Повелитель тьмы

Глава 18

Свой голос он услышал словно откуда-то со стороны. Звук катился безудержно и был похож на рев воды, прорвавшей плотину.

— Не-е-е-е-ет!!

Саймон птицей пролетел по комнате, выбил отраву из рук Элис, и капли вина выплеснулись, впитались в белые простыни, словно капли крови.

Элис непонимающе уставилась на мужа. Он озабоченно заглядывал ей в глаза, и взгляд его был похож на взгляд сумасшедшего.

— Сколько ты успела выпить? — хрипло выдохнул Саймон.

Он понимал, что может испугать Элис своим поведением, но сейчас ему было не до этого.

— Прости, — спокойно сказала она. — Я не думала, что ты поднимешь столько шума из-за того, что я сделала глоток из твоего кубка.

— Сколько ты выпила? — нетерпеливо повторил он.

— Глоток или, может быть, два. А в чем дело? Это было не простое вино?

Саймон на мгновение прикрыл глаза и заставил себя несколько раз глубоко вздохнуть. Когда он снова открыл их, то поймал на себе удивленный взгляд Элис.

— После этого вина ты уснешь, — спокойно заговорил Саймон, надеясь в глубине души, что сказанное им окажется правдой. — Я составлял сонное снадобье для леди Хедвиги.

Довольно топорная ложь, но сейчас ничего лучшего не пришло ему в голову. Не говорить же Элис, ЧТО это на самом деле за снадобье и для КОГО оно предназначено?

— Зачем ты налил его в кубок?

— Я хотел проверить его на себе, прежде чем давать другим.

— На себе?

Голос ее прозвучал приглушенно, и по остановившимся зрачкам Саймон понял, что проклятое зелье начинает действовать. Через несколько минут она крепко уснет, а проснувшись, не вспомнит ни единого слова из их разговора.

— Я подумал, что так будет лучше. Принять снотворное — это единственный способ уснуть, так и не притронувшись к тебе.

— А разве ты не хочешь притронуться ко мне? — прошептала Элис.

Она хотела его. Маленькая девственница, выросшая в монастыре, боявшаяся лошадей и грозы, она хотела его, колдуна и черного мага из Соммерседжа!

Голова Элис откинулась назад, и его взору открылась ее длинная лебединая шея. -

«Что будет, если я прикоснусь к ней сейчас губами?» — подумал Саймон.

Элис упала на подушки, чувствуя, каким тяжелым и неподвижным становится ее тело. Яд медленно растекался по жилам, опутывал Элис своей паутиной.

— Я боюсь тебя, — сказал Саймон, зная о том, что, проснувшись, она не вспомнит ни единого слова. — Боюсь любить тебя.

Слипающиеся веки Элис чуть дрогнули.

— Боишься заняться со мной любовью? — чуть слышно спросила она.

— Нет, — грустно ответил Саймон. — Боюсь, потому что мое сердце отвыкло от любви. Оно не выдержит такого переживания. Я боюсь, что любовь погубит меня.

Глаза Элис уже закрылись, но губы еще нашли силы, чтобы улыбнуться.

— В таком случае, — прошептала она, — тебя нужно погубить.

Она уснула. Это был не обычный сон, а тяжелое наркотическое забытье на грани жизни и смерти. Саймон был бессилен. Он мог лишь сидеть и смотреть на спящую Элис. Она лежала неподвижно и тихо дышала. Мерно поднималась и опускалась под тонкой тканью ее маленькая грудь, легко трепетали опущенные веки с просвечивающими голубыми ниточками вен.

Саймон вытянулся на кровати рядом с Элис, прижимаясь к ней всем телом. Несколько раз Элис принималась что-то говорить во сне. С ее языка срывались бессвязные слова, — очевидно, такие же бессвязные, как и ее сновидения, навеянные наркотиком. Вдруг она открыла глаза и какое-то время слепо всматривалась в лицо Саймона. Потом, облегченно закрыв их, снова откинулась на спину и погрузилась в забытье.

Элис выглядела сейчас трогательно-доверчивой, но Саймон ненавидел ее. Ненавидел свою слабость по отношению к ней. Ненавидел себя за то, что сидит возле этой женщины словно верный пес, в то время как мог бы поручить это Годфри. Его слуга был опытным человеком и вполне мог бы понаблюдать за тем, как организм Элис сражается с отравой. Но Саймон не мог позвать Годфри, не мог позволить ему занять место возле спящей Элис.

