ты пришла.

— Они тебя замучили? — Джейн виновато улыбнулась.

— Нет, вовсе не поэтому. — Ник ответил ей улыбкой, но совершенно беззаботной. — Садись-ка на качели…

Джейн рассмеялась:

— Это еще зачем?

— А разве ты не хочешь… полетать?

Она хотела — и она летала. Он дарил ей это чувство. Она летала на качелях вместе с детьми, она чувствовала себя ангелом, пилотом, драконом, порывом ветра, кометой — всем на свете.

Ее тысячу лет уже никто не качал на качелях. Она — качала, качала детей регулярно, но ведь, если честно, принимать от кого-то такое счастье — не менее приятно, чем дарить самой.

Особенно когда это подарок от самого… самого-самого человека на земле.

Потом все повторилось снова — ужин (только на этот раз Джейн подготовилась и еще утром испекла луковый пирог с беконом, который потом припрятала в холодильнике, а также запаслась кучей сладостей в супермаркете), добрые разговоры (сегодня — о детстве, о детстве Ника и ее собственном, и о Тессином, и о его маленьких пациентах), а потом они пошли все вместе смотреть фильм «Освободите Вилли», и Эрни постоянно тер глаза кулачками, но все равно мужественно сидел вместе со всеми, а потом выяснилось, что уже поздно и надо укладывать детей.

— Ну вот, опять я вас задержал, — сказал Ник, но по его глазам Джейн видела, что ему ни капельки не жалко.

— Ничего страшного, это все еще можно исправить.

— Да. А что насчет завтра?

— Завтра? — Джейн сделала вид, что задумалась. — Завтра я снова позвоню тебе и попрошу посидеть с ними. Но если ты уже хочешь послать меня к черту, сделай это сейчас, чтобы я начала с утра решать эту проблему.

— Не вздумай. Завтра в восемь я здесь. Спокойной ночи.

— Спокойной…

Ник шагнул к ней, и Джейн на мгновение окаменела. Ей показалось, что Ник сейчас поцелует ее. Видимо, ее глаза расширились от ужаса, потому что вне зависимости от изначальных своих намерений он только положил ей руку на плечо и слегка стиснул его. Этот жест был как… как молчание. Как будто Ник очень многое хотел ей сказать, но все это осталось невысказанным, невыраженным. И все-таки оно — было.

А когда через час или около того Джейн с наслаждением вытянулась на своей постели и взмолилась жестокому Морфею, чтобы он хоть на одну ночку смилостивился над ней и позволил ей крепко проспать до рассвета, она заметила на тумбочке у кровати то, чего там раньше не было. В белом стакане стоял букетик крохотных маргариток.

От неожиданности Джейн аж подскочила на кровати. Кто? Откуда? Дети не могли, тем более не могла их нянька, а кто еще был в доме?

Ник был. Но он точно не мог! Или все-таки мог?

Морфей был забыт. В отместку он послал Джейн еще одну бессонную ночку. Но разве ее этим удивить?

Устраивая побудку Тессе и Эрни, которых еще надо было накормить завтраком, Джейн первым делом спросила (сделала «очень строгий голос» и спросила):

— Кто это вчера совал нос не в свое дело, а?

— Что? — невинно захлопала глазами Тесса.

— Я предупреждала вас, что в мою комнату нога посторонних ступать не должна? Ни нога, ни нос, ни другая часть тела, ни все тело целиком. Вы оба, — она перевела пылающий взгляд с Тессы на Эрни и обратно, — в моей комнате посторонние. Так, спрашивается, что вы там делали?

Тесса только вытаращила глаза и замотала головой. Светлые локоны зашуршали о подушку. Но Джейн заметила, что в ее взгляде промелькнули озорные искорки.

— Что. Вы. Там. Делали? — повторила Джейн, уперев руки в бока, — знала, что так выглядит внушительнее.

— В шпионов играли! — радостно провозгласил Эрни и подбросил вверх свою подушку с вышитыми ангелочками.

Тесса зажмурилась: не желала видеть, что произойдет дальше. Неужели ей совсем не интересно? Ни капельки?

— Ка-ак интере-есно, — протянула Джейн. — А кто придумал эту замечательную игру?

— Тесса!

Хорошо, что Эрни еще слишком маленький, чтобы улавливать иронию в словах взрослых.

— Молодец, Тесса! А с чего это вдруг ей взбрело в голову играть в шпионов именно там?

— А она Нику помогала! — объявил Эрни.

