Призраки прошлого

— Но смысл не в этом. Смысл в том, что я не идеален, но стараюсь изо всех сил. Я ни хрена не знаю о том, как быть отцом, но надеюсь, что ты дашь мне шанс. Завтра... послезавтра... хоть когда... я буду здесь.

Он начинает уходить, как будто уже все сказал, и ему больше нечего предложить.

— Джонатан, — кричу. — Твоя монетка.

— Оставь ее себе.

— Что?

— Я знаю, как у меня дела. Я не нуждаюсь в этом жетоне. А ты, возможно.

Я пялюсь на монетку в свете лучей парковки. Не знаю, что думать. Не знаю, что сказать. Не знаю, куда он направляется и на сколько собирается остаться.

В этот момент я почти ничего не понимаю, кроме того, что он здесь, передо мной, говорит мне все, что заслужила услышать годы назад. И я позволяю ему уйти, будто это ничего не значит.

— Джонатан, — снова кричу.

Он останавливается и смотрит на меня через плечо.

— Я, эм... Я рада, что ты в порядке, — признаю. — Видела репортаж о несчастном случае, о том, что ты сделал — помог этой девочке, и я просто... рада, что ты в порядке.

Его губы растягиваются в небольшой улыбке, которая наполнена печалью.

— Я собираюсь задержаться на какое-то время, залечь на дно в городе. Я остановился в «Ландинг Инн».

— У миссис Маклески? — удивляюсь. — Она поселила тебя у себя?

Он издает смешок.

— Она не в восторге насчет этого, но мне нужно что-то приватное. Пришлось сделать очень убедительный и чертовски секретный депозит, чтобы она согласилась.

— Боюсь, что так и есть, — соглашаюсь, представляя выражение лица этой женщины, когда он явился, ища убежище.

— Так вот, где я буду, — говорит он. — Если ты будешь меня искать.

Он не ждет ответа, уходя, прихрамывая. От моей работы до места его жилья почти миля пути. Воспоминания о голосе моей матери нахлынывают на меня, ангел на моем плече говорит, что я должна предложить его подвезти, но вместо этого слушаю дьявола, который звучит как мой отец, говоря: «Никогда не садись в машину с незнакомцем».

Я все еще не уверена, кто он сейчас.

***

Мэдди уже спит, растянувшись на спине на диване, когда я приезжаю в дом отца. Папа сидит за кухонным столом, попивая кофе без кофеина. Он поднимает голову, когда вхожу, осматривает меня, пока сажусь на стул.

Карандаши и листы бумаги разбросаны по столу, конверт лежит по центру, на котором написано «Бризо» ярко-красным. Обратный адрес: Мэдди у дедули. Конверт не запечатан, но я вижу, что она пыталась: штамп изогнут в другую сторону.

Беру конверт и вытаскиваю сложенный листок, разглядывая. Это открытка в стиле «поправляйся», слова написаны сверху, и нахмуренный Бризо под ними. Она нарисовала себя рядом с ним, улыбающуюся, протягивая ему что-то, напоминающее букет желтых цветов, а ниже короткое сообщение:

«Я видела, что с тобой произошел несчастный случай. Ты должен поправиться! И должен вернуться, потому что мама говорит, что никто не пропадает навсегда. Это сделает тебя счастливее и меня тоже. Люблю тебя. Мэдди».

Вздохнув, складываю листок, засовывая его в конверт и кладя тот на стол. Папа наблюдает за мной, все еще попивая кофе. Ждет, что я откроюсь. Он, вероятно, провел весь вечер, помогая Мэдди с этим, говоря ей, как пишутся слова.

— Джонатан приходил сегодня, — говорю. — Хотел поговорить.

— А ты?

Засовываю руку в карман за монеткой, которую Джонатан дал мне, скользя ею по столу к отцу. Он поднимает монету, присвистнув, странное выражение мелькает на его лице, когда он встает. Гордость. Это, скорее всего, не должно меня поражать. Я не должна удивляться насчет этого, но ничего не могу поделать.

Перемещаясь по кухне, папа кладет чашку в раковину, прежде чем прислоняется к столешнице, пялясь на монетку. Недалеко от того места, где он стоит, на крючке висит связка ключей, похожая монетка прикреплена к ним, переделанная в брелок. Двадцать лет трезвости.

Первые годы моей жизни отец боролся с алкоголизмом. У меня смутные воспоминания того времени. Он прошел реабилитацию, прежде чем стало слишком поздно быть отцом, как он всегда говорил, и я знаю, что именно об этом он думает сейчас.

— Ты снова выглядишь потерянной, детка, — говорит папа, когда я начинаю убирать беспорядок, засовываю карандаши обратно в коробку.

— Я так себя и чувствую, — признаю.

Он не предлагает мне совет. Я никогда не была любителем их слушать, если бы воспользовалась его советом год назад, то не оказалась бы в этой ситуации. Но не сожалею, несмотря ни на то, и он это знает. Независимо от того, что случилось, Мэдди появилась на свет, и она стоит любой секунды боли.

— Все мы делаем то, что должны, — говорит отец, располагая монету на столе передо мной. — Я иду спать.

— Спасибо, — благодарю. — Что приглядываешь за Мэдди.

— В любое время, — говорит он. — Мои девочки — мое все. У меня нет другого выбора.

6 глава

Джонатан

Есть одна особенность папарацци — они повсюду. Аэропорты, магазины, сидят снаружи зданий, скрываются вокруг отеля, чтобы сделать удачный кадр. Я ловил их, когда они взбирались по дереву, чтобы заглянуть в окно, и рылись в мусоре. Для чего? Кто знает? Но факт из жизни кого-то вроде меня — они всегда рядом, всегда наблюдают, и в девяти случаях из десяти, черт побери, имеют дурные намерения.

Я нахожусь в Беннетт-Ландинг уже двадцать четыре часа. Впервые за долгое время я провел целый день, не попав в их засаду. Но когда прохожу порог «Ландинг Инн» после десяти вечера, меня посещает интуитивное чувство, что за мной наблюдают.

Осматривая фойе, я вижу, как миссис Маклески выходит из кухни. На лице суровое выражение, направленное на меня.

— Мистер Каннингем.

Я киваю в приветствии, стараясь не поморщиться, когда она так меня зовет.

— Мэм.

— Уже поздно, — говорит она. — Ты ужинал?

Я качаю головой.

— Не жди, что я буду для тебя готовить, — причитает. — Хочешь есть, значит, приходи в приличное время.

— Да, мэм, — говорю тихо. Ей не нужно ухаживать за другими гостями, так как я тут единственный. Убедить ее поселить меня здесь, было достаточно сложно. Когда она узнала, что я арендую всю гостиницу на неопределенный срок, и больше никого не будет, то чуть не вышвырнула меня.

Единственная причина, почему не сделала это, потому что я выгляжу жалко.

— И не шуми, — ворчит. — Я иду спать.

— Да, мэм, — снова повторяю, направляясь на кухню. Не включаю свет. Достаточно освещения от парочки ночных фонарей снаружи. Я не ел особо с нечастного случая. Черт, если быть честным, у меня не было хорошего аппетита годами.

Открыв дверь холодильника, вижу маленькую тарелку на верхней полке, на которой несколько сэндвичей в обертке. Сверху лежит клочок бумаге с нацарапанным: «Не стоит благодарности!».

Беру сэндвич, откусывая кусок, пока поднимаюсь наверх, и слышу крик миссис Маклески:

— Накрошишь на ковер, будешь пылесосить!

— Да, мэм, — бормочу, покачивая головой и все еще жуя. Я никогда не переживал о таком явлении, как карма, но у меня есть чертовски странное предчувствие, что она меня настигла.

***

Утро.

Светит солнце.

Яркий свет просачивается через открытые жалюзи, переливаясь на тонких белых занавесках, согревая комнату. Я не спал больше, чем несколько минут время от времени, которые казались больше секундами, когда мои глаза закрывались, прежде чем реальность потрясала меня — реальность нахождения в этом городе, реальность того, что снова видел Кеннеди.

Раздается стук в дверь, но я игнорирую его. Еще нет и восьми утра, слишком рано для меня иметь дело с тем, что сегодня на повестке дня. Еще один стук, и затем дверь распахивается. Я накрываю левой рукой глаза и стону, когда вваливается миссис Маклески.

— К тебе посетитель, — объявляет она.

— Никто не знает, что я здесь.

— Кто-то знает или она бы не пришла сюда.

Она уходит, оставляя дверь открытой. Лежу в тишине мгновение, прежде чем поднимаю руку. Посетитель. Только один человек знает, что я в городе.

Кеннеди.

Поднявшись на ноги, выхожу из комнаты и спускаюсь вниз. Кеннеди стоит в фойе, одетая в рабочую форму, и выглядит нервной. Она замечает меня, из-за взгляда на ее лице чувствую чертову тяжесть в груди. Недоверие освещает ее глаза, как будто она ждет.

Ждет, что я облажаюсь.

Ждет, что я причиню ей боль.

— Привет, — говорю, останавливаясь в фойе перед ней. — Не ожидал так скоро тебя увидеть.

— Да, ну, знаешь, — бормочет она, не заканчивая мысль, отводя взгляд и оглядываясь вокруг, как будто ищет какой-то выход.

— Ты хочешь присесть? — предлагаю, указывая на диван, надеясь, что миссис Маклески не будет возражать.

— Нет, я не могу остаться. Просто кое-что тебе принесла.

— Ладно.

Она остается на месте, затихая на мгновение, закусив щеку изнутри, как она делала, когда мы были детьми. Детьми. Иногда я все еще считаю нас таковыми. Или ну, себя. Она выросла слишком быстро, а я? Никогда особо не пытался перерасти этого глупого восемнадцатилетнего парня с почти полным отсутствием морали и большими мечтами.

Потянувшись в задний карман, она вытаскивает конверт, на нем что-то написано красным карандашом.

Мой желудок ухает вниз.

— Это...?

Она кивает. Я даже не заканчиваю вопрос. С осторожность Кеннеди протягивает конверт, ее голос тихий:

— Я пообещала ей отправить его, но раз ты здесь...

— Спасибо, — говорю, уставившись на конверт. Он адресован Бризо. — Она...?

— Нет, — перебивает Кеннеди, понимая, что я пытался сказать. — Она не знает, что ты ее отец. Она, эм... Она считает, что герои реальны, неважно, сколько раз я пыталась объяснить, что они просто люди, и Мэдди смотрит на тебя, будто ты один из них. Она слишком юна, чтобы увидеть тебя в другом свете. Вот почему....

Кеннеди замолкает. Я понимаю, к чему она ведет. Вот почему ей так сложно дать мне шанс, потому что, если я окажусь кем-то, кроме как героем Мэдисон, это раздавит ее. И я понимаю, что она не имеет в виду в сценическом смысле. Никто не ждет, что я надену костюм и стану невидимым. Но у меня есть чертовски длинный послужной список, когда дело касается разочарования людей.

— Я понимаю, — говорю. — И знаю, что прошу многого, говоря о доверии...

— Но ты не сбежишь на это раз?

— Нет.

Я раздумываю, что это может разозлить ее — мое давление, но она протяжно выдыхает, ее поза становится более расслабленной.

— Я должна вернуться на работу. Просто хотела завезти тебе конверт.

— Ох, хорошо.

После ухода Кеннеди я открываю конверт и вытаскиваю листок, изучая его. Мэдисон нарисовала рисунок. Читаю слова, и моя грудь сжимается, глаза жжет, но, черт побери, я улыбаюсь как идиот. Не могу сдержаться.

— Ты похож на кота, поймавшего канарейку, — говорит миссис Маклески, вплывая в фойе, явно подслушивая.

— Да, она привезла это, — говорю, махнув листом. — Это от Мэдисон.

— Ах, малютка Мэдди, — говорит женщина. — Немного сложный ребенок, но чего ты хотел? Посмотри на ее родителей.

Групповые неприятности

Этот блокнот собственность Кеннеди Гарфилд

Она дает тебе комиксы в среду днем.

Ты стоишь снаружи после занятий, ждешь, когда тебя заберут, когда девушка вытаскивает толстую стопку комиксов из сумки. Она три дня носила их с собой, собираясь с нервами отдать тебе.

Ты другой на этой неделе. Она чувствует. Молчалив, замкнут, тем не менее, твое присутствие ощущается больше, чем обычно. В твоих глазах злость, а челюсти напряжены. Ты едва на нее смотришь. Едва смотришь на людей.

Она сует тебе комиксы, и ты пялишься на них в замешательстве. Проходят секунды, прежде чем наступает момент узнавания. Ты бормочешь:

— Спасибо.

Вот и все.

Ты уходишь минуту спустя.

Не приходишь в школу на следующий день.

В пятницу появляешься во время ланча. Проходишь через двери школы, не удосуживаясь отметить время прибытия. Идешь через коридоры, минуя кафетерий, вместо этого направляясь в библиотеку, где сидит она. Она всегда проводит время ланча среди полок в библиотеке, никогда не кушая и не находясь с другими людьми.

Сидит одна за длинным деревянным столом, зарывшись носом в свой блокнот. Ты приближаешься, говоря:

— Что пишешь?

Она сразу же закрывает блокнот, кладя сверху ручку. Девушка пялится на тебя, не отвечая на вопрос.

Кладешь стопку комиксов на стол. Ее внимание перемещается на них, когда она спрашивает:

— Ты вообще их читал?

— Прочитал все, — отвечаешь, вытаскивая стул возле нее, но не садишься. Вместо этого прыгаешь на стол и сидишь там, сложив ноги в кроссовках на стул. Ты не носишь черные туфли, как положено к форме. — Они лучше, чем я ожидал. Немного взбешен, что должен ждать концовки.

— Теперь ты знаешь, как я себя чувствую, — говорит она, перебирая комиксы, приводя их в порядок. — Я удивлена, что ты их прочитал.

— Я говорил, что хочу.

— Думала, что ты просто пытаешься проявить уважение.

— С чего мне делать это?

— Потому что так делают все, — говорит она. — Не знаю, заметил ли ты, но я не вписалась здесь. Люди не злые, но они и не милые. Они просто терпят мое присутствие.

— Ну, не знаю, заметила ли ты, — противостоишь. — Но я тоже не их любимчик. Многие из них меня ненавидят. Большинство игнорирует. Раньше они потакали мне, а сейчас? Черт, посмотри на меня. Я могу сидеть здесь целый день, и никто не скажет ни слова, будто я невидимка.

— Как Бризо, — говорит она. — Ты исчезаешь.

Ты киваешь.

— Вот как это ощущается.

Она улыбается.

