Порабощенные сердца

Глава 22

Солнце, похожее на огненный шар, поднялось из-за темных холмов. Его лучи слепящими бликами отражались в полированных доспехах и оружии построившейся когорты.

Гален зажмурился. Затем краем глаза заметил движение, тень на земле от чего-то над его головой. Взглянув на небо, он увидел орла, который, изредка взмахивая крыльями, парил над ними, направляясь к лесу. Жрецы легиона, увидев его, несомненно обрадовались бы этому счастливому предзнаменованию.

Криво усмехнувшись про себя, Гален перенес свое внимание с небес на грешную землю.

На нейтральной территории перед лагерем римлян возвышался церемониальный шатер. На шестах развевались золотые и малиновые вымпелы. Под навесом в кресле спокойно сидел британский наместник. Его окружали трое старших офицеров, блистая отделанными бронзой парадными доспехами и алыми плащами, обшитыми золотом.

Накануне Гален вежливо отклонил приглашение Агриколы присоединиться к этим офицерам из двадцатого легиона, расквартированного в Британии, потому что его место было не там. Его легион остался в Дэве. Кроме того, он предпочитал стоять среди солдат, где он вызывал гораздо меньшее подозрение у ордовиков. Он не видел необходимости растравлять рану, подчеркивая, что сыграл свою роль в происходящем. Он также предпочитал находиться в позиции постороннего, независимого наблюдателя и поэтому выбрал точку левее и немного позади передних шеренг.

Хотя он верил в то, что Церрикс не нарушит перемирия, его преследовало постоянное и все растущее тревожное ощущение опасности. Человек на опыте учится доверять некоторым чувствам. Инстинктивное предчувствие неминуемой беды было одним из них, другим — почти физическое ощущение того, что все не так. Но он не мог понять, была ли какая-то материальная, внешняя причина для беспокойства, или оно коренилось внутри него. Но эмоции эмоциями, а он оставался солдатом, и все еще мог заметить недостатки оборонительной позиции.

Расположенные как сейчас, по одной центурии с каждой стороны шатра и остальными четырьмя, плотно стоящими за ними, они, хотя и прикрытые с тыла собственным лагерем, все же были не защищены. Более того, при подобном парадном строе каждое подразделение, стоящее плотным квадратом по восемьдесят человек в каждом, представляло собой превосходную мишень для стрел и дротиков. Почти невозможно метнуть оружие в плотную массу и не попасть в человека. Один-единственный тщательно нацеленный залп достаточно большой группы людей мог сразу вывести из строя треть сил Агриколы.

Гален медленно взглянул на ряды солдат, стоящих слева от него. Каждый стоял как вкопанный, с мечами и кинжалами в ножнах, держа дротики и щиты наготове. По крайней мере, это боевой легион, подумал он, снова прикидывая возможности.

Его движения не ускользнули от внимания человека, стоящего рядом с ним. Сита понимающе скосил на него глаза, ветерану тоже не нравилась вся эта позолота и пурпур. Но такой ритуал был важен для обеих сторон, и побежденной и победившей.

Гален не видел рыжего фракийца до самой команды на построение. Ему хотелось бы с ним поговорить. Собственно, он поговорил бы и с другими освобожденными, с Фацилом и юным Гаем, которые стояли в строю, и даже с молчаливым Валерием, находившимся сейчас на попечении врача. Его, вероятно, должны были уволить из армии. При виде обезглавленного товарища внутри юноши что-то сломалось, и эту болезнь не могли вылечить никакие лекарства.

Гален выругал себя за небрежность. Он должен был настоять на встрече со своими людьми либо до, либо после встречи с Церриксом и старейшинами. Слухи иногда основываются на фактах, и они всегда распространяются быстрее. Не исключено, что римляне получили от ордовиков какие-то сведения, но приняли их за досужие сплетни.

Прошло уже четыре дня с момента исчезновения Маурика. Разведчики Церрикса не обнаружили никаких следов его отряда. Гален и воины, сопровождающие его к Агриколе, тоже не заметили присутствия изменников. И все же Гален знал, что этот человек не откажется от своих претензий на власть. Он с сотней присоединившихся к нему бунтовщиков просто поджидал удобного момента. И без сомнения, этот день — день подписания договора между Римом и последним племенем западной Британии — может показаться ему самым подходящим.

