Прелестные наездницы

Глава IV

Въехав на Пегасе в Гайд-парк через мраморную арку, Кандида с интересом огляделась.

Слева от нее была Парк-Лейн, где, как она уже знала, находились дома знати. А в парке среди клумб, полных ярких цветов, под большими деревьями с распускавшимися весенними листьями она увидела и самих аристократов, сидящих в сверкающих каретах, запряженных великолепными лошадьми, или гуляющих по мягкой траве.

Кандида с восторгом глазела на джентльменов в цилиндрах с коричневыми тростями с золотыми набалдашниками, на элегантных леди, чьи кринолины соблазнительно покачивались, когда они шли.

«Это и есть… – возбужденно подумала она, – Лондон!»

Это был тот веселый мир, о котором она слышала так много, но который до сих пор никогда не видела.

Но все же Кандида уже три недели жила в Лондоне, и эти три недели были самым странным временем в ее жизни. В ту ночь, когда она приехала, миссис Клинтон сказала:

– Надеюсь, вы понимаете, дорогуша, что не можете ни с кем встречаться, пока не одеты должным образом.

– Значит ли это, что я не могу кататься на Пегасе? – быстро спросила Кандида.

– Конечно, нет, – вмешался майор Хупер. – Над Пегасом в моих конюшнях должны еще немало потрудиться, но вы должны держать его в форме. Я сделаю так, что вы будете кататься рано утром. Люди обычно встают лишь тогда, когда в воздухе поднимется достаточно пыли.

Кандида засмеялась этой шутке, присоединилась к миссис Клинтон.

– Да, это верно, – согласилась она. – И Кандида поймет, что программа, которую я для нее запланировала, возможно, скучна, но стоит того, чтобы ее придерживаться.

Кандида не понимала, что тогда имела в виду миссис Клинтон. Сначала она подумала, что ее постоянно будут держать взаперти, выпуская лишь для верховой езды, и надеялась, что ей удастся как-нибудь раздобыть книги, чтобы заполнить время. Но она зря беспокоилась: оказалось, что практически весь день был чем-нибудь занят, а к тому моменту, когда ей удавалось выкроить несколько свободных минут, Кандида чувствовала себя слишком усталой, чтобы читать.

Ее будили в пять утра, а в половине шестого майор Хупер, иногда один, иногда в сопровождении конюхов, ехавших на других лошадях, отправлялся с ней в Ридженс-парк.

Пегас мог сколько душе угодно скакать галопом, а Кандиде нравились бледная дымка, висевшая над водой, пышно расцветавшие кустарники, аромат сирени, розовые и белые цветы на земле.

– Я и понятия не имела, что Лондон может быть так мил! – не раз восклицала она, и майор Хупер улыбался ее воодушевлению.

К тому времени, когда улицы начинали заполняться телегами, повозками мясников, молочников со своими сонными пони и булочников, громкими криками предлагавших свой товар, Кандида возвращалась в школу верховой езды.

Там она помогала майору Хуперу работать с молодыми лошадьми, на которых женщинам невозможно было ездить, пока их должным образом не укрощали, заставляя привыкнуть к дамскому седлу. Их учили гордо вышагивать по булыжной мостовой и не пугаться незнакомых предметов. Кандида поняла, что это трудная работа.

Миссис Клинтон дала ей амазонку, которую можно было надевать на утренние прогулки верхом. Сшитая из темно-синего тяжелого габардина с атласными отворотами, она показалась Кандиде великолепной. Но миссис Клинтон презрительно сказала:

– Это лишь рабочая одежда, вам понадобится нечто совершенно иное для настоящего выезда в Гайд-парк.

Сначала, пока для нее не изготовили новую пару, Кандиде пришлось носить свои ужасные, старые, готовые развалиться ботинки. В первое же утро, когда она появилась в них, майор Хупер сказал:

– Сомневаюсь, что ваши ботинки выдержат шпору. Кандида подняла брови.

– Мне не нужна шпора, – возразила она.

– Одна, несомненно, нужна, – резко сказал майор Хупер. – Все женщины пользуются ею.

Девушка с содроганием вспомнила окровавленные бока Светлячка после того, как Лэйс ездила на нем в тот первый вечер, когда Кандида наблюдала за ней с галереи.

Она также с жестом отвращения отвергла услуги королевского обувщика, мистера Максвелла, когда он, сняв мерку, открыл свою коробку, чтобы показать ей содержимое. Там, будто бриллианты на бархате, были разложены шпоры.

– Я не знаю, что выберете вы, мэм, – уважительно сказал он, – но большинство леди выбирают вот эту.

Он вынул длинную, ужасную на вид шпору, похожую, как показалось Кандиде, на ту, что была на Лэйс.

– Это, – объяснил Максвелл, – прямая штора с пятизубчатым колесиком. Зубцы здесь достаточно длинные и острые, чтобы проткнуть любую ткань, даже самую толстую, если она вдруг случайно окажется между каблуком леди и боком лошади.

Кандида ничего не сказала, и мистер Максвелл достал из коробки другую шпору.

