Принц полуночи

10

С.Т. думал, что он готов пересечь Ла-Манш.

Он не был готов.

Все эти недели невыносимой тряски в открытом экипаже, когда он мог, по крайней мере, сосредоточить внимание на неподвижном ландшафте, были ничто по сравнению с адской мукой корабельной койки в неспокойном море.

Пока он еще мог соображать, он пожалел, что не принял порошок, купленный у шарлатана-аптекаря. Если бы порошок его убил, это было бы лучше.

Он ничего не видел; когда он открывал глаза, все качалось и падало перед ним; он чувствовал каждое движение корабля, многократно усиленное воображением. Его внутренности словно прилипли к горлу. Рука судорожно сжимала деревянный поручень, ограждавший койку. Он жадно глотал воздух, стараясь набрать его побольше в легкие. Казалось, чья-то огромная рука душит его, подбрасывает и сжимает с неумолимой силой. Он выплюнул то немногое, что съел, раньше чем они пересели из шлюпки на люгер контрабандистов, и теперь болезненная агония сжимала его желудок, грудь и голову.

Он услышал, как скользнули кольца шторы, закрывавшей койку. Нежная рука коснулась его щеки и виска, свежий приятный аромат отогнал неприятные запахи сырости. Он повернул в эту сторону голову, пытаясь что-то сказать, но лишь сдавленно застонал.

— Вы взволнованно дышите, — сказала Ли. Опираясь на переборку, она обтерла ему лицо душистой водой. — Попытайтесь успокоиться.

Он так сильно схватил ее за руку, что ей стало больно. Но она недвижно застыла, пока он тяжело, прерывисто дышал. Его начала вновь мучить рвота.

— Спокойнее, — приговаривала она. — Спокойнее.

Ответом был лишь болезненный стон.

Ли кусала губы, не зная, что для него сделать; пыталась припомнить уроки своей матери. Уговаривала его принять отвар папоротника, приготовленный с большими трудностями на палубе в чугунке, на раскаленных углях. Но он не мог удержать ни одного глотка.

В проходе послышался звук тяжелых шагов. Капитан маленького суденышка, занимавшегося контрабандой, вошел внутрь и заглянул через ее плечо в койку.

— Разрази меня гром, — пробормотал он. — Я повидал, как людей разбирало от рома, но чтобы так — не приходилось. Наверное, это не просто морская болезнь. Я никогда не видел, чтобы так-то прихватывало.

Сеньор открыл глаза. Казалось, он пытается удержать на чем-либо свой взгляд. Но корабль качало, голова его двигалась вместе с движением корабля, и было похоже, что он наблюдает за мухой, летающей вокруг голов Ли и капитана. Она погладила рукой его влажный лоб.

— Не пытайтесь говорить. Закройте глаза. Сеньор, вам нельзя говорить.

Он издал какой-то звук, похожий на сдавленное всхлипывание, которое заглушило судорожное свистящее дыхание. Он напомнил ей ту толку пассажиров, страдавших от морской болезни, всхлипывавших и стонавших, с которыми Ли ехала в первый раз через Канал во Францию. Только Сеньор намного в более тяжелом состоянии. Ведь и во время поездки на север кожа его покрывалась испариной, он бледнел, его зубы стучали. Но на палубе корабля он перенес несравненно более тяжкий приступ — казалось, он был не в состоянии собою управлять, покачнулся, а затем упал у ее ног. Она помогла ему перебраться в каюту, но легче ему не стало.

— Я не понимаю, почему он так тяжело переносит качку, — проговорила она, гладя его лоб. — Не понимаю, что это за болезнь. Конечно, все зависит от выносливости…

Капитан хмыкнул.

— Это красиво звучит — про выносливость. Вы образованный молодой джентльмен, да? — он поглядел на руку Ли и затем улыбнулся: — Вы его «приятельница»?

Ли перестала гладить лоб Сеньора. Тот перевернулся на бок с тяжелым стоном.

— Живи и давай жить другим — так я считаю! Может быть, мне и самому понравился бы симпатичный мальчишка — как знать! — Капитан поднял локон, упавший ей на ухо. — Мне нравится нежная кожа, да уж.

Ли дотронулась до рукоятки кинжала, спрятанного под курткой. Но не успела его достать, как Сеньор сделал резкое неожиданное движение. Капитан никак не ожидал от больного пассажира такой прыти. Он не успел увернуться и был крепко схвачен за полы куртки.

