Подчини волну! (СИ)

Глава седьмая

С Вейр подобное случалось постоянно. Помнится, ее муж называл это «географическим кретинизмом». Пока доктору объясняли, после какого поворота и куда ей нужно свернуть — все было понятно. Но стоило ей сделать хоть шаг — и все указания мигом вылетали из головы. Точнее, не то чтобы вылетали, а, скорее, путались, меняясь местами.

Вот и сейчас, вместо того, чтобы спуститься в гараж, она оказалась в каком-то аппендиксе коридора. Впереди была самая обычная дверь, которая могла вести куда угодно, но вряд ли на парковку.

Ли оглянулась, словно коридор за ее спиной мог измениться по воле неведомого волшебства. Но, естественно, все осталось как было: две стены, до половины выкрашенные зеленой краской, грязно-белый потолок, вытертый линолеум — ни малейшего намека на поворот, который она могла бы пропустить. И так до самой лестницы, по которой Вейр успела подняться и спуститься аж два раза.

Выбора особого не предполагалось. Пришлось сначала стучать, а, не дождавшись ответа, открывать единственную в этом треклятом коридоре дверь.

Комната большой не казалась — может, чуть длиннее столовой, но гораздо темнее. Лампы в ней отсутствовали, а единственным источником освещения были свечи, горящие на полу — у алтаря и вдоль стен. Четыре витража, вмонтированные в короба на стенах, совсем не выглядели новоделом. Скорее Вейр бы поверила, что когда-то, лет триста назад, они служили окнами в церквях.

Лица ангелов, сложенных из цветных кусочков стекла, были примитивны, словно их ребенок нарисовал. Но мастеру каким-то чудом удалось передать спокойную уверенность и силу небожителей. Глядя на ладони, сложенные на рукоятях мечей, Ли поймала себя на мысли, что у нее вдруг возникло чувство… защищенности? Или, может быть, укрытия. Места, где с тобой ничего не случится.

Огоньки свечей отражались в цветных стеклышках, бросая на пол и грубые деревянные скамьи цветные блики, как в калейдоскопе. От этого мерцания начала кружиться голова, но ощущение не казалось неприятным. Наоборот, добавляло увиденному фантастичности, сказочности.

Но больше всего Ли впечатлила статуя Богоматери. Только по лицу и обнаженным кистям можно было понять, что фигура, ростом с саму Вейр, была вырезана из мрамора. Одежда и даже кончики туфель Девы покрывала золотая фольга. А венчик на голове, пояс и отделка платья скромно помаргивали явно натуральными камнями. Не то чтобы доктор разбиралась в драгоценностях. Но ни одна бижутерия в мире не способна были так сиять — длинными игольчатыми лучами, в которых переливалась вся радуга.

Статуя стояла на возвышении, высотой примерно по колено Ли. Сначала врач решила, что оно облицовано металлом. И только присмотревшись, поняла — постамент выложен металлическими жетонами вроде тех, что солдаты носят на шее. Но на акшара она подобных украшений не замечала.

Странная это была часовня. Она больше напоминала капище, чем храм. И простой, потемневший от времени, деревянный крест — даже не распятье — висевший за Богоматерью, выглядел не привычным с детства символом, а какой-то языческой атрибутикой.

И человек, стоявший на одном колени перед статуей, полностью соответствовал этому месту. Парень с лицом, наполовину скрытым под вязью татуировок, что-то тихо нашептывал, прижав к губам большой палец. Когда Вейр вошла, он услышал — доктор видела, как дернулись его острые, с имплантированными хрящами, уши.

Но развернулся он к ней не сразу. Сначала перекрестился двумя пальцами, пробормотав: «Sáncta María, óra pro nóbis peccatóribus!»[9], благоговейно поцеловал носок туфли, выглядывающей из-под золотого подола. И только потом встал.

— Хотите поговорить с Дамой[10]?

