Призраки прошлого

— Прости, что подвел тебя сегодня, малышка.

Джонатан начинает идти к двери и смотрит на меня настороженно, когда я перегораживаю ему путь. Он обходит меня, но прежде чем может уйти, я говорю:

— Они узнают тебя.

— Что?

— На фестивале, — отвечаю. — Люди узнают, кто ты. Как ты планируешь оградить ее... защитить?

— Не проблема. Никто не узнает.

— Как ты можешь быть так уверен?

Джонатан смеется, открывая входную дверь.

— Для этого и нужен косплей.

16 глава

Джонатан

Рыцарь ночи.

Заклятый враг Бризо.

Если Бризо — это свет, глоток свежего воздуха, приятный ветерок в тёплый летний день, то Рыцарь ночи — это буря, которая сметает все на своем пути. Непроходимая и удушающая тьма, тени, которых вы не можете избежать на темной аллее.

Черная кожа с головы до ног, темные доспехи, боевые сапоги, черный капюшон, металлическая маска, прикрывающая часть лица — все это делает его неузнаваемым.

Я всегда завидовал этому костюму.

Он уж точно круче чертового псевдоспандекса.

— Я... Эм... Вау, — изумленная Кеннеди стоит в дверном проеме своей квартиры, осматривая мой костюм. — Просто... Вау.

— Ха, вау? — Я опускаю голову и осматриваю себя. — Хорошо или плохо?

— Просто... Знаешь...

— Вау? — предполагаю я.

Она кивает, пытаясь подавить улыбку.

— Вау.

Ухмыляюсь.

— Это оригинал

— Серьезно?

— Прямо из второго фильма, — отвечаю, дотрагиваясь до доспехов рукой в перчатке с обрезанными пальцами. — Ну, за исключением этих перчаток. Настоящие не подошли бы из-за гипса, поэтому пришлось импровизировать.

— Это... эм...

— Вау?

— Мило, — отвечает, дотрагиваясь до доспехов кончиками пальцев. — Немного странно видеть тебя таким, но, тем не менее, мило.

— Спасибо, — благодарю, когда Кеннеди отходит в сторону, чтобы я вошел в квартиру. — Поговорил с создателями, чтобы они разрешили мне его одолжить. Может, не буду его возвращать. Мне нравится.

— Ты должен оставить его себе, — говорит Кеннеди, все еще разглядывая меня, пока закрывает дверь. — Это, эм...

— Мило?

— Вау, — она игриво улыбается, когда проходит дальше в квартиру. — Мне нужно закончить сборы на работу. Мэдди, к тебе пришли!

После того как Кеннеди исчезает из виду, вбегает Мэдди. Она резко тормозит, когда замечает меня, ее глаза расширены, рот открыт.

— Оу.

Снимаю капюшон, демонстрируя маску, ее выражение лица меняется, когда она понимает, что это я, и появляется восторг. Мэдди бежит ко мне, врезаясь так сильно, что я шатаюсь.

Смеюсь, когда она меня обнимает.

— Привет, красавица.

Она смотрит мне в глаза.

— Ты считаешь меня красивой?

— Еще спрашиваешь! Конечно! — опускаюсь на колени рядом с ней, прижимая палец к кончику ее носа. — Ты похожа на маму.

— Ты думаешь, что и мама красивая?

— Я думаю, что она самая красивая женщина в мире.

Выражение лица Мэдди мгновенно меняется на мои слова, прежде чем ее глаза расширяются.

— Даже красивее Марианны?

Наклоняясь ближе, шепчу ей ее же слова.

— Даже красивее, чем Марианна.

— Ого.

Улыбаясь, протягиваю ей пакет.

— Я принес тебе кое-что. Думаю, ты захочешь надеть это сегодня.

Мэдди хватает пакет, вытаскивая содержимое и ахая. Бросает пустой пакет и бежит в спальню, почти сбивая с ног свою маму по пути.

— Осторожнее, — кричит Кеннеди. — Куда ты помчалась?

— Нет времени, мамочка! Мне нужно подготовиться.

— Итак, — Кеннеди смотрит вслед убегающей Мэдди, прежде чем поворачивается ко мне, проводя рукой по волосам. — Уверен, что справишься?

— Я имею дело со стервятниками из «Хроник Голливуда», — отвечаю. — Смогу выдержать все, что вытворит Мэдди.

Кеннеди не выглядит убежденной.

— Я слышала, что тебе выдвинули обвинение два года назад за нападение на одного из них.

— Откуда ты это взяла?

— Заголовок «Хроник Голливуда».

Я качаю головой.

— Обвинения не были признаны.

— Потому что ты невиновен?

— Больше похоже на то, что они были также виноваты.

Кеннеди закатывает глаза, но у нее нет шанса ответить. Слышны шаги в нашем направлении и радостный голос кричит:

— Та-да!

Мэдисон стоит с улыбкой на лице, облаченная в бело-голубую амуницию — костюм Бризо. Такие сделали специально для Хэллоуина, но я умудрился умыкнуть один заранее.

— Ничего себе, посмотри на себя! — говорит Кеннеди, поглаживая Мэдди по волосам. — Самый красивый Бризо, которого я когда-либо видела.

— Джонатан тоже думает, что я красивая! — говорит она своей маме. — Он сам мне сказал.

— Да? — уточняет Кеннеди. — Умный парень.

— И ты тоже, — продолжает Мэдди. — Он сказал, что ты самая красивая женщина в мире.

Черт. Она меня выдала.

Кеннеди кажется захваченной врасплох.

— Очень мило с его стороны, — говорит. — Я должна идти. Повеселись, ладно? И будь умничкой.

— Хорошо.

Она целует Мэдди в макушку.

— Люблю тебя больше, чем утро субботы.

— Тоже люблю тебя, — отвечает Мэдисон, — даже больше, чем все костюмы и прибамбасы к ним.

Мэдисон хватает меня за руку.

— Я привезу ее сегодня, — заверяю. — Пальцы на ногах и руках будут в целости и сохранности.

Кеннеди не смотрит на меня. Вижу, что она переживает, поэтому не задерживаюсь, уводя Мэдди на улицу. Таун-кар припаркован возле дома, водитель прислонился к автомобилю, в ожидании нас. Он улыбается при нашем появлении и открывает заднюю дверь, но Мэдди останавливается.

— Он твой друг? — спрашивает она, глядя на меня.

— А что?

— Дедуля говорит, не садится в машину к незнакомцам.

— А, да, я его знаю, — заверяю ее. — Не переживай.

Она залезает в машину, и я пристегиваю ее в детском кресле, садясь рядом. Когда машина отъезжает, вижу, что Кеннеди наблюдает за нами возле выхода.

Мэдисон болтает всю дорогу до места проведения фестиваля, рассказывая истории, а я охотно слушаю. Она не может усидеть на месте от волнения, к тому моменту, как мы прибываем, а я же немного волнуюсь. Мне обещали полную конфиденциальность, но знаю, что не всегда все идет по плану.

Машина останавливается прямо у заднего входа, минуя ожидающую толпу. Женщина, одна из координаторов мероприятия, встречает нас у примыкающего гаража. Она улыбается, когда мы выходим из машины.

— Мистер Каннинг! И мисс...

Мэдисон улыбается.

— Мэдди!

— Мисс Мэдди, — произносит женщина. — Такая честь, что вы присоединились к нам. Меня зовут...

Бла. Бла. Бла.

Она начинает разглагольствовать, как всегда и случается. Я слушаю вполуха об истории их компании, рекордных явках — все, чтобы завлечь меня посетить их в будущем. Мэдди начинает терять терпение и почти подпрыгивает на месте, поэтому я поторапливаю женщину. Получаем наши браслеты, как и все остальные, чтобы мы могли слиться с толпой.

— Охрана распределена по периметру, — говорит она. — Они будут присматривать за всем, но если вам что-то понадобится, не бойтесь спрашивать.

Женщина уходит, а охранник ведет нас к частному лифту, прямо на главный этаж и в зал. Там многолюдно, люди рассыпаны по всему помещению.

Панели с информацией. Викторины. Киоски. Автографы. Помещение наполнено будками для фотографий, комиксам, художниками, актерами, писателями, косплейщиками. Я бывал на таких фестивалях, и обычно люди выстраиваются в очередь ко мне.

— Итак, чем хочешь заняться? — спрашиваю Мэдисон. — Ты главная.

Она цепляется за мою руку, пялясь на все широко открытыми глазами.

— Всем

Всем. Я смеюсь.

— Можем это устроить.

Мы начинаем с малого, просто прогуливаясь, осматриваясь. Мэдди в изумлении, смотря на всех людей в костюмах, я думаю, она может быть напугана толпой, но ей не нужно много времени для адаптации. Отвожу ее подальше от места, где раздают автографы, так как множество этих людей знакомы со мной. Мэдди тянет меня от будки к будке, от стола к столу, радостно болтая обо всем, что видит, не задерживаясь ни у одного места долго, чтобы я что-то купил.

— Вау, — восклицает, останавливаясь возле одного из стендов с картонной фигурой. — Посмотри, папочка! Это ты!

Папочка. Странное чувство разливается в груди, когда она впервые называет меня так. Я хлопаю глазами полностью изумленный и зачарованный, это длится, пока Мэдди не повторяет снова, и люди начинают оборачиваться, а я понимаю, о чем она.

— Папочка, это ты!

Черт. Отвожу ее в сторону и сажусь на корточки перед ней, пока Мэдди смотрит на меня в замешательстве, не понимая, что не так.

— Сегодня — это не я, — говорю. — Я — Рыцарь ночи, помнишь?

Она хмурится.

— Но по-настоящему это все еще ты?

— Конечно, но сегодня на нас костюмы, поэтому мы притворяемся, — поясняю. — Так что технически, сегодня Бризо — ты.

Ее выражение лица радостное, когда она кружится, смотря на будку.

— Можно мне получить меня?

— Можешь ли ты получить... себя?

Она кивает, указывая на стенд с фигурами.

— А, ты хочешь одну из них.

— Ммм.

— Она большая, чтобы ходить с ней здесь.

— Я могу понести!

Улыбаюсь, мысленно представляя, как она будет таскать одну из фигур.

— Она больше тебя в два раза.

— Я смогу.

— Не сомневаюсь, — отвечаю. — Как насчет того, что мы дождемся конца дня, вдоволь наразвлекавшись здесь, и если ее еще не купят, мы заберем.

— Ладно.

Оказалось гораздо проще, чем я ожидал. Беру Мэдди за руку, сердито смотря на стенд. Пожалуйста, пусть эти чертовы штуковины все будут проданы.

Мэдисон снова тянет меня от будки к будке, прежде чем мы направляемся к месту расположения главных панелей. Мэдисон получает расписание и выбирает, куда мы идём. Комиксы в фильмах. Искусство и фан-арт. Метафоры и сценарии. Не уверен, что она знает даже половину этого. Черт, я даже не уверен, что она умеет читать, когда выбирает панели, но она с рвением тянется к ним, в конце концов, ведет меня к табличке с надписью: «Фандом вражда».

— Не уверен насчет этой, — объясняю ей. — Думаю, они ожидают участия.

— Ох! Это значит, что я могу поиграть?

— Конечно! — раздается веселый голос, и позади нас в комнату входит женщина, одетая как Марианна, — У нас викторина по «Бризо».

— Это я сегодня! — восклицает Мэдисон, указывая на свой костюм.

Женщина смеется.

— Держу пари, это означает, что ты знаешь все верные ответы?

Мэдисон кивает.

— Да.

Женщина посматривает на меня, но я отвожу взгляд и молчу. Мы с Мэдди занимаем места в задней части комнаты. Разыгрывается несколько поединков на знания материалов, прежде чем начинают опрашивать зрителей.

— В комиксе Марианна медсестра, — начинает ведущая. — Чем она занимается в фильме?

— Ох, ох, ох, я, я! — кричит Мэдисон, широко размахивая руками, чтобы ее заметили, но парень перед ней слишком высокий, поэтому она встает прямо на стул. — Я! Я! Я знаю!

Смешки раздаются вокруг нас, когда люди замечают ее.

— Маленькая-девочка Бризо на последнем ряду, — говорит ведущая, указывая на Мэдди. — Чем Марианна занималась в фильмах?

Мэдисон сияет, выкрикивая:

— Ничем!

Еще больше смешков.

— Принимается, — отвечает ведущая. — Она все еще учится. Подойди, получи свой приз, маленький Бризо.

Мэдисон спрыгивает вниз, гордо проходя вперед. Люди охают и ахают над ней. Оказалось, что она выиграла леденец, и, вернувшись, протягивает его мне.

Открываю его и протягиваю обратно, но она смотрит на меня, будто я выжил из ума.

— Что не так?

— Ты должен попробовать первым, — заявляет она.

— Серьезно?

— Так делает мама, — объясняет, — на случай, если там есть яд, так как леденец от незнакомцев.

— Хорошо, — я облизываю, прежде чем передать его ей. — Вот так?

Мэдди кивает, засовывая леденец в рот.

Смотрю на неё, хлопая глазами. Один из самых странных опытов в моей жизни: пробовать на наличие яда, возможно, потенциально опасную конфету.

Викторина заканчивается спустя пару минут. Я веду Мэдди через толпу, из комнаты, получая несколько комплиментов от людей о том, какая она очаровательная.

Вероятно, я выгляжу как придурок, просто кивая в согласии.

— Ты голодна? — спрашиваю, отводя Мэдди от толпы. — Уверен, здесь продается что-то, что ты сможешь съесть.

— Хот-доги!

Хот-доги. Достаточно легко их нахожу, но очередь просто огромная. Мы ждем почти гребаных двадцать минут, чтобы купить хот-доги и чипсы. Мэдди также хочет содовую, и я разрешаю ей, но внутри негде сидеть, поэтому мы выходим наружу к небольшому амфитеатру.

Толпа собралась на косплей по Рыцарю ночи. Здесь шоу, что-то вроде сражения на мечах.

— Что делают эти парни? — спрашивает Мэдди, откусывая от своего хот-дога.

— Выглядит как РИЖД, — бормочу.

Мэдди смотрит на меня, будто я сумасшедший.

— РИЖД, — отвечаю. — Ролевая игра живого действия.

— Ох, я могу сыграть?

— Я так не думаю

— Почему нет?

— Не знаю, — признаюсь. Потому что оправдание, что ты просто ребенок, звучит дерьмово.

Мэдди обедает, пока рыцари сражаются, и наблюдает за ними с таким упоением, будто смотрит фильм, даже выбирает сторону того, чья амуниция голубого цвета, его оппонент в то же время одет во все черное.

Подняв расписание, просматриваю его.

— Итак, похоже, у нас есть выбор: либо «Последствия альтернативных Вселенных», либо «Изучение орудий».

