Подари мне луну

Глава 16

Утреннее пробуждение было похоже на кошмарный сон.

Виктория вылезла из постели, чувствуя себя совершенно разбитой. Прошедшая ночь измотала ее морально и физически, и она все никак не могла забыть нахлынувшие на нее чувства, когда Роберт начал ласкать ее.

Поплескав в лицо водой и оправив измятое платье, она робко постучала в его дверь. Ответа не последовало, но она все-таки заставила себя войти. Его вчерашняя вспышка ярости начисто отбила у нее всякую охоту искать, с ним встреч. Закусив губу, она распахнула дверь.

Зрелище, представшее ее глазам, испугало ее почти до потери сознания: на кровати Роберта мирно храпел Макдугал.

— Боже правый! — вымолвила она, предварительно издав удивленный крик. — Что вы здесь делаете? И где лорд Макклсфилд?

Макдугал поднялся с пола, куда он в испуге свалился от ее крика, и даже умудрился вежливо поклониться.

— Он занимается лошадьми.

— Мне казалось, это ваша обязанность.

Шотландец кивнул.

— Его светлость уж больно разборчив по части лошадей.

— Да, это верно, — согласилась Виктория, вспомнив то время, когда Роберт пытался — к сожалению, безуспешно — научить ее кататься верхом.

— Порой он и сам любит за ними поухаживать. Особенно, когда о чем-нибудь размышляет.

«Вероятно, мечтает о том, как бы выпороть меня за вчерашнее», — подумала Виктория. Она помолчала; потом спросила:

— Могу я узнать, что вы здесь делаете?

— Хозяин приказал, чтобы я проводил вас завтракать.

— Ах да, — промолвила она с горечью. — Я же пленница, а вы мой бдительный страж.

— Вообще-то он говорил, что к вам кто-то ночью приставал. Ну так вот он, значит, не хочет, чтобы вам боязно было — вы женщина, да одна, ну и всякое такое.

Виктория натянуто улыбнулась — упрек был заслуженным.

— Так мы идем или нет? Я умираю с голоду.

— Может, вам надобно вещи какие вниз снести, миледи?

Виктория хотела было возразить, что она не «миледи» и вообще ничья леди, но у нее уже не осталось никаких сил для пререканий. Роберт скорее всего уже сообщил слуге, что они с ней все равно что муж и жена.

— Нет, — ответила она. — Если вы помните, его светлость не дал мне достаточно времени на сборы. Макдугал кивнул.

— Что ж, нет так нет.

Она сделала пару шагов к двери и тут вдруг вспомнила про ночную рубашку, которая осталась лежать на постели в ее комнате. Надо бы бросить ее там, где она лежит, мстительно подумала Виктория. И почему она до сих пор не разорвала ее на клочки? Странно, но этот искусно выкроенный кусочек темно-голубого шелка каким-то образом успокаивал и утешал, и ей не хотелось с ним расставаться.

Да если она и оставит рубашку, трезво рассудила Виктория, Роберт наверняка про нее вспомнит и все равно заберет с собой.

— Одну минуточку, мистер Макдугал, — сказала она, метнувшись в соседнюю комнату. Скрутив рубашку, она сунула ее под мышку.

Макдугал и Виктория спустились вниз по лестнице. Шотландец провел ее в маленькую уединенную комнату, где, как он заявил, Роберт к ней вскоре присоединится. Виктория, к удивлению своему, обнаружила, что ужасно хочет есть, и прижала руку к животу, тщетно пытаясь заставить его не урчать. Правила хорошего тона требовали, чтобы она подождала Роберта, но вряд ли книги по этикету могли посоветовать, как себя вести в том весьма необычном положении пленницы, в каком она пребывала уже второй день.

Виктория подождала минуту-другую и, как только ее живот в третий раз напомнил о себе, решила забыть о хороших манерах и потянулась к тарелке с тостами.