— Мое! — прорычал Сеньор, и голос его был хриплым и ужасным, он с трудом выговорил слово в перерыве между тяжелыми вздохами. Он приподнялся на койке, зубы его белели в полутьме каюты, он тряс капитана за лацканы жилета. Пуговица отлетела и упала на пол.

— Успокойтесь, — произнес капитан, — вы больны.

— Но я не мертв, — прохрипел Сеньор. Капитан с улыбкой освободился от его хватки. — А вообще-то вы уже близки к этому.

— Не трогать… — сказал Сеньор, стуча зубами, глаза его закрылись. — Я… вырву твое сердце…

— О, у меня крепкие нервишки, — с ухмылкой и без злости произнес капитан, опускаясь на колени, чтобы найти пуговицу. — У меня все равно нет времени на всякие пустяки. Уже показался Клифф Энд. — Он выпрямился и положил треснувшую пуговицу в карман жилета. — Я больше к вам не ходок. Вы — дружки, и ступайте на берег вместе со своим цирковым зверем как можно быстрее.

Когда они наконец сошли на берег, С.Т. упал на колени и наклонился к земле. Он слышал голоса вокруг себя: тихие перекликания контрабандистов, объяснения Ли относительно Немо и их багажа; слышал, как волны бьются о галечный берег. Кто-то бросил рядом с ним два меча — он услышал звон металла о камни, — но не мог сделать над собой усилие и повернуть голову.

Ему хотелось одного: оставаться как можно дольше недвижным. Как чудесно было ощущать землю. Земля его спасла. Он благодарно прижался лбом к холодному камню.

Над головой его зазвучал тихий голос:

— Монсеньор, говорят, здесь есть телега. С нашим багажом мы сможем доехать до города. Он попытался сосредоточиться на ее словах:

— Город, — сумел выговорить он. — Что за город?

— Мы высадились неподалеку от Рай.

Он вытянулся на берегу, не обращая внимания на гальку, больно давившую ему на грудь.

— Дай мне поспать, — пробормотал он.

— Они уедут без нас, монсеньор. Они не станут терять время из-за нас…

— Солнышко, — он с трудом подбирал слова. — Я не могу… не могу поехать на этой тележке.

С трудом до него доходило, что он сказал что-то не то. Сейчас она оставит его: она ведь не хотела, чтобы он с ней ехал, а двинуться с места у него просто не было сил. Она просто доставит его. Бессильный дурак, лежащий лицом на земле и не способный даже подняться.

Он попал в ловушку здесь, в Англии. Ничто не заставит его вновь ступить на борт корабля. Ничто. Помоги ему Господь, но сначала он окажется в Тайберне.

— Черт тебя подери, — сказала она тихо. — Я не хочу ждать.

«Черт меня подери, — подумал он тупо и обхватил руками английские камни, ровные и круглые. — Что я здесь делаю?»

Вокруг него раздавался шум, но он не мог сосредоточиться на этом. Слышал, как хрустела галька под башмаками контрабандистов, фырканье коней, чувствовал дуновение морского бриза. Очнувшись однажды, он услышал звуки где-то вдали, когда он очнулся во второй раз — все смолкло. Только мелкие волны бились о береговые камни.

На горизонте, как одинокий фонарь, горела звезда. Он сощурился, пытаясь что-нибудь разглядеть, но сон овладел им, и он провалился куда-то.

Когда он открыл глаза, солнце еще только вставало, было почти темно, но он сумел рассмотреть очертания клетки Немо. Волк стоял внутри и глядел на него.

Значит, она оставила Немо — по крайней мере, это было неудивительно. Волк, красная цена которому несколько крон, может в лучшем случае пригодиться бродячей ярмарке, — он еще более бесполезен, чем побитый судьбой бродяга.

С.Т. лежал, щека на руке, — и ни о чем не думал. Вдали, где кончался берег, где сходились перламутрово-серые небо и и море, виднелся мыс. Был отлив. Черноголовая морская птица прыгала по камням, ярко белея на фоне темных камней. С трудом он поднял голову. Сосредоточился на дальней скале и приподнялся на руках.

Немо завыл. Он уперся передними лапами на прутья клетки.

— Успокойся, — пробормотал С.Т. — Не рычи.