— Что это значит?

— Думаю, у них что-то вроде фанфика.

— Что это?

— Когда фанаты пишут свои собственные истории, — отвечаю, качая головой. До этого мы были у панели, где ей все это объяснялось, но уверен, все просто вылетело у нее из головы.

— А мы тоже можем? Сделать фанфик?

— Кажется, ты уже, — отвечаю. — Ты говорила, что собираешься исправить концовку «Призрачного».

— Да.

— Значит, у тебя он уже есть. Какую панель ты предпочитаешь?

— Последствия орудий, — отвечает Мэдди, «перемешивая» названия. Начинаю поправлять ее, но она не обращает внимания, поднимается на ноги и кричит:

— Вперед, парень в голубом!

Парень в голубом на самом деле проигрывает, если в том, что они делают, есть проигравшие. Парень во всем черном раскланивается для аплодисментов, радуясь, в то время как Мэдисон громко свистит, привлекая их внимание.

— Ты, юный Бризо, — говорит парень в черном, все еще играя свою роль, когда метит в нее мячом. — Ты имеешь наглость освистывать меня? Меня, злодея рыцаря ночи?

— Ты не настоящий Рыцарь ночи, — отвечает она, уперев руки в бока. — Мой папочка настоящий!

Она указывает на меня, и нет сомнений, о ком она говорит. Дерьмо.

Мужчина смотрит на меня с отвращением.

— Он? Ха! Он не настоящий! У него даже нет перчаток!

Мэдисон смотрит на меня.

— И? Он не должен их всегда носить.

— Справедливое заявление, — соглашается мужчина. — Но если твой отец настоящий Рыцарь ночи, возможно, он спустится и докажет.

Он тычет в меня своим мечом.

Качаю головой. Ни за что.

— Он согласен, — утверждает Мэдди, противореча мне.

— Кажется, твой отец не согласен, — говорит мужчина. — Полагаю, он боится, что его раскусят.

— Неа! Он не боится!

Мужчина смеется.

Мэдди начинает злиться. Серьезно, что не так с этим парнем? Я никогда не выражал недовольства по поводу чьей-то игры, никогда не требовал, чтобы они вышли из образа, но черт бы меня побрал, если я позволю кому-то конфликтовать со мной перед моей дочерью. Со сломанным запястьем или нет, я защищу ее честь.

— К черту, — я поднимаюсь на ноги и направляюсь к мужчине. — Кто-нибудь дайте мне меч.

Сразу же полдюжины парней предлагают мне свои. Я хватаю ближайший, пытаясь покрепче ухватить из-за гипса. Мистер Конфликт выглядит встревоженным, шепча:

— Ты же понимаешь, что это просто игра, верно?

— Да? — отвечаю. — Не уверен.

Послушайте, я буду честен. Съемки большей части второго фильма прошли размыто, но подготовка, бесконечное количество тренировок для сцен сражений настолько укоренились во мне, что я могу сделать это с закрытыми глазами. Поэтому, несмотря на то, что я, вероятно, умер бы во времена короля Артура, такой Рыцарь ночи из ролевой игры — сущие пустяки.

— Не стесняйся упасть на колени в любое время, — объявляю ему. — Я приму твою капитуляцию.

Парень сердится, мои слова приводят его в действия. Он делает первый взмах, очень слабый, который легко блокируется. Позволяю ему попытаться еще пару раз, понимая его тактику, прежде чем отправляю в защиту, к чему он не особо привык.

БАМ. БАМ. БАМ. Удар за ударом, я преследую его, повторяя действия из фильма. Это похоже на хореографический танец, один из тех, что парень знает, но он недостаточно быстр, чтобы встать на ноги, и меня остановить. Около пяти минут я наступаю на него. Его прошибает пот, глаза широко раскрыты, как будто он начинает думать, что я могу по-настоящему его заколоть. Он достойный соперник, пара его ударов почти сбивает меня с ног, мое запястье покалывает, боль простреливает руку, но я не останавливаюсь, пока он не опускается на колени.

Парень кладет меч, опускаясь на одно колено, и я слышу, как Мэдди радостно кричит, а затем подбегает ко мне. Она обнимает меня за талию, а я смеюсь, когда протягиваю меч тому, кто его мне одолжил.

— Мужик, а ты хорош, — говорит парень со смешком, поднимаясь на ноги и протягивая свою руку. — Меня зовут Брэд, а тебя?

— Джонатан, — весело отвечает Мэдди за меня. — Ох, подождите, сегодня он Рыцарь ночи!

— Ну, что я могу сказать, Рыцарь ночи, если ты желаешь присоединиться к нашей ролевой лиге...

— Спасибо за предложение, но это не для меня, — бормочу, уводя Мэдисон.

— Мог бы перехитрить меня, — отвечает парень.

Я игнорирую это, снова отводя Мэдди в сердце фестиваля.

— Так, ты решила, что мы будем делать сейчас?

— Еще больше битвы на мечах!

— Боюсь, что нужно подождать другого раза, — отвечаю. — Но у нас впереди еще больше веселья.

Еще больше панелей. Шоппинг. Даже еще одна викторина. Мэдди ест мороженое и вся уделывается в нем. Я покупаю куклу Марианны, чтобы ей не нужно было притворяться с Барби. Почти полночь, когда все начинает закрываться. Могу сказать, что энергия Мэдисон иссякла. Она молчаливо цепляется за мою руку.

— Ты готова ехать домой? — спрашиваю. — Уверен, мама скучает по тебе.

Она кивает. Начинаем идти к выходу, но Мэдисон медлит на полпути, потянув меня за руку.

— Подожди! Мы забыли!

— Что забыли?

Она не отвечает, вместо этого тянет меня к кабинке со стендами.

— Я хочу Бризо, — объявляет она работнице, указывая на стенд.

— Тридцать долларов, — говорит девушка.

Вздохнув, отсчитываю наличные и протягиваю ей их, прежде чем беру картонную фигуру и тащу ее вместе с нами.

Мы проходим через толпу и направляемся к выходу. Выходим из-за угла здания, задерживаясь там, пока я отправляю сообщение водителю. Нужно подождать минутку или около того, поэтому мы стоим, пока люди блуждают поблизости.

Снимаю маску с лица, когда подъезжает машина, делаю шаг к ней, когда слышу голос:

— Джонни Каннинг?

Я поворачиваюсь, напрягаясь, и вижу женщину с маленьким сыном, которые смотрят на меня, разинув рты.

— О, боже мой, это, правда, вы! — восклицает женщина, хватая ребенка за плечо. — Мой сын сказал, что это вы, настаивал на этом, но это не казалось правдой.

Дети в своем репертуаре.

У них хорошо развита интуиция.

Неважно, как ты замаскируешься, дети почувствуют правду.

— Могу я попросить автограф? — спрашивает она, протягивая комикс, пока ищет что-то, чем писать. — Пожалуйста?

— Эм, конечно, — бормочу, взяв у нее маркер и расписавшись, смотря на ребенка. Он возраста Мэдисон, тот же самый взгляд благоговения на лице, что был и у нее сегодня утром. Он тоже в костюме Бризо, но в самодельном, и видно, что на него потрачено много времени. После всего, что я натворил, очень странно видеть, как ребенок смотрит на меня, будто я на самом деле герой.

—Ты хочешь сфотографироваться, малыш?

Он с энтузиазмом кивает, будто немой, поэтом я сажусь на корточки рядом с ним, позирую, позволяя его матери сделать фото.

— Береги себя, — говорю ему. — И всегда приглядывай за своей мамой.

Встаю, беру Мэдисон за руку и веду ее к машине, пока больше никто меня не заметил.

Кажется, будто поездка домой длится вечность. Когда мы прибываем, уже темно, а Мэдисон уснула по дороге. Пытаюсь разбудить ее, но это бесполезно, поэтому вытягиваю ее с детского кресла и несу. Она бормочет что-то, не просыпаясь, обняв меня за шею. Также несу фигуру под мышкой, и когда подхожу к двери и собираюсь постучать, она распахивается.

Кеннеди стоит в дверном проеме все еще одетая в свою униформу, выглядя так, будто испытывает облегчение при виде нас. Она отходит с пути, чтобы я мог войти.

Пока захожу в квартиру и ставлю картонную фигуру, Кеннеди смотрит на меня с подозрением.

— Знаю, — бормочу. — Вероятно, это последняя вещь, на которую ты хочешь смотреть, но она не уходила без нее.

Кеннеди качает головой, закрывая входную дверь, когда предлагает:

— Можешь уложить ее спать, если хочешь.

Начало новой жизни

Этот блокнот собственность Кеннеди Гарфилд

В то время как студенты академии «Фултон Эйдж» сдают итоговые экзамены, ты едешь по Среднему Западу в Калифорнию. Девушка сидит рядом на пассажирском сиденье «Порше», изливая свои мысли в блокнот.

Одна из пары вещей, которую она взяла с собой.

Она проскользнула назад в дом, пока ты трезвел, наполнив свой школьный рюкзак одеждой, комиксами про Бризо и, прихватив телефон, прежде чем оставила родителям записку:

Мама и папа,

Знаю, что вы расстроитесь, когда поймете, что я уехала, но, пожалуйста, сильно не переживайте. Я с Джонатаном.

Люблю вас обоих,

Кеннеди.

Само собой разумеется, что через двадцать четыре часа они чертовски сильно переживают. Ей только семнадцать. Родители позвонили в полицию, ведь это официальный побег несовершеннолетнего. Ее телефон начал разрываться от сообщений, с мольбами вернуться, почти сразу, как вы уехали.

Телефон разрядился через несколько часов.

Она забыла взять зарядное устройство.

Ты? Ты взял свой телефон почти с полной зарядкой. Единственный человек, позвонивший тебе — твоя сестра, чтобы предупредить о том, что кто-то снял на камеру вашу с отцом потасовку, и теперь вы во всех новостях. Это политический кошмар — спикер Каннингем нападает на собственного ребенка. Его призывают к отставке.

Время идет.

Расстояние между вами и Нью-Йорком начинается увеличиваться, а с Калифорнией сокращаться. Ты предлагаешь девушке развернуться обратно, так как не хочешь никаких сожалений с ее стороны. Она говорит тебе заткнуться и продолжать ехать.

Два дня спустя, в день, когда вы должны были окончить школу, ты пересекаешь границу Лос-Анджелеса. Находишь небольшой мотель, в котором сдают номера восемнадцатилетним, пока не найдете что-то постоянное.

— Пошли куда-нибудь сходим, — предлагаешь.

— Куда? — спрашивает девушка.

— В какое-нибудь приятное место. Мы здесь. Осуществили задуманное. Надо отпраздновать.

Поэтому вы так и делаете. Ты ведешь свою девушку на свидание. Она надевает платье для выпускного, то, что помогала ей выбрать мама: без рукавов, ярко-синего цвета. Решает надеть балетки, так как забыла упаковать туфли. Они простые, почти на сплошной подошве.

Ты говоришь ей, что она самая красивая женщина в мире.

Вы ужинаете в модном стейк-хаусе из тех, где маленькие порции, а счет большой, но люди не жалуются, так как все дело в атмосфере. После ужина прогуливаетесь по Голливудскому бульвару, рассматривая увековеченные в цементе отпечатки рук, прежде чем направляетесь на «Аллею славы», держась за руки, чтобы взглянуть на звезды знаменитостей.

— Когда-нибудь, ты тоже будешь здесь, — говорит девушка, когда ты останавливаешься и притягиваешь ее к себе. — Твое имя будет на звезде.

— Да? Думаешь, я так же талантлив, как... — смотришь вниз, на самую ближайшую звезду у своих ног, — ... Лягушонок Кермит?

Она смеется.

— Ну, теперь, задумавшись, я не очень уверена. Я имею в виду, может, Гонзо, но Кермит? (прим.перев. они говорят о героях юмористической, кукольной программы «Маппет-шоу»).

— Возможно, если я сильно постараюсь, — отвечаешь.

— Может, — соглашается она, целуя тебя.

Вы целуетесь прямо на Голливудском бульваре. Красивый момент. Ничто не может разрушить его, даже парень, переодетый в Дарта Вейдера, который со злостью говорит вам снять номер.

— У нас он есть. Как насчет того, что мы его используем? — спрашиваешь.

— Думала, ты уже никогда не спросишь.

Ты занимаешься любовью со своей девушкой всю ночь напролет. Теперь, когда слова произнесены, и между вами больше нет препятствий, кажется, ты не можешь переставать говорить их.

Я люблю тебя. Я люблю тебя. Я люблю тебя.

Твоя первая ночь в Калифорнии одна из лучших в твоей жизни. Ты надеешься на свое будущее.

На следующий день все твои кредитки заблокированы.

Еще через день банковский счет заморожен.

Быстрое падение от надежды к унынию. Ты не удивлен, что отец отказался от тебя, но тебе больно. В твоем кошельке несколько сотен долларов и уведомление об освобождении номера мотеля в течение семидесяти двух часов. У тебя нет работы, и тебе нужно действовать решительно.

Поэтому на следующее утро уходишь до рассвета, чтобы что-то решить, а возвращаешься поздно, уже после заката. Спишь несколько часов, прежде чем все повторить.

На этот раз заканчиваешь раньше, хотя уже около трех часов дня. Девушка сидит на кровати мотеля и что-то пишет в блокноте. Она приветствует тебя с улыбкой.

— Что ты пишешь? — спрашиваешь, садясь рядом с ней, даже не ожидая ответа. Ты все время спрашиваешь и получаешь ответ «историю».

Хотя на это раз девушка говорит:

— Нашу историю.

— Нашу историю, — повторяешь. — О чем она?

— В какой-то степени, моя версия нас.

— Могу я почитать?

Ручка замирает над листком. Девушка колеблется. Осторожно перелистывает на начало и передает тебе.

— Только первые несколько страниц.

Ты читаешь, полностью очарованный, но проходит немного времени, прежде чем жалуешься:

— Смотри, вот это ерунда. Строчка вот здесь. Ты говоришь, что в тебе нет ничего особенного.

Она вырывает книгу.

— В ней, не во мне.

— Но это ты. И могу заверить, что когда впервые тебя увидел, я не подумал... — ты вырываешь блокнот назад, девушка отказывается отдавать его, но ты притягиваешь достаточно близко, чтобы прочитать — Ты обычная, потому что не все могут относиться к знатным семьям. Это херня. Ты королева, детка.

Она вырывает блокнот назад, закрывая его и убирая подальше.

— Я же сказала, что это моя версия. Это беллетристика.

— Ты должна написать мою версию.

— И какой же она будет? Тридцать страниц непристойных шуток?

— Непристойных шуток? Или тридцать страниц непристойностей?

— Зная тебя, и то и то.

