Призрак в Монте-Карло

Глава 8

Что-то беспокоило Мистраль. Она чувствовала себя несчастной. Она ничем не могла объяснить причину мучившего ее состояния за исключением того, что в воздухе витало нечто тревожное. Когда они с Жанной вернулись сегодня с прогулки, тетя Эмили встретила их у двери в гостиную и резко проговорила:

— Иди в спальню, Мистраль, и оставайся там, пока я и Жанна не позовем тебя. Поняла? Ты не должна выходить из спальни, пока тебе не разрешат.

— Хорошо, тетя Эмили, — ответила Мистраль. — Но… разве что-то случилось?

— Будь любезна выполнять данные тебе указания без пререканий или идиотских вопросов, — оборвала ее тетя Эмили, и смущенная Мистраль вышла из комнаты, прикрыв за собой дверь.

Некоторое время она сидела задумавшись, пытаясь понять, чем же вызвала гнев тетки. Она стала вспоминать все, что делала с самого утра, но не нашла ничего, что могло бы вызвать у кого-то неудовольствие. Наконец сняв шляпку и накидку и повесив их в шкаф, она прошлась по своей комнате, разглядывая шелковые шторы, великолепное покрывало и французскую мебель и спрашивая себя, почему спальня, несмотря на такую великолепную обстановку, выглядит неуютно. И вдруг она сообразила почему.

Конечно, все дело в том, что, в отличие от других людей, у нее не было ничего своего: фотографий, которые можно было бы расставить на комоде, мелочей, шкатулок и статуэток, которыми многие женщины украшали свои спальни. На туалетном столике лежала самая обычная щетка для волос, которой она пользовалась еще в Конвенте, гребешок и баночка с кремом для рук, который ей дала Жанна. Этой мазью, объяснила она Мистраль, пользуется тетя Эмили, когда у нее зимой трескается кожа на руках.

Но баночку с кремом для рук вряд ли можно считать украшением, и Мистраль, невольно сравнивая свою спальню с комнатой Жанны, решила, что у той было уютнее. На камине стояли фотографии племянников Жанны; перламутровые шкатулки, в которых лежали шляпные булавки; фарфоровый лоток для гребешков, украшенный очень красиво выписанным изречением. На столике около кровати лежал требник; рядом стояла статуэтка св. Антония; четки из слоновой кости и серебра, которые Жанна брала с собой только в день Всех Святых; вышитый очешник, который она получила на Рождество двадцать лет назад. Повсюду в комнате была расставлены нормандские фаянсовые игрушки; вставленные в стеклянный башмачок подушечки для булавок; индийский слон-талисман; везде, где бы Жанна ни была, ее сопровождала вышивка, изображавшая Святое семейство. Не было сомнения, что спальня Жанны всегда будет уютной.

А у нее, подумала Мистраль, нет ничего, чем она могла бы окружить себя. Ей вспомнились долгие годы в школе, когда она так часто и страстно мечтала, чтобы ее любили, чтобы кто-то о ней заботился. Монахини были очень добры и с большим вниманием следили за жизнью своих учениц. Но нельзя было забывать, что их сердца отданы Богу, единственному, на которого были направлены их любовь и верность. Во всех их делах незримо присутствовал он, которому они посвятили свою жизнь.

Мистраль была глубоко религиозна, но она жаждала и земной любви и понимания. Отсутствие этого она особо остро ощущала на каникулах, когда другие девочки, радостные и веселые, разъезжались по домам, а она и еще две ученицы оставались в Конвенте.

Родители одной из этих двух девочек находились в Африке, а у другой не было матери, а отец служил губернатором на Дьяволовом острове, и раз в три года девочка ездила к нему в гости. Но если эти девочки, как и она, были лишены домашних праздников, у них все же имелись родственники, которые писали им письма; родители, которые присылали подарки к дню рождения, к Рождеству и к Пасхе; бабушки и дедушки, дяди, тети, кузины, которым они в длинных посланиях изливали свои детские души и которые в ответ писали им нежные письма.

Мистраль добросовестно писала тетке каждую неделю, но могло пройти и три, и четыре месяца, прежде чем она получала ответ. Письма Эмили всегда были краткими и походили одно на другое. Все они содержали только нравоучения и наказы хорошо учиться, делать уроки и выполнять все, что говорили монахини.

Мистраль и так все выполняла как следует, поэтому сухие теткины письма были для нее горьким разочарованием, хотя каждый раз, когда она видела на столике адресованное ей письмо, ее охватывал внезапный трепет надежды.

