Призрак в Монте-Карло

Глава 13

Сэр Роберт наблюдал, как первые отблески занимающейся зари окрашивают небо в золотые тона, с каждым мгновением становясь все ярче, пока все вокруг — земля, небо, море — не засияло сочными красками. Как и прежде, происходящее казалось ему нереальным. Красиво и в то же время недолговечно, как сон.

«Так и следует воспринимать Монте-Карло», — внезапно осенило его. Это мир мечты, в который можно войти только ненадолго и который нужно воспринимать легко и бездумно, как сон, который заканчивается с пробуждением. Это город развлечений, веселья и часто счастья, но он никогда не предназначался для повседневной жизни, он никогда не был фундаментом, на котором человек мог бы построить свою семью и свое будущее.

«Монте-Карло — необыкновенно красивое место», — подумал он, наблюдая, как по мере удаления от берега море меняет свой цвет, который из ярко-синего с мазками изумрудного переходит в бледно-голубой, а у самого горизонта — в аметистовый с проблесками серебра. Но он знал, что красота Монте-Карло никогда не сможет затмить в его душе очарования и красоты Шеврона.

Внезапно над белыми крышами вилл пролетела стая голубей, и перед его глазами возникла картина: голуби, возвращающиеся к своим гнездам в окружающих Шеврон лесах. Почки на деревьях еще не раскрылись, в долине распустились подснежники и крокусы, воздух напоен ароматом свежести — и у тебя захватывает дух и все существо наполняется счастьем от того, что тебе дано увидеть таинство начала весны. Скоро зацветет сирень, яблони покроются бело-розовыми облаками цветов, а на озере появятся золотые пятна лилий.

Шеврон звал его, и сэр Роберт сделал непроизвольное движение, как будто он уже сейчас отправляется к далекому, столь горячо любимому родному дому. Однако ему пришлось обуздать свое нетерпение, так как он знал: теперь он вернется домой не один.

Прошлой ночью сэр Роберт ни на минуту не сомкнул глаз. Он долго гулял по берегу, а вернувшись к себе, опустился в кресло на балконе и просидел до рассвета. Он думал о Мистраль, вспоминая, как ее головка лежала на его плече, как она поднимала к нему свое лицо. Как она была прекрасна даже в слабом свете дорожного фонаря! Скольких усилий стоило ему, чтобы не поцеловать ее! Ее губы были рядом, и трепет, волнами проходивший по ее телу, и ее взгляд дали ему понять, что она ответила бы на его ласку.

Однако его удержало чувство чести, воспитанное в нем многими поколениями его предков. Он заставил себя подождать, сначала закрыть дверь, ведущую в прошлое, и только потом распахнуть дверь в будущее. Он был уверен, что поступил правильно, но при воспоминании о красоте Мистраль, о том, как близко были ее губы, к которым он так и не прикоснулся, каждый нерв в его теле отзывался болью.

Оставив ее в «Отеле де Пари», он приказал кучеру везти себя на виллу «Де Роз». Невинный вопрос Мистраль напомнил ему о Виолетте, и он понял, что, оставив ее одну на лестнице ресторана «Де Флер», не дав ей никаких объяснений и не извинившись, он тем самым поступил по отношению к ней грубо. Но он совершенно забыл о ней, когда представил, что Мистраль похищена князем. Единственной его мыслью было спасти ее, руководившая им слепая ненависть как бы опустила завесу на его память.

Сейчас он должен извиниться перед Виолеттой и — что гораздо хуже — сказать ей правду. Ему будет довольно трудно объяснить не только свою любовь к Мистраль, но и тот факт, что он намеревается утром просить ее руки. Теперь он понимал, что никогда раньше не любил, и никогда не представлял, что любовь может так много значить в его жизни и что он способен на столь глубокое чувство.

Бесспорно, Виолетта привлекала его. Желание обладать ею охватило его с первой минуты их знакомства. Однако именно она сделала их отношения более глубокими и близкими. Именно она вела его все дальше и дальше по лабиринту его страсти до тех пор, пока — еще чуть-чуть, и стало бы поздно — он не обнаружил выход из этого лабиринта, выход, который ранее был закрыт для него.

