Глава 8

Покусывая кончик пера, Энджи барабанила пальцами по наполовину исписанному листку бумаги и задумчиво смотрела в пространство. Она не знала, что и как написать. Питер будет разочарован, узнав, что она не получит развода в обозримом будущем. Но Питер был терпеливым человеком. Его интерес и чувство к ней были давними, хотя она об этом и не подозревала, а узнала всего несколько месяцев назад. Он был достойным человеком и ни разу за все эти годы не подал виду, что питает к ней чувство, более нежное, чем заурядная дружба. Ни разу до смерти отца и ужасного открытия, что она разорена. И до тех пор, пока она не объявила, что продает дом и отправляется в Уиллоу-Крик договориться с Сэмом о разводе. Тогда-то Питер открыл ей свои чувства, и внезапно Энджи поняла, что видит в нем поклонника, а возможно, и будущего мужа.

Мысль о Питере и будущей жизни с ним волновала ее. Многие годы Энджи была лишена подлинного внимания и обожания. Похоже, что наконец она это нашла. Думая о Питере, Энджи погрузилась в мечты о цветах, украшенных кружевами коробках конфет и роскошных обедах в элегантных ресторанах. Он обещал, что все это у нее будет. И она сможет наслаждаться жизнью. Зрелость Питера, его солидная юридическая практика, успех и финансовое положение не вызывали сомнений.

Ладно, решила Энджи, чувствуя себя несчастной, человек, который уже ждал ее столько лет, может подождать и еще. Почему-то она не хотела сообщать Питеру, что Сэм не в состоянии оплатить бракоразводный процесс. Дать ему знать, что Сэм не процветает в финансовом отношении, казалось ей предательством. Это было, несомненно, глупо. Почему она должна быть преданной человеку, покинувшему ее и продолжавшему жить, как если бы она не существовала? И все же она была готова пощадить гордость Сэма.

Она предпочла бы также не рассказывать Питеру о Люси и Дейзи. Ей не хотелось огорчать Питера тем, что ей приходится заботиться о чужой семье. Но кроме того, ей было неприятно выводить Сэма на чистую воду, упоминая о полном отсутствии у него нравственного чувства. А если бы она написала, что живет в доме Сэма, ей пришлось бы объяснять и то, как они устроились с ночлегом. В качестве ее будущего мужа Питер захотел бы знать, кто где спит, и имел бы на это полное право. Но поверил бы он, что Сэм спит в палатке на заднем дворе? Такому цивилизованному горожанину, как Питер, это показалось бы неправдоподобным.

Энджи положила перо и потерла виски. Она оказалась в нелепой ситуации. Ее новая жизнь с Питером была недосягаемой. Каждый день, когда Сэм, позавтракав, уходил из дома, она молила Бога и надеялась, что именно сегодня он сорвет куш. Но несмотря на молитвы, сердце ее тоскливо сжималось. В глубине души она была убеждена, что этого не случится. В ней разрастался страх, что весна перельется в лето, которое истает и сменится осенью, а потом выпадет снег, а она, Энджи, все еще будет жить здесь.

Вчера несколько леди из соседних домов собрались в доме Молли Джонсон за починкой одежды. Тилли Морган упомянула о прошлой зиме, когда температура в пятнадцать градусов ниже нуля держалась целую неделю. Если Энджи останется здесь до зимы, согласится ли Сэм спать в палатке при температуре ниже нуля? Или потребует, чтобы его впустили в дом? И что тогда?

Как Энджи ни противилась, этот вопрос возвращал ее к мысли об их поцелуе. Она ложилась спать, заново переживая этот поцелуй, и, просыпаясь, думала о нем. Она предпочла бы, чтобы он не обнимал ее. Она должна была разделить свой первый настоящий поцелуй с Питером. Но она подозревала, что поцелуй Питера не принес бы ей такого наслаждения.

В раздражении она скомкала лист бумаги и посмотрела на часы. Скоро девочки придут из школы. Она ответит на письмо Питера завтра. В глубине души Энджи знала, что в конце концов она откроет ему правду. Но ни за что на свете не напишет, что Сэм не желает видеть следующего письма Питера. Она знала, что Сэм способен положить конец их переписке. На следующий день, после того как Энджи бросила в него вазу, она отправилась на почту и. арендовала. там почтовый ящик. И не стала сообщать об этом Сэму. Их переписка с Питером будет продолжаться.

