Принц полуночи

18

В Небесном Прибежище спали: мужчины — в своей единственной спальне, женщины располагались в комнатах тех домов, что выстроились вдоль улицы. Некоторые из них допоздна не ложились, молясь о душе Голубки Мира, которая ушла. Господин Джейми каждый день поминал ее в проповеди и плакал, и говорил им всем, чтобы они простили ее за ее слабость. Он никогда не упоминал о мистере Бартлетте, так что все они понимали, что им не следует думать о нем и о том, как учили его покорять его мятежный дух.

Если некоторые из них не повиновались и проводили вечерние часы, вспоминая мистера Бартлетта, его красивое уверенное лицо, «силу», которой обладал пришелец (господин Джейми назвал бы ее заносчивостью, которая погибла вместе с его слухом), тогда им приходилось читать дополнительные молитвы по приказу священника.

Нежная Гармония стояла на коленях на своем матрасе рядом с Девственностью: они обе изо всех сил молились, чтобы им была дарована сила забыть Голубку и мистера Бартлетта, хотя им в свое время было поручено помогать Голубке ухаживать за ним. Нежная Гармония приносила ему еду, а Девственность брила его и следила за его опрятностью. Иногда, когда он равнодушно сидел в кресле, глядя в никуда, взгляды девушек встречались, и Гармония чуть не плакала.

Она пыталась не винить Голубку. Господин Джейми сказал, что они должны ее простить, и сама Голубка была, несомненно, в отчаянии. Все это время она, не переставая плакала, не отходя от мистера Бартлетта, и только повторяла все снова и снова, что, конечно же, у нее было достаточно веры, но получилось что-то не так, а один раз пожалела, что господин Джейми заставил ее это сделать.

И именно на следующий день они исчезли: Голубка и мистер Бартлетт. Гармония и Девственность поднялись на чердак и обнаружили, что он опустел. Они побежали сообщить об этом господину Джейми, но он с улыбкой поведал им, что такова была его воля. Он только не сказал, куда исчезла Голубка и что случилось с мистером Бартлеттом.

И где-то, в самой глубине сердца, хотя Нежная Гармония усердно молилась и еще более усердно трудилась, вместо чувства безопасности и счастья, затаился страх. Нежная Гармония не узнавала себя.

Она взглянула на Девственность, сгорбившуюся на своем матрасике в тусклом лунном свете, пробивавшемся в окно, и поняла, что Девственность тоже напугана.

Нежная Гармония облизала холодные губы и подняла голову — чуть-чуть, чтобы только можно было выглянуть в окно. За два дня, которые прошли после исчезновения Голубки и мистера Бартлетта, сильный заморозок прихватил грязь, которая обычно заливала немощеные обочины главной улицы. Неожиданно зазвонил церковный колокол, рассыпая громкие удары, и все гудел и гудел в морозном воздухе. На матрасах зашевелились девушки, заставляя себя проснуться на час полуночной молитвы.

Несколько фигур быстро и безмолвно шли по середине брусчатой мостовой: кающиеся, которым надо было стоять в церкви на коленях весь вечер и молиться с господином Джейми. Среди них наверняка идет и его приближенная ученица, Божественный Ангел, которая всегда участвовала в покаянных молитвах, хотя не бывала повинна в тех мелких погрешностях, которые мучили других. Когда Ангел вернется домой, уже нельзя будет выглядывать из окна во время молитвы, иначе господин Джейми почему-то назовет твое имя во время следующего полуночного богослужения и попросит покаяться.

Нежная Гармония была уверена, что больше никто в их доме не догадался, что Ангел шпионит за ними. Сама Гармония почувствовала уверенность в этом только недавно, с тех пор, как мистера Бартлетта и Голубку заперли на чердаке и Божественный Ангел так усердствовала в своем сочувствии и любви к ним, чьим долгом было заботиться о мятежном грешнике. Раньше Нежную Гармонию только поражало то, что господин Джейми может так ясно видеть все, что есть в ее сердце и уме, и знать ее слабости.

