Подари мне луну

Глава 21

— Здесь? — ахнула Виктория. — В карете?

— А почему бы и нет?

— Потому что… Потому что… Это неприлично!.. Должно быть.

Роберт вскинул голову. Голубые глаза его озорно поблескивали.

— Да что ты говоришь? Не припомню, чтобы твой отец читал проповедь на эту тему.

— Роберт, говорю тебе, это не принято.

— Конечно, — согласился он, водя губами по ее шее. Ее кожа была теплой, нежной и все еще пахла его сандаловым мылом. — При других обстоятельствах я не стал бы предаваться этому прямо в карете, но ведь я должен тебя успокоить.

— Ах, значит, это ради меня?

— Ты так расстроилась по поводу возможных последствий моего ушиба…

— Нет-нет, — возразила она, с трудом переводя дух. — Теперь я вижу, что ты вполне здоров.

— Но я все-таки хочу убедиться, что у тебя не осталось никаких сомнений. — Он обхватил ее лодыжки, и его руки заскользили по ее ногам.

Волна жара подымалась выше и выше, грозя захлестнуть ее с головой.

— Никаких сомнений.

— Ш-ш-ш, поцелуй меня. — Он мягко покусывал ее губы, его руки скользили вверх и вниз вдоль изящных изгибов ее бедер, затем сомкнулись внизу, поглаживая ее ягодицы.

— Я думала… — Она откашлялась. — Я думала, ты не собирался делать этого снова, пока мы не поженились.

— Именно так, — промолвил он, с трудом оторвавшись от ее губ, — но в то время я надеялся, что мы поженимся сегодня вечером. И у нас не было времени для сомнений и угрызений совести.

— А сейчас разве не время для этого?

— Ну конечно, нет.

Его пальцы отыскали обнаженную кожу ее бедра и сжали его, исторгнув у Виктории вздох удовольствия. Роберт застонал, с наслаждением прислушиваясь к звукам страсти. Ничто так не воспламеняло его желание, как ее стоны, дрожь, пробегавшая по телу. Он почувствовал, как она выгнулась ему навстречу, и яростно сжал руками ее ягодицы. Он желает ее… Господи, он жаждет ее прямо сейчас.

Он расстегнул лиф ее платья. На ней все еще была надета темно-голубая шелковая рубашка, которую она носила вместо сорочки. У него не хватило терпения расстегивать ее, и поэтому он прижался губами к ее груди, увлажнив языком ткань вокруг ее затвердевшего соска.

Виктория металась под ним, с губ ее срывались приглушенные вскрики и вздохи. Он приподнял голову, чтобы посмотреть на нее. Ее иссиня-черные густые волосы разметались по сиденью, а темно-голубые глаза стали почти черными от желания. Роберт чуть не задохнулся от какого-то нового, непостижимого чувства, которое он не мог больше сдерживать в себе.

— Я люблю тебя, — прошептал он. — И всегда буду любить.

Он заметил по ее лицу, что в ней идет внутренняя борьба, что она тоже хочет ему что-то сказать. Но что бы ни сдерживало ее, это до сих пор терзало ей душу, и она так и не смогла произнести заветные слова. Впрочем, сейчас это было не важно — он знал, что рано или поздно она поймет, что тоже любит его. Но ему невыносимо было видеть, как она мучается от этого, и он Нежно прижал палец к ее губам.

— Молчи, не говори ничего, — прошептал он. — Сейчас нам не нужны слова.

Он снова поцеловал ее — яростно и жадно. Его пальцы нащупали ее кружевные панталоны, и в один миг эта часть ее туалета очутилась на полу кареты. Он прикоснулся к ее сокровенному естеству, лаская и дразня его нежные складки.

— О Роберт! — задохнулась она. — Что… В прошлый раз ты не…

— Есть много способов любить, — пробормотал он.

