Правосудие в Миранже

12

В канун дня Святого Милосердия обе церкви Миранжа заполнили многочисленные прихожане. Колокола церкви Святой Благодати, находившейся по соседству с постоялым двором, созывали горожан к всенощной.

Из окна комнаты Жаспара Данвера колокольни со звонарем не было видно, но по мелодичному перезвону судья понял, что мастер хорошо знал свое дело. Разные по тону, звуки удивительно гармонично сочетались друг с другом: на сочный басовитый гул, зарождавшийся в глубине бронзовой чаши большого колокола, накладывалось задорное треньканье самых маленьких, а напевный звон средних сплетал их воедино, и над городом плыл необыкновенно торжественный волнующий зов.

Луна отправилась в свой обычный путь по ночному небу. На исходе двадцатых суток марта она напоминала приоткрытую ладонь с лежащим на ней черным шаром.

Судья увидел, что в доме напротив засветилось окно, отчего площадь показалась ему еще темнее. Луна скрылась за облаками, и вся вселенная сконцентрировалась для него в ярком пятне света и звоне церковных колоколов.

Вдова открыла окно и, держась руками за ручки распахнутых настежь оконных створок, обратила лицо к небу. Не сводя с нее глаз, Жаспар последовал ее примеру и замер, вдыхая влажный вечерний воздух.

Он заметил, что она кивнула ему, и, испытывая непонятное волнение, ответил ей тем же, словно отражение в зеркале. Он дал свое согласие, хотя не знал, на что именно. Вдова закрыла окно на задвижку и притворила внутренние ставни. Дом напротив снова стал серым и утонул в ночной темноте, такой же мрачный и неприметный, как и все другие. Бледный серпик луны снова появился на небе, вырвавшись из цепких объятий темного облака.

По ночной городской площади в сторону церкви торопливо семенили припозднившиеся на всенощную набожные старухи, натыкаясь в темноте на едва державшихся на ногах пьянчужек… Потом появилась какая-то женщина. Жаспар Данвер предполагал, что это случится, и не ошибся: укутанная в длинный черный плащ с опущенным на лицо капюшоном, вдова Дюмулен прошла под его окном. Анна показалась ему на глаза, чтобы он знал совершенно определенно: она вышла из дома, она на площади, и она сейчас уйдет, чтобы не давать пищу дурным слухам. Он смотрел ей вслед, даже не задумываясь над тем, куда она могла направиться в это время.

В его голове роились несвязные мысли о докладе, работу над которым следовало продолжить, о задании, суть которого он пока не улавливал, о шпионившей трактирщице…

Жаспар натянул сапоги, торопливо накинул на плечи плащ и, надвинув на глаза шляпу, вышел из своего номера. Спустя несколько мгновений он уже пересекал площадь, направляясь к южной окраине города.

Он шел следом за вдовой. Она была далеко, и он не различал в темноте ее силуэта, однако точно знал, что идет правильной дорогой. Деревья у обочин, казалось, были выше и теснились плотнее, чем днем. Данвер узнал дорогу: постепенно превращаясь в едва заметную тропу, она вела к известной ему лесной поляне. Под грубыми подошвами сапог то и дело потрескивали старые желуди и мелкие сухие веточки, шуршали опавшие, не успевшие перегнить листья — невидимый в темноте зимний мусор. Впереди призрачной тенью появился и тут же исчез силуэт какого-то зверя, то ли волка, то ли косули.

Маячивший среди деревьев просвет выглядел ярче, чем открывшаяся наконец круглая поляна, но даже сейчас она казалась прекрасной, как сказочный замок в конце длинной аллеи. Полупрозрачные крокусы волшебно мерцали в ночи. На другой стороне, за крокусами, возвышалось дерево, под которым он в прошлый раз застал лесного безумца. Жаспар не удивился, увидев вдову на том же самом месте, под гигантским буком.