Нежную Гармонию поразило двуличие Ангела. Такие вещи способны были омрачить все светлое. Конечно, она не должна сомневаться. Она любит господина Джейми так же, как он любит ее, но ей бы хотелось думать, что ему не нужны шпионы. Однако зародившееся подозрение не покидало ее. И сам факт, что она постаралась его не выдать Божественному Ангелу, и господин Джейми никогда не призывал ее покаяться в недостатке веры, — делал это подозрение ещё более убедительным и неприятным.

Церковный колокол замолчал. Когда его отголоски затихли на склоне холма, Гармония услышала новый звук; медленный, ровный цокот подкованных железом копыт по брусчатке.

Она вновь подняла голову, выглядывая в окно. Было явно слишком поздно для Старого Папки (который никогда не отзывался на имя Спасительное Благословение) возвращаться на повозке из Хексхэма. Ей казалось, что сегодня он вообще не ездил в город, но, может, она и не заметила, занятая тем, что отбеливала полы в новой воскресной школе, которая должна была открыться в следующем месяце для сельских ребятишек.

Торжественный и размеренный звон металла по камню становился все громче. Она увидела, как двое кающихся приостановились на улице. Она забыла о молитве и вытянула шею, чтобы лучше все видеть. Из сумрака в котором тонула дорога, показалась светлая лошадь. Она шла лениво, ее грива и хвост струились серебряными потоками в лунном свете.

Гармония глубоко вздохнула. На человеке, ведущем лошадь, был темный плащ. Оба они казались гигантами: конь и наездник. Шагом проводя лошадь мимо их дома, наездник повернул лицо к ее окну и под тенью треуголки Гармония разглядела странную маску.

Она была черно-серебряная, расписанная шутовскими узорами: углами и ромбами — маска балаганного Арлекина. Изломанный рисунок светился, закрывая половину лица — выпуклости лба, носа, обводы скул; остальное тонуло в тени — и на месте глаз, в больших прорезях, зияла чернота. Казалось, это сама ночь накинула маску Арлекина и шествовала в лунном свете, рядом с призраком коня. Вот только у призрака был очень живой звук копыт!

Заглядывая в окно, маска, казалось, безмолвно смеется, и ее причудливый узор делал насмешку пугающе-издевательской. Ей показалось, что эта насмешка проникает до самого ее сердца. Дух полуночи в один миг высмеял все, чему девушка глубоко поклонялась. Она вцепилась в подоконник не в силах отпрянуть, пока жуткий всадник, шагающий рядом с конем-призраком, не миновал ее окна.

— Господи, благослови! — выдохнула Девственность, которая заглядывала в окно через плечо Гармонии, даже не заметившей этого. — Господи, благослови нас, это ведь Принц! Это же сам Принц, провалиться мне на этом месте, если нет.

— Что? — Гармонии казалось, что ей не хватает воздуха, — трудно было говорить. Остальные девушки, толкаясь, оттеснили ее назад, стараясь выглянуть в окно. — Ты с ума сошла? — голос ее задрожал и стал каким-то писклявым. — Не может это быть принц Уэлльский!

— Принц Полуночи! Французский сеньор. Старый Папка, говорит, что раз видел его — в языческой маске и на лошади, которая была чернее ночи!

— А это белая лошадь, — сказала Гармония.

— Ну и что? — Пальцы Девственности впились в ее руку. Она оттащила Гармонию от окна в сторону двери. — А что если это из-за мистера Бартлетта? А вдруг Принц захочет отомстить за то, что сделала Голубка?

Принц. Гармония внезапно поняла, о ком говорит Девственность. Она вспомнила рассказы и уроки французского. Le Seigneur… le Segneur du Minuit… [58] — конечно, конечно! Горло ее перехватило от ужаса и нового волнения. Она взяла шаль, зашарила в темноте в поисках туфель, запихнула в них босые ноги. Девственность уже выбиралась из двери, наткнувшись в темноте на лестничные перила.

Они выбежали на улицу, за ними спешили остальные девушки. Казалось, их появление нарушило чары: из всех спален стали появляться остальные. Некоторые шлепали по замерзшей земле. Никто не разговаривал; они все быстро семенили к церкви, где светлая лошадь стояла лицом к ступенькам.

