Противоречия любви

ГЛАВА 20

Время для Дары слилось в сплошной поток, и она даже не знала, сколько она здесь. Неделю, две или больше. Рано утром она вставала и с толпой цыганок шла к вокзалу. От бараков, где они жили, вокзал был недалеко. Там, в толпе снующих пассажиров, она вставала и начинала петь. Ей дали гитару, и она играла на ней, аккомпанируя себе. Ее пение завораживало. Спешащие люди останавливались, толпа вокруг нее росла. Они слушали ее пение, ту боль, которую она передавала через слова. Ее голос затрагивал их души, и они разделяли с ней ее боль. По-другому она не могла петь, не умела. Или отдавать всю себя без остатка, выворачивая наизнанку свою душу, обнажая боль, или не петь вообще. Вот поэтому ее душа, истекающая кровью, плакала в звучащей мелодии. Она не оставляла людей равнодушными. Истинные чувства всегда найдут отклик в душе. Люди останавливались, слушали ее, кидали деньги на платок, лежащий у ее ног. Многие женщины смахивали слезинки с глаз, вздыхали о своей судьбе и шли дальше.

Пение давало ей возможность выплеснуть то, что она не могла выплакать со слезами. Ее разрушенная жизнь, поломанная судьба, растоптанная любовь…

Ее ребенок, маленькая жизнь, зародившаяся внутри нее наперекор всему и всем. Она чувствовала его и жила только им. Теперь ее жизнь стала неважна. Теперь ей было ради чего жить и выносить все.

Она видела, как цыганки, одетые в неприметные одежды, с перекинутыми через руку плащами или кофтами, подходят сзади к заслушавшимся ее людям. Дальше было лишь дело техники. Руки цыганок закрывала лежащая на них одежда. Им было достаточно лишь несколько секунд, чтобы чиркнуть острой бритвой по боку сумки и вынуть из разреза кошелек.

Очарованные ее пением, люди уходили и нескоро обнаруживали свою пропажу. Все это Дара видела и понимала, что она виновата в их несчастье. Она дарила им песню в обмен на их горе. Полный абсурд, да только так все и было. Выхода из этого она не видела.

Когда улов был собран, главная цыганка давала знак, и все растворялись в толпе. Дара тоже кланялась, собирала платок с деньгами и шла в сторону бараков. Там все деньги, которые ей накидали люди за ее пение, она отдавала Эйше. Та брезгливо брала эти деньги, говорила, что она бессовестно ест их хлеб, не принося им пользы. Дара молча все это выслушивала, брала то, что ей давали из еды, и молча уходила к своему коврику на полу у стены. Барак был большой. В нем было холодно и шумно, но она старалась не замечать всего этого. Вторая половина дня проходила в уборке помещений, стирке чужих вещей и мытье посуды.

Дара жила лишь надеждой на то, что, отработав хлеб и кров, она получит немного денег и сможет на них доехать до отца. Правда, она не знала, когда все это будет.

Это был самый обычный день из череды дней ее жизни. Дара пела, чувствуя, что изливает свою боль, и от этого на душе становилось легче. Перед ней стояла женщина, которая не дыша слушала ее, хотя и не понимала слов песни. Дара пела на языке своих предков. Но, наверное, в сердечной боли слова неважны. Женщина в очередной раз стерла слезинки с глаз и стала искать платок. Не найдя его в кармане пальто, она сунула руку в сумку, а далее Дара видела все как в замедленном кино. Женщина вынула руку из сумки и, побледнев, заглянула в нее. Потом раздался ее крик, и все закрутилось.

Женщина кричала о том, что ее ограбили. Люди вокруг стали метаться, и некоторые из них, проверив содержимое своих сумок, тоже закричали. Цыганки, обворовавшие их, не смотря по сторонам, второпях расходились в разные стороны. А Дара, замерев, смотрела на все это. И тогда женщина, которая все еще трясла свою сумку в надежде найти украденный кошелек, перевела взгляд на Дару и заголосила:

— Это цыгане у меня все украли. Держите воровку.

Она показала рукой на Дару, и люди ринулись к ней. Толпа не разбирала суть происходящего. Главное, был пойман вор. Люди вокруг хотели расплаты за совершенное преступление. Дару стали тянуть из стороны в сторону. Женщины, обступившие ее со всех сторон, брызгая слюной, кричали на нее, обзывая обидными словами. Затем посыпались удары. Только подоспевшая полиция предотвратила самосуд.

Сидя в полицейской машине и слыша крики толпы, Дара понимала, что чудом спаслась. Порванная одежда, расцарапанное лицо и боль от выдранных волос — это тот минимум, что она получила, пока полицейские пытались отбить ее у толпы.