— Не знаю, имеет ли это значение, но я тебя вижу.

Тишина воцаряется между вами двумя. Нет неловкости. Она почти уютная. Девушка начинает стучать ручкой по блокноту. Ты пялишься мгновение.

— Ты не собираешься рассказать мне, что пишешь?

Она качает головой.

— Ты все время пишешь в этом блокноте.

Это не вопрос, но она все равно отвечает.

— Почти каждый день.

— Это твой личный дневник? Как для девчачьих секретов? — спрашиваешь, и ее щеки розовеют, когда она опускает голову. — Ага! Ведь так? Ты пишешь что-нибудь обо мне?

Тянешься к блокноту, но она убирает его. Теперь розовый цвет ее щек сменяется на красный.

— Это не дневник с секретами, это история.

— История, — повторяешь ты. — Какая история?

— Вроде той, что ты пишешь, — говорит. — Или… ну, я пишу. Потому что так и есть. Я пишу историю.

Она неумело пытается объяснить.

Ты смеешься.

— Но какая? Драма? Боевик? Мистика?

— Все это, — отвечает. — Всего понемногу.

— Она включает романтику?

Девушка не отвечает, вместо этого задавая вопрос.

— Почему ты так заинтересован?

— Потому что я заинтересован, — отвечаешь. — Или думаешь, что я спрашиваю просто из вежливости?

— Нет.

Она быстро выпаливает ответ.

И снова краснеет.

Снаружи библиотеки шум. Ученики бродят по коридорам. Время обеда близится к концу.

Ты встаешь со стола, поднимаясь на ноги. Оглядываясь вокруг, глубоко вздыхаешь, прежде чем встречаешься взглядом с ее.

— Хочешь убраться отсюда?

Она хмурится.

— Убраться из библиотеки?

— Нет, я имею в виду эту адскую дыру, — поясняешь. — Моя машина припаркована снаружи, если хочешь уехать.

Она смотрит на тебя так, будто думает, что ты шутишь, но как только ты вытаскиваешь ключи из кармана, понимает твою серьезность.

— Начинаются собрания кружков, — говоришь. — Не то чтобы ты что-то пропустишь. Кроме того, что за жизнь без небольшого приключения? Может, заработаешь немного вдохновения для истории. Назовем это «к черту все кружки» поездкой.

Ты уходишь.

Девушка колеблется, но только мгновение, прежде чем собирает вещи и следует шаг в шаг за тобой. Она осматривает парковку.

— У нас не будет проблем?

— Никаких обещаний, — говоришь.

Несмотря на твой ответ, она не колеблется.

Ты водишь голубой «Порше». Он не такой показной, как другие машины, но ей достаточно для восхищения.

— Вау.

Она ерзает, когда садится в машину.

Ты не тратишь время, уезжая.

Вы отправляетесь в Олбани, проезжая там и решая пообедать. Покупаешь девушке сэндвич и молочный коктейль, хотя она настаивает не делать этого — у нее нет денег. С едой в руке вы направляетесь в театр в городе. Заходите внутрь, проходя через закрытые двери.

Люди повсюду.

Идет генеральная репетиция. На вас бросают взгляды, некоторые люди приветствуют тебя, когда проходят мимо. Не первый раз ты здесь. Они в замешательстве, когда смотрят на нее, будто не могут понять ее присутствия. Она колеблется, поэтому ты хватаешь ее за руку и тащишь дальше через толпу.

Девушка смотрит на свою руку, когда вы занимаете места в пустующем театре. Вы едите и болтаете, и смотрите репетицию. Мюзикл «Доктор Сьюз». Она пьет свой молочный коктейль, смеется над Кошкой в шляпе, вызывающей хаос на сцене, и ты настолько теряешься в происходящем, что не замечаешь, как проходит время.

— Нам нужно уезжать, — говоришь. — Три часа.

Даже торопясь, вы едва успеваете в школу до окончания дня. Ты паркуешь машину, но вы не проходите далеко. Появляется директор. Хастингс увидел, что вы уезжали вместе, и сдал вас.

— Каннингем. Гарфилд, — мужчина смотрит между вами. — Мой кабинет. Сейчас же.

Тридцать минут спустя вы оба сидите в кабинете, когда появляются ваши отцы. Они заходят вместе, никто из мужчин ничего не говорит, пока директор объясняет ситуацию.

Твой отец ничего не говорит. Он просто стоит и слушает.

Ее отец, наоборот, сердится. Его ноздри раздуты, когда он кричит:

— Какого черта ты думала, пропуская занятия? Ты знаешь, сколько мне стоило отправить тебя сюда? И сколько раз я говорил тебе не садиться в машину с незнакомцами? Ты сошла с ума?

Она пялится на свои руки, прикусив щеку, не отвечая на его вопросы.

Три дня домашнего ареста. Вот наказание.

Вы уходите вместе.

Внезапно маска спокойствия сползает с лица твоего отца. Прямо перед школой, не говоря ни слова, твой отец разворачивается и ударяет тебя в грудь кулаком. Не хватает того, что девушка слышит это в паре метров от тебя, так и ее отец тоже это слышит.

Они оба поворачиваются.

Удар выбивает весь воздух из твоих легких. Ты пытаешься перевести дыхание, хватаясь за грудь, но не удивлен. Это не впервые.

— Поезжай прямо домой, — наказывает твой отец, его голос спокойный, даже когда он стоит перед твоим лицом. — Надеюсь, ты понимаешь, что это не конец. Мы разберемся с этим позже.

На этом он уходит.

Ты мешкаешь какое-то время, встречаясь с ней взглядом, затем уходишь.

Ты не знаешь, но девушка… Она плачет весь путь домой из школы. Она плачет не потому что попала в неприятности. Это не чувство вины или стыда. Ее слезы никак не относятся к ней самой. Она плачет из-за тебя, из-за выражения твоего лица, когда ты уходил. Из-за злости в твоем взгляде и напряженной челюсти, и теперь она знает, что это значит.

7 глава

Кеннеди

— Сюрприз!

Я поймана врасплох, когда голос раздается позади меня, поразительно близко между рядами товаров. Разворачиваясь, округляю глаза и почти врезаюсь в накачанное тело, облаченное в черный костюм, принадлежащее высокому, красивому мужчине.

— Оу.

— Я тебя не напугал? — спрашивает он. — Ты выглядела так, будто витала в своем мирке. Мне даже не хотелось прерывать.

— О, нет, я просто... удивлена тебя видеть, — признаю, пялясь на него. Дрю. — Что ты здесь делаешь?

— Пришел тебя повидать, — отвечает. — Ничего не слышал о тебе с момента, когда ты отменила наше последнее свидание. Я пытался звонить, но решил, что ты занята на работе, поэтому подумал заехать в магазин и, может, купить тебе обед.

Я хмурюсь.

— Я только что брала перерыв.

— Жаль, — отвечает он. — Может, ужин?

— Может, — говорю. — Если я смогу найти того, кто посидит с Мэдди.

— О, ты можешь взять ее с собой, — предлагает, вытягивая руки в защитном жесте, когда я резко смотрю на него. — Или нет.

— Уверена, папа не будет возражать, — раздумываю. — Если он занят, то Меган будет рада помочь.

— Меган, — говорит Дрю, поморщившись при ее упоминании.

— Ох, не веди себя так, — толкаю его, смеясь. — Она спасает мне жизнь. Не знаю, что делала бы без нее.

— Я знаю, — парирует он. — Я знаю, что делал бы без нее.

— Будь милым.

Он шутливо салютует мне.

Дрю... Что я могу сказать о нем? Это не самый простой человек, к которому можно проникнуться симпатией, но как только узнаешь его получше, то он может показаться обаятельным. Саркастичным, немного опрометчивым, но непоколебимо решительным. Мы знакомы уже много лет, но только недавно, когда я столкнулась с ним, пока была вместе с Меган, открыла для себя возможность того, что между нами что-то может быть.

И знаете, это имеет смысл. Я занятая. Он занятой. Дрю один из тех людей, с которым я не чувствую себя вынужденной скрывать свои секреты.

Хотя он ненавидит мою лучшую подругу, и за это ему большой минус, но чувство взаимно и может иметь отношение к тому, что Меган защищает меня так, как пуленепробиваемая броня.

— Я позвоню тебе, — говорю ему. — Как только все узнаю.

— Хорошо, — вытянув руку, он приподнимает мой подбородок. — Увидимся.

Я жду его ухода, прежде чем вытаскиваю свой телефон, быстро пролистываю контакты до Меган, раз уж я на работе.

Каковы шансы, что ты сможешь присмотреть за Мэдди сегодня вечером, чтобы я могла уделить время взрослым делам?

Телефон вибрирует и появляется ее ответ.

Я буду к шести. Кто этот счастливый мудак?

Смеясь, печатаю.

А ты как думаешь?

Затем засовываю телефон в карман, не потрудившись взглянуть на ответ, когда он вибрирует, зная, что там поток недовольных эмодзи с парочкой ругательств для лучшего акцента.

***

Раздается стук в дверь квартиры, но прежде чем я отвечаю, она распахивается и влетает Меган. Девушка под сто восемьдесят сантиметров ростом, в блестящих красных туфлях на шпильках, которые противоречат серому костюму, будто она не уверена, собирается на работу или на вечеринку. Вот она Меган во всей красе. Яркие красные губы и светлые волосы в идеальном беспорядке, которые выглядят так, будто ей все равно, но я-то знаю, что она провела час в ванной, чтобы достичь такого эффекта.

Подруга прищуривает свои голубые глаза, указывая прямо на меня. Она отчаянно пытается выглядеть злой, но у нее ничего не выходит, поэтому просто морщится

— Серьезно? Эндрю?

— Могло быть и хуже, — бормочу я.

— А также могло быть лучше, — парирует она. — Хотя есть парочка людей похуже Эндрю.

Прежде чем могу начать спорить, Мэдди выбегает из спальни.

— Тетя Меган!

— Приветик, сладкая тыковка, — отвечает она, сгребая Мэдди в объятия, и кружит, покрывая поцелуями ее лицо. — Как моя любимая маленькая мартышка?

Мэдди хихикает, пытаясь избежать поцелуев.

— Знаешь что, тетушка Меган?

— Что? — спрашивает она, переставая кружить, и теперь просто покачивая. Даже у меня вызывает головокружение.

— С Бризо произошел несчастный случай, поэтому я нарисовала ему открытку, и мамочка сказала, что отдала ее ему!

— Это правда? — спрашивает Меган, вздергивая брови, когда смотрит на меня, опуская Мэдди на пол. — Мама отдала ее Бризо?

— Да, — Мэдди поворачивается ко мне. — Ведь так, мамочка?

— Так, — отвечаю, улыбаясь, зная, что мне придется объяснить это через пару секунд, поэтому ей лучше уйти отсюда. — Почему бы тебе не нарисовать тете Меган рисунок? Уверена, ей понравится. Иначе она будет завидовать.

После того, как Мэдди убегает, я иду на кухню, Меган следует за мной.

— Ты собираешься рассказывать, или мне нужно позвонить специальному прокурору?

— Думаю, Мэдди прекрасно все описала, — отвечаю, открывая холодильник и ящички, чтобы вытащить продукты для ужина. — Она нарисовала ему открытку. Я отдала ее.

— Как?

Я стреляю в нее взглядом и продолжаю заниматься своими делами.

— Сукин сын, — рычит Меган, опускаясь на стул за кухонным столом. — Он снова явился? У него и правда есть мужество, чтобы снова показаться.

— Он сказал, что хочет поговорить.

— Так вы разговаривали?

— Да.

Меган накрывает лицо руками.

— Ты права. Могло быть и хуже. Могло быть гораздо хуже, поэтому иди, наслаждайся своим свиданием. Потому что по сравнению с этим, Эндрю идеален.

— Я бы так не сказала, — бормочу.

Меган качает головой, смотря на меня подозрительно, когда я включаю духовку.

— Что ты делаешь?

— Кое-что стряпаю на ужин.

— Почему? Разве у тебя не свидание?

— Да, но Мэдди еще не ела, и Дрю не будет еще около часа, поэтому....

— И это дает тебе время подготовиться, — требует она. — Я позабочусь об ужине, не такое уж большое дело.

— Ты уверена?

— Безусловно, — уверяет. — Иди, надень что-нибудь, отчего у него появится желание наброситься на тебя. Как бы противно это ни звучало насчет Эндрю.

Смеясь, я направляюсь в свою комнату переодеться, выбираю пару джинсов и розовую блузку, затем все снимаю. Брр. Переодеваюсь три раза, прежде чем останавливаю выбор на черных леггинсах и пурпурной тунике, и направляюсь на кухню к Меган.

— Как тебе?

Она осматривает меня, прежде чем резюмирует:

— Если он не ведет тебя в «Планету фитнеса» на пилатес, то категоричное нет.

Закатывая глаза, возвращаюсь в комнату, чтобы снова переодеться, натягиваю расклешенные брюки и цветастый разлетающийся топ.

В секунду, когда Меган видит меня, морщится.

— Путешествие во времени в Вудсток? (прим. Один из знаменитейших рок-фестивалей, прошедший с 15 по 18 августа 1969 года на одной из ферм городка в сельской местности Бетел, штат Нью-Йорк, США).

— Смешно, — бормочу, возвращаясь в свою комнату и натягивая облегающие джинсы и черный топ.

— Теперь ты даже не старалась, — Меган сердито говорит. — У тебя все еще есть то платье? Черное с кружевом?

— Это не такое уж большое событие, Меган. Он просто ведет меня на ужин.

— Ну, если ты наденешь то черное платье, то, возможно, станешь десертом.

Я пялюсь на нее пару секунд, прежде чем пожимаю плечами. Черт с тобой. Направляясь в комнату, вытаскиваю платье из шкафа, недолго думая, натягиваю его. Провожу руками по волосам, оставляя их неуложенными, наношу макияж в ванной, когда Мэдди возникает в дверном проеме.

— Ты красивая, мамуля.

— Спасибо, золотко, — отвечаю, смотря на нее в отражении зеркала, пока она с любопытством наблюдает за мной. Похлопываю по стойке рядом с раковиной, приглашая ее присоединиться ко мне, она залезает, когда я беру блеск для губ с ароматом клубники. Мэдди подпрыгивает, и я наношу ей немного блеска тоже, улыбаясь. — Ты же знаешь, я люблю тебя, верно? Больше, чем что-либо еще. Больше, чем деревья и птичек, и небо. Больше, чем пиццу с пепперони и любовные романы из серии «Арлекин».

— Что за романы серии «Арлекин»?