Гармония и Девственность прибежали первыми. Всадник повернул голову — его устрашающая маска уставилась прямо на них.

— Ты и правда Принц Полуночи? — вопрос Девственности прозвучал достаточно храбро, но грудь ее вздымалась под шерстяным платьем.

Маска повернулась к ней. Под раскрашенными узорами мелькнула улыбка. Света было как раз достаточно, чтобы увидеть, как приподнялись углы его губ.

Серая лошадь повернулась, став лицом к Девственности. Она приподняла одну переднюю ногу, вытянула другую — и поклонилась. Ее изящная шея выгнулась дугой, длинная челка свесилась до земли.

— Je suis au service de mademoiselle[59], — произнес он удивительно низким голосом.

— Что же тогда это значит? — неуверенно переспросила Девственность.

Нежная гармония положила руку ей на плечо.

— Он сказал, что он к твоим услугам, — пробормотала она поспешно. — Не разговаривай с ним.

— Ah! Cette petite lapine parle francaisa! [60], — казалось, его это позабавило. — Почему она не должна со мной разговаривать? — спросил он по-английски. — Она похрабрее тебя, зайчик!

— Убирайтесь! — Нежная Гармония изо всех сил старалась, чтобы ее голос не дрогнул, но холод заставил ее дрожать, как осиновый лист.

Он прижал руку к сердцу.

— Вы раните меня! — печально произнес он. Его черная рукавица блестела серебряным шитьем.

— Господин Джейми не захочет, чтобы вы находились здесь.

— Тогда пусть придет и сам скажет мне об этом, та petite[61]. Я хотел бы иметь честь с ним познакомиться.

Открылась дверь церкви. Широкая полоса света упала на ступени, а потом исчезла, когда господин Джейми отпустил дверь и она захлопнулась за ним. Если его и удивили всадник и толпа, он не подал вида. Минуту он стоял на самом верху лестницы. Волосы, торчащие из-под шляпы, казались в лунном свете пыльными.

Он поднял обе руки.

Гармония напряглась. Она была уверена, что господин Джейми недоволен, и испугалась, что он нашлет что-то ужасное на человека и светлую лошадь, потребует какого-то наказания, — еще хуже того, что они сделали с мистером Бартлеттом. Ибо что могло быть более вызывающим, что могло быть более бесовским, что эта угрожающая смеющаяся фигура, осмелившаяся безмолвно стоять перед ним? Принц Полуночи — это разбойник с большой дороги, человек вне закона, отступник. Здесь — вызов, вражда, неповиновение — все то, что, по словам господина Джейми, является источником зла.

Господин Джейми начал молиться вслух, и слова его заставили ее похолодеть.

— Господь Бог небесных сил возгласил: Мне ненавистна надменность Иакова, — произнес он. — И вот взирайте: Господь намеревается повелеть, чтобы великое здание было разрушено на куски, и малое — на осколки.

Гармония почувствовала, как вокруг нее беспокойно зашевелились девушки. Некоторые из них отступили, и все они знали, что должно произойти.

— Ты превратил правосудие в ад, — голос господина Джейми зазвучал громче, — а плоды добронравия — в полынь, ты, гордящийся чем-то, что есть ничто. — Он опустил руки и воззрился на человека, застывшего напротив него. — И вот, взирайте: я подыму на тебя народы, — закончил он мягко и угрожающе, и краем глаза Гармония увидела, как две какие-то девушки нагнулись и стали искать на земле камни.

Она открыла рот — и снова закрыла. Ей бы хотелось его предупредить, но она не шевелилась. Божественный Ангел была как раз позади нее, она опустилась на колени, чтобы поднять камень. Гармонию накажут, если она его предупредит, она будет отвергнута и нелюбима. Дрожа всем телом, она упала на колени.

— И они будут терзать тебя! — внезапно выкрикнул господин Джейми, — от входа в Хамат до потока Арабах!

Светлая лошадь тронулась с места и вступила на первую ступеньку лестницы, ведущей к церкви. Она наклонилась вперед, вытянула голову и фыркнула в лицо господину Джейми.

