Прекрасная куртизанка

Глава 20

Шахин в угрюмом молчании наблюдал, как врач обследует спину Аллегры, то и дело качая головой. Явившись вместе с Шафтсбери на рассвете в крохотную больничку Отмана, он никак не ожидал, что заведение возглавляет француз, некогда служивший хирургом в Иностранном легионе. Это была редкая удача, заставившая его поверить, что Аллегру оберегают высшие силы. Врач сразу понял, что женщина испытывает сильную боль, и дал ей дозу лауданума, который мгновенно подействовал. Занявшись ранами на спине Аллегры, он бросил хмурый взгляд на Шахина.

— Кем надо быть, чтобы так обойтись с женщиной? — сердито спросил он.

— Покойником, — отозвался Шахин, сложив руки на груди.

Внутри у него все еще клокотала ярость, и он сожалел, что убил Нассара так быстро.

— Вот это хорошо. — Француз одобрительно кивнул. — Мужчина, сотворивший такое, не заслуживает того, чтобы жить.

— Как она?

Шахин стиснул челюсти, приготовившись к худшему. Ему было тяжело видеть ее мучения, а мысль о том, что она пострадала по его вине, только усугубляла его терзания.

— Вообще-то раны не так опасны, как кажется на первый взгляд. Тот, кто сделал это, знал, как причинить сильную боль при минимуме вреда. Есть только два места, где кнут достаточно глубоко рассек кожу, чтобы создать реальную опасность заражения. Полагаю, она поправится быстрее, если я не буду трогать раны. Но шрамы останутся.

Слова доктора несколько ослабили напряжение, в котором пребывал Шахин, и он склонил голову, испустив вздох облегчения. По крайней мере она избавлена от пытки наложения швов. Француз обработал раны, действуя быстро и ловко. За время всей процедуры Атлегра не издала ни звука, и Шахин был признателен лаудануму, обеспечившему ей забытье.

При воспоминании о том, как она отреагировала вчера утром, когда он грубо отверг ее, его снова захлестнула боль. Его жестокость сломала Аллегру. И не важно, что он заботился о ее безопасности. Ему следовало рассказать ей о своих чувствах. Признаться, что любит ее. Он должен был убедить ее вернуться в Англию, пообещав, что приедет к ней, как только сможет. Вздохнув, Шахин перевел взгляд на бледное лицо Аллегры.

Он любит ее больше жизни. Если бы только он открыл ей свое сердце! Презрение и ненависть, которые он прочел в ее взгляде, проникли в его плоть и остались внутри, отравляя как яд. Шахин поморщился от резкой боли, пронзившей все его существо. Ему нет прощения! Вряд ли он сможет исправить то, что натворил по отношению к ней. По отношению к ним обоим.

Француз выпрямился и повернулся к нему с озабоченным видом:

— Меня не столько беспокоит ее физическое состояние, сколько душевное.

— Аллегра — сильная женщина. Она сталкивалась с вещами и похуже, — резко отозвался он.

— Наши силы небеспредельны. — Доктор вымыл руки в тазике, стоявшем на столе у стены. — Скорее всего эта женщина склонна к внезапным сменам настроения — от вспышек гнева до глубокой депрессии. Как бы наша пациентка не попыталась покончить с собой.

— Только не она, — возразил Шахин, глядя на ее израненную спину.

Следы кнута, которые доктор счел менее серьезными, остались открытыми и пересекали ее спину, алея на бледном шелке ее кожи. Нет, только не Аллегра, упрямая и сильная. Она не согнется.

Доктор скептически выгнул бровь, вытирая руки полотенцем.

— Все же я советую вам наблюдать за ее душевным состоянием, а не только за физическим. А пока я дал ей достаточно лауданума, чтобы она проспала до вечера.

Шахин неопределенно хмыкнул и кивнул, принимая к сведению его слова.

— Когда она сможет путешествовать?

— О чем вы говорите? — переспросил доктор, изумленно уставившись на него. — Месье, эта женщина подверглась ужасной пытке. Конечно, ее раны не смертельны, но вы видите, на что похожа ее спина. Ей необходим отдых.

