Прекрасный кошмар

Глава 4

— Подожди, подожди, подожди.

Я замираю, не успев наклониться вперёд. Мне нужно было понять, что это ошибка. Я нарушаю столько правил прямо сейчас, а ведь я даже не знаю этого человека, каким бы милым и понимающим он ни казался.

— Ты прав. Я просто пойду.

— Джемма, подожди, — Калеб снова хватает меня за запястье, всё ещё держа почти осторожно. Не так, будто я чудовище, которое может укусить, а так, будто я сделана из стекла, и он боится меня разбить. Это странно. Не знаю, нравится ли мне это. — Поверь, когда я говорю, что мне очень нравится идея о том, что ты сидишь у меня на груди, — Калеб прочищает горло. — Но я надеялся, что сначала мы сможем немного поговорить.

— Поговорить? — я моргаю. — Но зачем тебе со мной разговаривать? Тебя явно привлекает эта форма.

— Да. Очень, — он скользит по мне взглядом, словно не может сдержаться. — Но, думаю, я немного романтик. Мне нравится узнавать людей, с которыми я занимаюсь сексом. Не говоря уже о том, что не каждый день мне выпадает шанс поговорить с демоном.

Я прикусываю нижнюю губу. Вряд ли у меня будет ещё больше проблем, если я с ним поговорю. Портал продержится до рассвета, а до него ещё несколько часов. По правде говоря, Калеб мне тоже интересен.

— Чем ты занимаешься, когда тебя нет здесь? — я обвожу рукой его комнату.

— Я педиатр.

Мои глаза расширяются.

— Ты работаешь с детьми? Постоянно? Каждый день?

Роли, связанные с воспитанием, обучением и исцелением детей-демонов, пользуются большим спросом. Даже если бы я отлично справлялась со своей работой, быстро продвигалась по карьерной лестнице и набиралась сил, я бы ещё много веков не смогла претендовать на одну из этих должностей. Я никогда этого не добьюсь. Но работать в основном с маленькими детьми? Это похоже на мечту, если бы кто-то осмелился позволить себе мечтать.

Теперь его очередь моргать.

— Да, — парень проводит рукой по своим коротким рыжим волосам, внезапно смутившись. — Большую часть моей работы составляют осмотры детей по мере их взросления: я делаю прививки, убеждаю родителей, что они всё выполняют правильно, и помогаю им справляться с ситуациями, когда происходит что-то более серьёзное. Последнее случается довольно редко, и это здорово. Я занимаюсь этим всего десять лет, но даже за это время я получил огромное удовольствие, наблюдая за тем, как взрослеют дети.

Десять лет кажутся мгновением, но для людей это довольно долгий срок. Особенно если врачам приходится так долго учиться. Это также значит, что Калеб немного старше, чем я думала, ему уже за тридцать. Значит, что половина его жизни уже позади. От этой мысли мне становится не по себе.

Я заправляю прядь волос за ухо и отгоняю от себя эту мысль. Люди не живут так долго, как демоны. Я это знаю. Все это знают. Это просто факт. Нет причин, по которым я должна чувствовать себя так неловко.

— А ты? — он наклоняется вперёд, его глаза горят интересом. — Я знаю, что всё пошло не так, как ты хотела, но ведь твоя жизнь наверняка очень интересная.

Я закатываю глаза, прежде чем успеваю подумать.

— Думаю, это зависит от того, что ты считаешь интересным. С моей точки зрения, это довольно скучно. Я провожу много времени в одиночестве.

Не стоит ожидать, что он поймёт. И он явно не понимает.

— Что ты имеешь в виду? Ты была здесь всего несколько раз. Наверняка в свободное время ты занимаешься чем-то другим.

— Не совсем, — я провожу рукой по лицу. Кажется, что всё в Калебе направлено на то, чтобы подчеркнуть мои недостатки. Я знаю, что это не так. Проблема не в нём, а во мне. Так было всегда. — Я не вписываюсь. Я зацикливаюсь на не тех вещах и задаю слишком много вопросов, что часто нарушает границы, о существовании которых я даже не подозревала, — все мои ошибки за эти годы всплывают на поверхность, давя на меня изнутри. — Когда я была молодой, мои странности терпели, но только взрослые и старики. Дети, независимо от их вида, всегда знают правду. А правда заключалась в том, что я не вписываюсь в общество. И никогда не вписывалась.

Вместо того, чтобы отвернуться от меня с явным отвращением, Калеб излучает сочувствие, мягкое, нежное и совершенно несъедобное.

— Дети могут быть жестокими, даже если не хотят этого.

— Это не имеет значения, — пожимаю плечами, пытаясь притвориться, что мне всё равно, но мои плечи слишком напряжены, чтобы ложь выглядела убедительно. — Я пыталась влиться в коллектив, но это так утомительно — отрезать от себя частичку, чтобы окружающим было комфортнее.

— Так и есть, — в его голосе слышится понимание и ещё больше сочувствия. — Прости. Я поддался любопытству, вместо того чтобы подумать о твоих чувствах.