Он сел на камни и не ощутил никаких следов болезни. Казалось очень странным, что после столь страшного путешествия через Канал, голова его осталась ясной. Он поднялся на ноги — обычно это приводило к головокружению. На этот раз все было в порядке. В сравнении с тем ужасом, что он пережил, мир, вдруг предстал блаженно неподвижным.

Утренняя прохлада пробирала. Он прислушался к звукам моря: издали донесся нарастающий шум прибоя. Он огляделся в поисках плаща — и увидел, что, оперевшись спиной о валун, сидела Ли.

Она не спала. Она наблюдала за ним — колени подтянуты к подбородку, подбородок на скрещенных руках. Ее шляпа лежала рядом на камнях. Она не улыбнулась, не сказала «доброе утро» — она и всегда-то не была склонна к подобным любезностям, — а сейчас она сидела и злобно на него смотрела.

— Что дальше? — спросила она.

Ее темные волосы разметались по плечам. Свет зари смягчал резкие очертания и окрашивал лицо в розовато-кремовые тона.

Он не мог сдержать улыбки:

— Ты ждала меня?

Она перевела взгляд на море и ничего не ответила. Потом пожала плечами.

— У тебя есть деньги.

Он сделал вид, что не расслышал. Ему вспомнилось, как посреди движущегося кошмара на борту корабля он слышал успокоительно-мягкий голос и ощущал нежные, душистые прикосновения.

Она поднялась и направилась к нему:

— Что мы теперь будем делать?

Возможно, вопрос этот подчеркивал уважение к нему, а скорее, в нем содержалась насмешка и вызов. Он сделал вид, что поверил первому и убежденно сказал:

— Отправимся в путь. Мы найдем транспорт. Доедем до Лондона.

Брови ее взметнулись:

— Лондон!

Немо поскребся о клетку и завыл. С.Т. подошел к нему и открыл замок. Волк выскочил наружу, радостно приветствуя его, затем подбежал к подножию скалы и начал обследовать новую территорию.

— Это слишком опасно, — сказала она. — Что, если тебя узнают?

Он фыркнул:

— О, вряд ли кто-нибудь донесет на меня за каких-то три фунта. Это меня не волнует, миледи. — Он поднял шпаги и приторочил одну к бедру. — Я думаю, что вскоре прослыву богатым чудаком, путешествующим в свое удовольствие. — Он оглядел море и небо, удобно оперся о другую шпагу, как если бы это была красивая трость. — Хочу посмотреть на птиц.

— А как же Немо?

— Немо? — Он взял в руки воображаемый лорнет и поглядел на Ли сквозь воображаемые стекла: — Вы имеете в виду этого живописного зверя? Он просто чудовище, а? Наполовину русского происхождения. Вы разве не знаете, цари охотятся с ними. — Он свистнул, и Немо подбежал к нему, игриво прильнул к ногам; легкое движение хозяйской руки заставило его улечься на землю, радостно подвывая. С.Т. вытащил из-за воображаемого манжета носовой платок и затейливо высморкался. — Может быть, хотите его погладить? Он вполне безобиден. Даже несколько стесняется леди.

— Никто не клюнет на это. Все это какая-то чушь.

Он опустил руку.

— Ну, если ты можешь изображать мужчину, то я, наверное, сойду за чудака.

— А кем же мне еще прикажешь быть? Твоим «приятелем»?

Опираясь на шпагу, он в упор поглядел на нее:

— Ты знаешь, Солнышко, что это такое?

— Ну, я не такая уж глупышка, — она беззаботно махнула рукой. — Капитан понял, что я твоя любовница.

— А, — улыбнулся он. — Это не совсем так.

Он понял, что она не станет проявлять излишнее любопытство и не даст ему возможности показать свое превосходство. Ладно. Если она не догадывалась об извращенных отношениях, то он и не собирался вести разговор на эту тему. В этой мужской одежде она выглядела такой юной, такой непорочной и доверчивой.

— В любом случае, моя дорогая, не бросайся этим словом направо-налево. Это — грубое оскорбление.

Она свела брови в одну линию. Эта восхитительная мимика выдала ее смущение. Вероятно, эта тема была ей не очень доступна. Если она что-то знала о человеческих пороках, то знания эти были далеко не столь обширными, как ей хотелось бы это представить. Он вспомнил о своих планах, раздумывая, куда отправлять Ли во время своих прогулок по старым шумным притонам Ковент Гардена.

— Как ты себя чувствуешь? — неожиданно спросила она. — Лучше, чем в море?

