Под южным солнцем

Глава 8

Вот уже несколько часов Наталья сидела у окна с Беллой на руках, слишком удрученная, чтобы пройтись вдоль поезда или зайти в вагон-ресторан. Проводник принес воду и печенье для Беллы, а также стакан молока для нее, и Наталья пила его маленькими глотками, глядя в темноту и размышляя о том, что бы было, выполни она поручение своих новых друзей и уговори Сандро встретиться с Гаврило, Неджелко и Трифко.

От этой мысли кровь застыла у нее в жилах. Слава Богу, этого не произошло и по крайней мере Сандро не втянут в эту кровавую историю. Она ни разу не назвала ему своих друзей по имени.

Наталья крепче прижала к себе Беллу и уткнулась лицом в ее мягкую, теплую, шелковистую шерсть, снова и снова вспоминая те страшные мгновения в Сараево, когда Гаврило ступил с тротуара на мостовую и в упор выстрелил в эрцгерцога и герцогиню. Наталья была уверена, что он не хотел убивать жену кронпринца. Будь ему нужна еще одна жертва, скорее всего ею стал бы генерал Потиорек, губернатор Боснии. Вспоминая эти роковые мгновения, она все больше убеждалась, что герцогиня сама бросилась к мужу, пытаясь его заслонить, и одна из пуль попала в нее. А затем Гаврило наставил пистолет на себя.

Наталья отчетливо представляла себе, что произошло потом. Какой-то человек, стоявший позади, схватил Гаврило за руку и тем самым предотвратил его самоубийство. На голове у этого человека была феска, и Наталья возненавидела его всем сердцем. Не вмешайся он, Гаврило ушел бы из жизни быстро и без мучений прямо там, на улице. Но вместо этого началась свалка, в которой его едва не забили до смерти, и теперь страшно подумать о том, каким пыткам он подвергается на допросах.

На лбу у Натальи выступили капли пота, когда она вспомнила о слабогрудом, вечно кашляющем Гаврило. В сотый раз она задумывалась над тем, почему именно на этом углу улицы и именно в момент проезда высоких гостей на тротуаре оказались боснийские мусульмане, а не сербы, которые симпатизировали бы Гаврило. Они бы помешали полиции его арестовать и помогли ему скрыться. Мусульман же всегда поддерживали австрийские власти, разделившие страну по национальным и религиозным признакам, — и Гаврило, к несчастью, оказался среди чужих, когда открыл огонь.

Никто не спрашивал, как теперь она относится к Гаврило.

Ни родители, ни Катерина. Ни даже Джулиан. Она с трудом пыталась разобраться в своих чувствах. Смерть герцогини глубоко ее потрясла, но первое время убийство казалось ей настолько невероятным, что она продолжала считать себя соратницей Гаврило. Когда же потрясение прошло, Наталья, как ни странно, по-прежнему не могла поверить в то, что он совершил чудовищный поступок. Ей были понятны его патриотизм и неистовая ненависть к австрийцам. Как босниец, он подвергался притеснениям со стороны австро-венгерских властей, и Наталья была уверена, что Гаврило считал совершенное им покушение не преступлением, а акцией во имя свободы.

Она устало поднялась и опустила откидную койку, размышляя при этом, был ли и Трифко в Сараево и арестован ли он.

Раздевшись, Наталья не переставала думать о том, кому первому из них пришла мысль начать борьбу с убийства австрийского кронпринца; где Неджелко и Гаврило достали оружие: что их ждет после суда. Она забралась на узкую койку, оставив рядом с собой место для Беллы. В ее голове продолжали бродить такие ужасные мысли, что она не могла бы высказать их вслух. Что, если ее друзей повесят?

Когда Наталья проснулась на следующее утро, она чувствовала себя так, словно всю ночь не сомкнула глаз. Ей очень хотелось, чтобы Джулиан был рядом и можно было с кем-то поговорить.

Она не была уверена, но ей казалось, что Джулиан смог бы понять ее чувства к Гаврило. Ни с кем другим она не могла ими поделиться. Наталья подумала, что могла бы его увидеть, если пойдет на завтрак в вагон-ресторан. Однако им было строго-настрого приказано не разговаривать друг с другом. Отец сказал, что ей следует сидеть в своем купе и не рисковать, поскольку в вагоне-ресторане ее может узнать кто-нибудь из пассажиров.

Она поцеловала Беллу в макушку и подняла шторку на окне.

Снаружи была уже другая страна, и пейзаж, хотя и красивый, не грел ее душу. Это были не сербские реки и озера. Она подумала о том, сколько еще ехать до Будапешта. Проводник обещал погулять с Беллой во время пересадки на Восточный экспресс, и она надеялась увидеть на платформе Джулиана.

Она закончила одеваться, когда поезд уже прибыл в Будапешт. Вошли носильщики за ее багажом, а проводник пришел за Беллой. Отец подробно разъяснил Наталье, как ей себя вести.

Она должна была быстро и незаметно покинуть белградский поезд и так же тихо и осторожно пересесть в Восточный экспресс.

Ей уже было забронировано там отдельное купе. Она не должна была ни с кем разговаривать на перроне, даже с Джулианом.

Однако Наталья не могла не искать его взглядом, идя по платформе к ожидающему поезду. Она увидела его почти сразу. Высокий и широкоплечий, с блестящими под утренним солнцем золотистыми волосами, он разговаривал с каким-то пожилым господином, который тоже был похож на англичанина.