После тостов, двух яиц и огромного куска пирога с почками, она услышала скрип открываемой двери и голос Роберта:

— Приятного аппетита.

Она подняла глаза от тарелки. Вид у него был дружелюбный, любезный и до невозможности жизнерадостный. Викторию охватили смутные подозрения. Тот ли это человек, который вчера ночью силой выдворил ее из своей комнаты?

— Умираю от голода, — объявил Роберт. — Как тебе завтрак? Вкусно?

Виктория запила чаем очередной кусок пирога.

— С чего это ты так любезен со мной?

— А ты мне нравишься.

— Вчера ты меня терпеть не мог, — пробормотала она.

— Вчера я, скажем так, заблуждался.

— Заблуждался? Значит, за последние десять часов на тебя снизошло просветление?

Он хитро поглядел на нее.

— Именно так.

Виктория аккуратно опустила чашку на блюдечко и с расстановкой сказала:

— Может, ты соблаговолишь поделиться со мной, что явилось причиной столь неожиданного просветления?

Какое-то мгновение он внимательно смотрел ей в глаза, потом сказал:

— Будь так любезна, передай мне кусочек пирога.

Виктория схватила тарелку с пирогом и отодвинула ее на другой конец стола.

— Не передам, пока не ответишь.

Он усмехнулся.

— Нечестно играете, моя леди.

— Я не твоя леди, и я хочу знать, почему это ты такой веселый. По правде говоря, тебе бы следовало рычать на меня с пеной у рта.

— По правде говоря? Ага, так ты признаешь, что я имел полное право на тебя сердиться?

— Нет! — Слово это далось ей не так легко, как она бы того хотела.

Он пожал плечами.

— Впрочем, это не важно, поскольку я больше не сержусь.

Виктория оторопело уставилась на него.

Воспользовавшись ее замешательством, Роберт добрался до тарелки с пирогом.

— Ну что, я заслужил кусочек?

Виктория моргнула несколько раз и закрыла рот. Фыркнув, она уткнулась в свою тарелку. А потом в течение последующих десяти минут наблюдала за тем, как он поглощает свой завтрак.

Дорога от Фэвершема до Рэмсгейта заняла бы добрых полдня, но не прошло и часа, как на лице Роберта появилось выражение «ах какая потрясающая идея», и он заколотил в переднюю стенку кареты, призывая Макдугала остановиться.

Экипаж встал, и Роберт резво спрыгнул с подножки с сияющим видом, продолжая радоваться неизвестно чему, что уже начало несколько раздражать Викторию. Он обменялся несколькими фразами с Макдугалом и вернулся в карету.

— Ну, и что все это значит? — хмуро спросила Виктория.

— Я приготовил тебе сюрприз.

— — Наверное, я начну скоро вздрагивать при слове «сюрприз», — пробурчала она.

— Да ну же, Виктория, признайся, что я внес в твою жизнь некоторое разнообразие. Она насмешливо хмыкнула:

— Что ж, если похищение рассматривать как нечто, вносящее некоторое разнообразие, тогда, возможно, вы и правы, милорд.

— Мне больше нравится, когда ты зовешь меня просто Роберт.

— Сожалею, но я не собираюсь делать только .так, как тебе нравится. Он улыбнулся:

— Спорить с тобой мне тоже нравится. Виктория подбоченилась. Ему нравятся ее колкости и насмешки? Так она ему и поверила! Виктория выглянула в окно и увидела, что Макдугал свернул с кентерберийской дороги. Она снова повернулась к Роберту.

— Куда мы едем? Ты, кажется, говорил, что мы направляемся в Рэмсгейт.

— Именно туда мы и направляемся. Просто по дороге мы завернем в Уитстебл.

— Уитстебл? Зачем это?

Он чуть подался к ней и заговорщически улыбнулся:

— Устрицы.

— Устрицы?

— Самые лучшие в мире.

