Порочное искушение

16

БЕЛЛА

Сердце едва не замирает в груди, когда я слышу шаги Габриэля на кухне, раньше, чем он обычно возвращается домой, и я захлопываю ноутбук. Черт, только и успеваю подумать я, едва удерживаясь от того, чтобы не выдать себя, когда он смотрит на меня с порога, желая узнать, что я делала.

Конечно, он хочет знать. Я впиваюсь зубами в губу, размышляя, можно ли как-то увильнуть от ответа. А может, мне стоит соврать и сказать, что я искала что-то для детей, что-то об образовательной передаче или что-то в этом роде. Что угодно, только не покупки для себя в рабочее время. Но у меня такое чувство, что Габриэль узнает, если я солгу. А если узнает, то будет только хуже. И мы только что пережили мою ошибку, когда я пригласила Клару без его разрешения. Между этим, моими кошмарами и всеми прошлыми травмами, которые я ему открыла, я не знаю, сколько еще у него осталось понимания для меня. Думаю, я уже перешагнула через то, с чем большинство мужчин готовы мириться.

— Белла? — Он смотрит на меня с любопытством, но с легким беспокойством. Я веду себя странно, не отвечая, я знаю это. Я делаю все еще хуже, чем есть на самом деле.

С неохотой я открываю ноутбук и поворачиваю его так, чтобы он мог видеть экран. Это сайт, специализирующийся на фотооборудовании, причем одном из самых лучших.

— Прости, что просматривала сайт во время работы, — быстро извиняюсь я. — Я знаю, что не должна. Но я ничего не делала, поэтому подумала…

— Все в порядке, — почти беззаботно говорит Габриэль, подходя и наклоняя голову, чтобы взглянуть на экран. — Похоже, это хорошее оборудование, — говорит он, и я краснею. Я могу только представить, о чем он думает, возможно, о том, как глупо с моей стороны даже думать о том, чтобы тратить такие деньги на что-то, что является всего лишь хобби.

— Да, — нерешительно говорю я. — Но я просто смотрела. Я не собиралась его покупать.

Он пристально смотрит на меня, его голос понижается. Дэнни не собирается обращать внимание на этот разговор, но у меня складывается впечатление, что он держит его в тайне от Сесилии и, возможно, Агнес.

— А твой отец переводит тебе пособие, Белла?

Мой желудок сжимается. Мы с Кларой говорили об этом моменте, о том, что я могу попытаться превратить свою работу у Габриэля во что-то другое, в возможность независимости. Но я еще не готова к этому. Я так далеко не готова. Но я также не могу лгать Габриэлю. Я чувствую, что это часть того, на чем все это держится, — идея, что я могу прийти с багажом. Возможно, я не смогу быть с ним откровенной во всем, но я не стану ему лгать.

— Нет, — тихо признаю я, подбирая свой тон к его тону. — Раньше. До того, как я переехала сюда. Но с тех пор он ничего не добавлял к моей карточке. Так что я полагаю…

— Что раз я все для тебя делаю, то он не считает нужным делать то же самое. — Тон Габриэля стал резким, и я чувствую, как вспыхивают мои щеки, когда я снова резко закрываю ноутбук.

— Мне очень жаль. Я знаю, что мой отец может быть…

— Это не твоя вина, Белла. — Слова вырываются резко, и я вздрагиваю. Габриэль, должно быть, видит это, потому что мгновенно смягчается, и его голос становится таким же. — Это не твоя вина. Это касается нас с твоим отцом. — Он делает паузу. — Ты упомянула, что любишь фотографию. Должно быть, она тебе очень нравится, если ты проводишь время, просто просматривая сайты вот так. — Он кивает на ноутбук.

Я прикусываю губу.

— Да, — признаюсь я. Я все еще не могу заставить себя сказать ему, насколько сильно, открыть ему эту часть себя. Особенно сейчас, когда он так много знает о моем прошлом, видел, как я плачу посреди ночи, когда сплю в его постели… Это кажется слишком неуместным. Слишком уязвимым. Как будто я должна держать что-то при себе. — Мне очень нравится фотографировать. Правда, в последнее время у меня не было возможности делать это часто.

Габриэль кивает, еле заметно, как будто размышляет о чем-то наедине с собой. Он встает, тянется к карману и, прежде чем я успеваю понять, что происходит, кладет на стол черную кредитную карту.

