Порабощенные сердца

Глава 9

— Римским? — хрипло повторил Гален. Шок и внезапное понимание так подействовали, что на мгновение он запнулся и только молча смотрел на нее.

Но мысли его кричали на дюжину голосов. Он давно должен был догадаться. Теперь все стало на свои места. Сила ненависти, которую она испытывала к нему и ему подобным, презрение соплеменников, все становилось понятным. Даже странное сочетание желания и отвращения в Маурике.

Хотя Рика была уверена, что ее родственник чувствует к ней только презрение, Гален видел другое. Высшей мерой мужского отвращения к женщине является безразличие, а ненависть — обратная сторона страсти. В тот день Гален еще сомневался, но теперь, когда узнал правду, он совершенно уверен: Мауриком владело замаскированное желание обладать той, которую он должен презирать.

Гален знал о страхе и недоверии кельтов к беременным женщинам, так непохожих на почитание материнства у римлян, и именно этому приписал сначала чувства Маурика. Но более всего ордовикский воин боится бесчестия и осмеяния. Ни один мужчина, тем более так кичащийся своей мужественностью, как Маурик, не смог бы смириться с тем, что объект его желания носит семя его врага и не скрывает этого. У него не было выбора — он должен ненавидеть ее и отрицать свое желание.

— Долго ты будешь стоять здесь, раскрыв рот, римлянин? Неужели тебя настолько потрясло это открытие, что ты проглотил язык?

За желчью слышалась скрытая боль.

— Мне жаль, — сказал он тихо, прервав наконец свое молчание.

Он ни в чем не виноват, но почему-то чувствовал себя в долгу у этой женщины и хотел хоть как-то облегчить ее страдания.

Голубые глаза, направленные на него, немедленно вспыхнули от гнева.

— Я не нуждаюсь в твоем сочувствии, — прошипела она. — Моя ненависть оказывает мне хорошую службу, потому что у нее глубокие и здоровые корни.

— Но какова ее цена? Ты отравлена ненавистью. И так как она направлена на всех мужчин, ты одинока. — Гален заметил боль, мелькнувшую в ее глазах. Но уже не мог остановиться. Нарыв нельзя вылечить, не вскрыв его. Рике надо было показать, какую цену она платит, и только жесткость его слов могла прорвать накопившуюся в ней ненависть. — Скажи, когда для тебя мальчик станет мужчиной? Когда Дафидд почувствует, что твоя любовь превратилась в ненависть по той простой причине, что он мужского пола?

Рика с силой ударила его по щеке. Он не шевельнулся, и она снова замахнулась.

— Римский пес!

Гален поймал ее за кисть, предотвратив второй удар. Крепко держа за одну руку, схватил вторую, легко удерживая в своей большой ладони обе ее руки. Свободной рукой Гален взял ее за плечо и толкнул к стене хижины. Плотно прижатая к стене из камыша и глины, Рика смотрела на него. В ее глазах не было теперь ни боли, ни страха — только яростная ненависть.

Не понимая зачем, он пододвинулся ближе и поднял руку, чтобы погладить ее по щеке. Гален чувствовал всем телом, как она дрожала, но все же не отвела глаз. Внезапно его тело ответило на прикосновение. Он сразу подавил вспыхнувшее желание, но эмоции не подчинились его железной воле. Ее страдание, ощущение ее тела, прижатого к его груди, мягкость ее кожи под пальцами и эта ненависть, застывшая в глазах. Он должен убрать оттуда эту ненависть…

— Тебе необходимо узнать другое… прикосновение мужчины может быть нежным, а его страсть — источником не боли, а наслаждения.

Рука двинулась к щеке, подтверждая его слова. Большим пальцем он обвел контуры ее рта. Полуоткрытые губы дрожали. Желание обладать ими жгло его изнутри, но не огнем похоти. Такое желание он не испытывал раньше никогда. Смятение и внутреннее беспокойство Галена нарастали. Почему она не вырывается? Если она будет бороться, он сможет взять себя в руки. Он отпустил ее и ждал.

Рика стояла молча, не мигая, и его беспокойство усилилось. Он может поцеловать ее, и она не будет сопротивляться? Но и не ответит на поцелуй. Его нежность и желание сделать ей приятное не будет отличаться от жестокости других и их желания обладать ею. Все будет как всегда — просто еще один мужчина.