— Роберт, не хочу я никаких устриц. Прошу тебя, отвези меня прямо в Рэмсгейт. Он вскинул брови.

— Не знал, что тебе так не терпится насладиться уединением вместе со мной. Я бы приказал Макдугалу гнать лошадей во весь опор до самого Рэмсгейта.

Виктория чуть не подскочила на месте от досады.

— Я вовсе не это имела в виду, и тебе прекрасно это известно!

— Итак, едем в Уитстебл?

У Виктории было такое чувство, словно она беспомощный котенок, запутавшийся в клубке.

— Ты все равно не послушаешь меня, что бы я ни, сказала.

Роберт сразу посерьезнел.

— Это не так. Я всегда прислушиваюсь к твоим словам.

— — Возможно, но делаешь все по-своему.

— Виктория, единственный раз, когда я поступил подобным образом, это касалось твоего упрямого и безрассудного желания жить в самой грязной лондонской дыре.

— И вовсе никакая это не дыра, — пробурчала она скорее по привычке, чем из желания спорить.

— Я отказываюсь обсуждать этот вопрос.

— А все потому, что ты не хочешь меня слушать!

— — Нет, не поэтому, — возразил он, наклоняясь к ней, — а потому, что мы уже обсудили эту тему вдоль и поперек, и мне она до смерти надоела. Я не позволю тебе подвергать себя постоянной опасности.

— Ты не вправе «позволять» или «не позволять» мне жить так, как я хочу.

— Не думаю, что ты настолько глупа, чтобы рисковать своей жизнью из желания мне досадить. — Он скрестил руки на груди и мрачно сжал губы. — Я хотел сделать, как лучше.

— И похитил меня, — с горечью заметила она.

— Если помнишь, сначала я предложил тебе пожить с моими родственниками. Ты отказалась.

— Я дорожу своей независимостью.

— Одиночество не значит независимость.

Виктория не нашлась, что возразить на это, и поэтому промолчала.

— Когда мы станем мужем и женой, — мягко продолжал Роберт, — я хочу, чтобы наш брак стал партнерством в самом прямом смысле слова. Я хотел бы советоваться с тобой по вопросам земельных владений и аренды. Мы бы вместе обсуждали, как воспитывать детей. Я никак не могу понять, почему ты вбила себе в голову, что любить меня — значит потерять себя.

Она отвернулась, чтобы он не заметил, как вспыхнули ее глаза.

— Когда-нибудь ты поймешь, что значит быть любимой. — Он устало вздохнул. — Я желаю только одного — чтобы это случилось как можно скорее.

Весь остаток пути до Уитстебла Виктория размышляла над его словами.

Они остановились перекусить в уютной гостинице с открытой верандой. Роберт окинул небо скептическим взглядом и промолвил:

— Похоже, дождь все же соберется, но не в ближайший час. Хочешь пообедать на свежем воздухе?

Она робко улыбнулась ему.

— Да, солнышко так ласково пригревает.

Роберт взял ее под руку и провел к маленькому столику с видом на залив. Он был настроен весьма оптимистично. Он чувствовал, что сумел подобрать ключик к ее сердцу во время их недавнего разговора в карете. Кажется, он нащупал верную нить разговора. Брак — это не плен, а партнерство. Да, именно так.

— Деревенька Уитстебл была знаменита своими устрицами еще со времен римлян, — сообщил он ей, когда они уселись за стол.

Виктория нервно теребила салфетку.

— Правда?

— Правда. Не понимаю, почему мы ни разу не были здесь семь лет назад. Она невесело усмехнулась.

— Мой отец никогда бы мне этого не позволил. От Белфилда до северного побережья Кента очень далеко.

— Скажи, ты когда-нибудь задумывалась 6 том, как сложилась бы наша жизнь, если бы семь лет назад мы с тобой поженились?

Она отвела глаза.

— — Я все время думаю об этом, — прошептала она.