Девочки пришли домой. Энджи вела себя более властно, и они подчинились, когда она велела им заняться домашней работой. Кроме того, вчера Эбби Мюллер сообщила ей, что ее сын учится в той же школе, где девочки, и каждый день выполняет уроки, заданные на дом. Миссис Мюллер изумилась, когда выяснилось, что Энджи ничего не знает о таком порядке вещей.

– Если вы снова солжете мне, – сказала она Люси, ставя на стол два стакана молока, – мне придется наказать вас. Я не могу поощрять ложь.

Она была вынуждена пригрозить им, но мысль о том, что ей придется привести свою угрозу в исполнение, привела ее в ужас. Если это окажется необходимым, она начнет с того, что запрет их в комнате. Но прежде она сообщит об этой проблеме Сэму.

– Я не солгала, – упорствовала Люси, вздернув подбородок. – Ты ведь спросила, было ли у нас домашнее задание.

– Это вовсе не то, что задание на дом, – пояснила Дейзи. Две пары суровых серых глаз с вызовом уставились на нее.

– Думаю, вы обе поняли, о чем я спрашивала и что имела в виду.

Девочки оказались умнее, чем она предполагала. И владели словом. Они тотчас же замечали огрехи в ее речи и умело их использовали. С минуту Энджи размышляла об этом. Возможно, она сделала бы то же самое. Вероятно, все дети прибегали к уловкам, когда им хотелось любой ценой выскользнуть из дома.

Люси с тоской и томлением посмотрела на открытую дверь кухни. Снаружи доносился аромат сирени.

– Ты собираешься сидеть тут и следить за нами, пока мы будем выполнять задание на дом? – спросила она угрюмо.

– Да.

Минуты растягивались и казались такими же длинными, как дни… Следующий час растянулся и показался не короче недели.


– Сможем мы выйти погулять? – спросила Люси, бросая карандаш.

– Давайте-ка сначала поговорим. – Энджи перевела дух и сложила руки на коленях. – Я уже живу здесь некоторое время, и нам троим удалось добиться кое-чего. – Они смотрели на нее недоверчиво и с подозрением. – Мне хотелось бы стать вашим другом.

– Нам не нужен новый друг, – сказала Люси. Дейзи, следуя ее примеру, кивнула.

– Прошлой ночью я нашла в своей постели змею, – сказала Энджи сдержанно. – Если вы знаете, кто ее туда положил, то скажите этому человеку, что я не боюсь змей и не собираюсь уезжать.

Они переглянулись, потом уставились на свои грифельные доски.

– Ты сказала папе о змее? – спросила Дейзи.

– Пока этот инцидент со змеей останется между нами тремя, а также тем, кто ее положил в мою постель.

Энджи тотчас же распознала, что змея безобидна – это был обычный уж. Но то, что она нашла ее в своей постели, ранило и обескуражило ее. Они не хотели, чтобы она оставалась здесь, – ни Сэм, ни девочки, с горечью подумала она. Энджи тоже не хотела здесь оставаться, но ничего не могла поделать.

– Я не пытаюсь заменить вам мать. Моя мама тоже умерла, и я знаю, что ее мне никто не заменит.

– Твоя мама тоже умерла? – Глаза Дейзи широко раскрылись, и она подалась вперед, сжимая в руках стакан с молоком.

– Да.

Дейзи была нежным и славным маленьким созданием или была бы им, не стремись она перещеголять Люси.

Люси тоже, возможно, могла бы быть милой девочкой, но она скрывала свою сущность за угрюмостью, иногда граничившей с вызовом и отделявшей ее от Энджи, как стена. Единственным человеком, способным проникнуть сквозь эту стену отчуждения, был Сэм. Но Энджи сомневалась, что Сэм сознавал это.

– Ты долго плакала?

– Да.

Даже Люси, казалось, заинтересовалась их разговором.

– Ты помнишь, как выглядела твоя мама?

О Господи! Их разговор принимал неожиданное направление.