И тут он понял. Именно этого она и хотела! Конечно, она не будет сопротивляться. В этом была ее победа.

— Я выше этого, Рика. — Он улыбнулся при виде искорки понимания, появившейся в ее глазах. — Я не из тех, кто насиловал тебя, и не из тех, кто теперь презирает. Я возьму только то, что ты отдашь добровольно. Ненависть в тебе, возможно, и имеет глубокие корни — слишком глубокие, чтобы выдернуть, но даже самые глубокие и толстые из корней все же должны иметь пищу. И я не собираюсь подкармливать твою ненависть.

Он отступил и прижал сжатый кулак к груди рядом с сердцем. Кельты верили, что человеческая душа находится в голове, поэтому она не могла понять этот жест. Он сделал его, подчиняясь своим верованиям. Именно сердце давало человеку силу, включая силу внушения. Он поклонился и произнес торжественную клятву:

— Готовься, домина. Если римский легионер дает клятву, только смерть может победить его. Я добьюсь, чтобы твоя ненависть уменьшилась и исчезла.

Он повернулся и, не давая ей возможности ответить, направился к выходу, подобрав грабли, которые, конечно же, не нуждались в починке.

Что побудило его действовать и говорить именно так? Он не относился к легкомысленным людям, действующим необдуманно, уступающим мгновению слабости, тем более плотским порывам. Человек, охваченный похотью, не ласкает и не дает обязательств. Тогда почему? Какой мотив побудил его связать себя, если он знает опасность — как внешнюю, так и внутреннюю?

Быть может, именно элемент опасности взволновал его кровь? В конце концов, он солдат. Прорваться сквозь ее защиту, ее ненависть — эта цель могла так же привлечь его, как укрепления, окружающие военный объект. Наверное, это и есть правильный ответ. Другого не может быть.

Послышались голоса фермеров, работающих на полях вместе со своими рабами и работниками. Гален отбросил свои раздумья и сосредоточился на участках слева от дороги. С первого взгляда он заметил своих людей и охранников, число которых в его отсутствие увеличилось. К четырем, бывшим с утра, прибавилось еще трое. О двоих он знал только, что они входили в отряд, доставивший римлян месяц тому назад к горной крепости. Однако третьего он узнал сразу. И то, что этот человек сейчас стоял перед Дафиддом, сжав плечо мальчика, заставило Галена сжать челюсти. Но самообладание приучило его подавлять поспешные порывы.

Не обращая внимания на негодующие крики владельца, он пересек только что засеянное поле, чтобы зайти со спины воина. Подойдя ближе, он услышал голос Дафидда, заикающийся от страха и слез.

— Она… она почувствовала себя плохо… и грабли сломались. Я сказал, что смогу сделать это и об-б-бе-щал не тратить семян зря. И я не тратил. Я был ос-с-сторожен…

Послышалось недовольное рычание.

— Ты что, к тому же и еще тронутый, парень? Думаешь, мне есть дело до семян?

— Н-н-нет, Балор. — У мальчика вырвалось рыдание.

— Безмозглый калека! — крикнул воин. Он сильно тряхнул мальчика, не обращая внимания на то, что тот вскрикнул от боли. — Где римлянин?

— Здесь.

Балор резко повернулся, увлекая за собой испуганного ребенка. Его взгляд встретился со взглядом Галена, и на губах появилась презрительная усмешка.

— Когда-нибудь я собью с тебя эту спесь, раб. — Глаза бегали, усмешка стала шире. — Может быть, сегодня — ведь той, которая защищала тебя раньше, здесь нет. — С этими словами его рука потянулась к рукоятке меча, висящего в ножнах на бедре. — Скажи, римлянин, будешь ли ты таким же смелым без защиты женской юбки?

Гален заметил, что двое воинов из отряда подошли поближе. Фермер и его жена, работающие на соседнем поле, тоже пододвинулись к краю. Гален снял грабли с плеча и медленно опустил зубьями вниз на землю, прикидывая свои возможности. Рукоятка была старой, ее древесина сухой и хрупкой. Одним точным ударом ноги он может отломить роговую часть. Если повезет, то прежде чем рукоятка сломается, сможет отразить один-два удара меча или воткнуть обломанный конец в живот этому ублюдку.

— Твоя насмешка была бы гораздо чувствительней, британец, если бы она не исходила от хвастуна, прикрывающегося ребенком.

