Прикосновение ненависти

26

СКАРЛЕТ

Просыпаться с улыбкой становится все легче. Как только я просыпаюсь и прихожу в себя, первое, о чем я думаю, — это Рен.

Еще один день, проведенный с Реном.

Потому что сейчас он тот, кого я хочу видеть.

Он был прежним Рэном больше недели. Рэном, который заставляет меня смеяться, который меня слушает, с которым я чувствую себя желанной и защищенной. Собственнический, может быть, даже властный, но мне это нравится. Мне всегда нравилось. Думаю, это оттого, что я выросла среди чрезвычайно заботливых людей.

Почему-то комната кажется больше.

Воздух пахнет свежее. Солнце светит ярче.

Мое воображение? Конечно. Ну и что?

Я счастлива. Полна надежд. Что еще важно?

Моя улыбка становится шире, когда я прижимаюсь носом к его подушке, вдыхая его запах, обхватываю ее руками и притягиваю ближе. Он обещал, что мы сегодня прогуляемся. Я и представить не могла, что что-то настолько простое принесет мне такое счастье, но меня волнует не сама прогулка. Быть с ним и чувствовать связь — все, что имеет значение. Нам нужно наверстать упущенное.

К тому же, немного свежего воздуха не повредит. Ему нужно чаще бывать на улице, нежиться на солнце и поправлять здоровье. Он слишком долго был без присмотра. Когда он находится в таком мягком, знакомом настроении, намного легче убедить его позаботиться о себе.

Он уже встал, что неудивительно. Хотя я не могу притворяться, что не надеялась, что он будет в постели, хотя бы для того, чтобы мы могли немного насладиться друг другом.

Я жажду нашей связи, как и всегда, и ищу любую возможность укрепить ее.

Кого я пытаюсь обмануть? Я хочу его. Я хочу его знакомых прикосновений, обжигающих поцелуев и даже того, как он иногда раздвигает мои границы, пока я не оказываюсь на грани страха, который только усиливает удовольствие. Чувство собственности, то, как он берет мое тело и делает, что хочет. Возможно, это должно пугать меня или злить.

Но нет. Мне это слишком нравится. Это похоже на возвращение домой.

Отдаться ему, мужчине, которому я всегда принадлежала.

И, кажется, это его успокаивает. На самом деле, когда я думаю об этом, в ту ночь, когда он взял меня жестко и грубо, он изменился.

С тех пор он стал мягким. Еще одна причина, по которой мне хочется, чтобы он был сейчас рядом, чтобы я могла прикоснуться к нему, приласкать и поцеловать.

Я начинаю понимать, что ему не нужно столько сна, сколько мне. Я изучаю его ритмы — еще одна невообразимая радость, нечто столь же обыденное, как это. Он уже приготовил кофе, насыщенного аромата достаточно, чтобы заставить меня сесть и потянуться. Есть одна хорошая вещь в пробуждении в одиночестве: кофе уже ждет.

— Нет. Я этого не говорил.

Мои глаза закрываются, и я вздрагиваю от звука его голоса.

Не то чтобы мне не нравилось его слышать, но я ненавижу просыпаться и обнаруживать, что он уже разговаривает с Ривером. Легче поддерживать в нем настроение, когда я единственный человек, с которым он общается. Эгоистка? Может быть, немного, но, в конце концов, он — то, что меня волнует больше всего.

Его здоровье, его счастье.

Ему не нужны гнев и интриги Ривера, чтобы проникнуть в нашу жизнь. В последнее время между ними все было хорошо. Счастливы. Однажды ночью я подслушала, как Рен вспоминал со своим братом о том, что произошло в маленьком домике в лесу. Он думал, что я сплю, иначе не стал бы вдаваться в подробности.

Я взяла за правило закрывать уши подушкой. Не хочу этого слышать. Я уже видела и слышала достаточно. Не то чтобы мне нужны были подробности, чтобы почувствовать холод от противного, бурлящего удовлетворения в его голосе.

Кем бы ни был этот человек, он, должно быть, был воплощением чистого зла.

Настолько злой, что люди радуются его насильственной, мучительной смерти.

