Приманка для мужчин

ГЛАВА 13

В нагретом воздухе кухни сладко пахло трубочками с карамельным кремом. Дэн плечом толкнул дверь и встал на пороге. Его глаза опухли, черная футболка неряшливо обвисла. Был уже восьмой час утра; он проспал и злился на себя за это. Нелепо думать, что можно всегда оставаться в форме, если не спать или почти не спать, когда на тебе висит расследование убийства, но он все равно так думал, что уж тут поделать. Великий Дэн, герой, бог футбольного поля, обладатель сверхъестественной силы и железных нервов. Невесело усмехаясь, он налил себе чашку приготовленного миссис Крэнстон крепчайшего черного кофе.

Миссис Крэнстон хлопотала у плиты, раскрасневшись от жара. Маленькими ручками в огромных синих рукавицах-прихватках она вынимала из духовки противень с дымящимися сладкими булочками.

— Я сию минуточку охлажу их, шериф, — проворковала она, идя к столу, стоявшему в центре светлой, просторной комнаты.

Дэн облокотился на рабочий столик, наблюдая, как она деловито устраивает противень на проволочной подставке на столе, чтобы выпечка остыла. Вид у нее был как на картинке: улыбающаяся, заботливая бабушка в залитой солнцем кухне.

Кухонная дверь распахнулась, и появилась Эми, но, увидев его, нерешительно остановилась у входа.

— Доброе утро, котенок, — поздоровался Дэн, надеясь, что со вчерашнего вечера она успела остыть от гнева.

Ответом на приветствие был тяжелый взгляд, и он понял, что надеялся зря.

Эми подчеркнуто приветливо поздоровалась с миссис Крэнстон, села за стол, взяла себе булочку и откусила кусочек.

— Хитер пригласила меня к себе с ночевкой, — без предисловий сообщила она, не сводя с Дэна недоброго взгляда, — но я сказала, что должна сначала спросить позволения у отца, потому что я еще маленькая.

Дэн уже хотел сделать ей выговор за дерзость, но почесал переносицу и прикусил язык. Этим тоном она наказывала его за непростительный грех; он посмел пожелать, чтобы его дочь оставалась его дочерью. Естественным побуждением Дэна было ответить резкостью на резкость. На работе он с трудом выносил неповиновение, а в жизни с таким просто еще не сталкивался, но сейчас держал себя в узде, в глубине души понимая, что заслуживает наказания если не за то, как обошелся вчера с Эми, то за свое поведение с Элизабет.

— Ладно, — сказал он наконец. Эми откусила еще крошку, без смущения встретив отцовский взгляд.

— Она и ее тетя Мэри собираются в Рочестер за покупками и сказали, что заедут за мной в девять.

— А как же наше катание? — спросил Дэн. — Я думал, что сегодня после похорон смогу выкроить немного времени.

Эми пришлось бороться с собой, чтобы не отказаться немедленно от поездки, но обида пересилила. Она небрежно повела плечиком и опустила взгляд в тарелку, чтобы не видеть огорченного лица отца.

— Как-нибудь в другой раз, — отрезала она, изо всех сил стараясь делать вид, что ей все равно, хотя сама давно ждала этой прогулки. Верховая езда была их общим увлечением, только их и ничьим больше. Мама и на пушечный выстрел к лошади не подошла бы. Эми не хотела нарушать приятную традицию, но напомнила себе, что надо выдер-"\ жать характер до конца. Она уже не маленькая и никому не позволит обращаться с собою как с ребенком.

Она поднялась из-за стола, так и не доев булочку.

— Мне еще надо уложить волосы.

И ушла гордо, как королева: высоко вскинув голову и расправив плечи.

Дэн посмотрел ей вслед, чувствуя, как его обжитая упорядоченная жизнь дает еще одну трещину, что совершенно ему не нравилось.

Миссис Крэнстон на минуту оторвалась от работы и сочувственно взглянула на него.

— Непросто подчас быть взрослым, ох, непросто, — вздохнула она.

— Вы абсолютно правы, миссис Крэнстон, — отставив кружку из-под кофе, пробормотал Дэн. — Уж лучше бы я играл в футбол.

На стройплощадке пахло опилками и влажной землей. Утренний ветерок шевелил листву освеженных дождем деревьев. Где-то внизу, у речки, распевал жаворонок. Если не обращать внимание на то, что должно со временем превратиться в фешенебельный отель «Тихая заводь», утро очень милое, подумала Элизабет. По небу плыли редкие, похожие на клочья ваты облачка. Солнце уже показалось над акварельно-бледной линией горизонта и щедро лило свет на зеленое кукурузное поле, обещая хороший урожай.

Вокруг была такая красота, такой покой, что даже не верилось, будто в жизни могут возникать какие-то сложности.

Элизабет навела объектив украденного у Брока «Никона» на восток и сделала отличный панорамный снимок: зеленые поля, кроны деревьев, освещенные солнцем, далекая пашня, по которой за парой запряженных в плуг лошадей шагает земледелец. Хорошая фотография для следующего номера «Клэрион». Можно еще будет дать статейку о том, как погода влияет на сельское хозяйство и туризм. Если только за это время никого больше не убьют.

Она поправила ремень на плече, шепотом ругая «Пустынного орла», которого утром решила запихнуть в сумку от Гуччи. Проклятая пушка была тяжелой, как чугунная

Кувалда, но все же Элизабет не поленилась потащить оружие с собой: ее все еще трясло от ночного телефонного звонка.

Элизабет повернулась кругом и отщелкала еще несколько кадров: стройплощадка, вагончик-контора, разбитая колесами грузовиков стоянка, бетонные каркасы на фоне неба. «Тихая заводь» на следующее утро", — так она назовет этот репортаж, поставит его на первую полосу и утрет нос Чарли Уайлдеру. Сделает первый шаг к популярности.

Желтые ленты полицейского оцепления клубками валялись в грязи вокруг места, где Джарвис встретил свой безвременный конец. Всю кровь смыло ночным дождем, но Элизабет все-таки сфотографировала мокрую щебенку, а затем навела объектив на долину речки и сделала еще несколько пейзажных снимков. Она собралась уже опустить камеру, когда ее внимание привлекла фигура человека. Элизабет снова прицелилась и положила палец на кнопку.

Человек походил на Аарона Хауэра, хотя был слишком далеко, чтобы она могла отличить одного общинника от другого. Аарона она узнала по развороту плеч и посадке головы. Он стоял на коленях под кленом, росшим на холмистом берегу речки, склонив голову и держа широкополую соломенную шляпу в руках.

Камера щелкнула и зажужжала, прежде чем Элизабет успела убрать палец со спуска. Ей было страшно неловко: Аарон, очевидно, молился, а она случайно подсмотрела, хуже того, — сняла на пленку то, что он ни при каких обстоятельствах не стал бы делать при ней. Да, амманиты молились по-своему, это знали все, и сейчас она повела себя ничем не лучше туристов, считающих, что они вправе вторгаться в жизнь Аарона Хауэра и его единоверцев.