— Забавно, но нет. Это была бы история борьбы с трудностями, которая в итоге приводит к триумфу, — ты встаешь. — Обувайся, пойдем прогуляемся. Мне нужно кое-что тебе показать.

— Заинтриговал.

Несмотря на ее недоверчивый тон, она слушает, и вы вдвоем проходите пару кварталов. Соседство не самое лучшее, но здесь не опасно. Может, немного захудало, но тихо.

Когда вы достигаете двухэтажного бело-голубого здания, ты ведешь ее вокруг, к небольшой лестнице снаружи. Вытаскиваешь связку ключей из кармана, девушка смотрит на тебя в изумлении.

Она следует за тобой наверх, терпеливо ожидая, когда ты откроешь скрипучую дверь наверху, затем заходит внутрь и оглядывается.

Квартирка. Больше никак не назовешь. Маленькая. Кухня и гостиная объединены, также есть спальня, в которой хватает места только для кровати. Ванная похожа на коробку — все очень тесно. Пол из старой необработанной древесины, вытертый и окрашенный. Белая краска на стенах шелушится, образуя пятна персикового цвета. Во всей квартирке только одно окно, в спальне, заблокированное старым кондиционером.

— Знаю, что это не супер, — начинаешь. — На самом деле полный отстой. Но мне восемнадцать, у меня нет работы, и мне не дадут кредит, поэтому, это лучшее, что я сейчас могу себе позволить.

— Она наша? — девушка не открывает взгляда от тебя. — Ты арендовал ее?

Ты медлишь, будто твой рот не хочет признавать этого, прежде чем киваешь, забывая о гордости.

— Наша.

— Но мы можем позволить себе это место? — продолжает девушка. — Как ты расплатился?

— У меня было немного денег, — рассказываешь ей. — Их не хватит надолго, но мы продержимся первое время.

— Где ты взял деньги?

Ты снова медлишь.

— Я, эм... продал машину.

Ты продал голубой «Порше». Пытался придумать другой способ, но это единственная ценность, которая у тебя была, которой ты владел. Поэтому ты продал ее, за меньшую стоимость, но этого хватит, чтобы покрыть расходы на жизненные нужды на несколько месяцев.

— Это место прекрасное, — утверждает девушка, обнимая тебя. — Наша первая общая квартира.

— И надеюсь, последняя, — бормочешь. — Как только все изменится, я планирую построить тебе дом.

Ты не знаешь этого, но эта девушка… Ей не нужен дом. Ей даже не нужна квартира. Она готова спать в машине, даже не стала бы жаловаться об этом. Тебе не следовало ее продавать, но ты сделал это, и какой бы благодарной она не была, девушка чувствовала вину. Она переживала и боялась, что не будет истории триумфа. Но она верит в тебя, не поехала бы иначе с тобой. Но мир не всегда добр к хорошим людям, иногда он съедает их живьем.

17 глава

Кеннеди

Бросаю униформу в корзину для грязного белья и натягиваю длинную белую футболку, когда слышу покашливание в дверях, а затем Джонатан хрипло бормочет:

— Черт, извини, я просто...

Смотрю на него, когда он пытается отвести взгляд.

— Все хорошо, — заверяю. — Ты видел меня и в меньшем количестве одежды.

— Да, ну… — он снова смотрит на меня, колеблясь, как будто не уверен, что хочет сказать, и вообще, должен ли что-то говорить.

— Я не пытался, ну, знаешь...

— Знаю.

Несмотря на то, что он не пытался, вроде как, ничего не может с собой поделать. Его взгляд блуждает по моему телу, и оно покрывается мурашками. Между нами и так все усложнилось, а от того, как он откровенно пялится, я нервничаю. Желудок стягивает в узел из-за выражения его лица, и меня удивляет, когда Джонатан облизывает губы.

— В любом случае, — он прочищает горло. — Я хотел пожелать спокойной ночи.

— Спокойной ночи, — шепчу в ответ.

Джонатан задерживается, продолжая блуждать по мне взглядом. Проходят мгновения, прежде чем он отворачивается, собираясь уходить.

— Подожди.

Слово соскальзывает с моих губ, и я не уверена, зачем сказала это. Даже не успела подумать. Джонатан снова медлит, встречаясь со мной взглядом; брови приподняты в знаке вопроса, на который у меня нет ответа. Мое сердце неистово грохочет в груди со своими собственными вопросами, что-то вроде: какого хрена ты творишь? Я играю с огнем, как будто уже и забыла, как больно обжигаться, но с того места, где нахожусь, ощущаю только тепло.

Мне больше и не надо ничего говорить, и это хорошо, потому что не уверена, что смогла бы подобрать слова. Джонатан протягивает руку ко мне, проводя кончиками пальцев по моей покрасневшей щеке и вдоль линии рта. Он хватает меня за подбородок и приподнимает мое лицо, наклоняясь для поцелуя. Его губы мягкие, очень мягкие, и в то же время приятные и нежные.

Он долго целует меня, при этом не торопится и не давит, просто ждет. Дыхание покидает мои легкие, и все ощущения исчезают из головы, когда я обнимаю Джонатана и тяну к кровати.

— Ты уверена? — спрашивает тихо.

Я трясу головой, потому что все еще не уверена насчет этого, но не останавливаю себя. Опускаюсь на кровать и притягиваю Джонатана сверху. Снимаю его костюм, когда он избавляет меня от остатков одежды. В моей голове нет ни единой связной мысли, а сердце грохочет в груди, и прежде чем могу перевести дыхание, Джонатан снова нападает губами на мои и, расположившись между бедер, толкается в меня. Я ахаю, а он гортанно стонет, наполняя, удерживая в своей власти.

Ничего из этого не кажется реальным.

Ни в этот раз. Ни в последний раз.

Поначалу Джонатан двигается медленно, и это почти причиняет боль, прежде чем увеличивает темп, толкаясь жестче, глубже, сгибая мои ноги в коленях и ударяя по самому желанному местечку, отчего мое тело дрожит, а пальчики на ногах поджимаются. Я стону его имя:

— Джонатан.

— Вот так? — спрашивает он, сохраняя ритм. — Вот так тебе хочется?

Киваю, почти хныча, он снова достигает той самой точки, распутывая узлы во мне, когда я начинаю трескаться по швам.

— Пожалуйста.

— Ты — королева, — шепчет, не останавливаясь, когда оргазм накрывает меня. Я изгибаю спину, крепко удерживая, проводя ногтями по его спине.

Даже когда волны оргазма отступают, Джонатан не останавливается. Он знает, чего я хочу, и дает это мне снова и снова, пока я не начинаю умолять, так как больше не могу вынести нахлынувших ощущений. Только тогда он сдается, изменяет свой темп, врезаясь в меня так сильно, так быстро, что я забываю, как дышать, а через несколько грубых, жестких толчков, Джонатан сам кончает с ревом.

— Бл*дь, — ругается, уткнувшись в мою шею. Он целует ее, оставляя отметины от зубов на горле. — Такая красивая.

Самая красивая женщина в мире.

Вот, что рассказала мне Мэдди.

Так он меня описал.

Зажмурившись, я держусь за него, надеясь, что именно эти слова он и имел в виду, надеясь, что могу ему верить.

***

— Мамочка?

Тихий голосок, единственное слово, произнесенное поблизости — это все, что нужно, чтобы вырвать меня из глубокого сна. Мэдди. Я открываю глаза и моргаю пару раз, приходя в себя. Комната освещена солнечным светом, мягкое сияние проникает через окно и поблескивает на деревянном полу вокруг кровати.

Начинаю думать, что мне показалось, так как не вижу Мэдди рядом, и решаю снова закрыть глаза, когда слышу ее хихиканье. Это поражает меня и кусочки пазла складываются в голове, когда паника охватывает меня. Прижимая одеяло к своей голой груди, я резко сажусь и смотрю на другую сторону ошалелыми глазами.

Мэдди стоит у той стороны кровати, где спит ее отец. Моей кровати. Черт, он уснул у меня без кусочка одежды, но одеяло накинуто на нем. Слава богу, что хоть так. Не то чтобы это делает всю ситуацию лучше. Мэдди слишком маленькая, чтобы узнать такие подробности, но у нее отлично развито воображение, что может быть опасным.

Не хочу, чтобы у нее в голове возникли какие-то идеи, и она напридумывала больше чем, что бы это ни было.

Мэдди тычет Джонатану в щеку, прежде чем засовывает палец ему в ухо, снова хихикая, когда он бурчит во сне и отворачивается, размахивая рукой, чтобы предотвратить приставания.

— Мэдисон, — шепчу с предупреждением. Она убирает руку и смотрит на меня с выражением «ох, черт», понимая, что попалась.

— Что ты делаешь?

— Ничего.

— А так не кажется.

Улыбка озаряет ее лицо.

Она снова засовывает палец Джонатану в ухо. На его лице появляется раздражение, он меняет позу и стонет:

— Я, бл*дь, пытаюсь спать, Сер.

Мэдди ахает, отдергивая руку и смотря на меня в шоке. Я понимаю ее, такое же чувство испытываю сама, но по другой причине. Сер. Серена. Он думал, что это она.

— Папочка сказал плохое слово!

Когда она произносит эти слова, Джонатан распахивает глаза. Он так быстро садится, что сдергивает с меня мою часть одеяла. Ахая, хватаюсь за ткань, пытаясь прикрыться, почти раскрывая Джонатана в процессе. Он смотрит на меня широко раскрытыми глазами и в панике шепчет:

— Ох, бл*дь.

— Видишь! — восклицает Мэдди, вытягивая руку, чтобы ткнуть ему в ухо. — Я слышала это!

Джонатан смеется, отталкивает руку Мэдди и поворачивается к ней.

— Извини, не знал, что в комнате маленькие ушки.

Схватив ее мочку, он игриво ее тянет.

— Мэдди, милая, почему бы тебе не пойти на кухню? — предлагаю. — Я приду через секунду и приготовлю тебе завтрак.

Она уходит, а я пытаюсь слезть с кровати, но ощущаю на себе взгляд Джонатана, а моя одежда слишком далеко, и я не могу дотянуться. Он пытается прикоснуться ко мне, его рука на моей спине, и он проводит ею по позвоночнику. Я отстраняюсь, забирая одеяло с собой, оборачивая его вокруг тела, пока собираю себе вещи.

— Кеннеди? Что не так?

— Мэдди ждет свой завтрак, — бормочу, направляясь прямиком в ванную. Закрываю за собой дверь, выпуская протяжный выдох, пока одеваюсь, бормоча про себя. — Глупая, глупая, глупая. Разве можно быть еще глупее? Переспать с этим глупым мужчиной, после всего глупого дерьма, что он сделал. Да что с тобой не так?

Открывая дверь, я почти врезаюсь в тело, блокирующее выход. Джонатан додумался надеть штаны, но все еще застегивал их.

— Извини, — бормочу, избегая смотреть на него, но он не двигается с пути.

Хватает меня за руку, прежде чем я могу пройти мимо, нахмурившись.

— Я что-то натворил?

— Не знаю, — отвечаю. — Натворил?

Пытаюсь вырваться из его хватки, но он все еще стоит на моем пути.

— Да ладно, не веди себя так. Расскажи мне, что не так.

Я сомневаюсь. Хочу съязвить и убежать, устроить истерику, как раздраженный ребенок, потому что ужасно чувствую себя из-за этой ситуации, но я не такая. Никогда не была такой. Поэтому как бы глупо это ни звучало, признаюсь:

— Ты назвал ее Сер.

— Что?

— Мэдди будила тебя, а ты решил, что она Серена.

Он выпускает мою руку, и на его лице появляется что-то похожее на жалость. И мне не нравится это.

Покидаю его и направляюсь на кухню, вздыхая, когда вижу, что стул подставлен к кухонному гарнитуру, Мэдди стоит на нем, роясь в шкафчике.

— И что ты делаешь, малышка?

— Ищу хлопья «Лаки Чармс», — отвечает, когда я стягиваю ее со стула и ставлю на ноги.

— Боюсь, что они закончились, — хватаю коробку кукурузных колечек «Чирос». — Как насчет этих?

На её лице отвращение.

— Хлопья с кусочками фруктов «Рэйзин Брэн»?

Опять морщится.

— Как насчет творога?

Она притворяется, будто ее тошнит.

— Ну, тогда, как насчет?..

— Как насчет того, что я отведу вас на завтрак? — заходя на кухню, предлагает Джонатан. — Блинчики, сосиски, яйца...

— Бекон! — объявляет Мэдди.

— Я не знаю. Не уверена, что это хорошая идея. Ну, знаешь, учитывая, кем ты являешься.

— Кем я являюсь, — повторяет.

— Да, есть шанс, что тебя узнают, и придется все это объяснять, а я не уверена, что обычный завтрак того стоит.

— Но может стоить бекона, — хнычет Мэдди.

Джонатан медлит, обдумывая, смотрит между нами, прежде чем говорит:

— Знаю одно место, куда мы можем поехать.

***

Территория миссис Маклески.

«Ландинг Инн».

Вот куда Джонатан привозит нас.

Мы с Мэдди стоим в фойе этой женщины в пижамах, в то время как на Джонатане только кожаные брюки от костюма Рыцаря ночи. Миссис Маклески смотрит на нас так, будто мы сумасшедшие, и мне сразу же хочется оказаться в каком-то другом месте мира, но уже слишком поздно, потому что Мэдди пообещали бекон.

— Ты хочешь завтрак? — говорит миссис Маклески. — Вот что ты пытаешься мне сказать?

Он кивает.

— Да, мэм.

Женщина пялится на него. Сурово. Я ожидаю отказа, потому что вся эта идея абсурдная, но через мгновение она покорно выдыхает.

— Хорошо, но ты должен одеться, — приказывает. — Это гостиница, мистер Каннингем, а не стрип-клуб. Не хочу, чтобы ты сидел за моим столом, выглядя как жиголо.

Он приподнимает бровь.

— Не думал, что вы знаете, как выглядит жиголо.

— Иди, — говорит она подчеркнуто. — Пока я не передумала.

— Есть, мэм, — отвечает Джонатан, сверкнув ей улыбкой, прежде чем повернуться ко мне и кивнуть в сторону лестницы. — Присоединишься?

Пялюсь на него, не двигаясь.

Он делает шаг ближе.

— Пожалуйста.

— Ладно, — бормочу, глядя на Мэдди и не желая устраивать сцен. — Эй, золотко, почему бы тебе не посидеть в гостиной?

— Нонсенс, — встревает миссис Маклески. — Она может помочь мне готовить. Необходимо учить ее ответственности. Не уверена, что у ее отца есть такая способность.

Джонатан сердито смотрит, прежде чем опять зазывает меня пойти за ним.

— И никаких шуры-муры, — кричит нам миссис Маклески, когда начинаем подниматься.