— Это была твоя идея, — продолжает он, его голос едва громче шепота. — Это я предложил отправиться туда и использовать коды, которые получил от Кристиана… Что ты имеешь в виду? Чего, по-моему, я собираюсь достичь? Что, черт возьми, ты думаешь?

Мурашки бегут по моей коже, и я вздрагиваю от них.

О чем он говорит? Куда отправиться? В Рино?

— Я спрашивал его об этом, помнишь? Он сказал, что они строят один, но он еще недостаточно укомплектован.

У меня в горле встает комок. Что он мог иметь в виду?

Я уже поняла, насколько опасно приближаться к его планам и деятельности. Разумнее всего было бы притвориться, что я ничего не слышала.

Как я могу это сделать, когда мне все больше и больше начинает казаться, что Ривер ведет Рена по опасному пути? Мы словно сражаемся, боремся за душу Рена, хотя никогда не встречались.

И не думаю, что хочу с ним встречаться.

— Знаешь, я бы вряд ли назвал горстку дробовиков арсеналом.

Целый арсенал?

Страх обволакивает меня, как стальные обручи, сдавливая грудь, делая почти невозможным дышать. Они говорят так, будто эти люди из культа вооружены. И он хочет пойти туда и убить их?

Один человек против небольшой армии?

Это беспокойство и тот ужасный, всепоглощающий страх, который выталкивает меня из спальни на цыпочках. Он сидит за столом, как обычно, в темной футболке и джинсах, наклонившись поближе к экрану.

Та же история, но другой день. Я вижу только половину лица Рена, но уже по одному его профилю понятно, что он становится все злее с каждым словом, доносящимся из наушников.

— Отвали. Изначально это была твоя идея, помнишь? Ты начал. Это было то, чего ты хотел.

От напряжения в его голосе у меня по спине пробегают мурашки. Отлично. Мне пришлось пойти и все испортить, не так ли? Думая, что мы на правильном пути, поскольку с той страшной, кровавой ночи у нас все шло гладко.

Мое сердце глухо стучит, опускаясь все ниже и ниже.

Я на цыпочках подхожу поближе, огибая стол. Я хочу посмотреть на этого Ривера.

Человек, дергающий за ниточки. Я должна хотя бы иметь возможность взглянуть на него.

Только… с этого ракурса экран темный. Говорящий скрыт, чтобы проходящие мимо не могли разглядеть, что там? Мне даже не разрешают взглянуть, что он делает, с кем он разговаривает? Он недостаточно мне доверяет.

Внезапно он резко поворачивается в кресле, его взгляд становится жестким и стальным, когда он захлопывает ноутбук.

— Что ты делаешь? Вернись в спальню, черт возьми.

Я так ошеломлена, так шокирована, что даже не думаю о том, чтобы возразить. Не успеваю осознать, как ноги сами несут меня через всю комнату в спальню. Я плюхаюсь на кровать, вцепляясь в край матраса обеими руками, мои внутренности скручивает и переворачивает.

Чертов Ривер.

Будь он проклят.

Это он постоянно настраивает Рена против меня. Уверена, ему не нравится, что я стала частью их плана. Возможно, он даже возмущен тем, что я здесь.

Что бы он ни чувствовал, он использует это, чтобы извратить своего брата и превратить его в животное, гнев которого всегда кипит на слабом огне. Всегда готов вскипеть по малейшему поводу. Даже когда я не хочу его провоцировать.

Я просто хочу любить его.

По крайней мере, он не заставляет меня долго ждать. Проходит меньше минуты, прежде чем его шаги эхом отдаются в тихой комнате. Я беру себя в руки, задерживаю дыхание и сильнее, чем когда-либо, желаю, чтобы с Ривером произошел внезапный трагический несчастный случай и мы с Реном остались одни.

Я не могу сразу поднять на него глаза.

Я боюсь увидеть его лицо и то, что написано на нем.

Только когда он говорит, я снова могу дышать.

— Прости, что сорвался. Ты застала меня врасплох. Я слишком углубился в свои планы, и неожиданность вывела меня из себя. Это была не твоя вина, и я не должен был вымещать это на тебе.

Он прислоняется к дверному косяку, приподняв плечи до ушей и засовывая руки в карманы.