– А эта еще более популярна, – продолжал он. – Шип тут один, но длинный и прикрыт специальным подпружиненным наконечником, чтобы не рвал одежду. Леди говорят, что такая шпора раза в два эффективнее, чем та, что с колесиком.

– Заберите их, – быстро и почти резким тоном сказала Кандида. – Я никогда не посмею оскорбить лошадь такими ужасными приспособлениями, как эти.

Затем она вызывающе посмотрела на майора Хупера.

– Я не пользовалась шпорой, когда ездила на Пегасе, – сказала она. – И если лошадь хорошо обучить, то, я уверена, никогда не возникнет необходимость истязать ее подобным образом.

– Некоторые женщины получают удовольствие от того, что сурово обращаются с лошадьми, – сказал майор, почти не задумываясь, кому он это говорит. – Чем более женственными они кажутся, тем большее удовольствие им доставляет подчинять себе животное, на котором они сидят.

– В таком случае это не женщины; они не достойны, чтобы их так называли! – с жаром вскричала Кандида.

Майор Хупер пожал плечами.

– Можете воспринимать это по-своему, – сказал он. – Но как бы то ни было, тут есть несколько шпор, которые вы можете взять, если со временем они вам понадобятся.

Но раза три или четыре понаблюдав по утрам, как Кандида работает, он был вынужден признать, что девушка была права, когда говорила, что может вышколить лошадь без жестокости.

Кандида от своих лошадей добивалась больших результатов, чем другие укротительницы, которые приходили тоже по утрам, но позже, и которые решительно и без всякого сожаления пускали в ход шпору, а также настаивали на том, чтобы ездить с мундштучным удилом, болезненным для лошади.

Майор не мог не сравнивать методы этой юной простодушной девушки, найденной им где-то в деревне, и опытных укротительниц, которым либо платили за работу, либо давали лошадей для прогулок в Гайд-парке.

Но Кандида в конюшнях никого не видела, кроме конюхов и майора Хупера. К восьми часам она возвращалась в дом миссис Клинтон и за завтраком гадала, что ей предстоит днем. Подобные загадки быстро разрешались. Предстояла примерка одежды – долгая и утомительная, потому что ее было очень много.

Она и понятия не имела, что это так изнурительно – стоять, пока на тебе подгоняют по фигуре одежду из изысканных тканей. Кандида также не думала, что ей понадобится столько платьев для работы, которая, как она думала, будет заключаться в демонстрации Пегаса восхищенной толпе.

– Зачем мне нужны вечерние платья? – спросила она миссис Клинтон.

– Я полагаю, вас будут приглашать на застолья, – был ответ. – Джентльмены, которые интересуются лошадьми, являются, уверяю вас, одними из самых богатых в этих местах и имеют немалый вес. Кроме того, с ними очень весело. Вы ведь не можете все время только ездить.

– Да, конечно же, не могу, – ответила Кандида, глядя на газовые и атласные материи, кружева и парчу, которые принесла мадам Элиза с одобрения миссис Клинтон.

В изобилии имелись также чулки, перчатки, радикюли, шляпы, кружевное белье, зонтики от солнца, плащи, шали – в общем, было так много всего, что Кандида устала считать.

– Я должна спросить у вас, – с беспокойством в глазах сказала она в конце концов миссис Клинтон. – Кто будет платить за все это? Вам ведь известно, что у меня денег нет и я не знаю, могу ли я допустить, чтобы вы так много на меня тратили.

Миссис Клинтон отвела взгляд от недоумевающего лица Кандиды.

– Не беспокойтесь, – сказала она. – Предоставьте все эти проблемы мне и майору Хуперу. Вам лишь следует делать то, что вам говорят, и следить за тем, чтобы ваш конь был по-прежнему достоин того восхищения, которое уже выказал майор Хупер.

Лицо Кандиды тут же смягчилось.

– За Пегаса можно не беспокоиться, – сказала она. – Гораздо больше я боюсь, что могу сама как-нибудь его подвести, или того, что вы будете сожалеть о тратах на меня. Видите ли, я не привыкла к красивым вещам.

– Вы очень неплохо выглядите в них, – сказала миссис Клинтон.

Мадам Элиза же была в полном восторге.

– Я никогда еще не одевала более прекрасное, более изящное создание, – сказала она как-то раз миссис Клинтон, когда они были вдвоем. – Она так мила, что нет ничего, в чем ей можно было бы отказать. Она слишком хороша для этих аристократических молодых щеголей с их бесчинствами и пьянками.

– А я ее для них и не предполагаю, – ответила миссис Клинтон.

– Меня это радует, – отозвалась мадам Элиза. – Она ведь еще ребенок! Как получилось, что она здесь, у вас?

Мадам Элиза со своей светской клиентурой, возможно, и заслуживала доверия, но миссис Клинтон своими секретами не делилась ни с кем.

– Наша задача, мадам Элиза, – сказала она, – добиться того, чтобы Кандида была сенсацией сезона, а вы ведь не хуже меня знаете, сколько нужно разной одежды, чтобы держать внимание публики. Вот поэтому-то я и не жалею средств.

– Жаль, что принц Уэльский слишком молод, чтобы заинтересоваться ей, – улыбнулась мадам Элиза.