Он никогда не хотел, чтобы у них с Виолеттой были такие отношения. В его намерения не входило ничего серьезного, когда на балу у Девонширов он без всякой задней мысли вписал свое имя в бальную карточку Виолетты, не оставив ни одной свободной клеточки, и когда с видом бывалого донжуана принялся флиртовать с ней. Уже позже, много позже он стал догадываться, что Виолетта влюбилась в него, и только раздражавшие его упреки и нотации матери привели к тому, что в нем взыграл дух противоречия и он, решив проявить открытое неповиновение, начал задумываться о том, чтобы сделать Виолетте предложение.

К тому времени он уже был отравлен ее презрением и безразличием к традициям и моральным устоям общества. До встречи с Виолеттой он всегда поступал так, как ожидали от него окружающие, его педантичность и приверженность правилам сделали бы честь и более зрелому мужчине. Но после нескольких недель общения в Виолеттой он ощутил, как внутри его поднимается волна протеста, как все в нем восстает против злых языков их знакомых, которые все без исключения, предчувствуя недоброе, предупреждали его о неизбежности падения. Если им так хочется о чем-нибудь посплетничать, он предоставит им такую возможность, решил он.

Но в глубине души сэр Роберт понимал, что Виолетта очень далека от того идеала женщины и жены, который он создал в своих мечтах. Он представлял, что его женой станет женщина, которая полюбит Шеврон и которая будет чувствовать себя там счастливой; и что Шеврон полюбит и примет его жену. И хотя он яростно сопротивлялся своей матери и тем, кто высказывал свое мнение о Виолетте, он знал, что они правы. Он не мог привезти в Шеврон разведенную женщину, он не мог представить ее как пример для подражания тем, кто доверял и уважал его.

И все же он продолжал играть с огнем, охваченный желанием, как и многие мужчины до него, обладать и Шевроном, и Виолеттой, успокаивая свою совесть тем, что Виолетта — несерьезный человек, что ее любовь к нему так же легка и мимолетна, как и его к ней. Теперь же его охватил страх, который нарастал с каждой минутой, приближавшей его к вилле «Де Роз».

Открыв дверь своим ключом, он с облегчением увидел, что в гостиной горит свет: значит, Виолетта еще не ушла в спальню. Она сидела и писала, когда он вошел. Она встала, и он заметил, что вечернее платье, которое было на ней сегодня, она сменила на пеньюар из мягкой, ниспадающей глубокими складками ткани. Единственным ее украшением был букетик искусственных роз, приколотый к груди. Она была бледна.

— Я знала, что ты придешь, — тихо проговорила она.

— А как же! Я должен извиниться.

Его голос звучал твердо, но когда он поднял на нее глаза, она увидела в них то, чего никогда не было. У Виолетты перехватило дыхание. Страхи и беспокойство, обуревавшие ее в течение последних нескольких часов, навалились на нее с новой силой, превратившись в страшное оружие, которое нанесло ей удар в самое сердце.

Она уже знала правду, для этого не потребовалось никаких объяснений. Единственным ее желанием было умереть прежде, чем слова слетят с губ Роберта.

Но выдержка, воспитанная несколькими поколениями благородных предков Виолетты, помогла ей подавить дрожь в голосе и спросить с наигранной легкостью:

— Хочешь что-нибудь выпить, Роберт? Ты, должно быть, страшно устал за то время, что я тебя не видела.

— Спасибо.

В голосе Роберта слышалась искренняя благодарность. Он подошел к столику и налил себе виски с содовой. Он был признателен ей за то, что она дала ему минутную передышку, что она спокойна и не устраивает сцен.

Ему даже в голову не приходило, что, наблюдая, как он идет по комнате, любуясь его широкими плечами, гордо поднятой головой, красивым лицом, она сдерживает страстное желание броситься в его объятия и рассказать ему о своей любви. Внутренний голос подсказывал ей, что именно так и следует поступить: обвиться вокруг него, заставить его понять, как велика ее любовь, своей страстью разбудить его страсть. Один раз она разожгла в нем желание, почему бы ей не сделать это еще раз?

Но она с отвращением отбросила эту мысль. Потом, как будто ее искушал сам дьявол, Виолетта решила, что есть другой способ удержать Роберта: воззвать к его гордости, к его порядочности. Нужно всего лишь прямо заявить ему, что он скомпрометировал ее и что, только сделав ее своей женой, он сможет восстановить ее доброе имя в глазах общества. Она была уверена: стоит ей сказать ему об этом — и он тут же женится на ней. Роберт истинный джентльмен, он не бросит ее в беде.

