Полночный поцелуй

Глава 24

Я припарковалась там, где не было никакой стоянки, перед Морским музеем — очень красивым зданием в форме корабля, в стиле арт-деко. Между ним и водой простирался небольшой пляж. Я пересекла его по пути к пирсу. Вход перегораживали ворота, одинокий охранник в будке смотрел маленький телевизор. Прячась в тени, я обошла ворота и как можно быстрее зашагала по причалу, стараясь тише ступать по старому дереву.

«Балклута» неясно вырисовывалась в темноте, ее высокие мачты словно расчерчивали прозрачное пурпурное небо. Я остановилась около пустой скамьи, чувствуя разочарование. Мне почему-то казалось, что он будет сидеть здесь, на этой скамье, и я найду его так же легко, как сам корабль, мягко покачивающийся на волнах. Вспомнив о путешествии на давно забытый людьми мыс Горн, я прищурилась, пытаясь воспользоваться своим новым зрением и разглядеть на палубе темную фигуру.

Я смотрела на поскрипывающую громадину и думала о том, что до сих пор даже не подозревала о существовании стольких оттенков черного, как вдруг ощутила Эрика рядом, а следом накатил его сладкий, завораживающий аромат. Он затмил запахи соленой воды и смолы, принесенные ветерком. Я не обернулась, не хотела видеть на его лице гнев или неприятие. Если просто стоять, как стояла, можно вообразить, что сейчас он заключит меня в объятия и скажет, что чувствует то же самое, что и я; скажет, что не сумеет без меня жить.

И тут его негромкий голос произнес мне на ухо:

— Я просил тебя не искать меня, но, смотрю, ты не послушалась.

Я резко обернулась, приготовившись защищаться, но замерла, увидев его. Эрик изменился. Он постриг свои длинные медные волосы, теперь они доходили только до воротника темной рубашки с пуговицами, и надел тяжелое пальто. Его усталое лицо осунулось, на нем появились морщины, которых я раньше не замечала. Даже глаза сделались темнее, лазурными вместо небесно-голубых, цвета холодного Северного моря, грозного и непроницаемого.

— Мне не надо было ходить к Николаю и брать тот кинжал. Я могла бы предотвратить смерть Кимберли, я могла бы сделать столько всего, если бы доверяла тебе, но я оказалась трусихой! Боялась того, что может со мной случиться. Но теперь я поняла, что мне плевать, пусть случится все, что угодно, лишь бы быть с тобой. Я готова, Эрик.

Он молча смотрел на корабль, засунув руки в карманы. Казалось, он забыл, что я здесь. Я дотронулась до его руки:

— Эрик, ты слышал, что я сказала?

Он отпрянул:

— Анджела, я причина твоих неприятностей, а не их решение. Пожалуйста, отпусти меня. Скажи, что больше никогда не будешь пытаться меня отыскать.

— Нет, так не пойдет. Теперь мы связаны, нравится тебе это или нет.

Эрик посмотрел на меня, заглядывая в глаза, вздохнул, и на его губах появилась легкая улыбка.

— Да, полагаю, ты права.

— Зачем ты присылал мне информацию про «Тангенто»?

Он взял меня за руку, мы вместе пошли по причалу. Похоже, Эрика ничуть не волновал охранник, да и с какой стати? Если охранник его схватит, невезунчиком окажется он, а не Эрик.

— Я рассказывал тебе, что в человеческой жизни был религиозен. Верил в добро и зло, в то, что добродетель в загробной жизни будет вознаграждена, а зло наказано. Потом-то я понял, что все это не так, а загробная жизнь — всего лишь удобный миф для тех, кому кажется, что жизнь слишком коротка. В этом мире добро не получает вознаграждения, а злу ничего не препятствует. Мое собственное существование является доказательством этого.

Тишину нарушали только волны, шлепающиеся о причал. Энергичный город молчал, погруженный во тьму.

