Проклятое число

Глава шестая, в которой все меняется.

Они обнаружили Бону в Музее Ботаники: та сидела на стеклянной коробке одного из экспонатов, устало подперев кулаками щеки, и болтала ногами. Вид у нее был скучающий.

— Бона! — радостно воскликнула Пуэлла. Призрак обернулась на голос, изумленно заморгала глазами и соскользнула вниз, направляясь к запыхавшемуся трио. — Мы искали тебя по всему Университету!

Та польщенно улыбнулась, но тут же посерьезнела, рассмотрев тревожную морщинку между бровями подруги.

— Золотце мое, что с тобой такое? Выглядишь так, словно за тобою гонятся.

— Вообще-то, так и есть.

— Что она говорит? — вмешалась Аврора. — Я, если что, по-прежнему не вижу ее и не слышу.

— Ох, об этом потом, — отмахнулась Пуэлла. — Бона, дело в том, что за нами, судя по всему, действительно гонятся. И не кто-то, а Долус Малус собственной персоной, а вместе с ним — его фамильяр и друзья.

— Смилуйтесь надо мною, Демиурги! Какой кошмар! — Бона в ужасе огляделась по сторонам. — И что же нам теперь делать? Я могу как-нибудь помочь?

— Можешь. — Девушка уверенно кивнула. — Скажи, когда ты была в ректорате, никогда не замечала деревянную шкатулку? Возможно, не одну.

— Ну да, видела, — ответила Бона. — Шкатулки со Словами студентов разных лет, которые стоят за стеклом. А зачем они тебе?

— Корвусу ведь закрыли рот с помощью колдовства, правильно?

— Ну… да.

— Что если и у него тоже взяли Слово?

— О… о, Демиурги, какая же я глупая! — Бона закрыла лицо руками. — Даже не думала о таком! Но лично мне непонятно, зачем развязывать этому лгуну Корвусу язык и как это поможет тебе избежать опасности.

— Ректор в сговоре с Кланом Малусов и некоторыми аристократами — ну, или с их избалованными детьми, по крайней мере. Вместе они, судя по всему, пытаются совершить некое добро, способное спасти человечество — предположительно, активировать Антарс, дар богов, который теоретически может уничтожить декурсий раз и навсегда. — Пуэлла тяжело сглотнула. — Мне кажется, что… что они пытаются открыть Антарс с помощью человеческих жертв. Это что-то вроде ритуала. Ну, по моим неподкрепленным предположениям, разумеется.

— И ты думаешь, что Корвус способен это остановить?! — почти закричала Бона. — Да он сам обещал мне друзей и популярность взамен на клятву спасти его! Говорил, что я его хозяйка и что мое родимое пятно на животе — тому подтверждение! Пойми, Пуэлла, белый ворон только и делает, что врет. Знаешь, что я думаю? Если этот ублюдок и связан с происходящим, то несомненно гнет свою линию. Раньше я сказала бы, что весь этот цирк — лишь игра, и на самом деле он совсем не в плену, но… после разговора Пситтакуса и ректора на лестнице я убедилась в том, что ничего не знаю об этом существе. И о том, что ему нужно.

Хозяйка…

Как же давно у нее не было видений. Как давно они не сваливались на голову, заставляя чувствовать себя маленькой, крошечной и ничтожной. Пуэлла увидела Долуса и его друзей, без сознания лежащих на полу, и склонившегося над ними Вин-Сунна, слишком растерянного, чтобы бежать с места преступления. Рин-Тадд, уже превратившаяся из медведицы в обыкновенную девушку, находилась рядом, с испугом созерцая сотворенное.

Вторая полка снизу. Самая крайнаяя шкатулка справа. Пусть Бона откроет ее, выломав стекло, и я освобожусь.

— А сказать сразу нельзя было?! — завопила Пуэлла, не зная, кричит ли она мысленно или в полный голос. — К тому же, даже идиоту понятно, что шкатулки зачарованы, и просто так Слова из них не вылетят!

Конечно зачарованы, хозяйка. Я и не спорю с этим. Правда вот, я силен достаточно, чтобы справиться с такого рода чарами.

— Ты на удивление многословен сегодня.

Да, потому что сейчас сознание Аминия и Оракула, что сковывали меня совместными силами, направлено совсем на другое. Они пытаются найти тебя, хозяйка. Понять, в какой части студенческого городка ты скрываешься, чтобы дать ответ ректору. Хорошо, что ты необычная девушка, и твои давно забытые способности уже начали проявляться. Подумать только, ты запутала самых могущественных существ Двенадцати Держав, посланников Демиургов, их первые творения!

— Значит, твой язык уже развязан, и мне нет никакой нужды тебя освобождать?

О не-е-ет, — протянул Корвус, словно наслаждаясь беседой. — Я по-прежнему не могу рассказать тебе правду о себе и тебе. Даже сейчас, когда эти двое рыщут астральными проекциями по всему измерению, сильнейшее из их заклятий по-прежнему на мне.

— Я велю Боне открыть шкатулку.

Спасибо, хозяйка. Пускай прилетает сюда поскорее!

— Да, и Корвус…

Слушаю?

— Вопрос все еще актуален: почему ты сразу не рассказал мне о шкатулках, сын собачий?!

О, действительно, и как я сразу не додумался! Я узнал, что у тебя есть доступ к ним, около минуты назад — это раз. Меня могли хорошенько огреть магией за такую информацию — это два. Я пытался донести до тебя это осторожно — три. Ты что, не помнишь, как я качал и кивал головою в одном из твоих снов? Силился показать расположение шкатулки, хоть и понимал, глупец из глупцов, что все это зря. В конце концов, разве мог я сам тебя туда перенести? Пределы моих возможностей сильно сузились в заточении.

Все, что я мог — это посылать тебе мыслеобразы, способные помочь вспомнить все самостоятельно. Преследовать, будто тень, надеясь, что этот глупый метод сработает. Твоя мать говорила мне, что воспоминания могут проясниться, если…

— Моя — кто?!

Но Корвус уже не ответил; сморгнув подступившие к глазам слезинки напряжения, Пуэлла обнаружила себя стоящей в Музее Ботаникки, а под руки ее, шатающуюся из стороны в сторону, дежали Аврора и Ангуис.

— Бона, скорее, — решительно сказала она подруге, и Бона, наблюдавшая за происходящим с тревогой на мраморном личике, наконец кивнула, преодолев отвращение. — Вторая полка снизу, крайняя шкатулка справа. Выбей стекло (оно, судя по всему, никак не зачаровано) и открой ее. С остальным Корвус справится самостоятельно.

И Бона стремглав полетела прочь, оставив после себя лишь легкий холодок, который вскоре развеялся. Дрожащая от страха, Пуэлла поглядела сначала на Аврору, а затем на Ангуиса. На обоих лица не было от подступающего к горлу ужаса. Они все ощущали это — охоту, которая теперь велась уже в открытую.

— Недурственное начало учебного года, ничего не скажешь, — выдавила наконец Аврора. — Вот уж не думала, что студенческие приключения начнутся в самые первые дни. Жизнь кипит ключом, так сказать. Буду своим внукам рассказывать…

— …если они будут, — закончил за нее Ангуис. — Вполне вероятно, что нас принесут в жертву за компанию с Пуэллой, ведь мы по несчастливой случайности слишком многое знаем. Ну, или они думает, что мы знаем.

Вся троица слабо рассмеялась и разом, как подкошенная, опустилась на пол. Усталые и тяжело дышащие, ребята принялись молча вспоминать все произошедшее на вечеринке у Долуса.

— Самая быстрая и самая яркая тусовка в жизни, — сказал наконец Ангуис, когда молчание сделалось невыносимым. — Раньше я, разумеется, не бывал на тусовках, и сравнивать мне не с чем, но тем не менее.

— Солидарна, — кивнула Пуэлла. — Все началось и кончилось.

— Зато как кончилось! Просто вечеринка века, — саркастично ухмыльнулась Аврора. — Интересно, кстати, что происходит с Вином сейчас. Я тревожусь за него и Рин-Тадд.

— Я тоже, — хором сказали остальные двое и снова замолчали.

«И все-таки, есть во всем этом нечто хорошее, — заключила для себя Пуэлла, глядя на друзей, что сидели по обе стороны от нее и тревожно оглядывались по сторонам, ожидая преследователей. — Например, то, что я нашла себе компанию уже в самом начале первого учебного года. И какая замечательная она, как ни крути — эта компания! Как только наступят каникулы, я приглашу их к себе в Шикк, и наплевать, что Вин-Сунн — тот еще богач, а Аврора наверняка не полюбит обыкновенную жизнь милого и спокойного городка, что вдвое меньше Пельма».

Девушка всхлипнула — не то от радости, не то от страха приближающейся гибели, способной отнять у нее все новообретенное.

«И тогда бабушка приготовит нам пирог, а я сделаю травяной чай. Придет Амика, и они с Рин-Тадд, сидя на столешнице, вместе съедят целую упаковку печенья — на скорость, разумеется».

А потом, спустя несколько минут или часов, Пуэлла услышала шаги, раздающиеся прямо за дверью, и изумленный вскрик дайры Грамен. И последняяя надежда окончательно покинула ее.

Когда шкатулка приоткрылась, он почувствовал это. Ощутил, сколь малое и вместе с тем сколь многое разделяло его и реальный мир все эти долгие годы. Кажется, он даже немного разучился пользоваться своими силами, что сдерживались этой клеткой и разумами двух ненасытных, жестоких тварей.

— Восхитительно, — сказал он, чувствуя, как Слово поднимается в воздух и растворяется в нем, преодолевая жалкое, истончившееся с годами заклятие. Разумеется, та клятва заключалась не только в держании рта на замке. Чтобы сохранить свою шкуру, Корвус чего только не наобещал. — Хорошо, что все это дерьмо осталось в прошлом.

Была ли клетка зачарована? Разумеется, да! Правда вот, с его вернувшимися способностями это была всего лишь обычная железяка, которая теперь разлетелась в щепки одной только силой мысли. Ведь сейчас все те таланты, что он заблокировал собственным горячным обещанием, медленно, но верно возвращались к нему, наполняя хрупкое тело белого ворона привычным ему могуществом. Слетев со стола на пол, фамильяр с удовольствием принял свое человеческое обличье, расправляя плечи и хрустя тонкой шеей. Внутри бледного долговязого тела было так непривычно, но вместе с тем так приятно находиться, что Корвус зубоскало улыбнулся.

О, а вот и зеркальце! Он бросил в него беглый взгляд: ни капельки не изменился. Длинные белые волосы, белые ресницы, блеклые и невыразительные глаза, тонкая кожа цвета первого снега, обтягивающая вытянутый череп. Тощий, угловатый, с горбатым носом, Корвус совсем не был красавцем в традиционном понимании этого слова, и все же хозяйка всегда говорила ему, что не встречала мужчины более привлекательного.

— На тебе легко задерживается взгляд, — сказала она ему как-то раз, когда они шли вдвоем по своим владениям, а причудливые создания, кланяясь, осыпали влюбленных лепестками цветов и золотистой пыльцой. То были далекие, счастливые, мирные времена. — Ты будто ловишь его в свои сети и никогда более не отпускаешь.

Корвус вздохнул. Да уж, славные были годы. Жаль, что нельзя их вернуть.

«Ну да ладно, не будем думать о дурном. Лучше собраться с силами и вспомнить, чего же мне сейчас не хватает…»

Не хватало золотой серьги — это он понял практически сразу. Корвус завозился в ящиках стола и обнаружил свою пропажу через несколько коротких секунд небрежных поисков.

«Ну хорошо, теперь можно идти. Один вопрос — одетым или обнаженным? Как будет удачнее вернуться, чтобы совершить триумф?»

Корвус задумчиво поскалился в зеркало и решил, что первое предпочтительнее. В конце концов, теперь его хозяйка — девушка восприимчивая, и ни в коем случае не стоило пугать ее своими телесами. В одно мгновение на худые плечи упала тяжелая алая ткань, золотые узоры опустились к подолам, из ниоткуда возник широкий пояс цвета свежей смолы и обогнул его тонкую талию.

