Прекрасный яд

Глава 15

Эзра

Густая черная пыль осела на подоконник моей комнаты. Скользя большим пальцем по маленьким, хрупким песчинкам, я громко вздыхаю. В груди стало тяжело и тесно.

Иногда я задавался вопросом, какого черта моя семья просто не продала этот чудовищный дом; но кто же захочет покупать поместье, в котором историй о привидениях больше, чем в гребаном Лондонском Тауэре?

Сегодня мои демоны громко зашевелились, отчего я чувствовал себя беспокойно и взволнованно.

Мне нужно было вырваться из клаустрофобии своей комнаты и отправиться туда, где мой разум был бы более спокоен… и только одно место могло обеспечить мне спокойствие, в котором я сейчас нуждался.

Выходя из своей комнаты, я заколебался, заметив ее издалека. Эти длинные темные волосы, кремовая кожа и потрясающее тело пересекали площадку наверху большой парадной лестницы. Мои мысли перенеслись обратно к нашей встрече в лесу.

Мне нравилось играть с маленькой птичкой. Я хотел увидеть страх в ее нефритово-зеленых глазах, но она никогда не показывала того, что я искал, и это приводило меня в бешенство.

Однако то, как ее тело реагирует на меня, вызывает чертовски сильное привыкание. Я вижу сквозь все это неповиновение потребность в ее глазах.

Я готов поставить свою жизнь на то, что ее киска была чертовски мокрой, когда я застал ее врасплох в лесу. От одной этой мысли кровь стремительно приливает к моему члену.

Она хорошо скрывает свою слабость, но я сильнее; я пробьюсь сквозь ту твердую оболочку, которую она так хорошо изображает.

Она продолжает идти, не подозревая, что она просто добыча, попавшая в поле зрения хищника. Не подозревая, что мои глаза прикованы к ней, следя за каждым ее движением.

Как только она спускается по лестнице и скрывается из виду, я начинаю выходить из тени, направляясь в Южное крыло, где, как я знаю, наконец-то обрету покой на весь день.

Вокруг не так много людей. Залы заброшены, что мне больше нравится. Все равно никто не заговаривает со мной, когда видят, как я прохожу по коридорам. Тем лучше. Я знаю, что я неприступен. Пугающий. И мне это нравится. Мне неинтересно с кем-то разговаривать. Я бы предпочел, чтобы этот дом был таким же пустым, как и черная дыра в моем сердце.

Миновав ужасающие, самовлюбленные портреты, которые покрывали почти все стены коридора в этом доме, я наконец добрался до места назначения.

Толкнув тяжелые двери из красного дерева в библиотеку, я столкнулся со знакомым лицом Уинстона, заведующего нашей библиотеки.

— Сэр, какой приятный сюрприз, не ожидал увидеть вас сегодня. Я был бы немного более организованным, если бы знал, что вы придете в гости, и немного прибрался.

Я положил руку на плечо Уинстона.

— Не нужно. — Ответил я. — Я ненадолго, просто занимайся своими делами, старик.

Уинстон кивает. Седовласый пенсионер, вероятно, один из немногих людей во всем этом чертовом доме, которому я действительно уделил бы время.

Он работает в Найтчерч уже много лет. Думаю, его нанял мой дед.

Одна особенность Уинстона в том, что он умел не лезть не в свое дело. Думаю, именно поэтому он всегда так хорошо справлялся с работой и так долго оставался в доме.

Насколько мне известно, у него нет другой семьи, поэтому Найтчерч — это вся его жизнь. Он любит эту старую пыльную библиотеку, возможно, даже больше, чем я.

Он хорошо заботится о ней, и он, вероятно, самый уважаемый человек здесь.

Я смотрю на ряды книг. Все они были собраны поколениями Сильваро.

Здесь, должно быть, больше книг, чем во всем Сидар-Кроссе вместе взятом. Я люблю это место. Это единственная часть дома, которую я действительно люблю.

Эта комната — единственное, что, как я могу сказать, моя семья сделала правильно, даже если это, блять, единственное, что они сделали правильно.

Когда во мне пробуждаются порывы и тошнота, это единственное место, куда я могу прийти, чтобы попытаться успокоиться.

Каждая книга в этой великолепной библиотеке — это терапия. Ряды за рядами глубокой, умиротворяющей терапии, и, к счастью, она достаточно велика, чтобы спрятаться среди стеллажей, когда я не хочу смотреть в глаза миру, что, признаться, в последнее время происходит почти всегда. Мне нравится, когда мой разум теряется в этом бесконечном океане слов.