При виде Джулиана Наталья оживилась. Ей ужасно хотелось побежать вдоль платформы и подойти к нему. За то короткое время, что они провели вдвоем в итальянской гостиной, она обнаружила — в его присутствии все становилось не таким уж страшным, как казалось раньше. Он обладал способностью здраво рассуждать. Ей хотелось поговорить с ним о своих опасениях, о том, что Гаврило и Неджелко могут повесить. Хотелось, чтобы он ее утешил, и она знала — он смог бы это сделать.

Войдя в свое купе Восточного экспресса, Наталья опустила окно и высунулась наружу, чтобы посмотреть, на перроне ли еще Джулиан. Помня строгие указания отца, она не окликнула его по имени, но начала энергично махать ему рукой. Это привлекло его внимание, он посмотрел в ее сторону и улыбнулся.

Невероятно, но, несмотря на все свои страхи и горе из-за расставания с Сербией, она тоже улыбнулась ему в ответ. Джулиан был другом и хорошо ее понимал, поэтому она надеялась, что он скрасит тот короткий период изгнания, который ей предстоит пережить вдали от родины.

Когда кондуктор известил пассажиров о необходимости занять свои места и Джулиан неохотно от нее отвернулся, чтобы сесть в поезд, Наталья подумала, что все могло обернуться для нее гораздо хуже. На месте Джулиана мог оказаться фатоватый французский атташе месье Квесне, который был в нее влюблен и даже просил у ее отца разрешения сделать ей предложение.

Что было бы, реши отец выдать ее за месье Квесне? Она едва не расхохоталась при мысли об этом, и ей очень захотелось поделиться с Катериной этой шуткой. Наталья закрыла окно и стала ждать, когда проводник приведет Беллу.

Утомительное путешествие в одиночестве подавляло Наталью. Ее совершенно не радовали виды за окном. Глядя на меняющийся ландшафт, она с болью думала о том, как далеко от дома теперь находится. Каждый раз при пересечении границы она ждала, что вот-вот появятся солдаты или полицейские, чтобы ее арестовать, и нервы у нее были напряжены до предела.

Наталья путешествовала под фамилией мужа. Премьер-министр лично вручил ей новый паспорт, на котором еще не совсем высохли чернила.

В эту ночь, лежа на вагонной койке и прижимая к себе Беллу, она почему-то решила, что Джулиан находится совсем рядом. Действительно, могло бы показаться странным, что миссис Джулиан Филдинг путешествует одна, если бы купе мужа и жены не были бы смежными. Она вдруг почувствовала себя не такой одинокой. Завтра утром они будут в Вене, а после полудня уедут оттуда, и худшее будет позади. Через сутки поезд должен прибыть во Францию, и она сможет покинуть свое купе, не заботясь о том, что ее кто-то узнает.

Сон Натальи был тревожным, и она то и дело просыпалась с мыслью о том, что все случившееся после 28 июня лишь страшный сон. Однако в ее сознание неотвратимо вторгалась реальность, и внутри у нее все сжималось от ужаса.

Когда они прибыли в Вену, ее тревога возросла. Конечно, если австрийские власти ее разыскивают и если им известно, что она в этом поезде, ей не избежать ареста. Она передала сопротивлявшуюся Беллу проводнику и, как только тот вышел с ней из купе, бросилась к окну и подняла шторку. Весь вокзал был в трауре. Джулиан стоял на платформе спиной к ней шагах в двенадцати от ее окна. Она не рассчитывала, что он обернется и она сможет помахать ему рукой. Наталья опустила шторку, чтобы не видеть траура, и сидела при тусклом освещении, размышляя, что сейчас делает Катерина в Белграде, сообщили ли Вице и Максу о ее отъезде в Англию и сожалеет ли Сандро о том, что не был на ее бракосочетании и не попрощался с ней.

Когда раздался последний гудок и поезд наконец тронулся, Наталья глубоко и облегченно вздохнула. Предстоял еще долгий путь по территории Австрии, но худшее уже было позади. Теперь она была уверена, что ее не арестуют. Вероятно, офицер на Восточном базаре не узнал Гаврило, а тот ничего не сказал о ней на допросе и не скажет. Она в безопасности, как и неделю назад перед отъездом из Белграда в Илидцу.

Наталья опять подняла шторку на окне. Неужели прошла всего неделя? А казалось, целая вечность. Она вспомнила, как они смеялись с Катериной по дороге из Илидцы в Сараево, не ведая о грозящей им беде. Возможно, сейчас вообще нечего опасаться. Если австрийцы не стремятся ее допросить, значит, она может в любое время вернуться в Белград и путешествие в Англию можно рассматривать просто как развлечение.

А как же Джулиан? Легкая улыбка коснулась ее губ. Быть замужней женщиной, должно быть, очень интересно.

Наталья снова представила его широкие плечи, узкие бедра, густые светлые волосы и чудесно очерченный рот. Она улыбнулась еще шире. Быть замужем за Джулианом не просто интересно — вероятно, это самое забавное, что ей когда-либо приходилось испытывать в жизни.