— Ты не должна знать о них еще долгое-долгое время, — отвечаю, убирая блеск для губ. — Просто знай, что я не люблю их так, как люблю тебя.

Она дергает ножками, сияя.

— Я тоже люблю тебя.

— Больше, чем шоколадное мороженое и утро субботы?

— Эм-эм, — думает она. — Больше, чем краски и деньги!

— Да ладно.

— И молочные коктейли, и игрушки из «Хеппи Мил».

— Ого.

— И даже больше Бризо.

Смотрю на нее широко раскрытыми глазами. Это серьезное заявление от моей любящей супергероев девочки.

— Ты же знаешь, что можешь любить нас одинаково.

— Не-а, — спорит, качая головой. — Ты моя мамочка, поэтому я люблю тебя больше.

Я прижимаю свой указательный палец к кончику ее носа.

— Я ценю это, но знай, что нет ничего страшного, если ты будешь любить нас одинаково.

Стягивая со стойки, я ставлю Мэдди на ноги и смотрю на часы. Без пяти шесть.

— Я скоро вернусь, милая.

— Могу я пойти с тобой?

— Не сегодня, — отвечаю. — Но, может, в следующий раз. Вместо этого ты проведешь вечер с тетей Меган.

Мэдди надувает губки, из-за выражения на ее лице мне хочется позвонить Дрю и отменить свидание, потому что к черту все, отчего она выглядит такой разочарованной. Но она меняется, обнимает меня, прежде чем убегает.

Я вхожу в кухню, как раз когда раздается стук в дверь. Семь часов. Я все еще без обуви.

— Вот, — говорит Меган, бросая туфли в моем направлении. — Ничего не говорит «трахни меня» как красные туфли.

Я надеваю их, почти спотыкаюсь, когда мчусь к двери. Распахиваю ее, когда снова раздается стук в дверь, сталкиваясь лицом к лицу с Дрю, на котором все еще тот же черный костюм, что и ранее.

— Привет, — говорю. — Ты вовремя.

— Как и всегда, — говорит, предлагая мне слабый намек на улыбку, прежде чем смотрит за мое плечо в квартиру. — Привет, Меган. Рад тебя видеть.

Ее голос резкий, когда она отвечает:

— Эндрю.

— Ты готова? — спрашивает Дрю, снова переводя взгляд на меня. — Я подумал, что мы можем сходить в новый мексиканский ресторанчик в Поукипзи.

— «Халапеньо»? — кричит Меган. — Этот ресторанчик не новый, но не возражаю, если вы привезете мне буррито.

На лице Дрю раздражение.

— Я имею в виду хороший ресторан, а не забегаловку.

— А, тот, с «Маргаритой», — говорит Меган со смехом. — Ты знаешь, что они говорят о текиле...

Я толкаю Дрю наружу, присоединяясь к нему, крикнув Меган прощание, прежде чем он скажет что-то, включающееся в себя слово «голые». Дрю шагает, смотря через плечо, чтобы убедиться, что я иду следом.

— Хочешь, чтобы я повела сама? — предлагаю.

Он смеется над этим. Да, смеется.

— Думаю, что смогу справиться сам.

Дрю водит новый «Ауди», блестяще-черный, с нетронутым кожаным салоном. Тихий инди-рок играет из стереосистемы, когда мужчина заполняет тишину, болтая о работе. Он заканчивает тем, что прошел где-то стажировку и был нанят, чтобы... делать что-то.

Я не знаю, потому что едва слушаю.

Что-то связанное с политикой и законом.

Недолгая поездка вдоль реки. Ресторан заполнен, но нам удается занять столик и даже не ждать. Дрю отодвигает мой стул, поправляя его, пока я сажусь, показывая себя истинным джентльменом. Я смеюсь, думая об этом.

— Что смешного? — спрашивает он, сидя напротив меня.

— Просто вспомнила, каким ты был придурком, когда мы познакомились.

— Я ведь не был так плох.

— Ты никогда не разговаривал со мной.

Появляется официантка, и я заказываю воду, в то время как Дрю — пиво.

Как только девушка уходит, Дрю говорит:

— Уверен, что и ты со мной не разговаривала.

— Потому что ты был придурком.

Он смеется.

Затем снова начинает говорить.

Я изо всех сил стараюсь слушать, присоединяясь к разговору во всех правильных местах. Знаю эту тему от и до. Политика.

Это делает все проще, хотя Дрю и так прост. Рядом с ним легко. Знакомо. Он простой и любезный, и я продолжаю думать, что он привлекательный, но кроме этого ничего.

Никакого покалывания. Никаких бабочек. Глупых улыбочек.

С ним я не чувствую, будто теряю контроль.

Мы едим.

Дрю пьет.

Я придерживаюсь воды.

— Пойдем, пора выбираться отсюда, — говорит он, после того как оплачивает счет, отказываясь от моих денег, когда я предлагаю разделить плату. Слава богу, потому что я не могу себе это позволить.

Он берет меня за руку, и я не сопротивляюсь. Дрю ведет меня на парковку, и я не противоречу. Но как только он пытается посадить меня в машину, отказываюсь. Не скажу, что он пьян, но выпивший, а я никогда не рискую подобным.

— Уже поздно, — лгу, так как едва девять вечера. — Я могу взять такси, и тебе не придется делать круг и довозить меня.

Он в замешательстве, неуверенный как реагировать. Я знаю, что мужчина ждал большего от этого вечера, и я могу согласиться на это, но...

— Отправляйся домой, — уговариваю. — И будь осторожен. Никогда не прощу себе, если ты врежешься в дерево.

— Ты уверена? — уточняет он, явно испытывая противоречивые чувства. — Могу подвезти тебя.

— Безусловно, уверена, — наклоняюсь, поцеловать его, слегка клюнув в губы. — Не переживай. Я буду в порядке.

8 глава

Джонатан

— Как ты чувствуешь себя из-за этого?

Вопрос на миллион долларов, который я слышал бессчетное количество раз в этом году. Меня спрашивают приводящее в ярость дерьмо изо дня в день, ночь за ночью, но ничто не задевает меня за живое, как этот вопрос.

— Как ты считаешь, я себя чувствую из-за этого?

— Ты же знаешь, что дифлексия никому не помогает, — говорит мой собеседник. — Это защитный механизм, который мешает нам признать наши проблемы.

— Не надо применять на мне психологические приемчики, Джек. Если бы я хотел подвергнуться психоанализу, то говорил бы со своим гребаным психологом прямо сейчас.

— Да, понятно. Итак, ты чувствуешь себя как дерьмо, — говорит он. — Хуже, чем просто дерьмо. Ты собачье дерьмо на подошве, которое соскабливают о тротуар, потому что никто не хочет ходить с дерьмом на обуви.

— Довольно похоже.

— Это отстой.

Я смеюсь из-за обыденности его тона.

— Напомни мне, зачем я позвонил?

— Потому что ты готов отрезать свое левое яичко ради выпивки, и тебе нужен был кто-то, кто вправит тебе мозги.

Вздохнув, поднимаю левую руку и провожу ею по лицу.

Насколько же он прав...

Тихий вечер в Беннетт-Ландинг. В основном все вечера такие. Солнце садится, и город погружается в темноту, а я остаюсь только со своими мыслями, которые уводят меня в чертовски опасное место. В последний раз чувствовал такую изолированность на реабилитации, когда боролся с тем, чтобы прийти в норму. Мне нравится думать, что с тех пор я добился успеха, но есть вечера, когда моя сила воли проходит проверку.

Последний час брожу по улице, направляясь в прибрежную часть города, через парк Ландинг рядом с гостиницей, рассказывая свои секреты по телефону ослу, который характеризует их как «отстой».

— У нас у всех бывают плохие вечера, мужик. Ты знаешь это, — говорит Джек. — Попытайся вспомнить, почему ты там. Выпивка точно не поможет тебе в возмещении ущерба.

Он прав. Конечно же.

Но, Господи, помилуй, я бы отдал свое левое яичко за бутылку виски прямо сейчас.

— Я пытаюсь, — говорю, проходя дальше, и поднимаю голову, когда замечаю небольшую туристическую зону. Замираю, когда улавливаю движение. Кто-то сидит на столе для пикника, уставившись на воду.

Моргаю, смотря на её лицо в лунном свете, когда Джек начинает бормотать, убеждая меня найти, где проходят встречи АА.

Я не ожидал, что кто-то из людей будет здесь в это время, и тем более не рассчитывал увидеть ее.

— Кеннеди?

Девушка поворачивается в мою сторону.

Она не выглядит удивленной, как я ожидаю. Сдержанно осматривает меня, но ее поза расслаблена, поэтому, думаю, это кое-что значит.

— Ты слушаешь меня, Каннинг? — спрашивает Джек. — Или я зря трачу свое время.

— Слушаю, — отвечаю. — Подумаю, что можно сделать.

— Хорошо, — говорит он. — Знаю, это не просто, но думаю, тебе это поможет.

— Да, — бормочу. — Слушай, я должен идти.

— Ты уверен? Все хорошо?

— Да, все хорошо.

— Позвони, если что-то понадобится.

— Позвоню.

Я заканчиваю звонок. Кеннеди наблюдает за мной, но еще ничего не говорит, поэтому не уверен, стоит ли мне крутиться вокруг. Я не знаю, почему она здесь или что делает, и одна ли она. Не вижу больше никого, но это не значит, что она никого не ждет.

— Дай догадаюсь, — говорит она через мгновение. — Твой менеджер?

— Нет, — отвечаю, засовывая телефон в карман. — Мой наставник.

— Мило... думаю, — Кеннеди замолкает, прежде чем продолжает. — Не совсем уверена, что на это сказать.

— Так и есть, — делаю несколько шагов ближе, оценивая ее реакцию. — Он хороший парень. Не ведет себя со мной, будто я звезда, что я ценю. На самом деле он считает, что мои фильмы дерьмовые.

Она смеется. Искренне смеется.

— Извини, я не хотела смеяться над тобой, но это забавно, — поясняет. — Ты должен признать, что они в какой-то степени иногда слащавые.

— Слащавые.

— Честно сказать, я смотрела только первый «Бризо». Но да ладно, некоторые добавленные диалоги? Я думаю, что с моими глазами что-то не то, потому что я не могу оторвать взгляд от тебя. Что за низкосортная лабуда?

— Да, это один их самых неудачных.

— И то, что Марианна сказала ему в больнице, когда он впервые заболел, и они искали, как ему исцелиться?

— Тебе станет лучше, благодаря нашей любви.

— Вот! — Кеннеди закатывает глаза. — Потому что это самая мощная сила в мире.

— Мне понравилась это реплика, — признаю и, пользуясь моментом, забираюсь на стол для пикника, садясь рядом с ней. Между нами остается расстояние, поэтому мы не касаемся друг друга, но она так близко, что я ощущаю тепло от нее и намек на парфюм. — Их любовь не стала для него спасением, но сделала его лучше.

— Не имеет значения, — говорит Кеннеди. — Он лежит на больничной койке, признается, что умирает, и вот что она говорит ему?

Я улыбаюсь на цинизм в ее голосе, позволяя ей это. В этом есть смысл. Становится тихо. Кеннеди смотрит на воду, обнимая себя руками, как будто пытается собраться. Она дрожит, возможно, ей просто холодно, или она дрожит из-за меня. Не знаю.

— Ты хочешь, чтобы я ушел? — спрашиваю.

Она не отвечает, опуская взгляд на землю перед нами. Не звучит «нет», но так же и «да». Знаю, что, вероятно, должен оставить ее в покое, не рисковать и не давить слишком быстро, но я чертовски сильно скучал по ней последние несколько лет. Я не заслуживаю ее времени, не сейчас, по крайней мере, но так отчаянно хочу получить хотя бы часть этой женщины, что украду любую секунду, какую смогу.

— Что ты здесь делаешь в такое время? — спрашивает она тихо. — Нет хорошей причины находиться в этом парке после наступления темноты.

— С тобой есть.

Она улыбается.

— Просто хотел провериться, — отвечаю. — Не могу сидеть в этом доме, пялиться на стену, когда эта женщина всегда там. Нужен был перерыв. Уже поздно, думал, буду здесь один.

— Извини насчет этого...

— Не извиняйся передо мной, — говорю, качая головой. — Итак, ты все еще проводишь здесь время?

— Иногда, — отвечает Кеннеди. — Хотя обычно не после наступления темноты. Мэдди здесь нравится, нравится кататься на качелях, проводить время у реки.

Мэдди.

Уже дважды за день она говорит со мной о ней, дважды поднимает тему нашей дочери. Стараюсь сильно не обнадеживать себя, но спустя годы, которые казались, будто я бился кулаком о кирпичную стену, мне кажется, что, наконец-то, иду в правильном направлении.

— Так она любит воду? Помнится мне, что ты ненавидишь.

— Я никогда не ненавидела воду, — спорит Кеннеди. — Просто не фанатка бактерий.

— И уток.

— И уток, — соглашается, пожимая плечом. — Что забавно, так как Мэдди их обожает. Она любит приходить сюда и кормить их. Всегда переживает, что эти птицы недостаточно сыты. Она, эм...

— Звучит так, что она идеальная.

— Да, — шепчет Кеннеди. — Так и есть.

Не знаю, что сказать, боясь слишком сильно надавить, поэтому просто сижу и рассматриваю ее в темноте. Она в маленьком черном платье, пара красных туфель валяется на земле у стола для пикника.

— Ты хорошо выглядишь, — говорю ей.

Она осматривает себя, поморщившись.

— У меня было свидание.

— Свидание.

Это слово, как удар в грудь.

Я не дурак. Знаю, что она, вероятно, продолжала жить дальше, и я худший лицемер, что расстраиваюсь из-за этого, после всего дерьма, что совершил за годы, пытаясь заглушить чувства к ней. У нее была целая жизнь без меня, мир, который она построила сама, где я не существую, и не обвиняю ее за это. Ни на йоту. Не то чтобы я ждал, что она будет сидеть в ожидании меня. Никогда не просил ее об этом. Никогда не давал причину для этого. Я был не просто дерьмовым отцом, но так же и ужасным бойфрендом.

Но, тем не менее, пламя ревности разгорается в моей груди, досада подливает масла в огонь.

— И часто у тебя они? — спрашиваю. — Свидания.

Она смотрит на меня с недовольством.

— Не так часто, как кажется, у тебя.

Ауч.

— У тебя было, сколько... шесть, семь подружек? Черт, говорят, что сейчас ты даже женат.

— Говорят?

— Да.

— Скажи мне, что ты не читаешь эту чушь, Кеннеди. Скажи, что ты не веришь...

