Полтора метра счастья

Идеальное время

Апрель как обычно проносился, отмечаясь двумя событиями: днём рождения Химчана и Бомми. Девочке исполнилось два годика, и чествовать именинницу приходил всё тот же узкий круг самых близких. После ухода Хима и Шиллы, Херин отправилась мыть посуду, пока за дочками приглядывал Дэниэл. Сандра спала, а виновница торжества сидела на отцовских коленках, с сомнением поглядывая на последний кусок пирога – позариться или нет? Две задутые без маминой помощи свечки, сосчитавшие её годы, лежали рядом на тарелке.

- Ну что, дочь, за лицо? – потряс её на ноге Дэн. – Для отвязных вечеринок ещё рановато, но ты, судя по всему, ждала чего-то большего?

Бомми не обрадовалась подарку Херин, красивому зелёно-жёлтому платьицу, даже примерять его отказалась, закапризничав, что с ней вообще крайне редко случалось. Дэну пришлось отвести её потихоньку в сторону, пообещать купить игрушечный меч, который они видели в детском отделе, и тогда девочка пошла на мировую, вернулась к гостям, к маминому удовлетворению позволила нарядить себя и покружилась под восхищёнными взглядами, заговорщически поглядывая на отца.

- Спать не хочешь? – спросил её Дэниэл. Бомми отвлеклась от пирога и помотала головой, после чего перевела взгляд на папину руку, что её придерживала. Вся в татуировках, она вечно привлекала внимание. Тем более, недавно там появились две новые.

- Два… - нажала она пальцем на выбитую цифру и повела им дальше. – Два… восемь…

- Так, это не два и два, это сколько? – прервал её Дэн, вернув назад, к числу «двадцать два». – Сколько это, Бомми, а?

- Два и два?

- Два и два – это четыре, а это другое число, какое?

Девочка сосредоточенно уставилась на «двадцать два».

- Больше десяти?

- Больше, сладкая. Два раза по десять.

Ребёнок при слове «десять» выставил перед собой руки и посмотрел на пальцы. Ей уже объяснили, что пальцев у неё десять, и по ним можно считать. Она начала загибать их. Досчитала до десяти, разжала, сосчитала заново. Задумалась, впав в стопор.

- Десять и десять. Сколько? – посмотрела она на отца, сдавшись.

- Двадцать, зайка. Десять и десять – это двадцать. А ещё плюс два?

- Двадцать два! – радостно воскликнула Бомми, подняв руки вверх. Дэниэл улыбнулся.

- Верно. Двадцать второй год, восьмой месяц, двадцатое число. Дата рождения нашей Сандры. А выше на строчку? Ну-ка. – Золотой привлёк внимание дочери обратно к цифрам на татуировке. – Кто это у нас родился в апреле двадцать первого года?

- Я! – хлопнула себя по груди Бомми, довольно просияв.

- Точно! Вот вы у меня обе тут, всегда со мной. – Он подмигнул дочери. – Татуировки, касающиеся мамы, папа тебе не будет показывать, ладно? Они не в публичных местах.

- А почему цифры? – как и все дети, не вникающая в непонятные многословные монологи взрослых, Бомми опять затыкала в руку Дэна. – Почему наши рождения?

- Ну, сладенькая, я бы во всю грудь набил и ваши имена, но папина жизнь может вынудить его скрывать всё, что угодно, даже родственные связи, лучше не оставлять таких свидетельств. Мы же не палимся, помнишь, да? Пусть, если что, какие-нибудь засранцы думают, что у меня пароли от сейфов при себе набиты.

- Не палимся! – захохотала Бомми. Ей нравилось это слово, оно напоминало ей слово «пальба», иногда она их путала, но произносить всё равно любила.

- Да, кто знает, может, однажды тебе придётся делать вид, что я не твой отец, и ты вообще меня не знаешь. Нужно быть готовыми ко всему в этой жизни. – Домыв посуду, в комнату вернулась Херин, присаживаясь к мужу и дочери рядышком на диван. Дэн кивнул на неё головой Бомми. – Давай порепетируем, скажи-ка маме, что это за дядя, я его не знаю.

- Господи, чему ты её учишь? – вздохнула Херин.