— Прожив столько лет среди людей и обладая сомнительным даром читать их мысли, я обнаружил, что зло расходится беспрепятственно, причем так широко, что это пугает даже меня. Сначала я впал в отчаяние, но потом подумал, что мой создатель, кем бы он ни был, не совсем меня покинул. Возможно, имеются причины для моего существования, некая великая космическая шкала для равновесия. — В его глазах зажглись искорки, осветив мрачное лицо. — И я сумел посвятить этому свою жизнь и жить в определенных рамках. Это помогло сделать мое существование достаточно терпимым.

— Чему «этому»? В каких рамках?

— Вот в каких рамках. — Он поднял указательный палец. — Первое: я буду питаться только от тех людей, у кого зло в сердце. — Он добавил средний палец. — Второе: я буду прекращать злые поступки везде, где их встречу. — Эрик поднял безымянный палец. — И третье: если первое и второе станут невозможными, я себя убью.

— И это все уравновешивает? — спросила я.

Эрик пожал плечам и:

— Может, да, может, нет. Но я уже говорил тебе — я слишком труслив, чтобы покончить с собой.

— И как в этот план вписываюсь я?

Эрик сконфузился.

— Иногда я чувствую, что мне необходим человеческий партнер.

— Так, значит, ты пытался превратить меня в вампира, как сказал Николай, чтобы я стала твоим партнером? — Я с трудом удержалась, чтобы не разразиться слезами прямо тут. Мысль, что он использовал меня как часть своего сложного замысла, а вовсе не хотел, чтобы я стала его верным соратником в жизни, подействовала как удар ножа в сердце. А я теперь знаю, что это такое.

— Нет, я вовсе не пытался превратить тебя, хотя солгу, если скажу, что эта мысль мне вообще не приходила в голову, особенно после того, как я понял, насколько ты необыкновенная. Но я пытался использовать тебя, моя дорогая Анджела.

— А это что значит? — Меня потрясло, что он сумел задеть меня еще больнее.

— Чтобы самому не вызывать подозрений, я за долгие годы научился еще одному фокусу — впрыскивать в некоторых людей яда ровно столько, чтобы потом проникать в их сознание и руководить их поступками, подводя к намеченной цели.

Меня затошнило.

— Ты пытался контролировать мое сознание?

— В самом начале — да. Собственно, Люси была моим первым партнером, вот почему ты мысленно видела ее и меня на диване в ее квартире. Люси уже ходила на их сборища, так что мне было несложно к ней подобраться. Они для меня просто идеальное прикрытие.

Я потерла руки — становилось очень холодно.

— Что-то не похоже, чтобы ты сильно расстроился из-за ее смерти, — сказала я. — Как будто просто потерял любимый молоток.

— Я очень сожалел о случившемся, но, пожалуйста, не ожидай от меня, чтобы я рыдал из-за смерти одного человека. Смерть для меня все равно что дыхание. Она всегда рядом.

— Значит, Люси умерла, и ты выбрал меня?

— Не совсем так. К тому времени я уже решил, что Люси мне не подходит, потому что она… о… она…

Я произнесла это вместо него:

— Она в тебя влюбилась и порвала из-за тебя с Лесом. Она говорила Лесу, что хочет навеки остаться с тобой.

— Да. И к тому времени как она умерла, я пытался от нее освободиться. Велел Моравии передать ей, чтобы она больше не приходила в клуб.

— И еще ты велел Сулейману с Моравией пригласить в клуб нас с Кимберли?

— Да, хотел взглянуть на другие варианты. Но дела опять пошли не так, как я планировал.

— Я оказалась не тем, на что ты рассчитывал?

Он отвел с моей щеки волосы, и во мне все снова затрепетало, как это случалось всякий раз, когда он прикасался ко мне.

— Ты оказалась куда большим, чем то, на что я рассчитывал, Анджела. Я никогда не говорил ничего подобного человеку. Ты первая. — Он провел рукой по моей руке, сунул ее в карман и отступил на шаг. — Вот почему, мне придется с тобой порвать. Я решил отказаться от задуманного «проекта» и от тебя тоже, потому что понял — эти женщины погибли из-за причастности к нему.

— Но если смерть Люси никак не связана с вампиризмом, почему ее тело было обескровлено?