И сам не мог отойти от нее ни на шаг. Саймон обнял Элис, и когда его изуродованная правая рука легла возле лица Элис, он поразился контрасту.

Он не мог даже подумать о том, что с ним будет, если Элис умрет. А ведь за свою жизнь он повидал немало смертей. Видел, как умирают женщины и дети, молодые, полные сил мужчины и убеленные сединами старики. Сколько смертей! Если к этому ряду добавится еще и смерть Элис, чаша его страданий переполнится.

Ближе к утру Элис еще раз открыла глаза, и взгляд их был глубок и спокоен. Саймон всмотрелся и понял, что она умирает: именно такой взгляд бывает у человека перед тем, как его душе предстоит покинуть бренное тело. Гнев и отчаяние охватили Саймона, и он застыл словно изваяние, неподвижно и неотрывно глядя в лицо Элис.

Она потянулась вперед, коснулась своими пальцами щеки Саймона и тихо прошептала:

— Я умираю?

— Нет, — солгал Саймон.

На лице Элис появилась легкая улыбка.

— Хорошо. Мне не хотелось бы умереть девственницей.

И она поцеловала Саймона.

Пока он приходил в себя от неожиданности, Элис вновь прилегла и спросила, слегка приподняв брови.

— Я все сделала правильно?

Саймон почувствовал, что начинает терять рассудок. Он упал на Элис сверху, прикрыв ее всю своим большим телом, подложил руку ей под голову и прошептал:

— У тебя мало опыта, но это поправимо.

С этими словами он припал к губам Элис — мягким, горьковато пахнущим травами и вином. Как желанна была ему эта женщина, как нужна она была ему! Саймон безумно хотел Элис, хотел ее нежное мягкое тело. Плоть его затвердела, подчиняя своему дикому желанию волю Саймона.

Саймону хватило одного движения, чтобы спустить платье Элис до самого пояса. Обнажилась грудь — два маленьких упругих полушария. Саймон обхватил их своими ладонями, лаская, сжимая, чувствуя, как твердеют ее соски под его пальцами. Он поднял голову и посмотрел в лицо Элис. Оно было по-прежнему безмятежным, сонным, мечтательным.

Саймон понял, что теперь его ничто и никто не остановит, даже он сам.

Он прижался губами к груди Элис, к ее нежным соскам, и Элис негромко застонала от наслаждения. Что-то подсказало ей, как она должна действовать.

Элис покрепче обняла Саймона, прижимая его к себе, глядя на него неподвижными глазами, черными от заполнивших их зрачков. Он положил руку между ног Элис, и она испуганно вздрогнула. Но природа и тут взяла свое — бедра Элис приподнялись, словно говоря, что она хочет большего.

Саймон задрал ее юбки, и Элис негромко ахнула — такой звук, наверное, мог бы издать испуганный ангел. В замутненном ее взгляде промелькнул страх, смешанный с желанием. На какой-то миг Саймону показалось, что луч света прорвался сквозь туман, обволакивающий сознание. Саймон в эту секунду должен был бы остановиться. Но Грендель, живший внутри его, остановиться уже не мог.

Руки Элис скользнули вверх по телу Саймона, снимая с него рубашку. Она промелькнула в воздухе и упала на пол, белея в предрассветном сумраке, словно подстреленная птица. Глаза Элис были закрыты, от ее тела волнами распространялся жар.

Она больше не боялась Саймона, может быть, благодаря наркотику, а может быть, и нет. Сейчас ему было не до того, чтобы думать о таких вещах. Одурманенная травами или нет, в сознании или без сознания, но она принадлежала ему, и он желал взять ее сейчас, немедленно, не думая, чем этот поступок может обернуться завтра.

Он страстно хотел ее. Прикосновение пальцев Элис к его обнаженной груди делало желание нестерпимым, сводило с ума. Саймон исступленно целовал грудь Элис, ее обнаженную шею, все ее пылающее огнем нежное тело.

В глубине души Саймон понимал, что поступает не правильно. Он готов был отрубить себе руки, но оказался не в силах остановить их. Руки сами вели дело к неизбежной развязке. Ладонь Саймона словно сама собой оказалась между ног Элис, пальцы погружались все глубже, все дальше, во влажное лоно, хранящее свою девственность.