Человек встал, надел шляпу и быстро ушел. Через минуту его уже не было видно за деревьями. Элизабет повесила фотоаппарат на шею и начала спускаться к речке. Жена Аарона умерла. Может, она обрела вечный покой именно под этим кленом над рекой, где только что стоял ее муж.

Ноги Элизабет скользили по влажной траве, джинсы через две минуты промокли от росы по колено, но вниз по холму ее вела не взбалмошная причуда, а искреннее расположение к Аарону. Ей нравился этот нелюдимый, немногословный человек. Если б узнать о нем побольше, она могла бы стать ему другом, подумала Элизабет. А друзья сейчас равно нужны и ему, и ей.

Элизабет свернула от речки вверх, туда, где в тени на вершине холма преклонил колени, чтобы помолиться и отдать дань памяти, Аарон Хауэр. У подножия клена росли дикие фиалки; тут же неподалеку на земле у трех могильных камней лежало несколько скромных букетиков. Камни стояли в ряд, большой в середине и два маленьких по краям. На среднем Элизабет прочла: Сири Хауэр, возлюбленной жене. На крайних — Анне Хауэр, Джемме Хауэр, возлюбленным дочерям.

Она опустилась на колени у одной из детских могил. В траве у камня приютились две крохотные, вырезанные из дерева пичуги. Элизабет провела пальцем по гладкому деревянному крылышку, мучась болью за этого тихого, странного человека. Ее сын, по крайней мере, был с нею рядом. Аарон Хауэр мог коснуться своих дочек только молитвой…

Кто-то запустил кирпичом в окно редакции «Клэри-он». Коврик у двери был усыпан осколками. В раме торчало несколько обломков стекла, длинных, как сосульки, и таких же острых. Через зияющую дыру лился дождь, по редакции беспрепятственно гулял ветер, и помещение выглядело так, будто по нему пронесся средней силы ураган. Повсюду валялись разбросанные сквозняком экземпляры экстренного выпуска, но очень сомнительно, чтобы тот же сквозняк скинул на пол ящики с рукописями, разбил монитор компьютера и разнес в мелкие черепки горшок с фуксией, которую Элизабет подарила себе в честь покупки «Клэрион».

Джолин, первой обнаружившая весь этот разгром, сидела на столе, потому что кресло получило несовместимые с жизнью повреждения, и озиралась кругом, строя догадки. Ее глаза возбужденно блестели.

— Может, это работа того, кто тебе звонил, — предположила она, поднося ко рту первую за утро банку пепси-колы.

— Может, — пробормотала Элизабет, сняв со стола полоску мокрой бумаги и бросая ее на пол. — Надеюсь, что это он. Мне не хотелось бы думать, что в городе орудует целая банда сумасшедших, которым я чем-то не угодила.

— Да уж. Вот, например, экстренный выпуск далеко не всем понравился.

— Но ведь они его покупали, верно? — заметила Элизабет.

Джолин пожала плечами:

— По-моему, плохие новости привлекают помимо воли. Не хочешь смотреть, а все равно смотришь.

— Лицемеры, — буркнула Элизабет. — Обычные лицемеры.

— Кое-кто настолько обозлился, что заявил об этом вслух.

— Да, помню.

— Как думаешь, может, кто-нибудь пытался напугать тебя?

— И ему это удалось, солнышко. Уж я-то знаю. — Элизабет поставила сумку на стол. — Может, они что-то искали?

— Например? — хохотнула Джо. — Наши с тобой миллионы? Или мой тайник с шоколадками? — Она потянулась к своему столу, открыла верхний ящик и с преувеличенным вздохом облегчения достала «Баунти».

— Например, черную книжку Джарвиса, — облокотясь на стол, ответила Элизабет. — Ты никому о ней не говорила?

— Нет. Я все думала, кто там может быть записан, но ни с кем еще не поделилась. А ты?

— А я вчера сказала, — призналась Элизабет, наблюдая за выражением лица подруги, — знаешь, кому? Ричу.

— Ричу? Ричу Кэннону? — поперхнулась от смеха Джолин. — Ты думаешь, Джарвиса убил Рич? Да ну!

— Почему нет? Ему это выгодно.

— Ему было выгодней лизать задницу Джералду. Рич слишком ленив и слишком глуп, чтобы самому управлять делами Джарвиса, — объяснила Джо. — Они существовали в полном симбиозе, ну, знаешь, как эти рыбешки, которые жрут всякую дрянь, налипающую на тушу акулы. Джералд платил Ричу хорошие деньги практически ни за что, зато Рич был его дрессированной собачкой, лицом его стройки, смазливым муженьком Страхотки Сюзи. — Качая головой, она чистила шоколадку, как банан, отрывая обертку длинньми полосами. — Рич не мог бы убить Джералда: кишка тонка. Поверь уж мне, я столько лет его знаю. Ее доводы Элизабет не убедили.

— По-моему, со временем человеку может надоесть лизать чужую задницу, особенно такую жирную и безобразную, как у Джералда.

Джолин передернуло от отвращения.

— Господи, ну и образ. Тебе бы писателем быть. В комнату через то, что раньше было окном, просунулась голова Брета Игера. Он нашел взглядом Джолин, и на его открытом широком лице появилась улыбка.

— Доброе утро, милые дамы, — протянул он. — Можно нам войти?

— Господи, — ахнула Элизабет и кинулась к двери, хрустя каблуками ковбойских сапог по осколкам. — Дорогой мой, не надо совать туда голову! Вы что, не смотрели фильм «Призрак»? Там Тони Голдвину именно так перерезало горло!

— У нас это случается сплошь и рядом, — меланхолично заметил Бойд Элстром, открывая дверь и шагая через порог. Следом вошли Игер и его пес. Игер тихо присвистнул, оценив масштабы разрушений, а пес живо нашел сухой, чистый уголок, свернулся там калачиком и заснул.

Элизабет бросила быстрый взгляд на Элстрома. Он ответил тем же. Вид у него был многозначительно-самодовольный, как вчера, когда он застал ее с Дэном.

— Да, вот только тут, пожалуй, лучше не надо бы, — сказала она.

— Отчего же? — съязвил Бойд. — Сделали бы экстренный выпуск.

Игер дипломатично вклинился между ними, просительно улыбаясь Элизабет.

— Не обращайте на него внимания, мисс Стюарт. Он злится, потому что по первое число получил от шерифа за то, что вы процитировали его в газете. — Лицо стоявшего за его спиной Элстрома медленно налилось кровью. — Итак, мы пришли составить протокол и посмотреть, что произошло.

— Разве это входит в полномочия криминального бюро, агент Игер?