Он продвинулся глубже, удивляясь, с какой страстью отзывается она на его прикосновения. Ее тело качнулось ему навстречу, словно приглашая войти в нее. Желание захлестнуло его с новой силой, и он почувствовал, как натягивается ткань его панталон. Он с силой прижал губы к нежной коже у нее на виске и прошептал:

— Ты хочешь меня?

Она недоуменно посмотрела на него.

— Я хочу слышать, как ты говоришь это, — хрипло добавил он.

Она кивнула, ловя ртом воздух.

Роберт решил, что этого вполне достаточно, и завозился с застежкой панталон. Он горел нетерпением и поэтому не стал стягивать их с ног. Он освободил себя и расположился между ее бедер, где его пальцы готовили путь к блаженству.

У Виктории одна нога соскользнула со скамейки, и у него появилось больше свободы действия. Он бросился вперед и погрузился в нее. Ее горячие мускулы сомкнулись вокруг него, и тело его содрогнулось в ответ.

— Я хочу большего. Тори, — хрипло вымолвил он. — Большего.

Она кивнула, и он вошел в нее сильнее, продвигаясь все глубже и глубже, пока не погрузился в нее целиком. Роберт крепко прижал ее к себе, молча наслаждаясь их союзом. Он наклонился к ее уху и прошептал:

— Ну вот, теперь я дома.

Он почувствовал соленый вкус слез, катящихся по ее щекам, и его переполнило дикое, яростное желание. Его разум и тело существовали как бы отдельно друг от друга. Он снова и снова вонзался в нее, каким-то чудом ему удалось удержать свой порыв, пока она не вскрикнула.

С громким стоном он вошел в нее в последний раз, освобождая то, что накопилось в нем, и почти в то же мгновение упал на нее, обессиленный. Тысячи вопросов закружились в его мозгу: может, он слишком тяжел для нее? Не сожалеет ли она о том, что случилось? А вдруг они зачали ребенка? Он отчаянно ловил ртом воздух и не мог бы сейчас ничего сказать, даже если бы от этого зависела его жизнь.

Наконец Роберт вновь обрел способность слышать и другие звуки, кроме лихорадочного стука их сердец, и приподнялся на локте, не в силах поверить в свершившееся. Он овладел Викторией в тесной, да к тому же движущейся карете. Они были полуодеты, взъерошены — черт, он даже не потрудился снять сапоги. Наверное, ему стоит извиниться перед ней, но он не чувствовал себя виноватым. Да и как он может о чем-то сожалеть, когда Виктория — нет, Тори — лежит под ним, дыхание ее все еще неровное и прерывистое от последних вспышек наслаждения, а ее щеки заливает горячий румянец удовольствия?

Но поскольку все равно рано или поздно пришлось бы нарушить молчание, он криво усмехнулся и промолвил:

— Это было достаточно необычно.

Она открыла рот, губы ее вытянулись, словно она пыталась сказать ему что-то, но не произнесла ни слова.

— Виктория? — тревожно спросил он. — Что-то не так?

— Два раза, — вздохнула наконец она, устремив на него томный взгляд. — Два раза до брачной церемонии. — Она закрыла глаза и кивнула. — Ну, что ж, два раза — и хватит.

Роберт запрокинул голову и расхохотался.

На самом деле это произошло еще не раз. Прежде чем Роберт надел Виктории кольцо на безымянный палец левой руки, она занималась с ним любовью не два, а целых четыре раза.

По дороге в Лондон они вынуждены были остановиться в гостинице, и Роберт, не соизволив даже предупредить о том Викторию, объявил хозяину, что они муж и жена, и потребовал комнату с просторной кроватью.

А потом убедил Викторию, что было бы просто преступлением не воспользоваться таким великолепным ложем.

Они обвенчались почти сразу же по приезде в Лондон. К удивлению Виктории, Роберт оставил ее дожидаться в карете, пока забегал к себе домой за Письменным разрешением на брак. Через пять минут он вернулся, и они направились в резиденцию преподобного лорда Стюарта Паллистера, младшего сына маркиза Чиппингуорта и школьного приятеля Роберта. Лорд Паллистер не долго думая их обвенчал, закончив церемонию в два раза быстрее, чем это обычно делал отец Виктории.