Элис стало больно, и она вскрикнула. Саймон поцеловал ее, и она ответила поцелуем. Элис прижималась к Саймону всем телом, распластавшись под ним, и отвечала на каждое его движение так пылко, что чувства Саймона окончательно пришли в смятение. Он чувствовал ее страсть и яростный пыл, и горечь.

Только одного чувства не хватало в этой гамме — чувства любви.

Лицо Элис стало мокрым от слез, и Саймон нежно стер их тыльной стороной ладони, безуспешно подыскивая слова, которые должен был бы сказать после всего, что случилось. Попросить у нее прощения? Или потребовать по праву мужа еще большего?

Элис открыла глаза, посмотрела в лицо Саймону и сказала:

— Я ненавижу тебя.

— Я знаю, — ответил он.

— Если ты снова притронешься ко мне, я решу, что ты и в самом деле не мужчина.

— Я знаю.

Элис нашла глаза Саймона своими глазами — широко раскрытыми, удивленными, разгневанными.

— Я люблю тебя, — низким голосом выдохнула она, и слова ее прозвучали как стон.

— Я знаю, — в третий раз ответил Саймон и поцеловал ее.

Глаза Элис закатились, и она снова погрузилась в сон, но на сей раз самый обыкновенный, и легко задышала, свернувшись клубочком рядом с Саймоном.

Саймон замер, не веря своим глазам, затем осторожно прилег рядом с Элис и наконец расхохотался — громко и свободно, так, как не смеялся уже много лет. Чего только не бывает в этой жизни! Всего лишь полчаса тому назад Элис умирала, и вот она уже спокойно спит, и совершенно очевидно, что больше ей ничто не угрожает.

Она не умрет, его маленькая, спящая возле него жена.

Он не убил ее — так же, как не сможет теперь убить и мальчика-короля. Он не сделает этого ни ради денег, ни ради власти, которую мог бы получить взамен. Нет, вместо этого он, воспользовавшись своим положением мага, объявит Ричарду о том, что убийство короля невозможно, ибо так говорят звезды. Главное — подвести Ричарда к отмене прежних планов таким образом, чтобы это выглядело его собственным решением. Что ж, до сих пор подобные трюки Саймону удавались. Как-то будет на этот раз…

Элис прижалась к Саймону еще теснее, бормоча что-то сквозь сон. Саймон нежно погладил ее по волосам. Она вздохнула. Саймон подумал о том, что наутро, проснувшись, она уже не станет так доверчиво прижиматься к нему. Она преисполнится к нему отвращением — как мог он так грубо и нелепо лишить ее девственности. Впрочем, не только Элис проснется наутро другим человеком, другим человеком стал в эту ночь и он сам. Ему никогда уже не быть прежним Саймоном Наваррским, придворным магом и чародеем Честного Ричарда, его Гренделем.

Клер лежала одна в комнате, которую до сегодняшнего дня делила с сестрой. Она страдала от собственного бессилия. Глаза ее оставались сухими. Сэр Томас давно ушел, сразу после того, как довел Клер до двери спальни, и с тех пор больше не возвращался. Не было никого из служанок, даже Мадлен куда-то запропастилась. Клер была предоставлена самой себе, и некому было прийти ей на помощь, вздумай ее похотливый брат повторить свою попытку силой овладеть ею, попирая все законы — и человеческие, и те, что даны нам самим богом.

Клер вспомнила разговор с сэром Томасом, который произошел возле двери перед тем, как рыцарь покинул ее.

Она протянула тогда руку, коснулась руки сэра Томаса и сказала:

— Останься. Помоги мне. Я боюсь.

Но Томас отдернул руку так, словно обжегся.

— Никто вас не побеспокоит, миледи, — ответил он. — Ручаюсь головой.

— Но я не хочу оставаться одна в этой комнате, — возразила тогда Клер. — Мне нужно, чтобы ты меня охранял. Ты мог бы лечь на другую кровать.

— Нет! — Он отступил назад так быстро, словно намеревался немедленно сбежать. — Я буду сражаться за вас, я готов отдать ради вас свою жизнь, но я не стану лежать у ваших ног, словно домашняя собачонка. И еще я не хочу поддаться соблазну.

— Соблазну? — удивленно переспросила Клер и продолжила, холодно переходя на «вы»:

— Сэр Томас, вы хотите сказать, будто я соблазняю вас?

Она заглянула в его глаза и увидела, что они смотрят на нее уже не так, как прежде. В них читались сейчас и страсть, и горячее желание, и это оказалось так неожиданно, что теперь и Клер, в свою очередь, отступила на шаг, чувствуя себя смущенной и потрясенной тем, что ей открылось во взгляде Томаса.