– Не так, как мне бы хотелось, – поколебавшись, призналась Энджи.

Глаза Дейзи наполнились серебристыми слезинками.

– Я все пытаюсь ее вспомнить, но мне это не удается. Я не помню, какой была мама.

Сердце Энджи заныло. Она быстро произвела в уме подсчеты и решила, что Дейзи было не более трех с половиной лет, когда умерла Лора. Дейзи не понимала, что такое смерть. Она знала только, что внезапно ее мама исчезла.

– Думаю, Бог помогает нам многое забыть, чтобы боль не терзала наши сердца. И не так важно помнить подробности облика наших матерей, – сказала Энджи, на ходу импровизируя. – Главное – помнить, что ваша мама вас любила.

Люси отерла молочные усы.

– Умирать больно?

Господи! Как они до этого договорились?

– Я думаю, что смерть – это конец страданий. – Но ее ответ никому не принес удовлетворения.

– Ты веришь, что после смерти люди попадают на небо? – спросила Люси, не сводя с нее глаз.

Энджи барахталась в собственных мыслях, этот вопрос задел ее до глубины души. И со взрослым-то нелегко говорить о смерти. Но ответственность, налагаемая обсуждением смерти с ребенком, была для нее просто непосильна.

– Я уверена, что такие люди, как ваша мама, туда попадают, – сказала она осторожно.

Это было ложью. Лора Гаунер жила с чужим мужем и родила ему двух незаконных детей. Если Лора попала на небеса, то и мисс Лили могла туда попасть. Значит, напрасно Энджи потратила годы жизни и зря она убивалась, пытаясь искупить свои мелкие прегрешения, теперь казавшиеся ей ничтожными по сравнению с существующим порядком вещей.

– Близнецы Сэндерсы говорили нам, что люди, умирая, хрипят, – сообщила ей Люси. – Вот так: «Ааах! Ааах!» – Она схватилась за горло, выкатила глаза и произвела долгий звук. – Это правда?

Энджи порывисто поднялась, отряхивая невидимую пыль с рук.

– Не знаю. Все. Пожалуйста, идите в свою комнату. Я положила два платья и хочу, чтобы вы выбрали то, которое вам больше понравится. Потому что мы отправляемся к швее и попросим ее переделать вам их к воскресенью так, чтобы они выглядели праздничными.

Девочки немедленно выскочили из-за стола и помчались в спальню, будто у них только что и не было серьезного разговора о смерти и умирании. Энджи не по-верила своим глазам. Неужели все дети такие изменчивые и легкомысленные?

– Мне нравится розовое, – решила Дейзи, поглаживая яркие складки платья, разложенного на кровати.

– А я хочу голубое. – Люси смотрела на Энджи. – Можно нам теперь пойти поиграть?

Энджи воображала, что начнется оживленное обсуждение фасона, отделки и аксессуаров. Но они уже спешили к двери.

– Завтра после школы мы пойдем к швее и снимем мерку с вас обеих.

Они не обратили внимания на это ее замечание, очевидно, не сочтя его интересным.

– Мы будем дома после свистка.

Энджи проследовала за ними до кухонной двери и смотрела, как они побежали через несколько задних дворов, направляясь к группе детей, игравших за домом Коблеров. Подняв руку, Энджи уже открыла рот, чтобы вернуть их и заставить вымыть ведерки для завтрака. Но вместо этого она помахала Люси рукой, когда та обернулась, и не сказала ничего.

У нее не было таланта общения с детьми. Их интересы смущали и шокировали ее. Она им не нравилась. Она не была уверена и в том, что они нравятся ей. Она ожидала, что девочки поблагодарят ее за то, что она пожертвовала ради них двумя своими прекрасными платьями. Но мысль о благодарности даже не пришла им в голову. Или, возможно, они слишком невзлюбили ее, чтобы произнести слова признательности.


Сэм пришел домой всего лишь через час, после того как совсем стемнело. Она посмотрела на него с удивлением.

– Я решил вернуться домой пораньше, чтобы лично уложить девочек в постель, как это было, когда за ними присматривала Молли, – сказал он, проходя мимо Энджи в спальню дочерей. – Потом схожу в салун узнать новости.

