Притворщик

Глава 12

По телу Агаты прокатилась такая горячая волна желания, что у нее даже дыхание перехватило. Его губы были горячими и влажными, и она почувствовала, как его язык скользнул по ее зубам. Потом он легонько куснул ее за нижнюю губу.

Все благородные намерения Агаты, предписывавшие ей относиться к Саймону как к брату, мгновенно испарились, и когда он осторожно взялся рукой за ее косу, она помогла ему, откинув назад голову и открыв доступ к горлу, подчиняясь губам Саймона, как будто делала это всю жизнь.

Его пальцы осторожно расплетали косу, теплая ладонь обхватила грудь. Его жар проник сквозь тонкую ткань платья, лишив ее остатков решимости.

Ухватившись за подлокотники кресла, Агата пыталась как можно теснее прижаться к нему; ей хотелось почувствовать его тело рядом со своим, как она чувствовала это в кабинете Уинчелла.

Потом Саймон соскользнул с кресла и оказался на полу вместе с ней. Его рука, оставив грудь, обвилась вокруг ее талии.

Да. Это именно то, что нужно. Ей давно не терпелось ощутить, как его твердое тело крепко прижмется к ней.

Но этого было недостаточно. Агата попыталась сбросить с его плеч пиджак, и Саймон охотно помог ей.

Как только она получила доступ к его твердым мускулистым плечам, ее руки принялись по-хозяйски оглаживать все это великолепие. Это был ее Саймон.

Потом Агата оказалась лежащей на спине, и под ней захрустели разбросанные по полу приглашения. Саймон, колено которого уютно расположилось между ее бедрами, наполовину лежал на ней. Странно чувствовать его там и знать, что если немного раздвинуть колени, то он может оказаться внутри, подумала Агата, и все же, как ни удивительно, ей было совсем не страшно. На этот раз на нее никто не нападал – это был Саймон.

Запустив пальцы в густую темную шевелюру, Агата снова приблизила рот Саймона к своему лицу, их губы сомкнулись, языки, соприкоснулись, и все это лишь усилило охватившее ее нетерпение. Ей как будто хотелось съесть его живьем, вобрать его в себя, чтобы разделить с ним сжигавшую ее страсть.

Саймон чувствовал ее аромат, ощущал ее вкус, ему не верилось, что существует такая шелковистая кожа, как у нее. Его тело пульсировало от нетерпения. Взяв в обе руки ее груди, он жадно обласкал губами соски. Его напрягшийся член прижался к ее бедру, и ему мучительно захотелось поскорее вторгнуться внутрь.

Крепко обняв его, Агата щедро предлагала ему себя: ее руки поглаживали его плечи, и она беспокойно заерзала под ним.

– Да, Саймон, прошу тебя…

Он чуть передвинулся, располагаясь между бедрами, и его напрягшийся член отреагировал пульсацией.

– Пожалуйста… остановись.

Остановиться? В этот момент слово показалось ему бессмысленным, но потом он понял, что ее ерзанье было вызвано не нетерпением, а сопротивлением.

Агата слегка приподняла голову и, покраснев, посмотрела куда-то через его плечо; потом он услышал за своей спиной покашливание Пирсона; взгляд слуги был устремлен куда-то за горизонт, а обе брови практически слились с линией волос.

Саймон вопросительно взглянул на Агату, но она лишь глупо захихикала, видимо, окончательно лишившись способности контролировать ситуацию.

– Мадам, к вам явилась с визитом миссис Трапп с дочерьми, – стараясь сохранять достоинстве, доложил Пирсон.

На этот раз Агата хотя и с трудом взяла себя в руки.

– Спасибо, Пирсон. Передай миссис Трапп, что я буду через несколько минут.

Как только дверь закрылась, Саймон услышал торопливое шуршание бумаги: это Агата пыталась привести в порядок комнату. Поднявшись с пола, он принялся помогать ей, надеясь, что это отвлечет его от мучительной боли в паху.

Сейчас Агата избегала смотреть на него, из чего Саймону стало ясно, что своей несдержанностью он существенно осложнил ситуацию; теперь ему только оставалось надеяться, что все еще поправимо.

По правде говоря, он должен поблагодарить Пирсона за то, что тот прервал их; это уберегло его от непростительной ошибки. Он едва не нарушил первое правило выживания в его профессии: «Не смешивать дело с удовольствием».