Приезжала Эмили еще реже, чем писала письма. Раз в год она навещала Мистраль в Конвенте, разговаривала с настоятельницей, а потом гуляла с девушкой по саду. Визиты тетки, как и ее письма, обманывали ожидания девушки. Казалось, каждая ее фраза, с которой она обращалась к Мистраль, начиналась со слов:

— Преподобная мать-настоятельница говорит, что ты могла бы заниматься получше…

— Преподобная мать-настоятельница предлагает тебе изучать…

— Преподобная мать-настоятельница и я считаем, что ты уже достаточно взрослая, чтобы начать…

Уроки, уроки — все время уроки! Мистраль, с нетерпением ожидавшая приездов тетки, во время прогулок с ней уходила в себя, как бы пряталась в раковине, которая позволяла ей скрывать от других девочек чувство полного одиночества.

Иногда по ночам, лежа в дортуаре на своей узкой кровати, она представляла, будто мама обнимает ее, будто она рассказывает маме обо всем, что ее заботит, а мама слушает, понимает и сочувствует.

Однажды, услышав рыдания, раздававшиеся с соседней кровати, Мистраль принялась утешать плачущую девочку.

— В чем дело, Ивонна? — шепотом, так как им не разрешалось разговаривать после того, как гасили свет, спросила Мистраль.

— Я хочу к маме! — рыдала Ивонна. — Я хочу к маме!

Успокоив ее и подоткнув одеяло, дрожащая от холода Мистраль забралась в свою постель, однако она так и не смогла заснуть. Она тоже хотела к маме! Она так хорошо понимала, что чувствует Ивонна, но мама той девочки была не так далеко, это была реальная женщина, которая жила в доме, куда Ивонна вернется через три месяца и откуда ей не надо будет уезжать до тех пор, пока она не выйдет замуж.

Как тоскливо, думала по ночам Мистраль, когда у человека нет ни дома, ни родителей, ни родного гнездышка, когда никого не волнует, здорова она или больна, весела или грустна, счастлива ли. Будучи по натуре достаточно здравомыслящей и жизнерадостной, она не часто предавалась размышлениям о своем одиночестве. Но сейчас ей казалось, что все ее детство было пронизано тоской по дому и любви. Мистраль всегда держалась особняком. У других девочек было так много общих интересов, они обменивались впечатлениями о прогулках верхом, о купании в море, о лыжных походах, о путешествиях, о том, как провели каникулы.

Более того, все они имели нечто общее, что связывало их: все они были членами своих семей. Они рассказывали о родителях, о сестрах и братьях. Они даже могли жаловаться на родительскую строгость.

— Мама не разрешила мне пойти на танцы, она сказала, что я слишком мала!

— У меня такой строгий папа…

Они даже могли хвастаться семейными владениями и подвигами предков — это было нескончаемой темой для разговоров. Количество комнат в доме, богатство отца, драгоценности матери, красота сестер, успешная карьера братьев — обо всем они рассуждали с полным знанием дела.

Мистраль слушала их, а потом забиралась в кровать и отворачивалась. Она никак не могла участвовать в разговоре. Вся ее жизнь была ограничена высокими серыми стенами Конвента.

К счастью, у нее была возможность читать. Временами ей казалось, что если бы не книги, которыми ее снабжал отец Винсент, ей не удавалось бы держать под контролем свои чувства. Но отец Винсент был мудр. Будучи ее духовником, он понял, что в душе этой девочки, которая глядит на него чистыми невинными глазами, бушует настоящий ураган. Возможно, он обратил внимание на ее удивительно ясный и живой ум. По знаниям Мистраль обогнала остальных девочек, более того, стало непросто подыскивать для нее достаточно квалифицированных учителей.

Отец Винсент был очень образованным человеком. Он родился в аристократической семье, но, решив отойти от семейной традиции, по которой все мужчины становились политиками, он посвятил себя служению Богу. Отец Винсент приобрел обширную библиотеку, которую ежегодно пополнял. Возможно, это были не те книги, которые мать-настоятельница порекомендовала бы юной ученице, но отец Винсент убедил ее, что для благополучия и развития девушки большое значение имеет свобода выбора.

— Нельзя слишком долго держать жеребенка в узде, — сказал отец Винсент, и мать-настоятельница поняла его.

— Мистраль — хорошая девочка, — ответила она. — Мне всегда хотелось, чтобы она куда-нибудь поехала на каникулы. Как я поняла, у нее нет дома, и меня беспокоит, что будет, когда она покинет Конвент.

— Не надо уговаривать ее постричься, — наставительно проговорил отец Винсент. — Она — одна из тех, кому жизнь в миру может послужить огромным уроком. Нам нужно заложить в нее основы, чтобы в будущем она сумела отличить добро от зла.