— Я не знаю, во что верить, — перебивает меня. — Не то чтобы это имеет значение. Это твоя жизнь. Ты можешь делать то, что хочешь. Ты дал это ясно понять долгие годы назад. Но Мэдди? Она то, что имеет значение. И я не могу позволить тебе находиться рядом с ней, если...

— Я не собираюсь причинять ей боль, — говорю, когда Кеннеди замолкает. — Понимаю, что ты этого опасаешься.

— Да, ты не думал причинять мне боль, но, как только я стала доставлять неудобства...

Хочу сказать, что сейчас все по-другому. Хочу сказать, что выучил урок, что вырос. Заверить, что никогда не повторю этих ошибок снова. Сказать, что она никогда не доставляла неудобств. Хочу сказать много всего, но ничто не сможет все изменить. Это просто слова, и я сказал столько всего за годы, включая то, что обидело ее.

— Я здесь, — заверяю. — Я трезвый. И, кстати, не женат. Не уверен, откуда они это взяли, но не было никакой свадьбы. Большая часть статей — это чушь.

— Это не имеет значения.

— Имеет, — спорю. — Ты никогда не позволишь мне увидеть Мэдисон, из-за того мужчины, каким меня считаешь, если будешь верить, что все написанное про меня дерьмо — правда. Ведь я даже не знаю, как она сейчас выглядит. Я могу пройти мимо своей дочери на улице и не узнать ее. И это моя вина. Но получается, я противостою тому, что печатают про меня? Тогда я в пролете.

Закрыв глаза, провожу рукой по волосам, хватаясь за них, когда протяжно выдыхаю. Кеннеди молчит, и через мгновение я открываю глаза, видя, что подсветка телефона освещает ее лицо.

Начинаю говорить, что больше не буду беспокоить сегодня, когда ее взгляд встречается с моим. Она протягивает мне телефон. Мой взгляд перемещается на экран.

Сердце почти перестает биться.

На фото маленькая девочка с большими голубыми глазами, темными волосами и пухлыми щечками, на ее лице самая яркая улыбка, которую я когда-либо видел. Она позирует, уперев руки в бедра и наклонив голову набок. Она копия своей матери, но, черт возьми, ее глаза от меня.

— Она выглядит прямо, как ты, — говорю.

— Ну, да, а характером в тебя.

Я улыбаюсь, хватая ее телефон.

— Есть еще несколько фотографий, — говорит она. — Если хочешь взглянуть.

— Уверена?

Кеннеди кивает.

Несколько — это преуменьшение. Похоже, что их сотни, пока я пролистываю. Получаю краткое представление о том, что пропустил: дни рождения, праздники, первые дни детского сада. Воспоминания, которых у меня не будет, которые могли бы быть, которые должны были быть, если бы я не облажался. Мэдди выглядит счастливой. Они обе выглядят счастливыми.

Я перелистываю на следующую фотографию и замираю, уставившись на еще одно знакомое лицо.

Меган.

— Ты видишься с Меган? — спрашиваю удивленно, хотя и не стоило бы. Если кто-то и был рядом с ними на протяжении многих лет, демонстрируя непоколебимую преданность, то это Меган.

— Все время, — отвечает Кеннеди. — Сейчас она нянчится с Мэдди.

— Меган — няня? Ты уверена, что ребенок еще жив?

Она смеется и забирает телефон, нажимая на кнопку, отчего экран становится темным.

— Должна сказать, что твоя сестра великолепно ладит с детьми.

— Моя сестра, — бормочу. — Не позволяй ей услышать, что ты так ее называешь.

Моя сестра. Еще одно напоминание о возмещении ущерба.

Она не даст этому пройти легко.

— По шкале от одного до десяти, — спрашиваю, — насколько она все еще зла на меня по твоему мнению?

— От одного до десяти? Я бы сказала, что примерно семьдесят три.

Я морщусь.

— Показатель.

— В любом случае, мне надо идти, — говорит Кеннеди, вставая со стола для пикника. — Нужно вернуться домой, прежде чем станет слишком поздно.

— Ты за рулем? — спрашиваю, осознавая, что не видел поблизости машину.

— Меня довозили. И я решила добираться назад пешком, — она колеблется, смотря на меня, как будто не уверена, как продолжить. — Я живу в квартире... что-то вроде меблированных комнат.

— Ох.

Ох, все, что отвечаю, как гребаный идиот, когда Кеннеди поднимает туфли с земли, не потрудившись их надеть. Она делает пару шагов, босиком, во взгляде все еще настороженность.

— Могу я пройтись с тобой?

— Могу справиться сама.

— Не сомневаюсь в этом, но... — я не решаюсь. — Ты возражаешь? Я бы хотел прогуляться с тобой. Не то чтобы я какой-то шовинист и не верю в тебя, просто...

— Все хорошо, — перебивает она. — Но ты не должен.

— Знаю.

Мы ходим вокруг да около факта, что этого хочу я, что она делает мне одолжение, а не наоборот, но она машет мне рукой идти, поэтому я вскакиваю на ноги и встаю рядом с ней.

— Итак, твой наставник, — говорит она, когда мы начинаем идти.

— Джек.

— Джек, — повторяет она. — Должно быть, замечательный парень, раз избавил тебя от зависимости.

— Не сказал бы, что он избавил меня от нее. Он помогает, но я трезвый не из-за этого. А из-за тебя.

— Меня?

— И Мэдисон, — признаю. — Вот. Вот что сдерживает меня, помогает избавляться от зависимости.

Кеннеди молчит, на ее лице отражено беспокойство, как будто она обдумывает мои слова, но кажется, не купилась на них. Через мгновение ее шаги стихают. Мы еще даже не вышли из парка, а она уже остановилась.

— Что изменилось?

— О чем ты?

— Что отличает этот раз от предыдущих?

— Я, эм...

— Возможно, большая часть статей о тебе — ложь, но я знаю, что ты был на реабилитации несколько раз, знаю, что они лечили тебя, но ты возвращался к пагубным привычкам. И мы были здесь. Мы сейчас здесь. Это не изменилось, так что же тогда?

— Не знаю, — признаю. — Последний раз, когда я приезжал... в прошлом году... когда умерла твоя мама, я хотел быть рядом с тобой, но приехал пьяным и понимал, что ты скорбишь, и ты посмотрела на меня, как...

— Как?

— Как будто ничего не делает тебе больнее, чем мое нахождение здесь, — отвечаю. — До этого я видел только твою злость, но в тот день увидел страх, как будто ты испугалась, сколько еще боли я принесу тебе, когда я просто хотел все исправить.

Кеннеди снова начинает идти, ее голос тихий, когда произносит:

— Я бы хотела тебе поверить.

— Да, — бормочу. — Я тоже.

— Хотя я рада, — признается Кеннеди. — Что бы ни изменилось, я рада, что ты трезв, и надеюсь, что так и будет. Ради Мэдди, да, потому что она заслуживает того, чтобы познакомиться со своим отцом, но и ради тебя самого тоже. Знаю, что меня не было достаточно для тебя, Джонатан, но надеюсь, что ты обретешь то, что нужно тебе.

Игры в парке

Этот блокнот собственность Кеннеди Гарфилд

Ты возвращаешься в драмкружок.

И посещаешь его уже месяц.

Показываешься четвертую неделю подряд и принимаешь участие в репетициях. «Юлий Цезарь» скучен, но это лучше, чем ничего. Помешанный актер в тебе возьмет все, что может получить. Кроме того, перевоплощение в кого-то другого несет для тебя какой-то терапевтический эффект.

Может, поэтому тебе так нравится играть на сцене. Может, ты устал быть самим собой.

Девушка все еще сидит в зале каждую неделю. Иногда она пишет. В основном наблюдает. Когда она не наблюдает за тобой, ты ловишь себя на том, что наблюдаешь за ней. Ваши взгляды периодически встречаются, и она улыбается. Всегда.

За прошедший месяц кое-что изменилось. Вы двое стали близки. Она поцеловала тебя в первый раз на прошлой неделе. В библиотеке, во время обеда — просто наклонилась и поцеловала, сделав первый шаг. Было неожиданно.

С тех пор ты каждый день крадешь у нее поцелуи.

За исключением сегодня.

У тебя плохой день.

Пропустил несколько реплик. Ты отвлечен. У тебя такое выражение весь день, будто ты не здесь.

— Боже, Каннинг, соберись, — говорит Хастингс, проводя рукой по лицу. — Если ты не можешь справиться с ролью Брута...

— Пошел ты, — перебиваешь его. — Не выпендривайся, будто ты идеален.

— Я не совершаю ошибок новичка, — поясняет Хастингс. — Может, если бы ты не был так озабочен тем, чтобы трахнуть новенькую....

БАМ.

Ты затыкаешь его на полуслове ударом в лицо. Удар сильный, почти сбивает его с ног. Он пошатывается, когда ты подлетаешь к нему, хватаешь за воротник и дергаешь на себя.

— Закрой свой сраный рот.

Люди встают между вами двумя, растаскивая в стороны. Хастингс убегает с криком:

— Я не могу с ним работать.

Все в драмкружке приходят в ступор.

Ты стоишь мгновение, сжимая кулаки по бокам, успокаиваясь. Когда приближаешься к девушке, пытаешься ослабить напряжение. Она наблюдает за тобой в тишине, смотря настороженно.

Садишься рядом с ней. Но между вами сегодня остается пустой стул. Это первый раз, когда за последние недели ты не сидишь возле нее. Даешь ей личное пространство.

Не проходит много времени, прежде чем возвращается Хастингс, но он не один. Директор вышагивает вслед за ним. Мужчина направляется к тебе с суровым выражением на лице.

— Каннингем, назови мне хоть одну причину, почему я не должен тебя исключить.

— Потому что мой отец перечисляет вам кучу бабла.

— Все, что ты можешь сказать?

— Это не хорошая причина?

— Ты ударил другого ученика!

— Мы просто репетировали, — отвечаешь. — Я Брут. Он Цезарь. Это ожидаемо.

— Брут заколол его. А не размахивал кулаками.

— Я импровизировал.

Девушка смеется на твои слова. Она пытается сдержаться, но ничего не выходит, и директор слышит, переводя свое внимание на нее.

— Послушайте, это больше не повторится, — говоришь, снова перетягивая внимание на себя. — В следующий раз я заколю его, и все будет хорошо.

— Тебе бы лучше следить за своим поведением, — говорит директор, тыча пальцем в твое лицо. — Еще один инцидент и тебя исключат навсегда. Понимаешь?

— Да, сэр.

— И будь уверен, твой отец узнает об этом, — внимание директора переключается на девушку. — Гарфилд, дать совет? Если ты хочешь добиться здесь успеха, заведи себе нового друга, кого-то с правильными приоритетами... кого-то, похожего на Хастингса.

Хастингс стоит в проходе, потирая подбородок. Несмотря на то, что у него синяк, он ухмыляется. Злорадствует.

— Потому что Каннингем не доставит тебе ничего, кроме проблем, — продолжает директор. — А ты можешь добиться большего.

Мужчина уходит. Хастингс следует его примеру. Он боится находиться рядом с тобой без поддержки. У вас двоих давнее соперничество, как у Бэтмена и Джокера... или Бризо и Рыцаря ночи.

Хотя кто из них ты?

Герой?

Девушка мотает головой, машинально рисуя на передней части блокнота.

— Это было ужасно грубо с его стороны.

— Да, но это правда, — отвечаешь.

— Да?

— Я уже однажды обеспечил тебе проблемы, — напоминаешь ты. — Могу гарантировать, что это не в последний раз.

— Ага, а что насчет другой части? — спрашивает она. — Тоже правда?

— Какой части?

— Той части, где ты, возможно, пытаешься залезть в трусики к новенькой?

Ты пялишься на нее. Она продолжает рисовать.

— Потому что, если так и есть, — продолжает девушка, — у тебя дерьмово получается. Я хочу сказать, на самом деле ты даже не пытался...

Она не смотрит на тебя, ее щеки розовые. Рисование больше похоже на рассеянные каракули, что-то, что может ее отвлечь. Она прикусывает щеку изнутри.

Вытянув руку, ты накрываешь ее своей, останавливая девушку, прежде чем ручка протрет дыру в блокноте. Она с тревогой поднимает свой взгляд на тебя.

Ты не говоришь сразу ничего, сдерживая ее взгляд, прежде чем наклоняешься, сокращаешь расстояние и целуешь ее. Поцелуй нежный, приятный и перед всем драмкружком. Но вам плевать, что все смотрят.

— Хочешь потусоваться вместе? — спрашиваешь. — Провести немного времени наедине, подальше от этого сраного места?

Она кивает.

— Как насчет выходных?

Вырывая листок бумаги из блокнота, она нацарапывает свой номер телефона, чтобы ты позвонил ей после школы.

Хотя ты не звонишь. Твоя жизнь превращается в хаос во второй половине этого дня. У тебя даже нет шанса, твой отец устраивает скандал из-за инцидента в школе, и когда ты вырываешься от него, у тебя есть важные дела.

Но позже этим вечером, когда зашло солнце, ты отправляешь ей сообщение, спрашивая, есть ли хоть один шанс, что ты сможешь увидеть ее сегодня. Пишешь, что это важно. Уже поздно и она, скорее всего, спит, но несколько минут спустя ты получаешь сообщение с координатами парка рядом с ее домом.

Я могу встретиться через тридцать минут.

Ты добираешься туда примерно столько же по времени. Девушка сидит на столе для пикника, когда ты приезжаешь, и смотрит на воду. Парк окаймляют воды реки Гудзон. Ты впервые видишь ее не в школьной форме, где юбка до колен, облегающая бедра.

Сегодня она в пижамных штанах.

Она сидит в темноте, свет от луны окружает ее. Ты появляешься, держа руки за спиной.

— У меня есть сюрприз.

— Ответы на тест по математике, который будет в понедельник? Потому что если да, то ты, по крайней мере, доберешься до третьей базы за это.

Ты смеешься, вставая перед ней.

— Что происходит на третьей базе?

— Уверена, что петтинг в одежде.

— Досадно, — говоришь. — Мог бы получить петтинг в одежде, но это не так. Хотя, ты всегда можешь списать мои ответы. Просто сделай несколько ошибок, так как учитель заподозрит, если ты получишь идеальный результат.

— Верно, так как ты никогда их не делаешь, — она игриво закатывает глаза. — Тогда если не ответы, то что?

Ты вытягиваешь руки. Это комикс в пластиковой обложке. Выражение лица девушки меняется, когда она берет его.

Бризо: Призрачный.

Выпуск #5 из 5

— Это... О, боже мой, это правда он?

— Последний выпуск «Бризо».