– Есть и другие люди, не менее важные, – возразила миссис Клинтон, – и гораздо более сговорчивые, когда надо платить по счетам.

Вот и все, что удалось узнать мадам Элизе от миссис Клинтон, но этого было достаточно, чтобы она удвоила свое рвение, работая с платьями, и Кандида уже едва стояла на ногах от усталости, готовая вот-вот упасть прямо в примерочной.

Наконец, когда гардероб в ее комнате был наполнен до отказа, она начала осознавать, что день ее первого выхода в свет приближается.

Тем не менее помимо всего, что касалось одежды, было и множество других вещей, которым надо было научиться. К ней приходил учитель танцев, чтобы показать ей новейшие па, и после обеда, когда в доме было тихо и спокойно, слуги раскатывали специальный ковер на полированном полу, и Кандиду учили танцевать.

Это ей очень нравилось, и вскоре ее учитель танцев, пожилой человек с седой шевелюрой и обвислыми усами, заявил, что если она однажды в жизни потерпит неудачу, то сможет на крайний случай стать танцовщицей в театре.

– Звучит заманчиво! – сказала Кандида миссис Клинтон. – Вы думаете, что я действительно могла бы стать танцовщицей?

– Разумеется, нет, – резко ответила миссис Клинтон. – У меня для вас есть кое-что получше.

– Что же именно? – спросила Кандида, но не получила ответа.

Кандида была немало удивлена, когда преподаватель по распоряжению миссис Клинтон стал учить ее польке. Она слышала об этом танце, но была уверена, что он считается чем-то приличествующим среднему классу. Ее отец однажды назвал его богемским танцем из Парижа.

– Джентльмены находят его очень веселым, – почти извиняющимся тоном сказал учитель Кандиде. И то ли продекламировал, то ли пропел слова на музыку Оффенбаха:

– О, это здорово! – воскликнула Кандида. – Но и устаешь от этого танца так, будто проскакала пару миль галопом!

Миссис Клинтон лично учила Кандиду, как вести себя за столом, когда подается дюжина разных блюд и пять-шесть сортов вина. Она также проинструктировала ее, как надо выбирать из меню и заказывать блюда, а также садиться за стол.

– Большинство джентльменов, – сказала она, – любят, чтобы на приемах, за которые они платят, все было организовано на высшем уровне. Еда и вино крайне важны, никогда об этом не забывайте.

– Я думала, что все это делается домоуправителем, если люди богатые, – сказала Кандида. – И затем, конечно, вина будет выбирать мой муж, не так ли?

На мгновение миссис Клинтон замешкалась с ответом, затем сказала:

– Умение вести домашнее хозяйство может когда-нибудь пригодится тебе в жизни.

– Да, конечно, – сказала Кандида. – Кроме того, я действительно исхожу из того, что если я когда-нибудь выйду замуж, то за бедного человека, и мне придется самой присматривать за всем, как это делала мама.

– Кто же хочет быть бедным? – в голосе миссис Клинтон зазвучали стальные нотки. – Этого я всегда боялась.

– Правда? – с удивлением в голосе спросила Кандида. – Да, это неприятно, когда не можешь оплатить счета и беспокоишься, потому что знаешь, что задолжал жалованье слугам, которые так преданны, что продолжают работать, несмотря на то, что им не платят. Но все это не важно, если человек счастлив.

– Не могу представить себе, что можно быть счастливым при таких обстоятельствах, – холодно сказала миссис Клинтон.

– Мои мама и папа были очень счастливы, – ответила Кандида. – И я тоже. Только когда они умерли, ничего не осталось, не на что было жить, и я не знала что делать.

– Постарайтесь хоть сейчас понять, что деньги очень важны, – настаивала миссис Клинтон. – Берегите их, старайтесь получить каждый пенс, который вам причитается, не будьте расточительны – право же, не стоит. Пусть другие платят за вас.

Кандида засмеялась.

– Не думаю, что кто-нибудь когда-нибудь захочет платить за меня, – сказала она. – Зачем им это?

Несколько мгновений миссис Клинтон не могла вымолвить ни слова, а затем ответила:

– Вы прелестны, дитя мое. Вы увидите, что джентльмены, восхищающиеся вами, захотят дарить вам подарки, а возможно, и деньги. Если вы мыслите здраво, то будете принимать все это.

– Это, – нерешительно ответила Кандида, – было бы неправильно. Мама всегда говорила, что леди никогда не должна принимать подарки или деньги от джентльмена, если только она не помолвлена с ним.

Миссис Клинтон ничего не сказала, и Кандида продолжила:

– Возможно, мне повезет и я полюблю кого-нибудь, кто сможет себе позволить делать мне подарки; было бы прекрасно, если бы мне не нужно было беспокоиться о будущем и если бы я была уверена, что смогу содержать Пегаса и других лошадей.

На мгновение она замолчала, а затем каким-то странным, почти дрожащим голосом спросила, сцепив руки:

– О, миссис Клинтон, как вы думаете, сдержит ли майор Хупер свое обещание не продавать Пегаса? Он так мне сказал.