— Эх, братец, ну и какой ты шпион после этого? — грустно сказала Тесса и вылезла из-под одеяла: чему быть, того, как известно, не миновать.

— Цветы от Ника? — устало спросила Джейн у Тессы.

«Усталость» эта далась ей нелегко: внутри все готово было вот-вот взорваться от какого-то непонятного чувства, и очень хотелось смеяться и танцевать. Но чувство собственного достоинства, конечно, не позволило ей этого сделать.

— Да, он хотел обязательно тебе их подарить и боялся, что ты не возьмешь. И мы решили, что если сделать сюрприз, то обязательно возьмешь. Вот.

— Значит, так. Чтобы больше этого не было. Я имею в виду визиты на мою личную территорию. Нет, какова наглость! И еще чужого человека привели! С ума сойти…

— Ник не чужой, он свой, — попробовала возразить Тесса, на что Джейн ответила ей таким взглядом, что та быстренько шмыгнула в ванную.

За завтраком Джейн сделала детям еще одно внушение насчет того, куда им можно ходить, а куда нельзя — и куда нельзя ходить Нику. По крайней мере, теперь можно не опасаться, что в ее комнате таинственным образом появятся еще какие-нибудь подарки от него.

И это, если быть с собой честной, очень грустно.

Как-то так получилось, что они в эти дни не говорили о Британи. Британи где-то, безусловно, существовала — но это было так далеко, что почти неправда. Конечно, она звонила каждый день — детям, и няне, и Джейн. После этого Джейн некоторое время думала о том, как там сестра (сестра, судя по всему, была просто распрекрасно, в свободное время шастала по магазинам, ресторанам и театрам, в общем, вела нормальную светскую жизнь), потихоньку радовалась за нее — и снова погружалась в рутину.

Рутина ее была замечательна как никогда. Она вставала на полчаса раньше, чем обычно, и готовила по кулинарным книгам блюда, которые казались ей особенно вкусными — и при этом не слишком изощренными. Чтобы никто ни о чем не догадался. Она звонила Нику в одно и то же время — в тринадцать сорок пять — и подтверждала договоренность на вечер. А потом ждала этого вечера, как сочельника.

Ванесса и Пегги не без ревности заметили, что она стала лучше выглядеть. И правда: бледность от бессонных ночей только придавала ее облику особую романтичность, косметикой Джейн продолжала пользоваться с осторожностью, но теперь к этой осторожности прибавилась аккуратность (так, она никогда не забывала посмотреться в зеркало и поправить макияж перед уходом с работы) и некая вдохновенность.

Один раз мимо магазинчика пролетала на своих невидимых крыльях Карла. Она состроила Джейн смешную рожицу, подмигнула и показала большой палец. Если бы Джейн не знала наверняка, что это невозможно, она, пожалуй, поверила бы, что загадочная девушка Карла в курсе последних событий в ее жизни.

Иногда голос разума пытался намекнуть, что каких-то особых событий и не произошло, и вообще… Но Джейн с неожиданным упрямством отмахивалась от него и продолжала играть в свою маленькую игру. Это же не страшно, это никому не приносит вреда. Ведь никто не знает, что она на самом деле по уши влюблена в Ника Андерса, который сейчас бывает у нее дома каждый божий день.

Но всякая игра, как и другие события в нашем мире, рано или поздно подходит к концу. Таков закон. Почему-то людям свойственно чаще задумываться о его грустной стороне — когда заканчивается что-то хорошее. Но ведь у него есть и другое применение, весьма даже приятное: все плохое тоже проходит. Прав был царь Соломон, ох прав. Может, и ей завести подобное колечко? Нет, теперь оно уже не так остро ей нужно. Слова «И это пройдет», может быть, отрезвили бы ее несколько дней назад, когда они в первый раз ужинали с Ником и детьми и она воображала, что это и есть ее семья.

Она сидела на работе, уныло провожала взглядом движение секундной стрелки на часах и ощущала себя человеком, который ждет наступления полярной ночи. В ее жизни был один-единственный рассвет. Сегодня — ее вечер. А потом на нее вновь опустится тяжелое покрывало нескончаемой ночи.

Завтра прилетит Британи.

Это просто замечательно. Дети соскучились, она сама рада будет увидеть сестру, да и вообще… пора уже возвращаться в реальность.

Их вечерние посиделки с Ником подошли к концу. Наверное, навсегда.

Сегодня — последний раз.