Выглядел парень по-настоящему жутко — эдаким диким жрецом. Его лицо, подсвеченное снизу чуть трепещущим пламенем свечей, казалось уж и вовсе нечеловеческим. Ли нисколько бы не удивилась, узнав, что тут Богоматери жертвы приносят.

— Н-нет, — пролепетала доктор, отступая к двери. Кончики удлиненных клыков, влажно поблескивающих в, видимо, дружелюбной улыбке, наводили настоящий ужас. — Я заблудилась. Мне в гараж надо.

— Я вас провожу, — татуированный протянул ей руку, как будто предлагая поддержать. — Позвольте, леди?

Только вот Ли в сторону шарахнулась — ногти у него тоже были жуткими. Удлиненные, подпиленные и покрытые черным лаком. Парень просто олицетворял собой воплощенный ночной кошмар.

— Ладно, понял, — руку он свою убрал и усмехнулся еще кривее — оскалился даже, скорее, а не усмехнулся. — Так ты идешь или будешь дальше трепетную деву корчить? Сама отсюда ты хрен выберешься.

Пришлось врачу согласно кивнуть. Но пока они петляли по лабиринту одинаковых, абсолютно неотличимых друг от друга коридоров, Вейр старалась держаться в шагах трех за его спиной, готовая в любой момент дать деру. Правда, в собеседники он ей больше и не навязывался.

К невероятному облегчению Ли, плутать пришлось недолго и в гараже ее уже ждали. Хотя «гаражом» этот подземный паркинг назвать было большим преуменьшение. Даже не смотря на то, что стоящие тут машины и четверти его не занимали. Причем все авто выглядели одинаково убито и убого. Но доктор уже имела возможность убедиться — в данном случае внешний вид содержанию не соответствует даже близко.

Впрочем, машины она разглядывала только для того, чтобы не смотреть на фигуру, застывшую неподвижно у приглашающе открытой двери. Дем выглядел в точности, как на фотографии. Кожаный плащ, тяжелые ботинки. Вот только он не ухмылялся — рожа абсолютно каменная. И взгляд, хоть и такой же, исподлобья, но тяжелый, звериный какой-то. Как у хищника. Каменный идол, застывший, расставив ноги и сложив руки в позе футболиста. Откровенно пугающий.

Мысль о том, что не стоило называть его имя, когда Тир спросил, есть ли у нее собственные соображения по поводу охраны, показалась вполне здравой. Хоть и запоздалой. Кто бы еще сказал, зачем она вообще это сделала? Само ведь с языка сорвалось…

— Садитесь, — буркнул ее охранник, кивнув татуированному парню.

Слабая надежда на то, что ей не придётся с ним ехать в одной чертовски тесной и слишком маленькой коробке, растаяла без следа. Вейр осознала, что, кажется, она собственными руками навалила себе же на шею гигантскую кучу проблем, под которой грозил треснуть позвоночник.

У доктора даже в горле пересохло, и кончик языка защипало от хлынувшего в кровь адреналина. Пришлось напоминать себе, что она, собственно, взрослая и даже уже не слишком молодая женщина. Сильная и самостоятельная. Способная справиться с проблемами. И — да! — начавшая жить с чистого листа.

Убеждение выходило не слишком убедительным. И, пожалуй, Ли бы, все-таки, ляпнула, что она передумала. Правда тогда бы пришлось признаться — лейтенанта просто пожалела. Только вот ее не вовремя вспыхнувшая жалость ситуацию бы не улучшила. Скорее наоборот.

Пока она мялась, решая, что для нее безопаснее будет, лейтенант как стоял — так и продолжал стоять, не проявляя ни малейшего нетерпения. Собственно, он вообще никаких эмоций не демонстрировал. Пожалуй, в палате и потом, в коридоре, Дем выглядел гораздо более живым. Хотя, конечно, и вполовину не таким крутым.

— Поедем? — осторожно спросила врач, как будто надеясь, что он сам сейчас передумает.