— Мы бы наверняка не раз уже побывали здесь, — сказал он. — Не думаю, что я смог бы выдержать семь лет без свежих устриц.

Виктория промолчала.

— Представляешь, у нас сейчас уже были бы дети. Двое или трое. — Роберт понимал, что с его стороны жестоко затрагивать эту тему: несмотря на все отвращение, которое Виктория питала к обязанностям гувернантки, она очень любит детей. Роберт умышленно тронул эту наиболее чувствительную струну в ее сердце, упомянув о детях.

— Да, — согласилась она. — Пожалуй, ты прав.

Она выглядела такой несчастной, что у Роберта не хватило духу продолжать. Изобразив жизнерадостную улыбку, он сказал:

— Устрицы, насколько мне известно, обладают любовными свойствами.

— Ты что, не раз проверял это на себе? — Виктория была рада сменить предмет разговора, хотя новая тема была достаточно щекотливая, если не сказать пикантная.

— Нет-нет, это общеизвестный факт.

— Чаще всего то, что считается общеизвестным, на самом деле не имеет под собой никаких оснований, — возразила она.

— Дельное замечание. Будучи сторонником научного подхода, я не привык принимать что-либо на веру и стараюсь все подвергать строгой экспериментальной проверке.

Виктория усмехнулась.

— Мне кажется, — продолжал Роберт, постукивая вилкой по скатерти, — в данном случае эксперимент — это то, что нужно.

Она подозрительно покосилась на него.

— И что ты предлагаешь?

— Да ничего особенного — съешь несколько устриц. Затем я внимательно за тобой понаблюдаю, — он забавно пошевелил бровями, — чтобы посмотреть, будешь ли ты ко мне относиться с большей симпатией.

Виктория не выдержала и расхохоталась.

— Роберт, — сказала она, заметив про себя, что вопреки всем своим стараниям оставаться брюзгой от души наслаждается беседой. — Это самый легкомысленный научный эксперимент, о котором я когда-либо слышала.

— Возможно. Но даже если он и не удастся, мне в любом случае будет интересно проводить наблюдения.

Она снова рассмеялась.

— Но только в том случае, если ты сам не притронешься к устрицам. Страшно подумать, что будет, начни ты вдруг относиться ко мне с еще большей симпатией — не иначе как во Францию меня увезешь.

— А что, это мысль. — Он сделал вид, будто всерьез обдумывает ее слова. — Рэмсгейт — континентальный порт. Интересно, может, во Франции нас скорее обвенчают?

— Даже и не мечтай, — предупредила она.

— Моего отца, наверное, хватил бы удар, если бы он узнал, что я обвенчался в католической церкви, — продолжал он, размышляя вслух. — Мы, Кемблы, всегда были воинствующими протестантами.

— О Боже правый! — воскликнула Виктория, чуть не плача от смеха. — Можешь себе представить, что сталось бы с моим отцом при этом известии? Почтенный священник из Белфилда! Я уверена, он бы не вынес позора и скончался на месте.

— Или обвенчал нас заново, по протестантскому обряду, — подхватил Роберт. — А Элеонора затребовала бы с меня плату за повторную церемонию.

Взгляд Виктории потеплел.

— О Элли… Я так скучаю по ней.

— Вы ни разу не виделась с ней за все это время? — Роберт откинулся на спинку стула, пока хозяин гостиницы, водружал на стол блюдо с устрицами.

Виктория покачала головой.

— Ни разу, с тех пор как… ну, ты знаешь. Но мы ведем с ней переписку. Элли ничуть не изменилась. Кстати, она сообщила мне, что разговаривала с тобой.

— Да, это был серьезный разговор. Тем не менее мне показалось, что она все такая же неугомонная, как и прежде.

— О да, это правда. А знаешь, как она распорядилась деньгами, которые выудила у тебя в уплату за наши прогулки?

— — Нет. Как?