– Я совершенно уверена, что майор Хупер сдержит слово, если он его дал, – сказала миссис Клинтон и быстро сменила тему. Она поручила Кандиде подвести баланс за неделю по домашним амбарным книгам.

– Никогда не доверяйте вашим слугам, – сказала она, протягивая Кандиде книги, – какими бы преданными они ни казались, как бы честно не смотрели вам в глаза. Строго следите за счетами, иначе однажды вы можете обнаружить, что сумма ваших долгов не идет ни в какое сравнение с тем, что вы в действительности израсходовали.

Кандида послушно просуммировала счета за услуги мясника, булочника, кондитера и бакалейщика. Дойдя же до счета виноторговца, она уставилась на него в изумлении. «Как же миссис Клинтон могла выпить столько шампанского? – в недоумении подумала она, чувствуя, однако, что было бы дерзостью спрашивать об этом. – Должно быть, это из-за тех друзей, которые заходят каждый вечер».

К тому времени, когда они прибывали, Кандиду отсылали в ее спальню на верхнем этаже дома. Но комната эта выходила на улицу, и иногда она подходила к окну и, глядя вниз, видела шикарные кареты с беспокойно перебиравшими копытами лошадьми и ожидающими лакеями в ливреях.

«Миссис Клинтон – вдова, и, конечно, ей будет одиноко, если она не будет развлекаться», – подумала Кандида.

Как ни странно, ни один из визитеров, похоже, не оставался на ужин. Они приезжали и уезжали, одних сменяли другие. Сначала Кандида думала, что лишь джентльмены приходили засвидетельствовать свое почтение миссис Клинтон, но затем стала замечать и выходивших из карет леди, в великолепных платьях, с драгоценностями на шее и в волосах.

Ей часто хотелось взглянуть на них поближе, но они проходили прямо в дом, а через короткое время опять выходили, на этот раз в сопровождении какого-нибудь джентльмена, и удалялись в поджидавшей их карете.

Кандида удивлялась, почему они не приезжали вместе. Но она была слишком робка, чтобы задавать такие вопросы миссис Клинтон, которая время от времени становилась чересчур молчаливой и сдержанной, что внушало Кандиде благоговейный трепет.

Но больше всего ее удивляли амазонки, которые миссис Клинтон заказывала для нее у портного, имевшего, как ей сказали, королевский патент. Он, несомненно, знал свое дело, и Кандида с первого момента поняла, что у нее никогда еще не было одежды, которая так хорошо шла бы ей.

Миссис Клинтон, однако, настаивала, чтобы в поясе одежда была уже и теснее, чем обычно, и чтобы ткань плотно облегала грудь. Кандида даже немного забеспокоилась, как бы это не стало выглядеть неприличным. Из-за того, что ее амазонка имела некоторое отношение к Пегасу, ее примеркой она интересовалась больше и обращала на это больше внимания, чем на остальную одежду. Но что особенно удивляло ее, так это выбор материала.

Когда она закончила одеваться в утро своего первого светского выезда в Гайд-парк и посмотрела на себя в зеркало, то почувствовала робость и замешательство. Неужели миссис Клинтон действительно хотела, чтобы она выглядела именно так? А что сказала бы ее мать? Отражение, пристально глядевшее на нее из зеркала, представляло собой нечто совершенно иное, чем та девушка, которой она себя всегда считала.

Ей не хотелось показаться миссис Клинтон неблагодарной, выражая свои сомнения вслух, но, когда майор Хупер помог ей сесть в седло и пригладил ее пышную юбку поверх сияющих новых ботинок, она тихим голосом спросила:

– Вы находите, что я выгляжу нормально?

Он посмотрел на ее встревоженное маленькое лицо и ответил:

– Вы выглядите прелестно.

– Этот костюм… И моя шляпа… Из-за них мне как-то неловко, – прошептала Кандида.

Майор Хупер уже понял, как надо обращаться с Кандидой. Он, может быть, и предпочитал лошадей женщинам, но управляться умел и с теми, и с другими.

– Вы продемонстрируете все совершенство Пегаса, – сказал он. – Нет ничего лучше элегантной наездницы, чтобы привлечь внимание к великолепной лошади.

Его слова возымели именно тот эффект, на который он рассчитывал. Кандида приподняла подбородок, выпрямила плечи и с уверенностью во взгляде улыбнулась ему, когда они рысью тронулись по направлению к парку.

В Гайд-парке возле статуи Ахилла толпа начала собираться больше часа назад. Никто точно не знал, почему прелестные наездницы – а особенно их королева, Кэтрин Уолтерс, известная всем как Скиттлз, – привлекали к себе интерес и внимание публики, но толпа желавших увидеть ее увеличивалась день ото дня.

Всем представлялось, несомненно, что именно она была законодательницей мод не только среди представительниц своей профессии, но также среди светских дам, которые подражали ей, как только могли.

Если на ней была шляпа с круглой плоской тульей и загнутыми кверху полями, они надевали такую же шляпу; если ее пальто было сделано у Пула, то и их пальто делались у Пула; если она выезжала на прогулку верхом, они старались нанять на извозчичьих дворах лошадей, которые могли бы соперничать с ее лошадью.