- Конспирации.

- Зачем? – женщина положила ладонь на спинку дочери и погладила её, словно защищая от невидимых, ненужных забот, которые навязывал той Дэниэл.

- На всякий случай.

- Не надо нам всяких случаев, Дэнни, пожалуйста.

- А я что? Не я же их подстраиваю или хочу, Рин, но жизнь – непредсказуемая штука, судьба иногда подбрасывает сюрпризы…

- Милый, у нас дочери. Девочки. Им не нужно знать всего этого. Если бы родился мальчик, мы бы поговорили, но…

- Если бы Бомми была пацаном, - посерьёзнев, прервал её муж, - и говорить было бы не о чем. Он бы стал золотым.

Херин с продолжительной выдержкой посмотрела ему в глаза, не принимающие возражений, не согласные в данном вопросе ни на какие компромиссы, и, удержав в себе позыв к спору, опустила взгляд. Кивнув, она дотянулась до щеки Дэниэла и поцеловала её.

- Я знаю, милый. Возможно, через год-другой, мы могли бы завести ещё одного ребёнка…

- Нет, - оборвал он жену. – Нет, не обсуждается, Рин, этого больше не будет. Хватит. Ты хочешь, чтобы я умер? Я едва пережил твои роды.

- Эгоист! – расширила глаза Херин, хохотнув в негодовании. – А мне, по-твоему, было легко? Он чуть не умер! А я?

- А ты думаешь, почему я чуть не умер? Господи, родная, когда тебе плохо – мне проще сдохнуть, чем это наблюдать. Я слабый, впечатлительный, хилый мужчинка.

- Мущинка, - повторила Бомми, хлопнув отца по плечу.

- Да-да, я о себе. Видишь? Дочь подтверждает.

- Бомми, твой папа – лицедей, провокатор и манипулятор, иди ко мне, пойдём укладываться спать.

- Не хотю, - обвила она ручками шею Дэна, прижавшись крепче.

- Пора спать, милая, день рождения закончился, гости ушли, уже поздно.

- Спать рано, - упрямо насупилась Бомми.

- Нет, цыплёнок, не рано, - поправив жёлтые рукавчики платьица на ней, приподнял её Дэн, передавая в протянутые материнские руки. – Сандра уже спит, гляди. А тебе я сказку на ночь прочитаю.

- Про воинов? – загорелись её глаза.

- Про них самых. – Девочка поддалась, перехваченная Херин. – А сейчас у бати перекур. Ложись и жди.

Адвокатский кабинет, как бы ни старался его хозяин открывать окно, всё равно давно пропах табаком. Но хотя бы не затягивало дымом. Дэниэл уже докуривал сигарету, когда в дверь вошла супруга. Её походка была немного игривой, а на лице отражалась любящая, нежная улыбка.

- Тебя не дождались, извини. Бомми носилась весь день, как угорелая, видимо, выдохлась и, едва коснулась подушки, уснула.

- Ей я это прощаю, - Дэн затушил окурок, оставив его в пепельнице, и коварно посмотрел на Рин. – Если бы посмела уснуть в кровати, не дождавшись меня, ты, я бы смертельно обиделся.

- Хм, кажется, кого-то любят больше, чем меня? – шутя, прищурилась она и прислонилась бедром к подоконнику, встав рядом с мужем.

- Мадам, я готов доказать обратное. Любые ваши капризы… - Прижав её к подоконнику, Дэн наклонился к её уху, тронув его языком. Херин выгнула спину от удовольствия и положила ладони на его плечи.

- Я не капризная женщина, ты же знаешь, - прошептала она, закусывая губу и давя стон. Муж опустился поцелуями по шее, притиснулся низом живота к возлюбленной, и та ощутила его желание. Чувствуя, как распаляется сама, Рин поднырнула рукой ему под ремень и взялась за член. Дэниэл простонал, схватил подол платья жены и потянул его вверх. Она расстегнула пряжку его ремня и помогла их телам освободиться от помех.