— Но откуда? — ее взгляд вперивается в твой. — Он ведь еще не вышел.

— Ох, ну, я знаю человека, который знает человека, — отвечаешь. — Ты знаешь, как это обычно бывает. Заплатишь достаточно денег и можешь получить что угодно.

— Должно быть, ты действительно ненавидишь ожидание, — говорит девушка. — О, боже мой, Джонатан. Я, правда, не могу в это поверить. Он хорош? Ты уже читал?

— Нет, не читал. Купил его для тебя. Подумал, что, возможно, ты одолжишь мне его позже, если я хорош для тебя.

— Это для меня? — спрашивает она, прижимая комикс к груди. — Правда, для меня?

— Да, — отвечаешь. — Для тебя.

Как только ты это подтверждаешь, она бросается на тебя, делая прыжок прямо со стола в твои объятия. Ты не ожидаешь этого и почти падаешь на землю. Тебе удается удержаться на ногах, когда девушка оборачивает руки вокруг твоей шеи, а ноги вокруг талии.

Она целует тебя.

Ты целуешь в ответ, когда делаешь пару шагов, чтобы усадить ее на край стола, но она тебя не отпускает. Поощряет. Девушка кладет комикс на стол и проводит рукой по твоим волосам, когда прижимается к тебе.

Ты стонешь, вжимая свое тело в ее. Ты настолько твердый, что она чувствует это.

— Полагаю, в конце концов, я доберусь до третьей.

— Да? Думаю, ты получишь все прямо в парке.

Ты смеешься у ее губ, все еще целуя.

— Да? Ты уже дашь попасть в цель?

— Это того стоит, — шепчет девушка. — Ты можешь целиться когда угодно. Это все твое.

Может, ваши выражения, описывающие ситуацию, немного глупы, но это тебя заводит. Она дает тебе зеленый свет, и черт, но какой озабоченный подросток откажется от приглашения.

Скользишь рукой в переднюю часть ее пижамных штанов, и она ахает, запрокидывая голову назад. Твой рот перемещается на девчачью шею, пока ты сводишь ее с ума кончиками пальцев, и спрашиваешь:

— Как тебе нравится?

Она заикается.

— Я, эм... не знаю.

— Ты хочешь вот так? — продолжаешь спрашивать, шепча ей на ухо, когда она трется об тебя, создавая собственные фрикции, практически доведя себя до оргазма. Ты помогаешь, усиливаешь давление, где ей больше всего это нужно. — Я могу перегнуть тебя через стол, взяв сзади. Или мы можем пойти в мою машину, может, ты оседлаешь меня на пассажирском сиденье. Расскажешь, как мне доставить тебе удовольствие.

Ты любишь развратные разговорчики. Девушка краснеет.

— Я не знаю, — снова говорит. — Я никогда, эм...

— Ты хочешь сказать, что вообще никогда?

Она качает головой.

— Серьезно? Это твой первый раз?

Это застает тебя врасплох. Ты останавливаешься. Ты и не думал, что она девственница.

Она стонет, потеревшись своими бедрами о твои.

— О боже, не останавливайся... пожалуйста...

Ты снова начинаешь потирать комочек нервов. Она близко, так близко, что будет жестоко остановиться. Проходит еще пару секунд, прежде чем раздаются стоны, оргазм накрывает девушку. Ты не останавливаешься, пока она снова не расслабляется, но когда пытаешься отстраниться, она не дает.

— Я хочу, — умоляет. — Понимаю, ты делал это прежде, а я нет, но я хочу этого... с тобой.

— Твой первый раз не может произойти на улице, — говоришь. — Я не могу перегнуть тебя через долбаный стол для пикника.

— Тогда в машине.

— И в машине тоже нет, — говоришь. — Не со мной. Все должно произойти в кровати. Ничей первый раз не должен быть быстрой десятиминутной спешкой в парке.

— Какой был твой первый раз?

— Гребаная спешка в парке, — отвечаешь, и она смеется. — Поэтому я знаю, о чем говорю. Он продлился две минуты в моем случае, но тем не менее.

— Звучит сурово, — отвечает девушка, смеясь, но ее изумление исчезает, когда она прижимает ладони к твоим щекам. Рассматривает твое лицо в лунном свете. Слабый намек на синяк начинает появляться на подбородке. Она проводит пальцами вдоль него.

— Ты в порядке?

— Да, — отвечаешь, убирая ее руки. — Не о чем волноваться.

— Подобное часто происходит?

— Что?

— Ты знаешь что, — отвечает. — Побои от твоего отца.

Ты смеешься, но не звучишь счастливым.

— Я могу сам о себе позаботиться. Я не маленький ребенок.

— Но ты все еще ребенок, — парирует. — Тебе только семнадцать. Кроме того, предполагаю, это началось не только что.

Ты не отвечаешь сразу. Не хочешь обсуждать эту тему. Хотя она не собирается оставлять это так. Поэтому садишься рядом с ней на стол и говоришь:

— Завтра мне исполняется восемнадцать.

— Серьезно?

— Да, и да, ты права, — говоришь. — Это не ново.

Поэтому рассказываешь ей. Рассказываешь, как тебе всегда было тяжело, потому что ты был маменькиным сынком. Твоя мать была честолюбивой актрисой, и вот как ты стал принимать участие в съемках в таком юном возрасте, но отцу никогда это не нравилось. Ты должен был последовать по его стопам. Главный источник разногласия между твоими родителями, и когда отец поднялся в политических рядах, мама отдалилась от своей мечты.

Тебе было двенадцать, когда он впервые тебя ударил, но это не стало случаться на регулярной основе, пока два года спустя, твоя мама не наглоталась таблеток и больше не проснулась. Твой отец считал, что ее погубила карьера, но ты винил его.

Вот почему ты знаешь ответы на все вопросы учителя. Он занимается с тобой при любой возможности, как будто думает, что сможет изгнать из тебя твою мать и заполнить пустоту собой.

Девушка сидит рядом, положив голову тебе на плечо. Вы оба наслаждаетесь тишиной, прежде чем она говорит, что ей пора домой.

Ее родители не знают, что она ушла.

— Завтра вечером, — говорит девушка, поднимая комикс. — Если у тебя не будет занятий поинтересней, приходи потусоваться со мной.

— В какое время?

— Восемь часов, — отвечает. — У меня дома.

— У тебя дома, ха? Начинаю думать, что тебе нравится попадать в неприятности.

Она ухмыляется, когда целует тебя — простой нежный поцелуй — прежде чем говорит:

— Увидимся завтра, Джонатан.

— Я приду, — заверяешь, когда она уходит.

Ты не знаешь, но эта девушка всегда была немного интриганкой, и в данный момент разрабатывает план. Понимаешь, завтра ее родители уезжают из города. Она должна была поехать с ними, но вдруг ей начало нездоровиться. «Апчхи», «апчхи».

9 глава

Кеннеди

Прежде чем могу сделать еще шаг, меня резко останавливают, схватив за запястье.

Застигнутая врасплох, поворачиваюсь и смотрю на него. Джонатан. Мы все еще в парке, недалеко от места, где начали наш спор. На его покалеченном лице странное выражение. Не уверена, как его прочитать, не уверена, что он думает или чувствует.

Хотя в этом его суть.

Он актер. Его талант врожденный. Ему никогда не нужно было упорно трудиться. Парень мог сменить настроение и обстановку за секунду, изменить сценарий, и никто не поймет, что это произошло. Трудно сказать, то ли он просто играет какого-то персонажа, то ли действительно имеет в виду то, что говорит.

— Нет, — говорит Джонатан низким голосом, но колко. — Не делай этого.

— Не делать чего?

— Не веди себя так, будто мне было тебя недостаточно.

— Я не веду.

Он мотает головой, его выражение сменяется на другое. Злость? Боль? Раздражение?

— Не знаю, как ты можешь это говорить, как ты вообще можешь так думать.

— Потому что это правда, — шепчу, опуская взгляд на его руку вокруг моего запястья. Он не выпускает его. — Я не собираюсь быть злопамятной, но очевидно, что тебе было недостаточно только меня.

— И как же это было очевидно?

Не могу поверить, что он это спрашивает, что он притворяется, будто не понимает. Он правда притворяется? Не знаю. Или так, или он провел слишком много времени, игнорируя реальность.

— Ты хотел намного большего, чем у тебя было со мной, — говорю. — Я не могла удовлетворять тебя полностью. Пыталась, но у меня не вышло. Поздние приходы домой, вечеринки, все эти разные места и лица... Я потерялась где-то посреди этого, но ты никогда не останавливался, чтобы оглянуться и увидеть с тобой ли я все еще. И затем пьянство, наркотики, женщины.

Он морщится на моих словах.

— Я никогда не изменял тебе.

Он говорил мне это прежде, но смысл не в этом. Хорошо, что он держал штаны на себе, держал руки при себе, но, тем не менее, снова и снова он выбирал их. Оставил меня позади, одну, в городе, где у меня был только он, чтобы быть с ними.

Актерами. Моделями. Светскими людьми.

Я так сильно стремилась за ним и его мечтой. Отказалась от всего. Но в конце он не дал мне даже минуты.

Я просила об одной минуте.

— Не имеет значения, — ставлю точку. — В любом случае все кончено.

Джонатан отпускает мое запястье, и я снова начинаю идти. Он идет рядом. Могу сказать, что парень хочет поспорить, и очень часто его губы приоткрываются, как будто он нашел слова, чтобы переубедить меня, но останавливает себя.

Когда мы достигаем моего дома, я задерживаюсь рядом с парковочным местом недалеко от своей двери.

— Спасибо, — бормочу неловко, неуверенная, что сказать в этот момент.

— Ты неправа, — говорит Джонатан, когда я разворачиваюсь. Его голос негромкий, но я слышу. Стоило догадаться, что он так просто не отпустит эту тему.

Я качаю головой.

— Нет.

— Да, — снова повторяет. — И я ненавижу то, что заставил тебя думать иначе, Кеннеди.

Он уходит, я наблюдаю за этим, игнорируя крохотную часть себя, которая не хочет его ухода.

Мэдди уже в кровати, когда вхожу в квартиру, но Меган лежит на диване, переключая каналы так быстро, отчего я не уверена, видит ли она, что на них идет. Девушка замечает меня и садится.

— Ничего себе, ты выглядишь...— начинает она, махнув на меня рукой.

— Как?

— Не знаю, — отвечает. — Но выглядишь как-то по-другому.

— Я и чувствую себя по-другому, — бормочу, располагаясь на диване рядом, кладя туфли ей на колени, когда забрасываю ноги на журнальный столик. Мое платье задирается почти до талии. Вероятно, я свечу перед ней своим нижним бельем, но мне плевать. Что за ночка.

— О боже, это было так плохо? — спрашивает она, ее голос становится низким, когда она хватается за грудь. — У него маленький? Тонкий как иголочка член? О, боже... Это охрененно. Пожалуйста, скажи, что у Эндрю мизинец в штанах.

— Нет, — отвечаю, смеясь, и замолкаю, прежде чем добавить: — Ну, я не знаю. Никогда не видела его, но сомневаюсь, что это тот случай.

— Что ты имеешь в виду, говоря, что никогда не видела?

— То и имею в виду. Я никогда не видела. Мы никогда... то самое.

— Что? — Меган шокировано смотрит на меня. — Вы ходили на свидания пару раз, и даже ни разу не поиграли? Какого черта? Я имею в виду, я тебя не обвиняю, потому что фууу, это же Эндрю, но почему ты продолжаешь ходить с ним, если он еще не залез к тебе в трусики? В чем смысл?

— Может, потому что он милый.

— Милый? Ты знаешь, кто ещё милый?

— Даже не начинай.

— Мистер Роджерс, — давит она. — Он хочет, чтобы ты была его соседкой (прим.перев. имеется в виду отсыл к сериалу «Наш сосед Мистер Роджерс»). Боб Росс (прим. Боб Росс — американский живописец, популяризатор техники быстрой живописи маслом. Известен своими телевизионными программами, в которых рассказывал и показывал, как самому написать картину маслом), он милый тоже. Он нарисует тебе маленькое счастливое облачко. Как насчет одного из «Кливерс»? (прим. Герои старого детского ток-шоу) Почему бы не пойти на свидание с одним из них?

— Совершенно точно знаю, что они все мертвы.

— Да, такими темпами с твоей вагиной случится то же самое.

Смеясь, пихаю ее, и Меган почти падает с дивана.

— Это не так.

— Ладно, неважно. Итак, Эндрю милый, — она притворяется, что ее тошнит. — Если вы не резвились голышом, что вы делали сегодня вечером?

— Ужинали.

— Ужинали, — говорит она, смотря на меня во все глаза. — Тебя не было несколько часов. Сколько ты съела?

— Почему ты задаёшь так много вопросов?

— Просто пытаюсь убедиться, что ты не убежала и не сделала ничего глупого, как например, резвилась голышом с кем-то другим.

— Конечно, нет, — говорю. — Мое платье оставалось на мне весь вечер.

— Но ты сбежала, да?

— Я ничего не делала.

Она качает пальцем перед моим лицом.

— Ты виделась с ним.

Виновата.

Мне не нужно ничего говорить. Она все понимает.

— Господи, помилуй, Кеннеди...

— Знаю-знаю. Тебе и не нужно это говорить.

— Ох, но я скажу, — говорит она. — Я не собираюсь диктовать тебе, что делать. Конечно, мне хочется. Я бы хотела уговорить тебя получить судебный запрет, но не буду. Знаю, он ее отец...

— Он также твой брат.

Она слегка треплет меня по голове.

— Брр, не напоминай.

Вставая, надевает свои туфли, поправляя складки на одежде.

— Ты можешь остаться, — предлагаю. — Не нужно спешить.

— Знаю, — говорит Меган, игриво взлохматив мои волосы, пока я не шлепаю ее по руке. — Но Вселенная нуждается в балансе. Ты не отдалась никому сегодня, что означает, дело за мной, а я не откажусь от своего гражданского долга.

— Ах, снова хочешь почувствовать себя молодой.

Меган показывает мне средний палец.

По правде говоря, Меган старше меня на пару лет, она на пороге тридцати и даже не собирается остепениться. Она такая беззаботная, что рядом с ней я чувствую себя старомодной.

— Люблю тебя, — говорит она.

— И я тебя, Меган.

— Люблю тебя, яблочный пирожок с корицей и сахаром! — кричит она, когда открывает дверь, и ее голос разносится по квартире.

Я не ожидала, что она получит ответ, но сонный голосок раздается из спальни:

— Люблю тебя.

Меган смотрит на меня, пытаясь выглядеть серьезной, указывая двумя пальцами на свои глаза, затем на мои, демонстрируя, что наблюдает за мной.