Стоя у плиты, Энджи слушала восторженный визг девочек, потом хихиканье и счастливые вскрикивания, будто их щекотали. Наконец они принялись произносить свои вечерние молитвы, а Сэм слушал их.

– Благослови, Господи, маму, и папу, и бабушку, и дедушку, – сказала Дейзи настолько громко, что Энджи в кухне услышала ее. – И Энджи, – добавила она с вызовом.

Энджи легко могла представить, как она одарила Люси вызывающим взглядом. Молитва Люси, разумеется, не включала Энджи. Ну что же! Хоть крохотный успех, маленький шаг вперед. Она почувствовала, что польщена, как ни нелепо это было, тем, Что чуть продвинулась на пути сближения с Дейзи.

После того как Сэм закрыл за собой дверь спальни, он достал из ледника бутылку пива и вопросительно посмотрел на Энджи. После краткого замешательства она кивнула, и он открыл две бутылки. Как будто они договорились заранее, Энджи сняла с крючка шаль, они вышли на воздух и уселись на ступеньке крыльца. Вечер был прохладным и напоен ароматом сирени и запахом древесного дыма. Над Беннет и Майерс-стрит сиял свет уличных фонарей, и время от времени с той стороны Энджи слышала крики. Обычно звуки вечернего веселья не разносились так далеко. По соседству с ними царила тишина, нарушаемая время от времени только гудением насекомых и тихими голосами обитателей близлежащих домов.

– Я рада, что ты пришел домой, – сказала Энджи, когда молчание, воцарившееся между ними, начало ее угнетать. – Я знаю, как много это значит для девочек. – Впрочем, и ей было приятно заканчивать вечер беседой со взрослым человеком.

– Я пришел повидать девочек перед сном не потому, что ты намекнула мне об этом, – сказал Сэм, поднося к губам бутылку с пивом.

– Конечно, не поэтому. Боже сохрани тебя оттого, чтобы последовать хоть одному моему совету.

Она подняла глаза к темным очертаниям его палатки.

– У меня была еще одна причина вернуться домой пораньше. Отдать тебе вот это. – Он постучал конвертом по ее плечу.

– Что это? – Конверт показался ей увесистым.

– В нем сто долларов. На прошлой неделе мне подфартило и удалось продать немного высокосортной руды. Получил за нее деньги. Удержал из них только десять долларов.

Она повернулась на ступеньке, лицо ее было хмурым. Он это отлично видел в мягком свете лампы, падавшем из кухни.

– Почему ты удержал десять долларов?

– Оставил на праздник в «Башмачке».

Его лицо оставалось в тени, но Энджи видела, как его брови сошлись в одну линию, и в его тоне она услышала нечто похожее на извинение или оправдание.

– Иногда мужчина должен отпраздновать везение, каким бы маленьким оно ни было.

– Сэм, в банке, куда мы откладываем деньги на операцию, всего пятьдесят центов, и столько же в банке, где лежат деньги на развод.

– Нет, на операцию накоплено шестьсот пятьдесят долларов, потому что я добавлю к этим пятидесяти центам и свои сбережения.

– Но десять долларов на бракоразводный процесс было бы хорошим началом.

– Я только что отдал тебе сто долларов, – сказал он резко. – Можешь положить их в свою чертову банку, если хочешь.

Она размышляла о деньгах, запрокинув голову так, чтобы видеть звезды.

– Есть еще швея, и обеим девочкам нужны новые башмаки и перчатки, а также новые шляпы и сумочки. Но я могла бы большую часть денег отложить на операцию или уплатить кое-какие из твоих долгов.

Она бы охотно положила эти сто долларов в банку, где хранила деньги на бракоразводный процесс, но не могла этого сделать.

– Это тебе решать. Итак, что ты делала сегодня? – спросил он, будто у нее был широкий выбор занятий и развлечений и ее рутинные дела могли представлять хоть какой-нибудь интерес.

– Все, что обычно. – Это означало стряпню, чистку, уборку, снова приготовление пищи, поход в город за ламповым и сливочным маслом и опять стряпню. – Эбби Мюллер задержала меня, чтобы предложить несколько водосборов и диких люпинов, чтобы я могла посадить их перед домом.