Еще более обеспокоенный, Гален перенес внимание на крепость. По сланцевой тропинке спускалась группа — около пятидесяти воинов во главе со старейшинами и друидом в белом одеянии.

Гален посмотрел вокруг. Хотя вид британцев с намазанными клеем волосами внешне не произвел впечатления на дисциплинированных солдат, все же напряжение, вызванное приближением ордовиков, было заметно на каждом лице. Пальцы на древках копий сжались сильнее, а щиты поднялись немного выше. Однако, к чести центурионов, командующих ими, люди не шевельнулись — даже тогда, когда воины заняли позицию лицом к шатру и прямо напротив передних рядов. Вооруженных людей разделяло не более пятидесяти ярдов. Такая близость давала римлянам, с их тактикой рукопашной схватки, преимущество. Однако Гален сомневался, что нервничающие легионеры понимали и оценивали этот факт.

Краем глаза он старался особенно следить за передней линией центурии, поглядывая время от времени в сторону ордовиков. Держа руки на рукоятках мечей, висевших на поясах, они стояли нестройными рядами позади старейшин и друида, бросая взгляды на римлян. Римляне отвечали им молчаливо-недоверчивыми взглядами.

Наконец в открытых воротах крепости появился Церрикс, один, на лошади, покрытой богато разукрашенной попоной. Крепкий жеребец медленно и осторожно спускался по крутой сланцевой дорожке. Солнце сверкало на золотых браслетах и торке короля.

Когда он подъехал ближе, Гален увидел, что его широкая мантия была расцвечена синими и зелеными квадратами, символизирующими небо и землю, а туника была черная и отделана золотом, что символизировало ночь и солнце. За поясом у него была хвойная ветка. К узде лошади прикреплены такие же ветки.

Спустившись по тропе, он подъехал к шатру и перед тем, как остановиться, совершил вокруг ритуальный круг. Через некоторое время из шатра появилась одинокая фигура. Церрикс спешился, бросил оружие на землю, молча опустился на колени у ног своего покорителя.

Гален почувствовал, как сжались его челюсти. Он понимал, чего стоил этот бессловный акт Церриксу.

Агрикола помог подняться сдающемуся противнику.

— Я знал тебя в качестве достойного противника, Церрикс, Верховный король воинов Молота. В будущем я буду приветствовать тебя, как друга. — Он протянул руку, Церрикс схватил ее повыше запястья и повысил голос, чтобы его слова были слышны всем. На кельтском языке он торжественно провозгласил:

— Пусть черное облако войны не закрывает больше наши небеса. И пусть с этого дня встанет над Британией славное солнце мира. — Потом он повторил это заявление на латыни.

На латыни и на кельтском были зачитаны вслух условия мира. По жесту Агриколы Мирддин вышел вперед, чтобы провести официальную церемонию. Кинжалом, который он вытащил из-за пояса, жрец осторожно уколол четвертый палец левой руки у обоих мужчин. Затем выдавил немного крови каждого в чашу и смешал с вином. Чтобы закрепить соглашение, Агрикола и Церрикс должны были выпить эту чашу. Такой ритуал предполагал большее, чем просто подтверждение и узаконивание мирного договора. Когда каждый из мужчин выпьет кровь другого, в жилах обоих правителей будет течь одна кровь. Таким образом они породнятся друг с другом, и между управляемыми ими народами установится нерушимый мир.

Когда смесь была готова, Мирддин, держа чашу обеими руками, повел ею из стороны в сторону, вперед и назад, на все четыре стороны света. Затем протянул сосуд Церриксу. Поскольку сдавался именно он, его глоток будет самым горьким.

Церрикс поднес чашу к губам, без колебаний отпил и передал победителю. Агрикола осушил ее.

Когда римский наместник опустил чашу, в тишине раздался резкий звук. Он казался частью задуманной церемонии, хотя Гален и сотня других людей узнали его — это звучал кельтский боевой рог.

Все мысли и воспоминания Галена об этих прошедших месяцах мгновенно улетучились, теперь он был только солдатом. Все шесть центурионов второй когорты немедленно нашли взглядом своего командира, ожидая его приказаний.