Прежде чем могу ответить, она уходит.

Я не была знакома с Меган, пока Мэдди не появилась на свет. Мы разговаривали пару раз, виделись мимоходом, но ее жизнь была довольно далека от брата. Она хотела узнать свою племянницу, хотя в итоге мы тоже сблизились.

Вздохнув, выключаю телевизор, закрываю дверь на замок, прежде чем направиться спать. Стою в дверном проеме комнаты Мэдди, ее голубые глазки смотрят на меня.

— Привет, милая. Ты повеселилась с тетей Меган?

Она кивает.

— Тебе было весело на свидании?

— Конечно, — отвечаю. — Оно было приятным.

— Он сказал, что ты красивая в этом платье?

— Эм, нет, — оглядываю себя. — Не думаю, что он заметил.

— Почему?

— Иногда люди просто не замечают подобного.

— Я замечаю, — говорит она. — Не думаю, что они должны нравиться тебе, если не могут заметить красивые платья. Потому что ты можешь видеть их, а они нет, значит, они не смотрят. И они должны смотреть на тебя на свиданиях, когда ты красивая.

— Ты права, — отвечаю. Она слишком сообразительна. — Очень хороший совет.

Она улыбается, когда я подхожу, наклоняюсь и целую ее в лоб.

— Поспи, — говорю ей. — Может, завтра устроим что-нибудь особенное.

***

— Утки! Утки! Утки! Утки!

Я качаю головой, когда Мэдди хватается за расфасованные пакеты с капустой на помосте рядом с кассой, взволнованно повторяя это слово, едва давая Бетани шанс пробить капусту, и тем более сложить в пакет к остальным покупкам.

— Ты собираешься к уткам сегодня? — спрашивает Бетани со смешком, забирая мою оплату.

— Да! — восклицает Мэдди. — Пикник с утками! Да, мамочка?

— Да, — отвечаю. Если печенье и сок считаются за пикник, как мне нравится думать.

Бетани драматично хмурится.

— Счастливица. Я буду работать целый день, в отличие от твоей мамы, поэтому никакого кормления уток для меня.

— Утки едят все время, — говорит ей Мэдди. — Каждый день, поэтому можешь покормить их, когда не будешь работать!

— Знаешь, ты абсолютно права, — говорит Бетани. — Мне стоит запомнить

Мэдди улыбается, довольная, и начинает прыгать вокруг, как будто играет в классики, прыгая с квадрата на квадрат по клетчатому полу.

Бетани отсчитывает мою сдачу, когда меняет тему, бормоча о графике и выходных и бла-бла-бла... именно о том, о чем я не хочу говорить, но терплю, прежде чем пора уходить. Оглядываюсь в поисках Мэдди, замечая ее в конце линии кассы, когда она смотрит на то, что не должна видеть.

«Хроники Голливуда».

— Достаточно, — говорю я, прижимая руку к ее спине, уводя. Она не сопротивляется, и я благодарна, что малышка только недавно научилась читать, и поэтому не понимает половину написанного.

ДЖОННИ КАННИНГ ОЧЕНЬ ПЛОХОЙ ОБРАЗЕЦ РЕАБИЛИТАЦИИ!

Алкоголь, наркотики, секс-зависимость крушит звёздную жизнь Бризо!

Друзья переживают, что он стоит на пороге смерти!

Я увожу дочку из магазина, неся наши вещи для пикника, в то время как Мэдди тащит пакеты с капустой. Достаю ключи от машины из кармана, пытаясь присматривать за ней одним глазом, когда она резко останавливается, уронив один из пакетов.

Я тоже останавливаюсь, слыша ее шепот:

— Бризо.

— Знаю, золотко, — бормочу, поднимая пакет с капустой, собираясь обратно передать его ей, пока она отходит от меня.

— Бризо, — снова повторяет, на этот раз немного громче, убегая.

— Мэдисон! — кричу, побежав за ней. — Остановись!

Мэдди не останавливается, но я да. Она в трех метрах, направляется к кому-то, приближающемуся к продуктовому магазину. Она бежит прямо на человека, блокируя ему дорогу, когда снова говорит:

— Бризо!

О, боже.

О, нет.

Нет, нет, нет...

Бризо...

Джонатан стоит перед ней, моргая, замешательство написано на его лице. Не уверена, как она узнала его, с щетиной на лице, все еще избитого. Он выглядит как потрепанная версия актера, и тем более не как его персонаж.

Мою грудь сдавливает, когда задерживаю дыхание. Он не сразу ее узнает, но я замечаю момент, когда его осеняет. Вспышка шока, которую он не может скрыть, прежде чем его выражение становится спокойным. Может, он и паникует, но не показывает этого, во всяком случае, я не вижу.

Тем не менее, он сохраняет молчание.

Джонатан смотрит на Мэдди в тишине.

Я так много раз представляла этот момент, сотней разных способов, ни к одному из них даже отдаленно не была готова, но никогда это не было так. Понятия не имею, как он отреагирует, не знаю, что будет делать. Все вышло у меня из-под контроля, поэтому мне хочется схватить ее за руку и убежать.

Джонатан встречается глазами с моими, умоляя взглядом. Это паника. Осторожно я делаю шаг вперед.

— Бризо? — снова говорит Мэдди, стоя прямо перед ним, снова привлекая его внимание к себе. Сейчас она звучит неуверенно, не понимая его реакции, что, кажется, подталкивает его к действиям.

— Привет, — отвечает он, присаживаясь на колени, чтобы быть с ней на одном уровне. — Не произноси это громко. Люди могут услышать.

— Мамочка сказала, что отдала тебе мой рисунок, — щебечет Мэдди радостно, крича шепотом. — Ты видел?

На его лице легкая улыбка.

— Да.

Я едва слышу его голос. Он смотрит на нее так, будто хочет запечатлеть ее лицо в своей памяти, как будто боится, что это может быть их последняя встреча.

— Он тебе понравился? — спрашивает она. — Ты почувствовал себя лучше?

— Я люблю его, — говорит он. — И почувствовал себя гораздо лучше. Спасибо тебе.

— Всегда, пожалуйста, Бризо!

Его взгляд встречается с моим, пока он изгибает бровь. Он ждет, что я что-то сделаю. Но что?

— Мэдди, милая, мы говорили об этом, — говорю я. — Он не настоящий Бризо, помнишь?

— Знаю, — она драматично закатывает глаза, как будто я сумасшедшая. — Он Джонни по телевизору, в газетах и так далее, но он также все еще Бризо, верно?

— Верно... я думаю.

— Ты права, — говорит он, протягивая ей свою левую руку. — Хотя меня зовут Джонатан. Рад с тобой познакомиться.

Она хватает его за руку, быстро пожимая.

— Мамочка зовет меня Мэдди. Ты тоже можешь меня так называть!

— Мэдди, — повторяет он.

Такой сентиментальный момент или, ну, он должен быть таким. Слезы жгут мои глаза, я смаргиваю их, комок образуется в моем горле, который сглатываю, не желая смущать Мэдди своей реакцией.

— Что ты здесь делаешь? — спрашиваю я тихо, когда Джонатан встает.

— Миссис Маклески отправила меня за молоком, — поясняет он. — Сказала, что я должен быть полезен.

— Да, эм... — смотрю в сторону магазина. — Ты не захочешь этого сделать. Кассир, чья сегодня смена, фанатка Бризо.

— Я тоже! — восклицает Мэдди.

Хватаю девочку за плечо, притягивая к себе.

— Да, но ты, малышка, знаешь, как хранить секреты.

— Знаю, — заверяет она, широко улыбаясь, когда смотрит на меня. — Как в тот раз, когда мамочка рассказала мне секрет, что ты не....

Я даже не знаю, о чем она, но не позволяю ей закончить, прикрывая ее рот рукой, заглушая слова, и шиплю:

— Секреты, помнишь?

Джонатан смеется.

— Ну, полагаю, никакого молока для миссис Маклески сегодня.

Мэдди убирает мою руку от своего рта, слишком возбужденная, чтобы оставаться тихой.

— Я могу купить молоко!

— Нет, я, эм... — черт. — Я могу. Это займет всего секунду. Только... — Черт. — Эм... — Как я вляпалась в это? — Просто подождите здесь. Как думаешь, ты можешь...? — Черт. Черт. Черт. Машу между ним и Мэдди. — Всего на секунду?

Глаза Джонатана расширяются, когда он понимает, о чем я, как будто не может поверить своим ушам, что забавно, потому что я не могу поверить, что это вылетело из моего гребаного рта. Я, правда, попросила его присмотреть за ней?

— Конечно, — отвечает парень нерешительно, как будто ждет, будто я изменю свое мнение, и я хочу, но не могу, не тогда, когда уже сказала об этом. — Если ты уверена.

Я киваю.

— Сейчас вернусь.

Пытаюсь успокоиться, не показывать своей тревоги, мои шаги решительные, когда я возвращаюсь в магазин. Иду в заднюю часть помещения, хватаю галлон молока, прежде чем иду к кассе, все это время мое сердце неистово стучит. Не могу поверить, что делаю это. Я оставила Мэдди с Джонатаном, просто оставила ее с ним. Он может забрать ее. Сбежать. Вдруг это был его план все время. Может, ему и не нужно молоко.

— Забыла что-то? — спрашивает Бетани, когда я ставлю галлон.

— Да, — бормочу. — Сглупила.

Она пробивает молоко, и я оплачиваю, затем хватаю галлон, прежде чем она может завязать разговор.

Выходя из магазина, с дрожью выдыхаю, замечая, что они все еще стоят вместе. Мэдди говорит без остановки, пока Джонатан улыбается, как будто загипнотизированный.

Его улыбка тускнеет при моем появлении. Он почти выглядит разочарованным, что я вернулась. Пытаюсь отмахнуться от этой мысли, когда сую ему молоко, но мой желудок стягивает в узел.

— Спасибо, — благодарит он. — Мэдди рассказала мне все об утках.

— Это правда? — спрашиваю ее. — Вероятно, не стоит удивляться.

— Я рассказала ему, что они едят капусту! — говорит она, сжимая пакеты. — Он сказал, что это безумие, потому что они едят хлеб. Но это он говорит безумие, потому что хлеб плох для них. Он не верит, что они едят капусту!

— Ну, — говорю я, когда она делает паузу, чтобы перевести дух. — Полагаю, он не знает много об утках.

— Полагаю, нет, — соглашается Джонатан, задерживаясь, будто не хочет уходить.

— Он должен пойти! — объявляет Мэдди, смотря на него широко раскрытыми глазами. — Ты можешь покормить уток!

— Не уверена насчет этого, золотко, — говорю я.

— Почему? — спрашивает Мэдди.

Почему? Хороший вопрос, на который у меня нет ответа, по крайней мере, ответа, который она поймет.

— Уверена, он занят.

— Слишком занят для уток? — спрашивает она, смотря на него в неверии. — Ты не хочешь покормить их со мной?

Я облажалась. Вот так. Мгновенно это понимаю. То, как она спросила это, то, как сформулировала? Нет варианта, что он ответит «нет».

Джонатан что-то бормочет, не отвечая на ее вопрос, и смотрит на меня, в поисках помощи. Странно видеть его таким уязвимым. Он будто тонет сейчас.

— Мы будем в парке, — говорю ему. — Если хочешь прийти, когда занесешь молоко.

— Ты уверена?

Он спрашивает меня, но Мэдди отвечает.

— Да.

Парень смеется.

— Тогда, полагаю, увидимся.

После момента колебания, момента, когда он снова пялится на Мэдди, Джонатан, наконец, уходит. Мэдди наблюдает, пока он не пропадает из виду.

— Мамочка, это Бризо! Он здесь.

В ее глазках мелькают звезды, моя девочка-мечтательница, и я возвращаю ей улыбку, хоть и переживаю, что все это неизбежно ее сокрушит. Он здесь, и он старается, но как долго это продлится? Сколько пройдет времени, прежде чем он снова сбежит из города и вернется к своей жизни, оставив все позади? Сколько времени пройдет, прежде чем моя желающая любви маленькая девочка станет для него неудобством?

10 глава

Джонатан

В это время в парке тихо, только пара семей проводит досуг, занятые своими делами. Никто не обращает на меня внимание, когда я направляюсь к столам для пикника, низко опустив бейсболку и солнцезащитные очки, чтобы избежать контакта глаза в глаза.

Я проводил пресс-конференции в прямом эфире, выходил на красные дорожки, давал показания в суде перед влиятельными прокурорами, которым ничего не стоило разорвать меня на части. Однажды был в реабилитационной клинике... дважды... хорошо, может, пять раз, провел бесчисленное количество встреч АА и изливал душу лучшему психотерапевту на западном побережье. Прослушивания за прослушиванием, встречи и переговоры, интервью на пресс-конференциях, где репортеры, казалось, не понимали значение словосочетания «личные вопросы». Я находился рядом с влиятельными людьми, однажды даже встречался с президентом.

Но никогда за всю жизнь не нервничал так, как в этот момент.

Мои ладони потеют. Руки зудят. Мое запястье чертовски болит, чувствую, как оно пульсирует в такт биению моего сердца.

Мне кажется, меня сейчас стошнит, но я беру себя в руки и направляюсь к воде, где Кеннеди сидит с нашей дочерью.

Чувствую себя дерьмово, но ничего не помешает этому... что бы ни было. Я приму все, что смогу получить.

— Ты пришёл!

Голосок Мэдисон громкий, когда она бежит ко мне, все еще держа в руке пакеты с капустой. Темные волосы обрамляют ее лицо, а коса растрепалась. Она убирает от глаз волосы, которые ей мешают, улыбаясь мне.

— Конечно, — отвечаю. — Не мог пропустить встречу с утками.

Сует мне один из пакетов, почти толкая меня им. Я морщусь, когда она задевает поврежденное ребро. Чертовски больно, но я не издаю ни звука, когда Мэдди говорит:

— Ты можешь покормить их из этого, потому что я буду из этого.

Я беру пакет, колеблясь, прежде чем снимаю слинг с руки. Мне следовало носить его пару дней, но к черту. Не смогу сделать это одной рукой. Бросаю слинг на траву, наблюдая, как Мэдисон разрывает свой пакет, немного перестаравшись и почти теряя всю капусту. Та начинает высыпаться, и инстинкты берут свое. Вытягиваю руку резко и хватаю капусту, поморщившись, когда боль простреливает мое предплечье.

— Осторожнее.

— Я держу, — говорит она безразлично, хотя не делает этого, оставляя следы от капусты, как «Гензель и Гретель» с крошками. Капуста не попадет к уткам, к тому времени, как мы до них доберемся.