Джейн почесала нос и подумала, что никак нельзя по этому поводу плакать. Иначе потечет тушь, и придется заново перекрашивать глаза, а кому это сейчас надо?

— Чего нос повесила? — осведомилась Ванесса. — Племяннички достали?

— Нет, как ты можешь? Они чудесные дети…

— Значит, женатый кавалер, — понимающе вздохнула Ванесса, но раскапывать эту, без сомнения, преинтересную историю не стала.

Джейн возвращалась домой с таким чувством, словно шла на школьный выпускной — при условии что она безумно любила бы свою школу, одноклассников и была счастлива каждому мгновению, проведенному с ними. Осталось только одно красивое, торжественное, блистательное прощание — и все, до свидания, золотые деньки.

Она позволила себе роскошь — позвонила в дверь. В надежде что откроет Ник. Ему ведь не составит труда, и ничего страшного не произойдет, небеса не рухнут на землю, а ей будет очень приятно. И она сможет положить в драгоценную шкатулку воспоминаний еще одну картинку: Ник открывает ей дверь, когда она возвращается домой.

Они открыли ей все вместе — то есть все втроем. Оба малыша буквально висели на Нике, но с готовностью «переселились», то есть «перевесились» на нее. Ник обнял ее за плечи и коротко коснулся щекой щеки.

— Привет! — поздоровалась Джейн нарочито бодро: в действительности она готова была разреветься прямо здесь и сейчас. — А чем это у вас так вкусно пахнет?

— Это Ник придумал! — Тесса закружилась по прихожей. — Правда, здорово? Ник печет яблочный пирог!

У Джейн отвисла челюсть.

— На самом деле Тесса взяла меня на слабо. — Ник улыбнулся почти что виновато.

— А ты знаешь, что эти дети — самые хитрые на свете? А еще они обожают сладости — и обожают вертеться под ногами, когда кто-нибудь готовит. Ну, думаю, ты и так уже все понял. — Джейн прошла в дом и бросила сумку на столик.

— О да! Ой, я на кухню — обидно будет, если пирог сгорит.

Ник скрылся из виду, двое бесенят с улюлюканьем бросились за ним. Джейн покачала головой. Они сделали из Ника идеального семьянина. Он играет с детьми и печет пироги, потому что эти самые дети взяли его на слабо… Магия, наверное.

Пирог, кстати, пах гораздо лучше, чем оказался на вид и на вкус: желто-коричневая масса все норовила развалиться и состояла как минимум наполовину из сахара и на четверть — из корицы с гвоздикой. Джейн этому даже обрадовалась, и дело было вовсе не в злорадстве, нет. Просто если бы он еще и божественно готовил… В общем, это было бы совсем несправедливо. Да, по отношению ко всем другим представителям мужского пола! Не может же быть такого, чтобы все достоинства на свете сосредоточились в одном человеке? Если доброту Ника Андерса разделить на маленькие кусочки, то этих кусочков хватило бы, чтобы жизнь в городке с населением в полторы тысячи человек стала эталоном гармонии. Он умен и образован. И более того, он совершенно самоотверженно делает то, что нужно, то, что должен — и вообще все, что делает. Он каждый день возится с больными детьми. И неправда, что больным детям нужна женская ласка и внимание — ничуть не меньше им нужна мужская сила и уверенность, чтобы было где самим черпать силы для восстановления, было на кого опереться. Он дает им это, дает много, сколько потребуется — в силу своей душевной щедрости. Он горит работой, горит чужими детьми, горит их благополучием и здоровьем — и не сгорает. Значит, в нем очень-очень много душевного жара.

А еще он совершенно точно способен на любовь. Он так любит своих маленьких пациентов, готов говорить про них часами — и его никогда не бывает скучно слушать. Он без тени сомнения соглашается сидеть с Тессой и Эрни и, кажется, даже рад этому. И… с ним так хорошо. Надежно. Как будто он океан, который в глубине себя всегда спокоен, или гора, незыблемая, древняя, как мир. Джейн чувствовала себя рядом с ним так, как будто спряталась от всего враждебного, что есть в этом мире, — блаженство. Если в первое время она еще дичилась и вся внутренне натягивалась как тетива, то мало-помалу он ее… приручил, что ли. Он не касался щекотливых тем, не задавал вопросов, на которые ей было бы трудно ответить — и в итоге мог бы стать ее закадычным другом. Самым близким.

