Преобладающая страсть. том 2

ГЛАВА 26

На первых порах единственным человеком, заметившим перемену в Сибилле, была Лили. Сибилла казалась рассеянной, не способной сосредоточиться на чем-либо в течение продолжительного времени и постоянно злой. Лили намеревалась поговорить с ней об этом, предложить немного отдохнуть, может быть, даже взять отпуск, но не стала. Потому что как раз в это время у Лили появились собственные заботы. Она влюбилась.

В один прекрасный день Гас Эмери пригласил ее на ланч. Она была настолько поражена приглашением, что сразу же отправилась к Сибилле спросить, что та думает по этому поводу.

– Сходи и узнай, чего он хочет. Гас ничего не делает просто так.

После этого, куда бы ее не приглашал Гас, Лили предпочитала не рассказывать Сибилле. Он привлекал ее своим мягким голосом и учтивыми манерами, тем, как он себя вел, чтобы понравиться ей. Иногда он напоминал ей Руди Доминуса, относившегося к Лили по-отечески. Ей нравилась внешность Гаса: симпатичный, почти красивый, с бледной кожей, длинными ресницами и ртом, отчетливо артикулировавшим каждое слово. Голос у него был грубый и громкий, но с ней он старался говорить потише.

Лили знала, что никому, кроме нее, Гас не нравился; даже Валери, когда работала у Сибиллы, не подружилась с ним. Это ей казалось загадочным. Однако Лили часто бывала в неведении относительно мотивов, заставляющих людей действовать тем или иным образом. Порой, лежа в кровати, она размышляла на эту тему; она действительно многого не знала о людях, как же могла она давать им советы? А если она не знала многого о других, то, возможно, плохо знала и себя, тогда тем более не имела права учить других.

Моменты, когда одолевали сомнения в собственных способностях, были самыми ужасными. Но они проходили. Сибилла постоянно твердила ей о том, насколько она необходима и важна другим людям; преподобный Бассингтон, обнимая ее (что ей очень не нравилось, но он ведь делал это любя), восхвалял присущее Лили чудесное понимание глубин человеческого сердца; а после каждой службы прихожане, прикасаясь к ее руке, говорили о своей любви к ней. Через некоторое время Лили забывала об этих темных мгновениях и вновь начинала верить в собственную исключительность.

Может быть, поэтому непопулярность Гаса не беспокоила ее. Он нравился ей; она видела в нем хорошее. Ее беспокоило, что этого не замечала Валери; но Валери ушла, а Гас все время был рядом. Сначала они просто работали вместе, и это было приятно, потому что он старался помочь и очень часто выражал свое восхищение. Позже он стал приглашать ее на свидания. Сверхестественной казалась его способность узнавать о ее местонахождении и появляться там раньше или буквально несколькими минутами позже, монополизируя ее, помогая во всем, чем бы она не занималась, постоянно высказывая восхищение и говоря, какая она замечательная. Иногда он давал ей небольшие советы, например, чаще употреблять имена людей, отвечая на их письма в телепрограмме «Дома с преподобной Лили Грейс», чтобы они чувствовали, что она обращается непосредственно к ним.

Гас очень многое знал, и казалось, что ему вполне достаточно в жизни его самого. Лили это интриговало: как могло так случиться, что человеку никто другой не был нужен? Она задала ему этот вопрос, когда они впервые отправились пообедать в ресторан, расположенный в небольшом городке недалеко от Кальпепера.

– Можно жить самостоятельно и ни в ком не нуждаться, – ответил он, – это непросто, но если научишься, никто больше не сможет тебя обидеть.

– Кто же так сильно обидел тебя, если ты так относишься к жизни? – поинтересовалась Лили. – Что с тобой произошло?

Он покачал головой:

– Разве тебе интересно слушать обо мне?

– Что ты, даже очень! Ты нравишься мне, и я хочу знать о тебе все!

Лили видела, что ему было очень приятно… или иное чувство промелькнуло на его лице? Она не была уверена. Она так мало знала о нем. Да и о любом другом мужчине. «Несомненно, он был просто доволен, – сказала она себе. – Ему приятно, что я интересуюсь».

– Когда-нибудь я, возможно, расскажу тебе о своем прошлом, – сказал он, – хотя рассказывать, собственно, нечего, большую часть я позабыл.

– Неправда, – мягко проговорила Лили.

– Да, это так. Хорошо, пусть на сегодня пока так.