Он всегда просто обожал носить кьярта-ваддские лунпао, и сегодня, в день торжества справедливости, просто не мог отказать себе в этом капризе.

Когда он беспрепятственно вышел из библиотеки, пройдя мимо погруженного в транс Анимия, все студенты сбегались в другое крыло, в столовую, чтобы занять места к ужину. Никто почти не обращал на него внимания, и лишь только какая-то парочка, увидев, с сомнением и удивлением зашепталась. Очевидно, приняла его за новоприбывшего преподавателя, осматривающегося на новом месте. Корвус улыбнулся им, и те, прельщенные, мигом заулыбались в ответ — правда, слишком напряженно: он никогда не славился очаровательной улыбкой, даже когда пытался быть дружелюбным.

Он направился вверх по ступеням. Разумеется, можно было воспользоваться силой мысли и мигом переместиться на необходимый этаж, однако одно лишь прикосновение стоп к прохладной лестнице заставляло Корвуса трепетать от восторга. Он был живым и свободным! Треклятое заточение, длившееся веками, наконец закончилось, а человеческое тело, смешное и вместе с тем родное до боли, снова слушается его!

Двери ректората оказались закрыты, и за ними слышались отчаянные вопли Кунктии. Она уже обнаружила выбитое стекло и открытую шкатулку, но ничего не могла с этим поделать. Растягивая удовольствие, Корвус встал у двери и прижался щекою к прохладному дереву.

— Тварь! Ты, никчемная тварь, бездарная и бесполезная! — вопила ректор на Пситтакуса, который спешно пытался оправдываться, но ничего не выходило. — Как ты мог оставить дверь открытой, когда в этом не было нужды? Разве я не сообщила тебе новости о том, что треклятая девка отказалась следовать приказам Долуса?!

— Но я и не оставлял дверь открытой, — вставил наконец Пситтакус. — Когда я вернулся, она была заперта на замок, все надлежащие заклятия остались нетронутыми! Кто-то будто бы проник сквозь нее, миновав даже чародейский запрет!

— Этого не может быть, дуралей! Ни человеку, ни астральной проекции человека, ни даже декурсии просто так сюда не попасть! — закричала, в свою очередь, дайра Кунктия, и неожиданно для себя разрыдалась. — Мы были так близко… так близко к тому, чтобы всех спасти, чтобы закончить великое дело Демиургов… Еще совсем немного… несколько маленьких шажков вперед — и Ритуал был бы завершен, Антарс — активирован, а все твари навечно перестали бы терзать невинных людей!

— Но хозяйка, Оракул и Аминий…

— Они находятся в трансе, ищут треклятую Пуэллу, как ты не понимаешь! Мерзавку как будто высшие силы укрывают от чужих глаз! — голос Кунктии обратился в писк. — Эти двое даже знать, наверное, не знают, что Корвус на свободе! А вдвоем мы с ним…

Мужчина легко прошел сквозь дверь, подола лунпао развевались и трепетали, бледные руки с длинными пальцами выглядывали из-под широких рукавов. Ни одно из заклятий этих жалких людишек — и даже двух уродливых тварей, пока погруженных в транс — ныне не могло ему навредить. Ведь Слово, которое он дал давным-давно в суде, теперь растворилось в воздухе. Он больше не обязан метаться в клетке, неспособный использовать данные от природы способности.

Он может все.

Кунктия завопила, Пситтакус, кивнув массивной седой головой, обратился в попугая, что с каждым мгновением все вырастал и вырастал в размерах. Корвус глядел на все это, как на выступление маленьких детей: снисходительно, сочувственно, сверху вниз.

— Не тратьте свои силы, дайра, умоляю Вас, — сказал он Кунктии, что зажгла Сахасрару и теперь готовилась атаковать разум противника с помощью ментальных сетей. — Ваша сверкающая фиолетовым макушка выглядит просто абсурдно.

А потом он поднялся в воздух, и все чакры его тела зажглись разом, засияв сквозь лунпао. Одним лишь мыслеобразом, легким и призрачным, как сам сон, он сосредоточился на уже активированной Манипуре, сияющей золотым, и размножился, обратившись в армию одинаковых клонов, самостоятельных и жестоких, готовых убивать ради убийства.

— Вы врали студентам, что не знаете ничего о созданиях Тринадцатого Демиурга, — сказал он зловеще. — Быть может, всего лишь забыли? Что ж, я напомню: мое изобретение — сны. И прямо сейчас они убьют вас, на время поднявшись в реальность.

Шаги звучали медленно и осторожно, будто тот, кто ступал по мраморному полу Музея, сомневался в том, что делает. Спрятавшиеся за экспонатами трое друзей переглянулись и молча кивнули друг другу, как бы говоря: смерть так смерть, ничего с этим не поделаешь.

«И кто же мог знать, что обычная студенческая вечеринка в честь дня рождения могла закончиться вот так? — подумала Пуэлла, пытаясь всхлипывать неслышно. — Как жаль, что я ничего не сумею поделать».

И все же… все же ее настораживало, что гость пришел только один. Почему не целая толпа во главе с Кунктией и ее супругом-заместителем? Где Долус и его дружки? Секунды тянулись, словно вечность, и больше всего на свете Пуэлле хотелось, чтобы этой отвратительной неопределенности наконец-то пришел конец. Все-таки, умереть быстро и сразу в тысячу раз лучше, чем иметь палача, любящего смаковать беспомощность своей извивающейся жертвы.

— О, так вот где вы прячетесь! Прошу прощения, если напугал.

Пуэлла подняла глаза — и отпрянула в сторону, упершись спиной в хрупкое стекло. Экспонат накренился и упал назад, в стороны брызнули осколки. Человек резким движением схватил ее за руки и потянул на себя, после чего прижал к груди, словно утерянную возлюбленную, с которой его наконец соединила судьба.

— Я рад, что успел, моя хозяйка. — Незнакомец отстранился, и теперь Пуэлла во всех подробностях рассмотрела его вытянутое бескровное лицо, белые волосы, белые ресницы и губы. — Должно быть, непривычно видеть меня вживую.

— Ты… — Пуэлла растерянно заморгала. Ей хотелось наброситься на него, расспросить, ударить, возможно — даже убить, но вместо этого она просто стояла и смотрела на скалящееся лицо, что с каждой секундой казалось все более знакомым. — Ты совсем как на той картине.

— О, та картина… да, я показывал ее тебе как-то раз. И где она сейчас, любопытно?

— Стоит в магазинчике Роза, внука ректора.

— Даже так? Какая удача! — глаза Корвуса блеснули. — Повесим ее над своей постелью. Надеюсь, мальчишка не проклянет меня, когда я ступлю за его порог. Все-таки, я только что убил его родню.

— Убил?! — вскрикнула Пуэлла. — Кунктию и Пситтакуса?

— Именно так.

— А ты мне уже нравишься, человек-ворон, — сказала Аврора, силясь казаться собранной и ни капельки не удивленной. — Эти сволочи, как-никак, осуществляли казнь моего отца по приказу Совета.

— Твой отец не мертв, Аврора Нихиль, — как бы между делом ответил Корвус, — как и твоя мать, хозяйка. Но об этом мы, пожалуй, поговорим в более подходящее время.

— Какие стремительные повороты. Я не успеваю усваивать информацию, — буркнул Ангуис сам себе под нос. — Одна загадка на другой, а теперь еще и это. Мой бедный разум не выдерживает.

— Ты! — Корвус обернулся на голос; за его спиною, пульсируя в воздухе, плакала призрачными слезами несчастная Бона. — Это из-за тебя я умерла!

— На кого это он таращится? — спросил Ангуис, но в тот же миг, сообразив, кивнул, не успела Пуэлла открыть рот. — О-о, ясно. Кажется, сейчас начнутся разборки. Любопытно, к слову, что ворон ее видит.

Корвус посмотрел на Бону со смесью презрения и сочувствия. Та сдвинула брови к переносице и скрестила руки на груди.

— Лишь ты одна виновна в своей смерти, девушка, — повел плечами Корвус, обращаясь скорее к самому себе, чем к ней. — Этот сценарий, к слову, работал и с предыдущими. Кунктия думала, что так я подыгрываю ей, отчаянно пытаясь помочь в страхе перед наказанием. Она не понимала, что на самом деле мнимое сотрудничество все сильнее приближало меня к истинной хозяйке. Раз за разом, год за годом. Мне не жаль чужих жизней, отданных взамен на личное счастье.

Пуэлла непонимающе сдвинула брови.

«О чем это он говорит?»

Они с Авророй переглянулись; у той было не менее шокированное, обескровленное лицо — вдвое более бледное, чем обыкновенно.

— Но что же теперь будет со мной?! — завопила тем временем Бона. — Я так и останусь призраком, бестелесой и никчемной тварью, блуждающей по Университету? Да никто, кроме Пуэллы, даже не увидел меня за весь этот год!

— Кровь Пуэллы открывает ей многие дороги, — ответил Корвус. — Но ее семейное древо тебя не касается. К тому же, череда мучений уже закончилась: предстань перед моей Анахатой, и твой дух покинет эти края, готовясь к перерождению в одном из бесконечного количества миров.

Светло-зеленое свечение возникло на его груди, мягкое и приятное, манящее одним лишь своим видом. Медленно, испуганно и растерянно Бона Фидес приближалась к Корвусу, глядя только на этот пучок света, идущий из-под его кожи, и будто боясь отвести взор.

— Это значит, что я… — она подняла взгляд на Пуэллу и замялась. — Я перестану существовать, правильно?

— Никто и никогда в этом мире еще не переставал существовать окончательно, — заверил ее Корвус. — Люди и нелюди перерождаются, изменяются, иногда — сливаются с Тьмой и растворяются в других душах, но никогда не исчезают, обращаясь в ничто. Нет такой энергии, что могла бы полностью исчезнуть, не заменившись ничем другим. Вот и ты не умрешь, а всего лишь переродишься: быть может, в богатой семье каких-нибудь зажиточных аристократов, а может — у двух неприкасаемых низкоразвитого племени, которых вскоре загрызут гиены.

Бона поежилась.

— Мультивселенная огромна, и ее сюрпризам нет конца, — философски заключил ворон. — Ты можешь сделать выбор, и сделать его лишь раз: умереть окончательно, забыв обо всем, что было, или так и остаться бестелесым призраком, видимым только Демиургам и моей хозяйке.

— Прежде чем я навсегда умру для этого места… — Корвус улыбнулся и кивнул, услышав ее окончательное решение. — Мне хотелось бы признаться кое в чем Пуэлле.

— Д-да? — спросила та растерянно. Она уже и не знала, чего ожидать.

— Я не все рассказала тебе, потому что стыдилась себя. На самом деле… на самом деле я умерла вовсе не в постели, а зажатой в темном углу одного из корпусов. Смерть настигла меня в объятиях того самого Слуммуса, популярного парня, что устроил мне испытание. Мой договор с Корвусом звучал… еще более извращенно, чем я рассказала поначалу. Взамен на мою помощь ворон пообещал внимание Слуммуса и его интерес ко мне, но отметил, что я буду замечена своей парнем мечты лишь при одном условии: если выполню его приказ. То есть, посодействую Ритуалу и продержу у себя предмет на протяжении тринадцати дней.

— Так ты знала об этом ритуале? — удивилась Пуэлла.

Бона кивнула:

— Правда, немногое, разве что основы. Корвус сообщил мне, что все это — какой-то план Кунктии по спасению человечества, тайный и приводимый в действие через студентов: детей Кланов или аристократов, состоящих в близких дружественных отношениях с ректоратом, точно не знаю. Правда вот, потом ворон сказал, что, в отличие от предыдущих жертв, я не умру, потому что… потому что я его хозяйка, а значит — Тринадцатая Демиург.

— Запутанная ложь, которую я говорил и предыдущим с полного одобрения Кунктии, — улыбнулся Корвус. — Ну так что, Бона? Ты уже сказала подружке все, что хотела сказать?

— Да. — Бона пристыженно кивнула. — Прости, что чуточку приврала. Мне было очень стыдно за то, что я хотела увести Слуммуса от его фамильяра, вступить в греховные для чародейки отношения с другим человеком, да и вообще…

— Не переживай, — сквозь слезы покачала головой Пуэлла. — Все мы совершаем ошибки. Уверена, что, будь ты жива, мы стали бы замечательными подругами на года. Жаль, что возможность упущена.