Через час они лежали на полу кабинета, уже не в первый раз захваченные здесь страстью. Рин прикрылась платьем и прижалась к боку Дэниэла, но тот стянул с неё ткань и прижал к себе без всего, продолжая гладить её тело и любоваться им. Его взгляд дошёл до шрама от кесарева и он провёл по нему пальцами. Жена уловила ход его мыслей.

- И всё же, всё хорошо закончилось.

- Да, но дразнить судьбу нельзя. Удача переменчива.

- Дэн! – строго сказала Рин, и он посмотрел ей в лицо. Она приподнялась на локте и, другой рукой, стала указывать на его плечи, ногу, руки, спину, живот, повсюду, где были шрамы, а их было несчётное количество, спрятанных под татуировки или ещё нет. – Если уж говорить об опасностях, то тебе бы тоже следовало прекратить играть с удачей, нет?

- Рин, это совсем другое, не сравнивай.

- Это ничуть не другое!

- Абсолютно.

- Ты только говорил, что любые мои капризы…

- Кроме этого. Это исключено.

- А если я сама хочу ещё ребёнка? Почему нет? – без гнева или упорства, как можно более миролюбиво и вкрадчиво поинтересовалась Херин. – Я же не говорю, что прямо сейчас. Пока Сандра маленькая, конечно, нет, забот хватает, но лет через… пять? – Рин пыталась прочитать эмоции по смурному выражению лица мужа и, читая их, корректировала свои предложения: - Шесть? Семь? Восемь?..

- Вот лет через восемь и поговорим.

- Мне будет почти сорок, - почти смирившись, вздохнула Херин.

- Представь, мне тоже.

- У мужчин с этим всё проще. Тебе хоть семьдесят будет… - Дэниэл поцеловал её, заставив замолчать. Когда их губы разомкнулись, она не попыталась заговорить заново.

- Когда мне будет семьдесят, Бомми и Сандре будет лет по сорок. Они будут замужние дамы – очень надеюсь, что они приведут славных ребят мне в зятья, а не ублюдков каких-нибудь – будут сплавлять мне своих детишек на выходные, а те будут стараться ускользнуть куда-нибудь, чтобы не сидеть с брюзжащим дедом-матершинником. Но что самое важное, рядом со мной будет самая прекрасная, по-прежнему молодая и единственная любимая мной женщина, и в принципе, мне будет плевать, что я там ещё смогу в свои семьдесят лет, разве только эта женщина не потребует, чтобы я исполнил супружеский долг. И этот каприз, поверь, я расшибусь, но выполню.

- Я буду семидесятилетней бабушкой, милый. Какой супружеский долг?

- Не списывай нас со счетов раньше времени. А вдруг мы проживём по сто лет? Это что ж, последние лет тридцать, по-твоему, без секса? Да я первые пятнадцать едва дотерпел.

Херин засмеялась.

- Умеешь ты уговаривать и уводить разговоры в сторону.

- В сторону от чего? Мы о другом разве говорили? – изобразил наивное недоумение Дэниэл.

- Будем считать, что нет.

- Вот я так и подумал, - прикрыв веки, победно расплылся юрист и удовлетворённо замолчал.

- Я люблю тебя, Дэниэл Бан.

- Посмотрим, что ты скажешь в семьдесят, - не открывая глаз, произнёс он, - когда я тебе осточертею.

- Ровно то же самое.

***

Первым, конечно же, в новую квартиру был впущен Бенджамин. Наши соседки, наблюдая вытаскивание коробок и ящиков с вещами, делились приметами и советами, и рекомендовали вперёд себя впустить кота. Что мы и сделали. Потом, на всякий случай, запустили собак, а затем вошли сами. Младшенького питомца, которого подобрал Хим, мы как только не собирались назвать. И День – противопоставив Тени, и Сэм – как символ Америки*. Но в итоге, в результате необъяснимых и невоспроизводимых споров, логических цепочек, шуток, ассоциаций и аналогий, назвали его Ханмун. Вообще-то, в оригинале имя звучало по-английски, Honeymoon – медовый месяц. Но для щенка это было чересчур солидно и неудобно, и всё сократилось до Ханмуна. Так называлась кореизированная форма китайского письменного языка, но это знали мы, корейцы. Для американцев, слышавших кличку собаки, разницы между «Химчан» и «Ханмун» не было, всё звучало, как «эти однотипные азиатские имена».