Когда в ее повозку стала запрягаться пара статных коричневых пони, торговцам лошадьми стали предлагать пятьсот-шестьсот гиней за пару пони, так же хорошо ухоженных и так же высоко подбрасывающих копытца, как и те, на которых ездила Скиттлз.

Никогда никто не знал, в каком виде она появится в очередной раз в Гайд-парке, и возбуждение ожидавшей публики достигало апогея, когда прелестные наездницы собирались возле статуи Ахилла. Все они были изысканно одеты и прекрасно сидели в седле, и каждая из них, соперничая с другими, старалась от них хоть чем-нибудь отличаться. Костюмы для верховой езды были разных цветов: небесно-голубые и изумрудно-зеленые, малиновые и коралловые, коричневые и черные; и каждая прелестная наездница старалась надеть более вызывающий и оригинальный головной убор, чем ее подруги.

Некоторые носили классические касторовые котелки с модными, развевающимися по ветру вуалями; другие надевали легкомысленные широкополые фетровые шляпы или дерзко заломленные набекрень кавалерийские треуголки с колышущимися перьями. Светские же леди, проезжая мимо в своих экипажах-викториях с открытым верхом и в закрытых брумах, высматривали новые модные детали одежды у этих сияющих великолепием созданий, которых они презирали, но которым нередко завидовали.

Толпа людей, сидевших на траве или стоявших вокруг, глазея по сторонам с открытыми ртами, в то утро ждала одного, и только одного человека.

– Вот она! – воскликнула какая-то женщина. Все головы повернулись, но их постигло разочарование. Это была не их любимая Скиттлз, а какая-то герцогиня, никому не нужная, или маркиза, ничего особенного собой не представляющая.

– Интересно, она сегодня будет верхом или в карете? – с акцентом, выдававшим выходца из лондонских низов, произнес мужчина в холщовой кепке.

Головы вновь повернулись, когда элегантная фигура в повозке, запряженной парой серых лошадей, проехала мимо, а затем вдруг наступила тишина. Даже прелестные наездницы, щебетавшие со своими спутниками, смеявшиеся, пожалуй, слишком громко или же соблазнительно надувавшие губки, умолкли. Со стороны Стенхоупских ворот появился конь с всадницей, которая, судя по всему, должна была быть Скиттлз.

– Вот она! – почти истерически закричала какая-то женщина.

Под наездницей был огромный угольно-черный жеребец без единой белой отметины. Попона была начищена до блеска и походила на темное зеркало, грива и хвост были тщательно расчесаны, и было в его виде нечто величественное, от чего те люди из толпы, кто разбирался в лошадях, восторженно затаили дыхание.

Но внимание толпы было обращено на всадницу, которая притянула взгляды даже прелестных наездниц. Она была очень маленькой и казалась слишком уж хрупкой, чтобы управлять таким огромным животным. С первого же взгляда, хотя ее лица не было видно как следует, в ней угадывались изящество и красота, а ее антураж произвел сенсацию.

На незнакомке была белая амазонка – такую еще никто не осмеливался надевать, – белая и в совершенно строгом стиле. Безупречно сшитый и застегнутый спереди на черную жемчужную пуговицу, этот костюм не скрывал, однако, изящных, почти детских изгибов молодого тела всадницы и был доведен на шее крошечной гофрированной манжеткой из дорогого кружева.

Когда она подъехала ближе, стало видно лицо: прозрачная кожа, нежные, похожие на бутон розы губы, большие, немного испуганные глаза, прикрытые, будто вуалью, темными ресницами, а под цилиндром с развевающейся прозрачной белой вуалью – прическа-шиньон, заставившая дам зеленеть от зависти.

Никогда еще никто не видел такой копны волос – бледно-золотистых, с огненно-красными вкраплениями!

Стояла полная тишина, когда Кандида подъезжала к статуе Ахилла и люди во все глаза смотрели на нее. Она вдруг почувствовала какую-то неясную тревогу, и ее пальцы в длинных черных перчатках крепче сжали поводья.

– Продолжайте ехать прямо, – еле слышно сказал майор Хупер.

Она подчинилась и, глядя вперед поверх голов, стала проезжать сквозь веселую и пеструю толпу, пооткрывавшую рты, подобно удивленному карасю. Когда она, не останавливаясь, проследовала мимо по направлению к Роу, молчание толпы лопнуло, будто мыльный пузырь.

– Кто она?

– Откуда она взялась?

– Почему мы раньше никогда ее не видели?

– Как ее зовут?

– Где майор нашел такое? – спросила Лэйс лорда Манвилла, который, как и все остальные, наблюдал за этим огромным конем и его маленькой всадницей.

– Превосходное животное, – отозвался лорд Манвилл.

– Не забудьте поговорить с Хупером о Светлячке, – произнесла не растерявшаяся Лэйс. – Вы обещали мне купить ту лошадь, которую я захочу, а Светлячок как раз и есть такая лошадь.

– Не забуду, – механически отозвался лорд Манвилл, а затем, поддавшись порыву, натянул поводья и слегка подбодрил своего коня хлыстом. – Я, пожалуй, поговорю с ним прямо сейчас.

