Прекрасный яд

Глава 19

Беннетт

Меня мало что пугает, теперь я это поняла. Однако по какой-то причине резкий ветер, бьющийся в старые оконные стекла моей спальни, чертовски пугает меня сегодня вечером.

Спальня, которую мне предоставили по прибытии сюда, расположена не в самом лучшем месте этого дома.

Высокие, долговязые деревья склоняются к стеклу, постукивая по нему каждый раз, когда дует малейший ветерок, и выглядят как духи, витающие снаружи в темноте.

Я задергиваю большие шторы, чтобы немного заглушить шум, но все равно его слышу. Деревья за окном постукивают, как ногти. Впервые я по-настоящему начинаю скучать по Сидар-Кросс.

Сегодня был довольно скучный день. Я не видела ни Милли, ни Саммер, ни Кары, ни ее маленьких гребаных приятельниц. Хотя я уверена, что не натыкаться на них было хорошо.

Я взяла часы с прикроватной тумбочки. Одиннадцать вечера. Мне серьезно нужно немного поспать сегодня вечером.

Забравшись под прохладные шелковые простыни, я натянула меховое одеяло повыше, чтобы укрыться и согреться.

Выключив свет, я погрузилась в темноту. Звук постукивания по оконным стеклам и мое собственное прерывистое дыхание были всем, что составляло мне компанию в безжалостной ночи.

Когда я закрыла глаза, с нетерпением ожидая, когда сон заберет меня, я услышала что-то похожее на шепот. Я натянула простыни повыше, прямо под шею. По моему телу пробежала дрожь. Должно быть, мне что-то послышалось.

Я снова закрыла глаза, и вот снова, на этот раз ошибки быть не могло. Это было ясно как день; шепот доносился откуда-то из комнаты.

Выпрямившись, я включила старинную лампу, и теплое желтое сияние наполнило комнату.

Ничего. Здесь никого не было, и ни одна вещь не стояла не на месте.

Когда я потянулась к лампе, чтобы выключить ее, шепот вернулся; только на этот раз казалось, что он доносится не из комнаты, а из стен.

Осторожно и бесшумно я встала с кровати, моя голубая атласная ночнушка задевала бедра, когда я подошла к стене. Я осторожно прижалась ухом к камню.

Шепот, так много шепота. Как будто между десятками людей шел разговор, слишком приглушенный и тихий, чтобы я могла его разобрать.

Доносился ли он из другой комнаты? Я понятия не имела, но одно знала наверняка: стены, блять, разговаривать не могли. Я сходила с ума.

Я ни за что не смогу заснуть в ближайшее время, это я точно знала. Поэтому, прыгнув обратно в постель, я вытащила свернутый дневник Теодоры, готовая прочитать небольшую сказку на ночь.

Теодора Олкотт, июль 1911 г.

Между Карлосом и мной все изменилось. Я не могу объяснить, когда это началось, потому что и сама не могу точно определить время, но он стал холодным и отстраненным по отношению ко мне; тенью того человека, которого я когда-то знала.

Кажется, ему нравится причинять мне боль. В основном в спальне. Это началось со случайных ударов ремнем по моей попе. Следа от укуса на груди или ожогов от веревки на запястьях, когда он привязывает меня к кровати. Я притворяюсь, что мне это нравится, но это не так. На самом деле не так. Я хочу вернуться домой, но не уверена, что мои письма вообще доходят до родителей, или, может быть, они и доходят, но мои признания слишком постыдны для них. Я боюсь, что моя собственная семья отреклась от меня. Я не знаю, что делать.

Все усложняется тем, что я только что узнала, что ношу его ребенка. Сейчас еще небольшой срок, а я даже не сказала ему об этом. Я боюсь, что он сделает что-то, что навредит мне или моему ребенку. Мне так страшно и одиноко.

Я прячу этот дневник под половицами в своей комнате. Если он найдет его, не знаю, что он сделает.

Я начинаю беспокоиться, что слухи о том, что он причастен к исчезновению дочери мэра, правдивы. Вчера вечером я нашла ее кольцо с бриллиантом в его кармане, после того как побывала в его постели. Я знала, что оно принадлежит ей, так как видела, как она надевала его на мероприятия, которые посещала с матерью в Сидар-Кросс.

Знаю, мне нужно убраться отсюда, ради себя и особенно ради моего будущего ребенка.

Я не могу противостоять Женевьеве; она сама убьет меня, если узнает о ребенке. Я должна найти выход сама и как можно скорее. Следующие несколько недель я буду планировать свой побег. Если со мной что-то случится. Он сделал это.