— Прощай, золотце. — Бросив на Пуэллу многозначительный взгляд, полный боли и радости, Бона наконец приблизилась к Корвусу вплотную, и его Анахата поглотила ее, охватив своим зеленым сиянием, вспыхнув и погаснув, будто мираж.

А потом стало тихо и сумрачно. Ни одного призрака больше не было в Музее Ботаники.

Первой пришла в себя Аврора. Она поднялась на ноги, сделала несколько шагов туда-сюда, а затем спросила, едва сдерживая слезы:

— Что сейчас с моим отцом?

В детстве Пуэлла неоднократно слышала мамины рассказы о том, что Златолик сияет только над Двенадцатью Державами, а где-то за его пределами, там, где начинается Дым, стоит вечный вечер, таинственный и сумрачный, полный жутких теней и странных шорохов. Тогда, много лет назад, она не могла уснуть, представляя гротескные картины: темные клубы, касающиеся земли, замерших Демиургов с их фамильярами, что отгоняют Дым силой мысли, высокую траву, которая колышется и будто шепчет на ухо всякие жуткие вещи… иногда Пуэлле даже казалось, что она умерла бы от ужаса, окажись хоть раз за Золотой Стеной — впечатлительная и слабовольная девочка, она пугалась самих мыслей о таинственности мира снаружи, а потому мама перестала рассказывать ей об этом почти сразу, как только поняла это.

Но теперь она стояла здесь, под темными небесами, и практически не чувствовала страха. Даже то, что рядом стоял Корвус, жуткий альбинос в водянистыми розовыми глазами — его оскал резал полумрак, словно начищенное лезвие — не придавало атмосфере вокруг леденящей кровь жути. Наверное, все случившееся за последние несколько дней слишком шокировало ее, решила Пуэлла. Весь ужас — призраки, видения, мертвая ректор, освобожденный фамильяр с туманным прошлым, осознание собственной вины в чужой погибели — нахлынет на нее единой волною, когда она наконец отойдет от шока.

Сейчас же на сердце было почти спокойно. Дым, что клубился вдалеке, казался ей даже красивым.

— Где это мы? — спросила Аврора, касаясь спины Корвуса. Тот обернулся. — Как мы здесь оказались?

— О, где мы, ты и сама прекрасно знаешь, маленькая храбрая дайра, — осклабившись, ответил ворон. — Сюда перенес вас я. Силой мысли, если интересно.

— Ты… — решилась подать голос Пуэлла. — Ты необычайно могущественный.

— Вполне ожидаемое свойство Тринадцатого Демиурга.

— Что?! — хором воскликнули Аврора, Ангуис и Пуэлла.

Корвус манерно рассмеялся, запрокинув голову. Все-таки, было в его поведении нечто своеобразное — как и в поведении Долуса, и в поведении того же Вин-Сунна. Какая-то странная эмоциональность, странный блеск в глазах, нечто такое, что сложно описать словами… наверное, то была общая черта всех, кто имел связь с богами-создателями (или являлся одним из них).

— Да-да, — сказал Корвус, — теперь вы наконец знаете, кто я такой. Изгнанный, отверженный и проклятый уродец, от которого отвернулись его же братья и сестры. Забытый всеми, вычеркнутый из истории. Номер тринадцать. Проклятое число.

— Но разве может фамильяр быть Демиургом? — изумилась Пуэлла. — Кто же тогда его хозяйка? Смертная?

Корвус бросил на девушку тяжелый взгляд, полный неожиданной боли. А затем снова оскалился — наверное, это была дружелюбная улыбка, а потому Пуэлла также приподняла уголки рта, правда, скорее через силу. Присутствие Дыма странно успокаивало и убаюкивало ее, хотелось опуститься на траву и уснуть, покорившись этой чудесной атмосфере полного штиля. Даже разговаривать хотелось все меньше. Ангуис и Аврора, судя по всему, также начинали потихоньку отдаваться во власть сна: с каждой секундой их быстрое и хриплое дыхание становилось все медленней, глаза прикрывались, стоять на ногах с каждым мгновением становилось все труднее.

— Ах, я совсем забыл, что вам тяжело долго пребывать в бодром состоянии, находясь вблизи Дыма, — улыбнулся Корвус. — Ангуис, Аврора, хозяйка — встаньте пред моей Сахасрарой, и заклятие спадет с вас, сделав устойчивыми.

Его макушка загорелась темно-фиолетовым: он активировал чакру. Пуэлле было приятно наблюдать за этим плавным и успокаивающим сиянием, а когда настала ее очередь, и теплые лучи коснулись глаз, прогоняя сонливость, на сердце стало необычайно тепло. Да, несомненно, она так ничего и не вспомнила, глядя на Корвуса вживую — но отчего-то ей подумалось, что все еще впереди. Она обязательно вспомнит, с его подачи или без, и тогда все окончательно встанет на свои места.

«А как удивится Амика, когда я расскажу ей эту странную историю от начала и до конца! Учебный год только начался, а я уже схожу с ума, предвкушая летние каникулы!»

Корвус деактивировал Сахасрару, и волосы на его макушке вновь стали белыми, как свежий снег. Взглянув на Пуэллу, которая не могла сдерживать странную улыбку — не то истерическую, не то просто счастливую, ведь оба ее друга были живы и находились рядом, а опасность, судя по всему, миновала — ворон указал своей тонкой рукою вперед, туда, где в высокой траве сидели две темные фигуры. Ветерок не касался их волос и одежд; казалось, для них замерло само время.

Троица ахнула (даже Ангиус не сдержал удивление), и Корвус как-то неуютно дернул плечами, когда Пуэлла обратила к нему полный восхищения взор.

— Это же кто-то из Демиургов, сидящих вокруг Стены по всему периметру! И как я сразу не заметила!

— Конкретно этот «кто-то» — Малус, моя хозяйка. Далекий предок Долуса, которого ты знаешь лично. Создатель огня. А за его спиною — Скарабайя, фамильяр. Смуглая красавица, уговорившая хозяина создать пустыню Эвитас и целый народ эвитианцев, которые, как ты знаешь, существуют и по сей день.

Пуэлла восхищенно кивнула. Повернув голову вправо, она увидела вдалеке еще двух медитирующих.

— А кто эти двое?

— О, а эти двое — одна из причин, по которой я перенес нас сюда. Это Конкордия, Первая и могущественнейшая из Демиургов, вместе со своим фамильяром Модестусом. Подойди ближе и погляди сама.

Пуэлла кивнула и медленно пошла вперед, раздвигая высокую траву и огромные стебли экзотических цветов, имен которым она не знала; фигура первой из Демиургов, замершая в медитации, пугала и вместе с тем притягивала ее. Длинные волосы, совсем как на картинах и витражах, вились по спине и плечам, отливали золотом в вечернем сумраке… приблизившись к богине со спины, девушка обошла ее кругом и присела напротив, чувствуя, как блаженный страх охватывает все ее существо. Находиться так близко от создательницы Двенадцати Держав было и приятно, и волнительно, но Пуэлла все-таки пересилила себя и подняла глаза.

На мгновение весь мир замер, и даже сам Дым перестал шуметь за ее спиною.

У Конкордии было треугольное лицо с остреньким подбородком, такое молодое и красивое, что становилось больно — совсем как на той старой фотографии, что осталась дома, в Шикке. Длинные золотые ресницы слабо трепетали, тяжелые золотые кудри пахли травами и домом. Пуэлла опустила глаза на ее руки: смутно знакомые длинные пальцы с полукруглыми ноготками, прикосновения которых были так приятны и отчего-то пробивали на слезу.

— Мама… — прошептала Пуэлла, обнимая недвижную богиню и сама не замечая, что всхлипывает, как маленькая. — Мама, мамочка…

Она не знала, как долго сидела в обнимку с Конкордией, как долго причитала и что-то шептала ей, но когда ее руки наконец отпустили неподвижное тело, а глаза оторвались от любимого лица, она заметила склонившихся рядом Аврору, Ангиуса и Корвуса. Стоило отдать им должное: ни один не пожелал грубо прервать столь трогательную сцену семейного воссоединения.

— Думаю, теперь понятно, почему ты увидела Оракула такой, какая она есть, — сказала ей подруга, помогая подняться на ноги и удерживая: Пуэллу качало из стороны в сторону, она смеялась и плакала одновременно. — Ты еще ближе к Демиургам, чем тот же Долус Малус или наш Вин. О чем идет речь, твоя мама — сама Конкордия!

— Я… я… — Пуэлла попыталась сосредоточиться; ни руки, ни ноги, ни язык ее не слушались. — Я не могу понять, что все это значит. Кем тогда является моя бабушка? Как Конкордия умудрилась покинуть свой вечный пост и проникнуть в мир людей?

— Пожалуй, эта история еще более долгая, чем история о том, как я содействовал Кунктии в выполнении Ритуала, — вздохнул Корвус. — Когда мы вернемся в Университет, непременно сядем в нашей комнате и поболтаем об этом. Аврору, Ангуиса и еще парочку друзей из Кьярта-Вадда я также приглашаю. Будет очаровательный детский утренник со мною в роли воспитателя.

Пуэлла слабо рассмеялась, утирая слезы.

— Не думаю, что Вулпес и его хозяйка будут рады таким гостям.

— Кто сказал, что ты будешь проживать с ними? Твоя мать — сама Конкордия, твой фамильяр — Тринадцатый Демиург. Моя дурная репутация очистится твоим происхождением, а если все пойдет наперекосяк… что ж, мои таланты при мне. Второй раз я не попадусь на ту же удочку. — Корвус щелкнул пальцами, и легкий ветерок, вылетев из-под них, взъерошил волосы Пуэллы. И снова по какой-то странной причине ей почудилось, будто они с этим несносным вороном знают друг друга целую вечность. — Мы сумеем добиться всего, чего пожелам, и отдельной комнаты тоже. Все-таки, ты у нас — особенная студентка.

— Хорошо, значит, устроим утренник с кучей занимательных историй.

— Несомненно. А пока — Аврора, позволь. — Корвус предложил девушке свой локоть, и она, взяв ворона под руку, медленно двинулась вместе с ним по направлению к Дыму, который, зловещий и черный, как сама ночь, громко шумел, приветствуя гостей.

Ангуис и Пуэлла поспешили за ними.

— Эй, Корвус…

— Да, хозяйка?

— Ты что, собираешься провести ее через Дым? Убить мою подругу?

— О Конкордия, нет, разумеется! Никаких больше убийств на сегодня. На той стороне ее ожидает отец — мой ближайший помощник и твой почитатель.

— Мой почитатель?!

— Да, хозяйка. В религиозном, разумеется, смысле.

Аврора удивленно поглядела на Пуэллу, а затем — на Ангиуса.

— Что ж, выходит, я и есть та самая «Неназванная Дайра», которую в Совете прозвали еретичеством. Надеюсь, теперь, когда я лично предстану перед ним и каким-то образом докажу свою идентичность, с твоего папы снимут все обвинения, и он сможет продолжить жизнь в мире и покое.

— Вообще-то, все это время я злилась на отца за то, что он подвергал нас с мамой опасности, — вздохнула Аврора, — но знаете… сейчас, когда я вновь обрела его, мне не слишком хочется в чем-то его винить. Возможно, наша вторая попытка сблизиться обернется большей удачей, чем предыдущая, что окончилась его арестом и казнью.

— На твоего отца была возложена важнейшая миссия, Аврора. — Они остановились прямо перед непроглядной стеною Дыма, который клубился, извивался и громко дышал прямо им в лица. Вглядываясь в жуткую черноту, Пуэлла вдруг поняла, что не боится; даже если там и обитали инородные декурсии, пришествию большинства из которых препятствовали Демиурги, они не причинили бы ей вреда. Глупая, странная уверенность, которая росла в ней с каждой секундой. — Аврора, ты слышишь? Все так и было задумано. Его попадание в Дым было всего лишь частью плана, который тот успешно выполнил.