– Хорошо. – Он вертел в пальцах бутылку с пивом. – Передний двор весь зарос сорняками.

– Послушай, – сказала она резко, стремительно поворачиваясь лицом к нему. – Надо сделать очень многое. Я не могу сделать все сразу. Я займусь передним двором, когда найду для этого время.

– Черт возьми, Энджи, я вовсе не собирался критиковать тебя. Понимаю, как нелегко войти в семью и жизнь, к которым ты не привыкла. – Поколебавшись, он добавил: – И ты справляешься с этим хорошо.

Гневная реплика замерла у нее на губах: радостное изумление было слишком велико. Впервые с момента ее приезда он похвалил ее. Энджи потеряла дар речи. Как и в случае с Дейзи, упомянувшей ее в своей молитве, она почувствовала, что благодарность ее чересчур велика и потому тяготит ее и раздражает.

– Благодарю тебя, – ответила она наконец.

Потом выпрямилась, расправила плечи и рассказала ему о своем разговоре с его дочерьми и о проделке Люси с якобы гремучей змеей.

Сэм рассмеялся, и от этого глубокого и искреннего смеха Энджи захотелось и самой улыбнуться.

– Девочка могла бы стать актрисой. – Ее улыбка потускнела и сменилась выражением озабоченности. – Ты считаешь нормальным, что маленькие дети интересуются вопросами смерти?

– Конечно. – Он пожал плечами. – Разве тебя в их возрасте они не интересовали?

– Не помню, – ответила она медленно. – Но я знаю, что они думают о Лоре, и боюсь сказать что-нибудь невпопад и неподобающее.

– Может быть, и не думают. Всего несколько недель назад двое шахтеров умерли в забое. Я готов поспорить, что девочки слышали в школе об этих смертях.

– Уверена, что они думали о Лоре.

– Тяжело потерять мать в их возрасте. – Голос Сэма в темноте прозвучал мягко. – Когда они задают мне вопросы, я стараюсь быть с ними честным. Я вовсе не изображаю их мать святой с сиянием вокруг головы. Но я не хочу, чтобы они забыли ее.

В понимании Энджи слова «святая» и «сияние» не вязались с обликом Лоры. Она отхлебнула холодного пива и усилием воли попыталась изгнать охватившее ее напряжение. В обществе Сэма Энджи ощущала, будто все ее тело становилось сплошным ожиданием. Но к чему стремилось ее тело, она не знала сама. Ждала ли она новой ссоры? Нового спора по поводу явного несогласия? Или нового прикосновения? Нового поцелуя?

Нет, она не ожидала следующего поцелуя, твердо решила Энджи. Ни один из них не хотел этого.

– Это хороший знак, что тебе немного повезло? – спросила она после долгого молчания. – Значит ли это, что ты можешь сорвать большой куш?

В ответ он только пожал плечами. От него исходил запах мыла и земли. И, почувствовав тепло его колена возле своего плеча, она чуть отодвинулась. Никогда в жизни она не ощущала близость мужчины так явственно и остро. Нередко к концу дня Энджи испытывала изнеможение, оттого что уж очень много думала о Сэме Холланде.

– Найти породу, имеющую высокое содержание золота, еще ничего не значит, – пояснил он. – Это может стать и большим разочарованием, и означать, что ты близок к успеху.

Покончив с пивом, Сэм поставил бутылку на ступеньку.

– Синдикаты хапают заявки направо и налево, но они не заинтересованы в тех местах, которые не обещают верного успеха, где руда не дает хороших и долгосрочных перспектив. А если анализ подтверждает ее высокое качество, они платят по пятьсот долларов за тонну руды, а то и больше.

– Я ничего не понимаю в горном деле, – сказала Энджи, хмурясь и пытаясь уследить за его мыслью. – А что, собственно говоря, за дело синдикатам до всего этого?

– Если бы я нашел хорошее месторождение, то продал бы его синдикату для дальнейшей разработки.

Это ее смутило.

– Не можешь же ты просто отдать свое богатство? Почему не сохранить прииск для себя?