На мгновение самодовольная усмешка искривилась. Демонстрируя свое презрение, Балор рассмеялся и оттолкнул мальчика от себя.

Гален не отрывал взгляда от его лица, он по глазам увидит, когда тот ударит.

— Я не обижал парня, — по-прежнему улыбаясь, Балор отступил. Очевидно, он не собирался начинать первым.

Гален следил за ним, не расслабляясь. Он приготовился. Балор должен вынудить Галена напасть первым, если хочет сохранить лицо и избежать наказания. Голосом более хриплым, чем ему хотелось бы, он обратился к мальчику:

— Дафидд, иди к Рике.

— Я хочу остаться с тобой.

— Иди! — Он бросил на него быстрый взгляд. — Немедленно.

Балор снова рассмеялся.

— Ты подобрал себе хорошее местечко, не так ли, римлянин? Мальчик… женщина. Хотя калека и шлюха едва ли такой уж большой трофей для могучего легионера.

Ярость вскипела в Галене. Прежде чем подумать, он сделал шаг вперед, и только потом понял свою ошибку.

Светлые глаза, смотрящие на него, торжествующе вспыхнули. Балор понял, что победил. Случайно он отыскал слабое место своего врага, брешь в неприступной броне хладнокровия. Рот под длинными усами скривился в усмешке, и Балор шагнул вперед.

— Знаешь… я тоже соблазнился, несмотря на… живот. В конце концов, что такое для нее еще один мужчина между ног, если там столько побывало?

Он омерзительно рассмеялся и, выставив бедра, сделал непристойный жест.

— Ничего, если и покричит немного, да, римлянин? А сопротивление — так даже приятнее.

Гален почувствовал, как ярость переполняет его. Найдя больное место, Балор вонзил нож и погружал его все глубже, пока рана не стала смертельной.

— А может быть, она не будет кричать… может быть., узнав вкус римского мяса, захочет попробовать другого. Скажи, римлянин, хорошо идти по дорожке, протоптанной твоими же…

Окончание фразы потерялось в треске ломающегося дерева. В ярости Гален потерял контроль над своими поступками. Теперь им руководило доведенное до инстинкта умение сражаться. Прежде чем этот насмехающийся ублюдок смог отреагировать, сломанный конец рукоятки ударил его по челюсти, разорвав щеку. Гален почувствовал, как ломается кость и увидел кровь, хлынувшую из рваной раны. Первобытный холодный восторг обуял его, когда окровавленный человек рухнул на землю.

Рика услышала крик, в ужасе зовущий ее, и выскочила из хижины. Страх перехватил дыхание. Дафидд! Сквозь стук сердца она услышала, как он снова позвал ее — пронзительный, отчаянный вопль о помощи, который заставил ее дрожащие ноги бегом преодолеть разделяющее их расстояние.

— Рика! Скорее! Ты должна пойти.

Ничего не понимая, Рика искала следы крови или повреждения, протягивая к Дафидду трясущиеся руки. Но он, отпрянув, ускользнул от объятий и дернул ее за рукав.

— Пойдем! Ты должна пойти! Скорее!

Мальчик невредим. Облегчение пришло к ней и тут же снова исчезло. Его ужас заразил ее, и она бросилась вперед.

— Что такое, Дафидд? Что? Скажи, что случилось!

— Гален, — рыдая, произнес он. — Пожалуйста, скорей!

Слова ударили ее, как кулак. Она замерла.

— Нет! — крикнул он, цепляясь за нее обеими руками. — Ты должна идти!

Рика ошеломленно покачала головой. Теперь, когда она узнала причину истерики, ее охватил еще больший страх, сковавший все тело. Рика не могла двинуться.

— Пожалуйста, Рика! — Дафидд вцепился в нее. — Ты не понимаешь! Он ударил Балора — они убьют его!

В голове стало проясняться. Снова обретя возможность что-то видеть и слышать, Гален медленно оторвал щеку от шершавой коры дерева. Хотя путы позволяли ему вертеть головой, от этого было мало пользы. Он мог нормально видеть только правым глазом. Левый опух и почти закрылся.

Сознание медленно возвращалось, и он вспомнил бесчисленные удары, которые наносили ему по очереди два воина из отряда, в то время как два охранника держали его. И все же зверское избиение не удовлетворило Балора, которого подняли на ноги, чтобы он видел экзекуцию. Вне себя от боли и ярости, Балор прижал к ране кусок ткани, пытаясь остановить кровь. Когда Гален был избит до бесчувствия, он приказал остановить избиение, но не из сострадания. Кучки любопытных фермеров и работников, привлеченные схваткой между рабом и стражниками, навели его на другую мысль. Да, тогда он удовлетворит и свою жажду крови, и стремление отомстить.