Эрик презрительно фыркнул:

— Мы с тобой знаем, что Люси убил никакой не вампир, но из нас получатся подходящие козлы отпущения. Я считал, что это дело рук ее дружка, Леса, что это не имеет никакого отношения к «Тангенто» и к тому, что мы пытались сделать. А потом напали на тебя и Кимберли, и до меня дошло, насколько опасно обернулось дело.

— Но, Эрик… яд вампира… я не могу пострадать, правильно? В смысле — я же превращаюсь… — Мои пальцы сами метнулись к шее, нащупывая несуществующий шрам.

— Как только обмен ядом прекратится, симптомы ослабнут. Не знаю, как быстро, потому что ген в тебе определенно очень силен. Но поскольку я больше не собираюсь впрыскивать в тебя яд, ты снова станешь уязвимой. Это всего лишь вопрос времени.

— Но, Эрик, я передумала! Я хочу превратиться! Мы должны закончить то, что начали. Ты же хотел уничтожить «Тангенто»?

Эрик резко шагнул ко мне, схватил за руки и стиснул их достаточно сильно, чтобы я вспомнила, как он, будто тряпичную куклу, отшвырнул в сторону мужчину весом в двести фунтов.

— Ты услышала хоть одно слово из того, что я сказал? — прошипел он, губы его растянулись, и я увидела знаменитые клыки, о которых Сулейман упоминал во время нашей первой встречи. Холодный ужас стиснул желудок, но клыки исчезли так же быстро, как и показались. Эрик отпустил мои руки. — Возвращайся к Стиву, запрись на несколько дней, а когда выйдешь, я уже разберусь со всем сам.

— Эрик, ну как ты можешь говорить мне такое после всего, что сказал насчет борьбы со злом? Я хочу тебе помочь, я хочу победить этих негодяев!

— Нет! — закричал Эрик. Мой рот захлопнулся, я попятилась. — Мы должны оставить их в покое! Из-за меня погибли уже двое, и я не допущу, чтобы женщина, которую я люблю, тоже умерла! Я не смогу защитить тебя, Анджела, у меня нет глаз на затылке. Ты оставишь их в покое, Анджела. Ты послушаешься меня!

Мой страх испарился. Я кинулась к Эрику и обхватила его за шею, закрыла глаза и сосредоточилась на том, чтобы передать ему мои мысли. Через мгновение его руки обняли меня, голова опустилась на мое плечо. Я погладила его по волосам.

«Да, я люблю тебя, Анджела. И поэтому должен уйти, разве ты не понимаешь?»

— Нет! Я не понимаю! Совсем не понимаю.

Эрик отошел от меня на шаг, потом еще на один. Его лицо превратилось в маску, все истинные чувства спрятались за ней.

— Да. Это было моим недостатком еще тогда, когда я был человеком. — Он сделал еще шаг назад, и его поглотила тьма. — Прощай, Анджела. Мы больше никогда не увидимся.

Полиция сняла с моей двери печать и разрешила вернуться в квартиру в пятницу утром. Я пошла прямо в свою комнату и вытащила с верхней полки гардеробной чемоданы, решив упаковать как можно больше одежды и книг и перевезти все к Стиву. Поживу у него, пока не найду новую квартиру, а может быть, и вовсе уеду из города. Я была слишком потрясена и оскорблена в лучших чувствах, чтобы загадывать далеко вперед. Мне хотелось уехать из Сан-Франциско, но ведь нужно думать еще и о маме и помогать ей, мало ли что может случиться во время болезни. Но в любом случае жить в этой квартире я больше не собиралась и работать в «ДВУ» тоже.

Я собрала примерно половину чемодана, и тут на меня навалилась уже привычная дневная усталость. Я закрыла жалюзи, легла на кровать и, как это часто случалось в последние дни, заплакала. Казалось, что всякий раз, как мне приходилось чуть снизить темп, приходили слезы.

Зазвонил телефон. Мне ни с кем не хотелось разговаривать, пусть общаются с автоответчиком. Оказалось, что это телемаркетер звонил Кимберли. Очевидно, они еще не знают, что Кимберли умерла, хотя для них смерть вряд ли является критерием, по которому они вносят человека в свой список «не звонить».