— Сначала она положила их на счет под большие проценты. Затем, решив увеличить оборот, принялась изучать финансовые страницы «Таймс» и в конце концов вложила свой капитал в акции.

Роберт расхохотался. Он положил несколько устриц на тарелку Виктории и заметил:

— Твоя сестра не перестает меня удивлять. Я всегда думал, что женщинам не дозволяется играть на бирже.

Виктория пожала плечами.

— Она заявила своему поверенному, что действует от имени отца. По-моему, она сказала, что папа живет отшельником и не выходит из дому.

Роберт так смеялся, что вынужден был положить обратно на тарелку устрицу, которую собирался отправить в рот.

— Твой отец голову бы ей снес, если бы узнал, что она сочиняет про него подобные небылицы.

— Элли умеет хранить секреты — в этом ей нет равных.

По лицу Роберта промелькнула ностальгическая улыбка.

— Я знаю. Мне следует посоветоваться с ней по некоторым финансовым вопросам.

Виктория чуть не подавилась устрицей.

— Ты правда это сделаешь?

— Сделаю что?

— Попросишь у нее совета.

— А почему бы и нет? Я не знаю никого, кто бы так ловко умел управляться с деньгами, как твоя сестра. Будь она мужчиной, давно бы стала главным управляющим Английского банка. — Роберт снова взял устрицу с тарелки. — Когда мы поженимся… Нет, нет, нет, не трудись напоминать мне, что ты не приняла мое предложение — я и сам это знаю. Просто я хотел сказать, что ты можешь пригласить ее пожить у нас.

— И ты позволил бы мне пригласить ее?

— Виктория, ну не людоед же я в конце-то концов! Не понимаю, почему ты решила, что я буду держать тебя в ежовых рукавицах, если ты станешь моей женой. Я был бы рад делить с тобой обязанности и ответственность, которые налагает на меня графский титул. Это такая рутина, можешь мне поверить.

Виктория задумчиво смотрела на него. Она только сейчас осознала, что привилегии, которыми обладал Роберт, могут быть к тому же еще и обузой. Хотя его титул оставался всего лишь титулом, пока жив его отец, у него все равно было полно забот, касающихся земельных владений и арендаторов.

Роберт кивком головы указал ей на тарелку. — Почему ты не ешь? Тебе не нравятся устрицы? — Он хитро ухмыльнулся. — А может быть, ты боишься, что мой научный эксперимент окажется удачным?

Виктория очнулась от задумчивости.

— Я никогда раньше не ела устриц. Понятия не имею, как с ними обращаться.

— Не знал, что у тебя такие пробелы в светском образовании. Позволь, я покажу тебе, как это делается. — Роберт взял устрицу с блюда, спрыснул ее лимонным соком, полил соусом и протянул Виктории.

Виктория с сомнением разглядывала раковину с моллюском.

— А теперь что мне делать?

— Выпить его.

— Выпить? Не жуя?

Он улыбнулся.

— Ну, можешь и пожевать немного. Но прежде устричный тост.

Виктория удивленно оглядела стол.

— По-моему, бокалы нам не подали.

— Нет, нет, другой тост. Устричный. За счастье.

— Устричный? — Она подозрительно прищурилась. — Что-то не слышала про такой обычай.

— Тогда мы сами его введем. — Роберт приподнял раковину и кивнул Виктории. — Делай, как я.

Виктория последовала его примеру и тоже подняла свою раковину.

— Я чувствую себя ужасно глупо.

— Не смущайся. Иногда ведь можно немного и подурачиться.

Она криво улыбнулась. Подурачиться! Это что-то новенькое.

— Ну хорошо. А какой будет тост?

— За нас, конечно.

— Роберт…

— Ох, вечно ты норовишь все испортить. Ладно, ладно, за счастье!

Виктория чокнулась с ним раковинкой.

— За счастье. — Она подождала, пока Роберт управился со своей устрицей и, пробормотав: «Ах, живем только раз!» — зажмурилась и проглотила моллюска.