Но, к сожалению, с тоской подумала Виолетта, она не может поступиться своими принципами. Ни она, ни Роберт никогда не будут прибегать к шантажу. И у нее, и у Роберта есть гордость.

Держа в руке стакан, Роберт подошел к камину и встал рядом с Виолеттой. Она знала, что он нервничает. Было нечто трогательное в том, что сэр Роберт Стенфорд Шевронский переживает из-за нее. Она была знакома со многими проявлениями его настроения, она знала, какие эмоции могут владеть им, но никогда раньше она не видела, чтобы он чего-то боялся, чтобы он нервничал или смущался. Теперь же его обуревали именно эти — и, к сожалению, никакие другие — чувства.

Впервые с момента их знакомства Виолетта почувствовала свой возраст. Ей всегда казалось, что Роберт старше, так как он был достаточно зрелым. Он командовал, а она подчинялась. Из них двоих он был сильнее. Но в этот критический момент к Виолетте пришло понимание того, что в вопросах, касающихся женщин, он еще очень неискушен. Он так и не изменил своим идеалам. Для него женщина была прекрасным и неповторимым созданием, прекрасным как физически, так и духовно.

При этой мысли ее охватила бешеная ревность — ревность к женщине, которую Роберт полюбит и сделает своей женой. Он положит к ее ногам все свои богатства; более того, он отдаст ей свое сердце, которое, как это ни печально, еще так и не познало любви. Он очень восприимчивый, у него богатое воображение — он сможет дать любимой женщине гораздо больше, чем кто-либо другой, в том числе и она сама, Виолетта, которая до сих пор была способна только получать от него.

Ревность бушевала в ней подобно пламени. И так же внезапно, как появилось, это чувство исчезло, опустошив ее. Роберт поставил почти нетронутый стакан на стол. Казалось, он больше не испытывал жажды, хотя его губы были сухи. Он набрал в легкие побольше воздуха.

— Мне надо сказать тебе кое-что… — начал он.

И в этот момент Виолетта поняла, что ей следует делать, поняла, что, ради того, чтобы избавить его от унижения и угрызений совести, она должна пожертвовать собой и последними остатками своей гордости. Она знала, что потеряла его, потеряла его безвозвратно. Не преуспев в том, что она задумала, она в конечном итоге погубила себя. Она полюбила Роберта так, как не любила и никогда не полюбит ни одного мужчину; но именно потому, что она любит его всем сердцем, она может оказать ему последнюю услугу.

Она протянула руку, как бы стремясь дотронуться до него, но в последний момент совладала с собой, и рука безжизненно упала. Она не смеет касаться его… не смеет.

— Подожди, Роберт, — холодно проговорила она. — Прежде чем ты расскажешь мне о том, что случилось сегодня ночью, мне хотелось бы сообщить тебе кое о чем. Сегодня приезжал Эрик.

— Эрик?

— Да, Эрик, — повторила Виолетта. — Он приезжал из Ниццы. Он привез новости из Англии. Его дядя, сэр Гарольд Федерстон, умер и сделал его своим наследником.

— Серьезно? Эрику, как я понимаю, повезло, — ответил Роберт.

Было очевидно, что, по его мнению, эта новость не имеет никакого отношения к их делам, но он не прерывал Виолетту, продолжая вежливо слушать.

— Эрик также сказал мне, — продолжала она, — что его брат Олвин разводится со своей женой. Она сбежала с другим мужчиной, бросив двоих детей. Эрик собирается усыновить их. Он берет их к себе в Медуэй-парк — это поместье в Норфолке, которое оставил ему дядя. — Помолчав, она закончила:

— Эрик сказал мне еще кое-что: меня всегда будет ждать комната в Медуэй-парке. Он готов принять меня, Роберт, он действительно считает, что я никогда не бросала его, что я всегда была его женой, по крайней мере носила его имя.

Она была не в силах смотреть на Роберта. Она не смогла бы выдержать то, что обязательно увидела бы — выражение облегчения в его глазах. Она спасла его от унижения, а он так никогда и не узнает об этом.

— Мне не хотелось бы, чтобы ты плохо думал обо мне, — проговорила она, — мне не хотелось бы причинять тебе боль, но я не могу взвалить на Эрика и воспитание двоих детей, и управление огромным поместьем. Ему нужна жена, которая помогала бы ему. Когда ты пришел, я как раз писала ему письмо, в котором сообщала, что приеду к нему в Англию.