Если бы она не чувствовала этой непрерывной, тянущей тоски в сердце, глухой, как отзвуки далеких барабанов, если бы больше всего на свете не хотела оказаться с ним на необитаемом острове. Лет на двадцать. Ну хотя бы на пятнадцать. А потом — пусть бы даже их и нашли. Все равно уже ничего изменить было бы нельзя, она наверняка родила бы не меньше полудюжины детей — самых что ни на есть родных, своих — и была бы самой счастливой из женщин в подлунном мире.

— Тетя Джейн заснула! — Громкий шепот Эрни вывел ее из задумчивости.

Джейн обнаружила, что сидит, подперев голову кулачком, и помешивает в чашке совершенно остывший чай. Она встретилась взглядом с Ником: его глаза улыбались.

— Еще чего, — проворчала Джейн. — Я просто задумалась.

— А о чем? — полюбопытствовала Тесса.

— А тебе знать не положено! — Джейн протянула руку и дружелюбно щелкнула племянницу по носику. — А кому-то и впрямь пора спать!

— Не-е-ет!

Джейн строго сверкнула на нее глазами. Тесса взглянула на брата — брат тер глаза кулачком и был ей не подмога.

— А можно, нам сегодня Ник почитает? — Тесса молитвенно сложила ручки на груди — чистый ангел.

Джейн опешила:

— Как так? А мое чтение вас уже не устраивает?

— Устраивает, но ведь ты нам каждый день читаешь, а Ник… Завтра уже мама приедет.

Джейн вздохнула.

— А давай почитаем вместе? — предложил Ник. — По ролям, как в начальной школе? Уверен, такое точно бывает не каждый день. — Он подмигнул ей, и она, конечно, согласилась.

Они быстро загрузили тарелки в посудомоечную машину и поднялись наверх.

Дети заняли места в «зрительном зале», то есть в своих кроватках, с поразительной скоростью. Джейн только покачала головой. Значит, когда они по пятнадцать минут не могут почистить зубы — это чистой воды симуляции и провокации!

Читали все то же — «Лев, колдунья и платяной шкаф». Джейн — за дам, Ник — за джентльменов и за автора. Благо и тех и других ролей было предостаточно. Дети пребывали в полном восторге. Эрни, правда, очень быстро и плавно перенесся в страну снов. Хорошо, что он не жалуется, что пропускает важные моменты сюжета, — мал еще. Ему лишь бы читали… А Тесса, у которой к концу тоже стали слипаться глазки, даже вознаградила Джейн и Ника за труды сонными аплодисментами.

— Дети в больнице любят, когда я им читаю, — сказал Ник, когда они вышли из детской. Шепотом сказал.

— Значит, это не дебют? — Джейн улыбнулась.

— В некотором смысле — дебют. Никогда не читал ни с кем на пару. По-моему, мы могли бы составить неплохую партию. В этом плане.

— Да… — Джейн неловко усмехнулась. Ей невыносима была мысль, что через несколько минут придется закрыть за ним дверь. — Может, выпьешь чего-нибудь?

— А что есть?

— Чай… кофе, кола, лимонад, апельсиновый сок. Ты же заглядывал сегодня в холодильник.

— А ром? Все-таки дети уже легли спать.

— Можно начинать вторую жизнь? Не знаю… Может, в баре есть. Пошли посмотрим.

Рома не нашлось, но нашелся вишневый ликер и шоколадные конфеты в буфете, так что вскоре Джейн и Ник уже сидели в гостиной и смаковали сладкий алкоголь и горький шоколад. Джейн, надо сказать, смаковала еще и общество Ника. А Ник… Этого она не знала. Он смотрел не на нее, а в отблески ненастоящего пламени в электрическом камине. Удобная штука. Атмосферу создает прекрасную, а жара, если не хочешь, нет никакого. Джейн не нужен был жар — ей хватало того, что бушевал внутри.

А он был нешуточный, этот распаленный неизвестно чем внутренний огонь. Настоящий пожар. Джейн почти слышала, как трещали в этом огне, сгорая в пепел, ее мысли, ее убеждения, ее стремления… Правда, не все — те, что были связаны с Британи и Ником и с тем, чтобы помочь сестре построить семейное счастье с этим во всех отношениях достойным человеком.

Те затаенные, глубокие, сильные, как течения, желания, что касались только ее и Ника, оставались — и как будто только накалялись в этом пламени, становились нестерпимыми, жгли душу так, что хотелось…

Хотелось сорвать с себя блузку и остудить пылающую грудь о его прохладную кожу. Джейн почему-то была уверена, что она прохладная на ощупь.