— Этот соблазн может окончательно погубить мою душу, миледи, — слегка охрипшим голосом сказал сэр Томас. — Но даже если пренебречь моей собственной душой, я не хочу губить вашу.

С этими словами он круто развернулся и быстро ушел, оставив Клер в одиночестве перед дверью ее спальни.

Ночь казалась бесконечной. Клер постоянно прислушивалась — не раздадутся ли возле двери шаги сэра Томаса. Клер давно уже научилась распознавать их по звуку — его кованые сапоги всегда так уверенно ступали по каменным плитам пола…

Несколько раз ей казалось, что она слышит его шаги, и Клер вскакивала с кровати. С замиранием сердца она ждала, что дверь сейчас откроется, но каждый раз ее ожидания были напрасны.

Тогда она снова ложилась и принималась думать о Томасе. Она никогда не слышала, чтобы он смеялся. Интересно, умеет ли он вообще смеяться? Клер постепенно погружалась в сон, и ей представлялось, что Томас держит ее на руках и она медленно тает от счастья. Она вглядывалась в его лицо, но перед нею вдруг всплывало другое, ненавистное, и на нее смотрели глаза Ричарда — красные от вина и похоти. Клер закричала.

— Я здесь, я здесь, миледи, — послышался вдруг голос Мадлен. Она сидела на кровати рядом с Клер и держала ее за руку. — Это просто дурной сон, не пугайтесь. Давайте, я помогу вам снять платье.

За окном уже брезжил рассвет — серенькое, дождливое утро.

Клер повернулась, чтобы Мадлен могла расшнуровать ее платье.

— Ты не видела мою сестру? — спросила она.

— Нет, — покачала головой Мадлен. — Она по-прежнему в комнате со своим мужем. Насколько мне известно, молодые супруги иногда не выходят из своей спальни после брачной ночи и сутки, и двое. Правда, никто не может предсказать, чего можно ждать от Гренделя… От лорда Саймона, — быстро поправилась Мадлен. — Но не волнуйтесь, миледи. Я уверена в том, что с вашей сестрой все в порядке. Есть вещи, которые поначалу кажутся невозможными, особенно для девушек, которые выросли в монастыре, но очень скоро они привыкают к ним и даже начинают находить их весьма приятными.

Лицо Мадлен выглядело озабоченным, что не вязалось с ее словами.

— А сейчас вам нужно что-нибудь поесть, — продолжала служанка, — и выйти на свежий воздух. Сэр Томас сказал, чтобы я проводила вас на конюшню навестить лошадь, которая теперь принадлежит вашему брату. В любом случае вы не останетесь без защиты.

— А где сам сэр Томас? — замерла Клер. — Он поклялся не оставлять меня…

— Его срочно отозвали, миледи, и он уехал. Да и от кого ему сейчас защищать вас, миледи? Никто не может причинить вам зла.

— Кроме моего брата, — хмуро вставила Клер.

— Нет, миледи. Лорд Ричард не тронет и единого волоса на вашей голове, поверьте, — сказала Мадлен, не замечая странного румянца, появившегося на щеках ее госпожи. — А сэр Томас скоро вернется, наверное, уже сегодня к вечеру. А пока его нет, вам может составить компанию сэр Гектор, он будет только счастлив, если вы позволите ему…

— Сэр Гектор не справится с моим братом.

— И никто с ним не справится, — мягко заметила Мадлен. — Ведь он хозяин замка. Ему никто не посмеет перечить.

— Кроме сэра Томаса, который предал меня и бежал.

— Это не так, миледи. Он не предавал вас.

— А куда же он делся? — недовольно спросила Клер. — Может быть, отправился в паломничество, замаливать свои грехи?

— Он уехал на похороны своей жены.

От неожиданности Клер выронила гребень, которым расчесывала волосы.

— Куда?

— Ночью пришла весть о том, что жена сэра Томаса умерла при родах вместе с ребенком. Узнав об этом, лорд Ричард отпустил сэра Томаса в Хоуксли-Корт на похороны.

— Когда она умерла? — спросила Клер.

— Два дня тому назад. И ребенок тоже.