– Чтобы вести разработки, потребуется целое состояние. Сильванит – это руда, и она не лежит на поверхности. Для того чтобы ее добыть, надо копать глубоко. А это означает шахту с подъемником, то есть команду горняков, способных долбить твердую породу. Потом пришлось бы покупать лес для креплений, насосы и уголь для откачки воды из шахты. И еще дорогое оборудование. К тому же надо оплачивать транспортировку породы в места ее обработки и платить за дробление и извлечение руды. Обычному человеку, такому, как я, эти расходы не потянуть.

Энджи не имела об этом ни малейшего понятия.

– А какую цену заплатил бы за богатое месторождение синдикат?

– Ну, это зависит от многих обстоятельств. Эл Джордан получил за месторождение Нобби-Хилл более ста тысяч, но Эл углубился на двадцать футов и прокопал несколько коридоров. И руда, которую он получил, была высшего качества. Клинк Уильямс продал свою заявку за шестьсот долларов. У него и были-то всего грязная яма и карман с породой, после проверки которой аналитик воскликнул: «Эврика!» Это была руда с самым высоким содержанием золота, какую только кто-либо видел за целый год.

– Тогда почему он продал заявку всего за шестьсот долларов?

– Потому что никто не знает, что позади кармана, а синдикат может себе позволить потерять шестьсот долларов, если сильванит истощится. Клинк Уильямс рассудил, что шестьсот долларов в руке лучше, чем ничего, если карман окажется аномалией. – Сэм снова пожал плечами. – Жена Клинка хочет домой в Огайо, и шестьсот долларов дают им возможность уехать туда.

Энджи задумалась над его словами. Этого она не ожидала.

– На что ты надеешься, Сэм? Чего ждешь от будущего?

– Я хочу иметь дом в Денвере поблизости от хорошей школы для моих девочек, – ответил он не колеблясь. – Я хочу, чтобы они учились в таком месте, где школьники не обсуждают туалеты потаскушек. И я хочу, чтобы у нас был дом больше, чем у твоего отца.

Ее это поразило, но она решила, что не должна удивляться. Прошлое все еще имело власть над ними обоими.

– А как насчет дома, где живут родители Лоры? От Молли я узнала, что у них особняк. Ты представляешь свой будущий дом таким же?

– Герб Гаунер разбогател всего пару лет назад, в дни, когда миллионеры встречались так же часто, как оленьи клещи, – покачал головой Сэм. – Но Лора уже была взрослой и выпорхнула из гнезда до того, как Гаунеры переехали в Колорадо-Спрингс и построили особняк. – Он посмотрел вниз на запрокинутое лицо Энджи. – Герб Гаунер, черт возьми, ненавидит меня по нескольким причинам, но не за то, что я не богат.

Горло Энджи обожгло, как огнем.

– Мой отец умер, Сэм. Пора уж прекратить с ним полемику. Ты ничего не должен доказывать ни ему, ни в память о нем.

– Это только часть вопроса. Главное, я должен добиться успеха ради себя самого. Я подвел двух женщин и не хочу испортить жизнь двум маленьким девочкам. – Он опустил голову. – Я хочу, чтобы они жили в доме с настоящей гостиной, ходили в приличную школу, а потом поступили в колледж, если таково будет их желание. Чтобы у них был платяной шкаф, набитый воскресными нарядами.

Чтобы они росли милях в ста от ближайших приисков. Когда придет время и у них появятся ухажеры, я не желаю, чтобы у дверей выстраивалась очередь из старателей. Жить в старательском лагере слишком тяжело для женщины.

– А как насчет тебя? Ты женишься снова? – спросила она тихо.

Он рассмеялся, и это был короткий и жесткий звук.

– У меня и так хватает родственников. А уж тебе, как никому другому, известно, что я не гожусь в хорошие мужья. Я никогда не делаю и не говорю ничего как следует.

По правде говоря, она не знала, каким мужем мог быть Сэм, потому что их брак так и не стал настоящим. Из того, что он сказал, и намеков, которые обронила Молли, Энджи поняла, что Лора была вполне счастлива. Но не стоило думать о Сэме как о настоящем муже.

Энджи вылила остатки пива на землю у крыльца.