Агрикола выкрикнул команду, и его армия немедленно перешла к действиям под аккомпанемент боевых труб. Людям, которые только что внимательно следили за церемонией заключения почетного мира, была дана команда занять боевые позиции. Шатер немедленно был окружен четырьмя кольцами солдат. Жизнь Агриколы должна быть сохранена любой ценой. Остальные выстроились в боевой порядок между шатром и лесом, спиной к крепости.

Воины Церрикса были застигнуты врасплох еще больше римлян и, прежде чем смогли отреагировать, увидели себя окруженными, закрытыми щитами солдат, нацеливших на них копья. Их король и жрец, находившиеся внутри защитного круга вместе с Агриколой, были схвачены, Агрикола с гневно горящими глазами приказал задержать их.

Церрикс яростно вырвался из схвативших его рук.

— Это Маурик! — прокричал он, пытаясь перекрыть шум голосов почти пятисот человек, готовившихся к битве. — Отдайте мне оружие и освободите моих воинов. Это наша битва! Дайте нам самим сразиться с предателями!

Гален, стоя в ста футах, услышал его крик. Он также почувствовал, что Церрикс тут ни при чем, и направился к Агриколе, чтобы отстоять своего друга.

Рог прозвучал еще раз, и воины-изменники хлынули из леса, подобно морской волне, набегающей на берег. Пурпур и позолота торжественной церемонии должны были окраситься в алый цвет крови. По своему обыкновению ордовики выстроились в линию, приводя себя в боевое состояние с помощью стука о щиты и громких возгласов.

Пробиваясь через изготовившиеся к битве ряды, чтобы найти Агриколу, Гален прикинул численность противника — по крайней мере триста человек. Потрясая светлыми гривами, они насмехались над своими противниками — как над римлянами, так и над своими соплеменниками — и вызывали их заполучить их головы, если те смогут.

При виде своих мятежных соплеменников последователи Церрикса пришли в неистовство. Скоро попытки римлян помещать им прорваться должны были стать тщетными и начаться бойня.

Увидев их ярость и, видимо, поняв настоящую цель, на которую она была направлена, Агрикола выкрикнул легионерам приказ не мешать. Как только солдаты подчинились, ордовики ринулись вперед, готовясь напасть на своих собратьев. Послышались новые боевые выкрики и стуки оружия о щиты. Потом Агрикола приказал отпустить Церрикса. Предводитель британцев немедленно выхватил свой меч и, размахивая им над головой, побежал, чтобы взять под команду своих воинов.

Тогда Гален остановил свой путь к Агриколе. Он услышал, как тот выкрикнул приказ центурионам, командующим передней линией, отвести людей и перегруппироваться, давая возможность ордовикам под командой Церрикса принять на себя удар.

Паники никакой не было. На лицах римлян Гален видел только выражение непреклонной решительности. Рядом с собой он услышал, как знакомый голос затянул гортанный боевой клич фракийцев. Гигант, вновь попавший в свою стихию, улыбнулся Галену, укрылся щитом и поднял копье.

И тут началось — на зов боевого рога мятежников ответили римские трубы, высокими нотами призывающие к атаке.

В своей хижине Рика слышала эту зловещую какофонию: густой рев племенного рога, за которым почти сразу последовали пронзительные звуки труб римлян. Снова она слышала эти ужасающие звуки. Внезапно воспоминания, которые давно затихли, смягченные временем и любовью, пробудились, подобно свирепому зверю.

— Нет! — Ее крик заполнил маленькую хижину, но она была в ней одна, и некому было его услышать. — Нет, пожалуйста, не надо!

Рика сгорбилась и зарыдала, закрыв глаза и зажав уши ладонями.

— Не Галена. Пожалуйста, не его. — Но избавиться от ужасных внутренних видений было невозможно.

Охваченная ужасом, она выбежала из хижины. То, что двигало ею, было сильнее ее и не поддавалось контролю.

Рика бежала по тропинке к опушке леса на звук трубы, который, как она знала, звал на бой.

Битва сразу сконцентрировалась на узком пространстве. Возгласы сражающихся и звон мечей, смешавшиеся со звуками рогов и труб, заглушали стоны упавших и крики умирающих. Начищенные доспехи римлян были теперь покрыты пылью, потом и кровью. Запах крови стоял повсюду.

