Приключения наследницы

– Исидор, – сказала я старосте, – тебе лучше в имении остаться. Пошли в уезд какого-нибудь паренька посообразительнее... Это не опасно? Осип поблизости.

– Осип в лесу прячется, – напомнил тот, – а дорога в уезд совсем в другую сторону уходит.

– Тебе виднее, – махнула я и решила отправиться в свою комнату.

В самом деле, что это я все стараюсь сама решить? Для чего мне тогда прислуга? Или самой в седло взбираться да в уезд мчать?

Исидор просительно сказал мне в спину:

– Барышня, прикажите, какую лошадь посыльному-то брать? У нас ведь своих лошадей вовсе не осталось. Не знаю, на чем и сеять придется.

– С лошадьми для посевной решим, – отозвалась я, – а сейчас можешь взять... Дуню. Это теперь наша лошадь, незнакомый тебе граф Зотов подарил ее мне в обмен на... кое-какие услуги. Тебе о том знать не обязательно.

«Теперь, – я подумала, – меня некому останавливать». Мне хотелось остаться одной и не спеша поразмыслить над этим несчастным случаем. Но я ошиблась, потому что на этот раз меня окликнул поручик:

– Погодите, Анна Михайловна, нам нужно поговорить. Всем четверым.

– Я найду тебя попозже, Исидор, – сказала я старосте, – и мы продолжим наш разговор.

Староста ушел, а я вопросительно посмотрела на поручика.

Он обернулся к Джиму и Кириллу, и те, не сговариваясь, дружно кивнули.

– О чем говорить? – поинтересовалась я.

– О том, что мы станем рассказывать полицмейстеру?

– Расскажем все как было.

Мне казалось, что этого должны хотеть все, но выяснилось, что это не так.

Речь держал Зимин, остальные двое мужчин ему поддакивали, а мне оставалось просто слушать, потому что я не понимала, какая необходимость в его предложениях.

– Каждый из нас, – говорил он, – должен иметь четкое знание того, зачем он прибыл в имение и где находился в то или иное время суток, в течение которых убита Хелен... Кстати, кто не знает, ее фамилия Уэлшмир.

– Вы-то откуда знаете? – удивилась я. – Насколько мне известно, Хелен по фамилии нам не представлялась. Я хотела посмотреть ее рекомендательные письма, но все откладывала на потом...

– У нее не было никаких рекомендательных писем, – сказал Зимин. – А насчет того, откуда я это знаю... Поражаюсь, Анна Михайловна, вашему нелюбопытству. Разве не вы сами давали мне задание осмотреть ее вещи?

Поручик упрекнул меня в отсутствии любопытства, хотя обычно, рассуждая о женщинах, мужчины сетуют как раз на нездоровый интерес слабого пола, а тут...

Он же перевернул все с ног на голову! Это поручик поставил вопрос о том, чтобы осмотреть вещи Хелен, позвал меня с собой, надо понимать, как свидетеля, а теперь уверяет, будто я его о том попросила!

– Ах да, – проговорила я, будто только что об этом вспомнила, – простите, а то у меня уже появилось подозрение, что Хелен интересовала вас так же, как и господина Веллингтона...

Что бы он там ни рассказывал насчет поверхностного знания мисс Уэлшмир, мне его утверждение отчего-то не показалось правдивым.

Оба мужчины обменялись быстрыми взглядами, коих, не наблюдай я за ними, и не заметила бы. Хорошо, что они тоже не заметили этого. И как я на них разозлилась. Все-таки отвергнутая мной мысль о том, что я для них существовала только как средство достигнуть каких-то своих целей, скорее всего была правильной. Они вовсе не смотрели на меня как на женщину, про которую, между прочим, один известный поэт говорил, что она хороша, как божество!

И только на Кирилле Ромодановском взгляд отдыхал. Его наивное, нет, вовсе не глупое лицо, но простое и понятное, сияло предвкушением чего-то интересного, захватывающего, какой-то тайны, как у ребенка, которому пообещали рассказать сказку на ночь.

Моя мама как-то обмолвилась, что мужчины взрослеют гораздо позже женщин. Я имела возможность в том убедиться. Ведь Кириллу наверняка было не меньше двадцати лет, а я, по-моему, обогнала его на целое десятилетие.

– А что же говорить мне? – спросил он у мужчин, посылая и мне несколько растерянный взгляд. – Как-то не слишком убедительно прозвучит мой рассказ о том, что я захотел вдруг навестить кузину, которую до сих пор даже не видел. Всякий спросит: а почему именно теперь?

– Скажите, что так совпало, – посоветовал Джим.