Гармония стояла на коленях, глядя во все глаза. Все застыли, не считая господина Джейми, который продолжал молиться, выкрикивая слова с закрытыми глазами, как будто животного не было перед ним. Лошадь пожевала поля его шляпы, зажала их зубами и потянула шляпу к себе. Потом она повернула к ним морду со смешно свисающим изо рта головным убором. Лошадь подошла к Божественному Ангелу. Та отпрянула, а животное подбросило шляпу кверху, так что она приземлилась на голову Ангела под лихим углом.

Лошадь отступила, покивала головой, потом оторвала передние ноги от земли, изобразив аккуратное и элегантное приветствие.

— В высшей степени восхитительно, — пробормотал Принц.

Большая лошадь не спеша двинулась вперед, и никто — даже Божественный Ангел с нелепо нахлобученной шляпой — не встал у нее на дороге.

— Au revoir, та chere couraguese [62]. — Он склонился, прикоснувшись к щеке Девственности, когда проезжал мимо нее. — Я приеду за тобой как-нибудь ночью, если хочешь.

Господин Джейми замолчал. В тишине Божественный Ангел замахнулась и кинула свой единственный камень, но лошадь уже отошла далеко, так что неумелая Ангел не могла до нее добросить. Камень попал прямо в спину Девственности.

— Эй! — Девственность подскочила и обернулась. — Чертова придурошная, ты чего это? — Она пробилась к Ангелу и пихнула ее. Та приземлилась на зад, но Девственность не стала дожидаться, чтобы увидеть, к чему привел ее проступок:. Не успел еще господин Джейми произнести до конца ее имя, как она уже бежала по улице вслед за лошадью.

Нежная Гармония тоже побежала. Лошадь и седок уже исчезли в ночи. Она догнала Девственность на половине улицы, схватила за руку и утащила в их собственный дом. Оставалась только одна надежда: что у господина Джейми будут другие заботы и он не вспомнит, что Девственность подняла руку на одну из его самых любимых овец. На Божественного Ангела — а уж она-то ему об этом напомнит.

— На колени, на колени, — настоятельно проговорила Гармония, когда они поднялись наверх. — Молись о прощении.

Девственность скинула со своего плеча ее руку и обиженно отвернулась. Но она стала на колени на своем матраце, а когда час спустя Божественный Ангел и господин Джейми явились сами, она кивала и плакала, и попросила у Ангела прощения, — и они ушли; и опять воцарился мир.

После того, как звон колокола возвестил об окончании полуночной молитвы, Девственность и Нежная Гармония улеглись на матрасы, сдвинув их поближе к холодной комнате.

— Гармония, — голос Девственности был едва слышен в темноте. — Принц — что он мне сказал? Гармония прикусила губу, не отвечая.

— Пожалуйста, — прошептала Девственность. — Что значит «шери»?

Нежная Гармония зарылась головой в одеяло.

— Это значит «милочка», — тихо проговорила она. — Он назвал тебя своей «отважной милочкой».

— Ох! — выдохнула она и добавила чуть слышным шепотом: — Ох, черт побери, Господи?

С. Т. намеревался незаметно проскользнуть на постоялый двор, но Ли ждала его за крепостной стеной в холодном лунном свете: ее темная тень поднялась с обочины, заставив Мистраля шарахнуться. Первым ее обнаружил Немо: он носился между ними, подпрыгивая и изгибаясь в волнении, вызванном встречей. Она по-прежнему была единственной женщиной, которую признавал волк. Немо не желал даже приблизиться к Небесному Прибежищу, и только твердым приказом его можно было бы заставить вползти в помещение «Эля двойной крепости». С.Т. разрешил ему на свободе носиться по безлюдным просторам.

С.Т. все еще не снял маску Арлекина — ему не хотелось расставаться с образом Принца и погружаться в обыденное существование. Он любил эту маску; она приковывала к себе все взгляды, вызывала изумление; какое простодушное удивление и восхищение она вызывала в девушках из Небесного Прибежища. Он сам изготовил ее, раскрасив папье-маше так же, как сделал это много лет назад, — в первый раз, насвистывая ригодон, работая в одиночку в пустом сеновале над конюшней. Ему казалось, что он переносит на маску изломы своей души.