Виктории было ужасно не по себе, когда они наконец прибыли к особняку Роберта. И не потому, что он показался ей огромным: поскольку титул маркиза носил его отец, владения Роберта были не такими обширными. Да, его лондонский дом не мог не впечатлять своей элегантностью, и Виктория прекрасно понимала, что жить в таких хоромах далеко не одно и то же, что ютиться в каморке гувернантки.

Но дело в том, что она страшно боялась, что слуги ее не признают. Дочка священника, хуже того — гувернантка! Они откажутся выполнять ее приказания. Необходимо сразу правильно себя поставить с прислугой — иначе потребуются годы, чтобы исправить первое впечатление, если оно окажется неблагоприятным. Вот только как это сделать?

Роберт, похоже, догадался, о чем она думает. В карете, возвращаясь от лорда Паллистера, он похлопал ее по руке и сказал:

— — Теперь ты графиня. Все будет в порядке, вот увидишь.

Виктория кивнула, но руки у нее все равно тряслись, пока они с Робертом поднимались по ступенькам парадного крыльца. Она попыталась успокоиться, но у нее ничего не вышло, а обручальное кольцо, казалось, оттягивало ей палец своей тяжестью.

Роберт помедлил, прежде чем распахнуть дверь.

— Ты дрожишь, — сказал он, сжав ее обтянутую перчаткой руку.

— Я очень волнуюсь, —призналась она. — Почему?

— У меня такое чувство, что я принимаю участие в маскараде.

— И твой костюм…

— Костюм графини, — подхватила она с нервным смешком.

Он улыбнулся.

— Это не маскарадный костюм, Виктория. Ты действительно графиня. Моя графиня.

— Но я не чувствую себя графиней.

— Ты привыкнешь.

— Тебе легко говорить — ты же родился графом. А я не имею ни малейшего понятия, как себя держать.

— Но ты же семь лет была гувернанткой. Ты наверняка замечала, как ведет себя леди… Нет, беру свои слова обратно, — нахмурился он. — Старайся не подражать леди Холлингвуд. Будь сама собой. Графиня не обязательно должна быть суровой и высокомерной.

— Ну хорошо, постараюсь, — неуверенно промолвила она.

Роберт потянулся к ручке двери, но дверь распахнулась раньше, чем он успел до нее дотронуться. На пороге возник дворецкий и склонился перед ними в глубоком поклоне, пробормотав: «Милорд».

— У меня такое подозрение, что он выслеживает меня через окно, — шепнул Роберт на ухо Виктории. — Мне ни разу еще не удалось опередить его и самому открыть дверь.

Виктория тихонько усмехнулась, несмотря на свое волнение. Роберт так старается ее успокоить — нельзя его разочаровать, ни в коем случае. Конечно, она до смерти боится, но вопреки всему она станет настоящей графиней.

— Иербери, — промолвил Роберт, протягивая дворецкому шляпу, — позвольте представить вам мою жену, графиню Макклсфилд.

Если Иербери и удивило это неожиданное сообщение, он и виду не подал — ни один мускул на лице не дрогнул.

— Мои искренние поздравления, — невозмутимо произнес он, затем добавил, повернувшись к Виктории:

— Миледи, я буду счастлив служить вам.

Виктория чуть не прыснула в ответ на его слова. То, что кто-то собирается ей прислуживать, было так необычно. Но, твердо решив вести себя как подобает графине, она одарила дворецкого дружелюбной улыбкой и сказала:

— Благодарю вас, Иербери. Я рада вступить в ваши владения.

Светлые глаза Иербери немного потеплели, когда она сказала: «Ваши владения». Вслед за тем случилось непредвиденное — Иербери чихнул.

— О! — воскликнул он с таким видом, словно это был один из семи смертных грехов. — Миледи, я сожалею.