– А мне ответят, что это подозрительное совпадение. К тому же мы немного подружились с Хелен, и меня можно будет заподозрить в том, что это я назначил ей свидание... – продолжал причитать Кирилл.

– В самом деле, – пробурчал Зимин, – господин Ромодановский у нас самый незащищенный в части уважительных причин. А что, если вы не будете уточнять, виделись ли вы прежде с госпожой Болловской или нет, а просто скажете, что поскольку она осталась сиротой, без близких родственников, то вы сочли своим долгом помочь Анне Михайловне разобраться с делами. Причем это будет не такая уж большая неправда, если учесть, что вы и так существенно помогли ей...

Кирилл благодарно улыбнулся ему.

– Именно помогли! – воскликнула я и добавила: – А исправнику можно и не говорить о том, что Кирилл подружился с Хелен, чтобы не вызывать дополнительных вопросов.

На том и порешили. Немного посидели еще в гостиной и в конце концов разошлись по своим комнатам.

Аксинья подала мне умыться и заплела на ночь волосы в косу. Ночной чепчик я надевать не стала, с грустью отмечая, что теперь некому настаивать на этом. Мама обычно говорила, что простоволосой спать неприлично.

– Барышня, у вас самая теплая и мягкая перина, – шепнула мне служанка. – На такой перине хорошо видеть сны о женихе.

– Но у меня его нет.

– Это ненадолго, – убежденно сказала Аксинья, которую я сделала своей горничной, потому что, будучи с детства при господах, она имела правильную речь и представления о том, как нужно подавать воду для умывания и по утрам угадывать, проснулась или нет твоя госпожа, чтобы не будить ее до срока.

Разговаривала она деликатно, не раздражая своими манерами. Правда, грамоту Аксинья знала слабо – кажется, Сашка преподавал ей кое-какие начатки знаний, но быстро охладел к учительству. Зато я всегда хотела учить чему-либо других и потому в будущем решила для себя заняться ее образованием.

Вот приведу в порядок свои дела, можно будет поехать за границу и взять ее с собой, потому что Сашка, при всей его оборотистости, все равно не сможет заменить мне прислугу-женщину.

– Господа легли спать? – будто невзначай поинтересовалась я.

– Поначалу навроде разошлись по комнатам, а потом вернулись. Господин Джим и господин поручик.

Я невольно прыснула. Вот как прислуга называет про себя моих гостей. Веллингтон – не слишком привычная для русского слуха фамилия.

– А господин Ромодановский?

– Те как ушли сразу после ужина, так и почивают.

Я совсем забыла о том, что моим гостям-мужчинам нужно было назначить слуг. По крайней мере у Кирилла есть его Орест. Кстати, не иначе какой-то слуга-призрак. За время пребывания Кирилла в Дедове я видела его слугу разве что два раза, да и то мельком.

– Где, кстати, спит этот Орест? – поинтересовалась я.

– А где придется. То напротив комнаты своего хозяина – там такая каморка есть, в ней прежде теплые вещи держали. Стелет себе на полу какой-то коврик и спит. А то к девушкам-вышивальщицам придет и сидит в углу. Поначалу они его сторожились, а теперь привыкли...

– Скажи-ка мне, Джим и Зимин что же, никого себе в услужение не взяли? – спросила я; могли бы догадаться справиться с этим вопросом и сами. Ясно же, что я просто не успеваю за всем следить!

– Сашка господину Джиму посветил. И свечу в комнате оставил, – сообщила Аксинья. – А господин поручик сказали, что они и сами обойдутся.

– Наверное, Сашка еще не совсем здоров?

– Дак сам вызвался.

Надо будет все же еще кого-то из слуг к господам приставить.

– Егоровна распорядилась уже, – охотно рассказывала Аксинья. – Прислала Алешу. Прачки Глафиры сынок. Паренек он услужливый, только робок больно. Сидит в коридоре, и как только кто выйдет, подскакивает и ждет, что его позовут.

– Аксинья, ты проследи, чтобы господам подавали все, что нужно, – сказала я, не имея никакого желания вставать и проверять это сама. – Егоровна спит, поди?

– Утомилась. Старенькая она. На прошлое Рождество шестьдесят сравнялось.

– Вот потому тебе и поручаю.

– Все исполню, ваше сиятельство, – сказала Аксинья, как поклялась. Наверное, ее растрогало мое доверие.

Служанка ушла, оставив мне свечу. Не то что я боялась спать в темноте, но после того, как в моем доме... ну, или подле него, произошло убийство, мало кто мог бы оставаться спокойным.