У меня кровь стынет в жилах от последнего предложения. Какого черта. Теодора была такой же работницей, как и я, она даже жила в моей комнате, и у нее был роман с Сильваро, прадедушкой Эзры.

Она была напугана. Боялась за свою собственную безопасность, и за безопасность своего будущего ребенка. Черт! Я думала, чтение дневника поможет мне уснуть, но сейчас от чтения меня пробрало холодом до глубины души.

Свернув дневник, я бросила его обратно в ящик. Я ни за что не стану читать его сегодня вечером. Ветер завывал так, словно за воротами Найтчерч поджидали дикие волки.

Я выключила лампу и зарылась под одеяло, прикрыв уши пушистым покрывалом.

Крепко зажмурив глаза, я молилась, чтобы сон поскорее забрал меня.

— БЕННЕТТ.

Голос эхом разносится по комнате. Я встаю с кровати. Я в своей комнате в Найтчерч, только она не похожа на мою комнату. Занавески короче, мебель старше.

— Беннетт. — Голос раздается позади меня. Я оборачиваюсь и вижу девушку в углу. Ее руки черно-синие. Отпечатки пальцев на ее коже похожи на краску.

Она свернулась калачиком, крепко обхватив руками согнутые ноги, уткнувшись лбом в колени. Раскачивается взад-вперед. Кажется, что она плачет.

Она поднимает голову, из носа и рта у нее течет кровь, глаза опухли и полны слез. Она протягивает тонкую руку, как будто пытается дотронуться до меня. Ее ногти покрыты грязью.

Сердце колотится где-то в горле, когда я делаю шаг назад. Она медленно подползает ко мне.

НЕТ! НЕТ! Я чувствую, что слова застряли у меня на языке, но не могу их произнести, пока она ползет дальше ко мне. Я вижу лопнувшие кровеносные сосуды в ее глазах.

Теперь она уже стоит на ногах, едва держась на ногах, и обхватывает руками живот.

— Посмотри, что он сделал со мной. — Шепчет она, поднимая голову, ее холодные, пустые глаза встречаются с моими. — ПОСМОТРИ, ЧТО ОН СДЕЛАЛ!!!!!!!!

Ее крики переходят в мои, вырывая меня из сна, но я не могу различить, что сон, а что реальность, когда вскакиваю с кровати.

Комната выглядит такой, какой я ее знаю, но стены выглядят так, словно надвигаются на меня.

Я спотыкаюсь на полу, громкий шепот ревом отдается в моих ушах. Он не прекращается. Безжалостный и карающий.

Врезавшись в прикроватную тумбочку, я изо всех сил пытаюсь устоять на ногах, поскольку мое зрение затуманивается, а тени, кажется, мелькают прямо у меня перед глазами.

Мои легкие сжимаются, и дышать становится все труднее с каждой секундой. У меня учащенное дыхание.

Сплю ли я? Бодрствую? Я слышу крики, они доносятся до меня.

Все, что я могу сделать в этот момент, — это убежать.

Схватившись за дверь своей спальни, я распахиваю ее и мчусь по длинным коридорам, мимо всех портретов и вниз по винтовой лестнице.

Дом погружен в полумрак, тени движутся по стенам рядом со мной, но там никого нет. О боже, я не могу дышать.

Я слегка поворачиваю голову, когда мой взгляд останавливается на фигуре, стоящей в темноте у входа в гостиную. Андреас Сильваро.

Он просто стоит и смотрит на меня. Его проницательный взгляд прожигает меня насквозь, заставляя задыхаться еще больше. Кажется, он почти улыбается. Выражение его лица жесткое и зловещее.

Мной овладел страх, и я изо всех сил пытаюсь вдохнуть. Я заставляю свои ноги двигаться, когда бросаюсь к входной двери, распахивая ее.

Сила ветра бьет меня, как молотом по лицу. На мне только моя маленькая голубая ночнушка, но мне все равно; мне нужно выбраться отсюда. Не знаю, куда несут меня ноги, но они все еще движутся.

Я выбегаю в ночь, спускаюсь по ступенькам и мимо фонтана направляюсь к темному лесу.

Волосы хлещут меня по лицу, кожа блестит от пота из-за кошмара, который, как я чувствую, все еще преследует меня. Кошмар, который казался таким реальным, который все еще кажется таким реальным.

Так темно. Я бегу в лес. Я понятия не имею, куда направляюсь, но бегу так быстро, как только могут двигаться мои ноги.

Камни и обломки впиваются в мои босые ступни, подошва все еще болит после полученной ранее травмы.

Я заблудилась. О боже, я заблудилась. Я продолжаю бежать вперед, пока не вижу это. Большие железные ворота на кладбище. Мои ноги не останавливаются, когда я толкаю ворота, пробегая сквозь ряды древних, обветшалых надгробий.