Так Мистраль получила свободный доступ к книгам в библиотеке отца Винсента, которая была очень разноплановой. Мистраль нашла там книги по религии, о путешествиях, философские труды, романы, само появление которых было знаменательным явлением во французской литературе. По мере того как углублялись ее познания в иностранных языках, отец Винсент стал давать ей книги на немецком, а потом — на итальянском.

Но из всех книг, собранных в библиотеке отца Винсента и расставленных в шкафах до самого потолка, больше всего ей нравились английские. Ее приводили в восторг Самюэль Джонсон и Теккерей. «Сон в летнюю ночь» Шекспира способствовал развитию ее вкуса. Она по многу раз перечитывала и более современных английских авторов, таких, как Вальтер Скотт, Джейн Остин и Диккенс. А поэзия буквально заворожила ее. Мать-настоятельница пришла бы в ужас, узнай она, что Мистраль прочитала поэмы лорда Байрона и нашла их восхитительными. Девушка прочитала еще много других книг, которые, обратив на себя ее внимание тем, что были произведениями английских авторов, вскоре становились ее верными друзьями, более близкими, чем окружавшие ее люди.

Но даже книги не могли заменить ей родителей и дом, и когда она узнала, что уезжает из Конвента и отправляется к тете Эмили, она пришла в неописуемый восторг. Наконец у нее будет то, что было у других девочек, наконец она сможет любить близкого человека и испытать ответную любовь.

Теперь-то она видела, что ничего подобного не произошло. В первую ночь в Париже, когда она без предупреждения приехала в дом тетки, она легла в постель с уверенностью, что теперь здесь будет ее дом. Но наутро оказалось, что ничего не изменилось — только серые стены Конвента и мягкое отношение к ней монахинь сменились спальней в отеле и непредсказуемостью тети Эмили.

Мистраль была убеждена, что тетя Эмили не любит ее. Она даже не могла с уверенностью утверждать, что она нравится тетке. Временами девушке казалось, что во взгляде Эмили сквозит враждебность, причем эта враждебность дополнялась радостью, когда Эмили обнаруживала чью-то ошибку, которая давала ей возможность наброситься на человека с упреками.

Мистраль подошла к туалетному столику и выдвинула ящик. На бархатной подушечке в синем кожаном футляре лежало жемчужное ожерелье, которое когда-то принадлежало ее матери. Девушка взяла его в руки. Ей показалось, что при прикосновении жемчуг излучает тепло.

Это ожерелье принадлежало ее маме! Мистраль прижала жемчужины к щеке. Если бы они могли говорить, если бы они могли рассказать ей, как выглядела ее мама, полюбила ли бы она свою дочку, останься она в живых. Тетя Эмили почти ничего не рассказывала, а то, что Мистраль было известно, несколько смущало ее. Почему, например, мама дала ей имя «Мистраль»? И почему она приезжала сюда, в Монте-Карло, незадолго до рождения дочери?

Эти вопросы постоянно мучили Мистраль, но она не могла найти ответа, а тетя Эмили не желала обсуждать эти темы. Каждый раз разговор заканчивался вопросом о том, кем был ее отец. Давным-давно, когда Мистраль только приехала в Конвент, она обратила внимание, что, в отличие от других девочек, которые рассказывали и о матери, и об отце, сама она упоминает только имя матери. Когда тетя Эмили приехала навестить ее, девочка спросила ее об этом.

— Мой папа умер?

— Нет!

Ответ Эмили был резким, голос звучал глухо.

— Разве он не хочет увидеть меня — хоть когда-нибудь? — задумчиво проговорила Мистраль.

— Нет!

— Значит, он меня не любит?

— Подобный вопрос даже не возникал, — ответила Эмили. — Твой отец не играет никакой роли в твоей жизни. Забудь о нем! У тебя есть только мать. И ты носишь ее имя.

— Но чем я отличаюсь от других? — настаивала Мистраль. — Другие девочки носят имя отца.

— Так решила твоя мать, — сказала Эмили. — Это хорошее имя, оно принадлежит благородной английской семье. Тебе этого мало?

Вопрос был задан таким враждебным тоном, что испуганная и озадаченная Мистраль была вынуждена согласиться. Больше она об этом не заговаривала. Выполняя указание тети Эмили, она на самом деле старалась не думать об отце, но это не всегда получалось. Он существовал, и она была частью его, что бы там тетя Эмили ни говорила. Ведь он был где-то рядом, не зная, что у него растет дочь, которая очень скучает по нему.