Главное, непонятно было, за что Хелен убили? Имелась бы у нее какая-нибудь большая сумма денег... Кстати, а где мои деньги? Тут я забыла, что решила с кровати не вставать, а прямо-таки подскочила.

Едва только мне в комнату поставили комод, я спрятала шкатулку с деньгами в него, решив про себя, что вот только Сашка выздоровеет – пошлю его в Петербург к Амвросию. Скорее всего через два-три дня. Решила да и забыла. Весь остаток дня о шкатулке не вспоминала, как и о том, что моя комната на ключ не запирается!

Но шкатулка оказалась на месте. А я до сих пор не знала, сколько в ней денег. Подумать только! Мне некогда заниматься самыми обычными делами. А кроме того, я постоянно забываю о вещах необходимых...

Нет, мне срочно нужен управляющий, иначе никогда не привести в порядок дела имения. Надо будет в самые ближайшие дни навестить своих соседей Барятинских, что живут – по крайней мере жили – верстах в двух от нашего имения, и поговорить о самых насущных вещах, как и о том, нет ли у них на примете какого-нибудь достойного человека, которого можно было бы взять управляющим.

Я сидела на кровати со шкатулкой на коленях, когда в мою комнату кто-то осторожно постучался. От страха я подскочила и не нашла ничего лучше, как сунуть шкатулку под подушку и нырнуть под перину.

– Кто там? – спросила я.

– Барышня, – полузадушенным шепотом проговорил Сашка, – дозвольте войти?

– Заходи, – пробурчала я недовольно, натягивая перину до подбородка.

В самом деле, почему мне не дают покоя даже ночью! То есть с того момента, как я приехала в имение, мне почти не удается побыть одной, чтобы осмыслить происходящие события.

– Барышня, – решительно заявил он, – мне Амвросий сказал: «Если с головы княжны упадет хоть волосок, я тебе башку сверну!»

– Ну и что? – Я по-прежнему была настроена недружелюбно, потому что по известным причинам хотела остаться одна. – Амвросия ты, значит, боишься, а меня – нисколечко?

– Так вы, ежели осерчаете, ну, прибьете, у меня шкура крепкая, заживет, а куда ж я без башки?

Это он, надо понимать, так шутит.

– И что же ты от меня хочешь?

– А то! Как хотите, а я стану спать в вашей опочивальне.

– Что?! Да как ты смеешь? – В момент мне будто судорогой сковало горло, так что мое возмущение из него еле вырвалось.

– Вот здесь, на полу, у двери, как собака. Разве что кожушок постелю. Зато никто через меня до вас не доберется.

Не выдержав серьезности, я рассмеялась:

– Это называется и смех и слезы! Ну скажи, с чего ты взял, будто в этом доме кто-то собирается добираться до меня?

– А до кого? До бедной англичанки, которая в людях работает?

– Можно подумать, что я жуть как богата.

Сашка отвел глаза и сказал в сторону:

– Говорят, Кирилл деньги нашел. Те, которые Амвросий ждет.

– Амвросий! – опять рассердилась я. – Кто, в конце концов, хозяин: я или Амвросий?

– Вы, ваше сиятельство, хозяйка имения, никто не спорит, а Амвросий... Он над вашими крепостными как бы император. Мы все его так боимся, просто страсть!

Можно ли сердиться на такого человека?

– Вот что, – решила я. – Отвернись пока, я шлафрок надену, а потом делом займемся... Поворачивайся!

Я набросила халат и вытащила из-под подушки шкатулку с деньгами.

– Давай-ка иди сюда. Сядешь вот здесь, рядом, помогать мне будешь. Поделим эту кучку пополам и пересчитаем, а то мне все недосуг. И попутно поговорим, что в имении происходит.

– Содом и Гоморра происходит, – сказал Сашка, деловито принимая от меня пачку денег.

Я нисколько не боялась, что вид их заставит неровно биться сердце парня, навевая нехорошие мысли. Сашка был человеком хоть и шебутным, но кристально честным, и Амвросий всегда спокойно давал ему деньги, зная, что отчитается он за каждую копейку.

Мы сели с ним на ковер и стали пересчитывать деньги, раскладывая их по пачкам. Я насчитала чуть больше двадцати пяти сотен, Сашка – чуть меньше. Иными словами, в шкатулке находилось пять тысяч рублей!

– Амвросий порадуется! – сказал Сашка, аккуратно складывая купюры на место. – А кто их отвезет?

– Ты.

Я посмотрела в глаза крепостному, и он твердо выдержал мой взгляд.

– Больше некому. Нет здесь человека, которому я смогла бы доверять так же, как тебе. А кроме того, я бы не хотела, чтобы кто-нибудь из троих мужчин – моих гостей – уезжал из имения до той поры, пока не выяснится, кто из них задушил Хелен и почему?