Я плачу, всхлипываю, буквально в истерике, и ничто не может облегчить колотящуюся в груди боль, а также ослабить давление на легкие, словно кто-то тяжело сидит на моей груди. В тот самый момент, когда мне кажется, что мои ноги вот-вот откажут, я слышу его…

— Беннетт?

Я врезаюсь в твердую, как камень, грудь. Запах кожи и дыма наполняет мои ноздри.

— Беннетт, эй… Детка, что случилось?

Эзра стоит передо мной, его большие руки сжимают мои плечи, нежно встряхивая меня, словно пытаясь вывести из состояния, похожего на сон.

Мое дыхание замедляется, когда я оглядываюсь по сторонам.

— Эзра? — Его имя прозвучало почти как вопрос.

Он оглядывает меня с ног до головы, то ли проверяя, не ушиблась ли я, то ли желая увидеть, как нелепо я выгляжу на морозе посреди ночи в одной лишь легкой ночнушке.

— Да, детка, я здесь. — Шепчет он. Мои руки инстинктивно обвиваются вокруг его талии, когда я медленно возвращаюсь к реальности, крепко зажмурив глаза. — Что ты здесь делаешь?

Я смотрю на него заплаканными глазами.

— Мне приснился кошмар. — Боже, я чувствую себя таким ребенком. Но этот кошмар казался таким реальным.

Однако, вместо того, чтобы смотреть на меня как на сумасшедшую, он смотрит на меня с беспокойством, словно просто хочет убедиться, что со мной все в порядке.

Я слегка отстраняюсь и снова смотрю на него. В его глазах пляшут льдинки.

— Подожди, какого черта ты здесь делаешь? — спрашиваю я.

Эзра просто улыбается.

— Я был занят.

— Посреди ночи? — Я в замешательстве, и кажется, что ничего из того, что говорит этот мужчина, не имеет смысла.

— Да, птичка, — его губы так близко к моим, что я чувствую запах мяты в его дыхании. — У тебя с этим проблемы?

Я качаю головой. У меня действительно с этим проблема. Большая, блять, проблема, потому что находиться на кладбище посреди морозной ночи — чертовски жутко. Однако я нахожусь на кладбище посреди морозной ночи, так что вряд ли могу сейчас что-то сказать.

Его губы растягиваются в ухмылке.

— Тебе холодно.

Я смотрю вниз, понимая, что мои руки крепко обхватывают тело. Я даже не осознавала, что мне холодно. Однако поняла одно: горячий взгляд Эзры оторвался от моего лица и уставился прямо на соски. Чувствительные бутоны, твердые и напряженные под моей ночной рубашкой, как маленькие пули.

Я внезапно осознаю все, что чувствую: прохладный ветер на руках, мурашки, покрывающие бледную кожу, и скользкое ощущение между бедер, когда Эзра проводит языком по своим острым зубам.

— Пойдем, ты здесь замерзнешь.

Он берет меня за руку и тянет в дальний конец кладбища.

Мы подходим к мавзолею, серый камень которого начинает трескаться, а в трещинах переплетаются глубокие зеленые лозы. Мраморные стены кажутся серебряными, подсвеченными лунным светом. Это красивое, но излишне сложное архитектурное произведение. Я не удивлена, увидев его здесь.

Эзра затаскивает меня в гробницу, закрывая за собой жесткую дверь. Облегчение оттого, что я укрыта от ветра, мгновенно охватывает меня. Мое дыхание начинает выравниваться, и я медленно прихожу в себя и успокаиваюсь. Что за черт! Это действительно была не я.

В центре мавзолея находится большая каменная усыпальница. Я изучаю табличку на поверхности.

— Хосе Сильваро?

— Мой дедушка. — Отвечает Эзра. — Он всегда был претенциозным мудаком, никак не мог довольствоваться обычным надгробием, как все остальные. У него должен был быть свой гребаный склеп.

Я смеюсь: судя по тону Эзры, между ним и его дедом, похоже, не было особой любви.

Я оглядела маленькую комнату. По стенам были расставлены подсвечники, но выглядели они так, будто ими давно не пользовались. Паутина украшала каждый угол, а запах сырости и гнили был довольно прогорклым и слишком сильным.

Повернувшись к Эзре, желтый лунный свет ласкал его лицо, и он выглядел еще красивее, чем при дневном свете. Свечение сквозь трещину в стене только подчеркивает его острый подбородок и щетину.

Внезапно он начинает приближаться ко мне, в моей голове начинают звенеть тревожные колокольчики, но страх — последнее, что я чувствую сейчас.