Потомство для зверя

Глава 3

Мое настроение меняется от облегчения к ужасу, и ужас становится настолько ощутимым, что сжимает горло. Какого человека называют «Зверь»? Я была слишком ошеломлена, чтобы спросить у женщины-бульдога, будет ли он лучшим или худшим хозяином, чем Танатос, но, судя по тому, как она хихикнула, я облажалась.

Лу Конмак не остается забирать свою покупку. Вместо этого один из рабочих забирает меня с аукциона, отводит в комнату без окон, снимает с меня кандалы и оставляет в одиночестве размышлять о том, как, черт возьми, мне спастись из этой бури.

Я сползаю по стене, потому что ноги больше не выдерживают. Мой желудок бурлит, и каждый дюйм тела дрожит. Это мешанина эмоций - облегчение от того, что я не стала следующей жертвой Мориса Танатоса, чувство вины, что одну из женщин позади меня постигнет та же участь, и ужас.

Черт. Единственное, что я знаю об ирландской мафии, - это о ее главаре. Деклан Дагда собственноручно расправился с семьей, которая раньше стояла у руля, и заменил ее группой людей, яростно преданных ему.

Если Лу Конмак более жесток, чем его лидер, то он и правда Зверь. И я теперь его собственность.

Что нужно от меня такому человеку?

Я склоняю голову. Как мог Сайлас поступить со мной так гнусно после стольких лет? Я не понимаю, как он мог притворяться, что любит меня, и почему он такой жестокий. Может, дело в другой женщине? Мужчины постоянно изменяют, но я думала, что Сайлас не такой...

Дверь со скрипом открывается, я вздрагиваю. Вместо гиганта - худой мужчина с плащом в руках.

— Наденьте это, — он бросает его мне на голову.

Пока я выпутываюсь из плаща, он уже показывает электрошокером на дверь.

— Не думайте делать глупости. Я уполномочен доставить вас к мистеру Конмаку с болью в пятьдесят тысяч вольт или без нее.

Мой желудок опускается вниз.

Час спустя, после некомфортной поездки в затемненном фургоне, двери открываются на подземной парковке, и человек из аукционного дома тычет в меня электрошокером.

— На выход.

Он проводит меня через офисное здание, где, кажется, никому нет дела до того, что я босая и одета только в плащ. Я задаюсь вопросом, не является ли это еще одним филиалом аукционного дома.

— Извините, — спрашиваю я, мой голос едва превышает шепот. — Куда мы идем?

— Не задавайте вопросов. Я просто занимаюсь доставкой, — бормочет он.

Он останавливается перед дверью, трижды резко стучит в нее и не открывает, пока глубокий голос изнутри не разрешает ему войти.

Сердце замирает от знакомого звука. Я упираюсь ногами в ковровое покрытие пола, но человек из аукционного дома подталкивает меня внутрь своим оружием.

Кабинет просторен, но оформлен скупо: на белых стенах ни одной картины, в центре комнаты - письменный стол из красного дерева. За ним сидит Лу Конмак, его единственный голубой глаз пристально смотрит на меня.

Я вздрагиваю, чувствуя, что он видит меня сквозь пальто.

Вблизи он выглядит еще более внушительным, с невероятно широкими плечами и бородой, доходящей до ключиц. Его черные волосы зачесаны назад, что только подчеркивает багровый шрам, идущий по одной стороне лица.

— Добрый вечер, мистер Конмак. Рад сообщить, что ваш перевод получен, — говорит курьер, и голос его звучит уже не так грозно, как во время поездки.

Лу Конмак возвращается к своей стопке бумаг и ворчит.

Мужчина неловко переминается на ногах, словно не зная, что делать дальше.

— И, э-э, я принес вашу покупку.

Опять молчание.

— Аукционный дом запрещает возврат денег, но если вы не удовлетворены своей покупкой, вы можете вернуть ее в кредит, и она будет перепродана второму участнику аукциона, предложившему наибольшую цену.

В горле пересохло, на лбу выступил пот. Курьер говорит о Танатосе. Если я не удовлетворю Лу Конмака, они отправят меня к этому убийце-садисту.

Конмак, прищурившись, смотрит на свои бумаги, а затем с ворчанием подписывает их.

Человек рядом со мной дергает за воротник и прочищает горло, но его игнорируют. Если бы у меня не бурлило внутри, я могла бы позабавиться его дискомфортом.

Вместо того чтобы снова заговорить, он поворачивается ко мне и шипит:

— Встань на колени и соси член своего нового хозяина.

Моя челюсть резко сжимается.

Владея скотобойней, которой покровительствует мафия, приходится терпеть множество сексуальных домогательств. В большинстве случаев я могу отмахнуться от них или посмеяться над ними в шутку, но иногда возникают ситуации, когда приставания мужчины выглядят так, будто он ответит на отказ насилием.

Возможно, это один из таких случаев.

Сглотнув, я жду, что Конмак отменит приказ или откинется на спинку кресла, освободив мне место, чтобы переползти к нему, но он не делает ни того, ни другого.