Когда Сибилла поинтересовалась у Лили, как прошел ланч, она подробно рассказала ей обо всем: что они говорили о Грейсвилле, программе «Дома с преподобной Лили Грейс», о погоде.

– Мне кажется, ему была нужна компания, – резюмировала Лили, – он не преследовал никаких целей.

Позднее, когда Сибилла спросила Лили, приглашал ли ее Гас на ланч в другой раз, она ответила отрицательно, потому что к тому моменту Гас пригласил ее уже на обед. С тех пор они обедали вместе раз в неделю по четвергам, когда Сибилла находилась на совещании; в последнее время у нее было много совещаний, и она уделяла Лили гораздо меньше времени. Гас понимал, что причиной этого был разраставшийся скандал вокруг Джима и Тамми Беккеров. Все, кто имел отношение к евангелистам-телепроповедникам, внимательно следили за развитием событий, готовясь к новым разоблачениям; все, кроме Лили, которая пребывала в полной уверенности, что совершенно непричастна к подобным махинациям, и испытывала скорбь и сочувствие по отношению к тем, кто занимался подобными делами. С тех пор, как разразился скандал, что по времени совпало с превращением Грейсвилля в настоящий город, Сибилла была чрезвычайно занята, и Лили в своем маленьком домике в Кальпепере была предоставлена самой себе как никогда прежде.

Гас приглашал ее обедать в небольшие, стоящие в стороне от больших дорог ресторанчики, где они проводили по три-четыре часа, рассказывая о себе. Их руки, лежавшие на скатерти, почти соприкасались. Гас рассказал о своем прошлом. Несколько небольших эпизодов. Большинство из них были грустными и немного трагическими. Иногда Лили задавала себе вопрос, не выдумка ли все это, но она никогда не могла понять, почему у нее возникали подобные сомнения. Быть может, причиной их возникновения было то поразительное спокойствие, с которым он об этом рассказывал, или то, что слезы никогда не наворачивались на его глазах, а может быть, сама манера прерывать рассказ и не отрываясь смотреть на нее, словно фиксируя производимое впечатление. Однако подобное поведение можно было объяснить его напускной жестокостью. Лили была убеждена, что он был гораздо чувствительнее, чем хотел показать, она не сомневалась, что его стремление выглядеть самоудовлетворенным было ни чем иным, как игрой. Она отказывалась прислушиваться к своим внутренним сомнениям; ей хотелось верить и она верила в то, что он совершенно искренен с ней. Она считала, что знает его лучше, чем другие, чем он сам.

Впервые в жизни у нее были дружеские отношения с мужчиной, который по возрасту не годился ей в отцы или деды. Это обстоятельство пробудило в ней теплое и волнующее ощущение. Она никогда не спрашивала себя, что это означает; но она ждала четвергов с легким замиранием сердца, преисполненная странными ожиданиями. Как только у дверей ее дома появлялся Гас, Лили чувствовала себя великолепно.

Она лелеяла в себе эти чувства: у нее есть друг! Сибилла не подпускала к ней людей – ни мужчин, ни женщин; Сибилла неоднократно напоминала, что ей следует сохранять свои силы и беречь энергию для прихожан; предостерегала от общения с незнакомыми людьми, которые могут злоупотребить ее добротой и щедростью. Однако с момента их последнего разговора на эту тему прошлого несколько лет. Казалось, что Лили устроилась и привязалась к Сибилле настолько прочно, что подобный вопрос более не возникал. Лили тоже не думала об этом, пока София, подруга Валери, не поинтересовалась ее друзьями и свиданиями с ними. И вот несколько месяцев спустя после разговора с Софией Гас пригласил ее на ланч, и они подружились.

В то же время даже Лили догадывалась, что это было больше, чем дружба. Как-то раз в воскресенье вечером Гас прислал ей гардению с запиской, в которой говорил, что утренняя проповедь была лучшей из всех когда-либо слышанных им. Лили вдыхала густой, дурманящий аромат цветка, будто вылепленного из воска, и ни одна из религиозных мыслей не приходила ей в голову. Вместо этого она вспоминала руку Гаса, лежавшую рядом с ее рукой несколько вечеров назад, движения ее губ, произносивших ее имя. На следующей неделе он прислал три гардении, и Лили пришлось вынести их из комнаты, поскольку от их сильного запаха она чувствовала себя неважно. Всю ночь ей представлялись белые глянцевые цветы в обрамлении зелени и Гас, прикалывавший их к ее платью перед началом следующей проповеди. Она почти ощущала, как его руки касаются ее тела, и от этих мыслей возникали головокружение и жар.