Весь день поезд мчался по территории Австрии, приближаясь к Германии. Утром, проснувшись, Наталья обнаружила, что они в Мюнхене, а к вечеру уже были во Франции. Она с улыбкой протянула документы чиновнику, который постучался в ее купе, затем с радостью начала одеваться к обеду, зная, что Джулиан будет ждать ее в вагоне-ресторане. Надеясь, что платье, считавшееся модным в Белграде, не будет выглядеть устаревшим во Франции, Наталья подхватила Беллу под мышку и впервые после пересадки в Будапеште не опасаясь пошла к ресторану.

Когда она вошла, Джулиан сидел лицом к ней. На столике стояли цветы и бутылка шампанского. Он улыбнулся своей обворожительной улыбкой и встал, приветствуя ее.

— Как ты? — спросил Джулиан, и, помимо озабоченности, его лицо выражало нечто такое, от чего по спине у Натальи пробежали мурашки от волнующего предчувствия.

Она села за столик, устроив Беллу рядом, и вдруг испытала нелепую застенчивость.

— Я скучала, — откровенно сказала она. — Мне казалось, Австрия никогда не кончится. Время тянулось и тянулось.

— Ну, теперь-то она позади, — сказал он, снова садясь. — И Германия тоже. Ты больше не увидишь эти страны.

Наталья хотела сказать, что это не так, что ей придется пересечь их снова при возвращении домой, но затем решила — лучше промолчать. Было бы бестактно говорить о возвращении, еще не добравшись до Англии, тем более что для Джулиана это было бы большой неожиданностью.

— Я очень проголодалась, — сказала она, уловив запах горячего супа с соседнего столика. — Три дня приходилось довольствоваться только тем, что разносили по вагонам.

Джулиан рассмеялся. Он не сводил с нее глаз и обхватил ее руки своими ладонями, стараясь, однако, не смущать девушку и не испортить сложившиеся между ними товарищеские отношения. Здравый смысл ему подсказывал, что не надо спешить. Однако сколько это может продлиться — ведь он страстно желал Наталью. Они женаты вот уже три дня, а он еще ни разу не поцеловал ее в губы.

— Что бы ты хотела заказать? — спросил он, стараясь с невероятным усилием не думать о постели. — Перепелов или жаркое?

Она выбрала перепелов. Когда их принесли, птички оказались довольно упитанными и с начинкой из каштанов.

— Есть ли новости из Сербии? — спросила она, зная, что он покупал газеты в Вене и в Мюнхене. — Удалось ли Сандро убедить императора Франца-Иосифа, что дядя Петр и его правительство не имеют никакого отношения к покушению на эрцгерцога Франца-Фердинанда?

— Если судить по австрийским газетам, то нет. — Мысли Джулиана неожиданно оказались далеки от постели. — Все сходятся во мнении, что, хотя убийство совершено в Боснии, ответственность за преступление лежит на Сербии. Именно ее внешняя политика способствовала террористам, и само существование этого государства представляет постоянную угрозу безопасности Австрии.

Наталья отложила нож и вилку, внезапно потеряв аппетит.

— Означает ли это, что война неизбежна?

Джулиан глубоко задумался.

— Не уверен. Если начнется война, Россия не останется в стороне. Она всегда считала сербов братским народом и, я в этом не сомневаюсь, обязательно придет им на помощь.

— Конечно, придет! — Природный оптимизм Натальи возобладал. — Но это не значит, что Сербия не готова к войне. — Она снова взяла вилку. — Австрия потерпит поражение, Босния и Герцеговина освободятся, и, значит, Гаврило добьется того, ради чего все затеял.

Джулиан подумал, что, как жена дипломата, Наталья далека от идеала. Надо ей объяснить, что необходима осторожность и сдержанность в разговорах о политике в общественных местах.

Он подумал, что было бы, если бы его назначили в Берлин или Вену, и содрогнулся. Перспектива увидеть Наталью на приемах в Потсдаме или в Шенбруннском дворце вселяла в него ужас.

— Завтра в Вене состоятся похороны эрцгерцога и герцогини, — сказал он. — Никто из глав государств не будет там присутствовать. Официальные власти объясняют это тем, что император слишком стар и слаб, чтобы выдержать длительное напряжение во время похорон.

Официант сменил тарелки и снова наполнил их бокалы шампанским.

— Я нисколько в это не верю, — сказала Наталья с присущей ей прямолинейностью. — Все это сделано только для того, чтобы не приглашать на церемонию дядю Петра.

Джулиан усмехнулся. Оказывается, под пышными темными волосами Натальи, собранными сейчас в пучок, скрывался поразительно острый ум.

— Думаю, ты права, — сказал он, когда им подали омаров. — Пригласив кого-то одного, придется звать и остальных, в том числе и короля Петра. Можешь себе представить, какое это вызовет замешательство, если австрийские газеты объявили его злодеем?

Наталья хихикнула. Она никогда раньше не выпивала больше одного бокала шампанского и сейчас испытывала необыкновенно приятные ощущения. Когда, расслабившись, она порой заглядывала в золотисто-карие глаза Джулиана, ее охватывало какое-то неизвестное чувство, которое волновало и смущало ее.

Он протянул руки через стол и обхватил ее ладони.

— Последние сутки, должно быть, были для тебя очень тяжелыми, — сказал он.