— Что такое шуры-муры? — спрашивает Мэдди, следуя за женщиной на кухню.

— Она имеет в виду разные фокусы, — кричу, прежде чем миссис Маклески может ответить, потому что понятия не имею, что может сказать эта женщина.

— Ох, я люблю фокусы! — Мэдди смотрит на женщину в замешательстве. — Почему вы не хотите их?

— Слишком много беспорядка, — бурчит миссис Маклески. — Ох, уж эта промывка мозгов.

Качнув головой, поднимаюсь наверх, направляясь в комнату, где Джонатан ищет в своих вещах, что надеть.

— Я не имел это в виду, ты понимаешь, — говорит он, когда снимает свои брюки и стоит передо мной голышом. О, боже. Отвожу взгляд, стараясь не пялиться, но боковым зрением вижу, как он натягивает боксеры. — Насчет Серены… Я не имел это в виду.

Ничего не говорю. А что я должна сказать? Он натягивает джинсы, прежде чем берет простую черную футболку.

— Я серьезно, — настаивает. — Я находился в состоянии полусна и понятия не имел, что говорил.

— Не имеет значения, — отвечаю, пытаясь отойти, но Джонатан останавливает меня, одной рукой схватив за локоть, а другой за подбородок.

— Имеет, — отвечает он, заставляя меня на него посмотреть. — Обычно Серена принимала кокс и бодрствовала сутками, сводя всех с ума. И она делала подобное каждый раз, когда мы пытались отдохнуть. Она играла нами. Поэтому, это не то, о чем я подумал… — он затихает. — Я понимал, с кем спал прошлой ночью. Знал, с кем проснулся этим утром. И мне жаль, что мои слова, сказанные в полусне, заставили тебя думать иначе.

Все еще не уверена, что сказать, поэтому просто произношу:

— Ладно.

— Ладно, — повторяет Джонатан. — Просто ладно? Это все?

Пожимаю плечом.

Он смеется.

— Полагаю, это лучше, чем ничего.

Он целует меня нежно, сладко, рука опускается с моей щеки между нами, обхватывая меня за грудь.

Я отстраняюсь.

— Никаких шуры-муры, помнишь?

Он ухмыляется, убирая руку.

— Ладно-ладно... Завтрак.

Мы спускаемся вниз и как только появляемся на кухне, я слышу, как Мэдди взволнованно рассказывает о фестивале. Молча сажусь за стол и слушаю о том, как ей было весело и какой ее папочка классный.

Все время Джонатан сидит рядом со мной, сияя.

Когда приготовление завтрака закончено, миссис Маклески ставит одну тарелку передо мной, прежде чем Мэдди садится справа от меня со своей тарелкой с горкой бекона. Джонатану достается последнему, и я хихикаю, когда миссис Маклески сует ему тарелку: еда в хаосе разбросана по ней, пост подгорел, а бекон пережаренный.

— Эм, спасибо, — отвечает Джонатан, поднимая кусочек бекона и откусывая, морщась, когда тот хрустит.

— Не нравится? Не ешь, — говорит миссис Маклески. — Никто не любит нытиков, Каннингем.

Она выходит из кухни, и он наблюдает за ее уходом, бормоча:

— Я лишь сказал спасибо.

— Ты сказал это, совсем не имея в виду, — кричит ему в ответ. — Не удивительно, что у тебя все еще нет Оскара. Ты ужасный актер.

Я снова смеюсь, когда Джонатан сердито смотрит в сторону дверного проема.

— Не переживай, — успокаивает Мэдди, жуя бекон. — Ты получишь Оскар когда-нибудь.

Он усмехается.

— Ты так считаешь?

Она кивает.

— Обязательно. Просто нужно лучше стараться.

На этот раз я смеюсь.

— Ничего себе, — говорит Джонатан. — Уверен, что чувствую любовь.

Мэдди смеется, не понимая его сарказма.

— Потому что я тебя люблю.

Его выражение лица меняется. Я вижу, что слова поражают Джонатана.

— Ты любишь меня?

Мэдди смеется.

— Конечно.

Конечно. Она говорит так, будто смехотворно вообще задавать подобный вопрос, как будто он просто должен понимать, но у него никогда не было много любви.

— Я тоже люблю тебя, — признается он.

— Больше, чем бекон? — спрашивает она, жуя.

— Больше, чем бекон, — отвечает он тихо. — Больше, чем все на свете.

Мэдди улыбается и продолжает поглощать завтрак, довольная его ответом. В моей груди тупая боль, сердце готово разорваться на кусочки. Иногда я сомневаюсь в его словах, чувствах, желаниях, потребностях, но с этого момента у меня нет никаких сомнений, что он ее любит. Я верю ему.

Мы завтракаем.

Они разговаривают. Смеются.

Я грущу.

Грущу по годам, которые они потеряли, по упущенному времени, по любви, которая, возможно, была недостаточно сильная, чтобы победить его демонов. Каждая их улыбка сегодня — результат многолетних страданий, борьбы, и надежды, и грусти, но не опускания рук, иначе нас не было бы здесь и сейчас. Но, может, все не продлится долго, я не знаю. Может, завтра что-то случится, и страдания и слезы снова вернутся, но я благодарна за настоящий момент, зная, что он любит ее больше, чем все на свете.

— Нам пора уходить, — говорю после завтрака, сваливая тарелки в раковину. — Мне нужно постирать.

Мэдди спрыгивает со стула и смотрит на Джонатана.

— Ты идешь? Ты можешь снова переночевать у нас.

— Не сегодня, — отвечает он. — Утром у тебя занятия, а твоей маме надо на работу.

Мэдди хмурится.

— Но ты придешь завтра поиграть?

— Конечно, если ты хочешь.

Мэдди кивает.

— Увидимся завтра!

— Увидимся завтра, — отвечает, когда она уходит, направляясь в фойе. Затем поворачивается ко мне. — Спасибо, Кей.

— За что ты меня благодаришь?

— За то, что дала мне второй шанс, — поясняет. — И третий, и четвертый, и пятый...

— И двадцатый.

Он смеется.

— И за двадцатый.

— Двадцать первого не будет, — предупреждаю. — Когда-нибудь я подведу черту.

— Мне больше не понадобится, — утверждает Джонатан, кладет руку мне на бедро и притягивает ближе, ставя между своих ног. — На это раз я сделаю все правильно.

***

— Тетя Меган!

Мэдди бежит в квартиру, как только я паркую машину и выпускаю ее, сразу направляясь к Меган, которая стоит у входной двери.

— Привет, сахарная печенька с пеканом! — приветствует ее Меган, поднимая и кружа. — Как дела у моей сладкой племянницы, которая все еще в пижаме, хоть уже и полдень?

Меган смотрит на меня с подозрением. Да, это как будто тебя ловят утром во вчерашней одежде. Я даже не расчесала волосы. Брр, не принимала душ. ДНК ее брата по всему моему телу, а Меган — человеческий эквивалент собаки-ищейки.

В секунду, когда я подхожу ближе, она знает.

— Мой папа возил меня на фестиваль! — говорит Мэдди, когда Меган ставит ее на ноги. — И затем у нас была ночевка, но он спал с мамочкой, а потом мы ели бекон!

— Вау, — отвечает Меган, многозначительно смотря на меня и повторяясь. — Вау.

Открываю входную дверь, Мэдди вбегает внутрь, направляясь сразу к себе в спальню, а я остаюсь на месте, понимая, что Меган завалит меня вопросами.

— Ты, бл*дь, должно быть шутишь, — восклицает Меган и смотрит на картонную фигуру Бризо, которая все еще стоит в гостиной, затем переводит взгляд на меня в неверии. — Серьезно.

— Ничего не могла с этим поделать.

— Это твоя квартира.

— Да, ну...

У меня нет оправдания.

— Невероятно, — говорит Меган, качая головой. — Ночевка? Вы… вау, ты и, правда, снова с ним?

— Нет, мы не вместе, мы просто… я не знаю, — вздыхаю, проводя рукой по лицу. — Я не знаю, что творю.

— Очевидно, — констатирует Меган, снова смотря на фигуру брата.

— Мне нужно принять душ, — говорю. — Я скоро.

— Да, иди. Может, получится стереть его с себя.

Слишком поздно для этого, думаю, но не смею сказать. Он внутри меня прямо сейчас — и буквально и образно.

Принимаю душ, одеваюсь, и как только снова чувствую себя человеком, собираю одежду, чтобы отнести в прачечную, так как моя машинка все еще сломана. Меган иногда приходит по воскресеньям и проводит время с Мэдди, чтобы дать мне возможность отдохнуть, а также убраться без прерываний.

После того как стирка закончена, я иду в продуктовый и закупаю еды, также покупая хлопья «Лаки Чармс» для завтраков. После этого направляюсь домой, иду в свою спальню и раскладываю одежду, когда мое внимание приковывает картонная коробка, засунутая в шкаф недели назад. Снова ее вытаскиваю, перебираю пыльные воспоминания и хватаю старый блокнот. Дешевая черная обложка испортилась за все эти годы. Могу только нечетко разглядеть свои каракули.

Пролистываю его — двести страниц, большинство из них наполнены моим неровным почерком. Блокнот кажется тяжелее, чем должен быть на самом деле, но я знаю, что это не вес страниц, а кусочки моей души, которые я вложила в него годы назад.

— Ты — идиотка, — объявляет Меган, заглядывая в спальню.

Смеюсь.

— Знаю.

18 глава

Джонатан

— Тебе стоит купить растение в горшке.

Я смеюсь, сидя на деревянном столе для пикника в темноте, слушая, как Джек бормочет в динамик.

— Растение.

— Серьезно, выслушай меня. Ты покупаешь растение, ухаживаешь за ним, поддерживаешь в нем жизнь и — бам! — ты готов ко всей этой серьезной херне.

— Это глупо.

— Нет, не глупо. Это реальная тема. Я видел такое в фильме «28 дней».

— Тот про Зомби?

— Нет, мужик, с Сандрой Баллок. Ты думаешь о «28 дней спустя».

— Ты взял совет из фильма с Сандрой Баллок?

— Ох, черт, не надо меня осуждать. Это гораздо лучше, чем то дерьмо, что ты создаешь. И, кроме того, это хороший совет.

— Купить растение.

— Да.

— Ты уже покупал?

— Что?

— Растение, — поясняю. — Ты покупал растение, чтобы доказать себе, что готов к отношениям?

— Нет, — отвечает.

— Почему нет?

— Потому что мне не нужно растение, чтобы понять то, что я уже знаю, — говорит он. — Я ношу боксеры со смайликами и ем чипсы «Читос» в моей квартире на цокольном этаже. Почти уверен, что все знаки на лицо.

— Боксеры со смайлами? — смеюсь. — Говорим о типичном интернет тролле.

— Да, да, неважно, — говорит он. — Разговор не обо мне, а о тебе.

— Я пытаюсь говорить обо мне.

— Святое дерьмо! Серьезно? Не думал, что такое возможно.

— Забавно.

— Помнишь то интервью, что ты дал на «Позднее шоу со Стивеном Кольберо» два года назад?

— Не хочу об этом говорить.

— Ты выжил из ума, продолжая утверждать о себе в третьем лице.

— Пошел на хер.

— Уверен, что тот парень никогда бы не пытался говорить о себе.

— Ты — придурок.

Он смеется.

— Правда.

— Ты действуешь мне на нервы.

— Всегда, пожалуйста.

Вздохнув, качаю головой.

— Спасибо.

— Теперь иди, купи растение, — настаивает. — Я был в процессе игры Call of Duty, когда ты позвонил, поэтому собираюсь вернуться к ней.

— Да, хорошо.

— Ох, и Канниг! Я рад, что ты не утопился в бутылке виски.

— Почему? Ты бы по мне скучал?

— Больше то, что твои фанатки убьют меня, если я позволю тебе сломаться, — говорит Джек. — Не знаю, заметил ли ты, но они сумасшедшие. Ты видел их фан-арты? Они безумные.

— Пока, Джек, — отвечаю, нажимая на «отключить вызов». Кладу телефон в карман, когда сзади кто-то прочищает горло, застигая меня врасплох. Разворачиваюсь и вижу, как светлые волосы сияют в лунном свете. — Меган?

— Твой друг звучит как настоящий лидер, — говорит она. — Джек, правильно? Кто он? Трехсоткиллограмовый, прыщавый женоненавистник и президент фан-клуба Джонни Каннинга?

Сухо смеюсь.

— Не совсем.

Меган подходит ближе, ее выражение лица суровое, плечи напряжены. Она настороженная, напряженная, как будто по ее венам течет лед.

Наши с сестрой отношения не всегда были такими холодными.

— Ты можешь сказать, — говорю ей. — То, ради чего пришла.

Она усаживается на стол для пикника рядом со мной и смотрит на потемневшую гладь воды.

— Здесь была первая вечеринка по случаю дня рождения Мэдди, — начинает она. — Если это можно было назвать вечеринкой. Были только я, Кеннеди и ее родители. Никаких других детей — только семья. Отец подъезжал и это… ну, это была катастрофа.

Я напрягаюсь.

— Не думал, что он вовлечен в жизнь Мэдисон.

— Он не вовлечен, — отвечает сестра. — Отец Кеннеди сказал ему уйти, что его не приглашали, поэтому отец бросил свой подарок и ушел, больше не пытаясь наладить отношения.

— Что это было?

— Что?

— Подарок.

Не уверен, почему это имеет значение, зачем мне нужно знать, но мне интересно, что он принес моей дочери на ее день рождения.

— Настоящую серебряную погремушку, — отвечает Меган, закатив глаза. — Ведь все годовалые дети хотят именно этого. Кеннеди выбросила ее прямо в воду здесь.

— Хорошо.

— Между тем, я купила ей маленькие картонные книжки, — продолжает. — И памперсы, и салфетки, потому что именно в этом она нуждалась. Хотя на самом деле она нуждалась в отце, но вместо этого получила тетю Меган. Думаю, что я хорошая замена, но я не ты.

— Я должен был быть рядом с вами.

— Должен был.

— Я облажался.

— Да.

— Я пытаюсь все исправить.

— То же самое сказала Кеннеди, но если ты причинишь ей боль, я сделаю больно тебе.

— Я не причиню боль Мэдисон.

— Я говорю не о Мэдисон. Если ты обидишь ее, то целая группа людей разорвет тебя на части. Я же говорю о ее матери. Я наблюдала, как Кеннеди пыталась выстроить их с Мэдди жизнь, и если ты принес свою задницу, чтобы разрушить все это, если подведешь ее снова и сбежишь, я подвешу тебя за твои яйца.

Ауч.

Провожу рукой по лицу.

— Ты всегда была сучкой.

— Я женщина-политик. Так и должно быть.