Сжавшись от накрывшего ее стресса, Дара смотрела, как машина пытается проехать сквозь толпу. Только в камере, куда ее затолкали, она выдохнула с облегчением, понимая, что этот ужас завершился. Правда, начался другой. Она была помещена в камеру, где кроме нее было еще пять женщин разной внешности. Ее порадовало, что все они были заняты собственными проблемами, и она им была не интересна.

Осознание, что она в тюрьме, пришло к ней позже. Сначала был шок от всего произошедшего, потом накатившая апатия. Когда на следующий день Дару провели по коридорам, она стала осознавать, что все намного серьезнее, чем она думает. Молодой следователь равнодушно скользнул по ней взглядом и кивнул на стул. Она присела. Дальше Дара старалась осознать все, что он говорил. Говорил следователь много и долго. Из его рассказа она поняла, что несколько женщин подали заявление в полицию о краже из своих сумок. И до этого в отделение поступали такие заявления. Также несколько женщин написали заявления, что видели, как она ворует у них кошельки из сумок. Дара пыталась объяснить, что она всего лишь пела, но следователь, грубо ее прервав, показал на листки бумажек. Он сказал, что этих заявлений достаточно для возбуждения уголовного дела против нее. Она обвиняется в воровстве, а это статья. Есть потерпевшие, и есть их заявления. Больше его ничего не интересует. Ее попытки объяснить, что она непричастна к этому, следователю были неинтересны. Он вызвал конвоиров, и ее отвели обратно в камеру.

Дара сидела на лавке у стены и осознавала, что это конец. Теперь ее жизнь завершилась. Ее ничто и никто не спасет. Она не может доказать, что непричастна к воровству. Значит, ее осудят и отправят в тюрьму. Осудят… Как страшно это понимать. Дара провела рукой по кольцам спутавшихся волос, зная, что после суда ее обреют налысо. Ей было жалко волосы… хотя глупо жалеть о прическе, когда твоя жизнь перечеркнута. Тянущая боль внизу живота вернула ее в реальность. Ребенок… ее ребенок родится в тюрьме. Как страшно понимать, что ребенок, невинное создание, родится за решеткой.

Она хотела выть, царапать ногтями стены и кричать, что она не виновата, но сдержала себя. Ради ребенка она не должна волноваться. Она должна быть сильной и пережить все это.

Эта неделя стала для нее адом. Каждый день ее водили на допрос к следователю. Дара не понимала, как человек может быть таким злым и бессердечным. Ей казалось, он ненавидит ее и специально доводит до слез. Следователь рассказывал ей о новых заявлениях, поступивших на нее. О новых фактах в расследовании этого дела. О том, что все подтверждает ее причастность к воровству, и ей уже не отвертеться. Он требовал, чтобы она рассказала, где живет, кто соучастники и кто был с ней. Естественно, Дара молчала. Она лишь сказала свое имя и фамилию, больше ничего. Следователь злился и постоянно говорил, что ее нежелание сотрудничать со следствием ей дорого встанет. После таких допросов Дара приходила еле живая в камеру и с ужасом осознавала действительность.

За это время ее несколько раз тошнило, но никто даже не обратил внимания, считая, что это нервное от пребывания здесь.

Когда, в очередной раз зайдя в кабинет следователя, Дара увидела пожилого мужчину в форме, то удивилась. Мужчина представился как Сергей Петрович и предложил ей попить чаю с бутербродами. Он вел себя как заботливый родственник, и это даже смутило девушку. Сергей Петрович достал из портфеля сверток и, развернув его, выложил бутерброды на стол. Он рассказал, что это сделала ему жена, так как на работе он не успевает поесть. А поскольку он не любит есть один, то предложил Даре разделить с ним полдник.

От запаха, идущего от бутербродов, у Дары закружилась голова. Она постаралась дышать ровно, и когда головокружение прошло, взяла бутерброд. Отказываться она не стала. В ее положении нужно думать не о собственной гордости, а о своем ребенке. Она ела хлеб с колбасой и маслом и запивала все это горячим сладким чаем. Эта еда показалась ей самой вкусной во всем мире.

Пока она ела, Сергей Петрович рассказывал Даре о своей жене, сыне, о рыбалке и дачных хлопотах. Казалось, они хорошие знакомые, настолько Сергей Петрович увлеченно вещал о своих семейных проблемах и радостях. Дара слушала его и понимала, что ей хорошо. Хорошо от вкусной, человеческой еды, от этого сладкого чая, от такого искреннего и доброго человека, который просто разговаривает с ней. За это время она только и слышала о себе, что она воровка, и все с ней так и обращались.