Наталья вспомнила о Вене, о траурном убранстве вокзала и содрогнулась, затем подумала о том, каким пыткам могут подвергнуться Гаврило и Неджелко, и тихо сказала:

— Из всего того, что произошло, для меня самое ужасное — это необходимость покинуть родину. Я не перестаю думать о том, что будет с Гаврило и Неджелко. Что с ними станет, когда их осудят и вынесут приговор?

Джулиан быстро огляделся вокруг, чтобы убедиться, что их никто не может услышать. Соседние столики были свободны, а официанты находились в дальнем конце вагона-ресторана.

— Перестань мучиться, любовь моя, — спокойно сказал он.

— Джулиан впервые назвал ее так, и ей это очень понравилось. С ним она чувствовала себя увереннее, зная, что он готов ради нее на все.

— Ты говорила, они оба достаточно умные люди, — продолжил он. — Они знали о последствиях, но не побоялись рискнуть. Уверен — они не испугаются и сейчас.

— Но что, если после суда.., их повесят?..

— Не повесят.

Уверенность в его голосе взволновала Наталью.

— Что ты имеешь в виду? Откуда тебе известно?

Джулиан снова оглядел вагон. Свободные столики все еще не были заняты. Официантов не было видно.

— Зная, что тебя тоже могут арестовать и обвинить как соучастницу, а по боснийским законам соучастие считается равносильным совершению преступления, я постарался кое-что разузнать. Максимальным наказанием за убийство или измену родине является смерть, но только в том случае, если обвиняемый достиг двадцати лет на момент совершения преступления.

По твоим словам, Гаврило — студент университета. Значит, ему еще нет двадцати. Самое большое — девятнадцать.

— Да, ему девятнадцать лет, как и Неджелко! — Наталья почувствовала невероятное облегчение. Джулиан оправдал ее надежды. Он положил конец ужасным мыслям, которые ее мучили, когда она закрывала глаза и пыталась уснуть.

— Кажется, уже пора спать, как ты считаешь? — сказал он и снова посмотрел на нее страстным взглядом.

Наталья вздохнула, опечаленная тем, что приятный вечер вдвоем подошел к концу, однако ее радовало то, что теперь она сможет спокойно заснуть. Белла уже спала. Наталья нежно взяла ее на руки.

— Спокойной ночи, — сказала она. Белла пошевелилась, глубоко вздохнула и снова уснула. — Спасибо за то, что разузнал о законе, касающемся возраста Гаврило и Неджелко.

Джулиан встал.

— Теперь, когда мы миновали Австрию и Германию, уже нет необходимости продолжать путешествие раздельно, Наталья, — осторожно сказал он.

Она посмотрела на него непонимающим взглядом.

— Я знаю и рада этому. Завтра мы будем в Англии.

— Мы женаты, Наталья, — мягко продолжил Джулиан. — И при нормальных обстоятельствах должны были бы ехать в одном спальном купе от самого Белграда.

Ее щеки порозовели. Неужели он хочет воспользоваться супружеским правом сейчас? В поезде?

Казалось, Джулиан читал ее мысли. Легкая улыбка тронула уголки его губ. Узкая койка в качающемся спальном вагоне едва ли подходящее место для первого любовного опыта в жизни молодой девушки. Особенно если постель придется также делить с игривым щенком.

— Мое купе рядом с твоим, с левой стороны, — сказал он, убедив себя, что надо потерпеть еще немного. — Если тебе приснится страшный сон или захочется с кем-нибудь поговорить, постучи мне.

— Спасибо. — Наталья облегченно вздохнула, хотя его поведение вызвало некоторое разочарование.

Джулиан вышел вместе с ней из вагона-ресторана, и они пошли по коридору, а когда она остановилась у своего купе, он нежно положил руку на ее плечо и повернул ее к себе.

— Спокойной ночи, — сказал он и, наклонившись, поцеловал в губы.

Ей было очень приятно и хотелось, чтобы поцелуй длился как можно дольше. Но он оторвался от нее и посмотрел в ее глаза с непонятным выражением лица.

— Спокойной ночи, любовь моя, — глухо произнес он.

И только лежа на койке с Беллой в ногах, она поняла, что таилось в его темно-карих глазах. Это была усмешка.

Англия оказалась совсем не такой, как она себе представляла. Наталья ожидала, что здесь будет так же, как в Швейцарии.

Чисто, опрятно и благопристойно. Однако причалы и вокзал оказались грязными, засиженными птицами.

— Разве здесь не чудесно? — восхищенно сказал Джулиан. — Неужели тебе не нравятся эти белые утесы? Каждый раз, когда я ими любуюсь, вернувшись после длительного пребывания за границей, у меня к горлу подступает ком.

Наталья тактично промолчала. На ее взгляд, утесы Дувра выглядели довольно мрачно, и она не могла понять, почему англичане так ими восхищаются. Однако природа графства Кент оказалась довольно приятной, и настроение у Натальи немного поднялось. Ей нравились девственные поля и рощи и встречающиеся по пути речушки. Все это немного напоминало ей родину.

Ее восторг угас, когда они подъехали к Лондону. Казалось, его предместьям не будет конца. Наталья никогда не думала, что город может быть таким огромным и, несмотря на яркое июльское солнце, таким серым. Теперь она поняла, почему многие англичане относились с пренебрежением к Белграду; считая его большим балканским селом. По сравнению с Лондоном Белград действительно казался живописной деревлен с его смесью архитектурных стилей и национальностей. В Лондоне не было домов с охряными стенами и верандами, заставленными плошками с цветами. Не было никого в яркой крестьянской одежде. Не было ни сливовых деревьев, ни акаций, ни цыган, играющих на скрипке.