Лили помнила, как много лет назад в школе-интернате девочки рассказывали о таком возбуждении. Но сама она никогда не ходила на свидания и не испытывала ничего подобного. Тем не менее теперь, вспомнив и узнав эти признаки, она поняла, что происходило: в ней пробуждались чувства к Гасу, ее тело жило собственными ощущениями, совершенно независимо от разума. Разум твердил, что Гас всего лишь друг. А тело, казалось, догадывалось, что Гас может быть еще и чем-то совершенно иным. Как только Лили позволила себе думать подобным образом, чувство вины охватило ее, и даже в уединении спальни она густо покраснела.

Всю неделю она избегала Гаса и не подходила к телефону. Лили скучала по нему и была униженно несчастной; внезапно и без повода начинала плакать, потеряла интерес к еде. «Нужно поговорить с Сибиллой, – подумала она, – это ужасно. Я не должна быть такой; это… неправильно».

Однако в воскресенье утром Сибилла не пришла в церковь, поэтому на следующий день Лили отправилась к ней в офис и там обнаружила перемену, происшедшую с Сибиллой. Никто, казалось, ничего не замечал, но Лили, бывшая с ней в близких отношениях, едва переступив порог кабинета, сразу же почувствовала бурлившее в Сибилле раздражение. Она казалась разгневанной, и Лили сначала подумала, что ей стало известно о свиданиях и обедах с Гасом, но через несколько минут поняла, что причина таилась совершенно в ином: произошло нечто такое, что вывело Сибиллу из равновесия настолько, что она не замечала присутствия Лили. Внешне она держалась и вела себя вполне нормально, но Лили видела, что она как бы обратилась внутрь себя, о чем-то сосредоточенно размышляла, строила какие-то планы, высчитывала, как преодолеть то, что так ее злило и съедало изнутри.

Итак, не было никого, с кем бы Лили могла поговорить. Она стояла в холле, около кабинета Сибиллы, испытывая неуверенность и страдая от одиночества, почти напуганная. Она знала, что нужно идти к себе, садиться за работу, читать почту, готовиться к очередной записи четверговой программы «Дома с преподобной Лили Грейс», к предстоящей воскресной проповеди и встречам с прихожанами в Арлингтонском клубе Ротари, но у нее не было сил сосредоточиться. Ей нужно было, чтобы кто-нибудь подсказал, как поступить.

Она пробыла в холле не более минуты, когда появился Гас. Увидев его, Лили поняла, что ждала именно этой встречи. Он бросил беглый взгляд на закрытую дверь кабинета Сибиллы:

– Вы говорили обо мне?

– Нет, – ответила она, остолбенев, – почему ты так решил?

Его лицо разгладилось:

– Мне показалось, что Сибилле, возможно, не понравится, что мы с тобой подружились.

Он пристально посмотрел на Лили:

– С тобой все в порядке? Хочешь с кем-нибудь поговорить?

– Да, – призналась Лили, – сейчас я нуждаюсь в этом больше, чем в чем-либо.

Он взял ее за руку и крепко удерживал, пока она не расслабилась.

– Пойдем побродим; хочешь я отвезу тебя куда-нибудь? В горы?

– О да, отлично.

Лили ощущала тепло его руки, крепко сжимавшей ей ладонь. «Я люблю тебя», – невольно подумала она. Ей захотелось, чтобы он ее обнял и прижал к себе, как, бывало, поступала Сибилла, когда они жили в Уотергейте, чтобы она ощутила себя в безопасности. «Я люблю тебя», – вновь подумала она и задрожала. Ей двадцать три года, и за все эти годы лишь троим людям она говорила о своих чувствах: Руди Доминусу, Квентину Эндербаю и Сибилле.

По дороге в горы Гас рассказывал о себе, но Лили не была столь же внимательна, как обычно, и он замолк. С шоссе, проходившему по водоразделу Скайлайн Драйв, время от времени открывался обширный вид на туманную долину Шенандох в одну сторону и на охотничьи угодья Вирджинии – в другую. На одном из многочисленных поворотов Гас остановился, и они вышли из машины. Лес был полон ароматов, свежести и прохлады: сумак, клены и другие деревья, названия которых Лили не знала, образовывали крышу над ними, и над петляющей тропинкой. Лили была переполнена ощущением свободы.

– Как прекрасно! – воскликнула она.