Более трех четвертей воинов Маурика прорвалось сквозь линию Церрикса. Половина из них пробила защитную стену римских щитов. Около сотни оставшихся мятежников продолжали отчаянную борьбу против втрое превосходящих их по численности сил противника.

Их не заботило то, что они проиграли и умрут. Смерти они не боялись, а были рады ей. Для кельтского воина не может быть более почетной смерти, чем геройская гибель в бою. И с каждой вражеской головой, которую он сможет снести, прежде чем погибнет сам, возрастает его слава и повышается его статус в мире ином, где души убитых будут служить ему.

Гален знал, что самым большим призом являлась голова одного из двоих, совершивших обряд кровосмешения. Люди Маурика не смогут добраться до Агриколы. Их число уже уменьшилось в десять раз, а защитное кольцо вокруг шатра осталось ненарушенным. Когда падал один человек, его место занимал другой из задних рядов. Такая же тактика применялась для замены усталых людей из передней линии свежими силами. Да, Агрикола был в безопасности. А Церрикс?

Зелено-голубой плащ наверняка был скинут, чтобы не мешать движениям, так что Гален искал глазами черную тунику, отделанную золотом. Не желая даже думать об этом, он отказывался искать ее среди мертвых.

Ярдах в сорока слева от себя он вдруг увидел Церрикса, столкнувшегося в схватке с человеком-сатиром, которого Гален мгновенно узнал, и начал быстро продвигаться к ним. Внезапно метрах в трех перед ним появилось препятствие. Мелькнуло лицо, обезображенное шрамом.

Балор взмахнул мечом и, пытаясь нанести смертельный удар, рассек воздух между ними. За его спиной Гален увидел, как Церрикс споткнулся и упал на землю, отразив поднятым щитом режущий удар меча Маурика.

— Иди! Об этом позабочусь я.

Рев Ситы прозвучал для Галена, как прекраснейшая музыка. Похожий на гигантского неуклюжего медведя, фракиец вышел перед ним, встречая Балора, и Гален предоставил ему эту возможность.

Когда Руфус взглянул на врага, вся его массивная фигура напряглась в предвкушении поединка. Со времени избиения Галена он мечтал о мести. Хотя он и не предполагал, что именно ему предстоит отомстить, теперь был в восторге от такой возможности и жестом пригласил воина подойти поближе, издевательски усмехаясь.

— Давай, ты, урод. Когда я разделаюсь с тобой, этот шрам на лице будет казаться лишь безобидной царапиной.

Британец с яростным ревом бросился на него. Сита был примерно одного роста со своим светловолосым противником, а преимущество в возрасте компенсировалось размерами и силой гиганта. Сита остановил удар длинного меча своим щитом. Затем, сделав короткий шаг вперед, он вонзил короткий меч косо под ребра, пока его острие не достигло сердца.

Все получилось даже чересчур просто. Отпихнув безжизненное тело, Руфус заметил, что британец умер с выражением полного недоумения на изуродованном лице.

Сначала Рика ничего не могла разглядеть в куче людей и облаке пыли. Только блеск солнца на доспехах позволял ей отличать римлян от одетых в туники ордовиков. Она была слишком далеко, чтобы видеть лица.

Спотыкаясь, она вышла на опушку леса и, дрожа от ужаса, оперлась на шершавый ствол дуба, боясь поверить в то, что увидела перед собой. Земля была покрыта телами мертвых и умирающих людей. Она закрыла глаза. Если бы она могла так же закрыть уши.

Шум стоял страшный. Сталь звенела о сталь, и звон смешивался с криками агонии и возгласами триумфа, в которых не было ничего человеческого. Скорее они напоминали рев и вой диких животных.

Почему-то слышать этот шум и не видеть его источника было еще страшней, а хуже всего было непонимание происходящего. Рика открыла глаза и, как зачарованная, смотрела. Казалось, она раздваивается. Часть ее находилась внутри тела, наблюдая за этим ужасом. Как в ту страшную ночь, она смотрела, ничего не чувствуя… И все же другая часть могла думать и рассуждать. Битва, за которой она наблюдала, протекала совершенно непонятным ей образом. Были видны ее соплеменники, сражающиеся против римлян, но также и сражающиеся вместе с ними, и даже ордовики, сражающиеся со своими.