— Простишь меня? — бормочет он, приподнимая брови.

— Конечно. Все в порядке. — Я выдавливаю слабую улыбку, хотя гнев на Ривера не позволяет мне говорить серьезно. — Ты голоден? Я могла бы приготовить яичницу. Чем скорее мы покончим с этим, тем лучше.

Он застенчиво улыбается.

— Звучит заманчиво. Ты готовишь её намного лучше, чем я.

Я фыркаю, прежде чем встать на цыпочки, чтобы поцеловать его и провести рукой по его заросшей щеке.

— Это говорит человек, которому нравится перекладывать на себя обязанности по приготовлению пищи.

— Без комментариев, — бормочет он с усмешкой, и мы смеемся вместе, пока я иду к плите. По крайней мере, на этот раз его туча быстро рассеялась. Никогда нельзя знать наверняка, произойдет ли это.

С другой стороны, туча все еще висит прямо у меня над головой, когда я достаю еду из холодильника. Ноутбук все еще стоит на столе, напоминая о Ривере и его яде. Я знаю, что они братья, и они оба страдали, но он стал символом всех проблем, которые я испытала с Реном. Даже в тех случаях, когда он не виноват, например, когда я подозревала, что Рен когда-то был ранен или болен, — стало его виной в моем израненном сердце.

Другими словами, мне нужен козел отпущения, и он подходит для этого как никто другой.

Целый арсенал? Я не могу выкинуть эти слова из головы, когда ставлю яйца и масло на стол, в то время как Рен стоит у окна, комментируя, какой сегодня должен быть прекрасный день. В его голове столько секретов. Я смотрю ему в спину, надеясь, что он признается мне, хотя знаю, что этого не произойдет. Он не признается, что знает, что эти маньяки могут быть вооружены.

Что произойдет, если мы поедем в Рино и его убьют? Все мое тело содрогается от этой мысли, и приходится отложить яйцо, которое я собиралась разбить, из страха раздавить его в руке.

Нет. Я даже не могу допустить возможности потерять его.

— Куда ты пропадала? — Его мягкий, почти шутливый вопрос вырывает меня из темных, ужасных мыслей, проносящихся в моей голове. Один взгляд в его сторону говорит мне, что он обеспокоен, внимательно наблюдает за мной, сдвинув брови. — Ты в порядке? Тебе плохо?

Я качаю головой, хотя именно так себя и чувствую. Меня тошнит. Волнуюсь до полусмерти.

— Мне не плохо. Я беспокоюсь о тебе.

Упс. Вот и все, что мне удалось сделать, чтобы держать рот на замке.

Я не могу запихнуть эти слова обратно в рот.

Он воспринимает это хорошо, посмеиваясь и пожимая плечами, как будто есть чему радоваться.

— Для этого нет причин.

— Тебе легко говорить.

— Потому что это правда, — настаивает он тоном, который слишком сильно напоминает мне о том, как мужчины в моей жизни всегда успокаивали своих женщин. Как будто мы дети, слишком тупые и наивные, чтобы понять их дела.

Я хлопаю рукой по стойке в бессильной ярости. Я устала от этого.

— Тебе легко говорить.

Я не хотела кричать — и теперь, когда он хмурит брови и бросает на меня суровый взгляд, я сожалею об этом. Однако это не значит, что я чувствую что-то по-другому. На самом деле, мне даже приятно высказывать свои истинные мысли.

Это хорошее, теплое, сильное чувство — вот что позволяет мне поднять подбородок даже под тяжестью его пристального взгляда.

— Прости, что расстраиваюсь, но я испробовала все известные мне способы, как спокойно выразить, насколько я обеспокоена. Что, если с тобой что-то случилось? Эти люди, этот культ… Я слышала, как ты разговаривал со своим братом. Ты упомянул арсенал.

Он не моргает, просто принимая это. По крайней мере, он не пытается сказать мне, что я неправа. Если после всего этого он подставит меня под удар, это может стать последней каплей.

Я могу развалиться на куски, и сомневаюсь, что кто-нибудь сможет собрать меня обратно.

Даже Рен.

