Презумпция любви

Глава 16

Когда полковник Хлопов остановил свою «тойоту» у подъезда весьма скромного дома на Пречистенке, Воронина уже стояла у подъезда. Немолодая женщина в строгом сером костюме, с черной сумочкой, висящей на правом плече. Седеющие волосы коротко подстрижены, на лице никакой косметики, хотя она была прямо-таки необходима, лицо уставшее, синяки под глазами, видно, что плохо спала. Но выцветшие голубые глаза смотрят уверенно, жестко.

— Поехали, — сказала она, усевшись на переднее сиденье «тойоты». — Что у тебя за проблемы, Ваня?

— Один из парней, которые работали по меховому салону, ушел в частный бизнес, решил стать сыщиком, придурок. Теперь у него возникли проблемы, видимо, нарвался на крупную шишку, которая может дать отпор…

— И теперь требует от тебя денег, короче — шантажирует? — перебила его неторопливый рассказ Воронина.

Она все на лету схватывала. И в который уж раз за свою жизнь Хлопов подумал, что женщины — существа более жестокие и решительные, чем мужики. Что преступницы, что прокурорши. У мужиков какая-то логика имеется, какой-то выпендреж присутствует, даже у маньяков, а женщины, если решили кому-то отомстить за оскорбление, действуют целенаправленно, не считаясь ни с какими опасностями, не придерживаясь никакой логики. Идут напролом, чем нередко ставят следствие в тупик, на собственном опыте убедился.

— Ты все правильно понимаешь, Люба. Дискета у него имеется, грозится обо всем рассказать, если не заплачу пять тысяч долларов. Откуда у меня такие деньги?

Воронина оглядела его машину, саркастически хмыкнула. Хлопов напрягся.

— А ты, значит, выдашь меня в случае опасности?

«Не в бровь, а в глаз», — машинально подумал полковник. И разозлился:

— Не про то говоришь, Люба. Я тебе помог как другу, как вдове моего лучшего друга. Теперь позаботься сама о том, чтобы эта дурацкая просьба была нейтрализована, — жестко сказал он. — Я не обещал покойному Игорю, что буду платить шантажистам бабки после того, как выполню свою клятву! Или ты думаешь по-другому?

— Пожалуйста, успокойся, Ваня, следи за дорогой, не хватало еще, чтобы два солидных чиновника силовых структур въехали в автобус. Твоя Зина не поймет этого.

— Поймет, не переживай за нее.

— Я не думаю, что ты должен платить, более того, не думаю, что должен переживать по этому поводу. Данные шантажиста.

— Знаешь, какие бы мы ни были, но потеря сотрудника всегда тяжело переживается, — задумчиво сказал Хлопов. — Но теперь благодаря тебе я рад, что второй парень погиб при задержании банды грабителей. Не рад, а как-то спокойнее на душе от того, что он погиб. Благодаря тебе, Люба.

— Хватит соплей, Ваня. Данные.

Хлопов рассказал ей все, что знал о Шестипалове и его охранной конторе, которая на самом деле занималась частным сыском. Воронина не записывала, только согласно кивала, запоминая информацию и продумывая свои дальнейшие действия. Хлопов так не мог, оставалось еще раз поразиться способностям женщин. Дальнейший путь они проделали молча, и, лишь сворачивая на Петровку, Хлопов не выдержал и спросил:

— Люба, парня-то посадили. У него могли быть проблемы материального порядка на службе, но посадить на три года… Это ведь ты организовала.

— Он избил хозяина фирмы, при свидетелях. Я не заставляла его это делать.

— А если хозяин в качестве компенсации приказал привести на ночь девушку парня, твою Светку? Денег-то возместить ущерб у него не было наверняка.

— Что-о?! — закричала Воронина, вцепилась в плечо полковника, тряхнула его так, что «тойота» вильнула, едва не вылетев на противоположную сторону движения.

— Успокойся ты, черт возьми! Это у них нормальный расклад, вернее, нормальный расчет. Конечно, если девчонка симпатичная. А Светка у тебя — красавица. Вот парень и набил морду этому говнюку.

— Заткнись, Ваня, все, хватит! Я сама разберусь с этим.

У ворот знаменитого здания на Петровке, 38 она вышла из машины, обошла ее, открыла дверцу водителя:

— Ваня, забудь об этом. Я решу все проблемы. И знаешь что? Я ошиблась и постараюсь исправить свою ошибку. Пока, привет Зине передавай.

Воронина решительно пошла во двор, ей даже пропуск предъявлять не пришлось, дежурный на КПП вытянулся по стойке «смирно», завидев прокуроршу. А Хлопов не сразу тронулся с места, еще несколько минут сидел неподвижно в машине, пытаясь понять, что означают последние слова Любки. Она, с ее-то опытом и проницательностью, не могла понять, почему парень избил хозяина фирмы? Скорее, не хотела — это да. Попался, ну так это ей и нужно было. А что ж такое теперь случилось? Совесть проснулась? А она у нее была? Тот еще вопрос!