Джеймс Каннингтон снова протер глаза и сосредоточился на газетном тексте. Его зрение не стало лучше, но сегодня он по крайней мере мог различать буквы.

Он не помнил, как ему удалось стащить газету, потому что его избили до потери памяти, а когда он наконец очнулся, голова его пульсировала от боли так, что он боялся дышать, а глаза практически ничего не видели.

Стиснув зубы, Джеймс заставил себя сосредоточиться. Строчки плыли перед ним, вызывая головокружение, но потом внезапно что-то стало проясняться.

«К…О…Г…Д…А…» – прочитал он.

Слава Богу, текст написан по-английски.

Джеймс снова откинулся на тюфяк, испытывая такое облегчение, что на какое-то мгновение даже голова у него перестала болеть.

Значит, он все это время был дома, а не где-нибудь во Франции или в Португалии. Если ему удастся бежать с судна, то он сможет добраться до Лондона, обратившись за помощью к любому английскому рыбаку или фермеру. Теперь впервые у него появилась надежда, что он сможет выбраться из этой ловушки живым.

Джеймс снова сел, прислонившись спиной к стенке судна, и при свете, пробивавшемся сквозь щель, стал просматривать оказавшиеся у него бумаги.

Набор был весьма пестрым. Страничка из отчета о собрании местных фермеров, позволившая ему сделать вывод, что он находится неподалеку от деревушки на побережье, расположенной, насколько он помнил, где-то к западу от Лондона. Затем он быстро просмотрел страничку из модного журнала, после чего перешел к страницам из лондонской «Тайме», коих было целых три.

Наконец-то настоящие новости! Джеймс придвинулся как можно ближе к своему источнику света и усилием воли заставил глаза работать как положено. Описание выигранного сражения заставило учащенно биться его сердце, зато, прочитав список павших в бою. Он был готов разломать свою тюрьму голыми руками.

К сожалению, между страницами не оказалось никакой связи: вероятнее всего, Бык хранил их для собственных нужд, чтобы использовать в качестве туалетной бумаги. Джеймс сомневался, что этот дюжий детина умел читать даже на родном языке, не говоря уже об английском.

Джеймс перечитал все еще раз, и тут что-то привлекло его внимание. Это было просто имя, упомянутое в светской хронике, которая интересовала его меньше всего.

Эпплкуист!

«…и провел большую часть вечера, беседуя с мистером и миссис Мортимер Эпплкуист с Кэрридж-сквер».

Мортимер Эпплкуист? На самом деле такого человека не могло быть, если только это не Агата. Но кто играет роль Мортимера? Неужели сестра вышла замуж в его отсутствие?

Нет, она этого не сделает. Он представить себе не мог, чтобы она решилась на такое изменение своей жизни, даже не оповестив его об этом и не подождав, пока он вернется домой. Но может быть, она узнала, что его уже нет в живых? Однако в этом случае она не стала бы придумывать какого-то Мортимера и таскать его за собой по всему Лондону.

Нет, его смышленая младшая сестричка сделала это умышленно… Она подавала ему знак, торопя вернуться домой.

Ну что ж, он готов. Осталось только придумать, каким образом это сделать.

Как ни странно, голова у него теперь работала вполне четко. Насколько он понимал, впервые за время его пребывания в плену его сознание не затуманивали никакие наркотические средства. Возможно, тюремщики перестали обращать на него внимание, решив, что теперь никаких проблем с ним не предвидится…

Джеймс обвел взглядом свой персональный крошечный ад. Ведро для воды так и стояло на том месте, где вечером оставил его Бык. Хлебные корки продолжали покрываться плесенью, потому что он не мог откусывать расшатавшимися зубами черствый…

Хлеб!

Он все время подозревал, что наркотики добавлены в воду, которая горчила и отвратительно воняла, но на самом деле наркотик был каким-то образом добавлен в хлеб: они, наверное, его посыпали каким-нибудь порошком, который он едва ли мог заметить среди многочисленных пятен на корке.

Ну что ж, теперь, когда к нему вернулась способность здраво мыслить, пора обдумать план побега. Правда, для этого придется полностью отказаться от пищи, а воду пить только в количестве, необходимом для того, чтобы выжить.