— Дочка… — Сергей Петрович смутился. — Ты разрешишь мне тебя так называть? Ведь ты мне в дочери годишься, — Дара кивнула и улыбнулась. — Дочка, я хочу помочь тебе. Я смотрел твое дело… скажу честно — все очень плохо. Очень. Суд примет сторону потерпевших, а не твою. Тебе грозит серьезный срок, — Сергей Петрович замолчал. Дара видела по его лицу, что ему тяжело дается этот разговор. Он искренне переживал за нее. — Я хочу помочь тебе. Я понимаю, что ты не виновата, но улики… против них не пойти.

— Тогда как же вы сможете помочь мне? — Дара впервые видела такое участие от незнакомого ей человека.

— Может, есть тот, кто обладает властью и деньгами, и он готов помочь тебе? Понимаешь, в твоем деле только деньги и связи смогут смягчить приговор… или вообще закрыть это дело. Надеюсь, что этот разговор останется между нами. Ведь сейчас я рискую своим служебным положением. Но я хочу помочь тебе, потому как знаю, что ты не виновата.

Дара видела в глазах Сергея Петровича искреннее участие. Как же она была счастлива, что судьба сжалилась над ней, и появился вот такой человек.

— Но у меня нет таких знакомых… только мой отец. У него есть деньги, но он не станет мне помогать… — Дара обреченно опустила голову.

— Дочка, подумай хорошенько. Может, есть еще кто-то, кто готов тебе помочь?

В сознание Дары пришло имя — Гер. Конечно, Гер. Только он обладает деньгами и связями. Но она не станет просить его… Нет, станет. Не ради себя, а ради ребенка. Она не хочет, чтобы ребенок родился в тюрьме. Ради ребенка она готова на все. Она забудет свою гордость, забудет все, что сделал Гер. Главное, чтобы он вытащил ее отсюда.

— Есть такой человек. Он богат и у него, наверное, есть связи… но я не знаю его телефона.

— Как его зовут?

— Герман Полонский.

Сергей Петрович опустил голову, чтобы наивная девчонка не увидела победного блеска в его глазах. Развести эту глупышку оказалось намного проще, чем он предполагал.

— Дочка, я включу запись на мобильном телефоне, а ты скажешь свою просьбу этому Герману. Я попытаюсь найти его по базе данных и передать ему твою запись. И тогда он приедет за тобой. Хорошо?

— Да. Включайте телефон.

Сергей Петрович направил на нее свой мобильный телефон и махнул рукой. Дара поняла, что можно начинать говорить. Только что? Все произошло слишком быстро и неожиданно.

— Гер… помоги мне, пожалуйста. Я потом все тебе объясню. Я ни в чем не виновата… так получилось, но это не объяснить… вернее, я смогу объяснить. Но мне нужно выйти отсюда. Пожалуйста, помоги мне.

Дара понимала, что говорит сумбурно. Только от радости в голове все смешалось, и она не знала, что еще сказать.

Сергей Петрович выключил телефон и убрал его в карман.

— Отлично, — оживленно сказал он. — Сейчас иди к себе в камеру и жди. Хорошо?

Дара кивнула. Идя по коридорам с охраной, она думала о том, что все в ее жизни может наладиться. Теперь у нее есть надежда. Гер приедет за ней и спасет ее. Тогда она объяснит ему, почему все это произошло и почему ей нужна его помощь. Ведь главное — выйти отсюда. Она не будет просить у Гера ничего. Это ее ребенок, и если он ему не нужен, она сама сможет вырастить его. Но, может, Геру нужен ребенок? Глупая надежда затрепетала в душе. Дара чувствовала, что оживает от осознания скорого освобождения. И еще она надеялась, что Гер захочет этого ребенка.

Выходя из здания полиции, Сергей Петрович опять столкнулся с группой цыган и с Шандором, имя которого он запомнил. Все это время цыгане навязчиво преследовали его. В другой раз он бы и согласился выслушать их предложение, возможно, даже пошел бы им навстречу, но не сейчас. В этой игре вокруг цыганки были задействованы более крупные игроки. Тем более от него особо ничего и не требовали, вот только сделать эту видеозапись с просьбой цыганки о спасении. Разве это незаконно? Просто передать ее просьбу тем, кому она небезразлична. Конечно, за хорошее вознаграждение, но это и нормально. Добрые поступки должны вознаграждаться.

Пройдя мимо цыган и сев в машину, Сергей Петрович поехал на встречу с теми, кто ждал эту запись.