Но никакой реакции не последовало. Акшара даже кивнуть не удосужился. Ли обреченно выдохнула и села на заднее сиденье. Охранник захлопнул за ней дверцу, как крышку гроба.

Перегородка между пассажирским и водительским креслом была опущена. Парень, сидевший за рулем, повернулся к ней, улыбнувшись вполне мило и дружелюбно.

— Привет, меня зовут…

— Без разговоров, — оборвал его идол, усаживаясь впереди. — Поехали. На будущее. Маршрут согласовываете с капитаном. Никаких изменений не будет. Двигаемся только по обозначенным точкам.

— Вы не могли бы поднять перегородку? — вежливо попросила Вейр, которой стало откровенно жутко.

Складывалось такое впечатление, что с ней разговаривало не живое существо, а какой-то робот, чертов автоответчик.

— Нет, — проскрежетала железяка. — Я вас должен видеть постоянно. Еще вопросы?

Сам тон никаких вопросов не подразумевал. И напрочь отбивал желание вообще голос подавать. Казалось, что если она рискнет даже пискнуть, парень просто протянет свою ручищу и лапой в черной перчатке без пальцев сожмет ее горло. Или вырвет трахею. Или сделает еще что-нибудь, обеспечивающее тишину.

Да уж, мальчик-стриптезер! Это ходячий кошмар, а не мальчик!

Бес говорил, что в любой куче дерьма всегда спрятана конфетка — надо только покопаться. Конечно, утверждение как минимум спорное. Но сейчас Дем был с ним полностью согласен. Та куча навоза, которая совершенно неожиданно хренакнула ему на башку, была просто огромной. Но конфетка имелась. Он уже и не помнил, когда в последний раз что-то чувствовал. Не холод, голод или боль. А то, что ощущает та гребаная штука, которую называют душой.

Единственной эмоцией, оставленной его личным дьяволом, было раздражение. Или ничего. Выбирай, парень — пустота или раздражение, раздражение или пустота. Все по справедливости — выбор тебе оставили. Это, честно говоря, выматывало. Ах, да — и раздражало.

Зато с появлением на его горизонте этой стервы прорезалось и что-то новенькое. Бешенство. Холодное, как чертов лед, и обжигающее, как костер, который развели под самыми твоими яйцами. С чего бы? А можно и посчитать.

Во-первых, эта сука ему не нравилась. Просто не нравилась. Но, почему-то, с этим не согласна была его собственная штука, запрятанная в штаны. Обычно бывало наоборот. Это Дему приходилось уговаривать свой член поработать чем-то отличным от поливочного шланга. Не сказать, что он и сейчас подпрыгивал от рвения потрудиться. Но, по крайней мере, проявлял интерес к жизни. Хозяину его энтузиазм не был понятен. Организм пытался доказать, что он лучше знает, кто ему нужен.

Во-вторых, из-за нее Тир нашел повод вышвырнуть-таки демову задницу с улиц. Капитан давно носился с этой идеей, да все случай не подворачивался. Пока не появилась эта белая мышь. А устранение от патрулирования было равносильно… Да хрен знает — это даже сравнить не с чем. Он, мать вашу, каждого патруля ждал, как манны небесной. Дем ракшасов любил, как свою первую бабу! Потому что, только разделывая их на рагу, лейтенант мог дышать.

Все же остальное время ему казалось, что он плавает в бульоне. Наваристом таком, жирном и вязком. И в полном согласии с законами физики этот бульон лип к легким, не пуская кислород. Наверное, потому собственная башка усиленно посылала его на хрен большую часть суток. И в ней безраздельно мог царить его дьявол, вытворяя с Демом все, что прихотнется. В основном, превращая мозги в коктейль из сопливой овсянки и кошмаров.