— Вот, — говорю я, пытаясь открыть второй пакет. — Давай поменяемся.

Она пожимает плечами, как будто не видит разницы, но меняется со мной пакетами, прежде чем направляется к воде.

— Иди сюда, я тебе покажу!

Мы повстречались всего час назад, но она уже окрутила меня вокруг своего пальчика и командует. Следую за ней к берегу, где семья уток плещется в воде.

— Что насчет твоей мамы? — спрашиваю, испытывая чувство вины, будто украл ее у Кеннеди.

— Мамочка не любит уток. Она говорит, что я могу их кормить, но они должны оставаться здесь, потому что могут ее съесть.

Я смеюсь над этим, бросая взгляд на Кеннеди, которая сидит на столе для пикника, наблюдая за нами.

— Полагаю, некоторые вещи никогда не меняются.

— Какие, например?

Я смотрю на Мэдисон.

— А?

— Что никогда не меняется?

— Люди, — отвечаю. — Ну, или некоторые люди. Твоя мама не очень сильно изменилась.

Она все еще красивая, сообразительная женщина, какой всегда и была. Даже в семнадцать, когда впервые вошла в мою жизнь, она казалась более собранной, чем кто-либо еще, но ее причуды все еще с ней.

— Ты знаешь мою мамулю? — спрашивает Мэдди, нахмурив лобик.

— Да, мы хорошо знали друг друга.

Кажется, Мэдди обдумывает это, когда преодолевает остальное расстояние до реки, хватая горсть капусты из пакета, и поднимает ее над головой, бросая в воду. Утки не колеблются, бросаясь прямо к ней. Капуста исчезает в одно мгновение, и Мэдди бросает еще одну горсть, пока утки кучкуются у берега озера, издавая много шума.

— Иисус Христос, — бормочу, когда утки окружают нас, пытаясь вырвать пакет с капустой из моих рук, в то время как Мэдди хихикает, бросая горсть за горстью.

Паникуя, я переворачиваю пакет и высыпаю все к черту, прямо на землю, отходя немного назад. Мэдисон делает то же самое, наблюдая за мной, высыпает свою капусту сверху.

— Ты права, — говорю. — Им нравится капуста.

— Я же говорила, — восклицает она, скомкав пакет в шар, пока ищет куда выкинуть.

Я забираю его.

— Я могу выбросить.

— Спасибо, Бризо.

Все, что она говорит, прежде чем убегает, кружа вокруг, играя с утками, которые следуют за ней, хотя у нее и нет капусты. Я беру свой слинг и бросаю пустые пакеты в мусорку, затем направляюсь к Кеннеди. Она не смотрит на меня, не говорит ни слова, попивая сок, пока наблюдает за Мэдисон издалека.

— Безумие, — бормочу. — Столько энергии в этом маленьком человечке.

— Так и есть, — соглашается Кеннеди. — Ты ожидал чего-то другого?

— Не думаю, что чего-то ожидал. Я просто...

— Понимаю.

Она перебила меня, прежде чем я успел закончить. Она понимает? Может быть. Но в ее голосе резкость, которая говорит мне о том, что она не хочет развивать эту тему, поэтому я не заканчиваю предложение:

— Спасибо за приглашение, — благодарю. — Понимаю, тебе было нелегко.

— Не имеет значения, как было мне, — отрезает она. — Между нами все кончено, Джонатан. Имеет значение только Мэдди.

Ее слова жалят.

— Все равно спасибо.

Она кивает, шепча:

— Не заставляй меня пожалеть об этом.

Я чертовски надеялся, что этого не произойдет.

Подбегает Мэдисон, тяжело дыша, размахивая руками и заикаясь на некоторых предложениях. Кеннеди берет коробку с соком, вставляя трубочку, прежде чем передает ей. Девчонка выпивает его за глоток.

— У тебя есть костюм? — внезапно спрашивает девчушка, пока комкает коробку.

Вопрос застает меня врасплох.

— Что?

— Для Бризо. У тебя есть этот костюм или нет?

— Эм, нет, — отвечаю. — Не с собой.

— А где он?

— Где-то в трейлере с гардеробной. А что?

Она пожимает плечами, передавая коробку с соком своей маме.

— Он действует? Превращает в невидимого?

— Нет, это обычный костюм.

— И ты не становишься невидимым?

— Нет, я тоже обычный.

Она хмурится. Такое чувство, что я сказал ребенку, что Санты не существует.

— Но ты герой, — спорит она. — Я видела по телевизору, так что, может, тебе и не надо исчезать, так ты сможешь остаться, и теперь тебе не придется уходить.

Эти слова как удар под дых. Я яростно моргаю, не уверенный, что она имеет в виду, но мне вербально надавали тумаков.

— На днях мы читали отрывок из «Призрачного», — поясняет Кеннеди. — Она не рада, что Бризо исчезает в конце.

От объяснения лучше не становится. Вздохнув, сажусь на край стола для пикника.

— Да, я всегда считал, что это отстойно. Конечно, он думал, что это к лучшему, но полагаю, авторы могли бы подарить им счастливый конец.

— Он должен вернуться, — говорит Мэдисон. — Тогда ему станет лучше, и они будут счастливы.

Она слишком сильно подбирается к нашей историей, говоря это, сама того не осознавая.

— Хах, возможно, тебе стоит дописать историю.

Мэдисон округляет глаза, ее лицо освещает улыбка. От этого выражения мое гребаное сердце ускоряет бег. Она красивая. Малышка еще красивее, чем я мог себе представить. Внутри нее живет искорка, та, что находит связь во мне, искорка, которую я не чувствовал давно.

— Я могу это сделать! — восклицает она. — Могу все исправить!

Кеннеди смеется.

— Уверена, можешь.

Мэдисон снова убегает. Я сижу в тишине, наблюдая за ее игрой. Проходит несколько минут, прежде чем мой телефон звонит в кармане. Вынимаю его. Клифф.

— Алло? — отвечаю кратко.

— Привет! — говорит Клифф со слишком большим энтузиазмом. — Как наш герой чувствует себя сегодня?

— Зависит от обстоятельств.

— От каких?

— От того, что ты хочешь.

— Просто звоню проверить, как ты держишься.

— В таком случае все хорошо.

— Отлично, — говорит он. — Сегодня не такой угрюмый придурок.

— Может, немного.

— Даже немного считается.

Он смеется.

Клифф никогда не смеется.

— В любом случае у меня не было шанса узнать, как ты, после твоей выписки, — говорит он. — Ты вернулся в Лос-Анджелес?

— Нет, понимаешь ли, я решил... задержаться

— Задержаться, — повторяет он. — Ты все еще в городе?

— Эм, близко.

Ему не требуется много времени, чтобы осознать.

— Ты не мог. Серьезно, скажи, что ты не там, где я думаю.

— Да, я здесь.

Он фыркает.

— История повторяется каждый твой приезд. Каждый чертов раз.

Так и есть. Я слетал с катушек после каждого посещения Беннетт-Ландинг. Уходил в загул, до полного онемения, настолько, что меня могли застрелить, и я ничего не почувствовал бы. И после того, как брал себя в руки, начиналась лекция: я играю с огнем, это кошмар для пиара, представь, что будет, если они пронюхают...

Представь, что здесь появятся папарацци. Представь, что войдут в ее жизнь, как вошли и в твою. Представь, что будут преследовать твою дочь в школе. Что напишут о ребенке, которого ты избегал. Представь, каково тебе будет, когда тебя будут клеймить ругательствами за то, что ты бросил дочь.

— Все хорошо, — фыркаю. — Никто не знает, что я здесь.

— Предполагалось, что ты будешь отдыхать.

— Перестань беспокоиться. Я не собираюсь ввязываться ни во что глупое.

— Лучше бы так и было, — говорит Клифф. — Сейчас хватает проблем и от Серены.

Я вздыхаю, понурив голову.

— Что теперь?

— Она попала в реабилитационную клинику.

Я ожидал услышать это, но, тем не менее, удивлен.

— Добровольно?

— Конечно, если ты считаешь, что все те разы был там добровольно.

Даже близко нет.

— Она отбилась от рук, — жалуется он. — Полагаю, настало время для нее получить помощь.

— Хорошо. Надеюсь, это сработает.

— Я тоже.

— Так это все? Больше нет новостей?

— Нет, — отвечает Клифф. — Если, конечно, тебе нечем поделиться?

Я заканчиваю разговор без лишних формальностей и засовываю телефон в карман, глядя на Мэдисон. Не хочу сглазить удачу. Сегодня была счастливая случайность, но я не уверен, что будет дальше.

— Дай угадаю, — говорит Кеннеди. — Твоя жена?

— Я уже говорил тебе, что у меня нет жены.

— Держу пари, ты также говорил людям, что у тебя нет дочери.

Я прищуриваюсь. Горечь сквозит в каждом ее слове.

— Никто даже не спрашивал.

— Но, тем не менее, ты не делился данной информацией.

— Я бы поделился, — говорю. — Сделаю это сейчас, если хочешь. Я позвоню репортерам прямо сейчас и дам эксклюзивное интервью. Но просто знай, что к завтрашнему утру они будут тарабанить в твою дверь. Они будут прятаться в кустах, лазать по деревьям, смотреть в окна, карабкаться, чтобы получить фотографии. Твое фото появится в «Хрониках Голливуда» на первой странице на следующей неделе. Этого ты хочешь?

Она не отвечает.

Конечно же, ответ «нет».

Это неизбежно. Когда-нибудь они узнают. Я только надеюсь, что у нас есть время разобраться со всем, прежде чем это произойдет. Что у меня будет время узнать свою дочь и заработать доверие Кеннеди до того, как налетят стервятники и все испортят.

— Мэдди! — окликает она, вставая. — Нам пора, золотко!

— Нет, — сразу же говорю я. — Пожалуйста, не уходите.

— У меня есть дела, — говорит Кеннеди.

— Еще двадцать минут, — прошу. — Десять минут.

— Я бы хотела, но...

Кеннеди перебивает появление Мэдди, чьи волосы теперь растрепаны.

— Нам нужно уходить, мамочка?

— Нам нужно к дедушке, помнишь? Мы обещали ему прийти.

— Он может тоже пойти? — спрашивает ее Мэдисон, прежде чем повернуться ко мне. — Ты пойдешь?

— В дом твоего дедушки?

— Да! Дедуля любит тебя, потому что он тоже смотрит «Бризо»!

Кеннеди тихо смеется, пока собирает их вещи.

— Не думаю, что это хорошая идея, — отвечаю. — Может, в другой раз.

Она выглядит разочарованной и надувает губки. Я хочу забрать слова назад. Хочу сказать, что пойду за ней куда угодно, даже если это означает проведать мужчину, который однажды сказал, что отрежет мои яйца, если я снова переступлю порог его дома. С того времени я пару раз там появлялся, не обладая достаточной храбростью войти внутрь, но сделаю это ради нее.

Я отрастил неплохие яйца, чтобы позволить ему их отрезать. «Надрез», «надрез».

— Ох, и не надо испытывать «собачьи глазки» на нем, — говорит Кеннеди, игриво хватая Мэдисон за подбородок, сжимая пухленькие щечки пальцами. — Он слишком умен, чтобы поддаться.

— Но он может прийти в следующий раз? — спрашивает она.

— Может, — отвечает Кеннеди. — Посмотрим.

Я открываю рот, чтобы попрощаться, но Мэдисон бросается на меня, опережая. Она обнимает меня за шею, и мое сердце чертовски болит, когда я обнимаю ее в ответ. Все очень быстро, слишком быстро, и она отстраняется.

— Спасибо тебе, Бризо!

— Джонатан, — поправляет ее Кеннеди.

— Джонатан, — повторяет девочка. — Но и Бризо тоже.

— Всегда, пожалуйста, Мэдди, — говорю. — Спасибо, что позволила мне покормить уток.

Кеннеди берет Мэдисон за руку, задерживаясь на мгновение. Вижу, что она хочет что-то сказать. Приоткрывает губы, но выходит только вздох, прежде чем они уходят.

Подарок на день рождения

Этот блокнот собственность Кеннеди Гарфилд

В субботу вечером, чуть позже восьми часов, ты останавливаешь свой «Порше» напротив скромного двухэтажного дома.

Девушка встречает тебя на крыльце, в простом сером платье, похожем на длинную футболку и с босыми ногами.

Ты останавливаешься на крыльце перед ней. Не уверенный, чего ожидать, осматриваешь ее с ног до головы. Становится очевидно, что ты глазеешь на нее, твои глаза останавливаются на гладких голых ногах.

— Итак, моих родителей нет, — признается девушка. — Я поклялась, что не выйду из дома до их приезда.

Она нервничает, говоря это, теребя край платья, ты отвлекаешься. Твой взгляд перемещается туда, где материал поднимается все выше и выше.

— Как долго их не будет?

— До завтра. Поэтому я дома одна... Всю ночь... Чем мне стоит заняться?

Встречаешься с ней взглядом. Она тебе улыбается.

Вы не произносите ни слова.

Девушка тянет тебя в дом, проявляя мужество и делая первый шаг, целуя тебя, как только вы оказываетесь внутри. Движения ее губ уверенные, но руки дрожат. Ты хватаешь их и целуешь ее в ответ.

— С днем рождения, — шепчет. — Я должна тебе кое-что показать.

— Не могу дождаться, чтобы увидеть.

Она ведет тебя наверх.

В свою комнату.

Тусклый свет лампы освещает типичную комнату девушки-подростка: захламленная, с множеством красок и одеялом в цветочек. Над ее кроватью на стене висит постер «Бризо: Призрачный». На столике рядом горит свеча, источая запах ванили.

— Ты уверена? — спрашиваешь, когда она снова тебя целует, но не ощущается никаких сомнений. — Я подумал, что тебе сначала захочется посмотреть фильм или что-то еще.

— А тебе?

— Что мне?

— Тебе хочется посмотреть фильм? — спрашивает, целуя линию твоего подбородка. — Я хочу сказать, мы, конечно, можем, если ты этого хочешь...

— К черту фильм, — говоришь, перемещая ее к кровати. — Сейчас мне только хочется узнать, каково это быть внутри тебя.

Девушка краснеет и смеется, звук превращается в стоны, когда ты целуешь ее шею. Ты не тратишь времени даром, снимая с нее платье, оставляя в кружевных черных трусиках и соответствующем бюстгальтере.

— Бл*дь, ты красавица, Кей, — шепчешь, пока твой взгляд осматривает ее. — Такая чертовски красивая.

Она драматично закатывает глаза.