— Купи себе оборудование, — говорит он. — Все, что захочешь. Мне все равно, сколько ты потратишь. Купи все, что тебе понадобится, и все, что ты захочешь.

— Габриэль! — Я выкрикиваю его имя, прежде чем успеваю остановиться, и вижу, как он напрягается. Его позвоночник на минуту становится жестким, напряжение пульсирует в нем, его руки скручиваются в карманах, и я вижу, как напрягается его челюсть. Что-то во мне тоже сжимается, в животе все скручивается, как будто это первобытная реакция на то, что он только что сделал, что-то, чего я не понимаю до конца. Я знаю только, что он — часть этого, и я тоже.

— Я говорил тебе на днях, чтобы ты купила себе что-нибудь хорошее, — твердо говорит он, оглядываясь на меня. — Ты не сделала этого тогда, так сделай это сейчас. Что хочешь, — повторяет он.

— Не думаю, что ты понимаешь, насколько все это дорого, — слабо протестую я, и Габриэль усмехается, поворачиваясь ко мне лицом.

— У меня есть кое-какие идеи, — язвительно говорит он. — Белла, я собирался платить тебе за эту работу. — Его голос теперь очень низкий, этот разговор явно предназначался только для нас, хотя мы все еще на кухне. Если Агнес и слышит нас, то очень хорошо делает вид, что не слышит. — Но твой отец настоял на том, чтобы деньги переводились ему. Я планировал поговорить с тобой обо всем этом позже, но очевидно, что тебе нужно разобраться в ситуации. — Его челюсть снова сжимается, губы истончаются. — Я собираюсь кое-что сделать, чтобы исправить ситуацию. А пока я этим занимаюсь, ты можешь начать с того, что купишь себе любую камеру, объективы и все остальное, что захочешь. Не возвращай мне карточку, пока не разберешься с этим.

А затем он резко поворачивается на пятках и выходит из комнаты.

Я смотрю ему вслед, шокированная его щедростью. Трудно представить, что он говорит серьезно, но я знаю, что это так. Я слышала это в его голосе, видела в его позе. Габриэль из тех мужчин, которым не нужно кричать и орать, чтобы завоевать авторитет. Он может быть спокойным, сдержанно властным, и что-то в этом уверенном авторитете вызывает дрожь по позвоночнику, а кожу покалывает так, что я чувствую себя почти хорошо.

Я снова открываю ноутбук, смотрю на список камер, объективов и всего оборудования, которое может мне понадобиться. Я смотрю на кредитную карту и понимаю, что должна сделать. Я должна принять этот подарок, и сделать это без чувства вины.

Не надо чувствовать себя виноватой, думаю я, забирая карточку. Габриэль был прав в одном: мне не платят за эту работу. Он что-то говорил о том, что нужно что-то менять, но я не знаю, что он имел в виду. Боюсь строить догадки. Но если он хочет для начала заплатить мне фотооборудованием…

Ну, кто я такая, чтобы спорить?

На этот раз я делаю, как он просил. Добавляю в корзину все, что хочу, и как раз в тот момент, когда Агнес и Сесилия укладывают пирог в духовку, ввожу номер кредитной карты Габриэля и нажимаю кнопку «Оплатить».

Мне становится не по себе, когда я вижу итоговую сумму, но потом я вспоминаю, что если бы я работала на обычной работе, то уже получила бы две зарплаты, почти. Не уверена, что они составили бы такую сумму, но я могу спросить у Клары. Она знает, как устроена настоящая работа. И вместе с угасанием чувства вины за цену приходит волна возбуждения, и все идеи о том, какие снимки я смогу сделать, захлестывают меня.

И тут резкий, сильный стук во входную дверь выбивает меня из колеи.

Агнес хмурится, закрывая духовку.

— Я открою, — говорит она, подталкивая Сесилию к столу. — Наверное, кто-то продает планы кабельного телевидения или что-то в этом роде, но не знает, что нам не нужна его помощь.

Я не говорю Агнес, что кабельного телевидения ни у кого нет уже лет пять-семь, по крайней мере, у людей в возрасте Габриэля. Я просто спрашиваю Сесилию о пироге, который они с Агнес готовили, и она уже на полпути объясняет мне процесс приготовления персикового пирога, когда я слышу, как в кухню возвращается Агнес.

— Белла, — говорит она без предисловий. — Твой отец здесь.