— Но зачем ему было все это? Почему отец ничего не сказал мне или маме?

— Потому что любое знание грозит ответственностью и опасностью, храбрая дайра. Он лишь хотел уберечь тебя, как бы заезженно и глупо это ни звучало. — Корвус хищно улыбнулся. — При нем, между прочим, Главный — и наиболее тайный! — Элемент Антарса. Тот самый, которого не хватает до полной активации артефакта. Никто, включая дайру Кунктию, даже не догадывался о его существовании, а потому и не пробовал искать. Пока что. Еще немного — и они бы поняли, куда ведут все нити.

Элегантным движением белой руки ворон пригласил троицу войти в Дым, и те, кивнув друг другу, ступили в живую темноту. Мир окрасился в новые краски, все вокруг сделалось странным и каким-то совершенно нереалистичным, воздух наполнился тревожными шепотками и криками невидимых птиц. Они стояли в темном лесу, черные коряги деревьев склонялись над болотцем, кое-где, в густых сизых кустах с красными плодами, прятались странные создания, наблюдавшие за путниками светящимися желтыми глазами.

— Так вот как выглядит Задымье, о котором строилось так много предположений. — Аврора огляделась по сторонам. — Мрачное местечко. Впечатлена.

Корвус жестом велел им следовать за собою, и компания молча направилась вперед по странному лесу; камни, будто живые создания, отпрыгивали в разные стороны, только заметив ворона, трава расступалась пред ним, жуткие твари разбегались кто куда, будто ожившие тени. Заметив краем глаза странное свечение, Пуэлла подняла голову и увидела на ветви дерева поразительное существо, похожее на обнаженного хрупкого юношу с кучей глаз по всему телу. Он держал в руках маленький сверкающий орешек и изо всех сил пытался расколоть его, но все никак не получалось.

«Какое причудливое создание. Интересно, он тоже один из декурсий? Совсем не выглядит агрессивным».

Несколько девушек, распевая песни призрачными голосами, сидели в круг на поляне неподалеку. Завидев Корвуса, они совсем не испугались, а, напротив, запели еще веселее и громче. Их наряды были светлыми и длинными, пушистые волосы заплетены в косы, украшенные розовыми цветами. На фоне мрачного сине-черного леса вокруг они выглядели жутковато, но по-своему прекрасно.

— И это — те самые твари, с которыми борются Совет Эрусов и Круг Аристократов? — удивленно спросила Пуэлла. — С виду и не скажешь, что в свободное время они находят способы телепортироваться за Стену, обходя ментальные блоки самих Демиургов, и вредить людям во имя веселья.

Корвус пренебрежительно фыркнул, закатив глаза.

— Вообще-то, Задымье — не что иное, как мир снов, а все эти существа — порождения моего разума, что в разных обличьях посещают людей ночами. Предугадывая твой вопрос, отвечу прямо: нет, сны — не декурсии и никогда ими не являлись. Слишком много чести.

Корвус свернул под арку, увитую плющом и странными черными цветами. Завидев Пуэллу, один из цветков вдруг приобрел человеческое лицо и жутковато ей подмигнул.

— Какая дрянь, — заключил Ангуис, поглядев на цветок в упор, и карикатурное лицо скрылось, вновь сменившись густым ореолом бархатных лепестков. — Подмигивают тут всякие, да еще и незнакомым девушкам. Невоспитанные.

Длинная тропинка вывела их к двухэтажному особняку темно-фиолетового цвета, являвшего собою чудесное смешение всех возможных (и невозможных) стилей: тяжелая аркатура украшала фасад, роскошная витражная роза парила в воздухе, пульсируя и шевеля лепестками прямо над балконом второго этажа, ряды некрупных круглых окошек украшали хаотичные рокайли всех цветов и видов — словом, архитектурный беспредел, способный выглядеть гармонично исключительно в таком месте, как мир сновидений.

На террасе, топчась на месте, стояла девушка в длинном светлом наряде. То подходя к дверному молоточку в форме львиной головы, а то отходя от него, она выглядела не то перепуганной, не то нерешительной.

— Эй, привет, тебе помочь? — шумнула Пуэлла. Незнакомка обернулась; черты ее лица то и дело менялись, форма рук и ног то утончалась, то становилась крупнее. — Ты что-нибудь хотела?

— Мне нужно попасть внутрь дома, — ответила девушка. — Вы понимаете меня? Ну очень сильно нужно!

— А зачем? — спросила уже Аврора. — Там живет мой отец.

— О, приятно познакомиться с дочерью хозяина! — улыбнулась незнакомка, но, стоило ей приблизиться к путникам на несколько шагов, как она растворилась в воздухе, будто ее никогда и не было.

— Всего лишь спящая, не обращайте внимания, — махнул рукою Корвус. — Астральные тела людей, никогда не имевших с высшей магией — или хотя бы талантом к ней — ничего общего, всегда выглядят и ведут себя примерно так. Их болтает по Задымью из стороны в сторону, и все, на что они способны — это вести бредовые диалоги или деформировать окружающих существ с помощью своей фантазии. В общем и целом, спящие безобидны.

— Вот уж не ожидала, что выгляжу так тупо, когда сплю, — вздохнула Аврора. — Эй, а что происходит, когда мне снятся сны эротического характера?!

Корвус рассмеялся.

— Астральные тела тоже умеют развлекаться.

Они остановились у дверного молоточка; Ангуис, Корвус и Пуэлла разом поглядели на Аврору, как бы намекая, что сделать это должна именно она. Стиснув зубы, девушка, встав на цыпочки, дотянулась до кольца в золотой пасти и несколько раз ударила ею о дверь. Львиная морда издала радостный рык, и кольцо внезапно выпало из зубов, оставшись в кулачке Авроры.

— Проходите, проходите! Хозяин будет очень рад вас всех увидеть! — закричал лев человеческим голосом. — Он постоянно о вас говорил — так тосковал!

— О вас — это о ком? — удивилась Аврора.

— О тебе, о Тринадцатом Демиурге и о Пуэлле, конечно же! Последнюю он в глаза не видел, но все равно чрезвычайно любит.

— А я, значит, просто мимо проходил. Понятно. — Ангуис усмехнулся. — Ну хорошо, буду стоять и не мешать воссоединению.

Щелкнул замок, и дверь отворилась, впуская путников внутрь.

— Не против, если я верну тебе кольцо? — спросила Аврора, и, не успел лев изобразить кивок, как то снова оказалось в его пасти. — Поверить не могу, что разговариваю с золотой головой. Ну ладно, удачи тут тебе.

И она, окликнув остальных, стремглав помчалась за ними.

Внутри было тепло и сумрачно; сиреневые обои в прямую черную полоску, зеркала, искажающие чужие отражения, тяжелая лестница, балясины которой являли собою танцующих на месте крохотных девушек, низкие потолки, расписанные причудливыми узорами, которые шевелились и переплетались, будто живые змеи… тут и там висели какие-то таинственные талисманы, перья и длинные деревянные палочки торчали из-за картин, сюжеты которых то и дело менялись. Пуэлла, которая была простым человеком из плоти и крови, ощущала себя странно в этом мире постоянных преображений — однако, вне всяких сомнений, наблюдать за новым домом дайра Нихиля было действительно интересно.

Когда они, оказавшись на втором этаже, остановились напротив одной из дверей, она вдруг поменяла форму и цвет, из фиолетовой и прямоугольной сделавшись полукруглой и ярко-красной. Аврора даже отпрянула от изумления.

— Ну что ж, прошу, — улыбнулся ей Корвус. — Все-таки, это твой отец.

Девушка сглотнула и трижды ударила кулаком в дверь. Чувства накрывали ее с головой, и, хотя она силилась не показывать это остальным, Пуэлла чувствовала, что подруга счастлива и встревожена одновременно. Еще бы: через несколько секунд она должна была встретиться с родным отцом, которого так долго считала умершим! И, возможно, своими глазами увидеть Главный Элемент Антарса — тайный элемент, которого не хватало для активации.

«Любопытно, и почему Корвус так противится тому, чтобы артефакт был собран? — подумалось Пуэлле. — Что же, надо бы добавить этот вопрос к числу тех, ответы на которые желательно получить как можно скорее».

Дверь оставалась закрытой. Аврора, сама не своя от волнения, постучала еще несколько раз.

— А может быть, он отошел куда-то? — спросила она наконец с сомнением. — Или уснул.

— Когда твое физическое тело находится в мире снов, ты не можешь уснуть; исключения, разумеется, бывали, но они столь редки и необычайны, что их в расчет мы не берем, — ответил Корвус. — Твой отец за этой дверью, Аврора. Я физически ощущаю его присутствие.

И он распахнул дверь сам — та оказалась незаперта.

Внутри комнаты царил форменный хаос: обои были разодраны, и вместо стен под ними чернели страшные воронки, похожие на порталы из сказок или водовороты. Мебель обратилась в горы пыли и щепок, настолько высокие, что достигали Пуэлле и ее друзьям по колено. Властным жестом руки Корвус велел молодежи ждать его на пороге и вошел внутрь, осторожно осматриваясь.

— Дэум-Колленс Нихиль! — позвал он властным голосом, от которого Пуэлла вздрогнула. — Отзовись, если ты здесь!

Ответом ему была лишь тишина.

— П-папа… — неестественно высоко пропищала Аврора, закрыв рот ладонью. — Что здесь произошло?

Бедра и низ живота Корвуса засияли красным: со стороны это выглядело так, будто в теле Демиурга пробудился кровавый Златолик — и тот чуть приподнялся в воздух. Словно от порыва сильнейшего ветра, щепки и пыль полетели в открытые воронки, исчезая там и оставляя на полу прежде погребенную под ними фигуру. Мигом узнав ее, Аврора бросилась вперед, всхлипывая, будто маленькая девочка. Корвус вовремя деактивировал свою Муладхару, сильный ветер прекратился, и Аврору лишь самую малость занесло в сторону, отчего та споткнулась на ходу.

— Еще немного — и ты, отважная дайра, последовала бы в иные миры следом за грязью, что оставили после себя непрошенные гости, — заметил Корвус. — Что ж, печально, но факт: обретя отца, ты потеряла его снова. На этот раз окончательно и навсегда. Недолговечна и непредсказуема, все же, жизнь человеческая.

Перевернув отца на спину, Аврора молча глядела на худое лицо, обрамленное черными волосами. Как и она сама, дайр Нихиль был очень сильно похож на фарфоровую куклу из антикварного магазина: хрупкий, худой и невысокий, с нездорово бледной кожей и огромными глазами, чей взгляд при жизни наверняка был холоден и бесстрастен.

— Мне…. Мне так жаль, — проговорила Пуэлла, медленно подходя к подруге и опускаясь рядом. Она положила ладонь ей на плечо, но та дернулась в сторону, избегая прикосновений. — Я понимаю, каково тебе сейчас. Мы с тобой — обе сиротки… ну, в некотором роде.

Аврора молча обернулась и смерила Пуэллу тяжелым взглядом. Между ними словно возникла стеклянная стена.

— Мы — сиротки некотором роде? МЫ?! — переспросила она с какой-то странной угрозой. — Да о чем ты мне сейчас говоришь?! У тебя есть бабушка, мама, которая, заметь, жива! Что бы ты ни говорила, у тебя есть шанс поговорить и увидеться с ними обеими. Причем в этой жизни. А у меня… — она опустила голову и заплакала.

Ангуис также подошел к своей хозяйке, но, в отличие от Пуэллы, не сказал ни слова. Выжидал правильный момент, чтобы не навлечь на себя гнев, попутно бросая на Пуэллу не самые дружелюбные взгляды. Больше всего на свете в те мгновения той просто хотелось провалиться под землю. Разумеется, она все понимала — потеря отца, причем во второй раз, не может быть проигнорирована и названа мелочью — однако столь резкая реакция со стороны Авроры была отвратительна.

«Скорее бы уйти отсюда. Нет сил ожидать, когда все это кончится, и атмосфера наконец-то станет поприятнее».

— Аврора, мне правда…

— Заткнись! — та разошлась не на шутку. Искусанные губы кровоточили, на белых щеках проложили дорожки горькие слезы утраты. — Ты ничего не понимаешь и никогда не поймешь! Он умер, поклоняясь тебе! Защищая тебя, как богиню! Разве ты не понимаешь, что все это — отчасти и твоя вина тоже?!