Гас состроил для нее подобие улыбки. Ему претили этот лес и прогулки; он ненавидел эти горы. Он предпочитал рестораны, номера мотелей, телестудии и салоны шикарных автомобилей. Если бы он не был уверен, что она дозрела, он и близко не подошел к этой чертовой Гряде Синих Гор.

– Восхитительно, – проговорил он. – В одной из проповедей ты говорила о горах.

– О, неужели ты помнишь! Спасибо тебе, Гас. Мне очень приятно, когда люди помнят мои слова!

Они продолжали идти. Гас с неприязнью смотрел на грязь, прилипшую к ботинкам. Лили сорвала маленький цветок и нежно держала его, боясь ненароком повредить лепестки. Легкий ветерок играл прядями ее волос. Она поворачивала голову из стороны в сторону, вдыхая запах листьев и влажной земли.

– Как много красоты в этом мире, – проговорила она, посмотрев на Гаса и смущенно улыбнувшись. – Ты тоже чувствуешь это; я знаю, это так важно для меня; иногда мне кажется, что в этом сокрыт смысл жизни. В мире так много вещей, которых я не понимаю – мне страшно; я многого не знаю и поэтому часто ошибаюсь, но если бы я могла быть рядом с тем, кто чувствует так же как я, мне было бы не так страшно. Иногда мне очень нужно, чтобы рядом был человек, который понимает и разделяет мои чувства.

Гас глубоко вздохнул.

– Лили, – нежно произнес он.

Он взял ее за руку и опустился перед ней на колени прямо на грязную тропинку. На нем были хорошие брюки, но плевать на них; подобный спектакль непременно должен произвести впечатление.

– Ты самая прекрасная в мире; то, без чего я не могу жить. Тебе нужно то же, что и мне. Ты мне необходима, чтобы сделать прекрасным этот мир и то место, где я живу.

Лили была ошарашена. Первое впечатление ее было двойственным – он сказал то, что она больше всего желала, но как-то не так. То ли слишком быстро, то ли слишком коротко. А может быть, тут был виноват его грубоватый голос?

Но какое имело значение то, что Гас не сумел красиво выразить свои чувства? Важно ведь, что он их испытывал. Она права: он честен и чувствителен, он понимает ее, он не побоялся сказать, что нуждается в ней. «Не настолько он замкнут и себялюбив, как это кажется» – подумала она, испытывая прилив удовлетворения.

– У тебя есть моя дружба, – произнесла она с дрожью в голосе, – ты мой единственный друг. Когда я нужна тебе, я здесь, рядом с тобой.

На лице Гаса вновь промелькнул этот странный отблеск удовлетворения, но он скрыл его, наклонившись вперед и припав к груди Лили. Она едва успела сообразить, что происходит, как внезапно он оказался еще ближе, его тело крепко прижалось к ее, а руки сомкнулись в кольцо на талии. Сквозь льняную ткань блузки сосками грудей она ощущала тепло его тела и влажное дыхание.

– Я люблю тебя, – проговорил он.

Слова звучали приглушенно, но достаточно отчетливо, чтобы Лили могла их расслышать.

– Дорогая Лили… – он поднял голову, быстро взглянул ей в лицо и снова припал к груди, – милая девочка… любимая…

Лили почувствовала, как соски стали твердыми, груди налились тяжестью, ноги ослабели. Она с ужасом подумала, что кто-нибудь может их заметить. Она боялась собственного тела. Сердце громко колотилось, она зажмурила глаза, в них возникали и кружились яркие звездочки…

И тогда Лили вырвалась и бросилась бежать. Она бежала, как сумасшедшая, стараясь обогнать свое тело, но не привыкшая к подобного рода упражнениям, постепенно замедляла бег и, наконец, остановилась, прислонясь к дереву и обливаясь потом… Слезы сами собой хлынули из глаз. Гас, подбежав, застал ее в таком состоянии: голова была прижата к стволу дерева, а щеки залиты слезами.

– Не надо, – сказал он, – я не хотел тебя обидеть, я хотел показать, что люблю тебя, но не хотел заставить тебя плакать. Я забыл, понимаешь, что не имею никакого права говорить подобные слова. В том, что произошло, я думаю, виноваты лес и горы; я люблю их, сама видишь, они заставили меня произнести эти слова, которые я не имел права произносить. И потом вся эта окружающая нас красота… – ты же знаешь, как она на меня действует. Я потерял голову, я забыл, что мне не следует даже говорить, не то что прикасаться к тебе, ты настолько выше меня… я не имел никакого права…

– Имел, – воскликнула Лили, судорожно глотая слезы, – ты имеешь право говорить все что захочешь; я не выше тебя, о чем ты говоришь? Мы с тобой два человека, которые… заботятся друг о друге… – она начала тихонько всхлипывать. – Мы можем вернуться к машине?