– А что, если это люди Осипа? – спросил Сашка, тут же сморщившись от слишком резкого движения.

– Ты еще нездоров, – покачала я головой, – и отправляться тебе в дальнюю дорогу пока рано...

– Пустяки, заживет как на собаке, – махнул рукой Сашка. – А вот как я повезу деньги? Время опасное. Вон Зимин говорит, всякая нечисть от войны всколыхнулась и наверх полезла.

– Позови-ка мне Аксинью. Мы с ней обговорим, из чего смастерить тебе пояс – наденешь на голое тело, рубахой обернешь, никто ничего и не заметит... Да, и еще: принеси-ка мне из оружейной комнаты какой-нибудь кинжал... Нет, лучше шпагу. Не спать же тебе в самом деле в моей комнате. Попробую сама в случае чего защититься.

Сашка принес шпагу, и я поставила ее у кровати. Так, чтобы в любую минуту могла легко ее достать.

Пришла Аксинья. Померила толстой ниткой ширину груди Сашки и села шить для него пояс.

– Небось у Марьи лучше бы получилось, – пробормотала она.

– Не нужны нам лишние свидетели, – пояснила я, – на живую нитку сшей, да и ладно! Чать, не рушник, чтобы гладью вышивать. Как получится. Главное, чтобы до Петербурга продержался.

Пояс приладили, деньги в него зашили, а потом я наказала Сашке:

– Отправишься чуть свет, чтобы никто тебя не видел. Перед отъездом непременно разбуди меня. Я тебя провожу до уезда, чтобы тебе проездные документы выписали. Да, и пойди сейчас разыщи конюха Ставра. – Потихоньку я начала вспоминать наших слуг, на которых прежде почти не обращала внимания. Разве что кроме няньки и гувернантки. – Предупреди, чтобы завтра запряг для тебя... лошадь Веллингтона. Его жеребец – породистый, так что будь с ним аккуратнее. Зато домчит тебя до Петербурга быстрее, чем любая иная лошадь. А я поеду в карете. Пусть Ставр будет за кучера. В карету запряжет лошадь помоложе, ту, что подарил Веллингтон. Как ты ее назвал-то, я забыла?

– Леди, – напомнил Сашка. И добавил немного погодя: – А Джим не станет возражать насчет лошади своей?

– Ты почему не в свои дела вмешиваешься? – разозлилась я скорее всего на саму себя, потому что и в самом деле собиралась взять лошадь Веллингтона, не ставя его о том в известность. – Мне эти дела улаживать. Ты, главное, до Петербурга доберись. Передай мое распоряжение Амвросию, чтобы купил хорошую коляску, двух крепких лошадей. Не могу я по всяким делам в карете разъезжать. Пока не найду хорошего управляющего, придется самой в дела вникать...

И Сашка опять отвел взгляд. Да что же это никто из моих слуг не верит, будто управлять имением у меня получится!

Но пока суд да дело, Сашка все же успел переговорить с Аксиньей, так что теперь она стала проситься переночевать в моей спальне.

Я не стала о том никому рассказывать, но была благодарна Исидору, что он настоял на моем переходе в эту комнату. Та, что я выбрала себе поначалу, была куда холоднее, потому что имела два больших окна до пола – тоже новомодное устройство покойного батюшки. Даже закрытые на ночь деревянными створками, эти окна пропускали изрядное количество холодного воздуха.

Зато моя нынешняя спальня оказалась самой теплой в доме, потому что одной из стен была задняя стенка печки, которую слуги щедро топили дровами.

– Хорошо, – сказала я Аксинье, – принеси сюда перину и ложись. Только не у двери, а у печки. Не приведи Господь, заболеешь, а у меня сейчас каждый человек на счету.

Аксинья обрадованно поспешила прочь, а я наконец смогла опять лечь в постель и обдумать события сегодняшнего вечера.

Итак, поручик Зимин, служивший в Московской Особенной канцелярии, взял на себя ведение нашего совета четырех, как я его про себя окрестила, и стал нас учить, как отвечать на вопросы полицмейстера, за которым завтра собирались кого-нибудь послать. Я уже к тому времени решила самовольно выбрать себя этим посланником – в имении не так-то много было лошадей, чтобы рассылать людей во все концы.

Заодно я решила поговорить с кем-нибудь из уездного начальства о своем положении сироты и о том, какими правами я могу обладать, будучи в возрасте несовершеннолетнем.

Словно директор бродячей труппы, Зимин стал распределять роли.