— Когда? — резко спросил Роберт.

— Завтра или послезавтра, — с беспечным видом ответила Виолетта. — Как только закрою виллу и расплачусь со слугами.

Она чувствовала, что в ее голосе слышатся истерические нотки, но Роберт, казалось, не замечал этого. Он подошел к окну и повернулся к ней спиной.

— Ты должна поступать так, как считаешь нужным, — наконец проговорил он. — Если Эрик действительно хочет, чтобы ты вернулась…

— Хочет, — перебила его Виолетта. — Он любит меня, он всегда любил меня.

— Тогда…

Роберт повернулся. Она вглядывалась в его лицо, пытаясь запомнить изгиб его губ, четкую линию подбородка — каждую черточку, каждую морщинку.

— Тогда, полагаю, мы… — начал он и замолчал.

Виолетта взмахнула рукой.

— Не будем говорить об этом! Я ненавижу прощания! Нет ничего ужаснее, чем плакать по прошедшей любви или обсуждать угасшую страсть!

— Ты действительно собираешься вернуться к Эрику? — спросил Роберт.

— Конечно. — Виолетта повернулась к камину и начала переставлять украшавшие его фарфоровые статуэтки. — Мой дорогой Роберт, все на свете проходит, даже счастье. Давай не будем прощаться, давай откажемся от общепринятых в подобных случаях изъявлений благодарности. Давай просто запомним то, что было между нами, и забудем, что завтра для нас уже не существует. Так гораздо лучше.

— Давай, если ты так желаешь, — ответил он, и она услышала в его словах явное облегчение.

На мгновение ей показалось, что она сейчас сорвется и расскажет ему правду. Но опять любовь возобладала над слабостью. Она еле слышно вздохнула.

— Дорогой Роберт, — сказала Виолетта, — мы так замечательно провели время вдвоем! Вряд ли когда-нибудь мне будет здесь так же хорошо, как этой зимой. В Норфолке я буду тосковать по солнцу, там всегда пасмурно…

Внезапно Виолетту пронзила острая боль. Для нее Монте-Карло навсегда останется связанным с одним-единственным человеком! Она почувствовала, что выдержка ее на исходе, что пора опустить занавес и закончить последнее действие, пока зрители не распознали, как плоха актриса.

Она поднесла руку ко лбу.

— Роберт, тебе придется уйти, — сказала она. — Я устала, у меня болит голова. Если мне завтра понадобится твоя помощь, я пошлю тебе в отель записку. Если мы больше не увидимся, значит, я очень занята. Я буквально падаю с ног, а мне еще надо закончить письмо Эрику. Такое важное решение отняло у меня много сил.

При этих словах она направилась к бюро, села и взяла перо.

— Спокойной ночи, Роберт, — бросила Виолетта через плечо.

Его озадачило ее поведение, но искренность ее игры, как она и предполагала, убедила его. Он медленно направился к выходу и, подойдя к двери, оглянулся. Она не смогла удержаться, чтобы не бросить на него последний взгляд. У него был задумчивый вид.

— Ты совершенно… уверена, Виолетта? — спросил он.

— Уверена? — переспросила она. — В том, что я возвращаюсь к Эрику? Конечно. Можешь представить, как ему будет тяжело без моей помощи воспитывать двоих детей?

Она опять принялась писать. Она слышала, как закрылась дверь. Она слышала, как Роберт прошел через холл, как он захлопнул за собой парадную дверь, как он спустился по лестнице в сад. Она сидела не шевелясь, еще долго прислушиваясь, хотя вокруг стояла полная тишина, нарушаемая мелодичным тиканьем часов на камине. Потом ее голова очень медленно опустилась на руки. Она заплакала не сразу, но когда слезы все же полились из глаз, это говорило о глубоком отчаянии, которого она не испытывала никогда в жизни. Она понимала, что плачет не только по ушедшему Роберту, но и по улетевшей молодости.

Роберт вышел на улицу. Ночь была тепла. Его сердце переполняла благодарность. Только сейчас, после того, как решение Виолетты принесло ему такое облегчение, он понял, до какой степени боялся сообщить ей о том, что их связь окончена. Он знал — хотя и не осмеливался заговорить об этом вслух, — что если бы она призвала его спасти ее доброе имя, если бы она попросила его проявить по отношению к ней благородство, он пошел бы на все, чего бы это ему ни стоило.