– Одно меня удивляет. Если Гаунеры богаты, почему они не предложили оплатить операцию Дейзи?

Сэм сжался, будто окаменел, и откинул плечи назад. Его душил гнев.

– Они сказали Лоре, что заплатят за операцию Дейзи, если она оставит меня, – ответил он с горечью. – Я не осуждаю их за то, что они не хотели, чтобы их дочь жила с женатым мужчиной. Но я не одобряю их попытку использовать Дейзи и свои деньги, чтобы манипулировать дочерью. Я осуждаю их нежелание помочь внучке.

Энджи всматривалась в его лицо, стараясь в темноте разгадать его выражение.

– Это несправедливо, – согласилась она.

Должно быть, Лора слишком любила Сэма, раз предпочла остаться с ним, вместо того чтобы помочь дочери. Впрочем, возможно, Лора верила, что Сэм найдет средства, у нее останется мужчина, которого она любила, и они смогут помочь девочке.

– Но ведь Лоры больше нет. Почему Гаунеры не появляются теперь?

– Они выдвинули новое требование: я должен отдать им детей, согласиться на их опекунство. Тогда они готовы взять на себя заботу об операции Дейзи.

Он встал с места и сделал несколько шагов за спиной Энджи. Потом остановился во дворе возле бельевой веревки, запрокинул голову и посмотрел на звезды.

– Не проходит и дня, чтобы я не страдал от сознания своей вины. Дейзи можно было бы сделать операцию уже на следующей неделе. Все, что я должен был бы предпринять, это собрать их вещи и доставить девочек Гаунерам в Колорадо-Спрингс.

– О, Сэм!

– Я не могу этого сделать. Я не отдам их, пока меня не вынудят.

Она смотрела, как он меряет шагами двор, пока его темная фигура не слилась с чернотой палатки. Потом он вынырнул возле куста сирени.

– Что это значит: пока тебя не вынудят?

– Помнишь, ты спрашивала меня о Марше Коллинзе? Марш – мой поверенный. После смерти Лоры Герб и Винни потребовали, чтобы им предоставили право опекунства над девочками. Они не поддерживали отношений с Лорой больше года, даже не появились, когда она умирала. Они едва знают девочек. Но вот после смерти Лоры они появляются и требуют отдать им ее дочерей.

– Продолжай, – настойчиво попросила Энджи, когда он замолчал.

– Я не согласился, и Гаунеры возбудили против меня дело. Марш Коллинз не слишком-то хороший поверенный, не лучший даже в Уиллоу-Крик. Но он не требует с меня слишком больших денег за свои услуги. И когда оказалось, что я могу потерять своих девочек, Марш предложил план, способный удовлетворить обе стороны.

Энджи поплотнее закуталась в шаль и изо всех сил напрягала зрение, чтобы видеть его в темноте.

– И что это за план?

– Результат будет зависеть от операции Дейзи. Гаунеры настаивали на том, что я не подхожу, потому что не мог обеспечить ей хирургическую помощь, а они могли бы это сделать. Марш возражал, говоря, что уже почти зима и потому это самое неподходящее время для строительных работ, но весной я смогу набрать денег на операцию Дейзи. И Гаунеры согласились дать мне год. Тем не менее они считают, что смогут отобрать у меня девочек. А я надеюсь, что смогу набрать денег на операцию до первого октября.

– Ты имеешь ввиду ближайший октябрь?

Она тотчас же решила, что заплатит за новые воскресные платья для девочек, а то, что останется от ста долларов, положит в баночку с деньгами, предназначенными для операции.

– Так или иначе, операцию Дейзи сделают. Вот главное и единственное, что есть хорошего во всей этой истории.

– Так ли это, Сэм? – Подавшись вперед на своей ступеньке, Энджи старалась разглядеть в сгущающейся темноте лицо Сэма. – Да, важнее всего, чтобы сделали операцию Дейзи и привели в порядок ее ногу. Но нужно, чтобы девочки остались со своим отцом. Как Гаунеры могли здоровье и счастье девочек ставить в зависимость от того, уйдет от тебя Лора или нет? Как они могут откладывать операцию, в которой Дейзи так нуждается? Им нельзя позволить растить твоих дочерей! – Она вся дрожала от гнева.