– Конечно.

Она пошла в стороне от него.

– Хочешь…?

Он протянул руку. Лили немного поколебалась, затем оперлась на нее, и они двинулись через лес. «Как Гензель и Гретель», – подумал Гас. Лили тихонько всхлипывала, заставляя себя успокоиться. Так они пошли к повороту дороги, где стояла машина.

– Отвезти тебя домой? – спросил он.

– Да, пожалуйста.

Обратно он вел машину той же дорогой, направляясь к Торнтон Гэп вниз по горной дороге, ведущей к шоссе на Кальпепер. Его лицо было напряжено, он молчал, нахмурившись. Лили была уверена, что он сердится, и она опасалась его гнева, так же как своего собственного состояния. Чего она хотела там, в горах? Его руки держали ее в объятиях, его губы прильнули к ее губам, а его тело сливалось с ее телом. Она хотела физической близости.

Девственница Лилиан Грейс, избранная Богом, чтобы спасать людей, чтобы быть непохожей на других, добродетельной и благочестивой, мечтала о плотской любви с мужчиной!

Она, должно быть, никакая не особенная, если мечтала о сексе так же как другие. Если бы Бог знал, что она такая же, как все, он не помог бы ей пережить ту ужасную авиакатастрофу без единой царапины. Руди сказал, чтобы она оставалась девственницей. Сибилла неоднократно говорила ей, что она избрана Богом для великих дел: проповедовать, вести за собой многолюдную паству, привести Грейсвилль к процветанию.

Сидя в машине Гаса, Лили вновь расплакалась. Если бы она была как все, то как бы она жила? Она ничего не умеет делать, только читать проповеди.

– Все в порядке, – сквозь слезы сказала она обеспокоенному Гасу, – забудем об этом.

Затем ужас вновь объял ее. «Дорогая Лили… милая девочка… любимая…» Ей показалось, что она умрет, если никогда больше не услышит от Гаса этих прекрасных слов. Она забилась в дальний угол сиденья, сконфуженная и растерянная, мечтая, чтобы рядом оказалась Сибилла. Но она не могла поделиться своими чувствами с Сибиллой, разве такое возможно? Она не смогла бы рассказать о них никому!

– Лили, – хрипло проговорил Гас, остановив машину перед ее домом. Он нахмурился. – Некоторое время я не буду тебе звонить, хорошо? Мы все обдумаем. Я люблю тебя, я действительно уважаю тебя и хочу, чтобы ты была счастливой и проповедовала, потому что ты нужна людям.

Он взял ее за подбородок и приподнял зареванное лицо, так что она глядела на него своими широко раскрытыми беспомощными глазами.

– Мы что-нибудь придумаем, чтобы быть счастливыми. Вспомни горы и окружавшую нас красоту. Я позвоню тебе в четверг, договорились?

Немного поразмыслив, Лили кивнула.

– Спасибо, – прошептала она и быстро выскользнула из машины.

Однако в четверг она не пришла в студию. Впервые за многие годы, с тех пор как начала читать проповеди. Она позвонила из дома и сказала дежурному, что заболела и не сможет принять участия в очередной записи программы «Дома с преподобной Лили Грейс». Гас выставил заставку с разъяснениями для зрителей, что преподобную Лили пригласили приехать помочь одной из церквей, попавшей в сложное положение, и что она вернется на следующей неделе. Такой ход событий насторожил Сибиллу, выводя ее из состояния ярости, не отпускавшей ее с самой субботы, когда она ездила к Нику, чтобы захватить Чеда на обед. Во вторник с утра она позвонила Лили домой.

– Что с тобой происходит? Ходила к врачу?

– Нет, – ответила Лили слабым голосом. – Просто я неважно себя чувствую. Какая-то общая слабость. Мне жаль, Сибилла, знаю, следовало прийти, но я не могу. Мне жаль, что я расстроила тебя.

– Ты разочаровала миллионы людей. Ты ответственна перед ними, Лили.

– Знаю, только… Я ощущаю такую слабость, у меня так болела голова, мне кажется, меня вырвет, как только я начну говорить. Мне все время хочется спать.

– Высылаю к тебе доктора. Его зовут…

– Нет! Не нужно доктора! Сибилла оставь меня одну!