В-третьих, она знала, что мартовский заяц по сравнению с ним образец гребанного благоразумия. И если ей захочется потрепать с подружками своим змеиным язычком, то вся База узнает, какой Дем на самом деле — жалкий, трясущийся ублюдок. Не то чтобы его эта проблема в серьез волновала. Но, все же, неприятно. Да и хлопотно доказывать всем желающим, будто он на самом деле круче страусовых яиц. Тем более что эта была полная брехня.

В-четвертых, она его спасла, вытащила с того света. Когда уже все шло так хорошо.

Мало поводов для того, чтобы отлюбить ее, как ракшаса? Что до него, то вполне достаточно.

И деваться некуда. Если он попрет против приказа, то Тир просто выпнет его с Базы. И тогда на полном серьезе останется только идти вешаться. А сделать он этого не мог, никак. Дева не пускает самоубийц в Рай. Конечно, Дем не был уверен, что Бес именно там. У этого паршивца все ангелы уже через неделю бы определились с собственным полом, нацепили стринги и начали задом крутить вокруг шестов.

Но, все же, шанс на то, что Дева приняла его под свой полог, существовал. А, значит, Дему нужно было попасть туда. Спуститься из Рая в Ад — несложно. Задача технически решаемая. А вот обратно — никак. Что-то подсказывало — на небесах такая линия обороны, которая заставила бы даже майор от зависти себя за член укусить. Поэтому самоубийство отпадало. Не вариант.

И вылететь с Базы Дем позволить себе не мог, никак. Просто потому, что боялся. Себя боялся. Если у него отберут законный повод выпускать чужие кишки, то он рано или поздно сорвется. Дъявол ему не оставит ни шанса удержаться хотя бы на грани. Для того чтобы не слететь с катушек окончательно, ему требовалось особое лечение. Кровавые, мать их, инъекции. Терапевтическое выблевывание собственного сумасшествия. Реабилитирующее нашинковывание чужого мяса. Слова-то какие умные! Собственно, если он будет оказываться под ножом у Дока с прежней регулярностью, то скоро сам сможет оперировать.

Только суть от слов не изменялась. Если не ракшасы, тогда кто угодно. Сколько-то ему, конечно, удалось бы продержаться. Но потом ему станет все равно. Люди, акшары — они будут просто мясом. Проверено. До такой стадии Дем уже доходил. Потому и перестал тусоваться с Варом. Слишком много воли «косяки» давали его дьяволу. И слишком близко он подходил к той самой грани.

Короче — куда не глянь, дерьмо полное. Он вынужден выполнить приказ. И быть комнатной собачкой при этой суке. Но, по крайней мере, Дем способен что-то чувствовать, кроме раздражения. И бешенство на вкус ему очень даже нравилось. Это было похоже на вбивание иголок под собственные ногти. Больно, конечно, но какой ка-айф! Ведь больно снаружи.

По крайней мере, Дем мог сделать так, что и стерве дальнейшее их сотрудничество покажется дорогой в Ад. Он заставит ее отказаться от собственного решения и по собственной же воле отволочь свой зад к Тиру, умоляя приставить к ней кого угодно, только бы избавиться от лейтенанта. Как доводить окружающих до подобного состояния, он в последнее время выучил в совершенстве. И это вселяло определенную надежду на будущее.

От таких мыслей сохранять морду кирпичом было трудновато. Хотелось улыбаться. Особенно глядя на эту стерву. Она сидела, выпрямившись, словно ей вместо позвоночника швабру вставили. И упорно смотрела в сторону, хотя окно было отключено. Чтобы докторице стало совсем хорошо, Дем повернулся на сидении боком и, практически не отрываясь, пялился на нее. Лишь иногда косился на водительский монитор, отслеживая их путь.

Реакция бледной суки ему нравилась. От своей щеки она, наверное, уже приличный кусок сжевала. Он искренне, правда, мысленно, пожелал ей приятного аппетита.

— Вы не могли бы отвернуться? — проблеяла она примерно через полчаса идеального, будящего горячее желание укусить себя в зад, молчания.