— Как ты считаешь, дорогая? — с восторгом спросил Джулиан. — Разве этот город не великолепен?

— Он очень велик, — согласилась она, не желая показаться невежливой.

Первое, на что Наталья обратила внимание, когда они вышли из вокзала, был газетный стенд. Она жадно пробежала глазами заголовки, но не обнаружила никакого упоминания о Сараево или об угрозах австрийцев в адрес Сербии.

Вокруг толпились люди, но их совершенно не интересовала Сербия. Внезапно на нее нахлынула тоска по родине. Она наивно считала Белград центром Вселенной, но теперь стало ясно, что это далеко не так.

Джулиан окликнул по имени шофера поджидавшего их голубовато-зеленого «мерседеса» со светло-бежевыми кожаными сиденьями. Автомобиль произвел глубокое впечатление на Наталью, и она сразу забыла об отсутствии у англичан интереса к австро-сербским отношениям.

Улицы были даже шире, а здания гораздо внушительнее, чем казалось из окон поезда. Она с облегчением заметила, что ее костюм и шляпку с желтым пером еще вполне можно носить. Женщины здесь тоже были в узких юбках, и маленькие шляпки украшали их головы. Она увидела также несколько зауженных у лодыжек длинных юбок в сочетании с туниками ниже колен Эти наряды выглядели очень привлекательно, так что Наталья решила, как только появится возможность, пройтись по магазинам.

— Я послал домой телеграмму из Белграда, — сказал Джулиан, в то время как их «мерседес» лавировал в водовороте машин, велосипедов и конных экипажей. — Мама и папа будут нас ждать, но сомневаюсь, чтобы Диана была дома, особенно в июле.

— А твой старший брат? — спросила Наталья, внезапно вспомнив, что была чрезвычайно рассеянна, когда он рассказывал о своей семье, и ей не хотелось выглядеть бестактной во время предстоящего знакомства.

— Эдвард наверняка в Нортумберленде. Он по природе сельский житель и присматривает там за фамильным поместьем. Он ненавидит Лондон.

Еще совсем недавно Наталья была готова согласиться с Эдвардом, но сейчас не была в этом уверена. Лондонские улицы произвели на нее огромное впечатление, а здания, хотя и серые, выглядели гораздо величественнее, чем она предполагала вначале. Вероятно, в них великолепные бальные залы. Вспомнив о балах, на которые их, по всей вероятности, будут приглашать, она решила, что Лондон не такой уж ужасный, как могло показаться на первый взгляд.

«Мерседес», заурчав, остановился перед особняком, расположенным немного в стороне от дороги. Вокруг не было ни парка, ни даже дворика. Наталья обратила внимание, что лишь перед некоторыми домами имелось то, что с трудом можно было бы назвать двориком. Очевидно, в Лондоне такая традиция.

— Вот мы и приехали, — сказал Джулиан, когда шофер открыл им дверцу. — Мама и папа наверняка тебя полюбят. Я их знаю.

— Ты сообщил им обо мне? — спросила она с внезапным страхом.

Он усмехнулся. Его волосы упали на лоб и выглядели довольно необычно.

— Моя телеграмма была чрезвычайно краткой и содержательной:

«ОТОЗВАН ТЧК ЖЕНИЛСЯ ТЧК НИКАКИХ ПРОБЛЕМ ТЧК»

— А ты им рассказал, почему женился?

Он нежно держал ее за руку и вел к парадному входу.

— Рассказал о Сараево?

Джулиан не ответил. Тяжелая входная дверь отворилась, и на пороге появился дворецкий, приветствуя их. Наталья подхватила Беллу под мышку, взволнованно думая, почему она не расспросила его обо всем в поезде.

— Добро пожаловать домой, сэр, — радушно сказал пожилой дворецкий. — Добро пожаловать в Лондон, мэм. — Если даже он и находил странным, обращаясь к девушке, едва окончившей школу, называть ее мэм, то не подал виду. Дворецкий был очень приветлив, и волнение, внезапно охватившее Наталью, постепенно улеглось.

Когда серб женится и приводит в дом жену, она сразу становится членом семейного клана. Родители Натальи, безусловно, отнеслись бы к мужу, которого она или Катерина привели бы в дом, как к члену их семьи.

Дворецкий, идя впереди, открыл двухстворчатые двери, и Джулиан, держа Наталью за руку, ввел ее в гостиную, изящно обставленную и украшенную.

В комнате находились два человека. Седовласый бородатый мужчина, гораздо старше, чем ожидала Наталья, и женщина лет пятидесяти с небольшим, со следами былой красоты.

Джулиан поздоровался за руку с отцом и поцеловал в щеку мать. Глаза леди Филдинг устремились на Наталью. Они были холодными, как зимнее небо, и в них не было даже намека на приветливость. От такого взгляда могла замерзнуть даже Сава.

Глубоко смущенная, Наталья опустила Беллу на пол, полагая, что допустила какую-то оплошность.

— Моя жена, Наталья, — с гордостью представил ее Джулиан. — Наталья, это моя мать. Мой отец.