— Ну, если честно, не совсем, — поведя плечом, признался он. Сегодня на нем была новенькая, только что из упаковки, бежевая рубашка, и то, как он поминутно запускал палец за воротничок, чтобы поправить его, навело Элизабет на мысль, что, вероятно, он забыл вынуть из-под него картонку и расправить складки. — Но, когда позвонила мисс Нильсен, я оказался прямо у телефона, и время у меня было… — Не договорив, он еще раз улыбнулся Джолин, отчего она слегка порозовела.

Элизабет подняла бровь.

— Что ж, прекрасно, — сказала она, не будучи вполне уверена, что Игер слушает. — Разгром обнаружила Джолин. Вероятно, вы хотите побеседовать с ней первой.

Джолин полезла в ящик стола и достала шоколадный батончик.

— Хотите, агент Игер?

Рот Игера расплылся до ушей.

— Вот женщина, которая понимает меня. Идем, Буз, — окликнул он Лабрадора, — пора работать.

Пес, ворча, тяжело поднялся, и все трое отправились осматривать заднюю дверь, которую взломщик оставил настежь открытой. Элизабет осталась один на один с Бой-дом Элстромом.

Он обошел кругом стол, поддел носком ботинка лежавший на полу монитор, ткнул шариковой ручкой в погибшую фуксию. Элизабет в пурпурной блузке с открытыми плечами стояла в стороне, скрестив руки на груди, и с легкой тревогой наблюдала за ним.

— Сочувствую, если вам досталось за ту цитату, — сказала она, хотя на самом деле ей было плевать, взгрел его Дэн или нет, — но я думала, вы знаете, на что идете. Элстром сердито глянул на нее:

— С Янсеном я разберусь.

Элизабет пожала плечами и растянула губы в вежливой улыбке.

— Тогда, думаю, мы в расчете.

— Я сделал вам одолжение, — продолжал он и направился к ней, не сводя глаз с ее плеч. На шее у Элизабет на тонкой цепочке висел большой аметист, чуть ниже начиналась нежная, соблазнительная ложбинка между грудями, и Бонд в красках представлял себе, какая мягкая у нее грудь, а соски, наверное, твердые, как этот камень. При одной мысли об этом ему стали тесны штаны. — Я сделал вам одолжение, — многозначительно повторил он, — и, по-моему, вы мне крупно обязаны.

Элизабет вскинула голову, прищурилась. Сукин сын —Элстром лез прямо на нее, пытаясь прижать своей тушей к столу и отрезать выход. Элстром остановился в пятнадцати сантиметрах от нее. Его мясистое лицо выражало одновременно гадливость и нетерпение. Элизабет осадила его самым ледяным из своих взглядов.

— Дорогой мой, если вы ищете свободную девушку, сходите лучше в «Пиггли-Виггли», потому что здесь вам не обломится.

Элстрома бросило в жар от унижения. Стерва, как обидно она умеет отказывать. Будь они в местечке поудобнее, он бы ей так не спустил. Эта сука только для очистки совести строит из себя оскорбленную целку: всем известно, что она готова дать любому, кто ее поманит. С Янсеном небось не выкаблучивала.

— Вы даете только тем, у кого звезда больше? — процедил он.

Элизабет спрятала руки за спину, чтобы не залепить ему пощечину. Ничего, сейчас она врежет ему по-другому.

Без рук.

— Знаете, дорогой мой, как люди говорят? Дело не в размере значка, а в размере человека со значком. Человек со значком распахнул дверь и вошел как раз в

Тот момент, когда Элстром навис над Элизабет. Он остановился у стола, внимательно глядя на своего помощника. Элизабет показалось, что в комнате стало холоднее градусов на двадцать.

— Вы уже закончили опись материального ущерба? — ровным голосом осведомился он.

Элстром не проронил ни звука, выхватил из нагрудного кармана блокнот с карандашом и отправился делать дело. Элизабет обернулась к Дэну.

— У вас, конечно, есть недостатки, — пробормотала она, — но, надо отдать вам должное, вы всегда появляетесь вовремя. Ваш помощник вряд ли от меня в восторге.

— Похоже, не он один, — сухо заметил Дэн, оглядывая разоренную комнату.

— Да, милый у вас городок, шериф, — саркастически отозвалась Элизабет. — Люди добрые, спокойные, гостей умеют принять. Себя не щадят, чтобы приезжие чувствовали себя как дома.

— А разве дело обстояло бы иначе, если бы я приехал жить в какой-нибудь городок на Юге и начал мутить воду, — с вызовом возразил Дэн, бросившись на защиту родного города, как если бы защищал от нападок родного человека. — Вот, то-то же. Мне пришлось бы, пожалуй, хуже вашего, потому что я — янки, а до большинства тамошних жителей так и не дошла весть о том, что генерал Ли сдался генералу Гранту. Да веди я себя так, как вы, меня уже вымазали бы дегтем и изваляли в перьях.

— А что, это мысль. — У Элизабет вырвался истерический смешок. — Почему бы не выйти на улицу и не по-орать всласть? Мне, например, точно сегодня больше заняться нечем. Ваши помощники вряд ли станут вмешиваться. Подумаешь, мелочь.

Дэн сжал зубы, чтобы не сорваться и не накричать на нее. В сущности, она правильно злится.

— Где мы можем поговорить без свидетелей? — спросил он.

Элизабет задумалась, какое из зол меньше, и пришла к выводу, что ситуация патовая: либо стоять на виду у Бой-Да, который постарается не пропустить ни слова из их бе-

Седы, либо добровольно уединиться с человеком, общение с которым не сулит ей ничего, кроме лишних хлопот. Элстром уже косился на них недобрым глазом, и Элизабет решилась.

— Пойдемте ко мне в кабинет, — сказала она, подобрала с пола искалеченную фуксию, не обращая внимания на грязь, и пошла вперед, обходя поломанные стулья.

Кабинетом называлась конура без окон, где стоял неистребимый запах затхлой сырости. При покупке помещения Элизабет только глянула на нее и решила обосноваться в помещении редакции вместе с Джолин, а в комнатенке устроила склад. Открыв дверь, она обнаружила, что вящая бесполезность не спасла кабинет от разгрома: вороха бумаг из распотрошенных скоросшивателей толстым слоем устилали пол, тут же валялись открытые папки. Чтобы разобрать это все, потребуется не меньше месяца, обреченно подумала Элизабет, устраивая потерпевшую фуксию на обломках письменного стола и осторожно расправляя поломанные листья и смятые цветки.

— Когда я вышла замуж за Бобби Ли Брилэнда, отца Трейса, то увидела такую в окошке цветочного магазинчика в Бардетге, — негромко начала она. — И попросила его сделать мне подарок. Назавтра фуксия исчезла с окна. Я пришла домой пораньше, вся в мечтах, потому что решила, будто это он купил ее, а значит, он меня любит и, наверное, перестанет гулять с кем попало, и…

Она не договорила. Глупо все-таки вспоминать о старых обидах, когда хватает новых.