***

Дверь квартиры открывается, прежде чем у меня есть возможность постучать, и я вижу Мэдди с листом бумаги и карандашом в руках.

— Мне нужно «Т», — сразу выпаливает, глядя на листок. — У меня есть треугольник, торт, топор, но нужно еще больше.

— Тако? — предлагаю как вариант.

Ее глазки озарятся блеском, и она кричит:

— Тако! — затем убегает на кухню. Я медлю, прежде чем закрыть дверь и последовать за ней.

Мэдисон садится за стол и начинает рисовать тако.

— Тетрадь, — советую ей. — Тоже подойдет.

— Тетрадь, — повторяет она.

— И тигр, и тапочки, и...

— Я уверена, что сказала этой маленькой девочке, что она сделает свое домашнее задание сама сегодня, и ей не нужна помощь.

Переключаю внимание на Кеннеди, когда она входит в кухню, прерывая меня на полуслове и многозначительно глядя на Мэдисон. Смотря на нее, я сразу понимаю, что что-то не так. У нее плохое настроение.

Мэдисон хмурится и продолжает рисовать.

— Извини, — говорю. — Я не знал.

— Все хорошо, — бормочет Кеннеди. — Слушай, знаю, ты надеялся провести время с ней, но сегодня безумный день, полная неразбериха у меня на работе — многие члены персонала болеют, а сегодня инвентаризация, и мне нужно вернуться в магазин на несколько часов, а это значит, что Мэдди отправится к моему отцу.

Мой желудок стягивает узлом.

— Он может тоже пойти, — предлагает Мэдди.

— Я так не думаю, — не соглашается Кеннеди. — Твой дедушка не любит гостей.

— Но он любит нас, — спорит Мэдди.

— Мы семья, — отвечает Кеннеди.

— А он мой папочка, — настаивает Мэдисон. — Поэтому тоже семья, верно?

Кеннеди колеблется.

— Верно.

Сейчас она находится в очень трудном положении.

— Все в порядке, — заверяю. — Я понимаю.

— Мне жаль, правда, — уверяет Кеннеди, вытаскивая свой телефон и набирая номер, затем драматично вздыхает, когда бормочет. — Ответь на чертов звонок, пап...

Он не отвечает.

Она снова пробует.

На это раз он тоже не отвечает.

Стеная, Кеннеди сбрасывает, прежде чем набирает в третий раз.

— Я мог присмотреть за ней, — предлагаю, когда Кеннеди сбрасывает, снова не получив ответа.

— Ты не обязан.

— Я хочу, — настаиваю. — Кроме того, она моя дочь. Я тоже несу за нее ответственность.

— Прежде не замечала такой прыти, — бормочет Кеннеди, когда ее телефон начинать звонить. Ауч. Вздохнув, она отвечает. — Привет, пап.

Она уходит, чтобы поговорить с ним, пока я сижу за кухонным столом напротив Мэдисон, смирившись. Мэдди занята рисованием тигра, тако уже закончено, но надпись сделана с ошибкой.

— Одна «К», а не две, — говорю я, указывая. — Т-а-к-о, а не т-а-к-к-о.

— Спасибо, — благодарит, стирая все слово, чтобы верно его написать.

— В любое время, малышка.

Кеннеди возвращается минуту спустя, засовывая телефон в задний карман рабочих брюк. Она даже не смотрит на меня, когда начинает бубнить что-то о домашней работе, ужине и времени сна, перечисляя правила, которые Мэдисон беззвучно имитирует за ней. Очевидно, все это она слышала прежде...

— Подожди, ты имеешь в виду, чтобы я приглядел за ней? — спрашиваю удивленно.

Кеннеди поворачивается ко мне.

— Ты разве не хотел? Если нет, я могу перезвонить отцу.

— Нет, я хочу… хочу. Просто удивлен.

— Ты не должен. Как ты и сказал — она твоя дочь.

Кеннеди целует макушку Мэдди и говорит, что вернется так скоро, как сможет, а затем уходит, направляясь на работу, в то время как я остаюсь, так и не вникнув ни в одну ее инструкцию.

Да, я облажаюсь.

Мэдисон заканчивает рисовать тетрадь, добавляя тапочки, прежде чем объявляет, что закончила с домашним заданием. Она засовывает листок в рюкзак и достает потрепанный альбом и упаковку фломастеров. Раскладывает их по столу и открывает альбом, перелистывая страницы за страницами своего художества.

— Что у тебя там? — спрашиваю, наклоняясь, пытаясь увидеть, когда Мэдди делает резкий вдох и накрывает листок, чтобы я ничего не рассмотрел.

— Нет, не смотри! — говорит Мэдди, отворачивая мое лицо. — Еще не готово.

— Ладно-ладно, — говорю со смехом. — Я не буду смотреть.

— Так-то лучше, потому что еще не готово.

— Не буду смотреть, пока ты не разрешишь.

Только после этого она спокойно усаживается, радостная, что ее работа в безопасности. В этой девчонке столько от Кеннеди, что я испытываю дежавю, наблюдая за ней.

Мотнув головой, встаю и оглядываю кухню.

— Есть какие-то идеи, чем будем ужинать? Знаю, что твоя мама сказала что-то об этом.

— Она сказала никакой нездоровой пищи, а только нормальную еду.

Смотрю на шкафы.

— А что подразумевается под нормальной едой?

— Пицца, — предлагает.

— Ах, пиццу я могу устроить, — отвечаю, смотрю на дверцу холодильника и вижу флаер с номером доставки.

— И куриные крылышки, и чесночный хлеб тоже! — объявляет Мэдисон, продолжая рисовать.

— Ты получишь их.

Звоню по номеру и заказываю огромную пепперони, куриные крылышки и чесночный хлеб, и так же добавляю гавайскую пиццу с ананасом для Кеннеди, на случай, если она будет голодна, когда вернется — всего этого слишком много для нас.

Через сорок пять минут раздается стук в дверь, я достаю наличные из кошелька и направляюсь открывать, когда торможу. Я даже не задумался о том факте, что кто-то может меня узнать и задаться вопросом, почему я здесь. Взглянув на Мэдди, обдумываю вариант того, что она оплатит заказ, но это пойдет вразрез со всеми правилами о незнакомцах, которым ее пытается научить Кеннеди.

Снова раздается стук, и я делаю резкий вдох, прежде чем открываю дверь. За ней стоит парень не старше меня, возможно, чуть за двадцать. Он выглядит обдолбанным, глаза красные, от его униформы раздается резкий душок, как будто он курил по дороге сюда. Парень бормочет цену, и я сую ему наличные, прежде чем забрать пиццу. До того как успеваю закрыть дверь, он сужает глаза, на лице отражается замешательство, пока он смотрит на меня.

— Эй, а ты не тот парень? Ну, тот... тот из фильма? Как его...— парень щелкает пальцами, будто пытается вспомнить, затем указывает на меня. — «Бризо».

— Не-а, это не я, — вру. — Хотя все время это слышу.

Закрываю дверь, прежде чем он может развить эту тему, и наблюдаю через глазок, как паренек задерживается у двери. Затем пожимает плечами и уходит, осветив что-то, прежде чем направиться к своей машине.

Облегченно вздохнув, я поворачиваюсь, чтобы направиться на кухню и почти врезаюсь в Мэдисон, которая стоит в полуметре от меня.

— Ты солгал, — говорит Мэдди.

— Да, — признаюсь. — Но это была ложь во благо.

— Что это значит?

— Это значит, что иногда нам лучше не говорить людям, кто я.

— Почему?

— Потому что люди любопытные, — отвечаю честно. — Если бы я признался, парень рассказал бы своим друзьям, те своим друзьям, и не успеешь оглянуться, как весь мир будет совать нос в мои дела и задаваться вопросом, что я здесь делаю.

Мэдди молчит, следуя за мной, пока я несу пиццу на кухню. Закрывает свой альбом и садится, пока я накладываю ей еду на тарелку, а затем сажусь напротив со своей.

Что-то не так.

Что-то беспокоит ее. Я могу быть уверенным.

Как и с ее матерью.

— Что такое? — спрашиваю.

Она качает головой, отвечая:

— Ничего.

— Ах, вот так, сейчас мне кажется, что ты лжешь.

— Это во благо.

Я смеюсь, когда она пытается одолеть меня моими же словами.

— Давай, расскажи мне, что тебя беспокоит.

Она испускает долгий, драматичный выдох, как будто я достал ее до смерти, и говорит:

— Ты не хочешь быть моим папой?

Вопрос как удар под дых.

— Конечно, хочу. Почему ты так решила?

— Потому что ты не хочешь, чтобы люди узнали об этом, — отвечает она. — И потому что раньше ты не был моим папой.

Черт, чувствую себя придурком. Ни один из язвительных уколов от Кеннеди не содержал столько боли, как сейчас слова Мэдисон.

— Я всегда был твоим папой, — уверяю. — Просто не был хорош в этом. Я стараюсь стать лучше. И хотел бы, чтобы люди узнали, но все сложно, и уж точно не стоит начинать с разносчика пиццы. Но мы расскажем всем. Обязательно.

Мэдди улыбается и кушает, довольная ответом, но я не перестаю чувствовать себя придурком. Все это несправедливо по отношению к ней. Я здесь и делаю все, что в моих силах, но насколько это считается, если мне все время приходится прятаться? Как будто я могу быть ее отцом только за закрытыми дверями.

Я обращаюсь с ней, как будто она мой маленький грязный секрет.

Такое у меня происходит не впервые.

Я делал то же самое с ее матерью.

Клифф сказал бы, что я все преувеличиваю, что это просто защита — защищаю ее, да, но также защищаю и свой имидж. Моя личная жизнь таковой и остается. Вот как все обстоит. Джек сказал бы мне: какого черта! — потому что тайная жизнь может быть угрозой для трезвости. Он сказал бы мне сделать все правильно и перестать быть эгоистичным мудаком. Но я не знаю, что правильно.

— Итак, раз мы поужинали, — говорю. — Есть какие-то идеи, что твоя мама сказала о сне?

— Восемь часов, — говорит Мэдди. — В семь тридцать я должна помыться, и затем ты прочитаешь мне книгу, а я выберу какую.

— Достаточно справедливо, — отвечаю, глядя на часы — только полседьмого. — У нас есть еще около часа. Чем хочешь заняться?

Она улыбается.

— Рисовать!

Подарок на Мечтовщину

Этот блокнот собственность Кеннеди Гарфилд

«Сегодня исполняется год.

Год с тех пор как ты показался пьяный на подъездной дорожке ее двухэтажного дома в Беннетт-Ландинг, и попросил девушку сбежать с тобой, а она согласилась. Ваша Мечтовщина, вот как она это называет. День, когда вы решили следовать твоим мечтам.

Но следовать мечтам не так легко, особенно твоим. Ты живешь в городе, где множество людей разделяют твои желания, и у множества из них есть преимущество.

Тебе говорят, что ты везунчик, но ты этого не чувствуешь. Ты подписал договор с небольшим агентством, и в твоем списке IMDb несколько незначительных ролей, но дилер героина в «Csi место преступления» и Парень№3 в «Мыслить как преступник» не то, о чем ты мечтал, с тех пор как был ребенком, и даже не оплачивает счета.

Деньги закончились давно. Не хватило даже на три месяца. У тебя было несколько случайных работ, но, кажется, они всегда мешают прослушиваниям, и каждый заработанный цент уходит на портреты для портфолио и курсы актерского мастерства. Так много всего упало на плечи девушки, но она не жалуется. Потому что каждую ночь ты признаешься ей в любви. Она знает, что ты заботишься о ней, и это величественное обещание данное тобой ей.

— Счастливой Мечтовщины, — говорит она, заглядывая в спальню маленькой квартирки. Уже поздно, час ночи. Все в ней кричит об истощении, потому что она только что вернулась с двойной смены официантки из круглосуточной закусочной за углом.

— У меня для тебя кое-что есть.

Ты лежишь на кровати, уставившись в потолок. Не можешь спать, пока ее нет. Девушка обычно говорила, что ты не мог спать, потому что у вас надувной матрас на двоих, но вы купили настоящую кровать месяц назад и ничего не изменилось.

Не можешь уснуть.

Ну, если конечно, не подключаешь к делу алкоголь, но девушка не любит этого, поэтому ты не усердствуешь. Мало того, что ты расстраиваешь ее, когда она находит тебя в отключке, но также ты чувствуешь себя мудаком, растрачивая деньги, которых не зарабатываешь.

Ты садишься, смотря на девушку сквозь тусклый свет спальни. Хотя она уже не та девушка. На ней короткое розовое платье с застежкой молнией, которое ей выдали на работе, а вокруг тонкой талии белый фартук. В последнее время она потеряла в весе, но у нее стало больше изгибов. Она женщина, которая живет в маленькой съемной квартире и работает. Она прячет руки, держа что-то за спиной.

— Что это? — спрашиваешь, когда она протягивает визитку, помахивая ею. Девушка залазит на кровать, оседлав твои колени, и улыбается.

Берешь визитку, изучая. «Кэлдвелл Тэлентс». Клиффорд Кэлдвелл. Ты знаешь, кто он. В прошлом году тебе десятки раз говорили, что если хочешь чего-то добиться в Голливуде, тебе нужен этот мужчина. Но, несмотря на твои лучшие усилия, ты не мог добиться с ним встречи.

— Видишь дату и время, написанное на обороте? — спрашивает она. — Это твоя встреча с ним.

Смотришь на нее с удивлением.

— Откуда?

— Сегодня он приходил в закусочную, — объясняет. — Был с какими-то клиентами: тот парень из нового танцевального фильма «Шаг вперед» или что-то такое. И парень из фильма про вампиров! И какие-то девушки... Ох, та модель, которая на всех билбордах… Молодая блондинка. Ее фамилия Марксон или как-то так… Селена, возможно?

— Кеннеди, детка, сосредоточься, — говоришь, смеясь над ее бессвязной речью и обхватив руками ее лицо. — Мне плевать на какую-то модель. Как, черт побери, ты добилась встречи?

— Ох, — она краснеет, хватая тебя за запястья. — Я вроде как просто спросила.

— Спросила.

— Ну, я имею в виду, я обслуживала их столик. Сначала он даже не смотрел на меня, слишком занятый своим телефоном, но я не могла позволить ему просто так уйти. Поэтому пролила его кофе.

— Что ты сделала?

— Я пролила не на него. Просто на стол. И что-то на модель, но он все равно не был горячим. Хотя она взбесилась. Но в любом случае, когда я все убрала, Клиффорд отложил телефон, чтобы посмотреть на меня, поэтому я решила действовать.

— Вот когда ты спросила?

— Что? Нет. Вот когда я усердно флиртовала.

— Ты? Ты флиртовала?