— О нет! — воскликнула Клер. — Бедный сэр Томас! Потерять в одночасье и жену, и ребенка…

— Этот ребенок был не от него, миледи. Да и женой сэра Томаса леди Гвинет была только по закону. На самом деле она давно сбежала с бароном Хоуксли. Это он был отцом ребенка, что умер вместе с леди Гвинет, — покачала головой Мадлен. — Печально, конечно, но брат Джером сказал, что на все воля божья.

— Господь не должен был лишать ребенка жизни за грехи его матери, — твердо сказала Клер.

— Что мы можем знать о воле божьей? — со вздохом возразила Мадлен и добавила:

— Сэр Томас вернется сегодня к ночи, как только отвезет тело леди Гвинет в ее родовое поместье. Ведь вы сможете продержаться до его возвращения, миледи?

— А ты сводишь меня повидать арабскую кобылку? — уточнила Клер, быстро составляя в уме план дальнейших действий.

— Конечно, миледи.

Клер улыбнулась. Ну что ж, сейчас она все равно ничем не может помочь своей сестре, запертой демоном в Северной башне. Сэр Томас уехал и вернется не скоро. Он отправился оплакивать смерть своей жены.

Значит, нужно самой позаботиться о себе, и она сумеет это сделать. Это просто — только вскочить на спину своей любимице и унестись вместе с нею в лес. Они затеряются в паутине тропинок — арабская кобылка и ее всадница. Лес вокруг Соммерседжа густой, в нем легко скрыться и не умереть с голода, ведь там можно найти и орехи, и ягоды. Но самое главное — там, в его чаще, Клер никто не отыщет, и в первую очередь человек, которого она боится больше всех на свете, — ее собственный брат.

Там ее не найдет и тот человек, оказаться в руках которого она мечтала всю прошедшую ночь.

— Помоги мне переодеться, дорогая Мадлен, — ласково сказала Клер. — Мы перекусим и пойдем погулять.

Мадлен оказалась настолько наивна, что приняла слова Клер за чистую монету.

Она проснулась в его объятиях и долго не могла пошевелить ни рукой, ни ногой. Все тело ее было вялым и словно налитым свинцом, а голова раскалывалась от боли. Во рту появился какой-то странный, неприятный привкус. Элис открыла глаза, но тут же вновь прикрыла их. Дневной свет казался ей слишком ярким даже здесь, в сумрачной комнате Саймона, расположенной на самой вершине замковой башни. У нее болело все, даже зубы ломило, как от ледяной воды.

Элис заставила себя дышать глубже, ровнее, прислушиваясь к своему телу и пытаясь вспомнить все обстоятельства минувшей ночи. Рядом с собой она чувствовала горячее тело спящего Саймона. От него ей передавалось вместе с теплом ощущение защищенности и покоя. Саймон был укрыт меховым одеялом. Элис, прищурив глаза, сумела разглядеть рубашку Саймона, белеющую на полу.

«Значит, там, под одеялом, он голый?» — с удивлением заключила Элис.

Она с усилием повернула голову, чтобы посмотреть ему в лицо. Саймон спал. Уже давно наступило утро, а он не просыпается. В этом тоже чувствовалась какая-то странность — ведь Элис прекрасно знала, что чародей всегда встает с первыми лучами солнца.

Во сне он был совсем не похож на того мужчину, которого Элис привыкла видеть при свете дня. Глаза закрыты и оттенены густыми ресницами, бросающими тень на бледные щеки. Лицо спокойное, не тронутое печатью потусторонних сил, которым, по слухам, продал свою бессмертную душу Саймон Наваррский.

Элис невольно отметила, что спящий рядом с нею человек — ее муж! — очень красив. У Саймона оказались высокие скулы, тонкий, изысканной формы нос, причудливо изогнутые чувственные губы. Элис подумала, если бы Саймон не ставил своей целью запугивать окружающих, он легко мог бы покорять их сердца своим обаянием.

В комнате было холодно. Камин давно прогорел и погас, но никто не пришел в это утро, чтобы развести в нем огонь. Может быть, так было принято — не беспокоить молодых супругов после первой брачной ночи? Ночи, о которой сама Элис не помнила ровным счетом ничего. Она спала как убитая и видела кошмарные, странные сны.

Глаза привыкли к свету, и Элис скосила их на обнимавшую ее руку — изуродованную, но мускулистую и сильную.

И — обнаженную.

Только теперь Элис почувствовала, что ее свадебное розовое платье в ужасном беспорядке, сверху спущено до пояса, снизу — задрано. Она удивленно посмотрела на Саймона, но тот спокойно спал и ее немой вопрос остался без ответа.