Он припустил рысью вслед за Кандидой и на полпути к Роу догнал майора Хупера.

– Эта лошадь у вас недурна, Хупер, – сказал он слегка снисходительным тоном.

– Я так и думал, что она понравится вашей светлости, – ответил майор Хупер, приподнимая шляпу.

– Сколько вы просите за нее? – спросил лорд Манвилл.

– Она не продается, милорд.

– Не продается?

Кандида сбавила скорость, и теперь Пегас шел почти шагом. Мужчины ехали немного позади нее, но она слышала каждое их слово.

– Что-то это на вас не похоже, Хупер, – продолжал лорд Манвилл. – Я-то думал, что вы всегда готовы продать что угодно, если предлагается соответствующая цена.

– Тут другой случай, милорд. Продажа с определенным условием.

– В самом деле? – поднял брови лорд Манвилл. – И с каким же?

– Я не думаю, что здесь подходящее место, чтобы обсуждать подобные дела, милорд, – ответил майор Хупер, и хотя почтительность его тона сгладила отказ, лорду Манвиллу это не понравилось.

– Право же, Хупер, ваша уклончивость представляется довольно странной, – сказал он.

В этот момент Кандида перевела Пегаса на рысь. Майор Хупер приподнял шляпу.

– Прошу прощения, милорд, – сказал он и уехал прежде, чем лорд Манвилл успел что-нибудь сказать.

И в тот же момент голос, который лорд терпеть не мог, произнес:

– Кто эта прекрасная Травиата? Вы узнали ее имя, Манвилл?

Лорд Манвилл повернул голову и увидел сэра Трешэма Фокслея, своего соседа по поместью и человека, которого глубоко презирал. Сэр Трешэм был чрезвычайно богат, у него также была отвратительная репутация, и его считали грубым и невоспитанным человеком в большинстве клубов на Сент-Джеймс-стрит.

– Я интересовался лошадью, – безразличным тоном ответил лорд Манвилл.

– Чудесное сочетание! – воскликнул сэр Трешэм, слегка прищурив глаза и изогнув рот в неприятной улыбке. Он не отрывал взгляда от Кандиды, ехавшей дальше к Роу. – Надеюсь, Манвилл, что в этом случае, в отличие от многих других, мы не будем соперниками.

– Я тоже на это надеюсь, – ответил лорд Манвилл и, развернув лошадь, поскакал обратно по направлению к статуе Ахилла.

Лэйс ждала его. В своей новой амазонке из темно-малинового бархата, отделанной черной тесьмой, она казалась особенно соблазнительной. Ее глаза озарились неподдельным интересом, когда лорд Манвилл подъехал к ней.

– Вы узнали у него насчет Светлячка? – спросила она.

– Я сделаю это позже, – ответил лорд Манвилл.

– Но вы разговаривали с ним? – настаивала Лэйс.

– Для деловых разговоров времени не было.

Лэйс пожала плечами. Прелестные наездницы понемногу рассеивались. Было очевидно, что Скиттлз по неизвестной причине сегодня не приедет к своим обожателям.

Толпа тоже начала расходиться. Все спрашивали друг друга: «Кто эта неизвестная всадница?» Ее образ, конечно, все еще стоял у всех перед глазами. До лорда Манвилла доносились замечания и комментарии, когда он уезжал вслед за Лэйс.

«Проклятье, – сказал он себе, не меньше других сгорая от любопытства. – Где, черт побери, Хупер нашел такого коня и такую наездницу?»

Было одно обстоятельство, которого лорд Манвилл не мог забыть. Когда он спросил майора о цене коня, девушка в белом оглянулась. В глазах у нее, вне всякого сомнения, застыла отчаянная тревога. Затем, когда майор Хупер сказал, что конь не продается, ее лицо тотчас изменилось: теперь на нем было написано радостное облегчение.

В то короткое мгновение – не дольше чем мимолетный поворот головы – он увидел, как прелестна неизвестная наездница, и понял ошибочность своего первого впечатления, что она лишь до неприличия мала, юна и хрупка.

Ее кожа своим совершенством была, скорее всего, обязана косметике, но казалось невозможным, что косметика могла как-то повлиять на красоту ее глаз или на этот странный, совершенно непривычный огонь ее волос.

Но почему ее прятали до сегодняшнего дня? Если у нее уже есть покровитель, то майора Хупера с ней бы не было. Нет-нет, он просто демонстрировал ее, лорд Манвилл был уверен в этом, и делал он это чрезвычайно тонко. В этом представлении чувствовалась блестящая режиссура, на которую Хупер, казалось, не был способен.

Не такой это человек: его истинным призванием была торговля лошадьми, а прелестные наездницы, сделавшие его извозчичий двор самым популярным и в некотором роде пресловутым в городе, были лишь приложением к этой торговле. Что-то за всем этим кроется, решил лорд Манвилл, и тут его мысли были прерваны Лэйс.