Говорят, что человек, который читает, проживает тысячу жизней, а тот, кто не читает, живет только одну, или что-то в этом роде, и, черт возьми, это правда.

Я прохожу в самый дальний угол комнаты и начинаю просматривать ряд книг в конце одного из книжных шкафов.

В детстве у меня была вероятно, нездоровая одержимость монстрами и злодеями. Я сочувствовал монстру Франкенштейна, и мог по-настоящему проникнуться атмосферой "Дракулы" Брэма Стокера. Обе книги стояли на полках среди пыльных, изъеденных молью специальных изданий.

Большинство этих книг я выделил и прокомментировал. Я сделал так много заметок на страницах. Записывал стихи и цитаты, когда они появлялись у меня в голове, беспорядочно и бесцельно.

Я всегда любил поэзию и старые бредни, хотя и знал, что когда люди смотрят на меня, это последнее, чего они ожидали.

Это место завладело моим сердцем и душой. Найтчерч был проклят, но библиотека была его сияющим маяком надежды.

Плюхнувшись за маленький, потрепанный, старый стол и стулья, спрятанные за книжными полками, я достал несколько экземпляров привычной литературы и открыл пыльные страницы.

Час спустя я все еще был в библиотеке, укрывшись в своем собственном мире, когда услышал тяжелые шаги позади себя. Я понял, кто это, еще до того, как он произнес хоть слово.

— Ну все, мать твою!

Я посмотрел на охреневшее от восторга лицо Калеба. На его лице сияла широкая улыбка, демонстрирующая все его ярко-белые, идеально ровные зубы.

— Неужели у тебя нет сейчас дел поважнее, чем выводить меня из себя?

Калеб смеется, его глубокий и громоподобный голос эхом разносится по тихой библиотеке.

Когда мы с Калебом встретились много лет назад, я не думаю, что кто-то из нас представлял, насколько важными мы станем в жизни друг друга.

Калеб — линчеватель, одержимый уничтожением зла, которое пытает и калечит невинных ради забавы, и я — монстр, подпитывающий болезнь, которая живет внутри меня, горькими криками жестоких и развратных людей.

Мы были парой, созданной в аду, но это не означало, что я не хотел прибить его нахрен в девяноста процентах случаев.

Я был ночью, а он — днем. Я был тишиной, а он — шумом. Мы не должны были сработаться, но сработались.

Наверное, говорят, что противоположности притягиваются, но здесь все было наоборот.

— Отложи книги, мы идем в "Сокол".

Он опускается на потрепанный трехногий стул напротив меня. Сиденье прогибается, чтобы выдержать его вес, и я не понимаю, как оно все еще остается в вертикальном положении.

— Я думал, ты больше не ходишь в "Сокол". Насколько я помню, когда ты был там в последний раз, та цыпочка надеялась на предложение руки и сердца.

Калеб ухмыльнулся, хитро подмигнув мне.

— Неее, Руби знает свое место. Мы в порядке.

Этот засранец был невероятен.

"Сокол" был стрип-клубом почти в двух часах езды от Найтчерч. Калеб регулярно посещал это место, и я несколько раз присоединялся к нему, но владелица Руби была одержима им, и это начинало создавать проблемы, поскольку я знал, что он видел в ней не что иное, как быстрый трах время от времени.

Я знал, что она тоже неравнодушна ко мне, поскольку она не раз ясно давала понять, что хочет мой член и готова взять нас обоих одновременно, если мы будем готовы к этому.

Калеб сделал бы это не задумываясь, он был чистой дрянью, но девушка меня не интересовала. Она меня совершенно не привлекала.

В Сидар-Кросс был стрип-клуб "У Делайлы", о котором я знал. Мы могли бы пойти туда вместо этого, но это место находилось слишком близко к дому, и последнее, что я хотел делать, это связываться с отбросами Сидар-Кросс.

— Пойдем, книги могут подождать.

Я подумывал бросить в ответ какое-нибудь дерьмовое замечание, но мне было не до этого.

Схватив свою куртку стола, я жестом указал Калебу идти впереди. Его хитрая улыбка свидетельствовала о том, что он чувствует, что одержал надо мной верх. Ублюдок.

Выйдя из дома и запрыгнув в свой черный Aston Martin, я повез нас в город, где находился "Сокол".

