В Ломазы.

Во время твоего похода, дорогой Густав, ты рассказывал мне о твоих грустных приключениях. Я жалел тебя от всей моей души. Но, потеряв от горя голову, ты, казалось, хотел только изливать его в мою грудь, не ожидая никакого утешительного слова от нежной дружбы; ты никогда не отвечал, куда тебе писать; большая часть твоих писем даже без обозначения времени.

Упущение с твоей стороны, конечно, и упущение, которого я не мог исправить. Я послал тебе несколько писем в места, откуда ты мне писал в надежде, что они застанут тебя там; но я вижу, что они до тебя не дошли. Но что до того теперь, когда любовь, которой одно время угодно было тебя печалить, озаботилась теперь тебя утешать. Итак, не услышать более, как стонет воздух от вечных твоих сетований и вздохов?

Поздравляю, что ты нашел свою красавицу еще в живых, несмотря на ее отчаяние, и благодарю за подробное сообщение забавной сцены. Но, говоря откровенно, ты сыграл в ней очень странную роль: молодая женщина была так расположена пожертвовать тебе своим целомудрием!

Как! Ты смог, не сдавшись, видеть у твоих ног красавицу, которая в слезах призналась тебе, что она дышит только тобою, которая расточала тебе свои прелести и просила милостыни. Ты смог устоять пред столькими красотами! Ты смог безнаказанно чувствовать, как белые, словно слоновая кость, руки нежно обнимали тебя, как алебастровая грудь билась на твоей груди! Ты имел мужество смотреть сухими глазами на мучения милой, огорченной тобою женщины и сурово так расстаться с нею! «Но жестокая заставила меня проливать слезы», скажешь ты? Ну, что ж? На твоем месте я вознаградил бы себя в ее объятиях за дурные минуты, которые она мне доставила.

Если у тебя есть хоть капля крови в жилах, ты должен упрекать себя много раз за твою суровость, и если бы мне пришлось дать тебе советь, то я указал бы тебе оберегаться от глупого хвастовства пред всеми, кроме конечно Люцилы. Только одна она может тебя оправдать. Мне кажется, что я вижу, как она радуется своему триумфу. Разумеется, у ней на тебя огромный счет. Но было ли у тебя хоть намерение погасить этим хоть что-нибудь?

Вот ты, я думаю, в объятиях твоей милой. Прощай, оставляю тебя, но берегись умереть от наслаждения.


P.S. Забыл тебе сказать, сколько мне доставило удовольствие сообщение твое о беседе с незнакомцем, который ел хлеб, смоченный чистой ясной водой ручейка у подножия скалы. Клянусь, я очень хотел бы быть с вами, даже рискуя плохо пообедать, чистая находка — этот честный критик.

Я сильно не в духе относительно этих животных, русских, задавших вам такого гону. Я знаю твое доброе сердце; ты бы взял незнакомца с собою; но будь уверен, я отнял бы его у тебя: именно человека такого закала я желал бы иметь около себя.

Пинск, 9 октября 1770 г.


Загрузка...