У Сибиллы голова пошла кругом, словно ее сильно ударили.

– Забываешься? Ты с кем говоришь?

– Ох, извини, извини, – суетливо запричитала Лили, – я не хотела… Я лишь хотела побыть одна, все будет хорошо. Мне нужно выспаться. Не хочу, чтобы ко мне приставали. То есть, я хочу сказать… – она разразилась рыданиями.

Сибилла стиснула телефонную трубку. Слишком много всего менялось вокруг; ей приходилось слишком о многом заботиться.

Скандал вокруг Беккеров разрастался, не утихая; журналисты, как голодные волки, дежурили у дверей каждого евангелиста; Флойд Бассингтон действовал на нервы, но пока она не могла от него отделаться. Однако все это меркло по сравнению с гнусностью сцены, происходившей на террасе в доме Ника и словно каленым железом выжженной прямо в ее сердце. Это воспоминание, подобно открытой ране, причиняло боль постоянно, что бы она ни делала. И вот теперь еще Лили! Что у нее там, черт ее подери! Надо же было, чтобы она избрала именно эту неделю, чтобы еще более осложнить и без того скверную жизнь Сибиллы! Молчание затягивалось.

– Ты написала проповедь к воскресенью? – спросила наконец Сибилла.

– Нет, нет… не знаю, буду ли я там…

– Ты будешь! – проревела Сибилла. Она вскочила на ноги. – Ты будешь там, даже если мне придется приволочь тебя за волосы! У тебя есть работа, и ты, черт возьми, будешь ее делать! Ясно?! Или нужно повторить? Слушай меня внимательно…

Лили повесила трубку.

Сибилла медленно отстранила телефонную трубку от уха и с недоумением уставилась на нее, затем с размаху швырнула на пол. Трубка потянула за собой аппарат, и комната наполнилась грохотом. Однако никто не вошел, даже ее помощник. Все уже привыкли к звукам ломаемых и разбиваемых предметов, доносившимся из ее кабинета.

Сибилла подняла телефон и поставила его на стол, убедившись, что он работает, набрала номер и вызвала Гаса. Когда тот вошел, она стояла позади стола:

– Что случилось с Лили?

Он выглядел изумленным:

– Я думал, вам известно. Она позвонила вчера, сказала, что больна и не сможет сниматься.

Сибилла села, жестом указав Гасу на стул.

– Мне она не звонила. Как прошла ее проповедь в воскресенье?

– Потрясающе. Так же, как и всегда. Мне бы хотелось, чтобы вы видели.

– Творится что-то непонятное. Знаю, ты можешь повлиять на этот спектакль. После проповеди ты говорил с ней?

Гас выглядел еще более удивленным:

– Я думал, это сделали вы.

– Мне не нужны комментарии, отвечай на поставленный вопрос!

– Да, конечно. О, нет. Я не… не говорил…

Глаза Сибиллы сузились:

– Что все это значит?

– Да ничего.

В ней вскипела ярость.

– Черт возьми, ты пляшешь вокруг да около, до смерти желая мне что-то рассказать. Ну, выкладывай!

Она наблюдала, как Гас грызет ногти.

– Я жду, – сурово проговорила Сибилла.

Он пожал плечами.

– Если хотите знать… Я встречался с ней несколько раз. Обед, прогулки в лесу, так, романтика. Я нравлюсь ей. Она сильно расстроилась.

– Сукин ты сын!

Он вновь пожал плечами.

– Она была так одинока, разве вы не знали? Она просто ребенок, Сиб; она ни черта не смыслит в жизни.

– Ты совратил ее?

– Вы что, смеетесь? Дело в том, что она мечтает об этом, но вбила себе в голову, что это грешно, или опасно, или еще черт знает что. Между нами ничего не было. Я лишь подержал ее за руку.

– Вы говорили обо мне?

– Иногда, конечно. Мы говорили о многом.

Сибилла представила, как они обсуждают ее, смеются над ней, замышляют против нее козни. Теперь не удивительно, что Лили перечила ей и даже бросила трубку! Она считает, что Сибилла ей больше не нужна; теперь у нее есть мужчина!

А у Валери есть Ник, и Валери завоевала расположение Чеда, у Валери есть все!

Ей казалось, что она готова взорваться. Чересчур много событий. Почему бы им всем не сгинуть, оставив ее одну, чтобы она могла устроить все по своему разумению?