Корвус тем временем уже покинул комнату и медленно шел по коридору; полы его лунпао мягко шелестели, тихие и призрачные, словно угроза. Не сказав ни слова скорбящим друзьям, Пуэлла покинула их и молча присоединилась к своему фамильяру. Тот, в свою очередь, даже не кивнул ей: шел, активируя то одну, то другую чакру, а иногда и все разом, словно экспериментируя. Покончив с коридором, он открыл одну из дверей и юркнул внутрь, продолжая свое странное световое шоу.

— Могу я спросить, что ты делаешь? — осторожно спросила Пуэлла.

— Ты уже это сделала, хозяйка, — спокойно ответил Корвус. — Я пытаюсь найти Главный Элемент. Пока что безуспешно.

— По-моему, очевидно, что ее украли. Никто не стал бы врываться в этот дом только затем, чтобы убить хозяина и уйти обратно. У похитителей была цель, и в сложившейся ситуации весьма легко догадаться, какая.

— Ты говоришь очевидное. — Ворон направился к выходу из комнаты, чтобы проверить другую. — Вот только проблема в том, что всего деталей было две, одна из которых, заряженная энергией — подставная. Как раз для таких случаев. Вторая, полностью разряженная и выглядящая ненужной безделушкой — настоящая.

— Значит, попытка отвлечь не сработала?

— Подставной детали нет на месте. Она была в кабинете Дэум-Колленса. Что же до настоящей, то ее местонахождение дайр Нихиль менял каждую неделю ради безопасности.

— И теперь ты пытаешься понять, здесь ли она, проверяя каждую комнату.

— Бинго! — Корвус улыбнулся. — Видишь ли, хозяйка, она настолько разряжена и зачарована, что ее присутствие даже я могу почувствовать лишь с небольшого расстояния.

— Не против, если я похожу с тобой?

— А как же твои друзья?

— Думаю, Авроре и Ангиусу лучше побыть одним. Кажется, они злятся, когда я пытаюсь проявлять дружелюбие или успокаивать.

— Ах, юность, славная пора, — понимающе кивнул Корвус. — Ссориться свойственно глупой молодежи, не разменявшей даже второй десяток лет. Словно дети, неспособные поделить игрушки, юные люди дерутся за свой кусок правды, не понимая, что могут насладиться ею вместе.

— Весьма размыто.

— В нашей компании философом всегда была ты.

Они свернули к широкой темной лестнице, что вела вниз, в странную непроглядную черноту, сильно контрастировавшую со светлым коридором. Пуэлла посмотрела вниз не без тревоги: странное ощущение, привычное и вместе с тем свежее, коснулось ее души, вывернув наизнанку. Корвус тоже прислушался, замер, будто выжидая. Посмотрел на свою хозяйку, как бы спрашивая, не заметила ли она чего.

— Мне как-то тревожно… — выдавила из себя Пуэлла. — Причем… знаешь, точно такую же тревогу я уже испытывала однажды на паре.

Корвус иронично приподнял левую бровь.

— Несомненно, пары — дело святое и страшное. Кто на них не нервничает.

— Нет, я говорю о другой тревоге. Она отличается от обыкновенной, наступает рывками, как будто разрывая сердце… з-захлестывает тебя с головой… А потом вдруг проходит. — Она облегченно вздохнула: неприятное чувство отступило. — Но затем опять появляется, причем снова на кратчайший срок.

— Хм, и впрямь любопытно. Не сталкивался с таким явлением. — Корвус ступил на лестницу и кивком головы велел Пуэлле следовать за собой. — Я бы, разумеется, велел тебе остаться наверху, но не уверен, что здесь особенно безопасно.

«Мои друзья… — подумала Пуэлла. — Может, следует пойти и взять их с собой? Аврора и Ангуис не настолько сильные, чтобы противостоять сверхъестествтенным сущностям, о природе которых им ничего не известно».

Однако в последний миг злоба накрыла ее с головой, и девушка, решительно поджав губы, направлась за фамильяром вниз.

«Раз поступили со мной так по-хамски, пускай сами и решают свои проблемы, — решила она. — Вот ни капельки не пожалею, если Авроре и этому ее змееголовому дружку хорошенько достанется!»

— Не хочу отвлекать, но мне кажется, что Пуэлла и Корвус куда-то ушли.

— Пускай себе гуляют, наслаждаются обществом друг друга. — Аврора тяжело поднялась. На ней лица не было; только бледные впалые глаза сверкали каким-то лихорадочным блеском, ранее ей несвойственным. — А я тут побуду, хорошо? Тебе ведь не помешает общество назойливой идиотки, страдающей из-за ерунды?

— О чем ты вообще…

— МНЕ ВЕДЬ МОЖНО ВТОРОЙ РАЗ ПРОВОДИТЬ ОТЦА НА ТОТ СВЕТ?! — эту фразу она почти прокричала, задыхаясь и давясь собственными слезами. — БЕЗ НАПОМИНАНИЙ О ТОМ, ЧЕМ ЗАНИМАЕТСЯ ДРАГОЦЕННАЯ ПУЭЛЛА И ЕЕ ФАМИЛЬЯР-ДЕМИУРГ!

— Не вполне понимаю, зачем было ссориться с Эл. Быть может, ее слова и впрямь ранили тебя, но бедняжка всего лишь хотела помочь. Я понимаю, что ты опечалена, что тебе тяжело…

— Нет, Ангуис. — Аврора встала на цыпочки, несколько секунд глядела в глаза своего фамильяра, а затем вдруг толкнула его назад со своей силы, да так, что тот, не удержавшись, рухнул на пол. — Ты не понимаешь ничего. Как ты можешь знать хоть что-то о семье, что медленно разваливается и умирает на глазах, когда сам все это время жил в блаженном неведении, ползая по треклятой траве в обличье змеи?!

— Не моя вина, что мое прошлое лишено боли. Я ничего не помню.

— Да, но это и не моя вина тоже! — Аврора сглотнула. Хоть она и старалась не плакать, но слезы все равно продолжали катиться по щекам, никак не желая останавливаться. — Пуэлла то, Пуэлла это… за первые несколько дней обучения в Университете она умудрилась втянуть всех нас в свои дела, узнать, что является дочерью Первой из Демиургов и обрести Тринадцатого в качестве фамильяра. И она говорит мне что-то о том, что мы похожи? О том, что мы обе — несчастные сиротки?! Да она просто смеется надо мною, а сама, видно, думает про себя: «О, как не хотелось бы мне оказаться на ее месте!»

Ангуис поднялся, потирая копчик. Вид у него был мрачнее тучи.

— Ты так явно выделила в своей речи наличие у Пуэллы могущественного помощника, как будто недовольна мной.

— А чем мне, во имя Демиургов, быть довольной? — дрожащей рукою Аврора указала на Ангуиса, и тот, чувствуя, как пол уходит из-под ног, слабо пошатнулся. — Наглый идиот, неспособный держать язык за зубами. Бездарный, заносчивый, да еще и чистый лист во всем, что касается хоть какого навыка. Ходячее напоминание о том, что я не аристократка и не имела фамильяра с детства. О том, что я ничтожество, а потому до конца своих дней буду довольствоваться тем, к чему остальные бы даже не прикоснулись. О том, что мне не повезло ни с семьей, ни с судьбою, и я всю жизнь буду лишь крошечной черной тенью Пуэллы, если не пошлю ее куда подальше! — последнюю фразу она снова прокричала, переходя на дикий визг.

Ангуис сдвинул брови, после чего высокомерно направился к двери.

— Что ж, если я для тебя — ходячее разочарование, то не буду мусолить глаза. Сиди здесь и упивайся одиночеством, лицезрея мертвого отца.

— Да как ты смеешь упоминать моего отца своим грязным ртом!

— О, не забывай, хозяйка — фамильяр всегда считается отражением действий, помыслов и фантазий своего повелителя. Вин как-то рассказал мне в очереди на обед, что в древности, прежде чем провести мирную встречу, эрусы менялись фамильярами. По одному только виду фамильяра своего союзника можно было понять, что за человек его хозяин. Во всяком случае, так считалось, и небезосновательно. — Ангуис флегматично усмехнулся, но на этот раз в этой усмешке было очень много боли. — Я откликнулся на твой зов, потому что был достоин тебя, а ты — меня. На такую мелкую рыбку, как ты, хозяйка, и не клюнул бы другой.

— Еще одно слово — и я тебя убью. Задушу своими руками.

Ангуис сделал несколько шагов назад, а затем повернулся к Авроре, раскинув руки в стороны и как бы показывая, что согласен подчиниться.

— Ну давай. Спорим, у тебя не хватит сил?

Лестница кончалась маленьким ковриком из шкуры какого-то некрупного животного, который пах так, словно его несколько раз искупали в экскрементах. Брезгливо поморщившись, Корвус перестал дышать.

— Вообще-то, дыхание — странная привычка, — признался он, иронично поглядывая на Пуэллу, которая зажала нос указательным и большим пальцами. — Хорошо тем, кто может спокойно существовать и без нее.

— Да уж, нашел время, чтобы хвастаться своим происхождением, — огрызнулась Пуэлла. — Ведь посмеяться с задыхающейся девушки — это то, что доктор прописал. Забыл, что без меня, простой смертной, ты бы не справился? Так и сидел бы в своей клетке жалким вороном, болтая с пауком-стихоплетом.

— Хозяйка, твоя кровь слишком горяча для этой холодной комнаты, — улыбнулся Корвус, пытаясь мягко взять девушку под руку, но та отшатнулась и пошла вперед сама. — Погоди, прошу тебя! Не шагай так быстро, словно опаздываешь. Хоть сны и покоряются мне, это место не слишком безопасно, и я подозреваю, что ловушка может оказаться на любом повороте. А потому целесообразнее было бы…

— Хватит читать лекции! — не выдержала девушка. — Ты что, не понимаешь, что действуешь мне на нервы? Лучше занимайся тем, чем должен: ищи свою проклятую уцелевшую деталь!

— Этим я и занимаюсь, хозяйка. И все же идти со мною рядом тебе бы не помешало: внутреннее чутье посдказывает мне, что в доме, кроме нас, нет никого, однако… упомянутые ловушки по-прежнему способны причинить тебе вред. К тому же, на этом свете вполне могут существовать и такие создания, что способны провести меня с легкостью карточного шулера, сидящего за одним столом с растяпой.

— Да, например, жалкая старушка и ее попугай, которые держали тебя в качестве питомца и сыпали корм в клетку.

Корвус напрягся. Что-то в происходящем начинало ему не нравиться.

— Хозяйка, ты обижена на что-нибудь?

Пуэлла резко затормозила, обернувшись к нему. Глаза горели безумноватым блеском, щеки раскраснелись. Во мраке девушка выглядела, словно обиженный призрак, решивший отомстить, и Корвус слабо вздрогнул, вспомнив обозленных жертв Ритуала: цена, которую он заплатил, чтобы вернуть назад свою любовь.

— Обижена ли я? О, да брось! Ты гребаный Демиург, о котором слагали легенды! — она топнула ногой, будто капризная малышка. — Что, хватает мозгов только на то, чтобы вырывать безобидным первокурсницам глаза и вставлять вместо них кукольные, а? Элементарная психология для нас немилосердно трудна? Ну же, взгляни на мое лицо. Можешь угадать по эмоциям?

— О, нет… — прошептал Корвус одними губами.

— Что — «о, нет»? Слишком сложно, да? Мне подойти поближе?!

— «О, нет» означает «мы опоздали». Какой-то глупец разбил склянку с Главным Элементом Антарса, и субстанция, находящаяся внутри, пропитала весь воздух этого дома. Ты под воздействием чар, хозяйка. Как и твои друзья. Это они, проклятые чары, заставляют вас ссориться, будто лютых врагов при личной встрече.

Он активировал Аджну, и ее синее свечение, коснувшись помутненного взора Пуэллы, заставило ту вздрогнуть, словно внезапно очнувшись ото сна. Девушка поглядела на Корвуса, затем отчего-то — на собственные руки. И тяжело вздохнула, закатив глаза.