Элис осторожно, стараясь не разбудить Саймона, выскользнула из его объятий. Простыня под нею почему-то оказалась влажной. Элис спустила ноги на пол, но никак не могла нащупать свои туфли, которые куда-то подевались. Голова разболелась с новой силой, да так, что Элис стало не до туфель. Она застонала, прижав ладони к вискам. Вид мирно спящего на кровати Саймона показался ей вызывающим и почему-то задевал ее.

«Спит, — неприязненно подумала Элис. — Скажите на милость, зачем ему было жениться на мне, если он меня не хочет? Для того чтобы спать рядом со мной как сурок?»

Наивный вопрос. Ведь Саймон уже говорил, что женится на ней не из любви, но ради тех выгод, которые сулит ему родство с его господином, лордом Ричардом. Возможно, также, что он женился на ней просто от скуки или со злости.

Но разве все это может служить оправданием для нее самой?

Ведь она вышла замуж за Саймона потому, что хотела его.

Потому, что хотела его.

Потому, что была очарована этим человеком. Потому, что после их первого поцелуя страстно мечтала о том, чтобы Саймон снова поцеловал ее так, как он это умел. Мечтала о том, чтобы он признался в том, что был не прав, и она, Элис, — прекраснее всех женщин на земле. Она вышла за него замуж потому, что влюбилась в человека, которого все вокруг считали демоном, и ей было наплевать на то, что о ней станут судачить по углам.

Сейчас ей нужно разыскать свою сестру, которая сможет разделить с нею все чувства и всю ее боль. У Элис не было больше иллюзий относительно Саймона Наваррского. Он — человек холодный и даже опасный. Человек, который легко может погубить ее, даже сам того не желая. Нельзя сказать, что он бессердечный или бессовестный. Но всего этого недостаточно для того, чтобы Элис могла почувствовать себя в полной безопасности.

Она с грехом пополам поправила на себе платье, но так и не смогла дотянуться до шнуровки, как не смогла и расчесать свои свалявшиеся локоны. Да еще эти чертовы туфли куда-то провалились!

Губы у Элис припухли и горели. Сильно болели и ныли груди. И между ног у нее было как-то странно сыро, словно начались месячные, но ведь они у нее только недавно закончились.

Элис с новым интересом посмотрела на спящего под меховым одеялом мужчину. Во сне он казался таким невинным, спокойным. Не мог же он лишить ее девственности во сне? И разве может девушка не проснуться при этом?

На самом деле у Элис не было никакой ясности относительно того, что случилось с нею прошлой ночью. Она не помнила ровным счетом ничего. Или все-таки Саймон попытался во время брачной ночи выжать из себя все, на что он способен? Но способен ли он хоть на что-нибудь в постели? Может ли Саймон делать детей и доставлять женщине то удовольствие, о котором он столько говорил накануне их свадьбы?

Сказать по правде, Элис не верила ни одному слову Саймона, прекрасно зная, что он — великий лжец и мистификатор, способный водить за нос кого угодно и всех подряд. А еще он привык делать только то, что хочется ему самому, — не больше и не меньше. Оставалось только гадать, чего на самом деле хочет ее муж.

Элис наткнулась на что-то твердое, запутавшееся в простынях. Она протянула руку и вытащила серебряный, украшенный драгоценными камнями кубок. Она определенно видела его прошлой ночью. Только вот при каких обстоятельствах это было?..

Элис повертела кубок в руках, внимательно его рассматривая. Стенки его оказались помятыми — так, словно этот кубок швыряли и очень сильно. На дне обнаружилась тонкая пленка. Похоже на высохшее вино. Элис попыталась сосредоточиться и вспомнить, что было у нее связано с этим кубком. Но ее голова немедленно откликнулась таким приступом боли, что Элис невольно застонала. И все же кое-что всплыло в памяти. Вот она держит в руках этот кубок, а Саймон что-то кричит. Потом наступает темнота, и все воспоминания на этом обрываются.

Элис поставила помятый кубок на стол, подобрала юбки и бросилась прочь из комнаты, в одних чулках, без туфель. Из-под платья, спадающего с плеч, торчала нижняя рубашка.

Она обязательно должна найти свою сестру.