Она поискала глазами Галена в гуще битвы, ориентируясь на заметный красный гребень. Ей необходимо было отыскать его, обнаружить среди сотен людей с мечами в руках, сражающихся за свою жизнь. Ей необходимо было знать, жив ли он. А если умер, то ей тоже надо знать.

И вдруг она почувствовала, как по телу прокатились то горячие, то холодные волны страха. Она отыскала его, занятого схваткой с высоким воином. Несмотря на расстояние, он был ей знаком. Это был Маурик.

Когда Гален добрался до Маурика, тот прекратил нападение на Церрикса. Поскольку его противник, мешающий ему быть королем, потерял сознание после жестокого удара в висок, можно было не спешить отрезать ему голову. Вместо этого воин с налитыми кровью глазами обернулся, чтобы встретить гораздо более ненавистного врага.

— Иди сюда, римлянин, — с издевкой сказал он, бешено сверкая глазами. Сокращая дистанцию, он несколько раз взмахнул мечом. — Подходи, и через несколько минут я закончу то, что не успел несколько месяцев назад.

При первых движениях Маурика Гален заметил разницу между его теперешней манерой вести бой и той, которой он придерживался в последний раз. Он не спешил и был крайне осторожен.

Снова и снова Маурик кружил вокруг противника, проверяя сильные и слабые стороны его защиты, совершенно не пытаясь взять на себя роль нападающего. Гален парировал каждый выпад, также ища слабое место. На губах его застыла усмешка. Может быть, горячего противника удастся подтолкнуть к неосторожному поступку.

— Как видно, ты умеешь учиться на своих ошибках, британец. Я польщен тем, что смог научить тебя кое-чему.

Глаза Маурика сузились в щелки.

— Ты ничему не можешь научить меня, римлянин. Это я буду учить тебя!

С ревом он ударил щитом о щит противника и, взмахнув длинным мечом, рубанул наискось вниз, от его края.

Удар был опасен, но Гален, подняв меч, остановил его. Его правая рука от плеча вдруг онемела. Пальцы инстинктивно сжались, удерживая меч в руке, однако он ничего не чувствовал ею, она безжизненно повисла вдоль тела.

Будто обжегшись, Маурик отпрянул и шагнул назад.

— На этот раз не выйдет, — злобно прошептал он. — Больше я не попадусь на твою трусливую уловку, как и на все прочие. — На его губах появилась дьявольская усмешка. — Знай, римлянин. Когда я преподам тебе этот урок, я займусь твоей женщиной. И прежде чем послать ее на встречу с тобой в мир иной, закончу то, что недоделал.

Одна мысль о том, что негодяй прикоснется к ней, заставила Галена затрястись от ярости. Но он отогнал нахлынувшую ненависть и боль, горевшую в плече, стараясь взять себя в руки. За эти драгоценные мгновения передышки к руке вернулась способность ощущать.

Тогда Гален выбрал тактику отчаяния. Бросив меч и перекинув щит в ослабевшую правую руку, он выхватил левой кинжал из ножен и бросился вперед. Сделав ложный выпад щитом, он припал к земле. Это движение застало Маурика врасплох. Гален нашел слабое место.

Знакомое ускорение пульса — он хорошо знал этот красный туман, который, казалось, окутал все вокруг. Это была жажда крови. Но на этот раз он убивает не ради Рима, а ради себя самого. И его кинжал воткнулся в солнечное сплетение Маурика. Направив острие вверх, он опустил левую руку вниз, распоров живот ублюдка сверху донизу. Потом отступил назад, дав Маурику упасть на колени. Тот, замерев, смотрел, как его внутренности шевелящейся массой вывалились на землю.

Гален отбросил щит, воткнул кинжал в ножны, потом подобрал меч и запустил руку в отвердевшие от клея волосы. Он отделил голову от тела, выполняя клятву, которую дал после смерти юноши, имени которого не мог уже вспомнить, но лицо которого не забудет никогда. Может быть, теперь, когда убийцу настигло мщение, его дух успокоится.