— И что? — произнес Дэн, уже зная ответ. Он прочел его в поникших плечах Элизабет, в ее печально поджатых губах.

Она покачала головой.

— Как вы? — тихо спросил он.

— Я? Замечательно. Люблю, знаете, чувствовать себя жертвой. Очень скрашивает жизнь.

Он положил руки на пояс джинсов, сдвинул брови.

— Что касается вчерашней ночи…

Элизабет подняла руку, чтобы остановить его.

— Шериф, не надо думать, что теперь вы за меня в ответе, — сказала она. — Я девочка взрослая.

Дэн посмотрел на стол, где лежала сломанная фуксия, и скрипнул зубами. Да, черт возьми, он считал, что отвечает за Элизабет. Так и должно быть: как шериф, он должен заботиться о ее покое и безопасности. Он только чудом не расквасил нос Бонду Элстрому, посмевшему вторгнуться в ее частное пространство. Хотя очень странно, что это его так задевает. Вот ведь он уже два года спит с Энн Маркхэм, и ему глубоко плевать, кто там еще крутится вокруг нее.

— Вчера ночью, после того как вы ушли, раздался телефонный звонок, — сообщила Элизабет, чтобы больше не обсуждать того, что произошло между нею и Дэном.

Его взгляд сразу стал зорче, и, хотя он стоял все в той же расслабленной позе, она заметила, какой вдруг собрался.

— Какой звонок?

— Кто-то пожелал выразить свое мнение о моем образе жизни, — объяснила Элизабет, стараясь говорить как можно спокойнее. — Мол, сука, шлюха и тому подобное.

— Почему вы сразу же не позвонили мне? — вскипел Дэн. Его душила ярость.

Элизабет воззрилась на него круглыми от удивления глазами. Такой бурной реакции она не ожидала.

— Мне не сообщили ни имени, ни номера. Кого бы вы ловили? Как мне кажется, ваш подозреваемый еще на свободе.

Ему хотелось хорошенько встряхнуть ее, но, что еще хуже, ему хотелось ее обнять. Конечно, она перепугалась: одна в этой лачуге, зная, что убийца гуляет где хочет. При мысли об этом Дэна охватила бессильная злоба. Он постарался взять себя в руки и рассуждать как полицейский:

— Голос был мужской или женский?

Элизабет передернуло при одном воспоминании.

— Мужской… наверно, мужской. Точно сказать не могу. Он как-то странно звучал. Может, это звонил тот, кто разгромил редакцию, — предположила она, незаметно отстраняясь от Дэна, — чтобы убедиться, что я не помешаю. Кто бы это ни сделал, он был абсолютно уверен, что ему Дают зеленую улицу. По-моему, просто невероятно, чтобы

Офис на Мейн-стрит можно было разорить, чтобы никто ничего не видел. Ведь все улицы сейчас патрулируют по ночам ваши помощники. Как могли они проехать мимо?

— Как правило, хулиганы действуют быстро, — возразил Дэн. — Потому-то и трудно поймать их за руку. При всем безобразии, которое здесь натворили, вряд ли это заняло больше десяти минут.

— Если это только хулиганство. Он приподнял бровь:

— Опять ищете скрытый смысл?

— Все еще ищу, — поправила Элизабет. — И не смейте насмехаться надо мной, Дэн Янсен. В передовице экстренного выпуска речь шла о возможных мотивах преступления. Может, кто-то считает, что у нас есть улики.

Дэн закатил глаза:

— А может, кому-то просто не понравилось, что вы убрали из газеты рекламу бридж-клуба с расписанием.

Элизабет посмотрела на него долгим пристальным взглядом.

— Как бы там ни было, шериф, вам есть о чем подумать. Полагаю, ваше подозрение в разгроме редакции городской газеты или в непристойном телефонном звонке не падает ни на одного из тех, кого вы так хорошо знаете. Что кто-то из них убил Джералда Джарвиса, вы тоже отказываетесь признавать. По-моему, вы видите только то, что хотите видеть; то, что видели всю жизнь, пока росли в этом городе, то, что ожидаете увидеть. Но я приехала сюда, не зная никого от сотворения света, и могу сказать вам, что люди здесь такие же жадные, испорченные и бессовестные, как и в любом другом месте. И один из них — убийца.

Дэн так и этак поворачивал в уме слова Элизабет, пока стоял у боковой двери, глядя на людей, собравшихся оплакать безвременную кончину Джералда Джарвиса.

Он был хорошим полицейским. Может, прежняя слава и старые заслуги и помогли ему на выборах, но работу свою он делал на совесть и не был склонен отдыхать на за

Пыленных с юности лаврах, как, например, Рич Кэннон. Может, ему и не хватало честолюбия, но он работал добросовестно и самозабвенно. И, несмотря на мнение Элизабет, хотел раскрыть это убийство независимо от того, кто его совершил.

Его взгляд медленно скользил по толпе, останавливаясь на знакомых с детства лицах. Всех этих людей он хорошо знал и всегда чувствовал, что, если бы не это, он не был бы хорошим шерифом. Он знал, за кем приглядеть, на что обратить внимание; знал, что Тилл Амштутц буянит, когда напивается, потому что с ним вечно одно и то же. Он знал, что молодые Одегарды гоняют по Лоринг-роуд как ненормальные, потому что все Одегарды с тех пор, как появились автомобили, обожают быструю езду, и любовь к скорости у них в крови. Он точно знал, кто едва сводит концы с концами, в каких семьях подрастают трудные дети. Он знал округ Тайлер, знал Стилл-Крик и не хотел думать, что его опыт больше не помогает ему, а застит глаза.

Лютеранская церковь Спасителя была полна народу. Солнце сквозь витражи с изображением заломившего руки Христа в Гефсиманском саду бросало пучки цветных лучей на головы пришедших оплакать усопшего или просто поглазеть. Тут были и те, и другие, причем Дэну показалось, что зевак на порядок больше, чем искренних плакальщиков.

Хелен Джарвис устроила у церкви настоящий спектакль: в полуобмороке рухнула на закрытый гроб из полированного дуба, завывая, как одержимая злым духом. Этот взрыв эмоций был настолько нехарактерен для нее, да, в общем, и для любого из жителей штата Миннесота, что все смутились, не зная, как реагировать, и бросали друг на Друга растерянные, испуганные взгляды. В конце концов Арнетта Макбейн настроила на предельную громкость Древнюю фисгармонию и так оглушительно заиграла хо-рал, что люди, не решаясь зажать уши, втягивали головы в плечи и болезненно морщились.