– Вы увидитесь с Хупером? – спросила она. – Я помню, вы предлагали мне лошадей из ваших конюшен, но я хочу иметь Светлячка. Вы ведь знаете, как это иногда бывает: хочется именно эту лошадь. Я ездила на Светлячке пару раз, и он вполне устраивает меня. Он подходит мне, вот и все.

– Я, конечно, поеду и поговорю с Хупером, – пообещал лорд Манвилл, чувствуя непривычную радость оттого, что у него появился предлог посетить извозчичий двор.

– Сегодня днем? – с надеждой в голосе спросила Лэйс.

– Возможно, – ответил лорд Манвилл, и ей пришлось этим удовольствоваться.

Несмотря на свое нетерпение, он решил выждать до вечера, пока наездницы, как ему казалось, не уйдут и Хупер не останется один.

Он нашел его, как и ожидал, обходящим конюшни. Хупер осматривал лошадей и следил за тем, чтобы их накормили должным образом. Он не доверил бы эту работу даже своему старшему конюху, каким бы опытным тот ни был. Майор не удивился, увидев, как лорд Манвилл, элегантно одетый и невероятно красивый, въезжает на своем тандеме во двор.

Он знал, что лорд должен приехать и что рыбка готова заглотнуть наживку. Тигр его светлости в нахлобученном цилиндре выпрыгнул из кареты и побежал к лошадям. Лорд Манвилл неспешной походкой пересек вымощенный булыжником двор и подошел к майору, стоящему в ожидании.

– Добрый вечер, Хупер. Я слышал, что у вас есть лошадь по имени Светлячок, которая продается.

В глазах майора Хупера мелькнул огонек. Затем он почтительно произнес, поднимая шляпу:

– Добрый вечер, милорд. Да, есть у меня такая лошадь, можете пойти взглянуть на нее.

Светлячок стоял в своем стойле, и когда они направились туда, майор Хупер не мог не вспомнить ярости Кандиды, когда она увидела, в каком состоянии вернули лошадь.

Она собиралась на свою утреннюю прогулку в половине шестого утра и обменивалась с майором Хупером приветствиями, когда к ним подошел старший конюх.

– Я забыл сообщить вам, сэр, – сказал он майору, – что вчера ночью вернули Светлячка.

– Опять вернули! – улыбнулся майор. – Это второй или третий раз?

– У меня такое чувство, что уже четвертый, сэр, – ответил конюх. – Должно быть, с этого животного она не очень много имеет.

– Он в порядке? – спросил майор Хупер.

– Его левый бок сильно пострадал от шпор, сэр. Мне бы хотелось, чтобы вы на это взглянули.

Майор Хупер резко повернулся и пошел к стойлу Светлячка. Кандида в недоумении последовала за ним. Женщина по имени Лэйс, которая ездила на нем в тот вечер, когда Кандида наблюдала с галереи, казалось, просто жаждала, чтобы ее друг купил ей этого коня.

Кандида не могла понять, почему его надо было возвращать в конюшню и что имели в виду майор Хупер и конюх, когда говорили, что Светлячка возвращают уже в третий или четвертый раз.

Они дошли до стойла, и Кандида увидела рану, нанесенную шпорой Лэйс. Конь был очень возбужден и беспокойно двигался из стороны в сторону.

– Ну, ну, тихо, парень, – сказал главный конюх, придерживая голову Светлячка, в то время как майор наклонился, чтобы осмотреть рану.

– Лучше всего сделать припарку, – сказал он.

– Я тоже так подумал, сэр, но хотел, чтобы сначала вы на него взглянули.

– Как же она могла так обращаться с лошадью? – взорвалась Кандида, не в силах сдержать своего возмущения.

Майор поднял на нее глаза.

– Она? – удивился Хупер.

– Я видела, как какая-то леди каталась на Светлячке в тот первый вечер, когда я сюда приехала, – призналась Кандида. – Я не говорила вам об этом, потому что знала: вы не хотите, чтобы я с кем-нибудь виделась. Они меня не заметили: я была на галерее и наблюдала, как она прыгала на нем через препятствия в школе верховой езды. А джентльмен, с которым она была, обещал купить ей этого коня. Мне показалось, что она очень хотела иметь Светлячка: почему же она таким ужасным образом колет его шпорой?

– Я вам уже говорил, что есть такие женщины, – коротко сказал майор Хупер. – Мне очень жаль, потому что Светлячок – славный конь и хорошо приручен. Шпора здесь едва ли нужна.

– В прошлый раз раны были не такие серьезные, – вмешался старший конюх.

– Да, – согласился майор Хупер, – теперь этот конь стоит намного меньше. Я заставлю ее оплатить счет ветеринара за двухнедельное лечение. Это послужит ей уроком, раз она по-другому не понимает.

– Вот это правильно, сэр, – улыбнулся конюх. – Пускай-ка они раскошелятся, может, хоть тогда их проймет.

– Я очень рад, что она вернула Светлячка! – воскликнула Кандида. – В следующий раз, пожалуйста, прошу вас, найдите для него доброго хозяина, кого-нибудь, кто не будет обращаться подобным образом с хорошей лошадью.