На этот раз она ждала его, а он шел к ней. Он не стал обходить поляну по кругу, а двинулся прямо через крокусы, шагая по ним, словно по белой пене на песчаном берегу моря. Ковер из свежего мха мягко пружинил под ногами.

Перед деревом Жаспар остановился. Луна светила ему в спину, и он видел Анну лучше, чем она его. Ее лицо было очень бледным, но не таким, как днем в суде, почти прозрачным. А ее большие серые глаза… Он словно только сейчас заметил их. Она заговорила первой.

Ее голос звучал тихо и серьезно. Сердце Жаспара так сильно билось в груди, что он едва разбирал слова. Их встреча, шептала она, была предначертана звездами. Еще она говорила что-то о предопределении свыше. Он слушал ее, не зная, то ли соглашаться с этим, то ли нет. Для христиан звезды не играют никакой роли за исключением разве что возникновения и гибели мира. Анна Дюмулен напомнила о влиянии звезд на судьбы людей. И он поверил ей.

Чтобы успокоиться и реально ощутить ее присутствие, он коснулся плеч молодой женщины. Его руки скользнули по мокрой ткани плаща, и их ладони на короткий миг соприкоснулись, но пальцы так и не сплелись в тесном пожатии.

Анна скрестила руки, вцепившись пальцами в локти, и тем самым прикрыла свой шитый пояс. Сказать ей, чтобы она не надевала его во время процесса? Или же, что ему нравится этот пояс, потому что он такой элегантный? Ладони Жаспара Данвера легонько огладили белые кружевные манжеты и опустились на бедра вдовы, обтянутые черной плиссированной юбкой. Ему хотелось что-нибудь сказать ей, но она опередила его.

— Что мне делать? — спросила Анна. — Я даже подумать не могла, что снова всплывет история с выкидышем. — Ее голос дрожал от волнения. — Может, рассказать, что муж не хотел ребенка? Что он был далеко не таким святым, каким его представляют?

Жаспар убрал руки с ее бедер.

— Нет, ни в коем случае, — ответил он. — Следует придерживаться первоначальной версии — это было фатальное стечение обстоятельств. От судьбы не уйти, и это лучшая линия защиты. Не требуется никаких объяснений. Выкидыш. Внезапная смерть мужа. К этому добавить больше нечего. Суду нельзя давать никакой зацепки.

Губы Анны задрожали.

— Я боюсь, что попала в ловушку. Я просто умираю от страха!

Жаспар обнял ее и прижал к груди, шепча слова утешения вперемежку с новыми советами. Дрожа всем телом, Анна по нескольку раз задавала одни и те же вопросы и пыталась выучить наизусть правильные ответы. Чтобы успокоить молодую женщину, Данвер сжал ее щеки ладонями. Она расплакалась, и слезы принесли ей заметное облегчение. Черты ее лица смягчились, и она прошептала:

— Я невиновна.

Жаспар Данвер верил ей.

Они расстались очень быстро. Анна Дюмулен посоветовала ему не торопиться с возвращением, а немного подождать, чтобы никто не видел его. Чуть приподняв подол юбки, она стремглав помчалась прочь с поляны. Он смотрел ей вслед, и в его памяти воскресли картинки лесной охоты, картинки, которые внушали ему ужас с раннего детства. Силуэт вдовы исчез за деревьями. Жаспар положил руку на гладкий ствол бука и прижался к нему в надежде, что тот придаст ему смелости дождаться своей очереди. Неужели он тоже сошел с ума?..

Он возвращался в город в таком смятении чувств, что едва держался на ногах. Чтобы не упасть, ему приходилось хвататься за ветви встречавшихся на пути деревьев. При этом его не покидало ощущение, что он заблудился. Жаспар почувствовал, как в нем зреет жалость к самому себе. Заблудился. Да, именно так. Окончательно и бесповоротно. Против самого себя он был бессилен. Разве в его ли силах повернуть время вспять и стереть из памяти прошедший час?