Роберт с любопытством наблюдал за ее реакцией.

— Ну и как тебе? Нравится?

— Боже мой, — захлебываясь, пролепетала она, — это самый необычный гастрономический опыт в моей жизни.

— Не пойму, как расценить твой ответ, — заметил на это Роберт.

— Я и сама не пойму, — сказала она, и вид у нее был несколько растерянный. — Никак не могу решить, то ли это самое изысканное блюдо из тех, что мне доводилось пробовать, то ли самое отвратительное.

Он рассмеялся.

— Может, попробуешь еще?

— А бифштекс здесь не подают? Роберт отрицательно покачал головой.

— Что ж, тогда придется есть устрицы, чтобы не умереть с голоду, — вздохнула она.

Роберт приготовил ей еще одну устрицу.

— Твое желание для меня закон.

Она бросила на него недоверчивый взгляд.

— Знаешь, я решила оказать тебе любезность и не комментировать твое последнее замечание.

— По-моему, ты сделала как раз наоборот.

Виктория проглотила устрицу, вытерла губы салфеткой и весело улыбнулась.

— Да, верно.

Роберт некоторое время молча ее разглядывал, потом заявил:

— Мне кажется, он удался.

— Кто удался?

— Мой устричный эксперимент. Определенно, я становлюсь тебе все более симпатичен.

— И вовсе нет, — возразила она, изо всех сил стараясь не улыбнуться. Он прижал руку к груди.

— О как я несчастен! Ты разбиваешь мое сердце.

— Перестань дурачиться.

— А может быть… — Он задумчиво потер лоб, напустив на себя серьезный вид. — Может быть, я с самого начала очень-очень тебе нравился — вот поэтому ты и не можешь сказать, что сейчас я нравлюсь тебе больше.

— Роберт!

— Знаю, знаю. Ты уж прости, дразнить тебя — одно удовольствие. Но тебе ведь тоже весело, правда? Она ничего на это не сказала.

— Ты все еще сердиться, что мы заехали в Уитстебл?

Виктория долго молчала, потом чуть заметно покачала головой.

В ожидании ее ответа Роберт затаил дыхание, и теперь у него вырвалось облегченное «уф!». Он потянулся к ней через стол и накрыл ее руку ладонью.

— Так будет всегда, — шепнул он. — Ты всегда будешь так же счастлива, как сегодня.

Она открыла было рот, но он не дал ей говорить.

— Я видел это по твоим глазам, — сказал он. — Тебе было сейчас так хорошо, как еще ни разу не было за эти семь лет.

Повинуясь голосу рассудка, она высвободила руку.

— Ты не был со мной эти семь лет. И ты не знаешь, что я чувствовала.

— Нет, я знаю. — Он помолчал и добавил:

— И это разрывает мне сердце.

До конца трапезы они больше не обмолвились ни словом.

Путь до Рэмсгейта занял три часа. Роберт был весьма удивлен, когда Виктория заснула прямо в карете. До этого он был уверен, что она ни за что не решится задремать в его присутствии, но, видимо, она очень устала. Впрочем, это его нисколько не расстроило — ему нравилось смотреть на нее спящую.

Кроме того, это обстоятельство позволило ему внести ее в дом на руках, когда они наконец прибыли туда. Во сне она была мягкая, покорная — он и мечтать не мог, что когда-нибудь увидит ее такой. Он осторожно опустил ее на постель в одной из спален и заботливо укрыл сверху одеялом. Спать в одежде не очень удобно, но Роберт был склонен думать, что она скорее всего не правильно поймет его намерения и поднимет дикий крик, если он попытается раздеть ее,

А может, не поднимет… Роберт вздрогнул и тряхнул головой. Его вдруг бросило в жар, а галстук стал ужасно тесен.

Роберт со стоном выбежал из комнаты, твердо решив как можно скорее охладить свой пыл в ледяных водах пролива.