Да, она могла сопротивляться этому желанию, могла, но… Действительно это было так необходимо? Ну почему всегда так? Почему ей нельзя один-единственный раз пойти на поводу у своих желаний и капризов, по примеру старшей сестры? Почему она должна думать о Британи и ее счастье, когда ей больше всего на свете хочется, чтобы ее поцеловал этот мужчина? Заметьте, не вымышленный герой, не персонаж с экрана или страниц книги — настоящий, живой мужчина, который сидит на расстоянии двух футов от нее и так старательно смотрит на камин? Почему бы ему не посмотреть, например, на нее? Почему Британи есть всегда, а ее, Джейн, просто не должно быть? По большей части? Когда от нее не нужно, чтобы она приготовила обед, вытащила белье из стиральной машины и приглядела за детьми? Почему? Когда все это закончится, когда начнется наконец ее жизнь, настоящая, полная чувств, впечатлений, радости, боли, чего угодно? Когда?!

А… пускай сегодня. Даже если потом она всю жизнь будет об этом жалеть.

Неприятный голосок внутри тихонько вякнул, что будет всенепременно, но Джейн залила его глотком ликера.

И придвинулась вплотную к Нику. Кажется, он задышал глубже. Она не стала углубляться в размышления. Если он пошлет ее к черту — значит, хорошо, он честный парень, и они потом сделают вид, что она просто была очень пьяна — хотя, если говорить по правде, напиться допьяна одной рюмкой ликера нереально…

Она погладила его кончиками пальцев по ладони. Потом — по щеке. Потом — по плечу. Отметила с удивлением, какие твердые у него мышцы. Почему-то закружилась голова…

Он посмотрел на нее, и было в его взгляде что-то такое, отчего Джейн поняла: этому — быть.

Она ведь не станет многого требовать от него. Один поцелуй. Всего-навсего один поцелуй. В его жизни их было столько, что он наверняка забудет об этом ординарном событии.

Все, хватит!

Джейн взяла его за руку и медленно провела его пальцами по своей щеке. Шее. Груди.

— Джейн…

— Молчи, Ник. Молчи, пожалуйста. Просто поцелуй меня — и все.

И он привлек ее к себе, и в кольце его сильных рук было жарко… Сладко и естественно жарко, как бывает, наверное, только саламандрам в огне. И она сама превращалась в саламандру, маленький пламенный дух, она могла существовать только в сухом жаре этих объятий. Джейн не открывала глаз, чтобы Ник, не дай бог, не увидел в них того, что могло бы его оттолкнуть…

Он поцеловал ее раз, потом другой, потом секунды слились в один бесконечный поцелуй. Сегодня это — в первый и последний раз. Единственный. Самый лучший. Да будет так!

Она потихоньку плавилась. Она медленно — или это, напротив, называется очень быстро? — превращалась в расплавленный металл, как разлитая ртуть, рассыпалась на шарики, вновь сливалась в нечто целое, горячее и прекрасное… Ей казалось, что прекрасное, — откуда вдруг такая уверенность?

Потом и об этом Джейн забыла думать. И об этом тоже…

Она так его любила. Это была единственная правда, оставшаяся во всей Вселенной. Такие простые слова… «Я тебя люблю». Джейн не была уверена, что не произнесла их ни разу. Они гулко бились вместе с ее сердцем.

Она не просила его остановиться — это было бы ложью. И он ни о чем ее не спрашивал. Они занимались любовью молча, как звери. Прямо там, на диване в гостиной. В какой-то момент скатились на пол — ковер был мягким. И только Джейн тихо и хрипло застонала от быстрой боли, когда он сделал ее женщиной в полном и абсолютном смысле этого слова. Своей женщиной. И потом — от наслаждения, хлынувшего из самых глубин ее существа.

А потом Ник целовал ее пальцы, а она лежала, глядя в потолок, и не плакала. Ей было очень хорошо. Пока ночь… Ночь спрячет.

Это завтра она подумает о том, что из-за древнейшего инстинкта только что предала свое самое дорогое существо — сестру. И гореть ей в аду, при жизни и после.