По его приказанию воины отобрали у фермера кнут с короткой рукояткой и длинным плетенным из кожи кнутовищем, который передали ему. Потом, также следуя его указаниям, Галена подтащили к гигантскому дубу, раздели до пояса и привязали к стволу.

Балор понимал, что грубая, потрескавшаяся кора при соприкосновении с обнаженной кожей поранит ее. Чтобы увеличить страдания врага, веревки завязали на кистях и затянули вокруг ствола. Именно тогда Гален потерял сознание. Веревки затянули так туго, что руки чуть не вышли из суставов. Тогда в его правом плече взорвалась боль…

Сейчас, при воспоминании об этом, мускулы лица свела судорога, и кисти напряглись в попытке освободиться. Туман в голове исчез окончательно, к Галену полностью вернулась способность четко и ясно ощущать. Очевидно, этого момента и ждал Балор.

Он вошел в поле зрения Галена. Кнут, которым он махнул, с садистским шипением прорезал воздух. Он постоял, злобно глядя на свою жертву, потом исчез из вида.

Гален повернул голову, не затем, чтобы следить за его движением, а чтобы взглянуть на толпу, собравшуюся вокруг и ожидающую зрелища с нездоровым любопытством. Он видел, как стегают кнутом людей — такое наказание было обычным в армии. Некоторые от страха теряли сознание, другие плакали и стонали после первого же удара. Были и такие, которые выдерживали первую дюжину ударов молча и издавали крики агонии только тогда, когда образовавшиеся после первых жестоких ударов рубцы лопались. Но он также знал, что гордость не позволит ему кричать, скорее он откусит себе язык. Хотя молчание будет только усиливать ярость палача.

Великий Митра! Это зрелище не для ребенка! Где Дафидд? Подчинился ли мальчик приказу покинуть поле? Его не было видно.

А где другие римляне? Если они сделают попытку вмешаться, то пострадают тоже. Друз, горячий испанец, может вмешаться первый — если уже не вмешался — просто из ненависти. А Фацил? Он, конечно, поймет, что любое действие с их стороны безрассудно и бесполезно, и все же верность может заставить его действовать. Только Сита, седой ветеран, обладает достаточным присутствием духа, чтобы принять правильное решение.

Кривая усмешка появилась на его разбитых и распухших губах. Он поморщился, но продолжал улыбаться. Случись это еще раз, он сделает то же самое. Только сначала прикажет своим людям не вмешиваться.

Внезапно беспокойство толпы возросло. Они ожидали первого удара кнута. Это ожидание само по себе было пыткой, поэтому Балор продлит его как можно дольше. Гален пристально вглядывался в увеличивающуюся толпу зевак.

Кто-то стал распихивать толпу, пробиваясь вперед, и наконец он увидел тех, кого искал: одного — красного от ярости, другого — бледного от страха, третьего — непроницаемого под густой бородой, но всех в окружении их ордовикских хозяев и охранников. Глядя на Друза, чей правый глаз, расцвеченный огромным синяком, подтверждал худшие его предположения, Гален произнес слова, которые звучали как категорический приказ:

— Ничего! Вы ничего не будете делать. Я сделал это сам и сам буду расплачиваться.

Он намеренно не сказал это по латыни. За время жизни в племени его люди уже немного начали говорить на языке кельтов. Для их безопасности было важно, чтобы его слова поняли все.

Это подействовало на толпу, раздался одобрительный гул, оценивающий его мужество. Честь и доблесть люди принимали даже у врага. Но Балора реакция толпы привела в ярость.

Он занял позицию и яростно взмахнул кнутом, ожидая, что свистящий звук удара вызовет невольное движение или короткий вздох. Раб его не одурачит, он так и сказал тогда на помосте Маурику! Но он, как и каждый в толпе, понимал, что римлянин скорее умрет, чем сломается. Возможно, ему и придется умереть, если он собирается терпеть удары кнута в упорном молчании.

Гален приготовился. Сфокусировал взгляд на далеких горах. Сжав челюсти, напрягши тело, ожидал первого удара кнута.