— В привычном окружении она поправится быстрее. Она хочет вернуться домой, в Англию, и я намерен выполнить ее желание.

Это самое малое, что он может сделать для нее. Он позаботится о том, чтобы она быстро и благополучно добралась домой. Она быстрее выздоровеет, оказавшись вдали от Марокко. Вдали от ужасов, которые она пережила здесь. Вдали от него. Его снова захлестнула боль утраты. По крайней мере с ней будет Шафтсбери. Он привязан к Аллегре и обеспечит ее всеми возможными удобствами. Но эта мысль не принесла Шахину утешения. Ему было мучительно сознавать, что не он, а его кузен будет успокаивать ее страхи. Что это Шафтсбери, а не он будет находиться рядом с ней и заботиться о ее благополучии.

Доктор бросил на него мрачный взгляд:

— Если вы настаиваете на отъезде, месье, вам следует позаботиться о том, чтобы ее перевозили в лежачем положении. Она не может идти. — Он сердито указал на спину Аллегры: — Не представляю, как вы будете нести ее с этими мазями и припарками.

— В таком случае мы воспользуемся носилками. — Не обращая внимания на доктора, он шагнул к Аллегре и опустился на колени рядом с ней. — Оставьте нас!

Раздраженно фыркнув, доктор бросил полотенце на стол и вышел из комнаты. Дверь громко хлопнула за его спиной, и Шахин поморщился, опасаясь, что этот звук потревожит сон Аллегры. Но ее лицо оставалось безмятежным, а дыхание — ровным и медленным.

Коснувшись пальцами синяка на ее челюсти, он закрыл глаза, раздираемый угрызениями совести. Боже, если бы он мог заново прожить последние два дня! Возможно, Халид был бы жив, а Аллегра не пострадала бы так ужасно от рук Нассара. Но тихий голос, прозвучавший в уголке его сознания, возразил, что ничего бы не изменилось. Он поступил так, как считал правильным, и не изменил бы свое решение, вернувшись на два дня назад.

Судьбе было угодно, чтобы все сложилось так, как сложилось, и результат, при всей его трагичности, был неизбежен. С первой встречи с Аллегрой он не делал ничего, кроме ошибок, когда дело касалось ее. Он вел себя как эгоист и тиран. Лишь один раз он поступил, как ему казалось, в ее интересах. И что же? Навлек на нее новые беды и страдания. Вчера, когда она отказалась уезжать, ему ничего так не хотелось, как притянуть ее в объятия и согласиться на все, что она просила. Но он удержался, повинуясь доводам рассудка.

Задним числом он понимал, что должен был послушаться своего сердца. При воспоминании о затравленном выражении ее лица, когда он сообщил ей, что оплатил ее услуги, его сердце горестно заныло. Одним гнусным поступком он напомнил ей об ужасных событиях ее прошлого. Он видел это в ее глазах, потемневших от ужаса. Шахин содрогнулся. Боже, если бы он мог повернуть время вспять! Открыв глаза, он устремил взгляд на ее бледное лицо, изуродованное синяком на челюсти, куда ударил ее Нассар.

— Я люблю тебя, сердце мое, — прошептал он. — Мое сердце принадлежит тебе, отныне и навсегда.

Наклонившись, он коснулся губами ее лба. Его душа вопила, протестуя против разлуки, но он поднялся на ноги и вышел из палаты. Притворив за собой дверь, он увидел Шафтсбери, вскочившего на ноги при его появлении. Когда они прибыли в больницу, Шахин взял инициативу в свои руки, оставив кузена сидеть у палаты Аллегры и ждать.

— Доктор сказал, что с ней все будет в порядке, — тихо произнес виконт.

— Я знаю. — Не имея желания обсуждать Аллегру со своим соперником, он направился к выходу. — Я скоро вернусь. Нужно раздобыть носилки.

— Зачем? — озадаченно спросил Шафтсбери.

— Аллегра хочет как можно скорее оказаться дома, в Лондоне, и я намерен это устроить.