— Нет, — отрезал Дем. — Постоянно на глазах. Правило.

— В туалет вы тоже будите со мной ходить?

— Да, — ответил он, едва скрывая свое удовольствие.

И очень надеясь, что она сейчас развизжится, брякнется в обморок или сделает еще что-нибудь. Как там обычно такие дамочки демонстрируют свое несогласие?

Но докторица его откровенно удивила. Она повернула голову, глядя прямо на него. И глаза у стервы были абсолютно спокойные.

— Надеюсь, вам понравится, — с кислотной любезностью протянула она. — С этого дня я перехожу на гороховую диету.

И, как ни в чем не бывало, опять уставилась в выключенное окно. Дем поймал себя на желании заржать. А вот это было уже чем-то новеньким.

Жилье докторши было таким, как он себе и представлял. Нечто среднее между загородным особняком, на который денег еще не хватало, и квартирой в обычном муравейники, в котором жить было уже западло. Многоэтажка, поблескивающая стеклами межэтажных зимних садов и, как шлюха, зазывно подмигивающая рекламами торговых центров, ресторанов и фитнес-клубов. Короче, тот же муравейник, только покруче.

— Дома кто-нибудь ждет? — поинтересовался Дем, повисая за ее плечом.

— Да, — спокойно ответила она, не вынимая рук из карманов своего гребанного белого халата. — Муж и два брата. Оба служат в спецназе национальной гвардии.

Лейтенант хмыкнул и с расспросами завязал. За ее безопасность здесь он не слишком беспокоился. О том, чтобы маленькое вечернее приключение леди Стервы не заинтересовало полицию, Яр позаботился. А ракшасы, конечно, отмороженные на всю голову, но не настолько, чтобы нападать в такой толпе. В вопросе сохранения их миленькой семейной размолвки от людей черные вынужденно играли в одной команде с акшарами.

Но все равно, когда они впихнулись вместе с десятком других жильцов — или кем там они были? — в коробку лифта, на Дема накатил приступ клаустрофобии. Даром, что он едва ли не на голову возвышался над толпой, как траханный столб. И ни настороженные, а то и откровенные взгляды мужиков, ни восторженные баб, не успокаивали. Первые могли стать проблемой. Вторых Дем терпеть не мог, предпочитая чисто деловые отношения. И то при острой необходимости.

На каком-то, черт знает на каком, потому что лифт то и дело останавливался, этаже, вместе с новой толпишкой ввалилась дамочка из разряда «блин, я — секси, но у тебя на меня бабок не хватит». Впрочем, не смотря на свое явно завышенное самомнение, на Дема она уставилась и даже намазюканный ротик приоткрыла. В такой лейтенант побрезговал бы даже собственный ботинок совать, не говоря уже о чем-то более дорогом. И не потому, что в нем слишком многие побывали. А потому что качественно сосать такие губки могли только одно — бабки.

Поэтому он и ухмыльнулся. Мол: «Детка, я в курсе, чего ты хочешь, но обломайся — для меня ты не слишком хороша». Дамочка послушно покраснела и опустила глазки, на которых гуталина было больше, чем на его собственных, уже упомянутых ботинках. И видимо только тут разглядела его подопечную.

— О, доктор Вейр, рада вас видеть! — защебетала она, посматривая на докторицу с превосходством болонки перед помоечной кошкой. — Вы… странно выглядите. С работы?

— Добрый вечер, госпожа Мирен, — отозвалась бледная стерва. — Да. Вы себе не представляете, какой сейчас наплыв клиентов. Не то, что переодеться некогда. Даже приходиться прихватывать халтуру на дом.

— Халтуру? — аккуратно приподняла бровки болонка.

При этом кожа на ее лбу даже не шелохнулась, будто шкурку приклеили.

— Угу, — докторша кивнула на Дема, — не успела во время закончить.

Дамочка озадаченно глянула на нее, потом на лейтенанта, и снова уставилась на докторшу.