– Итак, Кирилл, – говорил он, – находится в имении как дальний родственник княжны, помогающий ей разобраться с ее наследством. Тут вопросов быть не должно. Надеюсь, господин Ромодановский, документы у вас в порядке?

– В порядке, – буркнул смутившийся Кирилл.

– А у вас, Джим, как с документами?

– Я думаю, у господина полицмейстера никаких вопросов не возникнет.

– Ну а я – как сослуживец покойного генерала – послан к его дочери оказать помощь, а также сообщить, что ей, как сироте, от нашего ведомства назначен пенсион...

– Пенсион? – переспросила я. – Но почему вы говорите мне об этом только сейчас?

Поручик и не подумал смущаться.

– Видите ли, ваше сиятельство, я опасался, что, зная о намерении правительства выделить вам деньги, вы не станете так же рьяно заниматься поиском денег, как если бы это было вашей последней надеждой. А также... приводить в порядок свои документы...

Отчего Зимин постоянно вызывал у меня какие-то низменные желания, вроде дать ему пощечину или бросить в него чем-нибудь тяжелым? Такое впечатление, будто он рассматривает меня, как букашку под микроскопом, причем всякий раз капает на нее каким-нибудь иным раствором, чтобы опять наблюдать, жива ли она все еще или уже протянула ноги, то есть лапки?

Может быть, именно поэтому я и решила наутро отправиться в уезд, никого не ставя об этом в известность, кроме слуг, которые должны были поехать со мной.

Едва Аксинья принесла перину и стала устраиваться на полу, как в дверь опять постучали. Аксинья было поднялась, но я решительно встала, опять запахивая на себе шлафрок.

– Оставайся здесь, это наверняка по мою душу.

У двери, полностью одетый, стоял поручик Зимин.

– Княжна, – сказал он без предисловий, – мне надо с вами поговорить.

– В гостиной?

– Давайте в гостиной, – согласился он.

И в самом деле, сидевший в коридоре Алеша тут же поднялся в ожидании приказаний.

– Алеша, – сказала я, – где-то в кухне должен быть штоф ликера. Принеси нам его в гостиную.

Обрадованный мальчишка заспешил прочь. Видать, засиделся.

– Егоровна наказала мальчишке сидеть и ждать, не понадобится ли вам чего, – пояснила я, уловив взгляд Зимина, которым он проводил Алешу. – У Кирилла есть слуга, а у вас с Джимом – нет.

– Отправьте его спать, Анна, – сказал он. – Чего мальчишке зря болтаться? Джим уже лег, а я, как человек военный и ко всему привычный, вполне могу ночью обойтись без прислуги.

Едва Алеша принес нам с поручиком ликер, как я приказала ему:

– А теперь отправляйся спать.

Он растерянно замешкался у двери.

– Скажешь Егоровне – я распорядилась, – настояла я, в который раз отмечая, что мои слуги гораздо охотнее слушаются ту же Егоровну или Исидора, чем меня. И когда я стану выглядеть старше?

Мы сели с Зиминым вокруг небольшого ломберного столика, и он налил нам в рюмки понемногу ликера. Собственно, я не собиралась его именно пить, но уже успела понять, что с помощью крепких напитков мужчинам гораздо легче развязывать языки.

– Что это за мешочек, который вы с таким важным видом положили себе на колени? – поинтересовалась я.

– Скажите, Анна Михайловна, после смерти матери у вас остались какие-то деньги?

– Никаких, – ответила я, – что меня сильно удивило. Мама уезжала в Москву с деньгами. Даже нам с Амвросием почти ничего не оставила. Но когда приехала я, то Хелен заявила: денег у княгини не осталось, так что даже на еду деньги зарабатывает Аксинья. Вроде они вынуждены были даже продать лошадей, чтобы не умереть с голоду... Может, маму обокрали? В дороге. Мало ли, военное время.

Но Зимин на мою реплику не обратил внимания.

– А драгоценности у княгини были?

– Каждодневные – несомненно. Мама их носила постоянно. Обручальное кольцо. Перстень с аметистом. Серьги тоже с аметистом. Гарнитур.

– Я знаю, что такое гарнитур, – отозвался поручик.

– Но я думаю, их положили маме в гроб.

– А я думаю, не положили, – усмехнулся он. Отодвинул в сторону хрустальный штоф с ликером и высыпал на стол содержимое мешочка – скорее мешка! – которое до того держал при себе.

Кроме большой пачки денег – раза в два больше, чем та, что нашел Кирилл, – здесь было несколько весьма дорогих женских украшений, среди которых я сразу узнала и мамин гарнитур, и даже ее обручальное кольцо. Кого же приветила бедная княгиня Болловская?!