И он последовал… Плетеное кнутовище легло на спину, обжигая ее, словно каленым железом. Он дернулся от страшной боли, стиснул зубы, чтобы не вырвался ни один звук, и сжал кулаки.

Кнут опять щелкнул, опустился и обжег. Еще раз. И еще. В четвертый раз. В пятый. Боль расползалась по спине, она вся горела, как в огне. После шестого удара бронзовая тугая кожа лопнула.

Сперва Рика увидела только фермеров, их домочадцев и работников, столпившихся полукругом у большого дуба. Однако необычная при таком количестве народа тишина поражала. Как будто они боялись говорить или были целиком поглощены безмолвным ожиданием. Но ожиданием чего?

Ответ пришел с внезапным звуком — свистом кнута, прорезавшего воздух и заставившего толпу разом вздрогнуть. Ошибиться в происхождении звука было невозможно, и у Рики перехватило дыхание. Она с ужасом поняла, чего они с таким трепетом ожидают.

Дафидд тоже понял и в отчаянье сжал ее руку. Расширенные от страха и полные слез, его глаза умоляли сделать что-нибудь.

— Стой здесь, — приказала она, освободив руку. Рика не могла позволить ему увидеть то, что находилось за кольцом зрителей. — Ты слышишь меня? Ты не должен подходить ближе. Обещай мне, Дафидд!

Снова раздался резкий щелчок кнута.

Мальчик кивнул, по его щекам текли слезы.

— Балор вынудил его ударить. Останови их. Пожалуйста, Рика, останови их!

Как она сможет это сделать? Но страх, сковывающий движения, теперь, при виде слез ребенка, исчез.

— Только стой здесь! — скомандовала она, отходя.

Рика стала протискиваться сквозь толпу зрителей, когда раздался еще один щелчок. Она вздрогнула, как будто кнут ударил по ней, и рванулась вперед, не обращая внимания на шепот в толпе.

Зеваки были прикованы к зрелищу, но ее узнали и стали тянуть шеи, чтобы хоть мельком увидеть женщину, за несуществующую честь которой вступился этот римлянин. Перед Рикой образовался узкий проход. От открывшегося ей зрелища она чуть не упала. Теперь Рика видела только его. Обнаженный до пояса, с руками, привязанными к стволу гигантского дуба, он все же стоял вызывающе прямо, хотя его спина была красной и вспухшей, исполосованной рубцами и ужасными ранами, из которых текла кровь. На его торсе, напрягшемся, чтобы молча выносить боль, вырисовывался каждый мускул.

Кнут ударил снова. Тело римлянина дернулось, голова откинулась назад. Новый багровый рубец появился на спине. Рика почувствовала в животе болезненный толчок. Гален по-прежнему не издал ни звука.

Человек с кнутом, напротив, изрыгал яростные проклятия. Холодея от ужаса, она увидела изуродованное лицо Балора. Внутри нее будто раздался безмолвный крик, и Рика бросилась вперед. Но тут ее остановила невидимая рука и незнакомый голос:

— Ты не сможешь помочь ему. Только сама подвергнешься риску.

Рика взглянула на схватившую ее руку. Она вся, кроме пальцев, была покрыта густыми черными волосами. Рика подняла глаза, моргая от слез, и узнала это бородатое лицо.

Кнут ударил еще раз. Человек, как и она сама, вздрогнул. Рика заметила скрытую ярость в его глазах и посмотрела с удивлением. Почему он не дает вмешаться? Сердито отдернув руку, услышала детский плач. Дафидд пробирался к ней сквозь толпу.

Она притянула мальчика к себе, стараясь, чтобы он не увидел дерево. Его маленькое, трясущееся тельце прижалось к ней. Плач и мольбы разрывали ей сердце.

— Пожалуйста, Рика. Пусть он перестанет! Останови его! — Мальчик в ярости потряс кулаками и, оттолкнув ее, вырвался.

Фракиец тут же поймал его, вернул обратно в ее объятия и снова схватил Рику за руку.

— Забирай мальчика и уходи. Или ты сделаешь хуже всем.

— Нет! — выкрикнула она, пытаясь вырваться и удержать Дафидда. Но толпа уже опять плотно окружила их. В бессильной ярости она взглянула в глаза человека, который должен был бы помочь, а не мешать ей. — Если мы не прекратим это, то кто это сделает?

— Он. — С внезапным удивлением в голосе фракиец показал: — Смотри.