— Не говорите чепухи, Иербери, — возразила Виктория. — С каждым может случиться.

Он снова чихнул, едва успев промолвить: «Хороший дворецкий никогда не чихает». Потом чихнул подряд еще четыре раза.

Виктории еще ни разу не приходилось видеть, чтобы кто-нибудь так краснел. Бросив быстрый взгляд в сторону Роберта, она шагнула вперед и взяла дворецкого под руку.

— Идемте, Иербери, — тепло сказала она, прежде чем дворецкий успел хлопнуться в обморок от таких непринужденных манер новой графини. — Не будете ли вы так любезны провести меня на кухню? Я знаю отличное средство — мы вас мигом вылечим.

И Иербери, на лице которого в этот миг отразилось больше переживаний, чем за все сорок лет, что он служил в доме Роберта, провел ее на половину прислуги, ежеминутно рассыпаясь в благодарностях и извинениях.

Роберт, оставшийся в одиночестве в парадном холле, с улыбкой наблюдал эту сцену. Виктории понадобилось не больше двух минут, чтобы очаровать Иербери. Он не сомневался, что к вечеру все домочадцы будут есть у нее из рук.

Прошло несколько дней, и Виктория постепенно освоилась со своим новым положением. Она была уверена, что никогда не научится приказывать слугам так, как это делали большинство аристократов: она слишком много времени провела среди них и понимала, что они такие же люди, со своей гордостью, обидами и надеждами. И хотя слуги ничего не знали о происхождении Виктории, они, безусловно, догадывались, что она гораздо ближе к ним, чем кто бы то ни было.

Однажды утром, во время завтрака, горничная, из желания угодить своей хозяйке, заявила, что пойдет и заново подогреет шоколад, который успел уже остыть. Только служанка выскользнула за дверь, Роберт заметил:

— По-моему, они готовы за тебя жизнь отдать, Тори.

— Не говори чепухи, — фыркнула она, улыбнувшись.

А Роберт добавил:

— Не думаю, что они сделают то же ради меня. Виктория уже хотела повторить свое предыдущее замечание, но в этот момент в комнату вошел Иербери.

— Милорд, миледи, — с достоинством промолвил он, — приехали миссис Брайтбилл и мисс Браитбилл. Сказать, что вас нет дома?

— Конечно, Иербери, благодарю, — ответил Роберт и вернулся к своей утренней газете.

— Нет! — воскликнула Виктория.

Иербери тут же остановился, не дойдя до двери.

— Ну и кто здесь хозяин? — пробормотал Роберт, от которого не укрылось, что дворецкий все внимание устремил, на новоиспеченную госпожу.

— Роберт, они же твои родственники, — примирительно заметила Виктория. — Мы должны их принять, иначе твою тетушку хватит удар.

— Моя тетушка на удивление толстокожа, и я хочу побыть наедине со своей женой.

— Я же не предлагаю тебе пригласить весь Лондон к нам на чай — всего лишь уделить несколько минут своим родственникам. — Виктория обернулась к дворецкому:

— Иербери, прошу вас, проводите их сюда. Надеюсь, они согласятся позавтракать с нами.

Роберт нахмурился, но Виктория заметила, что он сделал это только для виду. Через несколько секунд миссис Брайтбилл и Харриет влетели в комнату. Роберт поднялся с кресла, приветствуя их.

— Мой милый, милый племянник! — затрещала миссис Брайтбилл. — Ты такой гадкий мальчик!

— Мама, — вмешалась Харриет, робко покосившись на Роберта, — по-моему, его уже нельзя называть мальчиком.

— Вздор, я буду называть его так, как мне хочется. — Она повернулась к Роберту и окинула его суровым взглядом. — Ты знаешь, что отец тобой недоволен?

Роберт уселся в кресло, как только дамы заняли свои места.

— Мой отец, тетя Брайтбилл, недоволен мной вот уже семь лет.

— Ты даже не удосужился пригласить его на свою свадьбу!

