Конец был близок, неизбежен и неотвратим. Все мужчины должны идти навстречу своей судьбе. Как и все мужчины, Дэниел Стамфилд протестовал против своей неминуемой кончины.
– О, великие боги, я еще не готов! – прокричал он, подняв кулак к небесам.
Боги, великие или те, что обладали властью поменьше, не отвечали, но его компаньонка еще больше съежилась на своей стороне постели.
Дэниел не заметил этого. Он спрыгнул с кровати, нагой как в тот день, когда родился, и бросился к туалетному столику. Там он схватил бутылку – бренди или джин, или пряный одеколон – ему было все равно, что там. Он проигнорировал расположенное рядом зеркало, точно так же, как и не обратил внимания на обеспокоенное мяуканье Мисс Уайт, когда поднес бутылку ко рту и сделал порядочный глоток. Затем еще один. Спиртное не могло ни изменить результата, ни отсрочить его. К тому же напиться до полусмерти в судный день – это не такой уж мудрый поступок, осознал Дэниел, что только еще раз напомнило ему о неизбежном.
– Покойник. Я погиб. – Он направился обратно к кровати, словно его могло спасти то, что он зароется в пуховый матрас, натянет на голову простыни и прижмет Мисс Уайт ближе к своему холодному телу. – Я слишком молод, чтобы умереть. Мне даже нет тридцати. Я думал, что у меня есть больше времени.
Разве не все люди так думают?
Однако записка все еще лежала на кровати, там, где он бросил ее, после того, как слуга принес это чертово послание. Да еще на серебряном подносе, не больше, ни меньше. Теперь Дэниел уставился на нее – дорогая почтовая бумага, плавный почерк, его имя на передней части сложенного листа, знакомая печать на обороте. Пристальный взгляд его голубых глаз не мог заставить эту записку исчезнуть – этот смертный приговор, конец беззаботных дней, это письмо от его матери.
– Они в городе, – пояснил он Мисс Уайт, – и ожидают, что я буду играть роль кавалера во время выхода в свет моей сестры. – Он с тоской посмотрел назад, на бутылку на столике, а затем на окно, выходившее в переулок, словно там лежал путь к спасению. Но Дэниел знал, что никакого спасения не было, во всяком случае – в Лондоне. – Я писал, что Сюзанна слишком молода, чтобы упражняться в реверансах при дворе. Твердил им, что они с матушкой должны приехать в город за покупками перед следующим Рождеством, чтобы сходить театр и посетить платные библиотеки. Несколько чаепитий и утренних визитов к старинным друзьям матушки, особенно к тем, у кого есть дочери одного возраста с Сюзанной. Я отвез бы их в «Амфитеатр Эстли [1]», чтобы посмотреть на трюки верховой езды. Сюзанне бы это понравилось. Мне нравилось, когда мне было столько же лет, как ей сейчас.
Дэниелу все еще нравилось посещать цирк, но сейчас он ходил туда больше для того, чтобы восхищаться наездницами, скакавшими без седла в обтягивающих трико и коротких, украшенных блестками, юбочках. Он застонал, припомнив, что теперь это будет всего лишь заветной, жалкой мечтой, потому что его семья прибыла в Лондон.
– Им хватило бы и краткого визита – у Сюзанны появился бы шанс увидеть столицу и приобрести немного городского лоска, и, возможно, завести нескольких новых подруг перед тем, как она появится на брачной ярмарке в следующем году. Неделя или две – вот о чем я говорил им. Но разве кто-то слушается меня, главу семьи? Нет, черт побери. Сейчас они здесь, и останутся на весь чертов весенний Сезон. Недели. Месяцы. Может быть, это затянется до лета. Целая вечность балов и приемов, маскарадов, представлений и поездок в оперу. Балы, – повторил он, теперь уже имея в виду кое-что другое [2].