Я снова пожимаю плечами, но на этот раз делаю это более искренне.

— Мне нравится твоё любопытство. Что ты хочешь узнать о том, каково быть демоном? — по крайней мере, на этот вопрос я могу ответить. Неважно, плохой я демон или нет, я прошла ту же подготовку, что и все остальные. Более того, мне пришлось потратить много времени, наблюдая за своими собратьями, нашими инструкторами и Ральфом, пытаясь понять, как изменить себя, чтобы они одобрили.

Любопытство Калеба поистине восхищает. К тому же он умён и задаёт вопросы о том, как устроено наше общество, как работают мои силы, какие эмоции можно есть и даже каковы они на вкус. Его сбивает с толку тот факт, что мы формируемся как младенцы, а не рождаемся от других демонов. Когда мы возвращаемся к теме нашего воспитания, он откидывается на спинку кровати и сдавленно смеётся.

— Честно говоря, немного удручает, что у демонов всё лучше, чем у нас, людей. Ни один ребёнок не голодает? Обо всех заботятся? И о стариках тоже?

Теперь моя очередь смеяться.

— Старейшины — самые могущественные из нас. Конечно, со временем они угасают, но даже в этот период только глупец станет перечить кому-то из них, — я улыбаюсь. — И да, о наших детях заботятся. Они — наше будущее.

— Да, именно так, — Калеб становится ещё красивее, когда чем-то воодушевлён. Его руки и лицо оживают, а рвение буквально заполняет пространство между нами. — Я много работаю волонтером в сообществах, которые не могут позволить себе визиты к врачу, но это абсурд — заставлять их платить за здоровье своих детей. Мы подаём петиции, звоним и устраиваем марши, а люди, которые принимают решения, продолжают делать самое жестокое, что только можно сделать в любой ситуации, — вот так просто в нём гаснет огонёк, и его плечи опускаются. — Мы действительно живём в тяжёлые времена.

— Мне жаль, — и мне правда жаль. Я знаю историю человечества в общих чертах. Более подробное образование получают те, кому суждено проводить больше времени среди людей. Демону сонного паралича не нужно много знать, чтобы внушать людям достаточно страха и не голодать.

Кажется, что прошло всего несколько минут, когда Калеб смотрит на часы и вздыхает.

— Мне очень нравится с тобой разговаривать, но ты сказала, что у нас есть время только до рассвета, а этот срок быстро приближается, — он снова краснеет. — Как я уже говорил, мы не обязаны это делать. Прежде чем ты спросишь, скажу, что я хочу этого, но не хочу, чтобы ты чувствовала давление.

Осознаёт ли Калеб, насколько он очарователен? Скорее всего, нет, судя по тому, каким неловким он вдруг стал. Я с опозданием осознаю, что предложение сесть ему на грудь, вероятно, имело подтекст, который я не до конца понимаю, поэтому я иду на компромисс.

— А что, если мы начнём с поцелуя?

Парень тут же оживляется.

— Поцелуй — это прекрасно, — во время нашего разговора мы сидели, скрестив ноги, лицом друг к другу, но он вытягивается, а затем опускается на колени. При этом что-то хрустит, и он морщится. — Старая травма. Не волнуйся.

Я ни в коем случае не хочу ставить его в неловкое положение — в данном случае буквально — и причинять ему боль. Прежде чем Калеб успевает что-то сказать, я подхватываю его на руки и падаю вместе с ним на кровать. Он тут же напрягается, и я проклинаю себя за импульсивность.

— Прости. Снова. Я пыталась помочь.

Калеб несколько раз вдыхает и выдыхает.

— Джемма, похоже, нам суждено постоянно извиняться друг перед другом. Ты меня удивила. Вот и всё, — он протягивает руку и осторожно обхватывает моё лицо. Это похоже на то, как он держал меня за запястье, только намного лучше. Всё моё тело трепещет от того, как парень проводит большим пальцем по моей правой скуле. Он делает паузу. — Эм, прежде чем я тебя поцелую, мне правда нужно знать, сколько тебе лет. Я надеюсь, ты понимаешь.

Понимаю. Сразу. У меня вырывается смешок.

— Я не юная ни по твоему, ни по моему определению. Мне семьдесят лет, Калеб. Демоны становятся совершеннолетними в пятьдесят. Я взрослая и даю на это такое же согласие, как и ты, — я наклоняюсь к нему. — Я никогда раньше не занималась сексом с человеком, но я не новичок в сексе как в понятии или действии. Просто… с демонами всё по-другому.

Он продолжает гладить меня по щеке, его вожделение нарастает медленными волнами, от которых у меня кружится голова.

— Насколько по-другому?

Мне трудно сосредоточиться. Парень едва прикасается ко мне, но его пристальный взгляд ощущается как дополнительное прикосновение.

— Эм, я даже не знаю, с чего начать.

— Я был бы признателен, если бы ты попыталась мне это объяснить.