— О да! Спасибо. — Он был так счастлив стоять на твердой поверхности, что не ощущал даже обычного головокружения. — Более, чем хорошо! Наверное, я никогда в жизни больше не осмелюсь пуститься в плавание.

Она покачала головой и слегка нахмурилась, став еще красивее.

— Если бы я знала, то позаботилась бы о том, чтобы вы приняли порошок заранее.

С.Т. позвал волка и присел на одно колено, чтобы погладить его. Она бы приготовила порошок! Но он не был бы нужен. Достаточно он принимал капель, порошков, пилюль, чтобы полагаться на них. Если ему что-то и было необходимо, то скорее приворотное зелье — такое зелье, которое растопило бы лед в знойную страсть.

И ему чудилось, что зелье это под рукой. Не раз он замечал, какими глазами она смотрит на него.

Если он смог бы быть тем, кем был когда-то, то и любовный напиток ему не понадобился бы.

Он почесал за ухом у Немо:

— Порошки не помогают.

— Вы уверены?

— Ты думаешь, я не пробовал их? Ты думаешь, я не советовался с сотней врачей? Они не знают, что со мной. Половина из них вообще не слышала о чем-то подобном, а другие пытались напоить меня каким-то смоляным отваром, утверждая, что через несколько недель все как рукой снимет. Но ничто не помогло. Болезнь длится уже три года.

— Три года! — отозвалась она тихо.

— Да, мне то лучше, то хуже. Иногда я чувствую себя почти хорошо — как сейчас, например… это когда я соблюдаю осторожность. Но иногда — делаю резкое движение — и все вокруг начинает кружиться. — Он пожал плечами. — Тогда я падаю. Как ты уже заметила.

Она взглянула на него. За ней. За ее спиной на Скале жалобно закричали морские птицы.

— И поэтому, поэтому вы сбежали, да? — спросила она медленно.

Он горько рассмеялся:

— О, видели бы вы меня, когда я переплыл Канал во Франции. — Он резко выдохнул. — Меня снесли с корабля на руках. Я не мог встать на ноги в течение двух дней. А ведь тогда не было никакого ветра, море было гладким, как стекло. Никогда больше в жизни не взойду я на борт корабля. Никогда!

— Как это с вами случилось? — спросила она.

— Не думайте, что я что-то знаю об этой болезни, — резко ответил он. — Это случилось в пещере. Я оказался там, когда за мной гнались стражники мисс Элизабет. Они взорвали динамит у входа в пещеру. — Губы его сжались. — Они убили мою лошадь. Меня не задело. Только звук. — Он прижался головой к Немо. — Звук. От него было больно. Невыносимо больно голове. Теперь мне иногда больно двигаться, идти или вообще шевелиться. Из ушей у меня текла кровь. — Он глубоко вдохнул и поднял подбородок. — Можно вылечить это? Можно каким-либо порошком вернуть мне слух? — Голос его поднялся, хотя он и пытался сохранить обычную интонацию. — Ведь я глух на правое ухо, если вы еще этого не поняли.

Она молча хмурилась. Наконец-то она поняла истину. На лице ее отразилось простодушное изумление.

— Это подлинный ад, — пробормотал он, теребя густую волчью шерсть между пальцами.

— Вы мне этого не говорили!

— Идемте, — сказал он и с горечью добавил: — Если вы сами этого не заметили — зачем же мне говорить?

Она отступила на шаг.

— Почему вы мне этого не сказали? Как вы собираетесь так жить дальше? Бог ты мой! — да вы мне ничем не сумеете помочь! — она выбросила вперед руку. — Зачем вы вообще пришли? Убирайтесь вон! Это не что иное, как насмешка!

С.Т. поднялся на ноги. Спина его была совершенно прямой.

— Вы не хотите больше иметь со мной дела? — Он бросил шпагу ей под ноги. — Отлично. Кажется вы еще в Провансе просили меня разрешить вам нести оружие. Вот оно!

Она поглядела на шпагу, потом подняла глаза.

— Я оставляю ее вам, — произнес он резко. — Поглядим, сумеете ли вы с ним справиться.

Только одно мгновение она колебалась. Затем опустилась на колени, взяла ее за эфес и вынула из ножен. Она подняла шпагу одной рукой, но удержала ее навесу двумя.

— Отлично! — воскликнул он. — Полуночный принц!