— Почему ты не сказала? — тихо спросил Ник, и в его голосе было столько ласки, столько нежности, что она не сдержалась и все же заплакала. — Ох, Джейн, Дженни, милая моя, драгоценная, я люблю тебя, ангел мой, ну прости меня…

— Нет!.. Нет, ты не виноват, я же сама…

— Джейн, я так… я ни о чем и ни о ком, кроме тебя, думать не мог с того самого дня, как увидел тебя! Я влюбился, как мальчишка! По уши, Джейн. Мне… Все так быстро, так странно, но Бог свидетель, я хотел всего этого! Хотел, но если бы я знал, что у тебя это впервые, я бы… Я бы сделал над собой усилие и отнес тебя в спальню на руках.

Ну зачем он ей все это сейчас говорит? Зачем?! И вообще… как он может?!

Ник, наверное, не понимал, почему его слова, такие искренние, исполненные нежности и заботы, заставляют ее всхлипывать все громче.

— Джейн, я люблю тебя. Слышишь? И даже если ты меня не любишь, я докажу тебе — ты будешь счастлива. Я сделаю тебя самой счастливой женщиной на свете. Веришь мне?

— Я. Уже. Была. Самой счастливой. На свете.

— Джейн, ну почему ты плачешь? Объясни, я не понимаю…

— Послушай, — Джейн резко села, рывком подтянула к себе подушку с дивана, прикрылась, — послушай, давай так: это была минутная вспышка страсти. Больше ничего. Я захмелела и соблазнила тебя, не оставив тебе выбора. — Она отбросила подушку и принялась лихорадочно одеваться. — Это я во всем виновата. Запомнил? Все только на моей совести. А теперь, пожалуйста, уходи.

Она горько усмехнулась, поняв, что сказала это тем же тоном, каким просила у него поцелуй. Ничего себе поцелуйчик вышел. Одна чувственная ласка, которая перевернула все ее бытие.

— А может быть, мы пойдем на кухню и поговорим по душам? Или — этот вариант меня прельщает больше — поднимемся к тебе, ты расскажешь, что тебя так беспокоит, и мы вместе что-нибудь придумаем… А потом… кто знает, что может случиться потом.

Он старался шутить, но глаза его были серьезными. Ник очень беспокоился за нее.

И тут Джейн не выдержала.

— Что меня беспокоит? Ты еще спрашиваешь, что меня беспокоит? Издеваешься, что ли? Или для тебя все совсем просто? И сегодняшнее безумие ничегошеньки не изменит?

— Напротив…

— Что — напротив? Ты сможешь завтра смотреть в глаза Британи? Сможешь, да? Ты такой простой парень? С легкостью сделаешь вид, что все о'кей? — Она вскочила и заметалась по гостиной.

Нику, надо сказать, трудно было уследить за ее перемещениями — и за полетом ее мысли. Его мучили две вещи: во-первых, в его мозаике не хватало ба-альшущего куска, без которого она и не мозаика даже, а так… бублик с дыркой посередине. Во-вторых, ему до боли в мускулах хотелось схватить Джейн в охапку, прижать к себе, успокоить, покрыть поцелуями ее лицо… и шею… и грудь… ну и так далее.

— Или ты прямо пойдешь к Британи и скажешь: извини, подружка, я тут переспал с твоей сестрой, благослови уж нас теперь на долгий и счастливый роман? Или сразу попросишь у нее моей руки?

— Я бы предпочел у твоих родителей, но, если надо у Британи, попрошу у Британи. Значит, у нее? — серьезно спросил Ник.

— Слушай, какой же ты… Насколько же можно ошибиться в человеке! Я-то думала, что ты такой весь из себя, прямо принц из сказки, а ты, оказывается, беспринципный, бесчестный человек, наглец, к тому же…

— Эй-эй-эй… — Ник тоже вскочил и поймал Джейн между креслом и камином, стиснул ее плечи почти что до боли. — Сбавь обороты. К чему оскорбления-то? Если ты не хочешь иметь со мной дело — я пойму твою позицию, не сдамся, но пойму. Хотя мне показалось, что тебе понравилось все, что между нами было.

— Да, мне очень понравилось, — произнесла Джейн, делая ударение на каждом слове, — спать с парнем своей сестры!

Если бы она разбила о его голову вазу — или ту злосчастную фруктовницу из первого дня — ей не удалось бы добиться большего эффекта. Ник даже руки разжал от потрясения.

— С чего ты взяла, что я парень твоей сестры? — осторожно спросил он.

— А что, нет, что ли? — Джейн прищурилась и сладко улыбнулась. — Будешь еще мне лгать в глаза?

— Лгать не буду, — серьезно сказал Ник и обнял ее, на этот раз мягко. — Но между мной и Британи ничего нет.