— А я никого не пригласил — не только его.

— Ты уходишь от ответа.

Харриет села поближе к Виктории и, понизив голос, заметила:

— Моя матушка ужасно любит устраивать судебное разбирательство.

— — И что же послужило поводом на этот раз?

— Справедливое негодование, — торжественно ответила Харриет. — Кажется, она оседлала своего конька.

Виктория взглянула на своего супруга, который терпеливо сносил тетушкины попреки, и вновь обратилась к Харриет:

— Как вы думаете, надолго его хватит?

Харриет бросила взгляд на Роберта.

— Мне кажется, он почти исчерпал свой запас терпения.

И как бы в подтверждение ее слов, Роберт с силой стукнул кулаком по столу, так что чашки зазвенели.

— Все, хватит! — пророкотал он. Горничная, появившаяся в этот момент в дверях, в ужасе приросла к полу.

— Вы не хотите больше шоколада? — испуганно пролепетала она.

— Успокойтесь, Джоанна, граф говорил не с вами, — живо воскликнула Виктория, вскакивая на ноги. — Мы с удовольствием выпьем немного шоколада, правда, Харриет?

Харриет радостно кивнула.

— Уверена, моя матушка тоже не откажется составить нам компанию. Я правильно говорю, мама?

Миссис Брайтбилл повернулась к ней всем своим тучным телом.

— Что ты там болтаешь, Харриет?

— Я говорю про шоколад, — терпеливо пояснила дочь. — Вы не желаете выпить чашечку?

— Ну конечно, желаю, — фыркнула миссис Брайтбилл. — Ни одна настоящая леди не откажется от такого изысканного напитка.

— Моя матушка считает себя очень чувствительной натурой, — негромко заметила Харриет, обращаясь к Виктории.

— О без сомнения, — согласилась Виктория. — Ваша матушка — само сочувствие и доброта.

Миссис Брайтбилл просияла.

— Я прощу тебя, Роберт, сказала она, мгновенно сменив гнев на милость, — за то, что ты не соизволил пригласить меня и Харриет на свою свадьбу, но только потому, что ты наконец доказал, что господь не обделил тебя мозгами, когда ты взял в жены очаровательную мисс Линдон.

— Очаровательная мисс Линдон, — твердо заметил Роберт, — отныне графиня Макклсфилд.

— Ну конечно, — охотно подхватила миссис Брайтбилл. — А теперь, как я уже сказала, необходимо, чтобы ты как можно скорее представил ее обществу.

У Виктории засосало под ложечкой. Одно дело — завоевать сердца слуг в доме Роберта. А как быть со столичной верхушкой?

— Лондонский сезон подходит к концу, — возразил Роберт. — Мы вполне можем подождать до следующего года.

— До следующего года? — возопила миссис Брайтбилл (вопль получился отменным). — Да ты с ума сошел!

— Я представлю Викторию своим ближайшим друзьям и знакомым, пригласив их к нам на обед, но я не вижу причины вывозить ее на все эти отвратительные светские балы, когда нам нужно всего лишь побыть немного вдвоем.

Виктория молила Бога, чтобы Роберту удалось отстоять свою точку зрения на этот вопрос.

— Чепуха, — категорично возразила миссис Брайтбилл. — Все знают, что ты в Лондоне. Если ты будешь ее прятать, у всех сложится впечатление, что ты стыдишься своей жены, что ты обязан был жениться на ней по долгу чести.

— Вы же знаете, что это не так, — вскипел Роберт.

— Я-то знаю, и Харриет знает, но мы же не весь свет.

— Да, возможно, вы правы, — со вздохом сказал Роберт, и тут же хитро прищурился, — Но я всегда восхищался вашей способностью создавать нужное общественное мнение в высших кругах.

— Он имеет в виду, что матушка ужасная болтушка, — объяснила Харриет Виктории.