— Отлично, приехали, — сказала она недовольно. — Мало того, что меня только что хотели убить, так теперь еще я сама под чарами едва всех вокруг не переубивала. Что-то мне подсказывает, что, чем дольше ты под влиянием чар, тем слабоумнее и жестче начинаешь себя вести.

— Теряю былую хватку, моя хозяйка. Мне следовало бы сразу заметить неладное. Быть может, нам стоит вернуться и помочь Авроре и Ангуису, пока те не натворили бед? И без того очевидно, что Главный Элемент уже был использован, нечего нам больше делать в подвале.

— Нечего делать? Я бы с этим поспорила.

Пространство исказилось, и Пуэлла почувствовала, как пол исчезает под ногами, как она падает куда-то вниз, затем — в сторону… Низ и верх, право и лево перестали существовать. Осталась только сильная тошнота и страстное желание проснуться, хотя девушка прекрасно понимала: все происходящее совсем не являлось сном. В привычном его понимании, разумеется.

— Что, ты разве не узнаешь меня, Пуэлла? Это я, твоя давняя подруга, которая знает тебя, как облупленную. — Высокий лысый силуэт выступил вперед из мрака. Огромные глаза, горящие огнем, стали расти на тощем скуластом лице, и вскоре сделались просто громадными. Теперь Пуэлла еще отчетливее видела в них человека, стоящего на фоне разгорающегося пламени. — Помнишь, как на распределении по факультетам я пообещала тебе, что докопаюсь до истины? Узнаю, почему ты видишь меня такой, какая я есть? Так и случилось: теперь я осведомлена в полной мере.

— Ч-что… ты здесь делаешь…

— А что здесь делаешь ты? — шея Оракула вытянулась, Пуэлла ощутила на себе ее тяжелое дыхание. Попыталась двинуться — тщетно. Она будто зависла в воздухе, парализованная от макушки до кончиков пальцев на ногах. — Лично я выполняю волю Демиургов. Служу посредницей между ними и простым народом. Пытаюсь спасти людей, активировав Антарс.

— Корвус! — позвала Пуэлла; ее губы шевелились как-то странно, и она не чувствовала их, будто бы все происходило невзаправду. — Корвус, помоги!

— Он не поможет, Пуэлла. Ты здесь одна. Наедине со мною.

— Что тебе нужно от меня?!

— Понимание и принятие своей судьбы. Почетной судьбы. Ты ведь была избрана, понимаешь? Удостоена величайшей участи из возможных. — Оракул зубоскало улыбнулась. — Ты станешь тринадцатой жертвой для Антарса, последней из юных дев, которые требовались для завершения Ритуала.

— Я не желаю умирать, — твердо ответила девушка и снова попыталась дернуться в сторону, но у нее не вышло. — Выбери себе другую жертву. Не меня.

— Но как это возможно, если избрана именно ты? — притворно удивилась Оракул. — Ты ведь уже знаешь о Проклятой Череде, о Тринадцати Душах, о… — она посмотрела в глаза Пуэлле и улыбнулась еще шире с громким, отвратительным треском. — Так ты не знаешь! Твой фамильяр что, не нашел еще минутки рассказать?

— Я знаю, что Корвус подыгрывал вашему с Кунктией плану, потому что тот каким-то образом приближал его ко мне, а я, очевидно, значила для него освобождение. У нас не было времени обсудить все, что случилось, от и до. Но Корвус обещал поведать мне свою историю, когда вся эта свистопляска кончится, и мне позволят нормально приступить к учебе.

— О, так вот что тебя интересует. Учеба. Что ж, теперь понятно, почему ты не желаешь, чтобы декурсии исчезали. Какая-то крошечная частичка тебя желает крови, желает сражений, славы — всего того, что существует лишь при войне. Твой садизм…

— Нет, ничего такого! — возразила Пуэлла. — Я лишь…

— Да брось. Я знаю тебя дольше, чем ты — себя. Тринадцатая дева и Тринадцатая Душа. Последняя в Проклятой Череде. У тебя всегда было сердце истязательницы, и в этом ты превзошла даже своего клятого прихвостня.

— Я никогда не была и не буду истязательницей! Тебе не переубедить меня!

— Ах, так вот оно что. А кто же тогда убил члена моей семьи ради забавы? Аминий остался без брата-близнеца, зато ты повесила восхитительный череп у себя в гостиной.

«Тот череп…»

Пуэлла вспомнила картину. Пухлая женщина с черными кудряшками, худой альбинос с сальными длинными волосами за ее спиной. В его руке — череп рогатого существа, слишком вытянутый и огромный, чтобы принадлежать обыкновенному скоту.

«Так вот чья это была голова. — Девушка решительно сжала губы. — И все же…»

— Ты не переиграешь меня, Оракул, — сказала она уже вслух. — Либо тот, кого я убила, был действительно злом во плоти, либо после прошлой меня больше ничего не осталось.

— О, Пуэлла… — создание снова приблизилось к ней, закружилось вокруг, принялось гладить волосы и плечи, будто страстная любовница в порыве безжалостной страсти. — Нельзя просто взять и стереть свои грехи.

— Это я и сделаю.

— Как же?

— Возложу свою жизнь на вторую чашу весов и сделаю столько благих дел, сколько успею. И ты мне в этом не помешаешь!

Оракул расхохоталась. Ее загробный голос был жутким и унылым, будто эхо, преследующее одинокого ночного путника в заброшенном склепе.

— Как раз это я и предлагаю тебе сделать. Сотворить добро, отдав себя Антарсу — единственный выход для такой грешницы и отступницы, как ты. Возьми мою руку, прочти клятву, что я тебе скажу. И тогда все закончится, а твоя душа навенчо очистится. Ведь твоя жертва поможет уничтожить всех декурсий разом, а Совет Эрусов и Клан Аристократов разом вздохнут спокойно.

— Корвус небезосновательно прятал Главный Элемент. Он не желал, чтобы артефакт был активирован, и я предполагаю, что для этого были причины.

— Разумеется, были! — воскликнула Оракул. — Заполучить тебя. Спасти. Словно богатый трофей, нуждающийся в помещении за стекло. Но разве ты трофей? Разве у тебя нет своего разума, своего сердца? Разве ты желаешь, чтобы декурсии окончательно прорвали защиту Демиургов и ринулись за Золотую Стену не маленькими порциями, а целой армией, круша все на своем пути?

— Пока что никто из простых людей не подозревает даже об их существовании, — парировала Пуэлла, — а это значит, что вы хорошо справляетесь.

— Да брось? Можно подумать, я сама этого не знала! — трескучая улыбка исчезла с губ Оракула, и теперь жуткое лысое создание указало рукою в сторону темноты, что окружала их. В один миг все вокруг превратилось в липкую воронку, воздух сделался невыносимо жарким, а пыль полетела в глаза и забилась в рот. — Вот только мой дар предвидения говорит, что совсем скоро произойдет непоправимое.

Они стояли посреди выжженого пустыря под палящими лучами Златолика. Пуэлла осторожно сделала шаг вперед, затем — еще один и еще. Она медленно узнавала это место. Шикк, родной маленький городишко, еще совсем недавно начавший именовать себя так с полной гордостью. Правда вот, никаких зеленых оград, цветов, что валяются на дорожках, стройных деревьев с раскидистыми кронами здесь не было.

Только покосившиеся дома, похожие на горы хлама, и полуистлевшие трупы, валющиеся в пепелище.

— Ты узнаешь это место? Прелестная деревенька, не так ли? А домик? Взгляни, ну что за чудо!

Пуэлла подняла глаза, всматриваясь в унылую постройку неподалеку. Крыша подсела, почтовый ящик превратился в кривой штырь, торчащий из земли. В пыли, на земле у разбитых окон, лежали шторки и тюль, наполовину сгоревшие и испачканные золой. Знакомые, родные. Те, что она раздвигала каждое утро, чтобы посмотреть на домик Амики.

— Ты лжешь мне. — Твердо сказала она. — Это лишь мираж.

— Пока что да, — кивнула тварь. — Но весь этот ужас случится совсем скоро, если ты будешь упрямиться и дальше. Все-таки, я Оракул, глашатай воли Демиургов при их жизни и величайшая из чтецов жизней и судеб — сейчас. Мои видения никогда мне не лгут, пусть и бывают они в последнее время крайне редко.

Словно завороженная этой жуткой, душераздерающей красотой, Пуэлла медленно направилась к разрушенным дверям своего маленького домика. Сбитые ступеньки почти полностью провалились, балясины валялись тут и там, на них виднелись следы огромных острых зубов. Девушка собралась с силами и ступила внутрь, в маленькую прихожую, что теперь была сырой и неуютной. Откуда-то из-за угла повеяло привычным ароматом травяного чая и печенья вперемешку с чем-то тошнотворно отвратительным. Тихо вздохнув, девушка юркнула на кухоньку, которую покинула всего несколько жалких деньков назад.

Амика и дайра Лакрим были внутри: первая сидела, как обычно, на столешнице, облокотившись об уцелевший участок стены рядом с огромной зияющей дырой, вторая — за круглым столиком, скукожившись, прижавшись щекой к пыльному дереву. Ее лицо было высушенным, словно принадлежало древней мумии, седые волосы торчали в разные стороны.

«Должно быть, они умерли внезапно».

Поза Амики была непринужденной, рыжие волосы, чуть подпаленные, лежали на иссушенных плечах. На тощих коленях осталась упаковка печенья, которую та крепко сжимала в руках в момент неожиданной гибели. Пуэлла поняла, что плачет, горько и беззвучно, а тело пронизывает такая боль, словно прямо сейчас кто-то резал ее заживо огромным ножом для мяса. Никогда прежде она не думала, что печаль может быть такой ощущаемой, такой жуткой, такой физически реальной.

— Вот оно, то самое видение. Добро пожаловать в мою жизнь.

— Это ужасно.

— И именно поэтому я говорю сейчас с тобою! Взгляни на своих родных. Вообрази, что станется с остальными городами и с целыми Державами. Выживет ли Аврора? Выживет ли Вин? Выживет ли хоть кто-нибудь в этом кошмаре? — она склонилась к ее уху, и Пуэлла зажмурилась от страха и ненависти. — Корвус хочет спрятать тебя в своем клятом Задымье. Он знает, что никто, кроме него и тебя, не может чувствовать себя в безопасности здесь, и пользуется этим. Но разве станет он утаскивать сюда все Двенадцать Держав? Всех тех людей, что будут страдать и умирать в страшнейших муках? И если бы только умирать: их души, сожранные декурсиями, не будут способны переродиться и сгинуть навечно в уродливых желудках, слившись с душами тварей и делая тех еще сильнее!

— Быть может, переждать набег в Задымье будет хорошим вариантом, — смело ответила Пуэлла. Спокойно рассуждать о будущем, стоя прямо перед трупами бабушки и лучшей подруги, было нелегко, но Пуэлла твердо решила, что постоит на своем. — К тому же, ты ошибаешься насчет опасности: Корвус сказал, что сны никому не причиняют особенного вреда.

Оракул рассмеялась, словно ей только что рассказали крайне удачную шутку. Скрип, с которым она это делала, был устрашающ.

— А этот парень еще больший лгун, чем я предполагала! Если Корвус не делится с тобою даже столь примитивными истинами, то боюсь спросить, а знаешь ли ты, что он делал с прошлыми своими хозяйками? Со всеми теми, что были до тебя? С Проклятой Чередой, контракты с которыми он впоследствии разрывал, оставляя родимые пятна на их животах?

«Кажется, он успел обмолвиться, что это были лишь иллюзии. Кому мне верить? Что происходит? Может хоть кто-нибудь рассказать мне историю целиком без лжи и приукрашиваний?!»

— У Корвуса лишь одна хозяйка. Я.