Джейн ничего другого не оставалось — она рассмеялась. Поверить, что ее сестра солгала, а этот парень говорит правду? Ха, ха и еще раз ха!

— Ну надо же… И я должна тебе поверить?

— Не должна. Но это правда.

— Ага. А моя сестра, самый близкий мне человек, выходит, врала мне?

— Я не знаю, что тебе наговорила Британи, но…

— Замолчи. И молча уходи. Сначала оденься, а то соседи не так поймут. — И Джейн вышла из комнаты с неестественно прямой спиной.

Когда она вернулась, Ник все еще был там. Правда, одетый. Он сидел на диване и ел шоколадные конфеты из коробки.

— Что ты здесь делаешь?

— Ем конфеты.

— Я же просила тебя убраться отсюда.

— Я голоден. И никуда не собираюсь.

— Проваливай.

— Не-а.

— Я вызову полицию.

— И что скажешь? Что в дом пробрался злоумышленник и теперь уничтожает твои запасы сладостей? Удачи.

— Я все равно им позвоню.

— Давай. Я скажу, что я твой жених и мы поссорились на почве ревности.

— Какая чушь!

— Вот именно — несусветная. Так что лучше не звони.

— Чего ты добиваешься?

— Истины. Я слышал, Британи прилетает завтра? Вот дождемся ее, спросим, зачем она так бессовестно ввела тебя в заблуждение.

— Не смей рассуждать о совести моей сестры! Наглый тип…

— Ладно, я, как истинный джентльмен, буду молча сносить оскорбления.

— Слушай, а может, позвоним Брит прямо сейчас? А? Как тебе вариант? — Джейн хотела напугать его, но не вышло.

— Нет, я с ней не настолько в близких отношениях, чтобы звонить среди ночи, — невозмутимо ответил Ник.

— Вот! Ты боишься! — объявила она, правда, без особой уверенности, схватилась за телефон и стала набирать номер сотового Британи.

Она в действительности не знала, что скажет сестре, когда та ответит, но вошла в раж — и остановиться не было сил.

Ник наблюдал за ней и ел конфеты. От его спокойно-расслабленной позы Джейн заводилась еще больше. Надо же! Неужели вся ее доброта и мягкость канули в Лету вместе с невинностью? Тогда надо все-таки сказать спасибо этому… этому бесстыжему животному!

Телефон Британи был отключен. Ни вторая, ни третья попытки ничего не дали.

— Хорошо! Тогда я иду спать.

— Я с тобой.

— Нет уж! Я такой шум подниму.

— Детей разбудишь, стыдно будет.

— Знаешь, я думала…

— Я тоже про тебя думал. Но ты в ярости мне очень нравишься, скажу сразу. И скандал — это самое неординарное продолжение для самой восхитительной ночи любви, которая у меня когда-либо была в жизни. Так что давай, продолжаем.

— А как же ты намерен объяснить утром Британи свое присутствие здесь? — ехидно поинтересовалась Джейн.

— Расскажу правду: что мы укладывали детей, потом занялись любовью, потом поссорились, а потом опять занялись любовью…

Джейн развернулась и вышла. Это уже слишком. Ее трагедия слишком быстро превращается в фарс. Этот человек превращает ее в фарс!

У дверей спальни произошла непродолжительная борьба, которая закончилась тем, что…

В общем, уже не важно, в какой именно момент Джейн поняла, что ей гораздо больше хочется гладить Ника, чем царапать, и целовать, чем кусать. В этот раз все было еще более по-звериному, с оттенком ярости, и Джейн снова дважды вскрикнула, закусывая подушку, чтобы не разбудить детей, — и оба раза не от боли.

У нее не осталось сил даже на то, чтобы отползти от Ника на другой край кровати. Обессиленная и счастливая каким-то отчаянным счастьем, она засыпала у него на плече. Новая Джейн. Совсем новая.

Эта новая Джейн еще ничего не понимала в жизни. Но очень любила того мужчину, который с неожиданной властностью прижимал ее к себе во сне.

Ужасу Джейн не было предела, когда на следующее утро ее разбудила… Тесса.

Тесса в пижамке стояла на пороге ее спальни и с выражением неземного счастья взирала на них с Ником.

— Джейн, — растерянно сказала она и улыбнулась во весь рот, — уже десять часов, но, если надо, мы с Эрни еще поспим. Или поиграем…

Джейн едва не взвыла. Как, как это могло случиться?! Ей же… она же… работа, Британи, дети!!!