Он гладкий, с черными кирпичами и яркими желтыми неоновыми огнями, кричащими "Слишком старались, но все равно вышло чертовски безвкусно", но Калебу, похоже, было насрать. Ему здесь нравилось.

Здесь воняло деньгами, и всегда был какой-нибудь подонок, нюхающий кокаин из сисек стриптизерш или делающий уколы. Да, не мое это.

Кивнув швейцарам, мы миновали очередь людей, ожидавших входа, и направились к большим стеклянным дверям.

Тяжелый грохот донесся до моих ушей, когда я шел по коридору "Сокола".

Потные тела приветствовали нас, когда мы вошли в главный зал, и толпы людей изо всех сил старались расступиться, пока мы шли к бару.

Должно быть, это был самый оживленный клуб, который я когда-либо видел. Я ненавидел его. Ненавидел людей в целом, поэтому находиться среди такого количества было гребаной пыткой.

Калеб свистнул через стойку милой девушке в ярко-розовых шортиках. Она подмигнула ему, прежде чем вручить ярко-голубой напиток парню, которого обслуживала, а затем направилась прямо к нему.

Раздался хор стонов, когда барменша подошла прямо к нам, позволив нам перепрыгнуть через очередь. Калеб бросил на них взгляд, который мгновенно заставил их замолчать. Люди знали, что здесь нельзя проявлять неуважение к Калебу или ко мне, и ничем хорошим это не заканчивалось, если ты совершишь подобное дерьмо.

Мы заказали два неразбавленных виски и прислонились к стойке, не обращая внимания на недовольные взгляды окружающих нас мужчин, слишком слабых, чтобы вымолвить хоть слово. Эти куски дерьма ничего для нас не значили, так что они могли пялиться сколько им заблагорассудится.

Калеб знал, что делает, когда запрыгнул в мою машину вместо того, чтобы взять свою, и заказал три текилы. Опрокидывая маленькие рюмки одну за другой.

— Привет, красавчик. — Высокая, великолепная блондинка с длинными ногами, положила свою красную, наманикюренную руку на плечо Калеба.

— Руби. — Калеб улыбнулся. Его глаза светились грехом. — Как ты сегодня?

Она пробежалась голодным взглядом по телу Калеба, затем повернула голову и сделала то же самое со мной.

— Теперь, когда я увидела вас двоих, стало еще лучше.

Руби, вероятно, могла заполучить любого парня, какого только пожелает. Она владела стрип-клубом, который принадлежал ее мужу до того, как он погиб в автокатастрофе, гоняясь за кайфом с какими-то придурками. Теперь у нее было бесконечное количество наличных, и парни пускали на нее слюни каждую ночь. Однако единственным парнем, который ее интересовал, был тот, кто ничего к ней не чувствовал и никогда не почувствует.

Калеб никогда бы не остепенился. В нем не было этого. Я никогда не видел, чтобы он заботился о женщине дольше, чем несколько часов, в течение которых он трахал ее.

— Давайте, пойдем куда-нибудь в более уединенное место.

Взяв бокал Калеба, Руби допила виски и жестом пригласила нас следовать за ней в одну из задних комнат.

Уединенная кабинка была отделана черным деревом и золотистыми бархатными диванами. Маленькие круглые столики стояли рядами перед ними. В центр каждого столика встроено ведерко со льдом.

С одной стороны комнаты стоял квадратный стол, а с другой — старый, винтажный проигрыватель.

Комната, казалось, перекрывала звуки музыки из клуба, чему я был даже рад, потому что сейчас они играли какое-то дерьмо, которое я все равно ненавидел.

Руби провела своими длинными, тонкими пальцами по старому проигрывателю, затем подняла иглу и включила один из альбомов, который уже был загружен. Я понятия не имел, что или кто играет, но из динамиков зазвучала медленная, чувственная музыка.

Мы с Калебом опустились на диваны, его взгляд был прикован к Руби, когда она начала покачивать бедрами. Черное мини-платье едва облегало ее задницу, а крошечные черные трусики-стринги были почти на виду.

Закрыв глаза и откинув голову назад, она облизнула губы. Золотистые волосы волнами рассыпались по ее стройной спине.

Калеб сидел, расставив ноги, откинувшись назад. Его глаза разгорались с каждым ее движением.