Но теперь он свободен! Он свободен вернуться в Шеврон. У него было ощущение, будто он только что был на волосок от смерти. Даже сейчас он не вполне представлял, как был близок к поражению. Он свободен, и это главное, свободен, думал он, наблюдая, как цветы поворачиваются навстречу утреннему солнцу, свободен просить Мистраль стать его женой.

Он долго сидел у окна в своем номере, и когда очнулся и посмотрел на часы, то резко вскочил на ноги и бросился переодеваться. Когда он примчался в церковь св. Девоты, служба уже подходила к концу. Сэр Роберт собирался прийти пораньше, однако он слишком долго наблюдал, как занимается новый день. Он догадался, что сегодня, даже несмотря на плохое самочувствие после ночных событий, Мистраль обязательно пойдет в церковь.

Он открыл дверь. Внутри церкви было прохладно, везде царил полумрак, только алтарь был освещен свечами. Народу было немного, большей частью пожилые женщины в черном. Он увидел, что Мистраль преклонила колена перед алтарем. Она была без шляпки, ее голову покрывала серая, в тон платью, кружевная косынка.

Роберт колебался, не зная, как ему поступить, настороженный тем, что служба шла в иностранной церкви. Внезапно звякнул колокольчик, и священник у алтаря поднял руки. Роберт не понимал, что происходит. Его охватило непреодолимое желание помолиться. Он обнаружил, что стоит на коленях в последнем ряду, его голова склонена, руки сложены. Он не знал латыни, на которой велась служба, но понял, что это не главное. Он чувствовал, что в этой маленькой, погруженной в полумрак церкви присутствует святой дух, который и привел его к небывалому самоочищению и самопознанию.

Ему открылось, как он обманул ожидания своей матери, как предал высокие идеалы, которым она учила его с самого детства. Он увидел, что изменил Шеврону, опорочив его гордость и славу, ответственность за которые он возложил на себя с такой гордостью. Он подумал обо всех, кто работал в поместье, об их верности его семье, об их доверии и уважении, которые очень много значили для него в жизни. Внезапно он увидел себя не важным и богатым сэром Робертом Стенфордом, а робким мальчиком, который раскаивается в своем плохом поведении.

Колокольчик у алтаря опять зазвенел, и Роберт принялся повторять слова молитвы, которую он читал каждый вечер, стоя на коленях рядом со своей матерью, до тех пор, пока его не отдали в школу.

— Прошу тебя, Господи, благослови папу и маму, моих собак и лошадок и всех, кто живет в Шевроне, и помоги мне стать хорошим мальчиком. Аминь.

Он никогда не представлял, что может так истово молиться, когда слова не важны — важно то, что его молитва шла из глубины сердца и что она была искренна. Когда слова замерли у него на губах, он почувствовал, что в странном пугающем молчании ждет, какой приговор будет ему вынесен. Потом ему показалось, что на голову опустилась рука Всевышнего, и понял, что прощен. Его раскаяние было принято, его грехи отпущены, ему была дана свобода совершать добрые дела.

Внезапно он ощутил небывалую легкость и радость и открыл глаза. Служба окончилась, а он и не заметил этого. В церкви почти никого не было, свечи в алтаре погасли. Священник ушел. Он увидел, что Мистраль поднялась с колен и направляется в его сторону. Ее лицо светилось от счастья, ее глаза затуманились, как будто она еще не спустилась на землю и находилась в окружении ангелов.

Она уже почти поравнялась с ним, когда наконец увидела его, коленопреклоненного и наблюдающего за ней. Она остановилась, прижав руки к груди. Он поднялся, поднес ее руку к губам и поцеловал. Он был не в состоянии разговаривать.

— Я знала, что вы придете, — просто проговорила она, сжимая пальцами его руку.

Они стояли и затаив дыхание смотрели друг на друга, и он подумал, что ни одна женщина на свете не может быть так божественно прекрасна.

— Я хочу поговорить с вами, — наконец промолвил он нетвердым голосом.

— Я одна, — ответила Мистраль. — Жанна сегодня неважно себя чувствует.

— Тогда я скажу вам все сейчас, немедленно, — сказал Роберт и потянул ее за руку.

Мистраль послушно опустилась на скамью, Роберт сел рядом. Через витражи над Западным входом проникал солнечный свет. Один из лучиков коснулся золотых волос девушки.