— Милостивый Боже! — Виконт запустил пятерню в волосы. — Не может быть, чтобы вы говорили это серьезно. Она была не в себе прошлой ночью.

— Не вижу другого выхода. — Шахин сжал челюсти. — В Отмане нет гостиницы, так что я не могу оставить ее здесь. Вчера вечером она ясно выразилась, что хочет домой. Пришло время выполнить хотя бы одно из ее желаний. К тому же в привычном окружении она быстрее поправится.

— Значит, вы твердо решили отослать ее прочь.

В глазах виконта сверкнуло понимание.

Шахин отвел глаза от его проницательного взгляда.

— Я делаю то, что считаю наилучшим для Аллегры. — Он постарался придать своему лицу выражение безразличия и направился к двери. — Побудьте здесь, пока я займусь билетами на поезд для вас обоих.

— Вы любите ее.

Эти простые слова потрясли Шахина. Он резко втянул в грудь воздух и также резко выдохнул. Так ли уж важно, что Шафтсбери разгадал его тайну? Это ничего не меняет. Аллегра презирает его. Что ж, он с детства привык к этому. Не оборачиваясь, он взялся за дверную ручку.

— В Сафи вы без труда сядете на корабль, отбывающий в Саутгемптон.

— Проклятие, Роберт! — воскликнул кузен. — Вы ведете себя так, словно устраиваете светскую вечеринку. Если вы любите женщину, почему бы не сказать ей об этом?

Шахин резко обернулся, услышав, как тот назвал его. Это было имя человека, которым он когда-то был. Но разве он так уж изменился? Он по-прежнему подводит тех, кого любит. Гневно сжав губы, он устремил на Шафтсбери жесткий взгляд.

— Мои чувства к Аллегре вас не касаются, — отрывисто произнес он.

Несмотря на дневной зной, Шахин не ощущал тепла — все внутри у него словно заледенело. Однако виконт не собирался отпускать его так легко. Шагнув вперед, он схватил Шахина за рукав.

— Кажется, я начинаю понимать, почему вы похоронили себя в пустыне, — заявил он. — Здесь вы можете изображать мученика и прятаться от правды.

— О чем, к дьяволу, вы говорите?

Круто обернувшись, Шахин свирепо уставился на виконта.

— О том, почему вы чувствуете себя виноватым в смерти брата. Поймите наконец: вы не смогли предотвратить тот выстрел. Вы судите себя за то, что вы живы, а он нет. Ваш отец всегда винил вас в смерти вашей матери, и, когда умер Джеймс, вы просто дали ему дополнительный повод ненавидеть вас.

Шахин потрясенно молчат, глядя на сердитое лицо кузена. Не в силах пошевелиться, он отчаянно искал слова, чтобы опровергнуть обвинения виконта. Наконец, проглотив ком в горле, отрицательно покачал головой.

— Вы ошибаетесь, — хрипло выдавил он.

— Я прав, и вы это отлично знаете. Это написано у вас палице. — Лицо Шафтсбери внезапно озарилось. — Кажется, я понял, почему вы отпускаете Аллегру. Вы опасаетесь всерьез полюбить ее.

Жестокая правда этих слов буквально вытолкнула Шахина на улицу. Потрясенный услышанными откровениями, он шагал через центр Отмана, где располагался оживленный рынок, забыв обо всем, кроме слов кузена, вертевшихся в его голове. Ему не хотелось признавать их правоту, но она была слишком очевидна, чтобы обманывать себя и дальше.

Все это время он винил себя в том, что не помешал Джеймсу убить Френсис и покончить с собой. А теперь, впервые, его заставили понять, что он терзается совсем не потому, что не смог спасти брата. Его вина была выпестована сознанием, что он непонятно зачем выжил, когда другой, кого любил его отец, умер. Смерть матери всегда лежала тяжелым бременем на его плечах, и неудивительно, что граф возложил на него вину и за гибель Джеймса.