— Хлопала ресницами и все такое. Как ведут себя девицы в беде. «О, боже мой, мистер Кэлдвелл, сэр, мне так жаль... Я так растерялась возле властного мужчины. Не могу сдерживать себя, когда речь идет о гениальном уме и ошеломляющем творчестве».

Ты смеешься.

— Он поверил в эту херню?

— Да, — она ухмыляется. — Клянусь, после этого они задержались еще на час. Он пытался поддержать разговор, задавая вопросы о моей жизни. Я рассказала ему о тебе, и бам, тебе назначена встреча!

— Вау, — говоришь, снова глядя на визитку.

— Ох, я забыла лучшую часть! — восклицает, толкая тебя на спину, целуя. — Он оставил мне чертовски сумасшедшие чаевые.

— Хм-м, насколько большие? — спрашиваешь, хватая ее за бедра и потираясь об нее. — Настолько большие?

— Больше, — говорит она. — Намного больше.

— Ты пытаешься заставить меня ревновать?

— Получается?

Девушка визжит, когда ты переворачиваешь ее на спину и располагаешься между ее ног. Задираешь материал платья, и девушка стонет при первом толчке.

— Сегодня ты изменила наши жизни, детка, — говоришь ты. — Счастливой Мечтовщины.

Ты этого не знаешь, но эта женщина… Когда ты занимаешься с ней любовью, шепчешь в ее ухо, как сильно любишь, говоришь ей на каждом толчке, что все станет лучше, она верит в каждое твое слово. И представляет это, как может измениться жизнь, как много дверей будет открыто для тебя. Твои мечты воплотятся в жизнь. Она лежит, пока ты находишься в ней, на ней, и впервые за год чувствует, как вес с ее плеч исчезает. Наконец-то... Наконец-то... Все налаживается. Наконец-то, хоть какие-то хорошие новости».

19 глава

Кеннеди

— Итак, плохие новости...

Вздохнув, я опускаю небольшую коробку на пол на складе у стены. Качаю головой, отказываясь смотреть на Маркуса, который стоит в дверном проеме как вестник плохих новостей.

— Не делай этого.

— Что не делать?

— Всю эту фигню с плохими новостями, — говорю я, махнув на него. — Не хочу слышать.

— Просто небольшая проблема.

— Неважно что, это не моя проблема.

— Но так и есть.

Стону, проводя рукой по лицу.

— Не поступай так со мной, Маркус.

— Бетани стало плохо, поэтому я собираюсь отправить ее домой.

— Умоляю тебя, — бормочу. — Не делай этого.

— Мне нужно, чтобы ты осталась и встала за ее кассу.

— Серьезно?

— Серьезно.

— Я открывала магазин утром. Я здесь с восьми часов.

— Ты уходила в три, — напоминает он.

— И вернулась сюда к пяти, — отвечаю. — А также приду сюда завтра к восьми. Теперь ты хочешь, чтобы я осталась до полуночи?

— Я бы не спрашивал, если бы у меня был другой выбор, — говорит Маркус, прежде чем уходит, даже не дождавшись моего ответа. На самом деле он даже не спросил. Он предположил, что я останусь, потому что вот оно мое место. И всегда было.

— Посмотрите на меня, я ассистент менеджера в «Пигли Кью», — бормочу себе под нос, распихивая ящики, прежде чем закрыть кладовую. — Занимаюсь самыми интересными вещами в мире.

Направляюсь в переднюю часть магазину и успеваю заметить, как Бетани убегает, выглядя совсем не больной. Как я это поняла? Она исполняет небольшой танец на парковке перед своими друзьями, и понимаю, что меня обхитрили.

Прелестно.

У меня плохое настроение. Я на ногах весь день. Не уверена, с чего это началось, но я на грани. Моя спокойная монотонная жизнь все больше похожа на какую-то шалость Вселенной. Тот факт, что «Как мне жить» Лиэнн Раймс играет из колонок, доказывает это.

Я стою за кассой до закрытия магазина, и к концу дня мои ноги гудят.

В пятнадцать минут первого добираюсь до дома, захожу внутрь и запираю дверь.

Свет выключен, но телевизор тихо работает, свечение от него освещает диван, на котором лежит Джонатан и, свернувшаяся рядом, Мэдди. Он спит, в то время как она дремлет, но настолько рассеяна, что не замечает меня. Мэдди должна была быть в своей кровати часы назад, но я слишком истощена, чтобы злиться. Судя по всему, Джонатан позволил ей изрисовать свой гипс, учитывая, что он весь в цветных фломастерах.

Подходя к ним, беру Мэдди на руки, и она не протестует, а наоборот, уже сопит, как только я кладу ее в кровать.

Когда возвращаюсь в гостиную, Джонатан сидит на диване, проводит рукой по лицу и хрипло говорит:

— Который час?

— После полуночи.

— Черт, — бормочет и смотрит на меня, когда я плюхаюсь рядом с ним на диван, снимая туфли. — Ты только что вернулась?

— Минуту назад, — отвечаю. — Кассир заболела и ушла раньше, поэтому я закрывала магазин. У меня есть достаточно времени, чтобы поспать, а завтра снова все начнется сначала.

— Безумие.

— Да, ну, вот так мы живем в реальном мире.

— Ты думаешь, я живу не в реальном мире?

— Думаю, ты живешь в своем собственном мире, Джонатан.

— Ты можешь уволиться, — предлагает.

— И что делать? Найти работу в другом месте, снова получая гроши?

— Ты можешь остаться дома, — говорит. — Можешь даже писать, делать что хочешь.

— Это не оплатит счета.

— Но я могу.

Я сердито смотрю на Джонатана после этих слов.

Он смотрит на меня, в его взгляде желание обороняться.

Он выглядит так, будто совсем не понимает неправильность своего предложения.

— Я не собираюсь снова наступать на те же грабли с тобой, — отвечаю ему. — Только не снова.

— Но я должен поддерживать свою дочь. Должен вносить свой вклад.

— Ты должен был делать много чего.

— Да, так позволь мне.

Качаю головой.

— Что произойдет, если я уволюсь, а ты решишь перестать вносить свой вклад?

Джонатан смеется на этом вопросе. Он смеется, будто я сказала что-то забавное, и этот звук действует мне на нервы. Брр. Я встаю, чтобы уйти, но он останавливает меня, снова утягивая на диван.

— Послушай, я понимаю. Я подвел тебя. Но просто подумай над этим.

— Не о чем думать. Я не нуждаюсь в тебе. Никогда не нуждалась.

Как только слова слетают с моих губ, я почти задыхаюсь от сожаления, накатывающего на меня. Возможно, это правда. Возможно, я имела это в виду. Возможно, я не нуждаюсь в нем. Но в каждом слове сквозит жестокость, а я не такая. Неважно, что было между нами, я никогда не хотела быть человеком, который тоже его ранит.

— Извини, — прошу прощения, опуская голову и упираясь локтями в колени. — Не знаю, зачем это сказала. Прямо сейчас я немного не в себе. Мои эмоции в полном раздрае.

Прежде чем у Джонатана появляется возможность ответить, раздается стук в дверь. Поднимаюсь на ноги, чтобы узнать, кто это, а когда смотрю через глазок и вижу Бетани, то хмурюсь. Странно. Джонатан бормочет что-то о том, чтобы пожелать спокойной ночи Мэдди и встает, исчезая прямо по коридору.

Вздохнув, открываю дверь, когда раздается очередной стук. Бетани видит меня и напрягается, широко распахнув глаза.

— Кеннеди? — в ее голосе сквозит замешательство. — Что ты здесь делаешь?

— Я здесь живу, — говорю, хмурясь, когда оглядываюсь вокруг. Она со своими друзьями: девушкой, которая забирала ее с работы, и парнем лет двадцати пяти. — Тебе что-то нужно?

— Ох, эм, нет, — отвечает Бетани, краснея и вынужденно улыбнувшись. — Извини. Мы просто подумали... я имею в виду... мы искали кое-кого другого. Должно быть, перепутали квартиры.

Она довольно сильно ударяет локтем парня, который стоит рядом с ней, в то время как он морщится и бормочет:

— Клянусь, он был здесь.

От этих слов мой желудок ухает вниз.

— Кого ты ищешь? — спрашиваю. — Может, я могу помочь?

— Никого, — говорит Бетани. — Это глупо, забудь об этом.

Она уходит, уводя за собой друзей и ругая парня по дороге. Я разбираю часть их разговора и слышу имя, которое боялась услышать.

Джонни Каннинг.

Осторожно закрываю дверь, убеждаясь, что заперла ее, и выключаю телевизор, прежде чем направляюсь по коридору. Джонатан идет мне навстречу, когда я останавливаюсь перед ним.

— Да, эм... возможно, ты захочешь остаться, — предупреждаю его.

Он вздергивает бровь.

— Почему?

— Эм, — делаю шаг к нему, прижимаясь, и вставая на цыпочки, шепчу: — Думаю, тебя вычислили.

Направляюсь в спальню, а Джонатан медлит, прежде чем идет за мной, останавливаясь в дверном проеме.

— О чем ты говоришь?

— Стук в дверь, — говорю ему, снимая униформу. — Кажется, они искали определенного человека, так как слышали, что он был где-то рядом.

— Бл*дь.

— Я не сказала им ничего, — поясняю, бросая одежду в корзину. — Это была кассир с магазина — та, что заболела сегодня — и ее друзья. Полагаю, кто-то тебя заметил и сказал ей, пока она была на работе, что ты в нашем городке по какой-то причине.

Поворачиваюсь к нему, ожидая реакции, может быть, объяснение, но он даже не смотрит на мое лицо. Нет, его взгляд осматривает мое тело, когда я стою перед ним в белом хлопковом бюстгальтере и трусиках.

Машу рукой в его сторону.

— Ты вообще меня слушаешь?

Он встречается с моим взглядом.

— Что?

Мотаю головой и направляюсь к комоду, чтобы достать футболку. Когда снова поворачиваюсь к Джонатану, он опять не смотрит на меня. Нет, на это раз его взгляд сфокусирован на верхушке комода, на старом блокноте.

Через мгновение он пытается сосредоточиться.

— Итак, меня поймали?

— Кажется так.

— Жаль, — отвечает, делая шаг и садясь на мою кровать. — Я наслаждался анонимностью.

— Да, но, реальный мир, помнишь? Тебе стоило понимать, что это не продлится вечность.

— Да, — бормочет он, хотя ему, кажется, не нравится этот факт, а его внимание снова приковано к разрисованному бинту. Он очерчивает цветные линии кончиками пальцев.

Схватив перманентный маркер из ящика прикроватной тумбочки, толкаю Джонатана на кровать и сажусь ему на колени. Зубами снимаю колпачок с маркера, затем нахожу свободное место на его гипсе и осторожно вывожу: «Любовь не знает титулов».

Он наблюдает за мной, читая фразу, и улыбается.

— Строчка из фильма, — говорит Джонатан, когда я подписываюсь под фразой простой «К» и снова надеваю крышку на маркер. — Этого не было в сценарии «Призрачного», чему я очень разозлился, и сценаристы добавили.

— Они позволяют тебе предлагать изменения?

— Конечно, это прописано в моем контракте.

— В таком случае, — говорю, — тебе нужно убедить их исправить концовку ради твоей дочери.

Джонатан смеется.

— Посмотрю, что смогу сделать.

Я целую его. Мы не должны продолжать заниматься этим, но мне тяжело себя остановить, когда дело касается этого мужчины. С ним я снова становлюсь безрассудной.

Джонатан целует меня в ответ. Руки двигаются по моему телу, прикасаясь, доставляя ласку. Я стону в его рот, когда он начинает тереться об меня — даже ограниченный сломанным запястьем он легко управляет своей магией.

Я разрываю поцелуй и ахаю, в то время как Джонатан опускается с поцелуями на мою шею, и в то же самое время возится со своими штанами, но колеблется по какой-то причине.

— Ты на противозачаточных, верно?

Я отстраняюсь на достаточное расстояние, чтобы встретится с его взглядом.

— Мы не обсуждали это, — продолжает. — Я не был уверен, знаешь, и нам стоит быть осторожными.

Он пытается вести серьезный разговор — пытается быть разумным. Какими мы и должны быть. То, чем мой отец, вероятно, гордился бы. Джонатан продолжается тереться об меня, не останавливаясь, и все становится таким безумным, потому что я все ближе и ближе — удовольствие разливается по моему телу.

В то время как оргазм накрывает меня с головой, я пытаюсь говорить через вдохи:

— Я... эм... у меня имплант... в моей... ааа... руке, — о, боже. — Он будет действовать... еще один... год... ааа.

Джонатан меняет нас местами, и я оказываюсь под ним. Он больше не медлит, говоря:

— В таком случае...

***

— Нет, нет, нет...

Меня будит звон будильника. Комната расплывается передо мной, а глаза жжет, когда я пытаюсь их открыть, в то время как ударяю по тумбочке, чтобы заглушить шум.

— Заткни эту штуковину, — бурчит хриплый голос рядом, слова заглушены, так как его владелец накрывает голову подушкой. Нажимаю на кнопку — какую-то кнопку, любую кнопку, — чтобы выключить будильник, одновременно пытаясь сесть, когда рука обнимает меня за талию и тянет назад. — Хмм, останься.

— Не могу, — отвечаю. — Мне надо на работу.

— Прогуляй.

— Мэдди нужно в подготовительную группу.

— Она тоже может прогулять.

Смеясь, пытаюсь вырваться из его хватки.

— Серьезно, Джонатан, мне нужно вставать.

— Я бы предпочел, чтобы это было не так.

— Обломись.

Драматично вздохнув, Джонатан ослабляет свою хватку, позволяя мне выскользнуть из кровати. Я потягиваюсь, ворча, так как все мое тело болит. Кажется, даже кости болят. Я слишком молода, чтобы чувствовать себя такой старухой, но реальная жизнь, помните?

Поглядываю на кровать, на Джонатана, когда он выглядывает из-под подушек. Так странно — очень странно, видеть его здесь. В какой-то степени захватывающе, но, тем не менее, страшно. Но понимаю, что так же как с его анонимностью, это не будет длиться вечно.

— Наверное, мне тоже стоит вставать, — говорит, бросая подушку на матрас рядом с собой, и садится. — Надо найти смелость выйти на улицу и показаться моей сварливой хозяйке.

— Можешь остаться здесь, — моментально предлагаю. Возможно, слишком быстро, учитывая его ошеломленный взгляд, но я и сама испытываю шок.

Ты серьезно предложила ему остаться?

— Ты уверена? — спрашивает Джонатан.

— Нет, — отвечаю.

Он смеется.

— Но ты можешь, если хочешь, — продолжаю. — Остаться и прятаться. Так же так будет проще видеться с Мэдди.

— Ладно.