Бесстыжая женщина, которая правила ею этой ночью, видимо, удовлетворенная, улеглась спать.

— Марш в постель! — скомандовала Джейн. — Я сейчас приду.

Тесса понятливо кивнула и исчезла.

Джейн посмотрела на Ника. Ник наблюдал за ней из-под полуопущенных век и улыбался. Джейн залилась краской. Хорошо бы упасть в обморок. Это не может быть правдой. Упасть в обморок, впасть в летаргию, проснуться через пятьдесят лет! Нет, боже. Нет!

— Да. — Он словно прочел ее мысли. — Иди занимайся детьми, я пока оденусь и приготовлю завтрак.

— Отвернись!

— Зачем это? — А бесстыжий Ник, похоже, никуда не делся и деваться не собирается.

— Я не могу при тебе быть голой!

— Правда? — Он изогнул бровь.

— Если Британи меня не убьет, я сделаю себе харакири, — прошептала Джейн и, едва не лопаясь от смущения, принялась натягивать на себя одежду.

Британи никого не убила. Британи, похоже, даже была готова к тому, что ее кто-нибудь убьет. Она краснела, отводила глаза, но спину держала прямо.

— Познакомьтесь, это Тед. Тед Барлоу.

Тед Барлоу оказался щеголеватым мужчиной лет под сорок, с крайне обаятельной улыбкой и угольно-черными глазами.

— Мы с Тедом решили больше не скрывать наших чувств. Да, мы встречаемся меньше месяца — но мы хотим пожениться. В Даллас мы летали, чтобы проверить, сумеем ли ужиться вместе. Проверка прошла на ура.

Они явились, когда Джейн, Ник и дети завтракали. Точнее завтракали все, кроме Джейн, потому что ей кусок в горло не лез. Она ощущала очередной прилив чувства вины — и не собиралась с ним бороться.

Еще раньше она звонила Ванессе и, зажимая нос рукой, гундосила в трубку и расписывала, как сильно заболела.

Нику нужно было на дежурство к пяти вечера, поэтому он никуда не торопился. Решили по предыдущему плану — ждать Британи.

Дождались.

— Дети, если хотите, убейте меня, — сказала Британи в завершение своей краткой речи.

— А не хотите — идите посмотрите, какие игрушки мы с мамой вам привезли. Машина перед домом, прицеп — ваш, — добавил Тед.

— Это я убью тебя, — тихо сказала Джейн, когда дети с восторженным писком умчались проверять слова щедрого дяденьки, а Британи и Тед сели за стол.

— Нет, сначала я, — сказал Ник.

— Ой, — сказала Британи.

— Через мой труп, — вставил Тед.

— Зачем? — коротко спросила Джейн.

— Я… я хотела скрыть отношения с Тедом. Мы вообще встречались в обстановке абсолютной секретности. Ты же понимаешь, меня бы съели местные кумушки — я же отхватила самый лакомый кусочек в Роли. — Британи нежно улыбнулась Теду, и наверняка все это вылилось бы в нежное воркование, если бы момент к тому располагал. — Простите меня. Джейн, каюсь, я просто сыграла на твоей уверенности в том, что Ник — тот мужчина, который мне нужен! Нет-нет, котик, это только мои грязные интриги, на самом деле мне нужен ты и только ты! Один-единственный! В общем, я вижу, моя «невинная» и такая удобная — мне, мне, эгоистке! — ложь вам сильно навредила.

— Нет, не очень. — Ник сверкнул улыбкой и притянул к себе Джейн, которая впервые — осознанно, находясь в здравом уме и трезвой памяти! — спрятала лицо у него на груди. — Но мы едва не разделили славу Ромео и Джульетты. Если бы Джейн до смерти замучили угрызения совести, я отправился бы следом за ней, а ты… — Он не стал продолжать и крепче обнял Джейн, словно стараясь ее защитить от былой опасности.

— Это был самый большой и самый тягостный кошмар в моей жизни, — сказала Джейн.

— Правда? — разочарованно спросил Ник и поцеловал ее в губы.

При всех. Какой ужас! Блаженство…

— Ну… до определенного момента! — Джейн подмигнула ему, и ему тут же стало ясно, что в одной женщине запросто могут уживаться и ангел, и дерзкая чертовка.

По крайней мере, в этой женщине. Единственной? Да, единственной. Единственной, кого он в этой жизни по-настоящему любил.