Проснувшись, Саймон обнаружил, что лежит на кровати в полном одиночестве, хотя в воздухе еще витает запах Элис — ее нежной кожи, волос и духов. Казалось, она была здесь еще минуту назад. Саймону захотелось полежать еще, мечтая об Элис, но он запретил себе это. Так можно превратиться в тряпку, в размазню, в того, кто не сумеет выжить.

У него есть дело, которое не терпит отлагательства. Нужно как можно скорее уничтожить приготовленное им вчера ядовитое зелье. И заодно вырвать и сжечь тот лист из книги, на котором описан способ его приготовления. Ни яд, ни его рецепт не должны попасть в чужие руки. Это решение было окончательным, и Саймон не хотел медлить, оставляя лазейку для сомнений. Он буквально выпрыгнул из постели, накинул на себя валявшуюся возле кровати рубашку и ринулся к рабочему столу, на котором оставил вчера стеклянный флакон в толстой серебряной оправе, в котором таилась рубиновая смерть.

Стол оказался пуст. Флакона не было.

Саймон не стал терять время на то, чтобы осматривать комнату. Это было так же бесполезно, как, например, спрашивать про флакон у Годфри, который ничего о нем не знал. Собственно говоря, Саймону и так все было ясно. На сей раз Ричарду удалось найти подходящего человека, который выполнил его приказ. Этот некто пробрался в комнату, в которой спал чародей со своей молодой женой, выкрал стоявший на столе флакон, а Саймон, потерявший разум, ничего не почувствовал.

Теперь любое промедление может обернуться гибелью ребенка, сидящего на королевском троне. Яда хватит на то, чтобы прикончить сотню людей, и Ричард, несомненно, найдет этому флакону применение — вплоть до самой последней капли.

Конечно, можно было сделать вид, что ничего не случилось. Если Саймон будет держать рот на замке, то и Ричард никогда не заикнется об этом флаконе. Просто неугодные ему люди будут исчезать один за другим. Зато Саймон может подняться до головокружительных высот и стать главным советником короля Англии — если, разумеется, трон займет Ричард, а не его более удачливый и быстрый соперник. Должность, что и говорить, многообещающая, хотя и опасная.

Тут в мысли Саймона неожиданно вторглась Элис из Соммерседжа, женщина с доверчивым взглядом и нежной душой. Женщина, которая наверняка предпочла бы двору простой домик в сельской глуши, чтобы жить там в окружении цветов и деревьев, растить детей, быть хорошей хозяйкой и доброй матерью.

И еще для покоя и счастья ей нужен муж, и он должен быть человеком таким же порядочным и честным, как она сама.

Саймон подумал, что прежде всего ему необходимо разыскать Элис. Постараться понять, запомнила ли она что-нибудь из событий минувшей ночи, и если да, то что именно. Самое главное — узнать, связано ли что-нибудь в ее воспоминаниях с тем роковым флаконом, что оставался на рабочем столе. Саймон не строил никаких иллюзий относительно леди Элис и понимал, что если та на самом деле поняла, что таится в рубиновой жидкости, и флакон с этой жидкостью оказался у нее в руках, то это еще опаснее, чем если бы он оказался в руках Ричарда.

Саймон припомнил вкус ее губ, запах ее кожи. Вспомнил ее крик в тот момент, когда она прощалась с девственностью.

«Проклятье! — мелькнуло в голове Саймона. — Ведь этот яд, похоже, кроме того, еще и афродизиак, то есть тот самый любовный напиток, который должен разжигать страсть и похоть в сердце того, кто его выпьет!»

Так вот, выходит, что за отраву он дал в первую брачную ночь своей жене! Да и сам изрядно надышался парами, пока смешивал травяные настой. Вот почему желания плоти и победили вчера их обоих, несмотря на то что Саймон хотел избежать близости, отложив на потом наслаждения, которые сулило ему нежное тело Элис. Однако коварное зелье все перевернуло не только в душе Элис, но и в его собственной, и ему хотелось только одного: овладеть Элис, потом еще и еще раз, пока оба они не свалятся от усталости. Тогда он может уснуть и проснуться утром затем, чтобы снова взять свою жену.

Необходимо как можно скорее разыскать Элис. Необходимо узнать, попал ли смертоносный флакон в руки Ричарда или нет. Милорду, в отличие от Элис, известно предназначение яда, и, употребив его для убийства, Ричард, по крайней мере, не совершит ошибок по неосторожности.

Необходимо найти Элис. Убедиться в том, что она жива и ей ничто не угрожает.

И тогда можно будет начать перестраивать свою собственную жизнь.