— Это не так тяжело, как я думала. — Она несколько раз разрезала шпагой воздух.

— Думаете, сумеете убить человека?

Она холодно встретила его взгляд.

— Если это будет тот человек, которого я хочу убить. Да. Я смогу это сделать.

С.Т. вытащил шпагу и одним движением выбил оружие у нее из рук. Оно упало со звоном на камни. Он уперся кончиком своей шпаги в толстый шарф, которым было замотано ее горло.

— Нет, — сказал он мягко. — Если этот человек будет вооружен, вы не сумеете убить его.

Она отступила на шаг ради предосторожности. С.Т. убрал шпагу в ножны и заметил:

— Я наполовину глух, мадемуазель, но не хром. Морские птицы кружились над ними с криками. Ли стояла, подняв подбородок, крепко сжав кулаки.

— Я приношу свои извинения, — сказала она с дрожью в голосе. — Я вижу, что опять неверно вас оценила.

Он повернулся к ней спиной. Он был зол, что позволил себе разволноваться. Это было опасно. Этот прием жесток, балаганный фокус — совсем не для этой обстановки. С.Т. стал раздражителен, и иных объяснений его поведению нет.

Но при этом он не потерял душевное равновесие. Он оценил это только тогда, когда подумал, что могло бы случиться, потеряй он контроль над собой.

Но он его не потерял!

Он его не потерял!

С.Т. замер, боясь пошевелиться.

Его неожиданная атака, резкий выпад вперед — они должны были его подкосить. В течение трех лет, как бы хорошо он себя ни чувствовал, любое резкое движение пускало мир вокруг него в пляс.

Он положил руку на эфес шпаги. Не доверяя себе, запрокинул ее и поглядел в небо. Сейчас-сейчас. Он вытащил шпагу и медленно поднял ее перед собой, твердо держа ее на уровне плеча, и ожидая привычного приступа головокружения.

Головокружения не было!

— О, Боже мой!

Впервые за три года, за тридцать шесть месяцев, две недели и четыре дня — он свободно двигался в устойчивом пространстве, и чувства не предавали его, когда он поворачивал голову.

— О, Боже мой, — повторил он, едва дыша от волнения, — я не верю!

Он повернулся кругом, став лицом к скале. Ничего не случилось. Горизонт был на месте. Небо не опрокинулось.

Блаженная улыбка растянула его лицо.

Он ощутил, что с него спали путы, о которых он не догадывался. Все было так нормально, что он не узнавал этой нормальности. Как внезапно проходит головная боль, так и он исцелился в один прекрасный миг, он никак не предполагал, что возможно когда-нибудь распрощаться с ощущением неустойчивости мира. Он не заметил, когда именно произошло это чудо, просто он вновь оказался в согласии со всем, что его окружало.

Корабль. Может быть — благодаря кораблю? Может быть, оказался прав тот чертов лекарь, который сказал, что ему поможет совершенно невыносимая встряска?

А если все вернется? Он застыл в ужасе. Закрыл глаза — и начал ждать признаков надвигающегося хаоса.

Но его ноги твердо попирали землю.

Он хотел побежать, пройтись в танце. Вместо, этого неожиданно повернулся к Ли, склонившись перед ней в шутливом поклоне.

— Я в вашем распоряжении, мадемуазель. Я прошу вас, не отсылайте меня прочь, пока я могу служить вам.

— Не задавайтесь пожалуйста, — она высвободила руку. — Кажется, я не в силах сделать это, даже если и захочу.

Он удивился, что Ли не поняла происшедшей с ним перемены. Это должно быть так очевидно! — хотя он и сам в это не до конца верил.

Теперь он ей поможет — и завоюет ее, раз он теперь не жалкий спотыкающийся шут. Он сможет ездить верхом, может держать в руках шпагу, он сможет делать все, как раньше, а это не мало.

А что, если болезнь возвратится?

О Боже, только не это!

Он смотрел на Ли, не желая выдать своих чувств.

Он хотел бы ей все рассказать, а вдруг бы болезнь вернулась…

— Я уйду, — сказал он. — Если это именно то, чего вы хотите.

Ее брови взметнулись над обиженными глазами. Она повернулась и пошла к скале.

— Вы же явились ко мне за помощью! — крикнул он ей вслед.

Она повернулась и оглянулась:

— Ах, да. Я открыла бутылку и выпустила джинна наружу. Кто знает, что вам теперь делать?