Больше никаких холостяцких дней, игры в карты, женщин и долгого сна, когда он наконец-то доберется до дома на рассвете или еще позже. Никаких поездок на скачки, бокс или драк в тавернах. И к тому же никакой удобной одежды. Молодой человек поморщился, глядя на свободную рубашку, которую он натянул через голову, и наспех надетые мешковатые казачьи шаровары. Скоро от них придется отказаться так же, как и от оперных танцовщиц и служанок.
Дэниел ощутил, как только что повязанный пятнистый шейный платок стянул ему горло словно петлей.
– Боже, они будут ожидать, что я надену атласные бриджи до колен и стану повязывать накрахмаленные галстуки. – Он уже ощущал подступающую сыпь. И это самое меньшее, от чего он будет чесаться.
Некоторые мужчины возвращаются с войны с ранами, со шрамами или с медалями. Дэниел Стамфилд вернулся домой с сыпью. Как и все мужчины в его семье, Дэниел обладал даром – или проклятием, в зависимости от того, как это ощущать. Каким-то образом все они могли отличать правду ото лжи. Его дядя, граф Ройс, слышал диссонирующие ноты. Его кузен Рекс, наследник Ройса, видел красный цвет. Харри, другой, незаконнорожденный кузен, ощущал горечь лжи на своем языке. Дэниел? Его проклятие не было таким малозаметным или легко скрываемым. Это оказалось бы слишком легко, слишком удобно для человека, который и так уже выделялся, словно воспаленный палец, из-за своих огромных, неловких размеров. Воспаленный палец? Он был бы счастлив, происходи с ним только это. Но вместо такого недуга у Дэниела зудели пальцы на ногах, чесались уши, появлялись ярко-красные пятна на шее, лице и руках. И что хуже всего, слишком большая ложь, непрекращающаяся ложь, вопиющая ложь вызывала у него сильный зуд в причинных местах. Именно поэтому его вышвырнули из «Олмака» в первый же раз, когда он попал в этот священный зал благопристойности. Он просто почесал свой зад. Что, если Сюзанне из-за него откажут в приглашениях к этому священному алтарю, воздвигнутому обожествленными свахами?
Дьявол, да он скончается на первом же венецианском завтраке со всей этой вежливой ложью и неискренней лестью, которые изрекает бомонд. Его сестра и мать тоже скончаются – от смущения. Сезон Сюзанны будет испорчен, потерпит позорное фиаско. Ни один джентльмен не женится на ней. Милая маленькая Сьюки в семнадцать лет превратится в старую деву, и все из-за него и его чувствительной кожи. Он должен был остаться в армии, не важно, какой ценой. Возможно, у него есть время вернуться туда. Что из того, что война с Францией закончилась, и этот безумец Наполеон наконец-то побежден? Должны же где-то происходить сражения и где он каким-то способом может оказаться полезным. Где он принесет больше пользы, чем бедной Сюзанне.
Все потомки Ройсов были бесценны для правительства, хотя их служба обязательно держалась в секрете. Их бы сожгли как колдунов или чернокнижников, если бы кто-нибудь заподозрил их скрытый талант, или подвергли бы остракизму как шарлатанов. Они читают чужие мысли? Черт побери! Узнают правду? Чепуха. Так что они работали тайно, маскируя свой дар, выдавая его за мудрость, ум и необъяснимое везение.
Дядя Ройс состоял советником при судах. Харри раньше возглавлял шпионскую сеть. Рекс работал с Боу-стрит после того, как получил ранение во время войны на Полуострове – после того, как Дэниелу пришлось оставить армию. Вместе Рекс и Дэниел были внушающими страх Инквизиторами, офицерами разведки, отвечающими за допросы пленных вражеских офицеров. Одни только размеры Дэниела устрашающе действовали на узников. А безошибочные результаты допросов кузенов пугали всех остальных, включая их начальников. Так как только совсем немногие могли знать об этой фамильной черте, то военное министерство позволило распространиться слухам о том, что Инквизиторы – безнравственные скоты, подвергающие заключенных пыткам. Их одинаково презирали и враги, и друзья, несмотря на бесчисленное количество английских жизней, которое они спасли. У Дэниела не проходила сыпь.