Его плечи опускаются, прежде чем тихий вздох срывается с приоткрытых губ.

— Да. Мы предполагаем, что в новом комплексе он уже есть, потому что раньше он был в «Безопасном убежище».

Я не могу сдержать дрожь в голосе, поскольку все эмоции, которые мне приходилось сдерживать до сих пор, грозят выплеснуться наружу. Это было неизбежно, не так ли? Либо я выпущу это наружу, либо умру от этого.

— Ты пытаешься быть осторожным. Это хорошо. Но если у них действительно есть арсенал? Что тогда? У тебя даже нет ни одного пистолета.

— Я мог бы это изменить.

— Рен… — Он расплывается на мгновение, прежде чем слезы стекают по моим ресницам и щекам. — Чем все это закончится?

— А ты как думаешь? Они пожалеют, что вообще родились на свет.

Когда все, что я могу сделать, это склонить голову набок, пока из меня вырываются рыдания, он стонет и проводит руками по волосам.

— Что ты хочешь, чтобы я сказал? Мы убьем их. Положим этому конец.

— Кого их? Сколько человек? Когда это прекратится?

— Скарлет…

Я отскакиваю в сторону, когда он тянется ко мне, потому что знаю, чем все закончится, если я позволю ему дотронуться до меня. Я забуду, почему была так расстроена. Такова его власть надо мной. Власть. Он обладает ею с того самого дня, когда я впервые увидела его лицо и услышала его голос, и со временем эта власть только усилилась.

— Я хочу все обсудить. Мне это нужно. Неужели ты не понимаешь? — Я бью себя ладонью в грудь, но это не причиняет такую сильную боль, как мысль о том, что я могу потерять его.

Не тогда, когда мы наконец нашли свой путь друг к другу.

— Хорошо. — Он испускает еще один вздох, от которого раздуваются его щеки. Он сохраняет спокойствие. Это хороший знак. Может быть, это из-за слез или того факта, что я не позволяю ему прикасаться ко мне. Он понял, что я настроена серьезно, насколько это важно для меня.

Единственная проблема в том, что теперь, когда я завладела его вниманием и он взял себя в руки, я не знаю, что сказать.

Почему бы не начать с правды?

— Я люблю тебя.

Мимолетная улыбка касается его губ.

— Я тоже люблю тебя. Всегда.

Я снова касаюсь своей груди, на этот раз оставляя её на сердце.

— Годами все, что я могла делать, это думать о тебе. Хотеть тебя. Я так долго жаждала тебя. Ты знаешь это.

— Ты сделала мою жизнь невыносимой, — бормочет он с мягким смешком.

— Я знаю. Я не собиралась отказываться от тебя. От нас. Потому что в глубине души знала… знала, что ты единственный мужчина, которого я когда-либо полюблю. Ты моя родственная душа. Мы были созданы друг для друга.

— Я согласен с тобой.

— Как ты думаешь, что я чувствую, зная, что ты можешь все это бросить? Ради… мести?

Он поднимает руку, дыша тяжелее, чем раньше.

Я давлю на него, не так ли? Но, черт возьми, я заслуживаю высказаться. Предполагается, что это отношения, а не улица с односторонним движением.

— Послушай, — шепчу я, изо всех сил стараясь держать свои эмоции под контролем, прежде чем совершу какую-нибудь глупость, например, начну кричать или кидаться предметами. — Если тебя застрелят.… если я потеряю тебя… — Мне приходится отвернуть голову, в груди так тесно, что я едва могу дышать. — Даже думать об этом больно. Это так больно. Мысль о том, что ты умрешь или тебя не будет здесь.

— Тогда не думай об этом.

— Верно. — Я издаю неверящий смешок, моя голова поворачивается, чтобы снова встретиться с ним лицом к лицу. — Это же так просто. Хотя, честно говоря, я думаю, так и должно быть. Всю жизнь мне приходилось переставать думать о неприятных вещах. Просто думай о чем-то приятном, а лучше вообще ни о чем не думай. Об этом ты просишь?

— Это могло бы помочь.

— Серьезно?

— Что еще ты хочешь, чтобы я сказал?

— Может быть, что ты прекратишь это?