Лили уйдет. Уйдет от нее. Она непременно уйдет, если не принять срочных мер. Она уйдет с этим глупым негодяем, который думает, что завоюет ее своими мнимыми сексуальными достоинствами – и это после всех лет напряженной работы, в течение которых Сибилла и никто другой вылепила из нее то, что она есть сегодня.

Сибилла наполнила стакан водой из стоявшего на столе графина, немного расплескала, прежде чем смогла унять дрожь в руках, и выпила, заставляя Гаса ждать. Между тем она пыталась придумать, как действовать дальше. Возможно, он прав: Лили довела себя до болезни, потому что хотела секса, но до смерти боялась. Однако было еще нечто такое, о чем Гас, слишком занятый собой, не догадывался. Главная причина болезни Лили состояла в том, что она любила Сибиллу как никого другого и не могла допустить даже мысли иметь от нее секреты. Гас же уговорил ее держать все в тайне, это-то и стало причиной ее болезни.

«Что ж, – подумала Сибилла, – в таком случае Гас должен будет еще сильнее обострить ее страдания». Чем сильнее ей будет досаждать Гас, тем быстрее она вернется обратно к Сибилле. К кому же еще ей идти? Кое-кому может показаться, что Лили сделала первый шаг от нее, к другой привязанности, но Сибилла знает лучше. Лили только ждет повода, чтобы вернуться к ней. А вот это-то как раз и должна организовать Сибилла. Нужно как можно скорее прибрать Лили к рукам.

– Мне кажется, тебе следует с ней встретиться еще раз, – сказала она Гасу ровным голосом. – Ты абсолютно прав: она была одинокой, я не могла уделить ей достаточно внимания. Во всяком случае, пора, чтобы у нее появился мужчина; она слишком невинна, чтобы решать половину проблем, с которыми к ней обращаются по почте…

Гас во все глаза уставился на Сибиллу:

– Вы шутите?

– Я никогда не шучу, когда речь идет о Лили. Отправляйся к ней домой. Заставь ее впустить тебя. Она может казаться расстроенной, но это ненадолго, если, конечно, ты хоть на что-то способен. Я знаю Лили лучше, чем она самое себя: она любит подчиняться тому, кто сильнее. Ты должен неплохо провести время. Затем вернешься ко мне, и если заслужишь, я кое-что для тебя сделаю.

Он не сводил с нее глаз:

– К примеру?

– Я подумала о месте управляющего компанией КОЙО-TV в Лос-Анджелесе.

– Как такое может случиться? – нахмурившись спросил он. – С чего бы им взять меня?

– Тебя найму я. Я купила эту компанию несколько месяцев назад.

Улыбка медленно расплылась по лицу Гаса. Он встал и, расслабляясь, повел плечами.

Если вы дадите мне отгул, я мог бы поехать с ней за город. Там довольно романтично. Например, в окрестности Кальпепера, там прекрасно.

Когда Гас приехал, Лили лежала на кушетке во дворе позади своего дома. Был полдень, и наплывавшие волны тепла охватывали ее тело. Ей казалось, что она растворяется в солнечных лучах. Гас приблизился и остановился около нее; его тень упала ей на лицо. В смятении Лили открыла глаза, думая, что подошло облако, Лили не видела лица, только силуэт, но сразу же узнала его.

– Ты сказал, что не будешь звонить, – проговорила она, понимая, как глупо звучат ее слова.

– Я и не звонил.

Он склонился около нее на колени.

– Не сердись. Мне нужно поговорить с тобой. Я хочу извиниться. Я схожу с ума от того, что ты плакала у меня в машине. Я все время думаю об этом и не могу спать.

Лили закрыла глаза и ничего не ответила. Ее дыхание было стесненным и быстрым. Ей сделалось так жарко, что казалось, она вот-вот потеряет сознание.

– Лили, – умолял Гас, – не отворачивайся от меня. Ты заставляешь меня думать, что я не нужен тебе. Мне нужна твоя дружба.

Он помолчал.

– Я считал, что ни в ком не нуждаюсь, но ты заставила меня думать иначе. Мне нужна ты, Лили, нужна твоя забота обо мне и моя о тебе. Я хочу быть с тобой, понимаешь, потому что люди не могут заботиться о тебе так, как я. Я хочу сказать, что они лишь говорят о любви в своих письмах и в церкви, но они не заботятся о тебе, например, не думают, хорошо ли ты питаешься, красива ли твоя одежда, есть ли кто рядом, кто согреет тебя ночью.

– Нет, – сказала Лили. Открыв глаза, она увидела его лицо всего лишь в нескольких дюймах от себя. – Пожалуйста, прекрати! Я не могу говорить с тобой!