В своем кабинете Воронина минут десять сидела молча, разглядывая свои ненакрашенные ногти. То, что сказал Хлопов, пронзило ее, будто разряд тока или молния. Если бы не страшные усилия воли, до сих пор дрожала бы всем телом.

Но этого просто не могло быть! Хозяин фирмы Полевик знал, чья дочь подруга Малышева. Должен был знать! Или все же не знал? И тогда что же получается? Известие о том, что парень избил хозяина фирмы вместе с телохранителями, обрадовало ее. Попался наглец, теперь не отвертится. Поручила вести это дело Бромчику, а что там вести? Дело простое, от других, более важных, следователя не отвлекало, главное было — расставить всех действующих лиц на соответствующие линии. И он с этим прекрасно справился. Начальство расценило эту акцию как удачный ход — Генпрокуратура не только серьезными делами занимается, но и следит, чтобы в обычном судопроизводстве соблюдались закон и порядок. То есть везде успевает, несмотря на всем известные материальные трудности. Но она… ошиблась? Воронина резко выпрямилась в своем кресле, нажала на кнопку селектора, велела секретарше вызвать Бромчика.

Это даже и не ошибка, это провал… в ее личной жизни. Но так просто не могло быть, не могло!

Или все же могло?

Через пару минут секретарша доложила, что старший следователь по особо важным делам Бромчик прибыл.

— Я жду, — сказала она.

— Добрый день, Любовь Георгиевна. Что-то серьезное? — спросил Бромчик, войдя в кабинет.

— Садитесь, Павел Григорьевич. Да, серьезное. Вы помните дело Малышева, на котором были обвинителем?

— Не забыл еще, Любовь Георгиевна. Дело простое, но… странное. Подсудимый, вполне симпатичный парень, отлупил троих здоровых мужиков — бизнесмена и двух его телохранителей, — и, наверное, у него были на то причины. Как вы посоветовали, я попросил запредельную меру наказания и, честно сказать, вздохнул с облегчением, когда судья ограничилась тремя годами. Она бы оправдала его, если бы парень сказал о причине нападения на хозяина фирмы. Но он молчал. Я полагаю, дело касалось женщины. Только в этом случае настоящие мужики молчат до упора. Этот парень оказался настоящим мужиком.

— Что же раньше не сказали мне об этом?

— Вы не спрашивали, Любовь Георгиевна. И честно говоря, мне показалось, что вам нужно было посадить этого пацана.

И этот про то же! Не может быть столько совпадений!

— Я просто хотела, чтобы и в этом, частном, деле мы обеспечили главенство закона над эмоциями.

— Я полностью это обеспечил. Но извините, Любовь Георгиевна, потом позвонил начальнику колонии, попросил, чтобы Малышеву были созданы нормальные условия. Виноват…

Вот и Бромчик, мужик жесткий, если не сказать — жестокий, завел ту же арию! Выходит, они все добрые, а она — злодейка?! Чертовщина какая-то! Чем он их купил, этот Малышев? Хотя… если отлупил троих здоровяков, защищая честь Светки, то… Как не уважать такого парня? Но этого просто не может быть! Они все купились на его мастерство, на то, что запросто отлупил тех мужиков!

Но ведь не дурак. Просто так не мог этого сделать…

— Павел Григорьевич, у нас возникли проблемы. Они касаются нас с вами и носят конфиденциальный характер. Вы готовы к подобному разговору?

— Да. Я с вами, Любовь Георгиевна.

Сказал — как отрезал. Мужчины в силовых структурах обожают работать под началом женщин, ибо точно знают — их не предадут, не подставят.

— Некий говнюк, бывший оперативник, а ныне хозяин частной охранной фирмы «Перст» Шестипалов угрожает нам, считает, что процесс над Малышевым был сфабрикован.

— Понял, Любовь Георгиевна.

— Возьмите группу прикрытия. Если найдете у него незаконное оружие или наркотики — никто не удивится. Знаете, как нужно действовать против тех, кто угрожает нам?

— Нет проблем, Любовь Георгиевна. Я пошел?

— Да. И еще, Павел Григорьевич. Я освобожу этого парня. Мы все были не правы. Думали о бизнесе в России и забыли нашего, российского, человека, который важнее бизнеса.

Даже президент не мог запросто освободить человека из мест заключения, но если Воронина сказала об этом, значит, так и будет.

— Я бы расцеловал вас, Любовь Георгиевна… — с улыбкой сказал Бромчик.

Воронина и сама усмехнулась. Первый раз слышала такое от подчиненного. Надо же, осмелился брякнуть! Но приятно, черт побери, приятно было слышать это. Значит, права она.