Его лицо вытягивается — не то чтобы я не понимала, что прошу невозможного, но в глубине души мелькнула крошечная надежда.

Будто, если бы он увидел, что это со мной делает, то все бы изменилось. Какая бы пелена ни застилала его глаза, она бы поднялась, чтобы он мог увидеть то, как его действия влияют на меня. Причиняют мне боль.

И как это меняет его.

Я боюсь это сказать. Я не хочу, чтобы он воспринял это как нападение. Это означало бы потерю позиций, которые мне удалось завоевать. Я могла бы снова оказаться в спальне, взаперти, как ребенок, который слишком часто огрызался.

— Мне больно, — наконец решаюсь я на шепот. — Прости. Я изо всех сил пытаюсь следовать твоему примеру и верить, что все будет хорошо, но то, как ты описываешь людей, за которыми охотишься, они… монстры.

— Монстры, которые заслуживают смерти.

— Монстры, которые могут быть способны на все. — Я заставляю себя выдержать его взгляд, а не отступать. Я больше не хочу отступать. Он слишком важен. Моя любовь к нему важнее моего страха. — Я не могу потерять тебя. Это убило бы меня. Мне бы тоже хотелось умереть.

Как будто мои слова обладают силой пробиться сквозь то, что удерживало его на месте. Хотя я напрягаюсь, желая сдержаться, он заключает меня в объятия. Я не могу притворяться, что мне нехорошо, что мое сердце не кричит от облегчения при его прикосновении. То, что я утыкаюсь лицом в его грудь и вдыхаю его знакомый аромат, совсем не помогает моей измученной душе.

— Пожалуйста, не говори так. — Его губы касаются моей макушки, уха, щеки. — Я не могу смириться с мыслью о твоей смерти, и уж тем более из-за меня.

— Тогда, пожалуйста, пожалуйста, подумай об этом еще раз. — Сжимая в кулаках его футболку, влажную от слез, которые не могу сдержать, я смотрю на него. — Пожалуйста. Ради меня. Защити себя ради меня.

Он изучает мое лицо, в его глазах тревога, мышцы подергиваются. Я так сильно хочу забрать это у него, все это. Я бы все отдала, чтобы избавить его хотя бы на мгновение от душевной боли.

Но я не могу. Не в этот раз. Я не могу все исправить для него.

Он должен сам все исправить.

Я знаю это. Но мне это не должно нравиться.

Его глаза медленно закрываются, голова опускается так низко, что наши лбы соприкасаются.

— Скарлет. Мой Aнгел. Я бы хотел. Правда.

— Но? — У меня дрожат губы.

— Но дело не только во мне. Если бы это было так, я бы подумал. — Он гладит мои щеки большими пальцами, его прикосновение нежное и любящее. — Хотел бы я иметь роскошь думать только о себе. Но если они где-то там, занимаются тем же дерьмом, что и раньше, множество других жизней находятся в опасности, и я не могу не думать о них. — Он со стоном поднимает голову. — Как в Рино. Пропадают дети, беглецы и беспризорники, которые внезапно исчезают после того, как их видели с парнем, который очень похож на сына пары, основавшей «Безопасное убежище». Эти дети, их семьи… Я не могу сидеть сложа руки, зная, на что способна Ребекка, и ничего не предпринимать по этому поводу.

Черт возьми. Будь проклято все до последнего кусочка.

Потому что теперь я смотрю не только на темного ангела-мстителя.

Я смотрю на героя, от которого мое сердце наполняется гордостью, а моя любовь становится глубже, чем я считала возможным. Вот кто он такой. Он такой благородный, каким я всегда его представляла — нет, даже больше.

Он хочет защитить этих детей.

Учитывая, как опыт участия в культе сформировал его жизнь — как это преследует его, — кто я такая, чтобы мешать ему делать то, что должно быть сделано?

— Эй. — Он притягивает мое лицо ближе. Насыщенная синева его глаз завораживает настолько, что я почти теряюсь в них. — Ты все еще со мной, верно? Ты не уйдешь. Правда?

— Рен…

— Правда? — спрашивает он сквозь стиснутые зубы. Что бы он сделал или сказал, если бы я ушла? — Ты отказываешься от своего слова?