Он выскользнул из дома, когда остальные уже легли, но теперь, когда его затея прошла так удачно, он был не против, попросить Мистраля отметить победу, пройдясь высокой рысью, напоминающей танец триумфатора. Лошадь фыркнула, не поняв сначала приказ, но многие недели неустанного обучения по дороге на север дали свои результаты. Мистраль постарался: резвый, упругий шаг на месте не посрамил бы их на королевском плацу. С.Т. позволил коню расслабиться и, нагнувшись, поощрительно потрепал его по голове. Мистраль затряс гривой, вопросительно отведя назад уши.

— Сеньор, — произнесла Ли с поклоном, и он не мог понять, что слышалось в ее голосе — благоговение или насмешка, он заподозрил насмешку, и его подъем несколько спал.

Он приподнял шляпу и стянул маску.

— Леди Ли, — пробормотал он, чуть наклонив голову.

— Где вы были?

— Я нанес визит преподобному мистеру Чилтону, — ответил он, но почему-то это известие прозвучало не так приятно, как он это себе представлял.

— Мне казалось, что мы договорились, вы не будете ничего предпринимать в одиночку.

— Нет, — возразил он. — Мы договорились, что это ВЫ не будете ничего предпринимать. Ни в одиночку, ни с кем либо еще.

Она смотрела на него, и ее лицо в лунном свете было гладким и нежным. Это лицо было таким прекрасным, что он внезапно ощутил боль в сердце; он потерял интерес и к спору, и к предмету спора — преподобному Чилтону. Как он хотел бы узнать, каково это будет — просто поговорить с ней — допустим, лежа в постели, обсудить что-нибудь незначительное: успехи Мистраля, виды на ужин — убьет ли хозяйка старого каплуна или пожертвует на жаркое трех курочек…

Он вытер лицо тыльной стороной рукавицы и спрятал маску в седельную сумку,

— Подсадить? — спросил он, протягивая руку.

— Я пойду пешком. — Она стояла неподвижно, потом вдруг вздрогнула и спрятала руки под накидкой. — Вы ездили на Мистрале по городу?

Он спешился и повел лошадь за собой.

— Было бы не слишком удобно ходить там пешком.

— Они его узнают. Они смогут дать его описание. — Она зашагала рядом с ним. — Вы убили Чилтона?

Он почувствовал, что она старается спросить об этом небрежно. Но интонация была неуверенной — и голос на последнем слоге дрогнул. Ему хотелось обернуться и прижать ее к себе, поцеловать в лоб… только это, как если бы она была ребенком. И сказать ей: пусть Чилтон больше ее не заботит. Но они снова пустились в спор.

Вязкий спор длился два дня в домике возчиков, где они нашли кров; они спорили шепотом за закрытыми дверями, не соглашаясь друг с другом ни в чем. Они ходили по пустынным дорогам и вели бесконечный разговор, не желая уступать.

С. Т. хорошо знал, что делать дальше. Теперь у него был собственный повод для мести, и он намеревался осуществить ее; но Ли не одобряла его замыслов. Она или жарко спорила, захваченная чувствами, или замолкала, вообще не желая разговаривать; она так замыкалась, словно ей было что скрывать.

Это его сердило: они забрались так далеко, а теперь выходило, что она готова повернуть обратно. Она отказывалась предоставлять ему свободу действий, не доверяла его опыту, а один раз вообще приказала ему оставить в покое Чилтона, словно прошлое для нее потеряло жгучую притягательность, как будто ей стало все равно. И смотрела на него, трясясь от гнева, как будто он виноват, что оказался здесь.

Он не мог понять, чего она хочет. Ему казалось, что она и сама этого не понимает.

— Нет, я не убил Чилтона, — ровным голосом ответил он.

— А следовало бы, — сказала она, — пока была возможность.

Он с трудом взял себя в руки.

— Спасибо за совет. Но хладнокровное убийство — это не в моих правилах.

— Он видел тебя, не так ли? Он догадается, что ты — мистер Бартлетт. Теперь он будет бояться. Он будет готовиться к встрече, а ты упустил время, неужели ты этого еще не понял?