— Добро пожаловать в Англию, — сказала леди Филдинг с легкой, вежливой улыбкой. В ее голосе не было ни капли искренности, и глубоко потрясенная Наталья поняла — никакой оплошности она не совершила. Это Джулиан ошибался, полагая, что его мать полюбит его жену. Этого никогда не будет.

— Девичья фамилия Натальи — Карагеоргиевич, — сказал Джулиан, желая, чтобы его родители с самого начала знали — их невестка не какая-нибудь балканская девица из простых. — Она принадлежит к королевскому дому Карагеоргиевичей.

Брови отца приподнялись.

— В самом деле? Я встречался с королем Петром однажды, несколько лет назад, в Швейцарии. Тогда он еще не был королем. Он находился в изгнании и занимался тем, что переводил на сербский «Очерк о свободе» Джона Милля. Любопытный выбор книги, подумал я тогда. Вы знакомы с работами мистера Милля, мисс.., мисс… — Он смущенно замолчал.

— Поскольку Наталья теперь твоя невестка, — весело сказал Джулиан, — я думаю, ты вполне можешь называть ее просто по имени.

— Да, конечно. Как глупо с моей стороны. — Его отец робко ей улыбнулся. — Примите мои извинения, дорогая. Мне как-то трудно сразу поверить, что вы моя невестка. Телеграмма Джулиана пришла всего три дня назад. Он никогда не упоминал в своих письмах, что намерен жениться и…

— Наталья, должно быть, устала с дороги, — прервала его леди Филдинг, явно раздраженная попытками мужа завязать беседу с невесткой. — Уверена, она с удовольствием выпьет чашечку чая у себя в комнате. Я скажу служанке, чтобы та проводила ее и принесла поднос. — Не дожидаясь, что скажет на это Наталья, она нажала кнопку рядом с мраморной каминной полкой.

— В нашей комнате, я надеюсь? — сказал Джулиан и, хотя тон был вежливым, в его голосе подчеркнуто прозвучали твердые нотки.

— Конечно, дорогой, — ответила его мать, ничуть не обескураженная. — Для вас приготовлены комната и гостиная на втором этаже.

Вошла служанка чуть старше Натальи.

— Вызывали, миледи? — спросила она.

— Да, Элен. Будьте любезны, покажите мисс.., миссис Филдинг приготовленную для нее спальню и принесите ей чаю.

Наталья посмотрела на Джулиана.

— Мне кажется, это хорошая идея, любовь моя, — сказал он. — Мне необходимо объяснить родителям, что в моем внезапном отзыве в Лондон нет ничего неблагоприятного и что именно срочный отъезд явился причиной нашего столь поспешного бракосочетания.

Она кивнула, понимая, что Джулиан ни за что не расскажет матери про эпизод на Восточном базаре.

Наталья вышла из комнаты вслед за служанкой, но прежде чем закрылась дверь, она услышала взволнованный голос его матери:

— Дорогой Джулиан! О чем ты думал? Балканка и почти ребенок… Да еще с собакой…

— Хорошенький щенок, — заметил отец. — Скоро он станет превосходным охотничьим псом…

Дверь закрылась. Вне себя от гнева Наталья последовала за служанкой на второй этаж в роскошно обставленную комнату.

Из окна открывался великолепный вид на холмистые зеленые лужайки и деревья, и она подумала — наверное, это и есть тот парк, о котором говорил Джулиан.

— Сейчас я принесу чай, мисс, — сказала служанка, а затем добавила:

— Вы не будете возражать, если я отведу собачку на кухню? Уверена, у повара найдется для нее что-нибудь вкусненькое. Возможно, говяжья косточка или цыплячьи потроха.

Это было хорошее предложение, и Наталья протянула ей Беллу.

— Надеюсь, вы о ней позаботитесь? Для нее здесь все незнакомо.

— Конечно, мисс. Не беспокойтесь. У меня дома тоже есть собака.

Когда служанка забрала Беллу и вышла из комнаты, Наталья подумала о том, где находится дом этой девушки. Где бы то ни было, он не так далеко от Лондона, как Белград.

Она медленно сняла свою шляпку и положила ее на стул, затем снова подошла к окну и постояла там, глядя на парк. Балканка. Она обхватила себя руками, чтобы унять дрожь от ярости, вызванной нанесенным ей оскорблением. Ни один серб не позволил бы себе встретить гостя таким образом, тем более невестку.

Вернулась служанка с подносом и сообщила, что повар устроил Белле настоящий пир, так что о ней можно не беспокоиться. Позднее, когда чай уже остыл, в комнату вошел Джулиан.

— Я думал, ты уже отдыхаешь, — сказал он, когда она повернулась к нему от окна; ее жакет все еще был застегнут.

— Я не смогу здесь жить, — решительно сказала Наталья с мрачным видом. — Твоя мать не хочет меня видеть.., и Беллу тоже.

Джулиан подошел к ней и нежно положил руки на ее плечи.

— Моя мать вела себя ужасно, — сказал он, не пытаясь ее оправдывать. — Этого больше не повторится. Даю слово. — Он обнял ее и прижал к себе. — Ты вполне сможешь здесь жить, Наталья. Впрочем, недолго. Скоро я подучу новое назначение.

А пока давай вместе наслаждаться Лондоном. — В его голосе зазвучали веселые нотки. — А отцу понравилась Белла. Он полагает, она скоро станет замечательной охотничьей собакой.