Он не мог сдержаться; он встретил ее сердитый взгляд светящейся улыбкой. Он был освобожден от оков — он вновь принадлежал себе! Он рассмеялся и описал над головой шпагой круг — воздух зазвенел от ее быстрого вращения. Его поза была свободной, ноги широко расставлены.

— Кто знает, что мне делать? Это зависит от того, что скажешь ты, мое Солнышко!

Ли шла следом за ними двоими по низинам, придерживая шляпу, чтобы не сдуло ветром, наблюдая, как Сеньор вставал на колени, чтобы распутать Немо. Он, наконец, подчинился неизбежному — согласился с тем, что Немо будет в большей безопасности днем, если держать его на привязи. Он привязывал к его ошейнику веревку не менее десяти футов длины. Волк не противился, хотя постоянно запутывался в кустарнике.

Ли чувствовала беспокойство. Она не ощущала ненадежности нынешнего положения и боялась загадывать на будущее. Когда же она глядела на Сеньора, то сразу представляла его со шпагой в руке, вспоминала, как со свистом он рассекал утренний воздух, раскручивая ее над головой. Этот образ запечатлелся где-то в глубине ее сознания; он как яркая вспышка освещал все.

Его бесконечное терпение со зверем заставляли ее чувствовать себя несчастной, заброшенной. Она с трудом сдерживала себя, чтобы не расплакаться по всякому поводу. Она хотела крикнуть ему, что кроме волка есть еще кто-то рядом с ним.

Немо ее по-прежнему не признавал. Он был прекрасен: быстрый, умный — и царственный одновременно — и он был неотделим от Сеньора.

Сеньор решил, что они отправятся к городу Рай. Ли не беспокоилась, каким именно путем. Она глядела на бесконечные меловые холмы и долины и страшно жалела, что идет не одна.

Не для этого приехала она сюда из Франции, чтобы оказаться в компании со странствующим Робин Гудом, почти столь же диким, как и его волк. С ним было слишком тяжело — с его нелепым романтизмом и способностью увязываться за любым существом в юбке. А теперь в нем появилось и нечто новое — эта улыбка сатира скрывала какую-то загадку. Руки ее все еще вздрагивали при воспоминании о том, как легко он выбил у нее из рук шпагу. Это было неожиданно.

Держа шпагу в руке, она почувствовала себя сильной. Она знала, что ни на минуту не поколеблется, чтобы убить Чилтона. И вот в руках у нее — оружие! В руках у нее шпага, которой можно отомстить негодяю.

Но он отнял у нее надежду.

В жизни бывают унизительные минуты, которые долго не забываешь.

Теперь она ощутила страх и беспомощность. Как она не рассчитывала, как ошиблась, оценивая себя! Она не боялась смерти — ей была невыносима мысль о провале.

Пока они двигались по Франции, ее не покидала мысль, что нужно где-то оставить Сеньора. Она слишком много думала о нем. Ей была ненавистна мысль, что она становилась невольной свидетельницей его маленьких приключений. Ей была отвратительна сцена на французской ферме — когда она ошиблась в своих предположениях, в том, до чего ей вообще не было дела.

А то, как он на нее посмотрел! Так, будто внутри у него все закипало.

Она иногда сомневалась, в своем ли он уме? Она думала, что в конце концов он ее бросит. Была убеждена, что он повергнет назад задолго до того, как они достигнут Канала. Он должен был сделать выбор между жизнью и смертью. Риск возрастал по мере приближения к Англии.

Вот почему она покорно ожидала его на берегу: была уверена, что, придя в себя, он ее тотчас покинет.

И надо же было чувствам так захватить ее! Она смотрела ему в спину. Какое-то сумасшествие, что он втянул ее в эту историю! Она не собиралась быть при нем сиделкой. Но он заставил ее предложить ему свою помощь во время приступа, потом готовить ему отвар из корня папоротника, потом рассуждать о достоинствах слепой кобылы и о том, сумеет ли пьяница-лудильщик ее подковать. Мысль о кобыле вновь обожгла ее, напомнив о пережитом. Он же как нарочно все делал так, чтобы раздражать ее: сто раз останавливался, распутывал веревку Немо, который то и дело застревал в кустах. Немо радостно прыгал вокруг и лизал ему лицо.

— У нас больше нет денег? — спросила она резко. Немо натянул веревку и потащил за собой Сеньора.

— Две гинеи.