Я не покоряюсь.

Я не хнычу, не трушу, не ползу, но я буду продолжать выживать.

Угроза Танатоса висит надо мной, как ржавый дамоклов меч⁷, и я знаю, что лучше мне не сопротивляться. Я не могу рисковать тем, что меня отправят обратно.

Курьер кладет руку мне на плечо и толкает меня на колени. Я позволяю ему, хотя каждый инстинкт в моем теле кричит, чтобы я стояла на своем.

Сердце колотится так, что трещат кости, и мне кажется, что я сейчас упаду в обморок.

Единственное, что удерживает меня от падения на пол, — это руки, поддерживающие мое тело, но даже они не перестают дрожать.

Я ползу по кабинету, плащ волочится по полу, и каждый шаг к Лу Конмаку дается мне все тяжелее предыдущего.

Наконец, я добираюсь до его стола. Делать минет незнакомому человеку — это противоречит всем моим убеждениям. И не только потому, что я была лишь с одним мужчиной. Выходя замуж за Сайласа, я поклялась хранить ему верность, пока нас не разлучит смерть, но эта клятва закончилась в тот момент, когда он отправил меня на продажу.

Огромная масса Конмака занимает почти все пространство под столом, не оставляя мне места для входа.

Большинство парней развернули бы свои кресла и освободили мне место между ног, но Конмак продолжает читать свои бумаги.

Я перевожу взгляд на человека из аукционного дома и поднимаю брови, спрашивая, что теперь?

Он проскакивает вперед, оставляет визитную карточку на углу стола и шаркает обратно к выходу.

— Для нас важно ваше удовлетворение. Пожалуйста, звоните, если у вас возникнут проблемы с покупкой.

Мужчина выскользнул за дверь, оставив меня наедине с Конмаком.

Ну и мудак.

Когда я поворачиваюсь обратно к столу, Конмак смотрит на меня своим единственным голубым глазом.

Тревога пронзает меня до глубины души, заставляя вздрогнуть. Конмак купил меня за два миллиона фунтов стерлинга⁸. Мне лучше удовлетворить его, пока я не найду способ сбежать.

Сделав глубокий вдох, я преодолеваю свой страх. Я могу пососать член незнакомого мужчины. Лишь бы выжить.

Я тянусь к его бедру, но он хватает меня за запястье.

Его хватка нежная, но рука такая большая, что занимает больше трети моего запястья.

— Вставай, — он поднимается и тянет меня за собой.

Я встаю, но дрожу так сильно, что мне приходится держаться за край его стола, чтобы не упасть.

Конмак возвышается надо мной, его внушительная фигура излучает силу. Это похоже на шипение, которое возникает, когда стоишь слишком близко к вышке электропередачи с жаром от трещащего огня, который разбрасывает искры.

— Почему ты попросила меня сделать на тебя ставку? — спрашивает он.

Я поджимаю губы, но слова замирают в горле. Хочет ли он узнать правду? Что я готова на все, лишь бы не оказаться в лапах Мориса Танатоса, или он хочет, чтобы я обманула его фразой о том, что чувствую какое-то влечение?

Я облизываю пересохшие губы, пытаясь придумать третий вариант, когда рука, не держащая мое запястье, обхватывает мое горло.

— Правду, — рычит он.

— Потому что ты казался нормальным, — заикаюсь я и поднимаюсь на кончики пальцев ног.

Запястье сжимается, и я воспринимаю это как сигнал к продолжению.

— Ты был единственным человеком в комнате, не похожий на телохранителя, сутенера или на известного убийцу.

В его взгляде мелькает недовольство. Это настолько мимолетно, что мой разум почти не улавливает, но желудок сжимается, и внутренняя борьба кричит мне бежать.

— И это все? — спрашивает он.

Мое сердце бьется о ребра, предупреждая, что нужно следить за словами. Он раздражен. Раздражен тем, что я не сказала ничего лестного. Он раздражен тем, что я не подкрепила свой зрительный контакт признаниями в похоти.

Ох, черт. Что, блять, мне делать? Что это за мужчина, который платит два миллиона за женщину только потому, что он может ей понравиться?

— Послушай, — говорю я. — Я не продавалась добровольно. Меня накачали наркотиками, похитили, и мне нужно было выжить. Из всех мужчин в той комнате, я подумала, что лишь для тебя не буду грушей для битья, игрушкой или собственностью. Вот почему я смотрела на тебя. Вот почему я хотела, чтобы ты купил меня.

Его ноздри раздуваются.

Что не так с этим человеком? Я перебираю в уме свои слова, думая, сказала ли я что-то, задев его самолюбие.

— Прости. Я так напугана, что ничего не соображаю. Ты был там и просто выделялся. Ты не был похож на других мужчин.

Хватка немного ослабевает, но его лицо не смягчается. Может быть, у него только такое выражение, но я воспринимаю приток воздуха в легкие как хороший знак.

Он опускает взгляд на мой воротник и говорит:

— Снимай пальто.