Она ощутила его удивление в наступившем молчании, потом он заговорил:

– Они завяжут моих дочерей узлом, они заставят их страдать от чувства вины, как Лору. Может быть, они и не собирались этого делать. Возможно, они считают, что так думают все родители. Но Лора мучилась оттого, что не могла им угодить, что не сумела сделать их счастливыми, что все, что она делала, они не одобряли. Я не хочу, чтобы мои девочки испытывали то же самое.

Октябрь. Она ощутила тяжесть ответственности на своих плечах.

– Сэм, сможешь ли ты отложить из своих заработков столько, чтобы заплатить за операцию в октябре?

– Это возможно, – сказал он. Голос его, прозвучавший в ночи, показался ей резким и жестким. – Но маловероятно. Если в течение нескольких месяцев мы будем питаться одними бобами, а мои кредиторы отсрочат требования по выплате долгов, если мне не придется платить рабочим за дополнительное время. Черт возьми, Энджи, я не знаю! Каждый раз, когда я делаю шаг к этой цели, случается что-то, препятствующее мне и оттесняющее меня назад. – В его голосе прозвучала безнадежность.

Например, как жена, вдруг свалившаяся ему на голову и теперь сидевшая на ступеньке крыльца. Неудивительно, что его не обрадовала новость о том, что он должен содержать ее.

– Вся моя надежда на то, что я найду золото.

– Есть еще кое-что, вызывающее у меня недоумение, – сказала Энджи, с трудом переводя дух. – Почему ты должен переплачивать строителям за сверхурочную работу? Ты владеешь строительной компанией? Эти люди работают на тебя?

Если бы Сэму не приходилось платить за сверхурочную работу, они могли бы откладывать больше денег на операцию. Энджи ждала.

– Сэм?

– Я объясню, но не сейчас. Ладно? Сейчас мне необходимо пойти на Голд-Хилл и немного помахать киркой.

– Сейчас? – От удивления она захлопала глазами. – Ведь уже около десяти вечера.

– Не начинай!

– Не начинать? – Ее брови взметнулись, потом сошлись в одну линию. – Ты о чем?

– Не приводи мне дюжину причин, почему я не должен ходить, в салун или работать на своем участке допоздна, почему я должен оставаться дома вместо того, чтобы дежурить возле дома Драйфуса.

– Дежурить возле дома Драйфуса? Я не понимаю, о чем ты говоришь.

Она даже не знала, что бывали случаи, когда он не ночевал в своей палатке. Стоя, она цеплялась за свою шаль и смотрела, как он двигается в свете, падающем из двери кухни.

– Если ты здесь не ночуешь, ты должен предупреждать меня!

– Почему? Какое тебе дело, где я провожу ночь?

Он не отрывал от нее взгляда, но его глаза прятались в тени. Энджи понимала, что он зол на Гаунеров, на судьбу, на самого себя. Но гнев его изливался на нее. И этот гнев вызывал ее недовольство.

– Мне нет дела до того, где ты проводишь ночь, – ответила Энджи резко. – Ты мог бы проводить свои ночи в «Старом доме» в обществе мисс Лили и ее товарок, и это бы меня ничуть не задело. Но я хотела бы знать твои планы на ночь. На всякий случай. Мало ли что может случиться?

Внезапно Энджи осознала, что ее гнев сродни любовному возбуждению и желанию. Кровь бросилась ей в голову. Между ней и Сэмом возникло такое же напряжение, как в случае, когда он ее поцеловал. Ее глаза теперь были прикованы к его рту, она ощущала комок в горле и слабость в ногах. Проследив за направлением его взгляда, она поняла, что ее фигура, ее талия и бедра отчетливо выделяются в свете, падающем из кухни. Она сказала себе, что ей следует уйти, но не могла сдвинуться с места.

По сжатым челюстям Сэма пробежала судорога.

– Знаешь, иногда я чувствую, будто женат по-настоящему, – процедил он тихо сквозь зубы. – Мы видимся через день, ссоримся все время, и между нами нет сексуальных отношений.

Сэм повернулся, шагнул в сторону и исчез в темноте.

Загрузка...