Джеймс спрятал бумаги и, снова опустившись на тюфяк стал похож на избитого и сломленного человека, каким и должны видеть его тюремщики; однако внутренне он собрался, словно профессионал, снова вернувшийся к своей работе.

Агата снова танцевала на балу. Еще один бальный зал, еще одно опасное приключение. Еще один танец с мужчиной в военной форме, который то и дело наступает тебе на ноги. Зато после четырех таких вечеров Агата наизусть выучила строевой устав.

Улыбнувшись тучному генералу, с которым вальсировала, она сделала глубокий вдох, чтобы привлечь его внимание к своему бюсту, и за его спиной подняла три пальца подавая знак Саймону.

Несколько мгновений спустя она заметила, как лакеи, обслуживающие гостей, начали собираться у входа, а потом исчезли, направившись в сторону кухни. Интересно, что выкинет Саймон на этот раз? Во время последних трех светских приемов она была потрясена тем, что он придумал, чтобы отвлечь внимание присутствующих. Лишь бы ему не пришло в голову незаметно выпустить на волю целый мешок крыс: Агата не могла спать всю ночь, вспоминая о хозяйке, которая была страшно смущена, увидев крысу, промчавшуюся по ее столовой в разгар званого обеда.

Саймон обещал, что больше не будет никаких паразитов, но она не вполне верила ему. Откровенно говоря, мужчины и понятия не имели, каких усилий стоит женщине организация светского развеселения. Агата постаралась превратить случившееся на званом обеде в шутку; ей очень не хотелось, чтобы кто-нибудь подумал, будто в доме действительно водятся крысы.

Генерал продолжал говорить, а Агата изо всех сил пыталась его слушать. Она уже выкачала из него информацию относительно Джейми и подвела его к разговору о знаменитом Грифоне. К сожалению, увидев ее глубокую заинтересованность, генерал решил, что ей желательно услышать обо всех его боевых подвигах.

Когда наконец, вальс закончился, Агата пожаловалась на жажду, и генерал ради ее спасения ринулся, словно в бой, добывать для нее шампанское.

Как только он скрылся в толпе, Агата огляделась вокруг. Саймон что-то задерживался: обычно он моментально вскрывал и закрывал сейфы, и никто даже не замечал этого. Он показал себя талантливым вором, на иногда чересчур пренебрегал опасностью. Если Саймон и дальше будет заниматься своим ремеслом, то наверняка попадет в беду.

Пробравшись сквозь толпу, Агата пересекла бальный зал и поднялась по лестнице на второй этаж огромного генеральского дома, где располагалась туалетная комната для леди.

Припомнив план второго этажа, Агата миновала вход в дамскую комнату и повернула за угол. В коридоре не было никого, кроме влюбленной парочки, застывшей в объятиях друг друга.

Сложив руки на груди, Агата придала лицу самое строгое выражение и кашлянула, после чего молодые люди, покраснев и тяжело дыша, отскочили друг от друга. Она едва не рассмеялась, вспомнив, как прервали их с Саймоном, когда они целовались, лежа на ковре.

Взявшись за руки, влюбленные убежали в направлении бального зала, но Агата успела услышать, как они спрашивали друг у друга:

– Это твоя дуэнья?

– Нет. Я думала, что это твоя родственница.

Судя по всему, нечего было опасаться, что эти двое когда-либо расскажут, что Агата одна бродит по дому, поэтому она быстро направилась туда, где, как ей было известно со слов Баттона, находился кабинет. По дороге она думала о том, как бы ей поскорее узнать тайну самого Саймона. Она собиралась спросить у него об этом сегодня, но подготовка к осуществлению плана не оставила ей ни минуты свободного времени. К тому же Агата не знала, как лучше приступить к допросу.

План расположения комнат в доме Агата помнила довольно хорошо; поэтому, сосчитав двери, она остановилась перед той, которая вела в кабинет хозяина, и постучала, как было условленно, шесть раз: три-два-один.

Дверь тут же открылась, и высунувшаяся рука, схватив за локоть, втянула ее в темноту.

– Право же, – пробормотала она, потирая тут же образовавшийся синяк, – у тебя настоящая страсть к театральным эффектам.

Теплая рука закрыла ей рот, и она вздрогнула от неожиданности. Затем она услышала шепот Саймона:

– Помолчи, дорогая, мы здесь не одни!