— Я прекрасно понимаю, что он имеет в виду, — кивнула Виктория, но тут же устыдилась себя — получается, она согласна с тем, что ее новоиспеченная тетушка — сплетница.

Харриет заметила ее смущение и рассмеялась:

— О ради Бога, не берите в голову. Матушка и сама это прекрасно знает.

Виктория спрятала улыбку и переключила внимание на другой конец стола, где в данный момент происходил яростный поединок.

— Роберт, — говорила миссис Брайтбилл, драматическим жестом приложив руку к груди, — даже я не смогу тебе в этом помочь. Ты должен вывезти свою жену в свет, пока не закончился сезон. Это не просто моя прихоть — это необходимость.

Роберт вздохнул и взглянул на Викторию. Она молила Бога, чтобы он не прочел ужас в ее глазах. По-видимому, это ей удалось, поскольку Роберт испустил очередной вздох — еще более скорбный, чем предыдущий, — и сказал:

— Ну хорошо, тетушка. Мы с женой появимся на очередном рауте. Но только один раз, имейте в виду. Мы же все-таки молодожены — у нас медовый месяц.

— Как это романтично! — прошептала Харриет, обмахиваясь веером.

Виктория схватила чашку с шоколадом и поднесла ее к губам, надеясь скрыть тот факт, что они отказываются изгибаться в улыбке. Но при этом руки у нее предательски задрожали. Она поставила чашку на блюдце и уперлась взглядом в колени.

— Итак, — решительно заявила миссис Брайтбилл, — я должна поехать с Викторией по магазинам и помочь ей подобрать приличный гардероб. Ей могут понадобиться мои советы: светский этикет для меня словно открытая книга.

— Мама! — вмешалась Харриет. — Я уверена, кузина Виктория и сама прекрасно с этим справится. Она же несколько недель проработала у мадам Ламбер, а это лучшая портниха во всем Лондоне.

— Уф! — выдохнула в ответ миссис Брайтбилл. — И не напоминай мне об этом. Мы должны сделать все возможное, чтобы скрыть этот щекотливый эпизод.

— Я не стыжусь своей работы, — тихо промолвила Виктория.

И это была правда. Но это не означало, что ее перестала пугать мысль о том, как на это посмотрят в свете.

— Конечно, вы не должны стыдиться, — согласилась миссис Брайтбилл. — В вашей работе не было ничего зазорного: Но лучше об этом помалкивать.

— Не представляю, как это удастся сохранить в секрете, — заметила Виктория. — В магазине я прислуживала многим знатным леди. Мадам всегда требовала, чтобы я ей помогала обслуживать клиенток — она говорила, что у меня безупречные манеры. Кто-нибудь из них обязательно меня вспомнит, вот увидите.

Миссис Брайтбилл испустила тяжелый вздох.

— — Да, это неизбежно. Что делать, ума не приложу? Как избежать скандала?

Роберт, который явно чувствовал себя лишним, вернулся к своему завтраку и принялся за омлет.

— Эта задача как раз для вас, миссис Брайтбилл.

Харриет смущенно кашлянула и промолвила:

— Мне кажется, когда все узнают романтическую историю любви Роберта и Виктории, то отнесутся к этому более снисходительно. — Она вздохнула. — Оные влюбленные, которых разлучили жестокосердные отцы, — это даже интереснее, чем мои французские романы!

— Я не собираюсь чернить имя маркиза, — заявила миссис Брайтбилл.

— Лучше очернить его имя, чем имя Виктории, — резко заметил Роберт. — Он повинен в нашем разрыве гораздо больше нас самих.

— Мы все виноваты в том, что случилось, — твердо возразила Виктория. — И мой отец в том числе.

— Не важно, кто виноват, — подытожила миссис Брайтбилл. —Единственное, что меня интересует в данный момент, — это как избежать скандала. И я думаю, что идея Харриет не так уж плоха.

Харриет просияла.

— Ну, тогда сообщите нам, где и когда мы должны появиться, — промолвил Роберт, считая дальнейшие возражения бесполезными.