Когда Бромчик ушел, Воронина снова задумалась. Если все это правда… Она должна немедленно заняться возвращением сына Малышева в Москву. Он набил морду не только бизнесмену, но и его телохранителям — Игорь сделал бы то же самое.

Да и отец его, пьяница, как думалось поначалу, не такой уж плохой человек. Умный, ироничный, симпатичный… А что пьет… Жена ушла к нефтепромышленнику, это же страшный удар. Он гасил свою боль в вине, такую боль, что пострашнее ее собственной. Игорь погиб как герой, его похоронили с почестями, а жена Малышева просто предала его. Подло и гнусно предала. Вспомнились слова дочери о Малышевых, она не просто любила младшего, сына, но и уважала отца, очень уважала. Значит… он хороший, честный человек. Да, сорвался, потерял должность, угробил карьеру, но не потерял человеческий облик, не стал мстить женщинам за предательство жены, посвятил себя сыну (потому так уверен был в его будущем) и девушке сына (потому Светка так уважает его). Сорвался, это понятно, даже очень понятно — он ведь мужчина, самолюбив, такое пережить можно, если рядом есть любящая женщина. А рядом с ним никого, кроме сына и ее дочери, не было. Но они-то, влюбленная парочка, сами собой любовались, а он помогал им… Когда помогать нужно было ему самому.

А она? Всем ярлыки навесила… Ну и что получила в ответ? Дочь, которая не хочет с ней разговаривать? А зачем?

Воронина взяла телефон, набрала номер.

— Але, Василий Иванович?

— Да, — ответил ей жесткий бас. — Слушаю вас.

— Из Генпрокуратуры вас беспокоят. Воронина.

— Любовь Георгиевна… — Бас стал значительно мягче, того и гляди в тенор превратится. — Как же, знаем про вас. В среде моих подопечных вы очень уважаемая личность, поверьте, это так. Да и не только моих, я общаюсь с коллегами, то же самое. Воронина — это легенда, поверьте мне.

— Спасибо за лестные отзывы, Василий Иванович. У вас содержится заключенный Малышев Александр.

— Да, мы поддержали его на первых порах, назначили на хорошую работу, но, к сожалению, он сорвался. Находится в карцере.

— Причина?

— Хотел отрубить руку другому заключенному.

— Причина?

— Тот нелестно отозвался о его девушке.

Опять то же самое! Что он, дурак, себе позволяет?! Хотя… какой же дурак, если девушка — ее дочь? И в который уж раз подумала, что Игорь сделал бы то же самое!

— Василий Иванович, у меня к вам просьба — немедленно перевести Малышева в больницу, в его деле много пробелов, есть подозрение, что парень осужден по ошибке. Мы занимаемся проверкой этого дела. Разумеется, Малышеву не следует говорить о моем звонке.

— Извините, уважаемая Любовь Георгиевна, но порядок есть порядок. У меня свое начальство, я ему подчиняюсь.

Это он ей говорил про порядок! Должного порядка нет ни в одном исправительном учреждении, это знают все, но до поры до времени закрывают глаза на вопиющие нарушения. А что поделаешь, если денег ни на что не хватает? Правда, иногда устраивались показательные проверки с соответствующими оргвыводами, и, похоже, адрес очередной определен.

— Я ведь не прошу вас освободить его или предоставить комфортные условия, — напомнила она. — Единственная причина, по которой я обратилась к вам, — не допустить, чтобы парень сорвался до окончания проверки этого дела. Впрочем, если моя просьба для вас ничего не значит, извините.

— Любовь Георгиевна!.. Обождите. Конечно, ваша просьба значит для меня многое. Хорошо, сделаю все, что надо. Понимаете, у меня племянник мается в Костроме, плохо ему там, достали бандиты. Сабинин Егор Евгеньевич. Если б его перевели ко мне… я человек строгий, никаких поблажек, но и никаких издевательств не позволил бы.

— Я поняла. Ну что ж, Василий Иванович, посмотрю, что тут можно сделать. Надеюсь, помогу вам.

— Спасибо, Любовь Георгиевна, а я прямо немедленно самолично этим Малышевым займусь, можете не сомневаться. Ну а как же, если есть подозрения, что человек осужден невинно? Нельзя, чтобы пропал.

— Всего вам доброго, Василий Иванович. Надеюсь, вы правильно меня поняли.

Воронина бросила трубку на аппарат, откинулась на спинку кресла. Малышева переведут в больницу из карцера — это серьезная услуга. Следует немедленно заняться переводом родственника Василия Ивановича из Костромской колонии общего режима в Дорохин. И еще — необходимо срочно встретиться с Малышевым-старшим, он точно знает о причине нападения его сына на бизнесмена, должен или подтвердить, или опровергнуть ее сомнения. Пора поставить точки над i.

Но вначале следует дождаться сообщений от Бромчика. Ваня Хлопов серьезно испугался, ну да ладно, его она избавит от ненужных проблем.