Его спокойный ответ еще больше ухудшил ее настроение.

— Да мы просто набобы!

Он пожал плечами и сломал ветку, следуя за Немо. Хуже всего — он не клюнул на ее приманку. Тогда она продолжила насмешливо:

— Думаю, следует остановить первого же возника.

— О, да! — воскликнул он. — Я уже заприметил одну повозку, которую мы повстречали милю назад. Но не мог выбрать между ней и тележкой для перевозки соломы.

— Но из грязи-то вы помогли ему выбраться!

Он вскинул повыше седло на плечо. Треуголка была лихо надвинута на глаза, а эфес шпаги, перекинутой за спину, блестел на неярком декабрьском солнце. Он был вылитый бродяга.

— Зато этот человек был нам признателен, — пробормотал он. — У тебя не было и су, когда мы повстречались. Не понимаю, чего ты от меня хочешь, как будто я проиграл в карты все твое приданое.

— Я практична, — сказала она вызывающим тоном.

Он бросил на нее неласковый взгляд из-под лохматых золотистых бровей. Немо потянул его вперед, к какой-то пещере. Ли почувствовала себя лучше — хладнокровнее и увереннее, — удовлетворенная тем, что между ней и ими двумя возникла стена взаимного отчуждения.

Она последовала за ними по склону холма, идя по траве меж колеями, оставленными колесами. Внизу лежали болота и городок Рай — древнее нагромождение серых стен и залатанных крыш. За ними открывался вид на пустыри. Болота простирались до самого моря от окраины города, — поблескивая яркими ледяными озерцами среди зимнего серого пейзажа.

У подножия холма текла медленная река, берега ее поросли густой травой. Перед каменным мостом дорога становилась шире. Но мост был перегорожен из-за ремонтных дорог. На противоположном берегу под огромным деревом стоял паром. Паромщик взялся за канат — и паром быстро стал приближаться. Когда он стукнулся о берег и путники вспрыгнули на настил, Немо стал жаться к ногам хозяина. Паромщик недовольно поглядел на волка.

— Не укусит?

— Нет, конечно, — ответил Сеньор и улыбнулся. — Только по приказу.

— Похож на волка.

Сеньор прислонился, к деревянному поручню и положил руку на голову Немо:

— Довольно страшен на вид, а?

— Угу, — ответил паромщик, передавая ему шест, а сам взялся за канат.

Сеньор оттолкнулся шестом от дна, плечи его напряглись — стали видны мышцы под курткой. Когда они приплыли, Ли, сойдя на берег, перепрыгнула через лужу и обернулась как раз в тот момент, когда Сеньор передавал одну из двух гиней в руки паромщика.

— Боже мой, — воскликнула она, — вы…

— Да-да, иду, — он взглядом оборвал ее громкие протесты. — Возьмите, пожалуйста, вещи. — Он протянул ей сумку, но паромщик опередил его.

— Разрешите мне, мой лорд. Осторожно, здесь грязно. — Он перепрыгнул на сухое место и бесцеремонно всучил сумку в руки Ли. — Минутку, сэр, вот моя рука. Здесь грязь. Спасибо! Спасибо.

Немо шел следом за Ли, натягивая веревку. Сеньор, готовясь к прыжку, занес свою ногу над сушей, но повернулся к паромщику и представился:

— Мейтланд. С.Т. Мейтланд.

— Хорошо, мой лорд, я обязательно запомню. Благослови вас Господь. Удачи вам!

Сеньор взял у нее из рук сумку и забросил ее на то же плечо, что и седло. Паромщик смотрел им вслед, не переставая благодарно кланяться.

— Вы сошли с ума! — прошептала она. — Вы дали ему гинею. Вы сказали ему свое имя.

— Ничего страшного в этом чертовом имени нет.

— Но зачем вы дали ему гинею? — спросила она гневно. — У нас едва хватит денег, чтобы поесть.

— Мы, возможно, снова будем здесь проходить.

— Это чудесно, но меня интересует, как мы собираемся двигаться дальше.

Он лишь улыбнулся своей спокойной улыбкой и пошел вперед. Ли наблюдала за тем, как он двигался — все обещания быстрого выздоровления сбылись. Ни малейшей неуверенности в движении, ни малейшего колебания. Он больше не выпрямлял руку, когда поворачивал голову. Он стал грубее, отдаленнее… У нее на глазах он изменился так, что она переставала его понимать.