Сюзи Джарвис Кэннон в маленьком черном платье и микроскопической шляпе-таблетке сидела в первом ряду. У нее были крохотные глазки Хелен, крючковатый нос и

Вялый подбородок Джералда, делавшие ее похожей на попугая, особенно в профиль. Рядом с нею, болтая ногами и щипая друг дружку, сидели двое ее отпрысков. Когда мать закатила истерику, Сюзи отвлеклась от детей, обернулась к мужу и буквально вытолкала его со скамьи. Рич встал с видом скорее обиженным, чем заботливым, одернул на себе черный пиджак, взял Хелен под руку и попытался отвести на место.

На Хелен была черная шляпка с откинутой назад траурной вуалью и такими необъятными полями, что, казалось, любой случайный ветерок мог унести ее. Вдова повернулась искаженным лицом к толпе, и Дэн на миг зажмурился от неожиданности. Грима она наложила столько, что могла сойти за гейшу: фарфорово-белое лицо с вишнево-красными кругами румян на щеках и пылающей раной рта, глаза с длинными накладными, от души намазанными тушью ресницами. Правда, почти вся тушь от слез потекла черными ручейками по щекам. Темные круги под глазами придавали Хелен сходство с одержимой из дикого индейского племени.

В общем, выглядела она как бесноватая, и никто не знал, как это понимать. Всем в городе было известно, что Хелен и Джералд оставались вместе только из жадности и назло друг другу. Дэну всегда казалось, что и он, и она вряд ли умеют любить кого-то, кроме себя самих, так что происходящее виделось ему одной из любимых Хелен мелодрам, которая, правда, приобретала все более причудливые формы.

— Голос был мужской или женский ?

— Мужской… кажется, мужской. Он очень странно звучал.

Дэн следил, как Хелен идет к скамье и тяжело плюхается на место, а ответ Элизабет шелестел у него в ушах, и он не мог не вспомнить, как выглядела вдова Джарвис, когда запустила в Элизабет тарелкой с желе, какой у нее тогда бьи голос. Если от переживаний у Хелен поехала крыша, она вполне могла решиться на такой звонок. Она была до глубины души возмущена, когда Элизабет первой наткнулась на труп ее мужа, тем самым породив волну сплетен и отняв у вдовы сладость незамутненной публичной скорби. Но разгром в редакции вряд ли был делом ее рук. У Хелен даже в припадке бешенства недостало бы сил сорвать замок с задней двери «Клэрион».

Оторвав взгляд от убитой горем вдовы, он посмотрел на Рича в новом строгом костюме и на Сюзи, которую явно больше занимали дети, чье озорство мешало семье выглядеть достойно, чем то, что ее родной отец вот-вот будет предан земле. На скамьях позади них сидело с полтора десятка тех, кто задолжал Джарвису деньги, и еще больше других, кого он так или иначе обманул. Дэн обвел глазами толпу знакомых ему с детства людей и понял, что его отношение к ним слегка изменилось. Впервые он смотрел на них как на возможных подозреваемых, и это ему не нравилось, как, впрочем, не нравилась и сама мысль о том, что в Стилл-Крик совершено преступление. Но, увы, времена меняются, нравится нам это или нет, и Дэн знал, что ему и всем остальным в Стилл-Крик придется меняться вместе с ними.

Он присел на краешек скамьи. Преподобный Линд-грен взошел на кафедру, все зашелестели страницами, открывая молитвенники на «Вере наших отцов», а Дэн ушел в мысли об убийстве.

Элизабет заглушила мотор «Эльдорадо» на стоянке перед «Шефер моторе». Мастерская находилась на юго-западной окраине города у самого шоссе, наверное, чтобы привлечь побольше клиентов, но Элизабет не заметила, чтобы в настоящее время дела предприятия шли успешно. Да и вообще сегодня город был почти пуст: пока она ехала по Мейн-стрит, навстречу не попалось ни машины, ни пешехода. Правда, у «Чашки кофе» стояли два экскурсионных автобуса, и стайка туристов, галдя, глазела на запряженную в фургон лошадь, медленно трусящую к «Лавке Хэнка», но почти все жители Стилл-Крик сейчас были на службе в лютеранской церкви, дабы проводить в последний путь Джералда Джарвиса, а затем спуститься в подвал, где помещалась трапезная, к салату с ветчиной и немецким шоколадным пирожным. Учитывая вчерашние события, Элизабет сочла за благо не появляться на похоронах, а послать туда Джолин.

Она вышла из «Кадиллака» и обвела долгим взглядом то, что выстроил для себя Гарт Шефер после того, как прекратились его деловые отношения с Джералдом Джарви-сом. Здание, где находилась контора по продаже автомобилей, не отличалось ни новизной, ни роскошью. Наоборот, унылая бетонная коробка остро нуждалась в покраске. Некогда зеленые стены покрывал тусклый налет накопившейся за много лет дорожной пыли. В окне демонстрационного зала виднелся новый серый «Тендерберд», но почти все остальные выставленные на продажу автомобили были подержанными.

На двери висела табличка «Открыто», и Элизабет тихонько вошла, надеясь немного осмотреться, пока кто-нибудь придет продать ей машину. Из ремонтного цеха доносился грохот кувалд и визг электродрелей, кабинет управляющего с открытой настежь дверью был пуст. Должно быть, Шефер вместе с остальными лицемерами ушел на похороны, подумала Элизабет, направляясь к кабинету. Но она оказалась не права.

Стоило ей сделать шаг за порог кабинета, как Шефер возник прямо у нее за спиной, ступая бесшумно, как большой кот. Его отражение вдруг появилось в зеркальном стекле. Элизабет подскочила на месте, схватилась за сердце от испуга и ринулась обратно к «Тендерберду». Шефер молча посторонился, пропуская ее.

— Господи, как вы меня напугали! — выдохнула она, пытаясь превратить все в шутку и принять приветливый и наивный вид.

Он не извинился, не сказал ни слова, только стоял и равнодушно смотрел на нее, вертя в руках внушительных размеров монтировку. Гарт Шефер оказался высоким мужчиной лет под пятьдесят или чуть за пятьдесят. Глядя на него, Элизабет вспомнила диалог из фильма «Городские мошенники»: «Ты сегодня уже замочил кого-нибудь, Керли?» В ответ бандит улыбается леденящей кровь улыбкой: «Еще не вечер».

Элизабет положила руку на сумку, где лежал «Пустынный орел», пытаясь обрести хотя бы некоторую уверенность в себе.

— Чем могу быть полезен?

— Ммм… вот чем, дорогой мой, — ослепительно, хотя и несколько натянуто улыбнулась Элизабет, — возможно, скоро мне придется покупать машину. — Или не придется. — Мне посоветовали приехать сюда и спросить Гарта. Правда, его, наверное, сегодня нет на месте, все ведь на этих похоронах.

Его лицо осталось таким же каменным.