Я наклонился вперед, уперев локти в колени, продолжая попивать свой напиток. На моем лице было выражение скуки, потому что именно это я и чувствовал… абсолютную скуку.

Конечно, Руби была сексуальной, это было само собой разумеющимся, возможно, даже преуменьшением, но она не была маленькой птичкой, живущей под моей крышей, и именно это сводило меня с ума.

Я не хотел так сильно желать эту девушку, и ненавидел себя, потому что не знал, почему же так сильно желал ее. Она была упрямой и волевой, но казалось, что опасность взывала к ней, словно она была просто магнитом, притягивающим плохие вещи.

Вот почему я знал, что она создана для меня. Мне нужно было ломать вещи, и она умоляла, чтобы ее сломали. Несчастливый талисман, кусок мяса, брошенный волку.

Моя голова была забита мыслями о Беннетт, в то время как Руби продолжала кружиться вокруг нас. Одним быстрым движением она схватила низ маленького черного платья и стянула его через голову, оставив себя стоять в одних стрингах. Ее упругие сиськи и маленькие розовые соски напряглись и умоляли взять их в рот.

Она подошла к Калебу, потянула его за рубашку, пока он не встал, а затем подошла ко мне. Когда она потянулась ко мне, я отбросил ее руку, не собираясь даже позволять ей думать, что мне это нравится или что я хоть немного заинтересован. Калеб мог кататься на этой киске сколько угодно, но я не собирался вмешиваться. Единственная киска для меня пряталась в Найтчерч в окружении монстров, о которых она даже не имела ни малейшего представления.

Руби нахмурилась, но вскоре взяла себя в руки и наклонилась к Калебу, приблизив свои губы к его. Он жестоко ухмыльнулся, и, оттолкнув ее лицо в сторону, провел языком по ее горлу.

Калеб никогда не целуется, это его фирменный знак. Он использует женщин… и мужчин по своему усмотрению и выбрасывает их, когда заканчивает.

Я откидываюсь на спинку кресла и наблюдаю за дерьмовым шоу, разворачивающимся прямо передо мной.

Руби со своими фальшивыми сиськами подводит Калеба к столу в конце комнаты. Она запрыгивает на него, широко раздвигая ноги. Ее крошечные трусики-стринги и безвкусные красные туфли на каблуках — единственные вещи на ее теле.

Калеб продолжает лизать и покусывать ее горло до ключицы, его глаза встречаются с моими, на секунду вспыхивая похотью, пока он не проводит языком по груди Руби и не берет в рот один из ее розовых бутонов.

Она стонет, как настоящая шлюха, которой она и является, а он продолжает сосать, прижимая свою эрекцию, прикрытую джинсами, к ее киске.

Он сжимает ее затылок, пожирая ее. Ее бедра выгибаются вперед.

Как бы ни было заманчиво присоединиться, Руби просто ничего не значит для моего члена. Она не Беннетт, это уж точно.

Руки Калеба скользят по бокам Руби, после чего он наматывает ее стринги вокруг пальцев.

Одним быстрым движением он срывает маленький кусочек материала с ее тела и отстраняется, уставившись на нее, сидящую там совершенно голую.

— Эз, ну же, детка, меня на всех хватит.

Она проводит языком по нижней губе, блеск гвоздика ловит свет, когда я изо всех сил стараюсь не закатить глаза. Эта сука неумолима. Я пристально смотрю на нее, давая понять, что ее ухаживания не приветствуются и ей нужно держаться подальше.

Калеб хватается за низ своей рубашки, стаскивая ее, в то время как Руби припадает ртом к его груди, облизывая пресс и щелкая пирсингом по соску.

Она пытается поцеловать его снова, но каждый раз, когда она приближается, он хватает ее за подбородок и сильно сжимает. Она издает визг каждый раз, когда он сжимает ее челюсть, а затем возвращается к его груди, облизывая и покусывая ее, как дикая кошка.

Поднося руку к ее влагалищу, Калеб вводит в нее два пальца. Она толкается в его руку, а затем берет ее в свою и проталкивает его пальцы глубже.

Калеб смотрит на меня, из его горла вырывается усмешка, пока Руби продолжает скакать на его пальцах. Она выглядит так, словно балансирует на краю, когда громкий вздох слетает с ее губ, а глаза начинают закатываться.

Калеб выглядит так, словно ему становится скучно, когда он раскручивает ее на столе, переваливая через край так, что ее задница оказывается в воздухе. Я не могу сдержать смех, который вырывается у меня, когда он расстегивает джинсы и вытаскивает свою пульсирующую эрекцию.