— А разве вы не детский стоматолог?

— Он самый, — подтвердила Вейр, — Всего хорошего.

И, забыв предупредить лейтенанта, она вышла из лифта. Произошла заминка, потому что вместе с ней решили покинуть стальную коробку еще несколько десятков человек. И Дему пришлось пробиваться через плотную стену людей, чувствуя себя гребанным пловцом против течения.

Догнав стерву и схватив ее за плечо, он развернул дамочку к себе, едва сдерживаясь, чтобы не начать орать.

— Никогда. Больше. Такого. Не. Твори! — прошипел он. — Понятно?

— Нет, — честно ответила она, хлопая белесыми ресничками. — Чего именно мне не нужно… гм!.. творить?

— Во-первых, не отходи от меня ни на шаг, не предупредив. Во-вторых, не делай из меня идиота.

— Первый пункт я учту, а со вторым вы успешно справляетесь и без моей помощи, — мило улыбнулась она. — Меня тоже интересуют два вопроса. Первый: когда мы с вами перешли на «ты»? И второй: как вы собираетесь поступить с моей рукой? Оторвете ее или просто сплющите?

Не без труда, но он заставил свои пальцы разжаться. Чувствуя, как бешенство плещется уже где-то в носу, угрожая затопить череп.

— Извинений не будет? — поинтересовалась стерва. — Я почему-то так и подумала. Тогда сообщаю вам, что собираюсь двигаться дальше.

Она действительно развернулась и пошкандыбала вперед, виляя своим весьма внушительным задом под чертовым халатом. Дему пришлось плестись за ней, борясь с горячим желанием придушить ее немедленно. И уговаривая себя потерпеть. Потому что милый скверик, с долбанными скамеечками, на которых сидели гребанные старушки, надзирающие за визжащими пупсами, был не тем местом, где можно это сделать незаметно.

Они прошли сквер насквозь, при этом докторша едва ли не с каждой старушкой раскланялась. Детки ее тоже узнавали и махали ладошками. Вот же, мать их, популярность! Действительно — наглая, лживая, лицемерная стерва. Для того чтобы в этом убедиться, достаточно было посмотреть на ее клубничную улыбочку из разряда «я само воплощение Девы»!

За парком потянулись ряды продуктовых магазинов. И народу стало еще больше. Так что Дему пришлось едва ли не приклеиться к ее спине. Спасибо Непорочной — у местных жителей с заплывшими от жира мозгами хватало ума уступать ему дорогу. Иначе бы он точно сорвался. И пихнул бы кого-нибудь со всей щедростью своей гребанной души. Только вот объяснять потом в участке, что он ничего дурного не хотел, ему долго бы пришлось.

Лейтенанту было неуютно. Это место буквально отторгало его, отхаркивало, как волос, попавший в рот. Боковым зрением он ловил собственное отражение в блестящих витринах. И сам прекрасно понимал, насколько он нелепо здесь смотрится — огромный, черный, хмурый. А вот докторица вполне вписывалась, не смотря на то, что была одета в медицинскую форму, а не в какое-нибудь пальто и гребанную шляпку. Ее мир — не его. И за это он тоже готов был благодарить Деву. Не нравилось ему тут. Все казалось искусственным, приторно-карамельным, как помада той дамочки в лифте. Дерьмо.

Поэтому когда они вышли в жилую зону, лейтенанту даже дышать стало легче. Хотя коридоры тут были неприятно светлыми, с непривычно высокими потолками и включенными в каждом свободном углу окнами, гордо демонстрирующими вид с хрен знает какого этажа. На смену клаустрофобии пришла агарофобия.

Стерва остановилась у одной из дверей, которая не отличалась от остальных ничем, кроме номера. Хотя нет, еще имелся маленький дисплей, оповещающий, что тут проживает «к. мед. н., док. Л.-М. Вейр». Кто бы еще знал, что это фигня значила.