— Я Гарт Шефер.

— Правда? — Элизабет постаралась сделать вид, что приятно удивлена, хотя на самом деле перспектива беседы с вооруженным мрачным типом ее мало прельщала. — Надо же, как мне повезло!

Гарт никак не отреагировал на ее слова. Он по-прежнему стоял, нависая над Элизабет, одетый в тускло-синий комбинезон, и вертел в своих жирных лапах проклятую монтировку.

— Я Элизабет Стюарт.

— Та, что из газеты?

Да.

Он кивнул и через открытую дверь глянул на сверкающую под солнцем вишнево-красную дверцу «Кадиллака».

— Хотите сменить?

— Может быть. — Она стала медленно обходить «Тендерберд» кругом, чтобы оказаться хоть на каком-то расстоянии от монтировки. — Могу я спросить: почему вы не на похоронах? Ведь вы с Джералдом, кажется, были партнерами?

— Мне надо дело делать, — отрезал он.

Да, этот Шефер, пожалуй, не оторвался бы от дел даже ради похорон родной матери, подумала Элизабет. Правда, выговаривать ему за это вряд ли разумно. Она провела пальцем по боку автомобиля и снова улыбнулась Гарту.

— Значит, вам нравится торговать машинами? Больше, чем строить дороги?

Видимо, Шефер счел ее вопрос риторическим, потому что не ответил.

Элизабет пожала плечами, засунула руки в карманы потертых джинсов.

— Что ж, вы сделали смелый выбор. Я хочу сказать, торговля автомобилями — это либо пан, либо пропал, она скачет вверх и вниз вместе с экономикой, а экономика наша, по-моему, почти всегда в упадке. А вот дороги — другое дело, дороги нужны в любое время. На строительстве дорог можно здорово разбогатеть.

— Вы к чему клоните, мисс Стюарт? — негромко спросил Гарт. Лицо его оставалось все таким же бесстрастным, но в глазах разгорался гнев. Он методично постукивал монтировкой по ладони левой руки.

Элизабет проглотила слюну. Да, она определенно клонила к тому, что Джарвис опозорил жену Гарта Шефера, надул его при дележе капиталов и оставил с делом, на котором невозможно разбогатеть, тогда как сам купался в деньгах, как свинья в грязи. Вот к этому она и вела, только никак не могла придумать тактический ход. У детективов в кино все выходит намного легче.

Осталось только передернуть плечиками и наивно хлопнуть ресницами.

— Ни к чему, а что? А управление автоматическое? — спросила она, погладив «Тендерберд» по крыше.

— Да. Переключение скоростей, тормоза, открывание окон, кондиционер, стереоприемник в двух диапазонах, — скороговоркой отбарабанил он. Ай да Гарт, умеет рекламировать товар. Удивительно, как все население города еще не перешло на гужевой транспорт.

— Хм… отлично. — Она прислонилась к машине, искоса взглянула на Шефера, не в силах оторвать глаз от монтировки в его руках. — Ужасно, как оборвалась жизнь Джералда. Вы, кажется, были знакомы с ним много лет. Что вы думаете об этом?

Шефер не двигался с места, но создавал вокруг себя такое напряжение, что Элизабет казалось, будто он притягивает ее к себе. Он вдруг стал ближе, больше, яростней,

Его ноздри трепетали, прокуренные зубы скалились, когда он со свистом выдыхал воздух.

— Убирайтесь вон, — процедил он, обеими руками сжимая монтировку и обходя капот «Тендерберда». — Мне нечего вам сказать.

Элизабет начала медленно отступать. Ее взгляд метался между лицом Шефера и инструментом в его руках. Она подумала о пистолете, оттягивающем ей плечо, но липкие от пота и холодные от страха пальцы сами собой вцепились в ремень сумки и никак не хотели его отпустить. Проглотив вставший в горле ком, она сказала:

— Мистер Шефер, не сердитесь. Я только…

— Искала, какую бы грязь тиснуть в своей газете, — с горечью договорил он. — Что произошло между мною и Джералдом, то похоронено двадцать лет назад. И я не позволю всякой швали вроде вас снова раскапывать это. Вас здесь не ждали — ни в моей мастерской, ни в этом городе. От вас одни неприятности.

Элизабет выставила перед собой руку, чтобы защитить себя по меньшей мере от его слов. И от монтировки тоже.

— Одну минуту. Не я же убила…

— Убирайтесь. Убирайтесь, — тесня ее к выходу, тупо твердил Гарт все громче и громче, пока наконец ярость не прорвалась сквозь внешнее равнодушие. — Убирайтесь! — взвизгнул он еще раз, как-то вдруг побагровев, и у него на шее надулись толстые, как веревки, жилы.

Он швырнул монтировку ей вдогонку, и она со звоном ударилась о бетонную стену. Элизабет забыла о гордости и достоинстве, повернулась спиной и побежала к «Кадиллаку», рванула дверцу, плюхнулась на сиденье, еле попала ключом зажигания в скважину. Шефер стоял на ступеньках и ждал. Элизабет безжалостно врубила сразу третью скорость и, только отъехав пару километров по шоссе, перестала ощущать этот холодный, темный взгляд у себя на затылке. Теперь можно было и подумать о силе чувства, взращенного двадцатью годами непрерывной ненависти и злобы.

…Пригнувшись к рулю своего двенадцатискоростного велосипеда, Трейс мчался по шоссе в сторону Стилл-Крик. Он жал на педали изо всех сил, сцепив зубы и опустив голову, но это не отвлекало от мрачных мыслей. В Атланте велосипед был для него дорогой игрушкой, сделанной на заказ в Италии, предметом зависти приятелей, а здесь всего лишь средством передвижения, что убивало всякое удовольствие от обладания им. Во-первых, ничего хорошего, когда мужчине не на чем ездить, кроме велосипеда. По гравийной дороге на велосипеде далеко не уедешь: Трейсу казалось, что почти все карманные деньги у него уходят на замену камер. А чего стоит так называемое шоссе — узкое, всего в две полосы, по которому ездят либо фермеры на тракторах, либо амманиты на своих повозках, либо старые пердуны на допотопных «Бьюиках», плетущиеся со скоростью улитки, потому что не видят дальше собственного носа.

А вот ему позарез нужна машина. С машиной все в его жизни пошло бы по-другому. Вместе с машиной он получил бы свободу и перестал бы одалживаться у Керни или кого-нибудь другого. Он не зависел бы от погоды, дороги, камер, восьмидесятилетнего старичья, которому водить машину уже не по глазам. Будь у него машина, он вихрем проносился бы мимо глупых богомольцев, и их клячи не дышали бы ему в затылок на каждом подъеме. С машиной он стал бы самостоятельным человеком. И, возможно, набрался бы смелости и пригласил погулять ту девушку, которую видел в пятницу в здании суда.