Все выходные, две недели подряд, мы тратили на то, чтобы расфасовать всё и расставить по местам. Поскольку предыдущую комнату мы снимали с обстановкой, то кровати у нас своей не было. Не купив пока личную, мы бросили матрас на пол и спали на нём. С утра убегали на работу, по вечерам возвращались вымотанные, и было не до продолжения уборки и приведения в порядок жилья. Так что, только выходные и оставались. Сначала это ещё больше убавило во мне оптимизма. Вместо прогулок и походов к друзьям, мы занялись домом, ездили по магазинам, выбирали недостающую мебель, Хим часами таскался по хозяйственному отделу, приобретая чистящие средства, новую швабру, набор шурупов, гвоздей, инструментов, чтобы починить сломанные на кухне жалюзи и развесить накопленные нами фотографии и картинки по стенам. Я в этом ничего не понимала, поэтому либо впустую толкалась рядом, либо отпускала одного, ожидая возвращения в прогулке с собаками.

Комнату, что была побольше, мы решили приспособить под зал-гостевую. Маленькая пусть будет спальней, чтобы мы по-прежнему жили в тесноте, да не в обиде. В просторной будущей гостиной, сбоку от телевизора, на уровне чуть выше моей головы, к стене была прибита полка. Завидев её, я подтащила к ней коробку, выуженную из-под кровати перед переездом, и стала извлекать оттуда сувениры и памятные вещички. Наконец-то, у них будет место, которого не нашлось по предыдущему адресу! Но когда Хим закончил отмывать ванную (она и без того сияла, но с его брезгливостью и щепетильностью, он перемыл, продезинфицировал и вычистил заново каждый угол) и вошёл, его моё занятие не обрадовало.

- Шилла, не расставляй эту шелуху на полку!

- Почему?

- Это пылесборники.

- Это сувениры. – Мы посмотрели друг на друга непонимающими глазами. Я уточнила: - Миленькие предметы, напоминающие о классных моментах жизни. Смотришь на них, и настроение улучшается.

- Ты понимаешь, как неудобно с ними убираться? Нужно каждый поднять, протереть или помыть, протереть под ними, поставить обратно. И так каждый раз.

- Хим, но зачем же тогда мы их покупали?

- Этот вопрос я задавал тебе каждый раз, когда ты хваталась за какую-нибудь фитюльку. Заметь, я не купил из этого ни одной.

- Ну… - Я растерялась и, взяв с полки в руки крайнего оленёнка, меньше моей ладони, повертела его перед Химом. – Заповедник Мохонка. Помнишь, мы увидели там точно такого же? Такой симпатяга! Как я могла пройти мимо?

- Ты сама будешь вычищать их каждую неделю?

Вопрос был риторическим. Убирался и так в основном Хим. Я повесила нос, вернув оленёнка на место. Взяла статуэтку башни Намсан.

- А это привезли ваши с Рин родители на Рождество, как можно оставлять подарки в коробке?

- Но это же ненужные безделушки! Выброси, если тебя тяготит коробка с ними.

- Подарки? Выбросить?! – ахнула я.

- Но если они ненужные?! – изумился Химчан, явно считая, что оглашает прописную истину.

- Это знак внимания! А… а это? – Я схватила пушистую шиншиллу, мягкую игрушку, олицетворяющую меня. – Её тоже выбросить?

- Её оставь, - сдался Хим.

- Оленёнок не хуже. – Чуть не заплакав от огорчения за оленёнка, я положила шиншиллу и взяла с полки миниатюрное, позолоченное изображение памятника танцу «Каннам-стайл». – А это я привезла тебе в память о Сеуле, когда приехала три года назад. Когда мы познакомились, я напросилась, чтобы ты подвёз меня до здания «Эйдж-Хоум», в Каннаме, а это неподалёку. И это выбросить?

- Нет, и это не выбрасывай, - забрал у меня статуэтку Хим и вернул на полку. – Но хотя бы Статую Свободы в стеклянном шаре со снежком можно выкинуть? Мы каждый день можем видеть её в полный рост, зачем она тут?