Дом! Это слово никогда ничего не значило для Мистраль. Долгие размышления над вопросами, которые раньше, в Конвенте, были запретной темой, навеяли на нее тоску. Появление Жанны не улучшило ее настроения.

— Я пришла помочь вам переодеться к ужину, — объявила та. — Ваша тетушка желает, чтобы вы надели серое атласное платье.

Услышав голос Жанны, Мистраль отвела взгляд от зажигающихся в небе звезд и едва не вскрикнула. Лицо Жанны было мертвенно-бледным, как у покойника, губы побелели. Руки тряслись, когда она открывала дверь шкафа.

— Жанна, что случилось? — спросила Мистраль. — Ты сейчас упадешь в обморок. Сядь и отдохни. Я сама найду платье.

— Нет, не надо, — хриплым голосом запротестовала Жанна, но когда она подошла к шкафу, Мистраль услышала ее бормотание: — И прости нам грехи наши, как и мы прощаем согрешившим против нас!

— Что ты сказала? — спросила Мистраль, не веря своим ушам.

— Ничего, ничего, — ответила Жанна, но девушка слышала, как та еле слышно добавила: — Избави нас от лукавого!

Что все это значит? Что случилось? Почему Жанна читает покаянную молитву? Чем она так напугана? Почему за пару часов она постарела на двадцать лет?

Мистраль подошла к старой женщине и обняла ее.

— Ты устала, Жанна, или больна. Иди, приляг. Я сама оденусь, а потом помогу тете Эмили.

— Нет, мадемуазель, — ответила Жанна дрожащим голосом. — Мадам просила её не беспокоить до ужина. Вам не следует ходить к ней.

— Хорошо, — сказала Мистраль. — Сядь, Жанна, прошу тебя, сядь.

К ее удивлению, старая горничная высвободилась из объятий.

— Не дотрагивайтесь до меня, — сказала она, — дайте мне заняться делами, мадемуазель. У меня много работы… Ангел Божий, святой мой хранитель, прошу тебя усердно: Ты меня сегодня вразуми и сохрани от всякого зла…

Она разложила на кровати платье, которое Мистраль должна была надеть вечером, и, продолжая молиться, вышла из комнаты.

Мистраль так ничего и не поняла, но когда, перед ужином, она увидела, что тетя Эмили невозмутима и спокойна, она испытала непередаваемое облегчение. Более того, в платье из бирюзовой парчи, отделанном драпировкой из тонкой, как паутинка, ткани, тетка выглядела величественнее, чем прежде. Если Мистраль боялась, что Эмили окажется в таком же состоянии, что и Жанна, она глубоко заблуждалась. Подбородок Эмили был гордо вскинут, на губах играла слабая улыбка. Мистраль показалось, что ее глаза горят каким-то странным огнем, а в голосе звучат победные нотки. То, что так подействовало на Жанну, ни в коей мере не коснулось Эмили.

— Прибери гостиную, Жанна, — приказала Эмили, — и приготовь к моему приходу вина. Не забудь зашить платье, которое я сегодня порвала. Я, наверное, зацепилась за ветку. Там крохотная дырочка на подоле, но ее надо срочно зашить.

У Мистраль возникло впечатление, что Жанна съежилась и затряслась.

— Хорошо, мадам, — только и пробормотала она, — я все сделаю, мадам.

Но ее губы продолжали двигаться, и Мистраль догадалась, что Жанна опять молится.

Тетя Эмили спустилась вниз и совершила свое ежевечернее впечатляющее шествие по обеденному залу. Шум голосов стих, все, прекратив есть, наблюдали за ними. Как и раньше, Мистраль была охвачена страстным желанием, чтобы пол под ней разверзся и земля поглотила ее — лишь бы не подвергать себя осмотру сотен любопытных глаз, лишь бы не чувствовать себя униженной сознанием, что каждое ее движение подробно обсуждается и оценивается.

Еще в школе учительница, которая обучала девочек пластике движения, говорила своим ученицам, что нельзя быть застенчивой.

— Перестаньте думать о себе, — советовала она.

Каждый вечер Мистраль старалась выполнять ее указание. Следуя за тетей Эмили между столиками в переполненном зале, она заставляла себя думать о самых разных вещах, повторяла запомнившиеся стихи.

Сегодня ей вспомнилось стихотворение лорда Байрона:

«Она идет во всей красе, / Светла, как ночь ее страны. Вся глубь небес и звезды все / В ее очах заключены…»

«Как было бы прекрасно, если бы я тоже была такой», — подумала Мистраль, не сознавая, что эти строки вполне можно было отнести и к ней.