Господи, какая же она красивая. Синие глазищи, длинные густые волосы, улыбка, способная остановить часы. Она ему улыбнулась, ему, и он до сих пор балдел от этого. Посмотрела ему прямо в глаза и улыбнулась, как будто и не думала, что он паршивый выродок с Юга. От улыбки ее носик вздернулся, и веснушки на нем запрыгали.

Увидеть бы ее еще раз, но он не знал, как ее зовут, и потому не мог позвонить ей. Да, в общем, если б знал, все равно не решился бы. С девушкой трудно говорить даже тогда, когда видишь ее лицо и догадываешься, о чем она думает, а телефон, когда приходится звонить девушке, — просто орудие пытки. Ну, позвонит он ей, а она, наверно, уже знает, кто он такой, что делал в кабинете шерифа, и будет сидеть с трубкой в руках, молчать, чертить в розовом блокнотике глупые рожицы и колкие слова… Нет уж, он должен видеть ее, а иначе и заговаривать не стоит. Вот тут, чтобы произвести впечатление, и пригодилась бы тачка.

После долгого спуска шоссе пошло вверх. Трейс крутил педали стоя, велосипед под ним вихлялся из стороны в сторону, плечи и ноги ныли от напряжения, по лбу градом катился пот, а белая футболка прилипла к спине.

У него был бы сейчас автомобиль, если б они остались в Атланте, а мать не развелась с Броком, и не развалюха с вешалкой вместо антенны, как у Керни Фокса, а крутая спортивная машина, приземистая, быстрая, дорогая, сверкающая, как компакт-диск, со стереосистемой и антирадаром, чтобы полиция не цеплялась. Уж Брок расстарался бы — не потому, что его заботило, чего хотелось Трейсу. Просто чтобы потешить свою гордость: мол, у «его сына» тачка что надо.

Но они уже не в Атланте, и мать уже не замужем за Броком. Как-то Трейс завел разговор о покупке второго автомобиля, а в ответ услышал, что они едва могут позволить себе даже тот, на котором ездит она, не говоря уж о другом для него и страховке в придачу. Больше он ни о чем не спрашивал. Мать, как и он, никакого удовольствия в бедности не находила, да и не виновата она, что этот гов-нюк ее бросил. Трейс знал всю подоплеку истории, кто кому что сделал и кто в результате остался по уши в дерьме.

Он хотел только позаботиться о себе сам, вот и все. Он давно уже не маленький мальчик, которому мамочка должна вытирать сопли, а мужчина. А мужчины сами о себе заботятся, сами могут постоять за себя и за своих друзей, сами делают то, что нужно сделать. И он, Трейс, найдет себе работу и купит себе машину сам.

Керни давно твердил, что самый быстрый способ сделать бабки — сбыт наркоты. Божился, что ему переправляют товар из Остина через одного типа, байкера в Лоринге, и он мог бы по дружбе поделиться с Трейсом, если тот займется продажей. Но Трейс наотрез отказался: мать и без того боится, что он опять начнет употреблять сам. Если его застукают с «дурью», она точно шкуру спустит, не говоря уж о том, что с ним сделает шериф. Да и Керни, если вдуматься, не на «Роллс-Ройсе» катается, и стереосисте-мой у него в тачке не пахнет. В этом кретинском городишке, где до сих пор ездят на лошадях и пашут плугами, на наркотиках много не наваришь. Да и вообще, он с этим завязал. Овчинка выделки не стоит.

Подъем остался позади. Трейс отпустил руль, выпрямился, и велосипед птицей полетел под гору. На горизонте показался Стилл-Крик с каменными домиками, похожий на картинку из старинной книги. На краю города возвышалось уродливое нагромождение металла — элеватор, рядом с которым фургоны амманитов, стоявшие у коновязи, казались просто игрушечными. Мейн-стрит осталась в стороне, а Трейс, не сворачивая с шоссе, выехал к западной окраине города.

До сих пор с работой ему не везло. Джарвис его просто послал, Арни из «Красного петуха» объяснил, что не может нанять того, кому по возрасту еще нельзя пить. В «Пиггли-Виггли» управляющий заявил, что мальчишек-рассыльных у него хватает, хотя Трейс доподлинно знал, что после того он нанял уже двоих новеньких. Шансов на успех оставалось все меньше. Одним из многих недостатков жизни в этом паскудном городишке было то, что выбирать здесь особенно не из чего. Но вчера вечером он узнал еще об одном месте и преисполнился решимости получить его.

Притормозив у заправки «Тексако», он прислонил велосипед к стене и заскочил в уборную помыть руки и глянуть на себя в зеркало, все ли в порядке. Дома он принял душ и воспользовался дезодорантом, но что толку. После гонки по жаре и пыли небось и незаметно, что вообще сегодня мылся. Он задрал руку, понюхал под мышкой. Потом, конечно, попахивает, ничего не поделаешь. Даже если еще раз вымыться до пояса в крохотной раковине, все равно футболку надевать ту же самую, пропотевшую и несвежую. Лень напрягаться, подумал он сначала, но напо

Мнил себе, что мужчина должен в любой ситуации делать все возможное.

Горячей воды не было. Покрутив с минуту кран во все стороны, Трейс намочил в раковине скомканные бумажные полотенца, решив, что холодная вода даже лучше: от нее меньше потеешь. Он снял очки, аккуратно устроил их на полочке у зеркала, как следует намылился и обтерся мокрым комом бумаги. Закончив, надел футболку и аккуратно заправил ее в джинсы. Затем вытащил из кармана расческу, привел в порядок волосы. Прическа — это важно. От типов с грязными, нестрижеными или нечесаными патлами работодатели шарахаются как от чумы. Наконец, он тщательно протер очки и водрузил их на нос.

Пожалуй, теперь он выглядел нормально — насколько было возможно в данных обстоятельствах. Во всяком случае, для разнорабочего в «Шефер моторе» вид подходящий. Уж получше, чем у того парня, которого он видел вчера на стоянке рядом с баром. Тот уволился, потому что нашел себе работу на большой свиноферме на границе штата Айова. Да, ему действительно только со свиньями в таком виде и возиться. Трейс подумал, что уж он-то подаст себя во сто раз лучше. Эта работа ему нужна, чтобы купить себе машину. Наверно, Шефер, как торговец автомобилями, его поймет.

Настроив себя таким образом, он вышел на залитую жарким предвечерним солнцем стоянку, сел на велосипед и поехал к конторе Шефера.