Мистраль мотнул головой и затанцевал, протестуя из-за неожиданного рывка уздечки. С.Т. отпустил ее. Он зашагал вперед, не отрывая глаз от разрисованной тенями земли.

— Мы уже говорили об этом. Несколько раз. Мне это начинает прискучивать, позволь тебе заметить.

— Не играй с ним, — упорствовала она, — это не шутка.

— А вот и нет. — Остановившись, он повернулся к ней. — Вы желаете мести, мисс, вы желаете справедливости, но разве вы утолите их, если я ткну его шпагой в спину. Я хочу, чтобы он знал, кто и за что его убивает. Я хочу, чтобы он видел, как его отвратительное паучье царство превращается в ничто. Я хочу, чтобы оно разрушилось у него на глазах, прежде чем он умрет. — Он заглянул ей в лицо. — Может быть, вы забыли, что он с вами сделал. Я — нет.

Она не дрогнула.

— И что потом? — прошептала она. — Потом я упаду на колени и скажу, что обожаю вас? Не надейтесь на это.

Это его ранило. Он почувствовал смущение и ярость, которые были особенно сильны потому, что она почти не ошиблась. У него все еще оставались надежды, хотя он этого не сознавал, пока не услышал ее слов.

Одному Богу известно, почему она так его задевала. Смотреть на нее было приятно, на эту высокомерную ведьму, но находиться в ее обществе было тяжело. Разве ему не найти получше. Гораздо лучше, будь она проклята, если это не так.

Но какая-то маленькая часть его существа не сдавалась, все возвращаясь к воспоминанию, когда она приложила руку к его сердцу. «Вместе. Ты и я вместе».

Все остальное говорило ему: чушь, случайный порыв, надо быть глупцом, чтобы на этом строить надежды. У него есть свои недостатки, но слабоумным он никогда не был.

ВМЕСТЕ. ТЫ И Я ВМЕСТЕ.

Так ему не говорила ни одна женщина. Они говорили: «Я вас люблю». Они называли его красивым, горячим, опасным, волнующим; просили его оставаться подольше и приезжать почаще; скучали в его отсутствие и радовались подаркам; им было приятно сообщать подругам на ушко, кто приезжает по ночам и делает подарки; любовные встречи с ним казались им захватывающими и жуткими приключениями; все они клялись в преданности и верности и верили в вечную любовь.

И он был щедр на клятвы и на подарки; он оставался с женщиной столько, сколько считал безопасным, а иногда и дольше, потому что любил находиться на острие ножа. Но всегда ему чего-то недоставало. И часто мягкие женские уговоры превращались в мольбы, а кончались рыданиями. Ли продолжала упиваться насмешками и упреками:

— Ты ведешь себя как настоящий головорез. А я думала, что буду иметь дело с джентльменом.

Он не ответил ей — не видел в этом смысла. Он только положил руку на шею Мистралю и молча пошел дальше. Все возбуждение, вызванное происшествием в Небесном Пристанище, покинуло его.

Голубка была, как всегда, доверчива и простодушна, и ее белокурые волосы волнами спадали на спину — Ли привыкла считать это вульгарным.

— Вы уезжали, — Голубка положила руку на рукав Сеньора. — Леди Ли была права… вы ездили туда?

В «Двойном Эле» по-прежнему было шумно: в зале толпились возчики, прибывшие недавно. Сидевшие за столом рассматривали Голубку между жадными глотками зля и пожиранием огромных кусков жареной говядины,

— Не пройти ли нам наверх? — С.Т. крепко взял Голубку за локоть и повернул. Ли пошла за ними. Он направился к спаленке, которую Ли пришлось разделить с Голубкой, что ее страшно коробило.

Как только дверь закрылась, Голубка схватила его за обе руки.

— Леди Ли была права, да? Вы снова ездили в Прибежище!

Он кивнул на Ли кислый взгляд.

— Я не собирался объявлять об этом во всеуслышание.

— Вы и правда ездили! — воскликнула Голубка. — Что сказал господин Джейми? Он вас видел?

С.Т. швырнул на стул шляпу и седельные сумки и снял с себя портупею.

— Я полагаю, что он меня все же не узнал,

— О! — Казалось, Голубка немного разочарована. — Вы прокрались незаметно?