Рика посмотрела в направлении его протянутой руки, туда, где человек в белом плаще без труда прокладывал себе дорогу в толпе. Его сопровождал испуганный шепот, и многие из тех, которых он миновал, расступались перед ним в благоговейном страхе. Казалось, друид появился ниоткуда.

Не медля он подошел к Балору. Молча и требовательно протянул руку к кнуту.

— Хватит, Балор. Если он и пострадал за свое высокомерие, пощади его теперь за храбрость.

Рика с облегчением оперлась на руку мощного фракийца. Воля Мирддина была законом. Балору оставалось только подчиниться. В ярости отвернувшись, окровавленный воин рванулся в толпу, которая расступилась, освобождая ему путь.

Держа кнут в руке, Мирддин поднял руки к небу и обернулся к наблюдавшей за ним толпе.

— Вы видите раба, справедливо наказанного за то, что он ударил своего охранника. После этой порки он будет знать свое место, и пусть его вид будет предупреждением для других. Он остается связанным до заката солнца. Никто не прикоснется к нему. Теперь очередь богов наказать его по их воле — может быть, это будут мухи, которые облепят его открытые раны, или солнце, которое иссушит его горло. Возвращайтесь на свои поля. Я приказываю.

Толпа рассеялась, но Рика с Дафиддом остались. Она не знала почему, но решила, что друид, приказывая, не имел ее в виду. Рика чувствовала, он хочет, чтобы она осталась. Она так и сделала, нервно теребя волосы Дафидда и крепко держа его, не давая ни взглянуть на римлянина, ни подойти к нему.

Наконец Мирддин подошел к ней. Нагнувшись, он заглянул в глаза мальчику и успокаивающе потрепал его по плечу.

— Я хочу, чтобы ты сходил в священную дубовую рощу и поискал растение, никогда не желтеющее, — омелу, листья которой облегчат страдания твоего друга. Скоро я приду к тебе.

Дафидд понимающе кивнул. Мирддин выпрямился, следя взглядом за мальчиком, затем повернулся к ней.

Рика почувствовала, как забилось ее сердце, и опустила глаза под его всезнающим и всевидящим взором.

— Взгляни на меня, — приказал он твердо, но не зло. — Если ты и теперь будешь стыдиться, тогда твой римлянин пострадал напрасно.

Рика в удивлении взглянула на него:

— Я не понимаю.

Он улыбнулся.

— Ты знаешь, почему он ударил Балора? — Не давая ей ответить, он сказал: — Он был спровоцирован, спровоцирован Балором, который оскорбил тебя, предположив, что римлянин служит тебе не только как раб.

Это обвинение — неожиданное и шокирующее, вызвало у нее возглас ярости и недоверия.

— Это ложь!

— Правдивость или лживость этого заявления не имеет никакого значения. Важно то, что римлянин защищал тебя. И ты должна понимать, что мужчина не будет подвергаться подобным мукам просто так.

От его взгляда и слов у нее закружилась голова. Но Мирддин не дал ей возможности ни оспорить, ни отвергнуть его предположение.

Он ласково положил руку ей на плечо:

— Иди к нему. Пусть он посмотрит на тебя. После того, что он вынес, он имеет право увидеть сострадание, которое сейчас видно в твоих глазах.

Рика смотрела, как он уходит, потом с трудом подошла к дереву и встала там, где Гален мог увидеть ее, если бы открыл глаза. Но они оставались закрытыми — может быть, в спасительном обмороке? Она смотрела на его лицо, бледное даже под бронзовой кожей, на спину со следами мести Балора.

— Зачем? — прошептала она. — Что ты защищал? Мой позор обесчестил меня. Я не стою этого. — Вздохнув, она повернулась. — Ты действительно глуп, римлянин.

— Гален.

— Что? — Она резко обернулась, но он был недвижим. Глаза все еще были закрыты. Сказал ли он что-нибудь?

— Меня зовут… — Глаза медленно открылись. — Скажи его.

— Гален.

Она выразила свое уважение так тихо, что, казалось, он не услышал.

Но Гален слышал. Он чуть заметно кивнул, и глаза снова закрылись.

Некоторое время она смотрела на него. Потом, решив, что на этот раз он действительно потерял сознание, она снова отвернулась. Но не успев сделать и шага, снова услышала его голос:

— Ты не права. Ты стоишь этого.