Он вернулся домой, когда умер его отец, испытав облегчение от того, что у него есть причина покинуть службу в армии и уродливое, но важное занятие. Однако жизнь сельского сквайра, или городского денди, точно так же оказалась наполнена ложью, а вдобавок еще и скукой. Затем появилось и чувство вины за то, что он оставил Рекса одного служить стране, а это дурак дал себя подстрелить.
Дэниел поклялся приглядывать за своим кузеном и лучшим другом. Это ему не удалось. Он солгал, что было наихудшим из всего, что мог сделать родственник Ройсов. Когда Рекс превратился в угрюмого отшельника-калеку, Дэниел стал распутником, мотом, игроком, пьяницей. Он погружался в любой разврат, который предлагал Лондон, вместе с другими подонками и полусветом. Ну, так что из того, что его новые компаньоны лгали и обманывали? Их прибежища обычно были слишком темными, чтобы кто-то заметил пятна у Дэниела, а половина его соседей точно так же отчаянно чесалась – от вшей, блох или клопов. Женщинам платили за удовольствие, а Дэниел платим им скорее за то, чтобы они не притворялись, что испытывают нежные чувства или страсть. Его размеры и репутация защищали его от опасностей, таящихся в ночи, и его мощные кулаки поджидали любого, кто был достаточно глуп, чтобы напасть на него в темноте.
Затем Рекс приехал в Лондон, чтобы оказать услугу своему отцу, и оказался вовлеченным в распутывание преступлений. За все его усилия этого олуха снова чуть не убили, но ему на самом деле понравилось работать с сыщиками Боу-стрит. Рекс попытался вытащить Дэниела из игорных притонов и привлечь к своей детективной работе, но Дэниел не пожелал иметь с этим ничего общего. Черт, неужели они полагают, что подозреваемые во всем признаются, когда знают, что будут повешены или отправлены в ссылку? Нет, эти подонки громоздили одну ложь на другую, а Дэниел все больше покрывался сыпью.
Даже Харри, незаконнорожденный сын графа, пытался завербовать Дэниела в свое официально одобренное мошенничество, чтобы раскрывать шантажистов, предателей и революционеров в правительстве. Неужели там нет ни одного честного политика?
Оба кузена хотели, чтобы Дэниел продолжил их работу в Парламенте или в полицейских участках. Дядя Ройс предлагал ему должность мирового судьи, с тем, чтобы он мог использовать свой дар в суде. Ты нужен Англии, хором заявляли они ему. Ты должен работать, настаивали они, ради блага короля и страны.
Дэниел ответил всем им отказом. Его не интересовали их благородные миссии, их самоуверенные жертвы – только не тогда, когда он мог наслаждаться рыжеволосой красоткой и бутылкой вина. Он уже послужил своей стране; он внес свою лепту. Так что нет, он не станет смешиваться с толпой джентльменов, которые правят королевством, чтобы подслушать, как они лгут. Нет, он не станет заседать в суде, где адвокаты в париках увиливают от ответа, чтобы спасти своих клиентов. Нет, он не будет сидеть за каким-то обшарпанным столом и выслушивать жалких уголовников, ложно уверяющих в своей невиновности. Нет, тогда ему не нужно будет каждый день тратить на свой зад целую банку талька.