Они подошли к своему столику. Мистраль, счастливая, что их ежевечерний ритуал подошел к концу, села и почувствовала, что страшно голодна. Она заказала все, что им порекомендовал официант. Как оказалось, у тети Эмили совсем не было аппетита. Она съела пару ложек супа, кусочек рыбы и больше ни к чему не притронулась. Однако она много говорила, довольно нелицеприятно отзываясь об окружающих, да так громко, что Мистраль испугалась, что их могут услышать.

Она вздохнула с облегчением, когда ужин закончился и они собрались в Казино. Сегодня Эмили, казалось, была настроена сорить деньгами. Она обменяла две банкноты на золотые монеты, которых оказалось так много, что ей было трудно их нести. Мистраль помогла ей.

— Вы собираетесь сегодня играть по-крупному? — спросила девушка.

Она боялась, что тетка начнет ругать ее за такой вопрос, но, к ее изумлению, Эмили с улыбкой ответила:

— Я могу себе это позволить! Да, могу — сегодня!

Как всегда, Мистраль стояла за стулом тетки и наблюдала за игрой. Первое время ей было интересно, но вскоре наскучило, и сейчас ее несколько тяготила роль наблюдателя. Столбики монет, поставленные на клетки; ровное, лишенное интонаций бормотание крупье; жадно тянущиеся к выигрышу руки удачливых игроков — все это было ей слишком хорошо знакомо, чтобы надолго занять ее внимание. Поэтому Мистраль стала оглядываться по сторонам, разглядывая снующих между столами посетителей.

Она пыталась убедить себя, что ее никто конкретно не интересует, но в глубине души она понимала, что с нетерпением ждет, когда в зал войдет сэр Роберт. Сегодня он не ужинал в «Отеле де Пари», и внезапно она испугалась, что он уехал, что его отпуск закончился.

А вдруг так и есть? А вдруг она больше никогда его не увидит? От этих мыслей ее охватило чувство одиночества и непередаваемой опустошенности. Сверкающий мир вокруг нее померк, и она оказалась одна в пугающей темноте, без друга, без близкого человека. Она не понимала причины своего страха, просто знала, что ей страшно.

Зато облегчение, которое охватило ее в тот момент, когда в зал вошел сэр Роберт, было столь сильным, что у нее задрожали колени. С ним была леди Виолетта, и Мистраль показалось, что они оба рассержены, как будто они только что ссорились.

Сэр Роберт подошел к ближайшему столу и сел играть. Мистраль наблюдала за ним. Ее не покидала надежда, что он обернется и увидит ее, и, как часто случалось, в его глазах мелькнет радостный огонек, а на губах появится слабая улыбка. «Но сегодня он слишком углублен в игру, — подумала Мистраль, — чтобы замечать что-либо вокруг себя». Но она и не желала большего, она была рада, что он здесь и она может смотреть на него из-под полуприкрытых ресниц.

— Мистраль, о чем ты задумалась? — спустил ее на землю голос Эмили. — Я уже дважды обращалась к тебе и так и не получила ответа.

— Простите, тетя Эмили, — быстро проговорила Мистраль.

— Возьми мою накидку и отнеси ее в гардеробную. Здесь очень жарко.

— Хорошо, тетя Эмили.

— Номер четырнадцать, красное, нечет, — раздался голос крупье.

— Отлично, я опять выиграла, — удовлетворенно объявила Эмили. — В конечном счете я всегда выигрываю. Ты понимаешь это, Мистраль? Выигрыш остается за мной.

Эмили хихикнула. Звук был довольно странным, к тому же Эмили вообще редко смеялась, потому Мистраль этот смех показался зловещим.

Она взяла накидку Эмили. Дамская гардеробная находилась в дальнем конце коридора, в стороне от главного входа, и Мистраль пришлось пройти через несколько залов. Когда она проходила через зал для игры в карты, оттуда вышел мужчина. Она посторонилась, чтобы пропустить его, но он сам преградил ей путь.

— Мадемуазель Фантом! — воскликнул он. — Мне повезло, что я встретил вас. Я хочу поговорить с вами.

Мистраль узнала джехангарского раджу. Раньше она видела его только мельком, а за ужином заметила, что он внимательно наблюдает за ней. Эмили тоже обратила на это внимание.

— За нами пристально наблюдает джехангарский раджа, — сообщила Эмили. — Противный маленький человечек, но страшно богатый. Семь месяцев в году он проводит в Европе, потом возвращается в Индию и набирает там денег, чтобы их проматывать.