Закутавшись в плащ и стараясь никому не попадаться на глаза, он прошмыгнул в церковь Сен-Марсель. Его встретили монотонное бормотание молящихся и заунывное песнопение, свидетельствовавшие о том, что служба была в самом разгаре. В часовне Сердца Иисусова ангелы воздевали свои факелы под разноцветными витражами.

Неподалеку от ризницы Жаспар заметил Караша д’Отана, который то ли молился, то ли созерцал сцену распятия на триптихе, установленном перед алтарем. На всенощную деревянные створки были раскрыты, и верующие могли преклонить колени перед образом страждущего Христа. Богородица в одеянии желто-охрового цвета и святой Иоанн в алом плаще являли собой прекрасную пару, которая выглядела почти величественно рядом с худым и серым телом Иисуса. Справа и слева скалились палачи, имен которых евангелисты не назвали, равно как и не уточнили, были они уродливы или нет, хотя именно такими народ хотел бы их видеть.

Чтобы добраться до иезуита, нужно было миновать грозное препятствие в виде коленопреклоненных фанатичных святош. Они никого не заставляли молиться, но и не желали, чтобы кто-либо нарушил их связь с небесами. Со всеми мыслимыми предосторожностями Жаспар Данвер приблизился к святому отцу и, шепнув на ухо несколько слов, увлек его за собой.

У купели для крещения они остановились, и Жаспар вполголоса признался иезуиту, что сам угодил в ловушку и отныне начинает вести двойную игру. Чуть помолчав, он добавил, что хочет исповедаться.

Караш д’Отан попросил его подробно рассказать о совершенных проступках.

Не скрывая растерянности, Жаспар Данвер попытался в мельчайших деталях поведать священнику обо всем, что с ним произошло.

Высокий лоб иезуита избороздили морщины:

— Пока вы не совершили ничего предосудительного, сын мой.

Но Жаспар продолжал настаивать: он согрешил, он уверен в этом.

Однако иезуит не соглашался: прегрешения перед Богом нет.

Данвер с облегчением взглянул на священника, и в его глазах засветилась надежда.

— Вы не совершили греха, — сурово повторил иезуит, — зато вы допустили ошибку, совершенно непростительную для судьи! Почему вы не подумали об этом раньше? Ведь людской гнев пострашнее Божьего. Прочтите десять раз «Отче наш» и «Аве Мария» и держитесь подальше от этой женщины. Если только это возможно, — добавил он, с сомнением покачивая головой.

«Если это возможно», — повторил про себя Жаспар, оторопело перебирая четки.

Вернувшись к себе, он едва не споткнулся в темноте о лежащее на полу тело… Присмотревшись, Данвер узнал мальчика. Встревоженный, он опустился на колени и осмотрел Коломбана. Тот спал. Жаспар облегченно вздохнул. Должно быть, мальчик вернулся посмотреть рисунки. Его дыхание было частым и слегка прерывистым, и это обеспокоило Денвера. Он подошел к окну. Площадь была пустынной и темной. Впервые со дня приезда в Миранж Жаспар почувствовал себя одиноким.

Он тихонько разбудил мальчика и объяснил ему, что тот не может спать здесь и не должен приходить в его отсутствие. Коломбан захлопал широко раскрытыми глазами и стал оправдываться: он не мог спать внизу из-за громкого храпа папаши-трактирщика и, что еще хуже, из-за мамаши-трактирщицы, которая что есть силы колотила в стену, пытаясь заставить того замолчать! Но он понимает: ему нельзя оставаться вместе с судьей. Он пойдет спать напротив.

— Напротив? — переспросил Жаспар.

— Да, на церковной колокольне, за аптекой, — уточнил мальчик. — Я туда часто хожу. Там до самого утра никто не беспокоит.

Спустя несколько минут Жаспар услышал, как он кричит по-птичьи. Коломбан признался ему, что с высоты ему нравится смотреть в ночь и представлять себя великим герцогом.