– Но нет никакого шанса отказать матери, – поведал он Мисс Уайт, его голос был полон сожаления и покорности. Дэниел мог обладать храбростью и мускулами, если не мозгами, но она была его матерью. К тому же она была леди Корой Стамфилд, урожденной Ройс, дочерью покойного графа и сестрой нынешнего лорда Ройса, вдовой одного из самых крупных землевладельцев в восточных графствах. Грозная сама по себе, она к тому же управляла Стамфилд-Мэнором и всем остальным приходом. Однако по большей части, уже несколько лет она не просила у Дэниела ничего, кроме того, чтобы он был счастлив. Она была не из тех, кто прибегает к напыщенным тирадам и встречным обвинениям, и предлагала своему сыну только неизменную любовь и верность. Дэниел знал, что матушка беспокоилась, пока он служил в армии, и стала беспокоиться еще сильнее, когда он начал предаваться удовольствиям Лондона. Она считала, что сын отдает дань увлечениям молодости, и ждала, когда он перебесится и вернется домой. Но он не возвращался, за исключением кратких визитов. Так как же Дэниел мог отказать ей в просьбе и не присоединиться к ней и Сюзанне в Ройс-Хаусе?
– Теперь она вспомнила, что я принадлежу к этой семье, когда решила, что я ей нужен.
Если бы граф приехал в Лондон, то Дэниел не стал бы главой семьи, и в его присутствии не было бы необходимости. В конце концов, матушка ведь остановилась в особняке графа в Мэйфере, а у лорда и леди Ройс было достаточно влияния в Лондоне, чтобы провести семь балов для дебютантки. Но граф и его графиня только недавно воссоединились и наслаждались жизнью в деревне. Рекс, то есть виконт Рексфорд, тоже обладал достаточным количеством самообладания и связей, чтобы помочь леди Коре и Сюзанне, но он был гордым отцом близнецов, и вскоре должен был родиться еще один ребенок. Он ни за что не оставит свою любимую Аманду и их выводок, чтобы взять на себя обязанности сопровождающего. Даже Харри в крайнем случае мог бы сойти, особенно теперь, когда его признало высшее общество. Однако бывший начальник разведки, сейчас тоже безумно и счастливо женатый, отправился в свадебное путешествие демонстрировать свою прекрасную новобрачную родственникам, изучать только что приобретенное поместье и ожидать первенца.
– Ведут себя как кролики, вот на кого они оба похожи, – проговорил Дэниел, натягивая потертые сапоги. – И черт бы их побрал за то, что их здесь нет, когда они мне нужны. Я лучше встану перед французскими пушками, чем выйду в общество без друга, который прикроет мне спину.
Мисс Уайт издала тихий сочувственный звук – или запротестовала, что ее игнорируют. Она же здесь, не так ли?
Дэниел сел рядом с ней на кровать, притягивая ее ближе к себе.
– Прости, киска. Я знаю, что ты поддержала бы меня, но это ни за что не пройдет. Ты не будешь желанным гостем в Ройс-Хаусе, ты же знаешь. Ты красавица, моя милая, но не в их возвышенном, утонченном мире. То же самое касается и меня, но у меня нет выбора. Здесь тебе будет намного лучше. – Он обвел взглядом комфортабельные комнаты над клубом «Макканз», которые достались ему от Харри. Никого не беспокоило, в какое время он уходил или приходил, в каком состоянии, и с какой компанией. Обслуживание было превосходным, еда – обильной, а общество – нетребовательным. Дэниел будет скучать по всему этому – по свободе, по духу товарищества, по легкости принятия его таким, какой он есть, без требований, чтобы он стал кем-то другим. Но его мать требовала, чтобы он поселился вместе с семьей, вероятно, чтобы быть у них на побегушках. – По тебе я буду скучать больше всего, дорогая, но ты справишься. Ты уже заправляешь на здешних кухнях, так что не останешься голодной, а Харри скоро вернется и снова возьмет тебя к себе.
Он поцеловал шелковистую головку Мисс Уайт, а затем встал и отряхнул с куртки ее белую кошачью шерсть. Самое меньшее, что он может сделать для своей любимой матушки – в первый же день предстать перед ней в аккуратном виде. Она и так скоро разочаруется в нем. Вероятно, как разочаровались в нем и все остальные члены семьи.