— Мне кажется, что та дама, которая сидит рядом с ним, очень красива, — заметила Мистраль.

— Дама! — хмыкнула Эмили.

Мистраль не поняла, что имела в виду тетка, но ей не захотелось продолжать расспросы. Теперь же, вглядываясь в смуглое лицо раджи, Мистраль подумала, что характеристика Эмили не так уж неверна. Она собралась пройти дальше.

— Прошу прощения, ваше высочество, — проговорила она, — но мне нужно выполнить поручение моей тетушки.

— Поручение может подождать, — сказал раджа. — То, о чем я хочу поговорить с вами, касается лично вас.

— Меня? — удивилась Мистраль. — О чем вы?

— Пойдемте со мной, — властно проговорил он. — Мы не можем разговаривать здесь.

Он повел ее в пустой концертный зал. Высокие стеклянные двери, выходившие на террасу, были открыты. Мистраль и раджа вышли на свежий воздух. Каменные перила, увитые ниспадающей каскадом геранью и гелиотропами, освещал лунный свет.

— Тетушка будет ждать меня, — обеспокоенно заметила Мистраль, как щит выставляя перед собой отделанную мехом бархатную накидку Эмили.

Что-то в радже вызывало у Мистраль отвращение. Она не раз удивлялась, почему эта красивая блондинка, которая всегда сопровождала раджу в Казино, не смогла найти себе более привлекательного спутника.

— Я вас долго не задержу, — сказал раджа.

— О чем вы хотели поговорить со мной? — спросила Мистраль.

— Вы прямолинейны: сразу переходите к делу, — заметил он, и Мистраль подумала, что улыбка делает его лицо еще более отталкивающим.

— Я не могу задерживаться, ваше высочество, тетушка будет ругать меня.

— Никто не должен ругать такое очаровательное создание, как вы, мадемуазель, — ответил раджа. Мистраль вздернула подбородок, всем своим видом показывая, как ей не нравится комплимент, поэтому раджа быстро добавил: — Мне приходится разговаривать с вами в той манере, которая принята в Европе.

Дома, в моей стране, мы не так грубы. Итак, я хотел бы поговорить о вашем жемчуге.

— О моем жемчуге?

— Да, я вижу, он и сегодня на вас. Он очень красив, но мне кажется, он слишком мрачен для такой юной и веселой девушки. Если вы позволите, я с радостью обменяю его на бриллианты или другие драгоценные камни, которые вам понравятся.

— Обменяете?

Наконец Мистраль, некоторое время находившаяся в полном замешательстве, сообразила, чего от нее хотят.

— Вы хотите сказать, что желаете получить мой жемчуг, что вы намереваетесь купить его?

— Вот именно! Как хорошо, что мы понимаем друг друга с полуслова! Да, мадемуазель, я хочу купить у вас жемчуг за любые деньги — в разумных пределах, конечно, — или, как я сказал, по вашему выбору обменять его на бриллиантовое, сапфировое или рубиновое ожерелье. Большинство женщин предпочитает бриллианты.

Мистраль гордо вскинула голову.

— Боюсь, ваше высочество, вам дали неверные сведения. Мой жемчуг не продается и не обменивается.

— Прошу вас, мадемуазель, не спешите с принятием решения. — Раджа шагнул к ней. — Ваш жемчуг, как я уже сказал, неподходящее украшение для молодой красивой девушки. Как бы вы ни были богаты, деньги всегда пригодятся. Возможно, вы больше никогда не получите столь выгодного предложения. Я твердо решил заполучить жемчуг, поэтому можете поторговаться со мной. Вас привлекает эта идея?

— Мне очень жаль, ваше высочество, но я не намерена расставаться с жемчугом. А теперь, если вы позволите…

Мистраль повернулась к стеклянной двери, ведущей в зал, но раджа опередил ее, преградив дорогу. Он стоял на верхней ступеньке, и ей приходилось поднимать голову, когда она смотрела на него.

— Как же мне убедить вас в том, что я всегда добиваюсь своего? — спросил раджа. — С вашей стороны будет гораздо умнее, мадемуазель, согласиться на мое предложение и сейчас же отдать мне ожерелье, назвав вашу цену.

В его голосе слышалась явная угроза. Однако его настойчивость только разозлила Мистраль.

— Будьте так любезны, посторонитесь, — холодно проговорила она. — Ваше высочество не имеет никакого права задерживать меня. Я ответила на ваш вопрос и отказалась от вашего предложения. Нам больше не о чем говорить.

— Напротив. Мне есть что сказать, — настаивал раджа. — Вы очень молоды, мадемуазель, а значит — склонны к импульсивным и необдуманным решениям. Я получу жемчуг, но тогда сделка не будет так выгодна и приятна для вас.