— Ну, для начала, мы все можем менять облик, хотя, очевидно, чем сильнее демон, тем легче ему это даётся. У каждого свои предпочтения, поэтому у каждого демона свой уникальный подход. Иногда это дикое безумие с перевоплощениями и магией. Иногда они даже не прикасаются друг к другу в привычном для тебя смысле. У меня были партнёры на любой вкус, — несмотря на то, что я говорю себе не делать этого, я кладу руку на голую грудь Калеба. Он такой тёплый, и его сердце бьётся в бешеном ритме, словно пытаясь пробиться ко мне сквозь грудную клетку. — Люди проявляют немалую изобретательность в сексе, особенно с помощью различных инструментов, которые можно использовать для усиления ощущений, но вы всё равно ограничены своим телом в данный момент, — я выгляжу так же, как в первую ночь. Моё тело сейчас достаточно гуманоидное, вплоть до эрогенных зон, хотя я не стала прорисовывать мелкие детали гениталий. Поскольку я должна вызывать страх, а не вожделение, они мне не нужны в повседневной жизни.

— Думаю, да, — Калеб колеблется и наконец кивает, словно обращаясь к самому себе. — Последний вопрос, по крайней мере на данный момент.

— Спрашивай о чём хочешь, — мне нравится этот разговор. Он, кажется, не обращает внимания на то, что я иногда запинаюсь. Его доброта — как бальзам на рану, которую я даже не осознавала. Мне не нужно притворяться перед ним. Я могу быть просто… собой.

— Я не могу с чистой совестью согласиться на что-либо, связанное с сексом, не обсудив возможность беременности или инфекций, передающихся половым путём. Кажется, у меня где-то есть презервативы, хотя я не могу гарантировать, что срок их годности не истёк, — это вызывает ещё один очаровательный румянец. — Прошло уже много времени с тех пор, как у меня был последний партнёр.

Я смеюсь с облегчением. На этот вопрос, по крайней мере, есть простой ответ.

— О, тебе не стоит беспокоиться о таких вещах. Демоны и люди могут иметь потомство, но демон должен принять осознанное решение сформировать внутреннюю анатомию, которая обеспечит такую возможность. Что касается болезней или инфекций, наша магия защищает нас от них, поэтому мы не можем ни заразиться, ни заразить.

— Что ж, это значительно упрощает задачу, — он опускает взгляд на мои губы, и я облизываю их, хотя даже не могу объяснить, почему это делаю. — А теперь я тебя поцелую, Джемма.

— Хорошо, — шепчу я и ловлю себя на том, что задерживаю дыхание, когда Калеб наклоняется и прижимается губами к моим губам. Сначала он делает это так медленно, что я начинаю сомневаться, целует ли он меня вообще, но затем давление усиливается, мои губы раскрываются, и я чувствую его вкус. Он мятный и до краёв наполнен страстью и чем-то гораздо более сложным. Эмоции — обе эмоции — накатывают на меня через наш контакт, проникая в горло с такой силой, что я задыхаюсь.

Калеб тут же отстраняется. Я смутно осознаю, что он собирается спросить, всё ли со мной в порядке, но я слишком занята тем, что сокращаю расстояние между нами и впиваюсь в его губы. От сочетания физического и эмоционального я теряю самообладание, как никогда раньше, и хочу большего. Мой голод полностью исчезает после второго поцелуя, когда его язык медленно скользит по моему, наполняя меня так, как я не могу описать. Калеб хватает меня за бёдра и притягивает ближе. Я горю от каждого прикосновения, от того, как его рука скользит по моей ягодице, от того, как его губы скользят по моей шее, оставляя за собой огненный след. И от того, как он наваливается на меня, когда я частично переворачиваюсь на спину, увлекая его за собой.

Я хочу поглотить его.

Эта мысль доходит до меня сквозь мою потребность, но лишь с трудом. Это зуд, который я не могу унять, какое-то трение в идеальный момент. Несмотря на то, что страсть грозит поглотить меня, я заставляю себя прервать поцелуй.

— Ты… — я не могу отдышаться. — Калеб, ты в порядке?

— Да, — он прижимается своим лбом к моему. — А ты?

Не знаю. Я касаюсь его губ своими и вздрагиваю от новой волны эмоций. Вожделение настолько сильное, что я почти пьянею от него, но есть и более нежное чувство, которое согревает мою грудь и заставляет меня обхватить его ногами за талию, чтобы стать ближе.

— Я не хочу причинять тебе боль.

— Джемма, — он сжимает моё бедро сильнее, а затем ослабляет хватку. — Сейчас я чувствую много всего, но боль не входит в этот список.

— О. Хорошо, — трудно думать о чём-то, кроме желания большего. — Ты хочешь остановиться?

Калеб сдавленно смеется.

— Точно нет. А ты?

— Тоже, — я уже качаю головой, уже сжимаю его бёдра и двигаюсь навстречу его твёрдому члену. — Не останавливайся.