Презумпция любви

Глава 14

Карцер — это бетонная клетка два на три метра, стул у зарешеченного окна и нары, которые автоматически выдвигаются из стены в десять вечера, а задвигаются в шесть утра, не полежишь. Писать и читать здесь нельзя, кормят два раза в день, утром и вечером и, похоже, объедками, которые остались после завтрака и ужина в столовой.

Уже давно стемнело, под потолком светила лампочка, она тоже была за решеткой. А могла бы светить в торшере какого-нибудь… колбасного короля. Но оказалась здесь, на зоне, в самом страшном ее месте. Разве она виновата в этом, лампочка? Такая же, как и прочие, а вот поди ж ты! И с людьми то же самое может случиться. Одного судьба командирует в олигархи, другого — на нары. И сколько бы ни твердили сильные мира сего, что добились успехов благодаря своему уму и работоспособности, — это чушь собачья. Только невероятное стечение обстоятельств дало им невероятные блага, ибо рядом всегда были люди, которые и умнее в несколько раз, и работоспособнее, но судьба почему-то не дала им шанса. Или дала, но потом отняла. Почему она так решила — никто не знает. А если знает — никогда не скажет.

Малышев не отчаивался, попав в карцер. Он усиленно занимался поддержанием своей физической формы. Пятьдесят раз отжался от пола, потом десять раз присел на одной ноге, десять на другой, поднимаясь из последнего приседания, покачнулся, едва не потерял равновесие. Огорченно покачал головой — теряет форму. Не всегда удавалось потренироваться как следует, мешали проблемы, которые нет-нет да и возникали, если не у него, то у Бади или Дивана.

На Дивана он не злился, досадовал на самого себя. Должен был сдержаться, сохранить ясность мысли, а вот поди ж ты! Сорвался. Мудрый Рустам Сабиров всегда говорил ему: «Все у тебя есть, Саня, или будет гарантировано. Только силу духа тренируй, власть мысли над действием развивай, слушай!»

Он тренировал, но, видимо, не так старательно, как хотелось бы Рустаму. Чемпионат области выиграл, а на зональные соревнования не попал. Его поверженный противник будет представлять Московскую область, потому что он оказался в настоящей зоне.

Малышев сел на шпагат, склонил туловище в одну сторону, потом в другую. Вспомнил, как Светка просила его сделать это упражнение, и он, в одних только белых трусах, садился на шпагат. Как ее возбуждало это — словами не передать… Что она творила потом… Об этом лучше не думать, забыть и не вспоминать!

Но как это можно? Малышев встал на ноги, смахнул пот со лба, попрыгал, а потом принялся ходить по тесной бетонной клетке от двери до крохотного зарешеченного окна под потолком, успокаивая дыхание.

Резкий щелчок возвестил о том, что уже десять, от стены оторвались деревянные нары, со стуком превратились в более-менее приличное ложе. Эта колония считалась передовой, тут даже карцер был автоматизирован. Нары стали горизонтальными — значит, можно было открыть стальную дверцу и вытащить из бетонной ниши подушку и одеяло. В шесть утра все это надлежало вернуть в бетонную нишу, после чего открыть дверцу было невозможно, да и незачем — нары «приклеивались» к стене.

Малышев быстро застелил постель, простыней и наволочек тут не предполагалось, а лампочка светила после щелчка ровно две минуты, потом ее свет заметно слабел. Но он еще минут десять ходил в полной темноте по тесной клетке, успокаивал дыхание, а потом лег и закрыл глаза.

Он ни о чем не жалел. Что случилось — то случилось. Его крупно подставили, и понятно было — кто. Но мстить этой женщине он не собирался. Если Светланка дождется его — он докажет, что достоин ее любви. Если нет… Хотелось, и нужно было сказать — ну так нет, да почему-то не получалось. Потом, если он выйдет и узнает, что она счастлива с сыном колбасного короля или какого-то другого, не станет ей портить жизнь, но сейчас… Это ведь сейчас решается его судьба, сейчас она мучительно размышляет, ждать ли зэка, или жить припеваючи с состоятельным мужем… А его рядом нет, никак он не может повлиять на ее решение.