— Вы, наверное, хотите войти первым? — поинтересовалась докторица.

Дем молча кивнул, расстегивая плащ — на всякий случай. Она, не споря, набрала на панели код, который — кто бы подумал! — был невероятно сложным: 4, 3, 2, 1. И приложила ладонь к сенсорной пластине. Дверь ослабла в пазах, с тихим шорохом отъехав в сторону. О собственной безопасности докторша явно заботилась не слишком сильно. И это напрягало. Потому что лейтенанту предстояло впихнуть в ее тупую башку элементарные вещи.

Квартира была немаленькой. При беглом осмотре Дем насчитал пять комнат — это без учета просторной кухни, холла и двух ванных. Правда, две комнаты были заперты. Хотя, судя по всему, жила она тут одна. На хрена ей такая квартира? Чтобы было чем себя занять долгими одинокими вечерами? Например, моя пол. Или у нее прислуга имелась?

— Мне уже можно войти? — крикнула докторица с порога.

Надо же, какая послушная. Он подобного поведения от стервы и не ожидал. Думал, потащится вслед за ним.

— Откройте эти двери, — вместо ответа потребовал он.

— Зачем? — удивилась дамочка, появляясь в коридоре.

— Откройте эти гребанные двери, — прорычал Дем.

Ее манера постоянно спорить бесила. Или она не спорила? Да хрен с ней, все равно бесила.

Первая комната оказалась детской. Идеальная чистота — ни пылинки. Но создавалось такое впечатление, что ребенок из нее только что вышел. На столе — открытая книжка, на спинке стула — небрежно брошенное платье все в оборочках. Из-под розовой кровати выглядывали лаковые туфельки. И все равно Дем был готов поспорить, что хренову тучу времени здесь никто не жил.

За второй дверью оказалась спальня, явно супружеская. И та же картина — чуть ли не стерильность и порядок. Правда, странный какой-то. На одной прикроватной тумбочке журналы и очки, стакан с водой. На другой — пусто. С одной стороны кровати стояли меховые шлепанцы, мужские, между прочим. С другой — ничего. Батарея двери большого встроенного шкафа почти разрядилась, и через зеркальную поверхность проглядывали полки и вешалки. И опять же — с одной аккуратные стопки одежды, с другой ничего нет.

Хрень какая-то.

— Где ваши родственники?

— Их нет, — ответила докторша, глядя куда-то вдоль коридора.

— Где. Ваши. Родственники?

Нет, она не спорила. Просто заставляла его даже самые простые вопросы повторять по десять раз.

— Умерли. Погибли. Я могу собрать свои вещи?

Дем кивнул, ощущая что-то сильно смахивающее на желание извиниться. Но она ему такой возможности не дала. Развернулась на пятках и приволокла из кладовки здоровый чемодан. Направившись, естественно, не в спальню — ее докторша заперла, как только они вышли.

Комната, в которой она видимо и проводила большую часть своего времени, выглядела обжитой. Точнее, не обжитой, а обитаемой. Примерно, как конура самого Дема. Тут спали и еще хранили свои вещи. Никаких бабских финтифлюшек вроде фотографий, картинок, рамочек и рюшечек. Даже покрывало на кровати простое — светло-серое. Впрочем, тут все было каким-то серым, словно слоем пыли покрытым.

— Вы, может, выйдите? — обернулась докторша через плечо, пристраивая чемодан на кровати.

— Зачем?

— Я хотела бы одежду собрать, мелочи.

— Собирайте, — пожал плечами лейтенант, прислоняясь спиной к косяку.

— Но… — кажется, на этот раз она собиралась-таки с ним поспорить. И опять обломала. — Впрочем, какая разница?

Собиралась она быстро и вполне по-деловому. Движения ее были четкими, как будто дамочка знает, что ей делать. Не суетилась, не дергалась, не металась. Только однажды, открыв ящик комода, постояла, разглядывая что-то внутри. Но так ничего и не достала, задвинув его обратно.