Звук голоса Ситы, прорвавшийся сквозь кровавую пелену перед глазами Галена, заставил его вновь вернуться к реальности. Фракиец, став на колени возле Церрикса, рассматривал рану на его голове. Гален поднял щит, готовясь пробиваться к Сите, чтобы вместе с ним помочь раненому королю. И вдруг остановился. Шум битвы затихал. Борьба продолжалась только по периметру поля, где немногие оставшиеся в живых бунтовщики, преследуемые римскими солдатами, пытались спасти свою жизнь, убегая в лес. Но спасшихся не должно было быть, не будет пленных, не будет пощады никому. Агрикола не даст убежать ни одному мятежнику, чтобы не оставлять зародышей бунта. Гален понимал, что все должно быть закончено раз и навсегда.

Внезапно его затрясло, но не от физической усталости, а от психологического расслабления. Он почувствовал себя опустошенным и махнул Сите, чтобы тот доставил ордовикского короля в шатер, где хирург разбил свой полевой госпиталь.

Вложив меч в ножны, он устало стащил с головы шлем. От пота, хлынувшего в глаза, их защипало и выступили слезы. Он вытер слезы тыльной стороной ладони, затем отер пот со лба и оглядел поле, заполненное мертвыми и умирающими.

Все было кончено. О раненых позаботились. Всюду было разбросано оружие вперемежку с трупами и отрубленными конечностями. Земля была красной от крови, которая ручейками сочилась по трещинам пересохшей земли. И все же сегодня боги были милосердны. Агрикола потерял очень мало людей, не больше, чем одного из восьми. Гален бывал в битвах, где один из восьми оставался в живых.

Он отвернулся. Полжизни он был свидетелем подобных боев и всегда безропотно принимал свою судьбу. Но сегодня не ощущал привычного чувства выполненного долга, не испытывал ни удовлетворения, ни гордости от этого непрерывного убийства, потому что не видел ему конца. Неужели он действительно обречен на вечную войну и на ее непременный атрибут — смерть?

До него донесся женский крик. Он повернулся и увидел, как Рика, спотыкаясь, бежит к нему. Ее распущенные волосы шлейфом развевались за спиной, а она бежала, бежала прямо к нему.

Рика не останавливалась, пока не попала к нему в объятия. И тогда прорвалось наружу все, что накопилось за это время. Она рыдала от ужаса, который охватил ее при мысли, что его могли убить, и от радости, что он остался в живых. Сердце ее разрывалось. Как она перенесет еще одну разлуку и как будет жить, зная, что никогда больше не увидит его?

Гален мог только крепко держать ее. Он решил жить без нее. Но сейчас, стоя посреди этого поля смерти, понял, что в ней вся его жизнь. Без нее от него останется одна оболочка, не более живая, чем лежащие вокруг тела.

Он не знал, как долго они стояли так — она в его объятиях, его щека у нее на голове, а невидящий взгляд устремлен на поле битвы. Только услышав позади себя шаги, он отпустил ее.

— Центурион.

Гален повернулся и увидел своего командира. Сегодня Агрикола выиграл мир в Британии, и за него пришлось сражаться и римскими копьями и кельтскими мечами. Не осталось никого, кто мог бы вновь собраться под знамена восстания. Но на его лице не было написано ничего.

Взгляд Агриколы скользнул по Рике.

— Женщине тут не место, центурион, — спокойно сказал он на латыни.

— Да, господин.

На лице командира появилась его кривая полуусмешка.

— Но я не думаю, что ты отошлешь ее, если не получишь приказа.

Гален выдержал взгляд.

— Нет, господин.

— Хорошо. Я подозревал, что кончится именно так, и почему бы не разобраться с этим делом именно сейчас. — Агрикола медленно развязал ремешки шлема и снял его. Его тон и взгляд были отцовскими. — Во время совета я наблюдал за тобой. Ты хорошо скрывал это, но все же недостаточно хорошо. Хотя твоя верность Риму осталась непоколебимой, центурион, в твоей груди перестало биться сердце солдата. Там теперь бьется сердце мужчины, который узнал жалость и любовь.

Гален протестующе вскинул голову. Хотя он сознавал справедливость слов Агриколы, гордость побуждала его ответить, как-то опровергнуть их. Но британский наместник жестом скомандовал ему помолчать.