— Может, мне не следует разговаривать с вами здесь? — тихо спросил Роберт.

— О, нет, все в порядке, — улыбнулась Мистраль. — Если мы приходим к Господу со своими печалями, почему бы не прийти к Нему, когда мы счастливы?

— Значит, вы счастливы?

Она кивнула, как будто переполнявшая ее радость не давала ей возможности говорить. Он заметил, что она дрожит.

— Вы знаете, о чем я хочу говорить с вами, — сказал он. — Я хочу просить вас выйти за меня замуж, оказать мне честь стать моей женой. Я люблю вас, дорогая моя. Я никогда не представлял, что мужчина способен так сильно любить. Если вы доверитесь мне, я буду защищать вас и заботиться о вас всю свою жизнь.

Он без слов понял, каков будет ответ. Он увидел, как засветились ее глаза, как она вся засияла он переполнявшего ее счастья. Но он ждал — ждал и наконец услышал ее шепот:

— Я тоже вас люблю!

Он обнял ее и прижал к себе. Он чувствовал ее дрожь, потом он нашел ее губы. Они оба познали небывалый восторг, неземное блаженство соединения в единое целое. Но через мгновение напряжение, охватившее Мистраль, заставило ее спуститься на землю, и она, засмущавшись, спрятала лицо у него на груди.

— Я люблю тебя, — сказал Роберт. — Дорогая моя, малышка моя, я люблю тебя.

Она подняла лицо, но взор ее обратился не к Роберту, а к алтарю.

— Я всегда знала, — медленно проговорила она, — что любовь будет именно такой.

— Какой? — спросил Роберт.

— Святой, — ответила она. — Частью нашей любви к Богу.

Его растрогали искренность и восторг, звучавшие в ее словах. Он склонил голову и поцеловал ее руку, молясь про себя и давая себе клятву, что никогда не предаст ее.

Мистраль глубоко вздохнула.

— Нам пора возвращаться, — сказала она.

Они вышли из церкви рука об руку. Их ослепило яркое солнце, и они замерли на ступенях.

— Ты приехал в экипаже? — через некоторое время спросила Мистраль. — Или мы пойдем пешком?

— Я опаздывал, поэтому нанял экипаж, — ответил Роберт. — Я сказал кучеру, что он мне еще понадобится и чтобы он ждал меня за углом. Если ты подождешь здесь, я схожу за ним.

— Не бойся, я не убегу, — сказала Мистраль и засмеялась счастливым смехом.

Роберт спустился по лестнице. Как он и предполагал, кучер мирно дремал в тени оливкового дерева. Роберт разбудил его. Кучер подобрал вожжи и взял в руку кнут.

Роберт повернулся, собираясь вернуться к Мистраль, и увидел, что к церкви приближается мужчина верхом на лошади. Он сразу же узнал его и поспешил к церкви. Подойдя к Мистраль, он взял ее за руку.

— Я только что видел раджу, — сообщил он. — Я намеренно предупредил тебя, так как мне не хотелось бы, чтобы он увидел твой испуг. Я с тобой, ничего не бойся, но я даю слово, что сегодня же расквитаюсь с ним.

Он увидел, как побелела Мистраль, как внезапно страх появился в ее глазах. Но у него не было времени успокаивать ее. Раджа уже заметил их, он увидел, что они, взявшись за руки, стоят возле двери церкви. Роберт предполагал, что раджа проедет мимо и не поздоровается, сделав вид, будто не заметил их. Однако, к его удивлению, тот направил лошадь к лестнице.

— Сэр Роберт! — крикнул он.

Роберт бросил на него полный презрения взгляд и промолчал.

— Мне нужно сказать вам нечто очень важное, — настаивал раджа. — Не могли бы вы подойти ко мне, или мне самому подняться наверх?

Роберт почувствовал, как вздрогнула Мистраль. Ради ее спокойствия он решил спуститься к радже.

— В чем дело? — резко спросил он. — Я собирался заехать к вам позже, так как я не могу обсуждать интересующий меня вопрос в присутствии дамы.

Раджа издал неприятный смешок.

— То, что я хочу сказать вам, сэр Роберт, касается именно этой дамы и является в действительности проявлением моего доброго расположения к вам.

— Если у вас есть что сказать — говорите, — отрезал Роберт, — а потом убирайтесь, пока я сам не прогнал вас.

Губы раджи искривились в усмешке.