Бедная Кимберли! Она во многих отношениях была счастливой — красивая, богатая, привилегированная. И все же была несчастной. Родители заваливали ее подарками, но не давали того единственного, в чем она по-настоящему нуждалась, — любви и одобрения. Чтобы двигаться по карьерной лестнице, ей пришлось прибегнуть к воровству и обману, потому что она не верила в собственные таланты. Вместо того чтобы выйти замуж за Барри Уорнера, на что надеялись родители, она его шантажировала, пытаясь добиться положения, которое могла заслужить упорным трудом, если бы обладала достаточной верой в себя.

Шантажировала его…

Я села в кровати, внезапно проснувшись и насторожившись. Мысли перегоняли одна другую. После того как Эрик оставил меня у «Балклуты», я пыталась его отыскать, но все пути к нему оказались перекрыты, как горные перевалы зимой. Сулейман и Моравия его не видели. Офис стоял запертым. И дело «Тангенто» тоже захлопнулось, как раковина моллюска. Я звонила; Дику на работу, но он сказал, что Барри, услышав про Кимберли, все отложил на потом и уехал в Техас.

Но для того чтобы шантажировать Барри, Кимберли должна была располагать доказательствами. И эти доказательства должны где-то лежать. Кимберли не собиралась умирать, у нее не было времени, чтобы перепрятать или уничтожить их. Возможно, они где-то в квартире. Шансов, конечно, мало, но попробовать стоит.

Я на цыпочках прошла в комнату Кимберли. Все по-прежнему валялось на полу, а вот матрас с кровати полиция забрала с собой как улику, за что я испытывала к ним искреннюю благодарность. Я заглянула под кровать — там в клочьях пыли виднелась только одинокая сережка. На тумбочке лежали вибратор, тени для век, наушники, пузырек антидепрессанта, выписанный для ее матери, и небольшая книжка под названием «365 ежедневных медитаций». Я выдвинула ящик и заглянула за него. Обыскала комод, перебрав все трусики и лифчики, сложенные в отдельные коробки.

В гардеробной Кимберли пахло розами и кедром, на плечиках аккуратно висела настоящая радуга из одежды. Я раздвинула плечики — и вот оно! Большой конверт с логотипом «ДВУ», кнопкой пришпиленный к стене. Поразившись, насколько все оказалось просто, я вытряхнула содержимое на кровать. На пыльном подматраснике Кимберли лежали несколько фотографий, видеокассета и несколько сложенных листов бумаги.

На первой фотографии на кровати, покрытой единственной смятой простыней, распростерлась азиатская девочка с широкими скулами и длинными темными волосами, одетая только в мини-юбку. Я не особенно разбираюсь в возрасте подростков, но, судя по едва набухшим грудям, ей было не больше двенадцати лет. Лицо, полное печальной покорности, опущенные вниз уголки губ, которые, похоже, никогда не улыбались. Глаза девочки открыты, зрачки помутнели и затуманились. Шея охвачена кольцом фиолетовых и багровых синяков. На край кровати отброшен шарф, частично скрытый простыней. Сзади на фотографии кто-то написал: «Джинда, Тания-роуд, Бангкок».

Было еще несколько фотографий, все душераздирающе одинаковые, только девочки на них были запечатлены разные. Все девочки обнаженные или частично одетые, все задушены и сфотографированы на кровати, где их бросили в одиночестве. Я подошла к окну и несколько раз глубоко вдохнула, чтобы в голове прояснилось, но при этом поняла, что уже никогда не смогу забыть эти фотографии, сколько бы ни прожила на свете.

Я взяла кассету и тяжело, словно собиралась стать свидетелем казни, пошла в гостиную. Несколько секунд темноты, а потом появилось изображение. Я молча смотрела в течение пяти минут, показавшихся мне часом. Звуки были даже ужаснее, чем картинка, — свиноподобное урчание и хрюканье мужчины и высокие тонкие крики девочки. Это была самая первая девочка, я узнала ее большие глаза и широкие розовые щеки. А мужчина был Барри Уорнер.