Он вытащил маску из седельной сумки, держа за завязки.

— Не совсем.

Голубка прижала руку к губам.

— На вас было вот это? О!

Улыбнувшись, он приложил маску к лицу. Даже в освещенной несколькими свечами комнате она преобразила его, сделав таинственным и странным. Было невозможно сосредоточить взгляд на его лице — из-за разбегавшихся узоров. Его глаза чуть поблескивали в глубине вырезов: может быть, он наблюдал за одной из них, а может — за обеими.

— Я видела такую на рисунках. Это маска грабителя с большой дороги, — прошептала Голубка.

Он опустил личину.

— Не всякого грабителя, любовь моя. А только — моя.

Голубка восприняла это сообщение, издав, по обыкновению, изумление «О!». Ли была не слишком высокого мнения о ее сообразительности, но истина дошла до Голубки с поразительной быстротой.

— Сеньор де Миню! Вы — это ОН! Ох, вы и правда — ОН? Он отвесил ей глубокий поклон.

— Я и понятия не имела! — вскричала Голубка. — И вы приехали наказать господина Джейми? Вы хотели этого с самого начала? Какой же вы, наверное, храбрый! — она опустилась в кресло, с обожанием глядя на него снизу вверх. — Как удивительно храбро — сделать это для нас!

— Удивительно неразумно, — пробормотала Ли.

Он бросил на нее мимолетный взгляд. Потом улыбнулся Голубке.

— Для меня честь служить вам, красавица.

Голубка соскользнула с кресла, став на колени. Она поймала его руку и поцеловала, прижав к своим губам.

— Спасибо, — прошептала она. — О, спасибо! Вы такой хороший.

Ли ожидала, что он по крайней мере будет недоволен и смущен такими излияниями, но он вместо этого позволил Голубке прижиматься к его руке. Он, казалось, был рад: посмеялся и даже протянул руку, чтобы коснуться ее, отведя ее длинные волосы с лица.

Ли облизнула губы и резко отвернулась. Глупец! Ну что же, пусть купается в этом дурацком обожании. Скрестив руки перед собой, она прислонилась к стене, глядя в окно.

— Когда вы, наконец, закончите, — проговорила Ли, — могу ли я осведомиться у вашего высочества, нашлось ли в вашем плане место для солдат короля?

Он поймал руки Голубки и помог ей встать.

— Чилтон не обратится к властям.

— Вот как? — Ли наблюдала, как Голубка смущенно взирает на него, отбросив светлую прядь кудрей. — Вы не можете быть в этом уверены.

— Солдаты? Да он ни за что не прибегнет к этому — допустить в свое царство силу, которая будет выше его. Вам не следует опасаться за мою голову.

Голубка все еще не отпускала его. Она снова отбросила назад волосы, и схватила его руку обеими руками. Он посмотрел на нее, мягко улыбнулся и пожал ее пальцы.

Ли почувствовала, что краснеет. Что-то у нее внутри болезненно сжалось при виде того, как он нежно обращался с Голубкой, так нежно, будто они были любовниками. Но, конечно, Голубка — это именно то, что ему надо: беспредельное обожание, — хотя всего неделю назад она лила ему в ухо то, что считала кислотой. Фат! Неисправимый фат!

— Уже поздно. — Ли встала и задула свечи. Дымный запах сальной свечи растекся по комнате.

— Я понял — меня просят уйти, — сказал он в темноте. — Доброй вам ночи, demoiselles [63].

Когда дверь за ним закрылась, Ли быстро разделась и легла в кровать. Она уцепилась за подпорку полога, повернувшись лицом к окну, боясь, что Голубка случайно к ней прикоснется, пока будет укладываться.

Долгое время Ли неподвижно лежала на самом краешке кровати, слыша, как Голубка устраивается поудобнее, поворачиваясь с боку на бок, ее дыхание не приобрело размеренного ритма. Луна стояла низко, светя Ли прямо в лицо, медленно опускаясь к северной пустоши, где в одиночку охотился Немо. Ли уткнулась лицом в подушку. Она прикусила губу, крепко зажмурив глаза, и попыталась превратить свое сердце в камень.