Мой желудок опускается к ногам. Паника мгновенно охватывает меня. Единственная причина, которую я могу придумать, чтобы мой отец был здесь, это то, что он решил, что хватит с меня няньки в доме Габриэля, и хочет, чтобы я вернулась домой и вышла замуж за того мужчину, который, по его мнению, является правильным выбором для меня. Тошнотворное чувство возвращается, только на этот раз по совершенно другой причине, и мир слегка кренится, когда я поднимаюсь на ноги.

Агнес, должно быть, хотя бы немного заметила мою реакцию, потому что она бросает на меня обеспокоенный взгляд, идя к столу. Я не хочу, чтобы отец пришел сюда и снова побеспокоил ее, или Сесилию и Дэнни, поэтому заставляю себя выйти, дойти до гостиной, где, я уверена, он уже ждет.

Он не потрудился сесть, хотя я уверена, что Агнес предложила ему это сделать. Он стоит у камина спиной ко мне, глядя в окно гостиной, как будто это место принадлежит ему, и во мне вспыхивает странный гнев, чувство защиты этого дома, как будто это мой дом, а не Габриэля. Или, скорее, как если бы он был и моим тоже. Все, о чем я могу думать, это то, что ему нечего сюда соваться. Габриэль не стал бы врываться в его дом. У него больше уважения. И я уверена, что мой отец не назначал встречу.

— Папа? — Мой голос выше, чем мне хотелось бы. Он поворачивается, на его лице появляются жесткие черты, и мой желудок снова вздрагивает. Что случилось?

— Я хочу поговорить с тобой, Белла.

Я тяжело сглатываю.

— Хорошо, — говорю я, ненавидя дрожь в своем голосе, но не в силах ее остановить. Мой отец приехал сюда не потому, что скучает по мне. Я никогда не питала иллюзий на этот счет. Но реальность того, чего он, вероятно, хочет, становится все ближе и ближе с каждой секундой, которая проходит.

— Габриэль приходил ко мне сегодня. — Он поджимает губы, и я не могу не нахмуриться.

— Он пришел без приглашения или сначала позвонил? — Я знаю, что не должна была говорить это так быстро, но я не могла остановиться. Мой отец ведет себя грубо в доме человека, который только и делал, что пытался мне помочь, и я возмущена этим. Я зла на него, как никогда.

— Не надо говорить со мной таким тоном, юная леди, — огрызается он. — Габриэль пришел и практически допрашивал меня. О твоем прошлом. О Петре.

Холодок пробегает по позвоночнику, и я понимаю, что речь идет совсем о другом. Дело в том, что Габриэль начал копаться там, куда мой отец совершенно не хотел бы его пускать.

— Мне жаль, — как можно кротко отвечаю я. — Я не просила его об этом.

— Но ты рассказала ему, что произошло. — Это не вопрос, Габриэль, вероятно, не узнал бы ничего другого, и у него не было бы причин искать эту информацию, если бы я не сказала ему.

— У меня были кошмары. Я не могла пить таблетки, и его разбудил мой крик и плач. Он хотел знать, что случилось. Я должна была рассказать ему хотя бы часть. — Я тяжело сглатываю, стягиваю рукава на руках и обхватываю себя за талию. Мне хочется забиться в себя, подальше от отца, от воспоминаний обо всем этом. Как только я подумала, что все может стать лучше, происходит нечто, отчего все становится намного хуже.

Может, моему отцу и все равно, но он хотя бы проницателен. Он видит, что я делаю, и качает головой, на его лице написано отвращение.

— Ты слабачка, — говорит он, его голос резок. — Я видел, как люди терпели гораздо худшее, чем то, что они сделали с тобой, и выходили из этого более сильными. Знаешь, как Габриэль назвал это сегодня, когда услышал о том, что с тобой произошло? Пытка. — Он почти выплюнул это слово. — Ни ты, ни Габриэль ничего не знаете о пытках.

— А ты знаешь? — И снова слова вырываются наружу прежде, чем я успеваю их остановить прежде, чем успеваю о них подумать. Но я знаю, что мой отец никогда не переносил ничего подобного. Он мягкий человек, не по эмоциям, а по складу характера. Он не смог бы вынести того, о чем он говорит, того, что хуже того, что случилось со мной. Он также не в состоянии понять, что я предпочла бы терпеть физическую боль, а не то, что сделали со мной эти люди.