Как приятно было чувствовать близость Джулиана. Наталья слышала биение его сердца и ощущала приятный аромат его одеколона. Его губы коснулись ее виска, а затем он протянул руку к ее волосам и начал вытаскивать из них шпильки и бросать их на пол. Наталья замерла; ее сердце учащенно билось.

Неужели он собирается заняться с ней любовью? Прямо сейчас? Посреди бела дня?

Когда последняя шпилька оказалась на полу, ее пышные кудри упали на плечи.

— Мне кажется, тебе следует снять жакет, — хрипло произнес он, приподняв ее подбородок. — Думаю, нам надо лечь в постель.

Наталья тоже так думала. Все ее тело было охвачено приятным томлением, и ей хотелось как можно крепче прижаться к Джулиану. Медленно, не отрывая глаз от его лица, она подняла руку и начала расстегивать маленькие пуговки на жакете.

Глаза Джулиана вспыхнули. Не говоря ни слова, он отошел от нее и задернул шторы, так что в комнате воцарился полумрак.

Наталья повела плечами, и жакет соскользнул с них на пол.

Джулиан подошел к ней, легко поднял на руки и понес в постель.

— Не бойся, — произнес он низким голосом, уложив ее. — Я не причиню тебе боли. Я буду с тобой очень, очень нежен.

Наталья лежала, наблюдая, как он снимает ботинки и носки, затем жилет и галстук, и чувствовала растущее возбуждение.

Она никогда не видела обнаженного мужчины, и ей казалось невероятным, что она вот-вот его увидит, хотя и относилась к этому человеку просто как к другу.

Джулиан привычным движением расстегнул пуговичку на накрахмаленном воротничке и снял его.

Наталья подумала, стоит ли ему сказать, что у нее лишь смутные представления о том, что надо делать на брачном ложе.

При других обстоятельствах мать объяснила бы ей все, что должна знать девушка в этом случае, но бракосочетание было таким скоропалительным и было необходимо уладить столько дел, что для беседы с дочерью у матери просто не осталось времени.

Джулиан снял свою рубашку, обнажив мускулистую грудь, а его плечи выглядели даже шире, чем в одежде.

— Моя мама не успела… — нерешительно начала она. — Я не знаю…

— Это не имеет значения.

Брюки облегали его бедра, и щеки Натальи вспыхнули, когда он начал их расстегивать. Они упали на пол, и она покраснела еще гуще. Без тени смущения Джулиан лег рядом с ней на постель, опершись на локоть и глядя на нее с таким выражением лица, что кровь забурлила в ее жилах.

— Мы не будем спешить, — сказал он, расстегивая первую пуговичку на ее блузке. — У нас достаточно времени…

Джулиан продолжал расстегивать пуговицы одну за другой.

Затем скользнул своей сильной рукой ей под лиф и обхватил ладонью ее грудь, поглаживая большим пальцем сосок. Его теплые жаждущие губы прильнули к ее рту.

Наталья больше не колебалась. Прикосновение его руки вызвало у нее бурное желание. Не представляя, что будет дальше, позабыв о всех своих страхах, она впилась пальцами в его волосы, со страстью приоткрыв губы под его губами.

— Я люблю тебя, — хрипло произнес Джулиан потом, когда они лежали обнаженные с переплетенными руками и ногами и их тела блестели от пота. — Я люблю тебя всем сердцем и буду любить всю оставшуюся жизнь.

Она удовлетворенно пробормотала что-то невнятное, уткнувшись лицом в его шею.

Джулиан крепко сжал ее в объятиях, ожидая услышать желанные слова. Но они не последовали. Он подавил разочарование. Они еще придут. Она не стала бы так страстно отвечать на его ласки, если бы не любила его. Это просто невозможно.

На следующий день, через неделю после убийства эрцгерцога и герцогини в Сараево, Джулиан знакомил Наталью с Лондоном. Они бродили, взявшись за руки, по Риджент-парку, ели в кафе вкусное клубничное мороженое, посетили Вестминстерское аббатство и кормили голубей на Трафальгарской площади.

Наталья и вдали от дома по-прежнему тревожилась о судьбе Гаврило и Неджелко, все еще напряженно прислушивалась, не предъявила ли Австрия ультиматум Сербии, и тем не менее она была невероятно счастлива.

Но блаженство длилось недолго. Утренние газеты сообщили, что арестованы еще двое убийц — Трифко Грабец и Данило Илич.

— Ты их знаешь? — спросил Джулиан Наталью, размышляя, сколько еще людей вовлечено в авантюру и сколько еще будет арестовано.

— Я знакома с Трифко. — Она вспомнила о встречах в «Золотом осетре», и по ее телу пробежала дрожь. Ей никогда не нравился Трифко, в отличие от Гаврило и Неджелко, но мысль о том, что он должен предстать перед судом по обвинению в убийстве, ее ужаснула.

— А с Иличем? — настаивал Джулиан.

Наталья покачала головой. Если Неджелко бросил бомбу в автомобиль эрцгерцога, а Гаврило стрелял в него и герцогиню, в чем же заключались преступления Трифко и Илича?

С этого дня они ежедневно покупали газеты. В середине недели были опубликованы сообщения о том, что в Боснии арестовано еще несколько десятков человек по обвинению в совершении преступления, а в конце недели Джулиан получил письмо от Алексия, в котором тот сообщал, что австрийское правительство потребовало выдачи Натальи. Он решил не говорить ей об этом. События в Сараево и Белграде и без того слишком ее беспокоили, и лишние волнения были ни к чему. Она находилась в Лондоне и была в полной безопасности.