Такое было на чемпионатах мира по футболу. Мы можем пройти дальше, если кто-то проиграет кому-то. Но от нас уже ничего не зависит. Наши при таких раскладах всегда оставались ни с чем. Кто-то не проигрывал кому-то… Но что он может сделать, будучи здесь, в карцере, а не рядом со Светланкой?

Ничего.

Как попал, а?! Да можно ли было что-то изменить в этом гнусном раскладе? Он вспомнил…

— Ну пока, Вася. Жене привет передай.

— Санек, а сам-то чего не женишься? Тут у нас все говорят, что тебя встречает такая красотка!.. Даже сам Полевик «запал» на нее, как твоя дневная смена кончается — приезжает в магазин, сам заметил. Смотри, уведет, на хрен.

— Не уведет, Вася. В армию смотаюсь, потом и женюсь. Все должно быть честно.

— Дурак ты, Санек. В армии ни хрена хорошего, а такая красавица два года ждать точно не станет.

— Светланка — станет.

— Ну-ну… Ладно, удачи тебе, романтик. Дверь запирай, если придут бандиты — набей им морды как следует.

— Ко мне не придут, испугаются.

Он запер стеклянную дверь, включил сигнализацию и пошел в кабинет директора, где был диван и телефон, можно было позвонить и поспать. Светланке звонить не стал, суровая мамаша дома; позвонил домой. Отец сказал, что все у него в порядке, но, судя по голосу, не все было в порядке, отец был сильно пьян. Он думал в ту ночь именно об этой проблеме. Отцу нужна была женщина, чтобы забыть о продажной мамаше, но он даже думать об этом не хотел. Упрямый!.. Ему казалось, что все просто и ясно — ушла, и ладно. Они сами проживут, не пропадут. Но видимо, для отца это была слишком тяжелая травма — пятнадцать лет вместе, он столько сделал для нее и для него — и такое предательство. Отец сотворил все хорошее, что было в его жизни, отец всегда был его старшим другом, и уход матери он сам воспринял однозначно — предательство.

Теперь нужно было помочь отцу, но как?

Стук в дверь прервал его размышления. Странно даже, кого это нелегкая принесла? За стеклянной непробиваемой дверью стояли два мужика в камуфляже.

— Что надо, ребята? — спросил он, подойдя к двери.

— Террорист где-то тут скрывается, открой, нужно проверить помещение! — жестко сказал высокий.

Второй был поменьше ростом, но пошире в плечах.

— Тут солидный магазин, какие террористы?

— Ты что, идиот, хочешь на нары?! — хрипло сказал короткий. — Открой, мы должны проверить, он где-то тут, падла…

Он увидел удостоверения сотрудников МВД, два сразу, и заколебался. Террористы в Москве теперь не редкость, то там взорвут что-то, то здесь… Но пускать ментов в свой магазин не имел права. И все же впустил. Думал — скажет, что никого тут не было за время его дежурства, они поймут и уедут. Тем более машина с мигалками стояла у магазина.

Открыл дверь, впустил двух милиционеров и тут же пожалел об этом. Высокий с ходу ударил его резиновой дубинкой по голове, короткий добавил кулаками. Он не ожидал такого, что бы ни говорили о нашей милиции, верил ей, уж такого, что она станет грабить престижный салон меха, никак не мог подумать. Они «обрабатывали» его минуты две, дубинкой, руками и ногами, а потом связали руки за спиной скотчем, рот замотали тем же скотчем.

Он плохо помнил, что было потом, но, когда очнулся, в магазине были другие менты, а шубы на вешалках изрублены ножами так, что даже профессиональный ремонт не мог восстановить их первоначальной ценности.

Дальше был полный кошмар. Он говорил, что приехали милиционеры, искали террориста, удостоверения показывали — менты ему не верили, он рассказывал о машине с мигалками, явно милицейской — они издевательски усмехались. Приехал Полевик, директор магазина, выяснилось, что ни одной шубы не было украдено, зато испорчены — многие. Налицо — диверсия против фирмы, и виноват в том, что случилось, был он один. Менты вскоре уехали, охота была им разбираться с криминальными делами, если хозяин заявил, что сам решит эту проблему? А Полевик остался.