— Ты позволила этому взять над собой верх, — выплевывает он. — Ты использовала это как костыль. Но тебе нравится драматизировать, не так ли? Быть жертвой? Ты была всего лишь утешительным призом для Братвы, но теперь ты особенная. Или, по крайней мере, ты так думаешь, но все, что ты сделала, это стала почти бесполезным для меня человеком. Я потратил все эти месяцы, чтобы найти кого-нибудь, кто согласился бы жениться на тебе в нашем штате, а ты бросила все, чтобы присматривать за отродьями Эспозито…

— Я рад узнать, что ты на самом деле ко мне питаешь, Масео.

Голос Габриэля прорезает комнату, как нож, и я замираю, сердце колотится в груди. В этот раз я не виновата, и отец мне не чужой, но каждая частичка моего тела кричит о том, что нужно бежать, та реакция, которую я ненавижу и не могу контролировать каждый раз, когда возникает конфликт. Габриэль входит в комнату, в его руках гладкая глянцевая папка, и он кладет ее на диван.

— Тебе лучше уйти, — холодно говорит он моему отцу, обращаясь к нему, и только к нему. — В моем доме ты не будешь так разговаривать с Беллой.

Мой отец не струсил, ни в малейшей степени. В другом человеке это было бы впечатляюще, но рядом с холодной, уверенной фигурой Габриэля это лишь показывает моего отца таким, какой он есть, — человеком, позирующим перед тем, кого он считает ниже себя, но кто таковым не является.

— Она моя дочь, — произносит он, и Габриэль кивает.

— Так и есть. И в своем доме ты можешь говорить с ней, как тебе заблагорассудится. Но ты в моем, и я этого не потерплю. Иди, Масео. Пока я не начал пересматривать свой деловой портфель. И еще, — добавляет он почти в конце, — больше не приходи в мой дом без приглашения.

Челюсть моего отца сжимается, на лице появляется гнев, но он ничего не может поделать. Он на территории Габриэля, в его доме, и Габриэль имеет на это право.

— Поговорим позже, Белла, — жестко говорит он. А потом резко поворачивается и уходит.

Весь воздух покидает мои легкие, и я опускаюсь на диван, сердце все еще сильно бьется.

— Спасибо, — тихо говорю я, глядя на Габриэля.

— Не стоит благодарности. — Габриэль садится рядом со мной, достаточно далеко, чтобы не было шанса, что он случайно коснется меня, но все же достаточно близко, чтобы я могла почувствовать тепло, исходящее от него. Моя кожа снова покрывается колючками, дыхание становится коротким, и я нервно облизываю губы, не до конца понимая, что чувствую. Это слишком запутанно, особенно на фоне всего остального.

— Я вышел, чтобы уладить кое-какие дела, — продолжает Габриэль и достает глянцевую папку, открывая ее. Внутри пачка бумаг и конверт. Он протягивает мне конверт, и я открываю его, с удивлением обнаружив внутри две новые гладкие пластиковые карты. — Дебетовая и кредитная карты, — объясняет он. — На твое имя.

— Что? — Сначала я ничего не понимаю. — Что ты имеешь в виду?

— Я имею в виду, — терпеливо говорит он, — что я пошел в банк и открыл для тебя счета. — Он кладет папку мне на колени. — Пришлось немного повозиться, чтобы сделать все это без твоего присутствия, но, к счастью, мое положение в жизни позволяет мне использовать свои связи так, что я могу обойти некоторые правила. В данном случае я обошел их ради тебя, потому что знал, что твой отец никогда не согласится помочь мне в этом. И я хотел сделать тебе сюрприз.

Я смотрю на бумаги. Я не могу осознать, что передо мной. Я вижу свое имя, подписи и цифры. Пять тысяч долларов на расчетном счете. Две тысячи на сберегательном. Передо мной лежат дебетовая и кредитная карты, на которых указано мое полное имя. Элизабет Изабель Д'Амелио.

— Ты… — Я не могу закончить фразу. Это кажется нереальным. Всего несколько дней назад мы с Кларой говорили о такой возможности, и она казалась такой далекой. Такой невозможной. Просто мечтой, что я смогу убедить Габриэля помочь мне обрести свободу. И вот все случилось, и я даже не просила.

У меня нет слов, чтобы выразить то чувство, которое поднимается в моей груди, поэтому я просто смотрю на него, потрясенная молчанием.