- Это первое, что я купила, когда прилетела в Нью-Йорк. Ну… из памятного, - призадумалась я. Кажется, первым была вода или мороженое. Точно не помню.

- А этот сухой гербарий?

- Это цветок из моего свадебного венка! Я специально его засушивала… - Я поймала укоризненный и придирчивый взгляд Хима. – Вот, я так и знала, что в новой квартире мы будем ссориться и ругаться! Мы только распаковываем вещи, а уже не можем найти общий язык! Это ужасно, это начало конца, всё, я так и знала!

- Шилла, перестань, - сдулся он и, дотянувшись до моего плеча, привлёк меня к себе. – Всё хорошо. Мы всегда такими были, ты немного человек-хаос, я – чистоплюй…

- Душный чистоплюй, - уточнила я.

- Да, очень душный. Не расстраивайся. – Он убрал от меня руки и поднял их. – Всё, видишь, я ухожу, ставь на полку, что хочешь. Но не перебарщивай.

- Как я узнаю, перебор уже или нет?

- Шилла, - угрожающе прищурился он.

- Ладно, ладно! – покивала я. – Буду стараться. Но ничего не обещаю.

Цветок я выбросила. Набралась храбрости. И ещё какую-то куколку в ханбоке, чёрт знает, откуда взявшуюся, может, я на какой-нибудь местной ярмарке, посвящённой американско-корейской дружбе подцепила? Или в Корейском квартале, когда мы ездили к Эмпайр-стейт-билдинг? В остальном же полка плотно забилась фигурками, талисманами, игрушками. На переднем плане выстроились три фотоснимка в одинаковых рамках: наше парное фото с Химом, фото Рин и Дэна с дочками, которое они сделали буквально месяц назад, и фото Бенджи с Тенью. Они отлично смотрелись, как с календаря. Я опустила лицо к бегающему под ногами Ханмуну.

- Эй, приятель, похоже, кое-кого в семейном альбоме не хватает.

Я поделилась этим вечером с Химом, и мы запланировали Ханмуну фотосессию. Правда, на следующий день, когда я вернулась с работы, три фотоснимка висели прибитыми к стене, освободив немного места на полке. Должна была признать, так выглядело лучше. А спустя ещё дней пять, когда приплелась пораньше, я обнаружила Хима с тазиком воды и тканевой салфеткой, молча протирающего каждый изгиб каждой вещицы, что стояла на полке. Виновато постояв на пороге комнаты, я подождала, скажет ли он что-нибудь? Муж посмотрел на меня исподлобья, промолчал, и вернулся к своему занятию. Приблизившись к нему на цыпочках, я обняла его сзади за шею и чмокнула в ухо.

- Ты знаешь, что ты идеальный мужик?

- Ещё и крутой, - добавил он.

- Это неоспоримая составляющая идеальности. – Я постояла так некоторое время, наблюдая, как ловко и умело орудуют его руки. Статуэтки выставлялись в ряд, помытые и без пыли, как сменные патроны. На какое-то мгновение я представила, что он ухаживает за своим прицельником, тщательно проверяя детали и исправность. Да, если бы Хим не был таким дотошным, он бы не стал киллером. Если бы я не была такой беспорядочной, я бы не проработала проституткой и дня. – Я плохая жена, да?

- Ты ещё маленькая жена, - спокойно сказал он.

- Разочарую, но я уже не вырасту, - посмеялась я.

- Моё счастье! За мелким учредителем бардака я ещё уберу, а что бы я делал с большим? – обернулся он, ухмыляясь. Поставив последний сувенир на место, он развернулся весь, прямо на табурете, и привлёк меня к себе. – Ну что, кнопка, пойдём где-нибудь кофе выпьем?

- Я пока ещё едва дорогу до метро нахожу! Ничего тут не знаю…

- Шилла, мы переехали на две улицы северо-восточнее. И ближе к метро.

- С моим топографическим кретинизмом – это беда! Я буду привыкать ориентироваться ещё год. – Мой взгляд нащупал окно и посмотрел как бы наружу, на улицу. – Но вид мне нравится. То, что квартира угловая – блеск! Сразу в две стороны смотреть можно.