— Нет. Нет, не отказываюсь. Я совсем не это имею в виду.

Я делаю паузу, глубоко вздыхаю, придавая тому, что последует дальше, тот вес, которого оно заслуживает.

— Я никогда не уйду от тебя. Никогда не откажусь от своего слова. Я с тобой до конца.

— Несмотря ни на что?

Надежда в его голосе делает его почти похожим на маленького мальчика. То, как она светится на его лице. Я почти могу представить его маленьким ребенком, втянутым в извращенные игры, в которые играли эти люди. У него не было ни единого шанса, бедняжка.

Так много других людей могут переживать то же самое прямо сейчас. Много других маленьких мальчиков и девочек, которые однажды могут носить в себе призраки того, что они пережили.

Я не могу его подвести.

Более того, я не могу позволить ему пройти через это в одиночку.

— Несмотря ни на что, — соглашаюсь я и говорю это каждым ударом своего сердца.

— Хорошо. — Его лицо, кажется, преображается, когда он улыбается. Я бы сделала все, чтобы он всегда был таким счастливым. Сияющим.

— Сегодня утром Ривер предоставил мне дополнительную информацию. Мы готовы приступить к следующему этапу.

Я киваю, выдавив улыбку, которая вряд ли может выглядеть искренней.

Он так взволнован, полон возбуждающей энергии, сомневаюсь, что он это замечает.

— Черт. — К моему удивлению, он поднимает руку и принюхивается, комично сморщив нос. — Мне нужно в душ. Прости, что тебе приходится быть рядом со мной, когда я в таком состоянии. Когда мы погружаемся в наши планы, я как будто забываю обо всем остальном.

— Я заметила. — Либо я очень хорошо скрываю свое раздражение на Ривера, либо он слишком занят, кипя от возбуждения, чтобы понять это. — Тебе повезло, что я здесь, и могу позаботиться о тебе..

— О, я так и знал. — Он улыбается мне, и я не могу не купаться в тепле и сиянии его любви. Если бы только я могла отвратить его от этой безумной идеи. Почему меня недостаточно, чтобы заставить его понять, чем он рискует?

— Тогда тащи свою вонючую задницу в душ. — Я игриво подталкиваю его в сторону ванной, смеясь, прежде чем повернуться к столу. Вид закрытого ноутбука заставляет меня нахмуриться. Хотела бы я знать, как связаться с Ривером. Я верю, что у нас двоих могла бы получиться приятная, информативная беседа.

У меня на уме не ноутбук и не Ривер, когда мой взгляд перемещается на несколько дюймов влево, где лежит телефон Рена.

Сколько раз я наблюдала, как он засовывает телефон в карман, и жалела, что не была чуть менее осторожна? Он никогда не оставляет его где попало. У меня не было возможности сделать хоть что-то, чтобы успокоить свою семью и развеять страхи, с которыми, я знаю, им приходится бороться.

Теперь на кону стоит нечто большее. Безопасность Рена, его жизнь. Возможно, он идет головой вперед на собственную казнь, и ничего из того, что я скажу или сделаю, не заставит его передумать. Он избрал этот курс. Он почти обезумел от возбуждения.

Сейчас, как никогда, мне нужен совет. Мне нужна помощь. Мне нужен мой брат.

И другого шанса, возможно, никогда не представится.

Поглядывая одним глазом на закрытую дверь ванной, мое сердце колотится, как молоток, я сжимаю телефон в пальцах, радуясь, что он не заблокирован. Это новый телефон, одноразовый, но Кью годами сохраняет один и тот же номер. Я знаю его наизусть и набираю, пока у меня не сдали нервы.

— Алло?

Недоверчивый лай моего брата снова вызывает у меня слезы на глазах. Я и представить не могла, что так соскучилась по нему; когда его голос вызывает в памяти его лицо в четких деталях, комок в моем горле угрожает задушить меня.

— Квинтон? Квинтон? — шепчу я, поднося руку ко рту, чтобы приглушить звук.

— Скар? О черт, это ты? С тобой все в порядке? Где ты? Ты все еще у Рена? Он причинил тебе боль? — Я почти уверена, что все это произносится на одном дыхании, его вопросы почти накладываются друг на друга.