Внезапно Мистраль осознала, что раджа как бы гипнотизирует ее. Он впился в нее глазами, и она ощутила, как ее сознание заволакивает черный туман. И тут она заметила, что рука раджи потянулась к ее шее. Мистраль поняла, что он сейчас коснется жемчужин.

Она вскрикнула и заставила себя отвести от него глаза. Резко оттолкнув раджу, она проскочила мимо него и вбежала в залитый светом концертный зал. Ее движения были так стремительны, что раджа, попытавшийся остановить ее, опоздал. Она была свободна. Не успел раджа сделать и шага, как она уже бежала по коридору к дамской гардеробной.

Мистраль ворвалась в гардеробную и столкнулась с выходившей оттуда женщиной.

— О, простите! — по-английски воскликнула Мистраль.

Она подняла глаза и увидела, что перед ней стоит та самая красивая блондинка, которая всегда сопровождает раджу. Стараясь унять учащенно бившееся сердце, Мистраль молча смотрела на Стеллу. Потом она заметила, что драпировка из серого газа, украшавшая корсаж ее платья, зацепилась за брошку в виде бабочки, пришитую к платью Стеллы. Придя в себя, Мистраль попыталась высвободить брошку.

— Прошу прощения, — сказала она. — Это я виновата — я так бежала.

— Действительно, — ответила Стелла. — Вы ужасно спешили. Как будто опаздывали на поезд.

Мистраль выдавила из себя улыбку.

— Нет, поезд тут ни при чем.

Стелла взглянула на нее.

— Вы так бледны, — сочувственно проговорила она. — Должно быть, вас что-то расстроило. Да не беспокойтесь вы из-за бабочки, просто дерните. Дайте я попробую.

— Нет, не надо, — сказала Мистраль, — не двигайтесь.

Она ловко высвободила тончайшие ниточки ткани из крохотных металлических лапок, которые придерживали цветные камешки, украшавшие брошку.

— Спасибо, — поблагодарила Стелла.

— К сожалению, бабочка еле держится.

— Думаю, гардеробщица пришьет ее, — заметила Стелла, но не двинулась с места.

Мистраль догадалась, что Стелла уступает ей дорогу. Со смущенной улыбкой она прошла в гардеробную и отдала накидку тети Эмили. Но, повернувшись, она увидела, что Стелла вошла вслед за ней и внимательно разглядывает рукав своего платья. У Стеллы было удивительное платье. Оно было сшито из зеленого атласа, его покрывали бабочки из крохотных драгоценных камешков. Когда Стелла двигалась, они переливались всеми цветами радуги. Платье обращало на себя внимание, однако оно, без сомнения, было безвкусным.

Завитые в мелкие локоны волосы Стеллы украшал венок из таких же бабочек, ее щеки были густо нарумянены, а алые губы были такого же цвета, как розы, которые она держала в руке. Однако сквозь всю эту мишуру Мистраль разглядела дружескую улыбку Стеллы и ее синие глаза, которые смотрели на Мистраль с искренней симпатией.

Бросив взгляд на свое отражение в зеркале, Стелла дернула брошку. Последняя нитка оборвалась, и бабочка оказалась у нее в руке.

— Вот, оторвала! — воскликнула она.

— Надо ее пришить, — сказала Мистраль. — Боюсь, и платье порвалось в этом месте. Я прощу прощения за свою неловкость.

— Не стоит извиняться, — улыбнулась Стелла. — Это все ерунда, уверяю вас. Честно говоря, платье мне не особенно нравилось, но оно было таким дорогим, что Крисси… я имею в виду мою сестру… решила, что его нужно обязательно купить.

Мистраль так поразил подобный довод для покупки платья, что она растерялась и промолчала.

— Видите ли, вам лучше уйти, вам не следует стоять здесь и разговаривать со мной.

Сначала Мистраль не поняла, но тут ее охватило страшное смущение, щеки залил яркий румянец. Ей никогда в голову не приходило, что постоянная спутница раджи — дурная женщина, но теперь ей стало ясно, что именно Стелла пыталась ей объяснить. К тому же Мистраль поняла, что эта англичанка не знает французского. Поэтому-то она не обратилась к гардеробщице с просьбой пришить брошку.

Мистраль ласково улыбнулась.

— Спасибо, — сказала она, — но сначала нам нужно зашить платье. Позвольте, я скажу об этом гардеробщице?

На лице Стеллы отразилось облегчение.