— Ну прямо-таки Святой Георгий, — начал глумиться он, — готовый ринуться на защиту невинной девственницы. Мой дорогой сэр Роберт, пусть вас не обманывает ее невинный вид. Молодые женщины недолго остаются девственны, когда они находятся в обществе знаменитой мадам Блюэ.

— О чем вы говорите? — гневно вскричал Роберт.

— Я говорю о мадам Блюэ или, если предпочитаете, о мадам Секрет, — ответил раджа. — Не сомневаюсь, что вы слышали о ней. Ее заведение «Рю де Руа» — наиболее приятное и самое знаменитое во всей Франции. Уверен, что вы бывали там, мой дорогой сэр Роберт, но если вам изменяет память или если я не убедил вас, я могу в любое время представить доказательства. Не стесняйтесь, заезжайте ко мне. Всегда к вашим услугам.

Раджа поклонился и уехал. Роберт словно окаменел. Он никак не мог поверить услышанному. Но потом перед его мысленным взором стало медленно возникать лицо женщины с крашеными волосами и яркими губами. Она заискивающе улыбалась. В тот раз он почти не обратил на нее внимания, но у нее было очень необычное лицо — лицо, которое, однажды увидев, невозможно было забыть. Мадам Секрет значительно старше, у нее седые волосы, и все же… и все же…

Но это немыслимо! Ему все привиделось — или он сошел с ума. Он был в «Рю де Руа» всего один раз, после вечеринки, устроенной для мужчин в «Тревеллерс Клаб». Их длившееся всю ночь путешествие по увеселительным заведениям Парижа закончилось в «Рю де Руа». Он задержался там всего на несколько минут, так как был достаточно разборчив, чтобы польститься на развлечение в заведении подобного рода. И все же он запомнил лицо той женщины.

Медленно Роберт поднимался по лестнице к ожидавшей его Мистраль. Кружевная косынка упала с ее головы, солнечный свет заиграл в волосах, которые засверкали золотом, образовав ореол вокруг головы.

Конечно, это невозможно! Это грязная ложь, просто раджа решил отомстить ему.

— Что ему было надо? — спросила Мистраль. — Прошу тебя, не имей с ним никаких дел. Он злой, я знаю.

— Он пытается доставить мне неприятности, — ответил Роберт, — но я уверен, что он говорит глупости. Он говорил о какой-то мадам Блюэ и… — Вдруг он замолчал. Он увидел, как расширились глаза Мистраль, когда он произнес это имя. — Ты слышала о ней? — недоверчиво спросил он.

— Слышала… — начала Мистраль и замолчала, так как Роберт больно схватил ее за руку.

— Послушай меня, — сказал он. — Встань на колени, здесь и сейчас, и поклянись всем, что у тебя есть святого, что женщина, которую ты называешь своей тетушкой — не мадам Блюэ. Поклянись!

— Но… я думаю… она… — запинаясь, пробормотала Мистраль.

— Значит, это она! — Слова как выстрелы срывались с его губ. Выражение, появившееся на его лице, заставило Мистраль замолчать. — Это она! — повторил он. — Значит, раджа сказал правду, и тебе почти удалось обмануть меня! Я верил тебе. Я думал, что ты именно такая, какой представлялась мне. О, Боже, я даже сделал тебе предложение. Но не обманывай себя, я еще не попался. Это была хитрость, очень ловкий ход, но он провалился. Спасение пришло вовремя, и спас меня человек, которого я считал своим врагом. Возвращайся к своей так называемой тетке и скажи ей, что она совершила ошибку, скажи ей, что я разоблачил тебя, что я знаю, кто ты есть на самом деле — грязная маленькая обманщица. Я презираю тебя и таких, как ты. Надеюсь, я никогда больше не увижу тебя.

Он резко повернулся и не оглядываясь пошел вниз.

Она стояла как вкопанная, мертвенно-бледная, с потемневшими от горя глазами. К лестнице подкатил экипаж. Роберт вскочил в него. Он быстро что-то проговорил кучеру, и лошади рванули с места. Он не обернулся, поэтому не видел, как Мистраль протягивала к нему дрожащие руки, как бы умоляя его остановиться.

Она не могла вымолвить ни слова, слова просто замирали у нее на губах. Она только с тоской смотрела вслед удаляющемуся экипажу, который с каждой секундой становился все меньше и меньше, пока совсем не исчез из виду.