— Только не ройся в моем нижнем белье, пока меня нет дома.

— Даже не думал об этом, — отвечает, ухмыляясь. — Это означает, что позволено делать это, когда ты здесь?

Закатив глаза, наклоняюсь и целую его, не останавливаясь, не задерживаясь и не отвечая на его вопрос, прежде чем покидаю комнату. Принимаю душ и надеваю рабочую форму. Джонатан уже спит, когда я иду будить Мэдди.

Я истощена, а утро тянется и тянется. Мэдди завтракает «Лаки Чармс», до того как я отвожу ее в сад, успевая на работу ровно к восьми. Маркус уже там, бормочет что-то о расписании, днях отпусков и сверхурочной плате. Едва удостаиваю его вниманием, отмечая время прихода на работу, пока не слышу:

— Кеннеди может встать за кассу на этих выходных.

Ох, что-что?

— Извини? Что я могу сделать?

— Ты ведь не возражаешь? — спрашивает он, даже не смотря на меня, пока все его внимание приковано к каким-то бумажкам. — Бетани хочет взять отгул на выходные, а больше некому ее прикрыть.

— Есть новая идея — нанять кого-то, — предлагаю. — Нам давно не хватает кассиров. Это было еще до того, как Бетани начала все время просить отгулы.

— Я мог бы, — отвечает Маркус. — Просто подумал, что тебе захочется дополнительных часов, раз ты мать-одиночка.

— Будучи матерью-одиночкой, мне хочется проводить время со своей дочкой, так как сейчас это не очень-то удается.

— Достаточно справедливо, — говорит он, все еще не смотря на меня. — Сделаешь мне одолжение, когда пойдешь в зал? Скажи Бетани, что я отклонил ее просьбу.

Привет, чувство вины.

Покачав головой, направляюсь в главный зал, чтобы закончить свою работу и уйти вовремя. Вожусь в кладовой, выясняя, что нужно заказать, когда раздается тихий стук, затем открывается дверь, и появляется Бетани.

— Привет, Кеннеди.

— Привет, — отвечаю и тут же выпаливаю: — Маркус не одобрил твою просьбу отгулов.

Она хмурится, но не жалуется, просто стоит, облокотившись на дверную раму, наблюдая, как я распихиваю коробки и ящики, заканчивая то, что не успела вчера, из-за того, что прикрывала ее.

— Так тебе что-то нужно? — спрашиваю через несколько минут, зная, что сейчас она должна стоять на кассе.

— Нет, я, эм... хотела извиниться за прошлую ночь, — признается. — Из-за того, что постучалась к тебе. Джош — мой парень, работает разносчиком пиццы, и поклялся, что доставил пиццу парню, который выглядел как... кое-кто.

— Кто-то мне знакомый?

— Джонни Каннинг.

Она неловко смеется, и я замечаю, как ее щеки покраснели от смущения.

— Итак, твой парень сказал, что доставил пиццу Джонни Каннингу в мою квартиру.

— Да, — подтверждает. — Я подумала, что не такое уж безумие, что он может быть в городе, раз он был здесь раньше, и никто не видел его в последнее время, но, должно быть, Джош словил галлюцинацию. Вероятно, что он видел Эндрю, потому что Джонни Каннинг не мог находиться у тебя в квартире.

Я отвлекаюсь от своих дел, чтобы посмотреть на нее.

— Почему это?

— А?

— Почему его не может быть в моей квартире?

Она смеется.

— А с чего ему там быть?

— Не знаю, — говорю, пожав плечом. — Может, мы давно знакомы, и он решил вспомнить старые добрые времена.

— Да, конечно, — отвечает Бетани, все еще посмеиваясь. — В таком случае передай ему от меня привет.

— Передам, — отвечаю ей, качая головой, когда ухожу.

Дальше время тянется так же, как утром. Ко времени ланча я беру перерыв, закрываюсь в кладовке, желая немного тишины и покоя. Усевшись на ящик, вытаскиваю телефон и вижу сообщение от Эндрю.

Ужин на выходных.

Пялюсь на сообщение, прежде чем удаляю уведомление и отправляю сообщение Джонатану.

Бетани (твоя местная фанатка) передала привет.

Он моментально отвечает.

Мило. Передай ей и от меня привет.

Передам:)

Я медлю, прежде чем печатаю еще одно сообщение.

Дрю пригласил меня на ужин.

Чувствую себя идиоткой, нажав отправить, желая, забрать свои слова назад.

— Глупая, глупая, глупая, — бормочу. Зачем я ему это сказала?

На экране мелькают точки, означающие, что он отвечает, и затем исчезают, снова и снова и снова, по крайней мере, минуту, может, две. Затем раздается звонок от Джонатана.

Паникуя, я почти нажимаю на «отклонить», мой палец зависает над кнопкой, но все же отвечаю.

— Алло.

— Скажи Хастингсу, что он может пососать мой член, — заявляет Джонатан.

Я тихо смеюсь.

— До или после ужина?

— Неважно, — отвечает. — Хотя предпочту, чтобы ужина не было.

— Приятно слышать, — говорю. — Обязательно отправлю это сообщение.

— Отправишь, — говорит Джонатан суровым голосом, и затем я слышу шелест постельного белья и скрип пружин кровати.

— Ты все еще в кровати? — удивляюсь. — Серьезно?

— Эй, не осуждай меня, — отвечает. — Ты тоже могла бы все еще быть в кровати, но выбрала поход на работу. Ты сделала свой выбор. Не ненавидь меня за мой.

Смотрю на время — почти час дня.

— Я закончу работу через два часа, и тебе лучше вылезти из кровати к этому времени.

— Или что? — спрашивает. — Что ты сделаешь?

— Полагаю, мы увидим.

Он смеется и говорит что-то еще, но я не слышу, поскольку дверь кладовой снова открывается, и я вижу Маркуса с недельным расписанием в руках. Он прикладывает ручку к губам, пока раздумывает, и я уверена, что услышу что-то не очень приятное.

— Я должна идти, — выпаливаю. — Работа зовет.

Не даю Джонатану времени ответить, кладу трубку, прежде чем Маркус начинает говорить:

— Итак, я все-таки поменял расписание, чтобы кто-то мог подменить Бетани на выходных.

— Счастливица, — отвечаю.

— Да, поэтому, если сможешь, я бы хотел, чтобы ты отработала две смены в четверг, — говорит, пристально смотря на меня. — Если для тебя это не очень проблематично.

Хочу сказать, что так и есть, но я слишком милая. Кроме этого, мне нужны деньги.

— Вообще не проблема.

— Хорошо-хорошо, — бормочет он, уходя, когда мой телефон вибрирует входящим сообщением. Оно от Джонатана.

Работа? Слишком плохо, что ты не можешь просто… уволиться.

Покачав головой, не отвечаю, вместо этого сосредотачиваясь на сообщении Дрю. Нужно ответить, пока у меня есть мужество. Не думаю, что продолжать наши встречи будет хорошей идей в свете последних событий.

Отправляю несколько хмурых смайлов, уже испытывая вину, потому что проводить время с ним было легко, и он такой милый, но я знаю, что это приведет к проблемам. И тот факт, что мои чувства к нему не превратились во что-то большее, является признаком того, что это не стоит проблем. Опускаю телефон в карман и возвращаюсь к работе, надеясь, что последующие часы пройдут быстрее, но удача не на моей стороне. Такое чувство, что каждая секунда тянется все медленней. К трем часам мне кажется, что я провела здесь несколько дней.

По пути из магазина останавливаюсь у кассы Бетани, которая читает «Хроники Голливуда». На обложке нет ничего, относящегося к Джонатану.

— Что-то интересное?

Она хмурится, закрывая журнал.

— Ничего.

— Кстати, я передала ему от тебя привет. Он тоже передал в ответ.

Бетани смеется.

— Да, точно.

Дарю ей улыбку. Бедняжка. Она будет рвать на себе волосы.

— Кстати, слышала, что ты все-таки получила отгулы на выходные. Большие планы?

— Как обычно, — отвечает, пожимая плечами.

— Как обычно — это стучаться в чужие двери в час ночи, в поисках Джонни Каннинга?

— Можно сказать, — она снова краснеет. — Джош такой идиот.

— Тогда удачи с этим, — говорю, уходя, прежде чем пожалею девчушку и расскажу свои секреты.

Приезжаю к дому отца в то же время, что и автобус Мэдди, встречаясь с ней на переднем дворе, в то время как папа раскачивается в кресле на крыльце.

— Дедуля! — кричит Мэдди, побежав к нему и копаясь в рюкзаке в поисках рисунка. — Я нарисовала тебе картинку!

— Ну-ка, давай посмотрим! — говорит он ей, улыбаясь. — Динозавр!

Она смеется.

— Нет, не он, глупенький! Это аллигатор!

— Ах, это самый лучший аллигатор, которого я когда-либо видел, — говорит он. — Идеальный!

Мэдди вбегает внутрь, чтобы как обычно перехватить что-то вкусненькое. Я задерживаюсь снаружи, ожидая ее появление, в то время как отец пристально смотрит на меня.

— Итак, — говорит он.

— Итак, — повторяю.

— Итак, как дела?

— Хорошо.

— Хорошо, — повторяет он.

В течение примерно минуты мы молча пялимся друг на друга.

— Тебе снова пришла почта, — говорит папа. — На кухонном столе.

— Спасибо.

— Всегда, пожалуйста.

Захожу внутрь, проходя мимо Мэдди, когда она убегает на улицу. Забираю стопку конвертов, перебирая их. В основном всякий мусор, поэтому бросаю их прямо в ведро, но замираю, доходя до последнего конверта.

Каннингем через «Кэлдвелл Тэлентс».

Пялюсь на него какое-то время, прежде чем складываю, засовываю в карман и иду на улицу, где Мэдди сидит с моим отцом, болтая что-то о том, как веселилась со своим папочкой.

— Ты готова, милая? — спрашиваю. — Нам нужно идти домой.

— Хорошо, мамочка, — говорит она, поднимая свой рюкзак с крыльца.

— Думаю устроить барбекю на этих выходных, — говорит отец. — Ничего особенного, но надеюсь, вы придете. В последнее время не видел своих девочек.

— Конечно, — обнимаю его. — Мы придем, пап.

— Может мой папочка тоже прийти? — спрашивает Мэдди, размахивая рюкзаком, пока кружится по кругу.

— Я не... — начинаю, потому что не уверена насчет этого, но отец перебивает меня.

— Конечно, — отвечает. — Пусть приходит.

О, боже.

Мы направляемся домой, и как только достигаем двери, Мэдди врывается внутрь с криком:

— Папочка! Ты здесь!

Джонатан на кухне, одетый только в штаны. На плитке что-то готовится, судя по звукам и запахам. Он что-то варит, и это не горит. Это на ступень выше моего обычного ужина.

— Да, — отвечает он, размахивая лопаткой, когда Мэдди направляется к нему. — Подумал, что вы будете голодными.

— Что это? — спрашивает она, пытаясь подглядеть.

— Жареная курица, картофельные шарики, макароны с сыром быстрого приготовления.

Запираю входную дверь, перед тем как иду на кухню. Последнее из коробки, но все же впечатляет.

— Начинай выполнять домашнее задание, — говорю, отгоняя Мэдди от плиты. — Мы тебя позовем, когда все будет готово.

Она покидает кухню, волоча за собой рюкзак.

— Итак, ужин? — смотрю ему через плечо, когда он проверяет курицу на готовность. — Прежде ты жарил курицу?

— Нет, — отвечает честно. — Но нашел рецепт и подумал, почему бы нет? Насколько это может быть сложным?

Довольно сложно, думаю про себя, но не продолжаю эту тему, вместо этого запрыгиваю на столешницу.

Вытаскиваю конверт, который забрала из дома отца и разворачиваю его, проводя кончиками пальцев по краям, прежде чем также очерчиваю обратный адрес.

— Что это? — спрашивает Джонатан, махнув лопаткой.

Сухо смеюсь и протягиваю ему для рассмотрения.

Ему требуется пару секунд, чтобы понять. Бросает лопатку на стол и забирает у меня конверт, чтобы открыть. Заглянув внутрь, низко свистит, встав у меня между ног и прижав конверт к моей груди, когда говорит:

— Если бы не знал лучше, то сказал бы, что это достаточная сумма, чтобы оправдать уход.

Вот оно. Я знала это. Даже не нужно проверять самой.

— Если бы не знала, — начинаю. — То решила бы, что ты восхищен тем, сколько у тебя сейчас денег.

— Кто, я? — отвечает, симулируя саму невинность.

— Никто не любит хвастовство, Каннингем. Это некрасиво.

— Да? — Он наклоняется ближе, слегка задрав голову. — Ты испытаешь отвращение, слыша о моем успехе, Гарфилд?

Я драматично закатываю, отмахиваясь от его лица.

— Брр.

Смеясь, он хватает меня за руки и тянет вниз, дергая на себя, отчего я почти падаю, но его тело крепко удерживает меня. Джонатан целует меня, дразня, снова и снова, шепча у моих губ:

— Я думаю, ты в отрицании.

— Нет, — говорю, вытягиваю свою руку из его хватки.

— Думаю, тебе нравится это. Думаю, ты гордишься.

— Думаю, что у тебя завышенная самооценка, — отвечаю, обнимая его за шею и целуя в ответ. Страстно. Грубо. Поцелуй не длится долго, проходит пара секунд, и по кухне разносится аханье. Джонатан прерывает поцелуй, отстраняясь, оставив меня задыхаться.

Мэдди стоит в дверном проеме и смотрит на нас широко раскрытыми глазами и открытым ртом.

— Ты целовал мою мамочку?

— Эм, целовал, — отвечаю.

— Теперь ты отведешь ее на свидание? — спрашивает.

— Конечно, если она захочет, — отвечает Джонатан, бросая на меня взгляд, прежде чем разворачивается к нашей дочери. — Я имею в виду, если ты не против.

Лицо Мэдди озаряется широкой улыбкой.

— Но только если ты заметишь, когда она будет красивой, потому что иногда люди не замечают.

— Она всегда красивая, — говорит он.

— Но ты должен сказать ей это и, может, принести цветы, потому что она радуется, когда я это делаю, — говорит Мэдди, направляясь к Джонатану и беря его за руку, пытаясь увести с кухни.

— Куда мы идем? — спрашивает Джонатан, нахмурившись.

— Готовиться. Ты не можешь пойти на свидание без рубашки.

Я смеюсь, спрыгивая со столешницы.

— Мы пойдем не сегодня, милая. Папа немного занят сейчас. Он готовит ужин.

— Ох, дерьмо, — выпаливает Джонатан, вытягивая руку из хватки Мэдди, когда несется к плите, выключая огонь и передвигая сковородки со стоном.