— Будь уверен, я сообщу тебе вдобавок, что и как сказать, — съязвила миссис Брайтбилл. — Что касается вашего выхода — думаю, завтрашняя вечеринка у Линдуорти вполне отвечает нашим целям.

— Как, уже завтра? — тихо пролепетала Виктория внезапно севшим голосом, до того ей стало не по себе.

— Да, — ответила миссис Брайтбилл. — На этом вечере будет присутствовать весь лондонский высший свет. Включая моего милого, милого, милого Бэзила.

Виктория недоуменно захлопала ресницами.

— А кто такой Бэзил?

— Это мой брат, — пояснила Харриет. — В Лондоне он бывает не так уж часто.

. — Чем больше соберется родственников, тем лучше, — живо подхватила миссис Брайтбилл. — Если Виктории окажут дурной прием, мы сомкнём свои ряды и защитим ее.

— Никто не посмеет обидеть Викторию, — грозно сказал Роберт. — Иначе будет иметь дело со мной.

Харриет открыла рот — впервые она видела своего кузена в такой ярости.

— Виктория, — задумчиво сказала она, — по-моему, он действительно тебя любит.

— Конечно, я люблю ее! — отрезал Роберт. — Неужели вы думаете, что я решился бы ее похитить, если бы это было не так?

От этих его слов в груди у Виктории затеплилось странное чувство, очень похожее на любовь.

— К тому же, никто не осмелится столкнуться с моим милым, милым, милым Бэзилом, — добавила миссис Брайтбилл.

Виктория повернулась к мужу и, еле удерживаясь от смеха, прошептала:

— Мне кажется, Бэзила она любит больше, чем тебя, дорогой. Он трижды удостоился титула «милый», в то время как ты получил всего лишь два.

— И за это я не устаю благодарить Создателя, — пробормотал Роберт.

Миссис Брайтбилл подозрительно сощурилась.

— Не знаю, о чем вы там шепчетесь, но меня это нисколько не волнует. В отличие от некоторых я сейчас думаю только о наших ближайших целях.

— Что вы имеете в виду? — спросил Роберт.

— — Нам пора отправляться за покупками. Если Виктория желает иметь к завтрашнему вечеру приличное платье, она должна поехать со мной немедленно. Мадам придется делать подгонку в считанные часы, но тут уж ничего не поделаешь.

— Тетушка, — вмешался Роберт, глядя на нее поверх чашки с кофе, — вы, должно быть, хотели спросить у Виктории, свободна ли она.

Виктория подавила улыбку — от нее не укрылось, как он вступился за нее. Все, что бы ни делал Роберт, было проникнуто любовью к ней. Все, от страстных поцелуев до ненавязчивой поддержки и глубокого уважения, яснее ясного говорило о его любви, как если бы он кричал об этом во весь голос, что он, кстати, неоднократно проделывал. Мысль об этом заставила ее улыбнуться.

— Что тебя так насмешило? — подозрительно спросил Роберт.

— Ничего, совсем ничего, — быстро ответила она, внезапно осознав, что она и в самом деле любит этого человека. Она не знала, как сказать ему об этом, но была в этом полностью уверена. Пусть порой он дурачится, как мальчишка, он все равно лучше всех, и она не может представить себе жизни без него.

— Виктория? — прервал Роберт ее размышления.

Ах да, простите. — Она смущенно покраснела. — Конечно, я поеду с миссис Брайтбилл. Для моей новой родственницы у меня всегда найдется время.

Миссис Брайтбилл всхлипнула, смахнув крупную слезу.

— О милая моя девочка, я буду счастлива, если ты будешь звать меня просто тетушка, как и мой милый Роберт.

У «милого Роберта» был такой вид, словно он проглотил червяка.

Виктория мягко коснулась руки пожилой дамы.

— Я почту за честь называть вас тетушкой.

— Вот видите? — радостно зачирикала Харриет. — Я же говорила, что мы станем родственниками, разве нет?