Руби оглядывается через плечо, ее нижняя губа зажата между зубами, в глазах мольба.

— Последний шанс. — Говорит мне Калеб, проводя рукой по гладкой голой заднице Руби, приподнимая ее и сильно шлепая по ягодице. Ее крик превращается в раздражающее хихиканье.

— Валяй. — Мне смертельно скучно, и чем быстрее он покончит с этим, тем, блять, лучше.

Подмигнув мне, он смотрит вниз, раздвигая ягодицы Руби и плюет на ее задницу.

Массируя большим пальцем его слюну по ее сморщенной дырочке, я вижу нерешительность на ее лице, когда она понимает, к чему все идет.

Подумав о том, что она остановит его, она раздвигает ноги шире, перекидывает руки через стол и хватается за его края, чтобы зафиксировать себя.

Калеб плюет на свой твердый как камень член и направляет его к ее заднему проходу.

Он даже не замедляет движения, вместо этого с силой вонзается в ее задницу, заставляя Руби издать дикий крик. Ее лицо искажается от боли, но как только Калеб протягивает руку и снова вводит два пальца в ее киску, она расслабляется на столе, толкаясь от его энергичных толчков.

Их совместные стоны наполняют комнату, пока я смотрю на часы, гадая, чем занимается моя птичка в доме.

Она бесит меня, потому что заставляет думать только о ней, но, черт возьми, она вызывает привыкание. На этой планете нет ни одного наркотика, который мог бы с ней сравниться.

Я планирую проведать Беннетт позже, когда она уснет, но пока я застрял здесь с этим мудаком и его ночными пристрастиями.

Я подумывал уйти, но, судя по воплям Руби, они были близки к тому, чтобы покончить с этим дерьмом. В последнее время мы с Калебом были заняты нашей работой, так что мне пришлось предоставить ему какой-то способ выплеснуть свое разочарование, даже если мне и хотелось убраться отсюда подальше.

Звук шлепанья кожи о кожу прерывается криками экстаза Руби, когда она кончает, и вскоре Калеб рычит, опорожняя себя в ее задницу.

Выйдя из нее, он натягивает джинсы обратно и застегивает их, а затем натягивает рубашку через голову.

Руби поворачивается с выражением чистого блаженства на лице, сперма капает с ее задницы, когда она тянется к Калебу. Он отходит, присоединяясь ко мне, а затем берет стакан с остатками виски, который я только что налил, и выпивает его одним глотком.

— Итак. — Руби ухмыляется нам обоим. — Как насчет еще пары стаканчиков?

Прежде чем я успеваю ответить, Калеб поднимает платье Руби и бросает его на ее обнаженное тело.

— Как-нибудь в другой раз. — отвечает он, хлопая меня по плечу, и мы направляемся к двери.

Улыбка Руби мгновенно сменяется яростью, когда она начинает кричать в нашу сторону.

— Вы придурки. Никогда больше сюда не приходи, Калеб Фокс.

Я захлопываю дверь, прерывая ее ругань, пока Калеб улыбается.

— Ублюдок.

Он посмеивается над моим замечанием, когда мы направляемся к двери и возвращаемся к моей машине. Хватит с меня волнений на один день. Теперь мне нужно увидеть мою маленькую птичку.

Поднимаясь по ступенькам обратно в Найтчерч, я тихо подхожу к комнате Беннетт. Уже поздно, и в комнате темно. Тени танцуют по комнате, и маленькая птичка — единственное, что освещено светом луны, пробивающимся сквозь тяжелые шторы.

Я наблюдаю за ней, пока она мирно спит, лежа на спине, а гладкое одеяло обхватывает ее талию. Одна рука у нее на животе, а другая у лица на подушке.

Она тихо похрапывает, ее губы слегка приоткрыты, пока я наблюдаю за тем, как ее грудь поднимается и опускается от нежного дыхания. Я осторожно наклоняюсь, убирая прядь ее шелковистых темных волос с лица.

Она слегка шевелится, но продолжает негромко похрапывать. Я плотно сжимаю губы, чувствуя, как в груди оседает тяжесть. Я заставляю себя проглотить комок в горле.

Беннетт выглядела умиротворенной в своей постели, когда я выходил из ее комнаты, молясь, чтобы хотя бы на эту ночь ее кошмары прекратились.