— Надеюсь, вам нравится экстра хрустящая курица.

— Да! — восклицает Мэдди. — Мамочка всегда ее так готовит.

20 глава

Джонатан

Как же легко можно впасть в рутину и как просто найти чувство нормальности жизни. Как будто на уровне инстинктов.

Кеннеди идет на работу. Мэдисон в детский сад. Я сижу и... жду, когда они вернутся домой. Квартирка маленькая, но не такая тесная, как та, в которой мы жили вместе. Во мне нарастает беспокойство, но я могу с ним справиться. Отвлекаюсь готовкой и звоню Джеку всякий раз, когда становлюсь дерганым. Мне начинает казаться, что я привыкаю к домашней жизни в маленьком городке.

Ладно-ладно, прошло всего три дня, но это лучшие три дня за последние годы.

В три часа в пятницу раздается стук в дверь. Кеннеди и Мэдисон должны быть дома не раньше четырех.

Крадусь на цыпочках к двери, чтобы посмотреть в глазок, кто пришел, и замечаю знакомую, брюзгливую леди. Охренеть. Открываю дверь и встречаюсь лицом к лицу с миссис Маклески, которая держит в руках сумку.

Мою сумку с вещами.

Прежде чем могу поздороваться, она кидает ее к моим ногам.

Опускаю взгляд вниз.

— Вы меня выселяете?

— Подумала, что тебе понадобятся твои вещи, — говорит она, подчеркивая слово «вещи» так, будто содержимое сумки может быть чем-то скандальным. — Ты днями не приходил! Днями! Я была там одна!

— Да, эм, извиняюсь за это.

Она сердито смотрит на меня.

— Ты не чувствуешь себя виноватым.

Она права. Так и есть.

— Итак, вы по мне скучали?

— Как алкоголик скучает по «счастливым часам».

Возможно, это прозвучало как оскорбление, но я смеюсь.

— Станет лучше, если пообещаю навещать?

Она морщится на этом.

— Я снова сдаю твою комнату, так что не возвращайся, — ставит перед фактом она. — И оставляю заплаченные тобой деньги. Никаких возвратов.

— Я и не ожидал этого.

Миссис Маклески отмахивается от меня, собираясь уходить.

— Удачи со всем этим. Не сбегай от них, как от меня.

Ауч. Укол достиг цели, но я не заостряю на этом внимание, а просто хватаю сумку и закрываю дверь.

Принимаю душ и надеваю самую приличную одежду, которая у меня с собой есть: черные слаксы, голубую рубашку и черные туфли. После разглядываю себя в зеркале ванной. С момента инцидента на дороге прошло около месяца, все синяки исчезли, также как царапины, кроме гипса. И меня почти преследует ощущение, что этого никогда не произойдет. Почти.

Но я все еще вижу это, когда закрываю глаза. Вспышку фар. Кровь. Могу слышать звук удара в тишине. Визг шин, крики. Боль, возможно, исчезнет, но воспоминание осталось во мне.

Слышу, как дверь открывается, и вбегает Мэдди, а за ней по пятам идет Кеннеди. Приветствую их, и Мэдди пробегает мимо меня со словами:

— Привет, пап! — Волоча свой рюкзак в спальню. Она привыкла к моему присутствию здесь.

— Так, так, так... — говорит Кеннеди, подходя ближе, хватает меня за подбородок и царапается о щетину, которую я не удосужился сбрить. Еще один уровень приватности, защиты. С растительностью на лице меня не так просто узнать. — Ты почти привел себя в порядок.

— Подумал, что мы можем куда-нибудь сходить, — отвечаю. — На свидание.

— Свидание, — повторяет она.

— Свидание! — верещит Мэдисон, выбегая из комнаты. — Свидание!

Смеюсь, глядя на нее.

— Да, свидание.

— Можно я тоже пойду? — спрашивает, широко распахнув глаза. — Пожалуйста!

— Конечно, — отвечаю. — Что за свидание без тебя?

— Отстойное, — говорит Мэдисон. — Верно, мамочка?

— Верно, — Кеннеди ей улыбается. — Полагаю, нам нужно подобрать наряды.

Мэдисон снова убегает, крича:

— Пойдем!

Им требуется какое-то время, чтобы собраться, но я не возражаю. Мэдисон переодевается кучу раз, прежде чем останавливается на желтом платье. Эта девчушка — настоящее солнышко.

А ее мама? Иисус Христос.

В момент, как я увидел ее, мой желудок сделал сальто. Маленькое голубое платье. Черт побери, она красавица. Оно напомнило мне о том платье, что она надевала на наше первое свидание в Калифорнии. Я не помню все с тех лет, но хорошо запомнил эту ночь.

Я никогда не забуду, с каким рвением она верила в меня, как сильно любила меня, несмотря на то, что я вел себя ужасно, почти не демонстрируя взаимность.

— Ты выглядишь... вау, — говорю, притягиваю Кеннеди к себе. — Такая красавица.

Наклоняюсь, чтобы поцеловать ее, но у меня нет и шанса. В секунду, как наши губы соединяются, Мэдисон кричит:

— Подождите! Еще нет! Не делайте того до конца!

— Что? — спрашиваю, когда она встает между нами и толкает меня в сторону двери.

— Полагаю, ты не должен целовать меня до конца свидания, — говорит Кеннеди.

Мэдисон открывает входную дверь, толкая меня наружу.

— Ты должен постучать.

— Эм, хорошо.

Прежде чем могу сказать что-то еще, она закрывает дверь перед носом, оставляя меня стоять на пороге.

Оглядываюсь вокруг, чтобы увидеть, нет ли никого поблизости, прежде чем поднимаю руку, чтобы постучать, но дверь сама распахивается, и я вижу голову Мэдди.

— Найди цветы, — шипит она.

Дверь снова закрывается.

Даже через толстое дерево слышу, как Кеннеди смеется в квартире.

Цветы. Оглядываюсь вокруг — в окрестностях нет ни единого гребаного цветка, поэтому бегу к участку травы и срываю несколько одуванчиков.

Стучу.

Нет ответа.

Снова стучу.

— Кто это? — спрашивает Мэдди по ту сторону.

— Это я, — отвечаю. — Джонатан.

— Какой Джонатан?

Этот ребенок... Она пытается меня убить. Оглядываюсь вокруг, прежде чем сказать:

— Каннингем.

Дверь распахивается, и я вижу улыбающуюся Мэдисон, поэтому протягиваю ей охапку одуванчиков, оставляя себе только один.

— Мои любимые! — восклицает Мэдди, принимая их.

— Подумал, что они тебе понравятся, — говорю. — Они того же цвета, что и твое платье.

Подходит Кеннеди, и я протягиваю ей последний одуванчик. Она принимает его, стараясь не рассмеяться.

В кармане вибрирует телефон, оповещая о входящем сообщении из службы такси.

— Машина прибыла.

Простой черный таун-кар, ничего вычурного, тот же самый, что возил нас с Мэдди на фестиваль, и водитель тот же.

Усаживаемся в машину, чтобы добраться до Олбани. Никто не задает вопросов во время поездки, пока мы не прибываем, и машина останавливается у обочины. Солнце село, обеспечивая нас покровом темноты, поэтому я надеюсь, что в течение пары часов останусь незаметным.

— Кино, — говорит Кеннеди. — В парке.

— Не просто кино, — говорю ей, обнимая и притягивая к себе. — Возможно, самый лучший фильм о супергерое из всех снятых.

— Бризо! — радостно кричит Мэдисон.

Кеннеди останавливается.

— Нет.

— Ага, — отвечаю. — Сиквел.

— Скажи мне, что это шутка.

— Нет.

— Ты привел нас посмотреть фильм о тебе? Серьезно?

— Скажу в свою защиту, я никогда на самом деле не смотрел его, — признаюсь. — И я знал, что Мэдисон понравится, поэтому решил, что лучше посмотреть его с вами двумя.

Мэдисон радостно прыгает вокруг меня, в то время как Кеннеди смотрит, будто я безумец.

— Ты никогда не смотрел его?

— Не полностью, — говорю. — Черт, я едва помню съемки. Хотя говорят, что получилось неплохо, несмотря на...

Несмотря на то, что я был обдолбанным весь съемочный процесс, и нам повезло, что вообще получилось закончить.

— Я слышала, что картина достойная, — говорит Кеннеди.

Достойная. Из ее уст это звучит как победа.

Я не очень хорошо все спланировал. У меня есть покрывало, но надо купить хот-доги в ларьке, потому что какой пикник без еды? Мы садимся в парке подальше от основной массы людей, чтобы обеспечить себе приватность.

Играет музыкальная заставка. Да, у нас есть музыкальная заставка. Та же, что и у Человека-паука только с другими словами, слишком веселыми для сценария. Мэдисон танцует, подпевая, пока не начинается фильм.

Мэдди увлечена с первого момента. Я сижу на покрывале, вытянув ноги, голова Кеннеди покоится у меня на коленях. Смотрю фильм, рассеянно поглаживая ее волосы.

Через некоторое время опускаю взгляд и вижу, что она не смотрит на экран, а наблюдает за мной.

— Что не так?

— Ничего, — отвечает. — Просто странно.

Глажу рукой ее покрасневшую щеку.

— Находиться здесь со мной?

— Да, — признается. — Как раз, когда я начала сомневаться, что вообще тебя увижу.

— Ты не думала, что я продолжу появляться?

— Ох, конечно, но это не ты, — говорит Кеннеди. — Я знала, что тот парень продолжит возвращаться, и думала, что буду иметь с ним дело всю оставшуюся жизнь. Пьяный, под кайфом, несвязно мыслящий, но не думала, что увижу тебя снова, настоящего тебя, тем не менее, ты здесь. Я думала, ты навсегда и останешься им.

Кеннеди показывает на экран, а я понимаю, о чем она. Могу сказать, что там я пьян. Это больно.

— Я здесь, — говорю. — И никуда не собираюсь.

— Я хочу в это верить.

— Ты можешь.

Кеннеди улыбается, и я не уверен, верит ли она, но выглядит довольной в этот момент. Провожу большим пальцем по ее губам, и они приоткрываются. Мне так сильно хочется поцеловать ее прямо сейчас, но я знаю, что получу взбучку от своей дочери, если попытаюсь.

— Оооох, папочка! — говорит Мэдисон, переключая мое внимание на себя и застигая врасплох, когда оказывается рядом. Смеясь, Кеннеди садится, чтобы не попасть под раздачу, когда Мэдисон запрыгивает мне на спину и пытается закрыть мое лицо своими руками.

— Ты не должен был это делать!

— Что? — смеюсь. — Я ничего не делаю.

— Ты ее целуешь! — говорит малышка, при этом пытаясь накрыть мой рот своими ручками, но я игриво покусывая их, а она кричит: — Перестань, папочка!

Мэдди бросается на меня, упав на мои колени, в то время как я смотрю на экран и вижу, что Бризо целует Марианну. Я хмурюсь, щекоча Мэдисон.

— Это просто фильм, не реальность.

Она смеется, пытаясь вырваться из моей хватки.

— Ты не целовал ее по-настоящему?

— Целовал, но это не считается.

— Почему нет?

— Потому что это Бризо, а не я.

— Это все еще фууу, — говорит она, поморщившись.

— Ты думаешь, что целовать меня мерзко?

Снова щекочу ее, пока она вырывается, смеясь, но я не дам ей так легко спуску. Крепко держа дочку, прижимаю к себе, тыкаясь носом в ее щеку, пока она пытается отмахнуться от моего лица.

— Помоги, мама!

— Ох, нет-нет, тут ты сама по себе, — говорит Кеннеди. — Ты сама в это ввязалась.

— Брр, несправедливо! — говорит Мэдисон, прикрывая ладошками мои губы. — Никаких поцелуев до конца!

— Хорошо, — я протяжно, театрально выдыхаю. — Ты победила.

Малышка показывает мне язык.

Девчушка серьезно высовывает язык, ухмыляясь, когда запрыгивает на свою маму и целует ее, прижимаясь в долгом, смачном поцелуе к Кеннеди, удостоверяясь, что я вижу. Затем снова возвращается к фильму, когда любовная сцена закончена.

— Невероятно, — качаю головой. — Один я без любви.

Улыбаясь, Кеннеди снова кладет голову мне на колени. Она пялится на меня, проводя кончиками пальцев по моим губам.

— Будешь хорошо себя вести, и я все компенсирую тебе позже.

Приподнимаю бровь.

— Правда?

— Да, — подтверждает. — Я...

Кеннеди замолкает, так как раздается звонок моего телефона. Клифф. Отклоняю вызов, но он снова звонит, а я снова отклоняю. Следом раздается еще один звонок, теперь с незнакомого мне номера. После того, как это номер звонит дважды, я отключаю телефон, возвращая свое внимание к Кеннеди. Я не хочу разбираться с проблемами прямо сейчас.

— Так, ты говорила...

Она застенчиво улыбается, помотав головой, ерзая, чтобы оказаться лицом к экрану.

Я пытаюсь смотреть фильм, но легче сказать, чем сделать. Испытываю облегчение, когда он закончен. Встаем во время титров, хотя я знаю, что мы не сможем уйти, пока не проиграют сцены после титров. Беру покрывало, складываю его, и как только Мэдисон согласна, мы уходим.

Наш таун-кар ждет у обочины, чтобы отвезти домой.

Мэдисон выпрыгивает из машины, как только мы подъезжаем. Она кружится, крепко сжимая в кулаке одуванчики, чтобы не потерять, в то же время, раздавливая их, пока бежит впереди нас. Я обнимаю Кеннеди, притягивая к себе, и немедля целую — нежно, мягко, перед тем как собираюсь углубить поцелуй, но она отстраняется, улыбаясь, прижимая указательный палец к моим губам.

— Мы посмотрели один фильм, а ты думаешь, что уже можешь лапать меня? — говорит. — Какого вида девушкой ты меня считаешь?:

— Я думаю, ты из тех девушек, которые дают себя полапать до фильма.

Кеннеди ахает, игриво отпихивая, прежде чем хватает меня за рубашку и притягивает к себе, шепча:

— Может, я даже позволю тебе перегнуть меня через стол.

Я резко останавливаюсь и смеюсь, когда она продолжает идти дальше, по пути вытаскивая ключи от квартиры. Я по-прежнему стою на месте и, улыбаясь, любуюсь на них с Мэдисон. Внутри меня столько чувств и эмоций, что я готов взорваться.

Не могу поверить, что это мы, что я с ней... с ними. Не могу поверить, что у меня появился еще один шанс любить Кеннеди. Не могу поверить, что я отец своей дочери.

Черт, даже не могу поверить, что за весь вечер ни разу ни о чем не переживал.

Начинаю говорить, когда голос прорезает тишину... женский, знакомый. Ох, бл*дь.