— Ну что, Малышев? Как ты объяснишь это?

Двое телохранителей стояли рядом с ним. А что тут объяснять, если все вдруг стало ясно. Это провокация, и организовала ее сама Любовь Георгиевна. Менты-то были настоящие, да кто ж станет искать их? Это на телеэкране, в выпусках новостей, они умные и справедливые, а на самом деле все совсем не так. Если Любовь Георгиевна стояла за этим налетом, значит, менты — и те, которые избили его и порезали шубы, и те, которые после приехали, — знали, что делать. А вернее, чего не нужно делать. Бандитские разборки, пусть сами и разбираются с ними. А крайний в этих разборках — он, Александр Малышев.

— А как вы хотите, господин Полевик?

— Ты, оказывается, дерзкий тип. Знаешь, сколько стоят шубы, которые порезали вандалы? По меньшей мере семьдесят тысяч баксов. Кто возместит эту потерю?

— Я же сказал — у них были настоящие удостоверения, настоящая машина с мигалкой. Это были менты.

— Но ты открыл дверь и впустил их в магазин.

— А что я мог сделать?

— Позвонить мне. Генеральному менеджеру. Мы бы приехали, все решили бы на месте.

— Они искали террориста. Если бы не открыл — разбили бы дверь, настроены были решительно.

— Они искали дурака и, похоже, нашли его. Значит, так, Малышев, решим эту проблему миром. На хрена нам лишние волнения, верно?

— Как… решим?

— А так. Ты приводишь ко мне свою телку на ночь, я прощаю тебе долг. Кстати, я столько, почти столько предлагал ей за ночь, отказалась. Но теперь, думаю, согласится. Лады?

— Я не понимаю, о чем вы…

— Телку свою завтра приведешь ко мне, проинструктируешь, что если нет — ты в дерьме, пусть спасает тебя. Все понял?

— Теперь все. Игнат, да? Как же ты, Игнат, козел мерзопакостный, мог предложить мне такую туфту? Ты кто такой, Игнат?! Зачем тебе быть подонком, а?!

Он стоял напротив Полевика, два телохранителя занервничали, но сам Полевик был уверен в своей правоте. Он уже думал о том, как проведет ночь со Светланкой, сука!

Хотел, чтобы он сам привел ее к нему, падла!

Два резких удара свалили Полевика на пол, еще минута понадобилась для того, чтобы два телохранителя свалились рядом, хрипя от боли. А он как в забытьи вцепился снова в Полевика.

— Ты хочешь мою девушку, сука, хочешь?! Чтобы я привел ее к тебе сам?!

Через пять минут рожа Полевика стала походить на баклажан, а он все бил и бил — не смертельно, но больно. А потом ушел из магазина. Рассказал о том, что случилось, отцу, тот, хоть и был изрядно пьян, одобрил действия сына.

Но в два часа ночи за ним приехали два автоматчика и следователь, отвезли в КПЗ.

Малышев повернулся на другой бок, скрипнул зубами. Что тут можно изменить? В чем он был не прав? Если бы эта ситуация повторилась — поступил бы точно так. Он все же дворянин, у них свои понятия о чести! По крайней мере Полевик не думал о Светланке как о доступной женщине. Любая мысль о ней причиняла ему физическую боль. И это правильно, хорошо. Но это стоило ему свободы и… может быть, потери Светланки.

Спать… Теперь нужно спать. Что было, то было, как удержать Светланку — вот что главное. Как спасти ее от всяких там колбасных королей, их сыновей? Для этого нужно быть на свободе, а он… даже не в общем корпусе, где спят все зэки, он в карцере!

Как, черт возьми, помочь Светланке не ошибиться?! Надо выбраться, хоть на время выбраться отсюда и поговорить с ней не в тюремном «разговорнике», а на воле.

Выбраться… Чего бы это ни стоило. Сказать ей, что он любит ее, считает своей единственной девушкой, другой не будет никогда. Сказать… Да просто поговорить с ней.