— На всем этом написано только твое имя, — продолжает Габриэль. — Ни имя твоего отца, ни мое, ни чье-либо еще. С этого момента ты будешь получать зарплату, и она будет перечисляться на твой счет. Твой отец больше не получит от меня денег за твою работу. Я уже начал действовать до, но… — Его рот сжался, на лице на мгновение появилось гневное выражение. — После этого я еще меньше склонен позволять твоему отцу получать от меня какую-либо прибыль. По крайней мере, когда дело касается тебя.

— Я не знаю, что сказать, — шепчу я. — Спасибо. Я…

— Тебе не нужно ничего говорить, — мягко говорит Габриэль. — Ты взрослая женщина, Белла. Ты заслуживаешь своей независимости, и я хочу, чтобы она у тебя была. Быть прикованной к отцу так, как ты сейчас, — предосудительно. Это архаично. И я хочу положить этому конец.

— Ты понимаешь… — Я прижимаю руку ко рту, мои мысли забегают так далеко вперед, что мне приходится возвращать их обратно. — Габриэль…

— Да, понимаю. — Он поворачивается ко мне лицом, на его лице серьезное выражение, но я вижу, как улыбка дергается в уголках его рта, и понимаю, что для него это тоже в некотором роде победа. Он испытывает сильные чувства по поводу условностей мира, в котором мы живем, и в данном случае ему удалось помочь мне преодолеть их. Или, по крайней мере, начать это делать. — У тебя должен быть шанс на собственную жизнь, Белла. Чтобы определить, чего ты хочешь.

— Почему? — Вопрос вырывается прежде, чем я успеваю его остановить. — Почему я?

Габриэль поднимает одно плечо в полупоклоне.

— Ты просто столкнулся со мной в тот день в коридоре.

Мне повезло. И тут меня осеняет, и я понимаю, что мне впервые повезло. Повезло, что я вышла из кабинета в тот день, когда Габриэль собирался встретиться с отцом, повезло, что я столкнулась именно с ним. В кои-то веки судьба, похоже, на моей стороне. У меня есть шанс все изменить, и я решила, что сделаю все возможное, чтобы им воспользоваться. Противостоять отцу будет страшно и трудно, но я не хочу упустить этот шанс. Не сейчас, когда есть хоть малейшая вероятность, что я смогу обрести свободу.

— И еще кое-что, — добавляет Габриэль, и я испуганно оглядываюсь на него.

— Еще кое-что?

Он кивает.

— Я хочу научить тебя водить машину. У меня, конечно, есть водитель, и ты всегда будешь рада, если он отвезет тебя куда нужно. На самом деле, я бы предпочел, чтобы даже когда у тебя будут права, ты пользовалась услугами водителя, а Джио оставался с тобой, если ты куда-то поедешь. — Он резко выдохнул, его губы на мгновение сжались. — Меня немного беспокоит Братва и твое прошлое с ними. Меня беспокоит, что они все еще могут каким-то образом преследовать тебя. Это незначительное беспокойство, — быстро добавляет он, видя, как расширяются мои глаза. — Я не верю, что они будут преследовать тебя. Но я все равно считаю, что тебе лучше иметь какую-то защиту. Для моего собственного спокойствия, если не больше.

— Я… — На мгновение мне становится трудно придумать, что сказать. Я чувствую себя подавленной всем этим: новыми счетами, свободой иметь собственные деньги и карты, к которым больше никто не привязан, а теперь еще и этим предложением научиться водить машину. И, вдобавок ко всему, Габриэль так открыто говорит, что беспокоится за меня. Что хочет защитить меня — меня лично — не ради его семьи, а ради меня самой.

В моей жизни было очень мало такой заботы. Мне казалось, что я прекрасно обхожусь без нее, что она не имеет для меня особого значения. Но, слушая его, я понимаю, что это значит для меня больше, чем я могла себе представить.

— Спасибо, — говорю я наконец. Мне кажется, что это слишком простое слово, недостаточное для того, чтобы выразить все, что он дал мне менее чем за десять минут. Но я думаю, что он понимает, судя по тому, как он улыбается, его глаза слегка морщатся в уголках, когда он смотрит на меня. На периферии я замечаю, как его рука сгибается на колене, как будто он хочет протянуть руку и коснуться моей руки. Но он не делает этого, сдерживая себя, и это тоже что-то значит для меня.

Я задаюсь вопросом, каково это, если бы он коснулся моей руки. Мне хочется, чтобы он попробова