— Вы окажете мне огромную любезность, — сказала она. — Я не знаю французского. Для меня такое мучение — каждый вечер просить ее дать мне накидку.

Мистраль повернулась к гардеробщице.

— Пожалуйста, принесите нитку и иголку, — сказала она по-французски. — У мадемуазель порвалось платье, его нужно зашить.

— Слушаюсь, мадемуазель, сию минуту, — тоже по-французски ответила женщина.

— Вы очень любезны, — заметила Стелла.

— Я рада, что хоть этим могу помочь вам.

Гардеробщица принесла нитку и иголку и принялась зашивать дырочку. Стелла не обращала на нее внимания. Она смотрела на Мистраль, и на ее лице было такое выражение, как будто она никак не может решиться на что-то. Наконец слова сами сорвались с ее губ.

— Послушайте, я хочу вам кое-что сказать, — начала она. — Если кто-нибудь захочет купить у вас жемчуг, ответьте отказом.

Мистраль в изумлении взглянула на Стеллу, но потом сообразила, что раджа хотел купить жемчуг именно для Стеллы.

— Он не продается, — быстро проговорила Мистраль, — он принадлежал еще моей матери.

— Я так и думала, — сказала Стелла, — но все равно помните о моих словах. Если кто-то захочет отобрать его у вас, прогоните его.

— Спасибо за совет, — медленно проговорила Мистраль. — Вы очень добры.

— Добра? — переспросила Стелла и рассмеялась. — Это вы добры, если разговариваете с такой, как я. Если нас увидят, у вас будут неприятности.

— Людям часто в голову приходят всякие глупости, — сказала Мистраль. — Не вижу ничего плохого в том, что мы беседуем.

Ее голос звучал очень мягко, на губах играла улыбка. Стелла тихо вздохнула.

— Большинство только и ждут, чтобы броситься объяснять вам, как это плохо, — сказала Стелла. — В этом вся беда: ты никогда не знаешь наверняка, правильно поступаешь или нет. Во всяком случае, я.

— Судя по вашим словам, вы чем-то обеспокоены, — заметила Мистраль, испытывая необъяснимую симпатию к девушке.

— Как удивительно, что вы заговорили об этом! — воскликнула Стелла. — Я действительно обеспокоена. Дело в том, что я никак не могу разобраться, где добро, а где зло.

— Нужно, чтобы кто-нибудь помог вам, — посоветовала Мистраль. — Когда у меня возникали сомнения по поводу вопросов, которые имели для меня огромное значение, я всегда обращалась к тому, кто знал ответы.

Вспомнив, что большинство англичан не были католиками, Мистраль не решилась напрямик сказать, чтобы Стелла обратилась к священнику.

Казалось, Стелла обдумывает ее слова. Гардеробщица уже пришила бабочку, и Стелла, пробормотав слова благодарности, дала ей франк.

— Спасибо, мадемуазель, спасибо, — проговорила женщина, возвращаясь на свое место у вешалки.

Мистраль понимала, что ей надо срочно возвращаться к тете Эмили. Ей будет трудно объяснить, где она так долго пропадала. Однако инстинктивно она чувствовала, что Стелла хочет ей в чем-то признаться. На ее лице отражалось волнение, в ее глазах с густо накрашенными ресницами застыло жалкое выражение, в них читалась мольба о помощи. Мистраль решила, что, независимо от того, какие будут последствия, она задержится. Наконец Стелла решилась.

— Послушайте, — сказала она, — в вас есть нечто такое, что заставляет меня обратиться к вам за помощью в решении одной очень важной для меня проблемы. Так вот. Предположим, у вас появилась возможность прекратить делать то, что плохо, и начать поступать правильно, но при этом вы сделаете больно одному человеку. Очень больно, причем человеку, кого вы любите и кто любит вас. Как поступить в этом случае?

Мистраль глубоко вздохнула. Каким-то образом она поняла, что от ее ответа зависят очень важные события.

— Этот вопрос не так уж сложен, — звонким мелодичным голосом сказала она. — Прекратить поступать плохо — всегда правильно, как бы трудно это ни было. Всегда надо стараться не причинять боль другому, всегда надо стараться относиться к людям по-доброму и с пониманием. Но есть более важные вещи, чем чувства других людей, как бы дороги они вам ни были. Когда поступаешь правильно, ты выполняешь волю Господню, и это главное. Мы должны поступать правильно, чего бы это ни стоило нам или другим.

Стелла подняла голову, и Мистраль показалось, что она скинула с себя непомерное бремя. Потом она тихо проговорила:

— Благодарю вас! Я знала, что вы поможете мне — вы очень хорошая!