– Хорошо, не говори, я сам буду говорить.

– Нет, у меня все путается…

Она попыталась сесть, но Гас, наклонившись, неожиданно поцеловал ее. Его губы мягко коснулись ее губ. Даже когда он прижался плотнее, она не смогла двинуться, потому что в его губах таилась как раз та мягкость, какую представляла себе Лили, ворочаясь в постели, когда мучительно старалась не думать о нем. Они пробыли в таком положении довольно долго. Их губы слились в поцелуе, глаза были закрыты. Наконец Гас поднял голову, и Лили ощутила холод без него даже под горячими лучами солнца.

– Ты такая красивая, – сказал Гас. – Красивая, замечательная, созданная, чтобы любить других… как ангел…

Лили подняла руки вверх. Она не собиралась этого делать, но они сами непроизвольно поднялись вверх, а Гас как раз наклонился вперед и ее руки сомкнулись, обняв его. Одна его рука оказалась у нее под головой. Он вновь поцеловал ее. На этот раз его губы нежно приоткрыли ее, а его язык очень медленно проник к ней в рот.

Лили напряглась, но Гас твердо держал ее голову, его язык был нежным и совсем не противным, как думала она; он мягко ворочался у нее во рту, прикасаясь к ее языку вовсе не требовательно, не настойчиво, но мягко и с нежностью. Ее тело расслабилось под гипнотическим ритмом его движений; свободная рука Гаса, легко, будто случайно, коснулась ее груди, а затем робко легла на нее. Его пальцы обхватили грудь Лили и сжали ее, медленно он начал ласкать ее, перекатывая между пальцами сосок, который непроизвольно твердел и увеличивался в размере. Затем его рука двинулась к другой груди.

Несмотря на хлопчатобумажную блузку, которая была на ней, Лили чувствовала себя обнаженной. Рука Гаса жгла тело, ввергала в огонь. Пламя, вспыхнувшее во всем теле, заставило ее напрячься, она старалась сдержать этот бушующий пожар, но была такой открытой, все куда-то ускользало от нее. Она была открытой и ждала.

Рука Гаса, находившаяся под головой Лили, напряглась, другая скользнула от груди вниз по телу, теперь уже решительнее, сначала по юбке, затем под нее. Юбка поднялась, открыв ее ноги лучам горячего солнца; его пальцы заскользили вверх между плотно сведенных бедер.

Глаза Лили широко раскрылись.

– Нет, – закричала она, пытаясь оторвать губы от губ Гаса. – Не надо, нет, не хочу!

Она пыталась повернуть голову, чтобы избавиться от его жестких губ, но он еще сильнее сжал ее, удерживая голову. Выгнув спину, Лили начала метаться из стороны в сторону, подобно лошади, стремящейся сбросить седока.

– Не надо!

Слова прозвучали, как сдавленный крик, приглушенный его плотно закрывавшими ее рот губами.

– Отпусти меня…

В этот критический момент он еще мог бы остановиться, но вспомнил слова, произнесенные Сибиллой: «она всегда готова уступить более сильному». Гас вскинул голову. «В любую минуту, – подумал он, – она уступит. Она сама мечтает об этом, вот что имела в виду Сибилла».

– Все хорошо, – прошептал он, прижимаясь к ее губам, – все хорошо… хорошо… хорошо…

Свободной рукой он расстегнул брюки, удерживая другой голову Лили и не отрывая от нее своих губ. Она сопротивлялась, и Гас решил, что пора сломить это сопротивление. Он грубо задрал ей юбку и навалился на нее всем телом: так она поймет, что он сильнее ее!

Лили впилась зубами в ненавистную губу и ощутила вкус его крови:

– Пусти меня!

– Проклятая сука! – взревел он и так сдавил ее шею, что она едва могла пошевелиться.

Перед глазами поплыли круги, кружилась голова, молча и яростно Лили продолжала сопротивляться. Так же безмолвно Гас удерживал ее внизу, ожидая, что она уступит добровольно. Теперь возврата назад не было. Он упустил тот момент, когда еще мог бы остановиться. Обезумевший от извивающихся и выгибающихся движений ее стройного тела, возбужденный нежной влажностью ее кожи, разогретой солнцем, льющимся на взмокшую от пота рубаху и голые бедра, он взгромоздился поверх нее, ногами с силой раздвинул в стороны ее ноги и грубо овладел ею. В тишине летнего полдня раздался крик Лили.