Саймон осторожно провел ее в темноте туда, где из-под другой двери пробивалась полоска света.

– Смотри! – Он заставил ее опуститься на колени перед замочной скважиной.

Агата приложилась глазом к маленькому кружочку света и поняла, что находится не в кабинете, а кабинет – это следующая комната.

Потом она услышала шуршание, шаги и увидела высокого широкоплечего мужчину, который рассматривал при свете свечи какие-то бумаги.

– Это Этеридж, – еле слышно прошептал Саймон.

Агата еще плотнее прижалась к замочной скважине, человек с явным раздражением разгладил бумаги, после чего повернулся…

Агата вздрогнула от неожиданности и шлепнулась бы на под, если бы ее не удержал Саймон.

– Что? Что ты увидела?

– Лорд Этеридж… – пробормотала Агата, указывая рукой на закрытую дверь, хотя Саймон, конечно, не мог разглядеть в темноте ее жеста.

– Что?

– Лорд Этеридж – это дядюшка Далтон.

– Ты хочешь сказать, что знакома с Этериджем?

Незаметно улизнув из смежной комнаты, они, извинившись за ранний отъезд, вернулись на Кэрридж-сквер, и теперь Агата, сидя на диване, нервно поигрывала кистями лежащей у нее на коленях подушечки, а Саймон в гневе расхаживал перед ней взад-вперед.

– Откуда мне было знать, что он и есть лорд Этеридж! Коллинз называл его дядюшкой Далтоном, а дядюшка Далтон представился как Далтон Монморенси. Ей-богу, Саймон, я ведь не знаю наизусть всю Книгу пэров.

Зато Саймон знал, так же как и все его оперативные сотрудники.

Он сердито взглянул на Агату, как будто она была виновата в том, что не работает вместе с ними. Целая неделя потрачена на ее глупости.

– Значит, ты считаешь, что дядюшка Далтон и есть Грифон? – осторожно спросила Агата.

– Ради всего святого, перестань называть его дядюшкой; он не твой дядя и не старше меня.

– Теоретически ты мог бы быть моим дядюшкой, если бы моя мать была твоей старшей сестрой.

Саймон наклонился и выхватил у нее из рук подушечку с кистями, которыми она все это время не переставала играть.

– Я не твой чертов дядюшка!

Агата вскочила.

– Отлично! Ты не мой чертов дядюшка! Далтон Монморенси не мой чертов дядюшка! – Она стояла подбоченившись и сердито смотрела на него. – Но я спросила тебя, не думаешь ли ты, что Далтон Монморенси является чертовым Грифоном?

– Нет! – рявкнул Саймон, сверля ее сердитым взглядом.

Некоторое время Агата стояла, опустив голову, потом вернулась на диван.

– Зачем я спрашиваю тебя? Я знаю о Грифоне гораздо больше, чем ты.

А вот это уже было обидно. Он, чертов эксперт по этому чертову Грифону, распинается тут перед ней, а она не верит ни единому его слову.

Саймон провел рукой по лицу. В конце концов, какое ему дело до того, верит она ему или нет?

– Послушай, Агги…

– Не называй меня так, это позволено только Джейми. Придется тебе придумать для меня другое ласковое имя.

– Я вообще не хочу называть тебя никакими именами! – взорвался Саймон. – Я хочу высечь их на твоем могильном камне!

Агата взглянула на него с упреком.

– По правде говоря, тебе следовало бы научиться хотя бы немного сдерживать себя. – Она встала и заложила руки за спину, отчего ее великолепная грудь резко выдвинулась вперед под самым его носом.

Чувствуя, что перестает хоть что-нибудь соображать, Агата устало заявила:

– Я иду спать.

Саймон нехотя кивнул:

– Ладно, а я пойду немного прогуляюсь.

Пройдя около сотни ярдов по подъездной дорожке, Саймон вдруг обнаружил, что все еще сжимает в руке украшенную кисточками подушку. От бархата пахло нежным цитрусовым ароматом Агаты. Боже милосердный, неужели ему никогда не освободиться от нее? У него было сильное искушение выбросить эту чертову подушку в сточную канаву, но он сдержал себя. Было бы любопытно узнать, хватится ли этой подушки Пирсон, если он оставит ее у себя…