За ровными, словно по линейке отмеренными, стопками одежды, она, ничуть не смущаясь его присутствия, уложила такие же стопки белья. Хотя, смущаться там действительно было нечего: белое, практичное, никаких тебе кружавчиков.

Следя за ее сборами, Дем подал голос только один раз — когда она укладывала портативный «комп».

— Далеко не убирайте, — врачиха снова обернулась через плечо, вопросительно приподняв брови, — Его Вар должен будет проверить.

И опять ни споров, ни возражений. Послушно отложила в сторону, явно собираясь упаковать его последним. Даже скучно.

— Я собираюсь переодеться, — сообщила она, закрывая чемодан. — Будите наблюдать? Хотя, боюсь, зрелище вам эстетического удовольствия не доставит.

А вот с этим Дем, точнее, отдельные части его тела, готовы были и поспорить. Но он только мотнул подбородком в сторону ванны. Из нее подопечная точно никуда деться не могла. Честно говоря, отпустил он ее не из сочувствия или желание дать немного пространства. Любопытство лейтенанта разбирало. Что тоже было чем-то новеньким. А он уже понял, что все новое стоит нежно оберегать и лелеять. Это помогает удержать мозги на месте.

Когда докторша скрылась за дверьми ванны, он прислушался и беззвучно ступая, подошел к комоду. Также тихо открыв ящик, в который она пялилась, но так ничего из него и не взяла. Ящик как раз был полон тех самых шелковых тряпочек с кружавчиками, которые он и ожидал увидеть. Дем подцепил какую-то штучку пальцем, вытащив ее из общей кучи. Штучка оказалась… Ну, наверное, трусиками. Правда, что они могли там прикрыть, было абсолютно непонятно. Он попытался представить, как бы это все выглядело в реальности. И, в общем и целом, картинка его заинтересовала. Лейтенант хмыкнул, положил кружавчики туда, откуда и взял. И, по-прежнему беззвучно, закрыл комод, отойдя на свое место — к дверному косяку.

И вовремя, потому что она как раз вышла из ванны, при этом практически преобразившись. Все-таки, правы бабы, которые говорят, что от шмоток многое зависит. В джинсах и большом, будто он ей велик был, свитере она выглядела гораздо моложе, чем в халате. И, как ни странно, стройнее. А еще… проще.

— Держите, это таблетки, которые я вам обещала.

Дем уставился не на протянутую ладонь, в которой лежал ядовито-оранжевый пузырек, а на докторшу. Ни про какие гребанные таблетки он никогда не слышал. Собственно, они ему на хрен не сдались.

— Это снотворное, — пояснила она, почему-то старательно косясь в сторону. — Точнее, не снотворное даже, а успокоительное. Хорошее. Никакой вялости или сонливости с утра нет. Но уснуть помогает. Две капсулы перед тем как лечь. Больше принимать не надо, не поможет. Но и передозировки оно не дает. Берите.

Лейтенант открыл рот, чтобы популярно объяснить ей, куда стерве следует идти, предварительно запихав ее «успокоительное» в задницу.

— Мне они помогают. Когда… когда совсем край, — добавила она тихо.

И бешенство схлынуло. Не совсем, но уровень его понизился где-то до района пупка. Наверное, она была классной актриской. Впрочем, эти лощенные дамочки все такие. Но Дему померещилось, будто ей признаться в том, что она пьет снотворное было ничуть не легче, чем ему таблетки взять.

Что ему там еще примерещилось, он и сам не понял. Только в ответ лейтенант собственную руку протянул. Докторица наклонила ладошку над его, как будто воду переливая. И пузырек соскользнул в демову ладонь. Как будто гребаный ритуал какой-то.

Парень убрал таблетки в карман. Благодарить он ее даже и не собирался. Собственно, как и не собирался принимать какую-то там отраву. Но она, кажется, не ждала от него ни первого, ни второго.

Зато все честно.