Как бы сложилась его жизнь, будь Отец способен к прощению? Шахин скорчил ироническую гримасу. Бессмысленно строить предположения. Прошлое не изменишь. Граф всегда ненавидел его за то, что он вот выжил, а его мать умерла. Смерть Джеймса сделала его присутствие невыносимым для отца. Но хотя он не может изменить прошлое, он мог бы по крайней мере честно взглянуть ему в лицо. А для этого ему придется вернуться в Англию и встретиться с отцом.

Маловероятно, что тот внезапно изменил свое отношение к нему, но пришло время покончить с чувством вины, с которым он жил все эти годы. Надо дать выход накопившейся скорби. Даже если отец призывает его с единственной целью еще раз высказать ему свое неприятие, так тому и быть. Ему необходимо осознать, что он не более ответствен за гибель Джеймса, чем за смерть матери. Вина была своего рода ширмой, которую он использовал, чтобы отгородиться от Аллегры.

Шахин ни разу не позволил ей проникнуть за защитные барьеры, которыми окружил себя. Но она разрушила их все, один за другим, добравшись до глубин его души. Шафтсбери прав. Он не хотел рисковать, сказав ей правду. Ему было легче оттолкнуть ее от себя, чем признаться ей в любви. И он добился своего. Аллегра теперь презирает его. Даже пребывая в шоке прошлой ночью, она кинулась к виконту, а не к нему.

Боль, которую он ощутил в тот момент, была мучительнее той, что он испытал, обнаружив мертвого Джеймса. И теперь ему ничего не остается, кроме как позаботиться о том, чтобы она поскорее отправилась домой, в Англию. Она достаточно настрадалась из-за его ошибок. Он не задержит ее здесь ни на секунду дольше, чем это необходимо.

Впереди показалась железнодорожная станция, и он стиснул зубы, готовясь сделать то, что считал нужным.

Шахин стоял у окна библиотеки, глядя на дождь, поливавший парк Пембрук-Холла. Точно такой же дождь лил несколько недель назад, когда он перешагнул порог родного дома и узнал, что его отец умер за несколько часов до его прибытия. Отвернувшись от унылой картины, он пересек библиотеку, направившись к письменному столу.

В детстве он провел здесь немало времени, читая все, что попадалось под руку. Библиотека была одним из немногих мест, которые его отец редко посещал, что делало ее убежищем от его холодности. Отодвинув в сторону несколько бумаг, Шахин нашел короткую записку. Несколько минут он смотрел на нее, затем сцепил руки за спиной и поднял глаза на портрет отца, висевший над огромным камином.

Написанный, когда Шахин был еще ребенком, портрет отца отражал черты, на которые он никогда раньше не обращал внимания. В уголках его губ залегла резкая складка, ставшая еще более глубокой с возрастом. Еще более красноречивыми были горе и тоска, притаившиеся в глубине отцовских глаз. Чувства, которые он мог по достоинству, оценить. Должно быть, его отец очень страдал, лишившись жены.

Конечно, это не оправдывало графа, но Шахин наконец-то понял, что им руководило. Теперь он знал, каково это — потерять любимую. Портрет словно напоминал, во что может превратиться его жизнь, если ему не удастся убедить Аллегру простить его. Он снова перевел взгляд на записку, лежавшую на столе.

«Твоя мать очень ждала твоего появления на свет. Она бы любила тебя. А я так и не смог простить, что ты отнял ее у меня. Жаль, но теперь уже ничего не изменишь. Прости. Твой отец граф Пембрук».

Шахина с новой силой захлестнула горечь. Но он тосковал не по отцу, а по тому, чего тот не дал ему. По любви родителя к своему ребенку. Это был более тяжкий грех, чем возложить на него бремя ответственности за смерть матери. Сколько времени потрачено впустую! Целая жизнь, когда он прилагал отчаянные усилия, чтобы отец гордился им, в надежде заслужить его улыбку и похвалу. Он не совершит ту же ошибку, что граф. Его ребенок никогда не будет лишен его любви. Но вначале он должен вернуть Аллегру.

Дверь распахнулась, и в библиотеку вошел его кузен с улыбкой на лице. Шахин встретил его на полпути, и они обменялись рукопожатием.