— О нет, не обманывайся, их было множество! Я помню его в те далекие времена: менял их, как перчатки, пользовался, будто куклами для любви. Тринадцатый Демиург — не просто белый ворон и не просто фамильяр, Пуэлла. Ты крайне заблуждаешься, если считаешь, что в нем есть хоть капелька света и что-то милосердное, чистое, доброе. Он желает уничтожить Антарс и не дать нам его активировать, чтобы забрать тебя в свои владения и наслаждаться игрушкой в мире снов, который сожрет всякого, кто ступит сюда без его ведома и желания. Была одна такая девушка по имени Бона Фидес… — Оракул кровожадно потерла ладони. — Ты ее, разумеется, не знаешь. Умерла в прошлом году.

«Бона…»

— Однако не исключаю возможности, что вы виделись в школе. Она из Шикка, как и ты.

Оракул протянула руку, указывая на уродливый вид за окном и будто напоминая, что случится, если Пуэлла не поторопится с ответом и не согласится завершить Ритуал. Однако та все молчала. Не могла не дослушать до конца, не могла умереть, не зная ни единого ответа на те вопросы, что мучали ее все это время.

— Корвус сотрудничал с нами, чтобы сохранить свою шкуру. Ловил души своих прежних хозяек, вырывал их из тел в иных реальностях, приволакивал сюда, давая им подрасти и ступить на жертвенный алтарь.

«Белый алтарь ворона. Белый, как крыло Корвуса — тот, что стоял в Зале Распределения…»

— Видела бы ты, как он покорил ту наивную девчонку! Мы с Аминием смеялись до колик, видя, как Бона рыдает из-за несуществующих страданий, которые якобы мешали Корвусу рассказать ей всю правду. Ломать комедию было занимательно, хоть ворону не слишком нравилось выступать в роли шута, сидя в своей клетке. Но ведь изображать боль куда лучше, чем испытывать ее на самом деле, разве нет?

«Этого Бона мне не рассказывала. Напротив, она говорила, что боялась и ненавидела Корвуса — почти как я сама все свое детство».

— Она выполняла все его приказы, не спрашивая и не уточняя. Когда же настал черед, и роковое число тринадцать поставило все на свои места, девица, глупая и влюбленная, перерезала себе горло маленьким ритуальным ножиком на цепочке — одной из деталей Антарса. Корвус пообещал ей, что так она сделается сном и будет иметь возможность вечно находиться рядом с ним в его заточении. К тому моменту они оба уже пришли к выводу, что вырваться у него не получится еще целую вечность — но эту вечность Бона желала разделить с ним.

«Так вот почему Бона не выглядела как астральное тело, окутанное призрачной дымкой! Она была сном, и именно поэтому ни Шиа-Мир, ни кто-либо иной из преподавателей ее не замечал!»

— Правда вот, со дня смерти Боне был закрыт проход к Корвусу. Ее несчастную душу — проекцию, что надеялась до последнего остаться с любимым — поместили в Антарс, в то время как по Университету осталась блуждать лишь оболочка сна, напичканная воспоминаниями и чертами Боны, но не являвшаяся Боной в полном смысле этого слова. Думаю, она уже растворилась сейчас: такие существа болтают бред, смешивая события прошлого с собственным вымыслом, устраивают безумные выходки, а затем быстро исчезают, ибо в них нет никакой начинки — только шкурка, оставшаяся от личности, жалкий ошметок, не различающий сумасшествие сна от суровой реальности и с каждым мигом все менее и менее способный вести даже примитивный диалог.

Пуэлла вздрогнула. Видение, как пазл, стало распадаться перед ее глазами, и спустя мгновение они с Оракулом снова находились в кромешной темноте. Руки у девушки дрожали, но теперь она могла хотя бы пошевелить ими; в голове происходила куча-мала, и лавина мыслей мешала сформулировать нормально даже единственное предложение. Впервые в жизни, пожалуй, девушка прочувствовала на себе горький привкус выражения «не знаю, что и думать». Потому что она действительно не знала. И это было ужасно.

Она помнила, как Бона переродилась, войдя в Анахату Корвуса — но была ли это настоящая Бона? Или просто кусочек живого существа, разорванного на части, клочок изначальной сущности, оставленный снаружи, в то время как большая его часть пошла на активацию странного артефакта, призванного спасти человечество?

«Впрочем, Корвус ведь управляет снами, разве нет? Он — их создатель и повелитель, а это значит…»

У Пуэллы вышибло дух. Она часто моргала, глядя не на Оракула, а как бы сквозь нее, и никак не могла смириться с пришедшей ей в голову ужасной идеей.

«…а это значит, что сам Корвус поддерживал жизнь в этой остаточной сущности. Он позволял Боне — хотя навряд ли это безумноватое нечто можно назвать Боной — вести себя естественно для разлагающегося сна, но в моменты нужды связывался со мной через нее, говоря губами влюбленной дурочки, как через микрофон. Неудивительно, что та особенно вспылила, увидев предателя вживую после причиненных страданий, но вовремя умерила свой пыл, так ничего и не сказав про фальшивую влюбленность треклятого ворона. Это Корвус заткнул ей рот, это он же разыграл всю эту трогательную сценку с перерождением, пока настоящая девушка по-прежнему страдала и страдает внутри Антарса».

— Ну, так что ты там надумала? — спросила Оракул будничным тоном, явно довольная тем, какое впечатление произвел на Пуэллу этот рассказ. — Я уже разбила сосуд, и его содержимое просочилось в воздух. Главному Элементу осталось лишь найти свой исток — не думай, что пребывание в параллельных мирах помешает Антарсу воссоединиться с упущенной деталью. Лишь склянка, имитирующая предмет с отсутствующей энергией, мешала естественному порядку вещей восторжествовать.

— Но если я не соглашусь, ничего не получится.

— Именно, нужно лишь твое согласие плюс клятва! Два в одном — и мир спасен! Амика жива, как и дайра Лакрим, Шикк растет и процветает, Аврора и Ангуис учатся в Университете, радуясь жизни, а Вин-Сунн и Рин-Тадд составляют им компанию. Вместе они сидят за столами, едят в столовой, ездят в гости друг к другу…

— Нет.

— О, в тебе по-прежнему остался тот самый эгоизм, жестокий и черный, как твоя душа! — Оракул вздохнула словно с облегчением. — Радость какая! А то мне уж было показалось, что ты стала другой личностью, когда переродилась.

— Нет, — упорно повторила Пуэлла. — Ради своих близких я готова отдать тело на растерзание хоть тысячам декурсий, как бы они ни выглядели. Но душу свою я никогда и никому не отдам. Это мое финальное слово.

— Как пожелаешь, — обреченно вздохнула Оракул. — В следующий раз, когда я приду, кто-нибудь из твоих близких уже будет мертв. Безвозвратно. Без права на перерождение. Ставлю на дайру Лакрим: думаю, декурсия высосет из нее душу за несколько секунд. Ах, ну и рыжеволосая любительница печенья последует за нею, разумеется! Жалко, что ты больше никогда не услышишь ее голоса, ведь декурсии повалят сюда огромными толпами уже очень скоро. Возможно, через месяц, возможно, через несколько дней.

— Я придумаю, как этого избежать.

— Мы все так думали. Кунктия и Пситтакус были добрыми людьми — во всяком случае, насколько людям в принципе возможно приписывать это качество. Однако и им ничего не оставалось, кроме как пытаться спасти толпы ценой тринадцати душ. И ты, последняя из них, оказалась самой большой эгоисткой.

А потом Оракул со скрипом взмахнула рукою, и все исчезло; Пуэлла быстро полетела во тьму вниз, вниз, вниз… когда девушка наконец пришла в себя, ее взгляд уперся во взгляд Корвуса. Альбинос сидел, по-птичьи склонив голову набок, и таранил ее своими белесо-розовыми глазами, зловещими и кровожадными. За его плечом девушка разглядела встревоженную Аврору, которая, едва Пуэлла попыталась приподняться, радостно зажала рот рукой, не смея поверить своему счастью.

— А знаешь что, Корвус, — сказала она и вдруг поняла, что голос у нее хриплый, как у старухи. — Пора бы уже выбираться из этого треклятого Задымья. Куда подальше.

— Эл, — раздался совсем рядом монотонный голос, и Пуэлла, повернув голову влево, столкнулась глазами с Ангуисом; его золотые волосы падали вниз тяжелыми локонами, бросая густую тень на горящие тревогой глаза. — Вообще-то, мы уже выбрались оттуда.

— Да? — удивилась девушка. — В таком случае, нам нужно поговорить. Особенно мне и моему фамильяру; слишком много тайн и недомолвок между нами, пора бы поставить точку раз и навсегда.

— Отдохни, хозяйка, — мягко сказал Корвус. — Тебе нужен сон.

— Нет, не нужен, — настойчиво ответила Пуэлла. — Разговор поважнее будет… стойте, а где это мы?

Обои были белоснежными, из-за ширмы на пол падали красочные блики витражей. Синие, алые, ярко-золотые, они казались такими призрачными и сказочными, что вполне вписались бы в чудаковатую, но обаятельную атмосферу Задымья. Чуть склонив голову набок, девушка увидела за плечом Корвуса пустую койку и удивленно разинула рот.

— Так это…

— Лазарет, одна из Парящих Башен, — кивнула Аврора. — Как видишь, ощущения тряски здесь нет, хотя на самом деле мы медленно пульсируем вверх-вниз.

— Какая гадость, — ответила Пуэлла, ощущая, как к горлу подступает тошнота.

— А еще под полом ничего нет. Только воздух.

Пуэлла подавила рвотный рефлекс; Корвус взглянул на Аврору с предосуждением, но та лишь развела руками с саркастичной улыбкой.

— У смертных детишек плохое чувство юмора, — сказала она. — А еще я так сильно соскучилась по подруге, что хочу над ней поиздеваться. Наверное, это ненормально.

— Соскучилась? Но мы ведь только что… — Пуэлла запнулась. — Кстати, прости за ту ссору. Мне жаль твоего отца, и я совершенно не хотела тебя обидеть.

— Все мы знаем, что это был лишь аффект от распыленной в воздухе дряни. Ничего страшного. — Девушки тепло улыбнулись друг другу, и в то самое мгновение, когда их взгляды столкнулись, Пуэлла поняла, что ничего, кроме этого молчаливого взаимопонимания, ей и не нужно в жизни. Только бы Аврора все время стояла рядом и улыбалась вот так: чуть надменно, чуть нежно, по-сестрински. — К слову, хорошо, что ты очнулась прямо сейчас: мы пришли с сумочкой, набитой пузиллусами.

— Что?..

— Первый Маскарад на носу, ты забыла? Бабушка прислала тебе деньги на наряд, весь студенческий городок стал похож на огромную ярмарку!

Набравшись сил, Пуэлла села на койке и в упор поглядела на подругу. Затем — перевела глаза на Корвуса и увидела странную улыбочку, блуждающую на губах своего фамильяра. Тот словно ждал ее реакции на какую-то крайне остроумную шутку, однако все слова вдруг исчезли, оставив после себя лишь пустоту в сердце и голове.

— Первый Маскарад ведь знаменует конец первого месяца учебы у первокурсников…

— Ну да, — кивнула Аврора. — А что такое?

— Так сколько же я… сколько же я спала?

— Не спала, а пребывала в глубоком медитативном трансе, — поправил ее Корвус. — Дайра Шиа-Мир, как, впрочем, и я, глаз с тебя не спускала, дневала и ночевала в лазарете, пытаясь разбудить. Тщетно. Даже мои силы Демиурга не спасли. Мы уж стали бояться, что в игру вступили некие неведомые нам силы, а я тем временем прошерстил все Задымье, надеясь найти там твое заблудшее астральное тело.

— Что происходило, пока ты была в трансе? — поинтересовался Ангуис. — Помнишь хоть немного?

Пуэлла слабо закивала; в глазах ее стояли слезы. Подумать только, она снова в Университете, будто ничего и не случилось! Грядет наступление декурсий, предсказанное Оракулом, краски сгущаются над Двенадцатью Державами, ректор и Пситтакус мертвы, Антарс почти полностью собран… а бабушка посылает ей мешочек с монетками, чтобы купить дурацкое платье для маскарада. Да как можно веселиться, когда на сердце тяжело, а в голове — ни единой идеи насчет того, что делать дальше?!

