Шестеро конных жандармов сопровождали карету, где помимо Данвера ехали еще двое судей, назначенных ему в помощники. Как и семь лет назад, в небе висел серпик луны, такой же тонкий и элегантный, только его рожки были повернуты вправо: луна была в последней четверти. Жаспару очень хотелось, чтобы его кошмару скорее пришел конец.
Двое молодых судей удивили Жаспара своим прилежанием и послушанием. Чтобы убедиться в своих предположениях, он задал им несколько вопросов по весьма запутанным аспектам права. И они безошибочно ответили ему, чуть ли не наизусть цитируя своды законов. Оба выглядели лет на пятьдесят, хотя им вряд ли было больше тридцати. Не помогали ни парики, ни этот новомодный наряд молодежи, посвятившей себя служению закону: и без того нелепые сюртуки украшались дополнительными отворотами, рюшами и бантами.
Сам Жаспар никогда не считал себя обольстителем, но, глядя на своих помощников, не без основания полагал, что в их возрасте не был таким бесцветным. И если он надел сегодня богатое платье члена Высшего суда, то только потому, что впереди его ожидала жаркая схватка. На этот раз он ехал в Миранж не наблюдать, а принимать решения.
Выглядевший посолиднее «Золотого льва», постоялый двор «Тихое пристанище» щедро освещал огнями площадь Сен-Марсель. Хозяева заведения встречали председателя судейской коллегии со всеми мыслимыми почестями, что стало обычным в Бургундии, как, впрочем, и в других местах тоже. Мебель из темного орехового дерева с выточенными спиралью ножками столов и стульев была новехонькой. Стены вопреки моде на серо-голубой цвет были обиты декоративной тканью.
Молодые судьи поселились в городе у одной дамы с хорошей репутацией. Раньше, как выяснил Жаспар, у нее жил Караш д’Отан, ставший ее исповедником. Постоялый двор «Золотой лев» больше не подходил для проживания королевских чиновников.
После ужина Жаспар отправился на прогулку по знакомым улицам Миранжа. Нежившийся в тепле летней ночи, город выглядел таким же, как и семь лет назад. Винные погребки, фонтаны, деревья, каменные стены домов — все осталось прежним. Ноги сами собой привели Данвера на площадь Святой Благодати к «Золотому льву».
Аптека стояла на своем месте, разрывая круг других домов. Как и прежде, ставни на первом этаже были закрыты, на втором распахнуты настежь. Дом был пуст, но выглядел так, словно жил своей тайной жизнью в ожидании хозяев. Жаспар никак не мог понять, почему Анна Дюмулен не вернулась. Может быть, она не знает, что в соответствии с последними решениями Высшего суда изгнанники имеют право вернуть себе свое имущество. А может, она отказалась от прежней жизни, сменила облик, имя… Ему захотелось оказаться на постоялом дворе на другой стороне площади, в своей комнате, откуда ему был виден слабый свет свечи — знак того, что Анна дома. Но света не было ни в ее окне, ни на постоялом дворе…
Заведение было открыто, но в нем царил странный покой.
— Господин судья! Каким добрым ветром вас занесло в наши края? — К нему торопливо приближался кюре, единственный человек, который объединил слова «судья» и «добрый ветер», чем и заслужил ответное любезное приветствие.
— «Золотой лев» пришел в упадок, — рассказывал словоохотливый священник. — После смерти мужа хозяйка со всеми перессорилась. Горожане подозревали ее в причастности к исчезновению Коломбана. Помните мальчишку-левшу, который рисовал всякие страсти? В свои десять лет — испорченный вконец. Да, такое случается… Так вот, мамаша-трактирщица едва выпуталась из этой истории. Она рассказывала, что мальчик сколотил целое состояние и стал богаче любого жителя Миранжа. А кому такое понравится? Нашлись люди, которые говорили, будто видели его на галерах, другие утверждали, что он гниет в тюрьме. И все это время коммерция шла ни шатко ни валко. Дело застопорилось. Из нищеты она вышла, туда и вернулась… Помните тот чудесный вечер, когда мы все вместе ужинали у камина? Хорошее было время… Теперь здесь останавливаются только чужаки: бродяги да цыгане… Добрые люди сюда не ходят…
Переступив порог трактира, Жаспар Данвер заметил оценивающие взгляды, искоса брошенные в его сторону. Клиентов было немного, каждый в молчании цедил из кружки свое вино. Жаспар не стал задерживаться в зале, а сразу прошел прямо на кухню… Встреча с трактирщицей доставила ему удовольствие, чему он сам искренне удивился. Ее разнесло еще больше, и теперь она напоминала бесформенный мешок с бесчисленными толстыми складками, увенчанный серым морщинистым лицом. Но взгляд ее остался прежним — пронзительным и цепким.
— A-а! Это вы, — протянула она. — Не желаете ли комнату? Хотя о чем это я… У меня все равно нет постельного белья. Пришлось все продать. Остались только голые стены да несколько бочонков вина — все, что оставил мне хозяин. Ну ладно. Выкладывайте, зачем пожаловали? — Трактирщица выжидающе глянула на Жаспара. — Надеюсь, вы не станете устраивать скандалов, проблем мне и без того хватает!..
Ее лицо превратилось в злобную маску.
— У меня есть для вас новости…
— О Коломбане? — она растерянно смотрела на Данвера широко раскрытыми глазами.
— С ним все в порядке. Он просил меня… передать вам привет, — сказал Жаспар. — И поблагодарить вас, — последняя фраза была плодом его импровизации.
— Вот как? Он благодарит меня? Почему же он сам не приехал, чтобы выразить свою благодарность? А все потому, что как был негодником, так им и остался! Неблагодарная тварь! Бестолочь! Чем он хоть занимается? Хотя мне, в общем-то, все равно. Раз уж преуспел в бумажных делах, пусть так и будет. Не хочу знать больше ничего. Разве что он приедет, чтобы вытащить меня из этой нищеты… Но у него, конечно же, другие заботы! Дети — существа неблагодарные.
Повернувшись к Жаспару спиной, трактирщица схватила бутылку, вставила в нее воронку, словно то была глотка гуся, которого откармливают к Рождеству, и начала переливать вино, как когда-то раньше…
На следующий день начались слушания в суде, но на сей раз ответ держали не обвиняемые и свидетели, а служители правосудия.
В зале для приема князей и послов Жаспар Данвер устроил личный кабинет, отгородив небольшое пространство китайскими ширмами. Перед роскошным столом из итальянского мрамора стояло кресло с узорчатой обивкой, предназначавшееся для членов местной магистратуры, которые явятся для дачи показаний. Больше всего Жаспара беспокоил Ла Барелль. Он хитер, как лис, и будет настороже. Данвер не мог представить его, как иезуита, усталым и постаревшим. И вряд ли его терзали угрызения совести. Но после стольких лет злоупотреблений служебным положением, хоть и обусловленных самой иерархией судебных должностей, ему едва ли удастся сохранить за собой пост председателя суда. Разве что он не припас в рукаве каких-либо козырей.