— Я серьезно, — заверяешь, подталкивая ее лечь на кровать. — Даже не сомневайся. Ты королева, детка... А я простой парень.

— Ты только что?.. — она пялится на тебя во все глаза, когда ты толкаешь ее на спину и нависаешь над ней. — О, боже мой, ты действительно только что процитировал для меня Бризо.

— Прелюдия, — поясняешь. — Кроме того, отличная реплика.

В ответ тишина.

Снимаешь футболку и обувь. В твоем кошельке спрятан всего один презерватив, так как ты не думал, что все действительно зайдет так далеко, но кто знает, как долго он там лежит. Но девушка на таблетках, поэтому ты раскатываешь презерватив, больше не останавливаясь.

Исчезают остатки одежды.

Ты двигаешься медленно, твои касания нежные, даешь ей время привыкнуть. Твои пальцы внутри нее, а рот на ней, когда оргазм проходит через ее тело. Ты осторожничаешь, лишая ее девственности, толкаясь бережно и останавливаясь. Она доверяет тебе, отдает тебе всю себя. Ты не хочешь причинить боль.

Ты доставляешь ей удовольствие.

Снова и снова.

Остаешься на всю ночь.

Почти рассвет, когда ты снова надеваешь свою одежду. Она лежит накрытая одеялом, наблюдая, как ты присаживаешься на край кровати и натягиваешь обувь.

Когда ты завязываешь шнурки, она садится, обнимая тебя сзади, ее голова прижата к твоему затылку. Девушка остается в таком положении пару минут, когда резко отстраняется.

— Дерьмо, почти забыла отдать тебе твой подарок на день рождения!

— Я думал, что ты и была подарком.

— Что? Нет, — она смеется, замотанная в одеяло. Оно почти слетает, когда она тащит тебя вниз, усаживая на диван в гостиной. — Садись.

Девушка садится рядом с тобой и включает телевизор. Ты думаешь, что, возможно, она собирается посмотреть кино сейчас, но нет, она включает что-то записанное — «Закон и порядок».

— Не может быть, — произносишь, когда она нажимает «воспроизвести».

Это серия с твоим участием.

— Ее показывали пару дней назад, — она объясняет тебе. — К счастью, по кабельному показывают одно и то же, поэтому я успела записать ее в повторе.

Ты смеешься, обнимая ее рукой.

Вы сидите вдвоем и смотрите.

Не только твои сцены. Весь эпизод. Когда он закончен, она смотрит на тебя и говорит:

— Мне плевать, что ты собираешься делать в будущем, даже когда будешь самым великим актером в мире... мертвый ребенок в «Закон и порядок» всегда будет моей любимой твоей ролью.

Вскоре после этого ты уезжаешь.

Семь утра.

И ты не знаешь, но эта девушка... Когда твоя машина уезжает, она осознает, что отчаянно в тебя влюблена. Ее тело болит, сердце бешено колотится. Она не смыкает глаз, но это не имеет значения. Она находится в эйфории и ничего не может спустить ее с небес на землю, даже когда любопытная соседка рассказывает ее отцу о голубом «Порше», который всю ночь простоял у вашего дома. Даже то, что отец замечает засосы на ее шее от яростного сминания губ, даже когда он угрожает кастрировать тебя и говорит, что она наказана на всю оставшуюся жизнь, потому что ночь, которую девушка провела с тобой, того стоила.

11 глава

Кеннеди

— Дедуля! Дедуля! Угадай, кого я видела?!

Мэдди начинает кричать, как только выскакивает из машины, забегая по крыльцу к дому моего отца. Папа сидит в кресле-качалке, наблюдая за ее перемещениями.

— Кого?

— Бризо! — говорит она, останавливаясь на крыльце перед ним, и размахивает руками, пока рассказывает. — Он был в магазине, а затем не поверил, что утки едят капусту, поэтому пошел в парк проверить и тоже кормил уточек! Но, думаю, он испугался, потому что не кормил их хорошо, но они все равно ели.

Мой отец моргает, обдумывая ее слова.

— Бризо.

Она кивает.

— Но не настоящий Бризо, потому что он не настоящий, а просто Джонатан.

— Джонатан.

Еще один кивок.

— Я сказала ему, что он должен прийти, потому что тебе нравится Бризо, и он сказал, что в следующий раз.

Папа смеется в неверии.

— Ха, я бы хотел посмотреть, как он зайдет сюда.

— Пап, — предупреждаю я.

— Я тоже! — восклицает Мэдди, не осознавая, что это скрытая угроза. Она вбегает в дом, оставляя нас с отцом наедине. Он молчит, но взгляд говорит сам за себя.

— Как снег на голову свалился, — комментирую, усаживаясь на крыльцо рядом с ним. — Нам нужно поговорить с Мэдди об опасности незнакомцев, потому что она помчалась прямо к нему.

— Яблоко от яблони недалеко падает, — говорит папа. — Полагаю, ты не сказала Мэдди, кем он ей приходится.

— Да, но... Я понятия не имею, как это объяснить.

— Просто расскажи ей.

— Не думаю, что это так просто.

— Но так и есть, — спорит отец. — Она умная девочка. Кроме того, ты думаешь, она воспримет новость плохо?

— Нет, я думаю, что она будет самым счастливым ребенком на планете, и это половина проблемы. Ведь что случится, если он ее подведет?

— Не хочу тебя огорчать, но ты не можешь контролировать подобное. Может ли она в итоге разочароваться? Вероятно. Он полюбит ее, потому что, как может быть иначе? И если он приложит усилия, она заслуживает шанса любить его в ответ.

Конечно же, он прав, но из его уст все звучит так просто, хотя таковым не является в данный момент.

— Ты осознаешь, что мы говорим о том парне, которого ты однажды назвал «худший кошмар для дочери любого отца».

Он смеется.

— Дедуля, можно я возьму это? — Мэдди выскакивает на крыльцо с банановым мороженым. Она облизывает его, не ожидая разрешения, а верхушка уже откусана.

— Что? Ты хочешь мое мороженое? — папа морщится. — Ни за что! Я хранил его, чтобы съесть позже.

Она замирает, глаза широко раскрыты, когда взгляд мечется между мороженым и дедушкой!

— Эм...

— Шучу, — отвечает он, игриво ее подтолкнув. — Конечно, можно, малышка.

Уже темно, когда мы добираемся до дома. Мэдди быстро засыпает, поэтому я поднимаю ее и умудряюсь занести в квартиру. Ее обувь уже снята и оставлена в машине, я сразу кладу дочку в кроватку и целую в лоб.

— Люблю тебя, золотко.

Она сонно бормочет что-то, напоминающее «сумасшедшие утки».

Истощение накатывает на меня, в костях тяжесть, такое чувство, что разваливаюсь на кусочки. Принимаю горячую ванну, пытаясь расслабиться, но ничего не может отключить мои мысли. Они в полнейшем беспорядке.

Я больше не понимаю, что чувствую.

Вылезая из ванны, набрасываю халат и направляюсь к себе в комнату. Открыв прикроватную тумбочку, вытаскиваю старую визитку и ложусь на кровать с телефоном в руке.

Джонни Каннинг.

Под его именем контактная информация, а также о его менеджере с оборотной стороны. Визитка в конверте, в котором обычно лежит и чек с баснословной суммой. Я никогда не брала и цента его денег, но годы назад сохранила одну из визиток. На всякий случай.

Открывая текстовые сообщения, вбиваю номер, сомневаясь, пока пялюсь на пустой экран.

Что написать?

Привет, это Кеннеди.

Отправляю, слишком сильно не думая об этом, понимая, что если буду анализировать, то передумаю.

Ответ приходит через секунду.

Привет. Все в порядке?

В порядке ли все? Нет. Все уходит из-под контроля.

Просто интересно, не занят ли ты завтра.

Нет, а что?

А то, что я не понимаю, какого хрена творю, но все равно набралась смелости.

Подумала, что мы можем вместе сказать Мэдди правду.

На этот раз он отвечает не так быстро, проходит минута, может, две, прежде чем приходит сообщение.

Правду?

Для тебя это проблема?

Проходит несколько минут. Начинаю думать, что совершила ошибку, когда звонит телефон, и на экране высвечивается калифорнийский номер. Джонатан звонит. У меня сводит желудок.

— Алло?

Он колеблется мгновение, прежде чем начать говорить:

— Не думал, что ты ответишь.

— Ну, я ответила, — бормочу, думая, что стоило отправить его на голосовую почту. — Так, для тебя это проблема?

— Нет, мне просто интересно, что для тебя значит правда.

Хмурю лоб, уставившись в потолок.

— Что?

— Ты хочешь рассказать ей правду, — говорит он. — Всю правду?

Не уверена, что ответить. Сколько я хочу ей рассказать? Сколько ему нужно времени подготовиться? Я даже не знаю, обдумывал ли он это?

— Не знаю, — признаю.

Он становится жутко тихим, но я знаю, что по-прежнему на связи. Чувствую, слабо слыша его дыхание. Через мгновение парень делает глубокий вдох.

— Во сколько прийти?

***

Полдень.

Солнечный свет проникает сквозь открытые окна, согревая пространство мягким свечением. Легкий ветерок шевелит белые занавески, пока песня бойз-бенда раздается из радио в гостиной. Мэдди танцует, одетая в свой любимый наряд для воскресенья: как какой-то неугомонный маленький супергерой в пачке и разноцветных колготках, в слишком большой футболке с надписью «Бризо», и накинутом как плащ фиолетовом покрывале. Все утро энергия исходит от нее, в то время как я больше похожа на беспорядок.

Глаза жжет, так как не очень много спала, пялясь в потолок, выдумывая возможные разговоры и обдумывая все «что если». Этим утром мои руки дрожат, пока я заставляю себя убираться, пытаясь отвлечься от реальности, но ничего не помогает. Не имеет значения, сколько протираю и подметаю, я продолжаю думать о том, какой катастрофой может обернуться наш разговор.

Песня на радио сменяется... на это раз девчачья группа... раздается тихий стук в дверь.

— Открою! — кричит Мэдди, убегая к двери. В этот момент я напрягаюсь, переставая протирать стол на кухне в третий раз.

— Нет, подожди секунду, — говорю, но она не обращает на меня внимание. На часах 12:01. Я сказала ему прийти в любое время после полудня, а это значит....

— Бризо! — восклицает Мэдди, распахивая дверь, затем разворачивается с восторгом в глазах и говорит:

— Мамочка, посмотри, это....

— Джонатан, — заканчиваю я, выходя из кухни, нервно вытирая ладони о джинсы.

— Джонатан, — повторяет она, стоя перед ним в дверном проеме.

Он пялится на нее, улыбаясь.

— Мэдди.

— Входи, — говорит Мэдди, хватая его за руку — за поврежденную — чтобы втянуть в квартиру. Джонатан морщится, не сопротивляясь, но его улыбка дрогнет, когда взгляд встречается с моим.

Вздохнув, закрываю за ним дверь, прижимаясь к ней спиной. Мэдди говорит без передыху, а я даже не понимаю, о чем. Такое ощущение, что я под водой, сердце бьется в бешеном ритме, но кажется, Джонатан понимает мое состояние. Он снова ей улыбается, пока она устраивает ему быструю экскурсию по квартире.

Он останавливается в небольшом коридоре, который ведет к комнатам, снова встречаясь со мной взглядом. Догадываюсь, о чем он думает. Не знаю как или даже почему, но в мгновение, когда наши взгляды встречаются, я, как будто, возвращаюсь назад во времени: в другое место, в другую квартирку, даже меньше этой, но которая являлась нашим домом какое-то время.

— Мы можем поиграть в моей комнате! — объявляет Мэдди, пытаясь утянуть его в том направлении.

— Оу, подожди-подожди, — вмешиваюсь, выходя из оцепенения и отталкиваясь от двери. Пора и, правда, провести разговор о том, что нельзя никуда уходить с незнакомцами. Да, он ее отец, но ведь Мэдди этого не знает. Еще нет.

— Притормози, малышка. Нам нужно поговорить.

Глаза Мэдди расширяются. Я смотрю между ней и Джонатаном, их выражения лиц почти идентичные. Обеспокоенные.

— Я ничего не натворила, — говорит Мэдди, качая головой.

— Знаю, — уверяю ее, указывая на диван. — Садись.

Она садится, наконец-то, отпуская Джонатана. Он с осторожностью присаживается на край дивана рядом с ней. Я медлю мгновение, прежде чем присаживаюсь на журнальный столик перед Мэдди.

— Я, эм... — понятия не имею даже как начать. — Я хочу сказать, мы...

— Может, стоит мне... — перебивает Джонатан, делая паузу, прежде чем говорит: — Ну, сама понимаешь.

— Все нормально, — заверяю. — Я справлюсь.

— С чем, мамочка? — спрашивает Мэдди.

— Мы хотим поговорить с тобой кое о чем, — начинаю. — О том, почему Джонатан здесь.

— Чтобы поиграть со мной? — спрашивает малышка.

— Нет, — качаю головой. — Ну, я имею в виду, может быть, но на самом деле не из-за этого. Знаешь, мы с ним знаем друг друга давно, еще до того, как ты появилась на свет, золотко.

— Ох, — Мэдди смотрит на меня с изумлением. — Так он пришел, чтобы поиграть с тобой?

— Что? Нет, — восклицаю я, поморщившись, в то время как мое лицо краснеет. — Ничего подобного. Просто... Послушай, помнишь свою подругу Дженни, которая жила рядом с твоим дедушкой? Помнишь, как она переехала, и я объяснила тебе, что ее родители решили больше не жить вместе, потому что иногда взрослые так поступают, и поэтому ей придется оставаться в разных домах?

Ее глаза снова расширяются.

— Я должна переехать?

— Что? Нет! Ты не должна никуда уезжать.

— Обещаешь?

— Обещаю. Дело не в этом. Я просто хочу сказать, ну... знаешь, иногда родители не живут вместе, и в этом нет ничего страшного, и от этого они не перестают быть семьей. У всех есть мама и папа.

Мэдди качает головой.

— Не у всех.

— Да, золотко. У всех.

— Не-а. У Ноа из моей подготовительной группы нет папы. У него две мамы!

— Ох, ну... ладно, но, тем не менее, как раз об этом я и говорю. У всех есть двое родителей.

— Но сейчас у Дженни не двое, а трое. Ее папа женился, поэтому у нее теперь есть еще одна, но немножко другая, мама, правильно?

— Правильно, — боже, я все еще больше запутала. — Но, тем не менее, у нее есть свой папа, поэтому я хочу сказать....

— Я твой отец.

Джонатан говорит тихо, но уверенно, отчего я резко вдыхаю.