- Вот видишь, есть и плюсы, - утвердительно заметил Хим, и через минут пятнадцать мы уже сидели в МакДональдсе возле станции, куда пришли пешком, потому что пока оттуда домой я ездила на такси. Полмили, минута езды. – Запомнила? Три перекрёстка, на четвёртом – направо, и всё время прямо.

- А если я спутаю третий и четвёртый перекрёстки? Собьюсь со счёта.

- Для этого указатели и таблички с названиями улиц и номерами. Шилла, ничего сложного. Ты поменяла Сеул на Нью-Йорк и не заблудилась, уж теперь всё куда проще.

- Названия иногда обманывают, - живо начала я, попивая латте. Перед сном крепкий кофе не хотелось. – Когда я дочитала «Цветы для Элджернона»…

- Я помню, ты сопела полночи в подушку, пытаясь не плакать.

- Ой, не напоминай! Я не об этом – но мышку я всё равно бы завела, они же хорошенькие, да? Или шиншиллу. В конце концов, пора бы, нет? Мышку, шиншиллу и хомяка. Анджелину с работы, кстати, парень зовёт Хомячком, представляешь, совпадение? Мы с ней прям грызуны подобрались.

- Ты говорила о прочитанном, - вернул меня назад Хим.

- Ах да! Там был указан адрес родителей главного героя… не помню, как его звали! А улицу запомнила – Марк-стрит. Потому что она в Бруклине. Ну, в книге было написано. Я перелопатила весь интернет и карты, в Бруклине нет Марк-стрит! Как после этого верить названиям?

- Что, совсем никакой Марк-стрит? – серьёзно, поддерживая моё возмущение, спросил Хим.

- Нет! То есть, в Саффолке есть, а в Бруклине – нет! – Замечая, что его глаза сверкают озорством, я поняла, что он надо мной потешается. – Да ну блин, Хим, ты же знаешь, я и так читать не люблю, а теперь ещё и верить книжкам нельзя? Чего ты угораешь?

- Это художественная литература, Шилла, нельзя всё в ней брать на веру. Достоверная информация в других книгах: энциклопедиях и справочниках. И то не всегда.

- Вот видишь! И как простым смертным различать, где правда, а где выдумка? Так нечестно, если в книге что-то написано, это должно где-то быть, должна быть возможность найти описанное.

- Кнопка, чего нет, то можно создать. Автор «Гарри Поттера» придумала волшебную школу, и её воссоздали. Пока в качестве музея и аттракциона, но хоть что-то, верно? Когда придумано что-то классное, можно и реализовать.

- У тебя есть желание воссоздать что-нибудь из книжек? Каких-нибудь.

Химчан задумался.

- Так сразу и не скажу. Надо покумекать.

Я снова попила латте и огляделась. Оказывается, рядом с нами сидела супружеская пара с ребёнком, не совсем маленьким – было уже поздно, за полночь, для гуляний с малышами, – примерно лет семи-восьми, видимо, они недавно приехали на метро с Манхэттена, где гуляли семьёй в выходной день. Надо же, раньше я всегда выхватывала из толпы матерей с детьми, детей самих по себе, а теперь не заметила этого под самым носом.

- Анджелина в последнее время с Элис уходит с работы, или ещё с кем-нибудь из коллектива, с кем по пути. Я спросила, почему её парень не встречает, она сказала, что уехал по работе. – Я посмотрела Химу в глаза. – Но я же знаю, какая у него работа. С ним всё будет в порядке?

- Должно быть, - пожал плечами мой Крутой мужик.

- Он далеко?

- В Китае. Где-то на границе Тибета. Но это не для передачи Анджелине.

- Разумеется. Ох, и заносит же вас…

- Видела старую книгу сказок у Бомми? – задал вопрос Хим вдруг.

- Про золотых? Которую Дэн назвал родовым раритетом? Видела, конечно. Я и сама её пару раз прочла.

- Вот какую книгу я хочу воссоздать, - сказал Химчан. Я удивлённо подняла брови.

- Сказки?

- Победа золотого воинства. Истребление преступности, свержение тирании, образованные и воспитанные люди, взаимоподдержка… Возможность для каждого быть счастливым, не притесняемым, понятым.