Аарон укладывал в ящик инструменты и слушал рассказ Элизабет о разгроме редакции «Клэрион» и стычке с Гартом Шефером. Сегодня, уже к вечеру, он починил амбарную дверь и теперь стоял напротив Элизабет у посеревшей от дождей стены, с угрюмым видом созерцая дело рук своих. Прислонившись спиной к стене, Элизабет говорила и лениво разглядывала Аарона, думая, что, хоть нельзя считать всех амманитов психически нездоровыми, с Аароном все же что-то не так. Всему свое место и все на своих местах. Эта его болезненная аккуратность, эти инструменты, скрупулезно разложенные по назначению и размеру, — отвертки, плоскогубцы, стамески, резцы. Прямо как Дэн с его письменным столом.

Она глубоко затянулась. Не хватало только думать о Дэне Янсене. Она уронила окурок в высокую траву и раздавила его носком сапога.

— Говорю вам, Аарон, для штата, где всем и каждому положено круглосуточно проявлять хладнокровие, я веду себя несдержанно, схожу с ума. Что делать?

Он неодобрительно хмыкнул, неторопливо вытирая руки припасенной для этого тряпкой.

— Я скажу: оставьте лучше все как есть. — Он сурово взглянул на нее поверх очков. — Вы только себе больно сделаете. Это не будет ничего менять.

— Но я хочу найти правду. Разве в Библии не сказано: мы не сильны против правды, но сильны за правду?

— Правду господа нашего Иисуса Христа, а не правду Стилл-Крик. Думается мне, вы только неприятности получите. — Он поднял стоявший на старой сенной телеге рабочий ящик. — Я теперь ухожу. Служба завтра. Есть еще многое дома, что я сделать должен.

Элизабет украдкой улыбнулась. Как мило он переводит свои мысли с немецкого на английский, не всегда соблюдая правильный порядок слов. От этого он кажется немного наивным и смешным… Но ведь он потерял семью, напомнила себе она, думая о трех могильных камнях у реки. Пожалуй, такой жизненный опыт вряд ли делает человека наивным.

— В понедельник врежу замки в двери дома, — идя к своей повозке, сообщил Аарон.

Сунув руки в карманы джинсов, Элизабет пошла за ним.

— Спасибо, я буду спать спокойнее. Он искоса глянул на нее:

— Замки не помогут, если вы сами ищете лиха.

— Постараюсь учесть.

Аарон недоверчиво повел бровью. Наверно, не знает, как реагировать на ее своеволие, подумала Элизабет. Женщины его веры намного осторожнее и не проявляют такой самостоятельности.

Тряхнув головой, он пробормотал что-то по-немецки и поставил ногу на подножку фургона. Совершенно неожиданно для себя Элизабет схватила его за руку и удержала. Он посмотрел на нее сверху круглыми от изумления глазами.

— Аарон, — начала она, немного робея от незнания, позволено это обычаями его народа или нет, — спасибо вам за заботу. Это так мило с вашей стороны. — Привстав на цыпочки, она быстро чмокнула его в щеку. — Спасибо за дружбу.

Пожав плечами, она отошла чуть в сторону, снова сунула руки в карманы. Несколько секунд он смотрел на нее, ничем не выдавая своих чувств, потом, не сказав ни слова, повернулся, сел на козлы и тронул вожжи. Фургон покатился прочь. Элизабет глядела вслед, слушала стук копыт и звяканье сбруи и думала, как легко они смешиваются с пением птиц и шумом ветра в кронах деревьев. Не то что рев джипа, в клубах гравийной пыли промчавшегося по шоссе на запад, как будто его гнал туда ветер.

Ей подумалось, что, пожалуй, быть амманитом не так уж плохо. Жаль только, у них дома без удобств. Такую жертву она не принесла бы никакому богу. Элизабет медленно пошла вдоль амбара к лесу, гадая, зачем нужно Аарону говорить с ней по-английски. Беседовать с ним ей нравилось. В отличие от большинства ее знакомых он действительно слушал — по крайней мере, так ей казалось. Конечно, он не соглашался ни с одним ее словом и все время опасливо косился на нее, будто боялся, что она его укусит…

Нет, вместе они не выдержали бы, срывая одуванчик, решила она. То, что они как-то дружат, уже само по себе чудо. Все равно ее к нему не тянет. Шагая вдоль кромки леса, Элизабет досадливо покачала головой. Тянет ее к Дэну — сильно и помимо собственной воли.

Какой в этом толк для свободной женщины? Никакого. Хорошо еще, что у нее хватает ума постоянно держать себя под контролем.

Элизабет остановилась и с наслаждением вдохнула свежий, ароматный воздух. В лесу пахло влажной землей деревьями, немного — полевыми цветами. А она выросла в западном Техасе, где все забивает едкий запах гари и пыли.

Для большинства людей понятие дома связано с какими-то запахами, но Элизабет казалось, что у нее дома не было никогда. Выросла она в Техасе, но в детстве ее «дом» был там, где Джей Си вешал на гвоздь свою шляпу. Ни уюта, ни чувства безопасности она не знала, просто брела за папой, куда он шел, думая по дороге, хватится ли он ее, если она вдруг отстанет; часто хотела убежать и спрятаться, но ни разу не решилась, боясь, что он не станет ее искать.

Замужем за Бобби Ли она жила как в одиночной камере — не потому, что он притеснял ее, а из-за своей юности, совпавшей с материнством, и стыда бесчисленных измен мужа. Их дом никогда не был настоящим домом: отчасти из-за царившего там запустения, а в основном потому, что Бобби Ли, не стесняясь, водил туда своих подружек. Для Элизабет это был кошмар, настолько безнадежно испоганенными оказались все ее мечты. Когда Бобби уезжал на родео, оставляя ее одну с ребенком, дом казался ей унылым и пустым, а когда возвращался — полным отчаяния и разочарований, потому что каждым взглядом, каждым словом любящий муж напоминал ей, как презирает ее за то, что она связывает ему руки.

Когда этот брак развалился, Элизабет надолго забросила мысли о настоящем доме, вкладывая все силы в учебу и работу, чтобы потом добиться для себя и Трейса чего-то лучшего. Сан-Антонио на время дал им эту мечту, это обещание дома, мира и любви, но и этого она лишилась, и им с Трейсом пришлось снова сниматься с места.

В Атланте она совершенно не сошлась с чванливым окружением Брока, а иметь собственных знакомых он ей запретил. Как коконом, окружил роскошью, не заботясь о том, что аристократия Атланты все равно не примет ее как равную. Золушку в хрустальных башмачках окружали стеклянные стены и невидимые барьеры. Ее не принимали, но из-за вопиющего богатства мужа и не отвергали — вплоть до развода.

Она надеялась, что здесь все будет иначе, что они с Трейсом обживутся и совьют себе гнездо. Сейчас ей хотелось выть от разочарования, глядя на жалкий дощатый домик посреди заросшего желтыми одуванчиками двора. Тут она хотела остаться, только в Стилл-Крик их никто не ждал. Ну и пусть, тем хуже. Она слишком упряма и слишком измучилась, чтобы искать счастья где-то еще. Или она построит дом здесь, или умрет.