— Я в порядке. Правда.

— Аспен рассказала мне о вас двоих, — объявляет он, и это ложится мне на уши свинцовой тяжестью. — Почему ты не поговорила со мной?

Мое сердце сжимается, и волна жара — жара предательства — угрожает опалить мои внутренности, прежде чем разум успокоит меня. Конечно, она бы так и сделала. Я уверена, как только они узнали, что Рен забрал меня, она призналась в нашем разговоре. Возможно, это был способ убедить Кью, что ему не о чем беспокоиться, что Рен никогда бы не причинил мне вреда. Что я хотела бы быть с ним.

— Она тебе рассказала?

— Я знаю, что она нарушила свое обещание никому не рассказывать, но ты должна понять, что мы сходили с ума. Мама была безутешна, папа буквально собирался пойти на убийство, и я был прямо за ним. Аспен сказала нам это только для того, чтобы мы успокоились.

— Наши люди искали вас повсюду, — продолжает он, его слова по-прежнему торопливы. — Папа работал день и ночь, обзванивая полицейские участки, чтобы убедиться, что мы первыми узнаем о чем-то необычном. Он на грани. Это чудо, что он еще никого не убил из-за отсутствия достойной информации.

— А мама… все еще вне себя, — добавляет он, и из его тирады немного исчезает тревога. — Ее невозможно утешить, как бы мы ни старались.

В этом нет ничего нового. Неудивительно. Она уже потеряла Аделу, а теперь и меня нет. Я никогда не просила Рена похищать меня, так почему же сокрушительный груз огромной вины угрожает заставить меня рухнуть на месте.

На это нет времени. Он не будет там вечно. Возможно, мы и так потратили слишком много времени.

— Послушай, пожалуйста. Прости, что заставила тебя волноваться, и, пожалуйста, пожалуйста, скажи маме и Аспен, что со мной все в порядке. Я серьезно. Им не нужно беспокоиться обо мне. Никто из вас не должен.

— Где ты? Ты можешь мне сказать?

— Я точно не знаю. Но это не поэтому…

— Ты ничего не можешь мне сказать? Черт возьми, тебе следовало позвонить домой, чтобы мы могли отследить твое местоположение.

Ситуация выходит из-под контроля. Я отворачиваюсь от ванной к окну, мой голос звучит чуть громче дыхания.

— Послушай меня, черт возьми. Я звоню не поэтому. Меня не нужно спасать. Проблема не во мне.

Неправильный выбор слов. Настолько неправильный.

— Рен? Что с ним не так? Он что-то сделал с тобой?

— Ничего, клянусь! Но он…

Все во мне замирает на мгновение, когда щелкает защелка. Когда Рен открывает дверь позади меня.

Пока петли скрипят, я заканчиваю разговор, прижимая телефон к груди дрожащим кулаком. Пожалуйста, не показывай ему. Не дай ему узнать. Внезапно глубокая уверенность в предательстве, как он это истолкует, обрушивается на меня и заставляет мой желудок скручиваться.

— Эй, — игриво шепчет он. — Я тут подумал, что нам следует поберечь горячую воду. Хочешь присоединиться ко мне?

Он не заметил. Интересно, понимает ли он, что оставил телефон выключенным. Я должна ответить ему.

— Дай мне секунду, чтобы вода успела нагреться к тому времени, как я войду. Я не привыкла к холодному душу, как ты. — Я небрежно ухмыляюсь через плечо, скрипя зубами.

Он только тихо смеется, выгибая бровь.

— Лучше поторопись. Я не в настроении ждать. — Он заканчивает рычанием, прежде чем закрыть дверь, оставляя мое тело немного обмякнуть, когда напряжение спадает и мышцы становятся ватными.

Нет времени снова звонить Кью. Все, что я могу сделать, это историю звонка, а затем положить телефон точно туда, где я его нашла.

Чувство вины из-за того, что я предала доверие Рена, оставляет кислый привкус во рту, но у меня были правильные намерения.

Ему нужна помощь, и я не думаю, что я тот человек, который лучше всего подходит для того, чтобы оказать ее ему.