- Наступление золотого века?

- Дэн сказал, по семейным преданиям, в этом сборнике был последний рассказ о том, как этот век наступил. Но в плохие для золотых годы его уничтожили враги, и теперь мы не знаем, как окончательно прийти к миру во всём мире.

- Если когда-то мир во всём мире существовал, значит, однажды кто-то его уже разрушил? А поскольку в инопланетян я не очень верю, и вряд ли было внедрение извне, значит, кто-то в этом идеальном мире сам послужил причиной катастрофы?

- Ты, как всегда, смотришь глубже, чем многие, - скованно улыбнулся муж.

- Ой, да брось, - смутилась я комплимента, пришедшегося мне по сердцу.

- Я до сих пор помню, как ты интерпретировала уроки физики о притягивающих и отталкивающих предметах.

- Да? Я думала, что глупости горожу, и ты давно выбросил из головы это всё…

- Ты у меня очень мудрая, - положил он свою ладонь на мою. – Мне кажется, что корней проблем человечества намного меньше, чем думают сами люди. Зигмунд Фрейд считал, что всё идёт от подавленной сексуальности, и всем движет половой инстинкт. Однако его ученик Альфред Адлер возразил и вывел теорию, по которой основополагающим и главным для людей является власть. Стремление к превосходству и самоутверждению. Но, видишь ли, как я думаю, правы были они оба. Адлер не отрицал, что подобные стремления и желание захвата власти – признак неполноценности и невротического синдрома, а ими обладают не все люди. То-то и оно, что эти синдромы развиваются, в том числе, у тех, кто подавляет или окончательно подавил сексуальность. Есть точка невозврата, после которой личность здоровой уже не сделаешь, увы. Кто-то не нашедший личного счастья и удовлетворения переключается на глобальное – решение каких-то социальных проблем, начинает выстраивать утопические схемы и пропагандировать идти за собой, подаётся в политику, мафию, крупный бизнес, управленческие должности. Но несчастный человек других счастливыми не сделает. Кто-то такой, наверное, и развалил золотой век. Амбиции и слепота одного человека способны обрушить государства, как одна фишка домино другие.

- Но как в идеальном государстве человек не смог найти личного счастья? – полюбопытствовала я. – Тогда оно не было идеальным!

- Может, осталось несколько неистреблённых представителей неидеального мира, и они, как носители вируса, вновь запустили процесс деградации?

- Смахивает на научную фантастику, что-то вроде «Обители зла», - хихикнула я. – Ничего себе у нас разговоры перед сном! Лишь бы кошмары не приснились.

- Ладно, пошли домой. Хоть завтра и тот редкий совместный выходной, поваляться в постели подольше хочется.

Мы вышли из МакДональдса на ночную, до сих пор не безлюдную улицу. Круглосуточных магазинов поблизости почти не было, витрины были закрыты или погашены, но на тротуаре постоянно попадались прохожие, бредущие домой. Хим надел на голову чёрную бейсболку с надписью «Бруклин Нетс»**, взял мою руку в свою, другую привычно сунул в карман куртки.

- Слушай, кнопка! Знаешь, что я заметил?

- Что? – подняла я к нему лицо.

- Погляди вокруг. – Я послушно осмотрелась, боясь пропустить что-то интересное, но ничего не уловила.

- И? – опять задрала я голову, чтобы видеть Хима.

- Ничего не замечаешь?

- Нет. А что должна? Не томи! Ну что?

- Мир! – Хим достал из кармана руку и обвёл ей перспективу улицы перед нами. – А он ведь, в самом деле, идеальный!

Он остановил меня под фонарём и наклонился, спрятав наши лица под козырьком своей бейсболки.

- Как ты верно заметила, если у людей есть возможность где-то найти друг друга и обрести друг с другом счастье, это место не может быть иным.

- Значит, мы живём в золотой век? – улыбнулась я.

- В самый лучший.

И Хим поцеловал меня. И у меня не было никаких сомнений в его словах.

Примечания:

*имеется в виду выражение «дядюшка Сэм», Uncle Sam, производное от первых двух букв Соединённых Штатов – United States

**логотип бруклинской баскетбольной команды