Агрикола помедлил и посмотрел пронзительным, оценивающим взглядом человека, которому дано судить других. Когда он опять заговорил, в его голосе звучал несомненный приказ.

— В самом начале весны я поведу легионы на север. Когда-то ты был бесценным подчиненным. Однако теперь я полагаю, что наибольшую пользу ты сможешь принести не в качестве боевого офицера. Ты служил шестнадцать лет, не так ли?

Гален кивнул, не понимая, куда клонит Агрикола. Рядом с ним беспокойно шевельнулась Рика. Она не поняла разговора, и, успокаивая ее, он положил руку на талию.

Агрикола сделал вид, что не заметил этого, и продолжил:

— Здесь будет размещен постоянный гарнизон. Исходя из увиденного сегодня, я хочу предложить тебе командовать им. Рискуя собственной жизнью, ты спас жизнь их короля. Церрикс останется твоим вечным должником. Никто, кроме тебя, не будет иметь на него такого влияния. Я был бы глупцом, если бы не попытался использовать этот факт на пользу Риму. Кроме того, давая тебе этот пост, я смогу удовлетворить просьбу маленького мальчика, — он обернулся к Рике, — и невысказанные мольбы женщины.

Он улыбнулся и снова посмотрел на Галена.

— Ну, центурион Мавриций, что скажешь ты? Достаточно ли ты заинтересован, чтобы выслушать мои условия?

Гален посмотрел на нее. Ее сияющие глаза были еще полны слез. Но, поклялся он про себя, это в последний раз. Неуверенным голосом он все же смог ответить.

— Ты знаешь ответ, наместник. Но я прошу тебя говорить по-кельтски, чтобы эта женщина, которая будет моей женой, могла понимать.

Агрикола, улыбаясь, наклонил голову в вежливом поклоне и продолжал:

— Не часто мне предоставляется возможность даровать невозможное. Однако этот пост будет тебе кое-чего стоить, центурион. Ты прослужишь оставшиеся тебе годы активной службы в качестве военного коменданта этого района. Однако после окончания этих четырех лет вместо пяти лет службы в резерве, которые положены, я прошу тебя о десяти. Предупреждаю, семейная жизнь может показаться тебе немного скучной… гражданская служба мало похожа на военную… мир вместо войны, но я всегда полагал, что судьбу человека определяют боги, а не он сам. И только слушая свое сердце, можно узнать их волю. Итак, Гален Мавриций, согласен ли ты на мои условия и принимаешь ли ты свою судьбу?

На этот раз Гален действительно не смог ответить, потому что стоящая рядом с ним женщина внезапно бросилась ему на шею, так крепко обхватив ее руками, что он не в состоянии был выговорить ни слова.

Сидя под пурпуром шатра, Церрикс мужественно переносил манипуляции лекаря Агриколы. Он предпочел бы воспользоваться искусством Мирддина, но не хотел показаться неблагодарным. Кроме того, друид был занят лечением раненых ордовиков, лежащих вместе с римлянами. Стараясь как можно меньше обращать внимания на смуглого человека, который, щебеча что-то на непонятном языке, бинтовал его голову куском материи, Церрикс наблюдал за стоящей в поле парой. Слова Агриколы, сказанные только что, заставили Рику броситься в объятия центуриона.

Церрикс обратился к подошедшему человеку.

— Говорят, наместник, что тому, кто сделает добро влюбленным, воздается удачей. Может быть, боги вознаградят тебя.

Агрикола усмехнулся.

— Ты слишком льстишь мне, король Церрикс. Однако мои мотивы не так бескорыстны. — Он кивнул головой в сторону обнимающейся пары. — Я видел такое по всей Империи… союзы, после которых дети, зачатые римскими солдатами, рождаются в провинциях. Через два поколения ненависть исчезает.

Он сел рядом с Церриксом на корточки.

— К тому же, время воинов прошло, мой друг. Сейчас время дипломатов. Собственно говоря, — он посмотрел на него неожиданно серьезно, — в твоем племени есть один мальчик… При надлежащем воспитании… да, да, несомненно… Из него может получиться прекрасный дипломат.

Его слова, подхваченные ветром, предвещали судьбу хромого мальчика.