23 июля Австрия направила сербскому правительству угрожающий ультиматум. Теперь Наталья не могла пожаловаться на отсутствие у англичан интереса к событиям в Сараево и Белграде. Газеты пестрели сообщениями об ультиматуме и утверждали, что война неизбежна. Германия заявила о своей поддержке Австро-Венгрии в случае объявления войны Сербии. Россия и Франция заявили, что будут на стороне Сербии.

Ответ сербов не заставил себя ждать. Фактически все пункты ультиматума были отклонены.

28 июля Австрия объявила войну Сербии. В ноте говорилось, что вечером того же дня австро-венгерские войска атакуют Белград.

Наталья была потрясена, а Джулиан почти все время находился в Форин оффис как специалист по балканским делам.

1 августа Германия объявила войну России, и та начала всеобщую мобилизацию. Два дня спустя была объявлена война Франции.

— Следующей будет Англия, — сказал Джулиан; его глаза покраснели от бессонных ночей. — Если это произойдет, я немедленно вступлю в армию.

К горлу Натальи подступил комок.

— Значит, я останусь одна с твоими родителями! Я не вынесу этого! Не переживу!

— Ты должна, — мягко сказал он, обнимая ее и укачивая, словно ребенка. — Каждого из нас ждут тяжелые испытания. — Он не добавил, что не все смогут при этом выжить.

Весь следующий день, понедельник, он снова Провел в Форин оффис. С каждым часом напряжение возрастало. Германия решила атаковать Францию через территорию нейтральной Бельгии. В этом случае Британия в соответствии с ранее принятыми обязательствами должна была защитить Бельгию от вторжения.

И вторжение состоялось.

На Уайтхолле, улице правительственных учреждений, и около Букингемского дворца собрались толпы людей. Распространилась новость, что Англия направила немцам ультиматум:

Германия обязана уважать нейтралитет Бельгии, и до полуночи по берлинскому времени немцы должны были дать ответ. Если такового не последует, можно будет считать, что Германия находится в состоянии войны с Великобританией.

Полночь по берлинскому времени соответствует одиннадцати часам по Гринвичу, ив десять часов Джулиан покинул своих возбужденных коллег и поспешил домой.

— Будет война? — взволнованно спросила мать, устремившись ему навстречу.

— Узнаем через час, — сказал Джулиан, хотя в душе уже знал ответ. Он был уверен в этом еще несколько дней назад. — Я хочу пойти с Натальей на Уайтхолл. Она должна быть со мной, когда Биг-Бен пробьет одиннадцать.

Наталья в их комнате сидела на краю кровати в ночной рубашке у радиоприемника в надежде услышать новости из Сербии.

— Одевайся, — сказал он властно, открывая дверцы гардероба и доставая первую попавшуюся блузку и юбку; — Мы идем на Уайтхолл.

Она не стала ни задавать вопросы, ни спорить. Быстро оделась в то, что Джулиан ей бросил, и с рассыпавшимися по плечам волосами выбежала вместе с ним из дома.

Шофер довез их на «мерседесе» до Трафальгарской площади, но дальнейшее продвижение стало невозможным из-за столпившихся там людей. Было без десяти одиннадцать.

Джулиан открыл дверцу автомобиля.

— Пошли, — сказал он Наталье, не обращая внимания на искаженное ужасом лицо шофера. — Давай вольемся в толпу.

На площади колыхалось море соломенных шляп и вырос целый лес качающихся национальных флагов. То тут, то там по не известным Наталье причинам толпа взрывалась громкими аплодисментами. У многих мужчин в руках были бутылки с пивом. Дети держали воздушные шары, и она вспомнила, что сегодня в Англии праздничный день.

— Давай попытаемся добраться до Военного министерства! — крикнул Джулиан среди невообразимого шума и потянул Наталью за собой сквозь веселящуюся толпу. На всей улице Уайтхолл в окнах правительственных учреждений горел свет.

Большинство зданий охранялось полицейскими. Служебные автомобили стояли вплотную друг к другу.

Внезапно настроение толпы резко изменилось. Наступила тишина. Затем раздался торжественный бой Биг-Бена.

Стоявшая рядом с Натальей женщина неожиданно закричала.

Некоторые начали молиться, очень тихо, почти шепотом.

Бой часов неумолимо продолжался.

Джулиан обнял Наталью за плечи.

Прозвучал последний удар, и звон постепенно затих в горячем ночном воздухе. Еще долго стояла тишина, затем кто-то крикнул: «Долой проклятого кайзера!» — и началось вавилонское столпотворение.

— Значит, Англия объявила войну Германии? — неуверенно спросила Наталья. — И тебя призовут в армию? Ты уедешь?

Джулиан кивнул, проклиная Гаврило Принципа, австрийцев и их высокомерный ультиматум, душевнобольных немецких генералов, решивших вторгнуться в Бельгию; проклиная всех, кто виноват в том, что он и Наталья так мало времени были вместе.

Толпа вокруг снова бушевала, громко распевая «Марсельезу» на английский манер.

— Мне необходимо срочно пройти офицерскую подготовку, — мрачно сказал Джулиан. — Утром я уезжаю.