Она не увидела взгляда, которым обменялись майор Хупер и его конюх. Выходя из конюшни, она знала лишь, что ненавидит эту привлекательную брюнетку, так жестоко относящуюся к лошади, которая и без шпоры немедленно и безошибочно реагировала на все команды.

Когда лорд Манвилл вошел в стойло и конюх стянул со Светлячка чепрак, майор Хупер заметил, что бок уже зажил.

– Желаете посмотреть на него на открытом воздухе, милорд? – спросил майор.

– В этом нет необходимости, – ответил лорд Манвилл. – Я и так поверю вам, если вы скажете, что он здоров и хорошо обучен.

– Я ведь еще никогда не продавал вам второсортного товара, не так ли, милорд? – весело спросил майор Хупер.

– Верно, и лучше не пытайтесь, – улыбнулся лорд Манвилл. – Ну что же, распорядитесь, чтобы его отвели в мои конюшни. Сколько вы просите за него?

– Всего лишь двести пятьдесят гиней, милорд.

– Это на пятьдесят гиней больше того, что он в действительности стоит, – возразил лорд Манвилл. – Ну ладно, даю двести двадцать пять. Это мое последнее слово.

– Договорились, милорд. Хорошему клиенту я всегда готов пойти навстречу.

– Ну еще бы, – усмехнулся лорд Манвилл.

Он повернулся, будто собираясь уходить, но затем вдруг с какой-то новой интонацией сказал:

– А как насчет того животного, что сегодня утром было с вами парке?

Они вышли из конюшен во двор.

– Я вам уже говорил, милорд, что этот конь не продается.

– Что за хитрости, Хупер?

– Никаких хитростей, милорд. Просто они – как бы единое целое; они, можно сказать, неразделимы – всадница и конь.

– И мне, полагаю, еще придется платить чудовищную цену за знакомство? – сказал лорд Манвилл. – Меня это не интересует, Хупер, во всяком случае сейчас.

– О том, чтобы чего-то ждать, и речи быть не может, милорд, – сказал майор Хупер. – Уже многие, как вы, надеюсь, догадываетесь, проявили интерес.

Лорд Манвилл задумчиво посмотрел на него.

– А вы ждете, пока не появится кто-нибудь вроде меня? – спокойно спросил он.

– Совершенно верно, милорд, таков замысел, – согласился майор Хупер.

– Черт вас возьми, я не позволю, чтобы со мной играли в подобные игры! – воскликнул лорд Манвилл. – Да и цена, я уверен, будет слишком высока.

– Можете так считать, милорд, – не стал спорить майор Хупер, – но есть и другие, которым она таковой не кажется.

– Вы готовы назвать мне сумму? – спросил лорд Манвилл.

Майор Хупер поднял голову и посмотрел на часы, висевшие на фронтоне.

– Уже почти половина седьмого, милорд. Школа скоро закрывается, но мне хотелось бы вам кое-что показать, если вы соблаговолите пройти на галерею.

Какое-то мгновение у лорда Манвилла было такое выражение лица, будто он сейчас откажется, но тут он, непонятно почему, рассмеялся.

– Хорошо, Хупер, – сказал он. – Считайте, что туман, которого вы напустили, и ваша тактика возымели на меня действие. Все это довольно забавно. Но я ужинаю не один, и у меня договоренность, так что не задерживайте меня дольше чем на десять минут.

– Хорошо, милорд, – пообещал майор Хупер. Напустив на себя видимость апатии и скуки, лорд Манвилл вошел в здание школы верховой езды и поднялся на галерею.

Он сел на стул, изначально предназначенный для основателя школы. Пахло лошадьми, сеном и пылью веков, а также духами.

От заходящего солнца над школой стояло золотистое сияние, придававшее всему некую таинственность. Через несколько минут из двери в дальнем конце выехала Кандида на Пегасе.

Она была одета в темную тренировочную амазонку и белую блузу под ней. Шляпы на ней не было, и свет заходящего солнца, отражаясь от золотистых волос, казалось, увенчивал нимбом ее маленькое лицо.

– Пройдитесь по барьерам, – донеслись до лорда Манвилла слова майора Хупер. – Я их немного приподнял.

– Да, конечно, – ответила Кандида. – Ему это пойдет на пользу после сегодняшней чопорной рыси в парке.

Лорду Манвиллу показалось, что голос ее очень мелодичен; он также подумал, что никогда еще не видел такого выразительного лица, когда Кандида с горящими глазами и улыбкой на губах скакала на Пегасе через барьеры. Она кружила и кружила по площадке, понемногу увеличивая скорость, но без резких движений. Все ее движения были безукоризненны. Во всем этом импровизированном представлении невозможно было найти ни единой ошибки.

– Достаточно! – сказал майор Хупер. – Если вы подождете меня в бюро, я отвезу вас домой.

– Хорошо, я подожду, – пообещала Кандида. – Хотя вполне могу дойти сама.

Она улыбнулась ему, выехала с площадки, и двери за ней закрылись. Майор Хупер стоял в ожидании лорда Манвилла, спускавшегося с галереи. Их взгляды встретились.

– Ладно, Хупер, вы победили, – сказал лорд Манвилл. – Сколько за лошадь… и сколько за знакомство?