— По ощущениям прошло около нескольких минут, Ангуис. Я провалилась в темноту, а затем говорила с Оракулом, которая…

— Которая? — нетерпеливо спросила Аврора; вид у нее был напряженный.

— …которая просила меня отдать ей свою душу.

— Но для чего? — удивилась та. — Она сказала конкретную причину своих посягательств на бесценное?

Пуэлла медленно перевела взгляд на Корвуса и кивнула. Тот не отвел глаз, будто ему было нечего стыдиться.

— Оракул показала мне свои видения. Мой родной Шикк, разрушенный взбунтовавшимися декурсиями. Разрушенный дом. Мертвых бабушку и Амику. — Она едва сдержалась, чтобы не всхлипнуть. Сейчас было не время. — Сказала, что совсем скоро некая сила, сдерживавшая основной поток тварей, прорвется, и они ринутся отовсюду, откуда только возможно. Никакие Демиурги, судя по всему, нас не спасут, ровно как и Золотая Стена, но вот Антарс…

— Снова этот клятый Антарс, — ругнулась Аврора. — Преследует нас, будто злобный рок.

— Не знаю, как выглядит этот предмет, но он вмещает в себя двенадцать девичих душ, и теперь, когда Главный Элемент — та самая субстанция, влияющая на человеческую раздражительность — находится на своем месте, остается последний штрих. Моя душа, которая и активирует артефакт.

— Да уж, не думал, что Антарс содержит души, — удивленно проговорил Ангуис, опускаясь на кушетку рядом с койкой Пуэллы. — И почему же ему нужна именно твоя?

— Значит, Корвус за все это время так ничего и не рассказал вам.

Альбинос скользнул своим водянистым взором по всем собравшимся, словно срисовывая ситуацию. Вид у него при этом был скучающий.

— Вообще-то, он утверждал, что теперь мы знаем все то же, что и он, — сказала Аврора. — От начала и до конца.

— Я не обязан оправдываться перед тобою, — ответил Тринадцатый Демиург. — Некоторые детали были излишни, некоторые — слишком скучны. Вот я и сократил историю, опустив всякие глупости вроде этой, особенно не влияющие на сюжетную канву моей биографии.

— И все же… — скрежетнула зубами Аврора.

— И все же, я несу ответ лишь перед своей хозяйкой и больше ни перед кем.

— Вот только перед какой из своих хозяек ты его несешь? — вспыхнула Пуэлла. — Их ведь было всего тринадцать, включая Бону Фидес.

Ангуис и Аврора хором ахнули. К ним присоединились еще два голоса, и девушка наконец заметила Вин-Сунна и Рин-Тадд, что все это время стояли особняком на некотором расстоянии, жмясь друг к другу. Вид у них был скорбный и изумленный.

— Привет вам, ребята, — слабо улыбнулась Пуэлла. — Простите, не сразу приметила.

— И тебе привет, — выдохнул Вин обреченно. — Да уж, час от часу не легче.

— Именно так; между прочим, Оракул рассказала мне о Боне: о том, как Корвус убедил ее прочитать клятву, чтобы навечно быть с ним в облике призрака, о том, как она поверила, и о том, как ее наивная астральная проекция отправилась в Антарс. Ну, знаете, в качестве топлива. Двенадцатой.

— Но если она все это время была ни при чем, то тогда… — растерялся Вин. Судя по всему, за это время его успели полностью просвятить насчет случившегося ранее. — Это что, был кто-то другой, нацепивший на себя ее обличье?

— После себя двенадцатая хозяйка Корвуса оставила лишь оболочку. Что-то вроде сна, остаточной сущности, которая со временем обещала раствориться насовсем. Не совсем Бона, скорее — ошметки от нее: мысли, чувства, какие-то житейские переживания и искаженное поведение, свойственное всем на свете сновидениям. Именно поэтому она была невидима для остальных и непохожа на астральную проекцию. Бона являлась сном все это время, а кто у нас в компании управляет снами? — Пуэлла сдвинула брови к переносице, всем своим видом демонстрируя недовольство. — Правильно. Корвус. Он говорил через оболочку Боны, как бы вселяясь в нее, если это было необходимо, и таким образом манипулировал всем детективным процессом, что привел к его окончательному освобождению.

— Но погодите, он ведь был в заточении и даже клюва не мог раскрыть без страшной боли! — вступилась за ворона Аврора. — Оракул лгала, всего лишь пыталась склонить тебя на свою сторону, вынудить сдаться и прочитать клятву. Манипулировала, как маленькой.

— Нет. — Пуэлла сжала кулаки под тонким одеялом. — Корвус — мой фамильяр. Пусть наш контракт по-прежнему не скреплен, а на животе у меня не узорчатая печать, а Пятно Отречения, я все равно чувствую его. И как хозяйка, и как дитя Первой из Демиургов. Оракул не соврала, когда сказала, что он лишь притворялся страдающим. Это было сделано специально, чтобы пробудить в хозяйке естественное чувство сострадания, побудить к действию, а затем, когда все покажется тщетным, согласиться на вечность в маленькой комнатке и добровольно перерезать себе глотку тем самым ножиком из ректората.

— Хозяйка… — прошептал Корвус.

— Достаточно! — взгляд Пуэллы сделался холодным, как сталь. Даже Амика отшатнулась от удивления, когда увидела в подруге столь разительную перемену. — Ты содействовал Кунктии в призыве душ своих прежних хозяек. Ты вытаскивал их из других миров по одной, начиная с самой первой и заканчивая Боной Фидес, чтобы неспеша проводить Ритуал. Чтобы однажды призвать меня, последнюю и тринадцатую в Проклятой Череде, безнаказанно и открыто выдернуть мою душу из какого-то иного измерения, оправдывая это содействием, а затем предать вынужденных союзников в последний момент, утащив меня в Задымье и оставив Двенадцать Держав полыхать, как огромный костер.

— Я должен был…

— ОСТАВИВ МОИХ РОДНЫХ УМИРАТЬ!

— У меня не было другого выбора, и ты сама это осознаешь.

— Но что же мне делать сейчас?! Куда бежать, что предпринять? Я не отдам свою душу Антарсу, ровно как и не сбегу в дурацкое Задымье, пусть даже ты разрешишь прихватить с собою друзей, бабушку и Амику. Мир нельзя просто так оставлять, особенно учитывая, что это мир, созданный моей мамой.

Когда она произнесла это, в лазарете еще долгое время стояла тишина. Только где-то там, за окнами, слышалось эхо музыки и шума, царящего в студенческом городке. А потом Вин сказал, что хочет побыть наедине с больной, и все, включая Корвуса, удалились, безмолвные и какие-то совершенно растерянные. Этот разговор явно подкосил каждого из его участников, начиная с Корвуса и заканчивая даже Ангуисом. Никто не знал, что поделать с возникшей неловкостью и как теперь готовиться к празднику.

— Ну что же, — сказал Вин-Сунн, когда все ушли, и они с Рин-Тадд и Пуэллой остались втроем наедине. — За это время многое успело произойти. Но об этом позже.

— Ох, у меня уже голова пухнет, — призналась Пуэлла. Она устало взяла в руки мешочек с бабушкиными деньгами и принялась перебирать его в руках, задумчиво крутить в пальцах, распускать тугую ленточку, завязанную в бантик. — Хочется свалить в другую вселенную как никогда раньше, вот только вас оставлять не хочу.

— Я понимаю, что ты чувствуешь. И все же… пока тебя не было, я основательно поработал над нашей надписью и не могу не поделиться результатом.

— Какой еще надписью? — изумилась Пуэлла.

— Первый Завет Конкордии!

— Что?..

— Ну, тот, который висел над окном у ректорши! На кривом кьярта-ваддском!

— А, этот! Так мы же давно с ним разобрались: «Антарс — смерть», вот вам и весь шифр.

— Мы были неправы, Эл. Гляди. — Он извлек блокнот из внутреннего кармана своего пиджака и принялся быстро листать крохотные странички. Наконец, найдя нужную, он сунул ее Пуэлле под нос. — Видишь?

— Это… не очень похоже на пример.

— И не должно! Это номера, которым буквы Общего Языка из расшифрованной версии соответствуют в современном алфавите.

— Получается, это что-то вроде… кода?

— Скорее, попытки указать нам место. Я предполагаю, что это координаты — во всяком случае, очень на это похоже.

— Ох, еще одна загадка, на которую меня просто не хватит.

— Пуэлла…

— Прости меня, пожалуйста, Вин. Я не могу здраво мыслить, когда перед глазами постоянно встают картины разрушенного Шикка и мертвой бабушки. Понимаешь, я просто…

— Понимаю. И поэтому пойду. Слушай, я думаю, сиделка скоро вернется. Скажи ей, что тебе лучше, и через пару дней мы увидимся в студенческом городке.

Пуэлла слабо кивнула:

— Маскарад, да. Праздновать первый месяц учебы, который прошел мимо меня стороной.

— Ты почти ничего не потеряла, Эл. Здесь был хаос, переворот. Смерть ректора, поиск нового. Сейчас у нас дайр Дамнаций в качестве временно исполняющего обязанности, но скоро обещали прислать нового, кого-то совсем высокородного, из Круга — возможно, члена Клана.

— Да уж, могу вообразить, что здесь творилось. Но я рада, что Корвус свободно ходит по Университету, а вас больше не пытаются убить. Долус ведь успокоился?

Вин бросил на Пуэллу многозначительный взгляд.

— Он, Аранэ и вся их веселая компания, включая двух твоих соседей по комнате, внезапно скончались во время боевой тренировки. Это была первая практическая пара по чакральной магии и декурсе-знанию, и дайра Децедера решила потренироваться с Манипурой. Все вышло из-под контроля, чакры ребят внезапно направились против них же самих и выбросили астральные тела из физических, перерезав Нити Жизни. — Юноша вздохнул. — Децедера сказала, что это массовое самоубийство. Якобы невозможно случайно сконцентрировать Манипуру на собственной Нити, иначе она не стала бы просить делать это студентов-первокурсников в качестве вступительной разминки.

«Корвус. Это был точно он: решил убрать всех, кого можно и нельзя. На всякий случай».

И, хотя она не слишком-то любила ни Долуса, ни Аранэ, ни уж тем более отвратительного лиса-фамильяра с его заносчивой хозяйкой, на сердце у девушки сделалось тяжело. Грустной была даже сама мысль о том, чтобы вернуться в свою комнату и увидеть двухэтажную кровать рядом пустующей.

«Они не заслужили такой судьбы. Никто не заслужил».

— Какая жалость, Вин. Я правда очень им сочувствую.

— Мне кажется, ребята покончили с собой, потому что боялись твоего фамильяра, — сокрушенно вздохнул юноша. — Решили, что лучше уж так, чем в мучениях.

— Мои подозрения примерно такие же.

— Ну, это… ладно. Не буду тебя отвлекать. Эй, Рин-Тадд, отойди от ширмы! Пошли в портал, нам пора на лекцию.

Двое прощально кивнули Пуэлле, минули порог и плотно закрыли за собою дверь. Их шаги растворились в коридоре, оставляя девушку совершенно одну. Пока сиделка не вернулась, она быстренько приоткрыла мешочек, чтобы полюбоваться сияющими внутри монетками: то, как они переливались, очень успокаивало и грело сердце.

«Погодите-ка… что?»

Внутри было еще что-то, помимо денег. Какая-то маленькая бумажка.

«Записка?»

Пуэлла извлекла ее, поспешно развернула. Перед глазами потемнело, сердце ушло в пятки.

«Привет, Златолик мой!

Бизнес процветает, наше мыло стали даже в Обрисе и Кейдаме покупать. Добавила денег от себя, купи себе платьице получше! Я очень сильно люблю тебя! Скучаю! Твоя Амика.

P.S. Спасибо за то, что уговорила меня познакомиться с Продитом. Он просто лапочка, и мы счастливы вместе уже целый месяц!».

— Ах, так это лишь приписка от Амики… — стало легче дышать, но в тот же миг горло сдавили слезы. В памяти снова всплыло видение Оракула: мрачное, жуткое, жестокое, как и сам этот мир.

Пуэлла убрала записку обратно в мешочек, положила его на маленькую тумбочку рядом с койкой и уснула, не дожидаясь сиделки.