Шандор, видя удаляющуюся машину, грязно выругался. Его план по обламыванию Дары рухнул, так как возникли непредвиденные обстоятельства. И вот теперь Дара в тюрьме, а все его попытки помочь ей сводятся к нулю. Ни его деньги, ни его связи пока не дали результата. Правда, Шандор понимал почему: видно цыганка была нужна более серьезным людям. И Шандор догадывался, что это Полонский.

— Поехали, — зло велел он, идя к машине.

Смысла выстаивать на лестнице у здания полиции уже не было.

День у Полонского не заладился. Сначала ночь с Лерой. Он и не хотел этой ночи, но Лера была навязчива, капризна, упрекала его в невнимании, и он остался у нее. В результате секс не принес удовольствия, а сон в ее кровати был беспокойным. С утра Гер чувствовал себя разбитым и не выспавшимся.

День в офисе закрутил его в череде текущих дел. И он даже отвлекся от чувства, которое не проходило с той ночи. Ночи с Дарой. Он не мог забыть эту ночь, забыть ее, пусть и хотел. Иногда дела отвлекали, и он погружался в них с головой, но потом опять мыслями возвращался к ней. Сейчас он точно верил, что она ведьма и приворожила его. Никогда ни к одной женщине он не чувствовал такой тяги, такого желания увидеть. Хотя в мистику и привороты он не верил, поэтому просто объяснил себе все это хорошим сексом с ней и естественным желанием получить этот секс еще раз. Только вот и самовнушение не помогало, в душе он знал, что это не так.

В обед в его кабинет зашел Ковало с таким лицом, что у Гера сразу пропал и аппетит, и желание пообедать в ресторане.

— Говори, — сухо велел он.

— Ты, наверное, на обед отъехать хотел? — видя стоящего с пиджаком в руке Гера, предположил Ковало.

— Уже не хочу. Говори, что нарыл.

— Не я нарыл, а само пришло. Вот, прислали.

Ковало покрутил в руке свой телефон и протянул его Геру.

Гер смотрел на экран и видел Дару. Она говорила… просила о помощи. Просила помочь ей.

— И что ты думаешь об этом? — Гер закурил. Он хотел вкусом сигареты перебить неприятный осадок от увиденного.

— То, что все наши домыслы подтвердились. Знаешь, где она тебя ждет? В отделении полиции задрипанного подмосковного городка. Ее поймали за воровство, и ей грозит немалый срок. Все это я пробил по своим каналам. Но это еще не все. Шандор регулярно там бывает. А теперь сопоставь основное. Она просит тебя приехать, чтобы ты ее спас, и там тебя ждет засада.

Гер молча курил.

— Не стыкуется… Если ее поймали за воровство и это так, тогда она действительно просит помощи, и засада на меня здесь ни при чем. А если она специально просит помощи, чтобы заманить меня в засаду, тогда при чем заведенное на нее дело о воровстве?

— Согласен… но мы можем не все знать, — Ковало тоже понимал, что в этой схеме не все гладко. — Дело о воровстве могли специально на нее завести, для убедительности.

Гер обдумывал услышанное, затем произнес:

— Я поеду туда.

— Именно этого они и ждут. Хочешь покончить жизнь самоубийством? Вот окно — можешь спрыгнуть.

— Прыгать из окна не буду, а вот туда поеду. Я должен точно знать, что она замешана в этом…

— В чем? В твоем убийстве? После его совершения тебе уже будет все равно, — Ковало, зная Гера, пытался всеми сила вразумить его и отговорить от опрометчивого поступка.

— Я поеду туда днем. Ты все подготовишь, расставишь людей. Они не будут стрелять днем у полицейского участка.

— Это безумие. Там будет снайпер. Винтовка с глушителем — ни шума, ни пыли.

— Я не привык прятаться. Те, кто ведет охоту на меня, не рассчитывают на то, что я захочу вести охоту на них. Проработай все до мельчайших деталей. Когда будешь готов — скажи. Нужно поймать снайпера.

— Бронежилет наденешь? А то в прошлый раз не послушал меня и пулю словил.

— Надену.

Ковало вышел из кабинета, зная, что ему предстоит нешуточная работа. В целом Гер был прав. Бегать в роли жертвы от охотника — не лучший вариант защиты. Намного правильнее выследить охотника и сделать его жертвой. Полонский никогда не бегал и не прятался. Он всегда сам был охотником. А сейчас эта ситуация затянулась. И вот враг сделал ход, видно, устал караулить Полонского в засаде. Значит, нужно принять вызов и уничтожить охотника и тех, кто за ним стоит.