— Мои извинения, Роберт. Одна из лошадей потеряла подкову, и нам пришлось заехать к кузнецу.

При звуке имени, данного ему при крещении, Шахин напрягся. Вряд ли он снова привыкнет к нему. Он предпочел бы то, которое ему дали люди в племени. Но едва ли можно ожидать, что кто-нибудь в Англии будет звать его Шахином.

— Как она? — нетерпеливо спросил он.

Чарлз озабоченно нахмурился, бросив на него сочувственный взгляд. Этого было достаточно, чтобы сердце Шахина сжалось. Что-то случилось. Опасаясь худшего, он подошел к буфету, налил два бокала бренди и протянул один кузену.

— Физически ей немного лучше, но, по словам ее племянницы, она страдает от ночных кошмаров.

— Значит, Корделия с ней?

— Да. Вы ее знаете? — удивился Чарлз.

— Мы не встречались, но Аллегра рассказывала о ней.

Он уставился на бокал, который держал в руке. Казалось, только вчера он слушал, как Аллегра говорит о своей любимой родственнице.

— Девушка отлично ухаживает за ней. — Чарлз сделал глоток бренди. — Вы знаете, что Джамал в Фэрфилд-Оуксе?

— Да. — Кивнув, он поставил свой бокал на поднос. — Ему удалось убедить горничную Аллегры выйти за него замуж.

— Думаю, Аллегра довольна, что они вместе. — Чарлз допил бренди и поставил бокал. — Она не признается, но эти кошмары плохо сказываются на ее душевном состоянии.

— Мне нужно увидеться с ней, Чарлз, — заявил Шахин, скрестив руки на груди. — Прошло почти три месяца. Мне следовало отправиться к ней сразу же после похорон отца.

— Но вы ведь хорошо знаете, что сказал доктор. Ей противопоказано волнение. — Чарлз нахмурился. — Я понимаю, что вы беспокоитесь о ней, как и я. Но вы знаете, как она упряма. Не представляю, как она отреагирует, если вы появитесь у нее на пороге.

— Потому что она винит меня, — мрачно отозвался Шахин.

— Трудно сказать. — Чарлз сочувственно поморщился, встретив его покаянный взгляд. — Она категорически отказывается говорить о Марокко.

Шахин повернулся к буфету и налил еще бренди. Да, Аллегра упряма, и у нее сильный характер. Тем не менее его тревожило, что она отказывается обсуждать произошедшее в Марокко. Доктор в Отмане предупреждал, что она может впасть в депрессию. Один Бог знает, что с ней сотворил Нассар, помимо порки. Неужели этот ублюдок изнасиловал ее? Шахин судорожно выдохнул, ощутив стеснение в груди. Ему нужно увидеть ее — и вымолить прощение. Чего бы это ни стоило. А вдруг она не позволит ему даже перешагнуть порог ее дома? Эта мысль потрясла его до глубины души. Если она откажется встретиться с ним, все пропало. И тогда уже не важно, увидятся они завтра или через год. Ее ответ не изменится. Либо она простит его, либо нет. Не притронувшись к выпивке, он повернулся к виконту:

— Я хочу видеть ее.

— Вы разве не поняли меня?

— Не важно. — Он сделал решительный жест, отметая возражения кузена. — Если она винит меня, пусть так и скажет. Но если она полагает, что я не люблю ее, тогда у меня есть шанс все исправить.

Чарлз выгнул бровь, глядя на него с явным сомнением:

— Вы настолько уверены в себе, что готовы рискнуть?

— Я больше ни в чем не уверен. — Шахин на секунду прикрыл глаза. Затем твердо встретил обеспокоенный взгляд виконта. — Кроме одного: Аллегра либо выслушает меня, либо нет. Время ничего не изменит. Отступать некуда.

Конечно, надо быть дураком, чтобы надеяться, что она вообще согласится иметь с ним дело. Но ему необходимо услышать ее ответ. И помоги ему Бог, если она отвергнет его. Он может легко превратиться в подобие собственного отца, если в его жизни не будет Аллегры.