Противоречия любви

ГЛАВА 30

Всю дорогу до дома Мирчи кипел от злости, хотя внешне сохранял спокойствие. Он держал в руке бумаги — именно те, о которых говорила Дара. Тогда он не поверил своей дочери, он поверил Розе. Хотя всегда знал, что Роза — лживая женщина. Но она его жена. Он сам ее выбрал. Она родила ему трех дочек и сына, наследника, к которому однажды перейдет власть и титул барона. Как он мог не поверить Розе? Не мог. Но он ошибся. Понимание этого было слишком болезненно. Хотя даже эти документы не повлияли бы на его решение отречься от Дары. Его дочь совершила то, что невозможно смыть ничем. Но ложь Розы он не собирался оставлять безнаказанной. Она солгала ему, своему мужу, она солгала барону.

Войдя в дом, Мирчи снял со стены нагайку с красиво инкрустированной ручкой. Это был подарок. Он посмотрел на искусную работу мастера, а затем взмахнул нагайкой. Она рассекла воздух с протяжным свистом.

— Роза, — прозвучал грозный голос барона.

Из кухни вышла Роза и по виду своего мужа поняла, что пощады не будет.

— Подойди сюда. Ближе, — Мирчи поигрывал нагайкой, держа ее в руке. — Как ты посмела обмануть меня? Женщина, ты должна уважать своего мужа. Ты нарушила это правило и за это будешь наказана.

Роза нервно сглотнула и сделала шаг к мужу.

— Что я сделала не так? В чем виновата? — как бы она ни боялась Мирчи, но не хотела сдаваться и показывать свой страх.

— Ты обманула меня, не сказав, что Дара звонила. Как ты посмела так поступить?

— Ах, вот оно в чем дело… Да, я не сказала, что эта лживая потаскушка звонила…

— Замолчи. У нее были важные документы, она везла их для меня.

— И ты поверил ей? — Роза смела шагнула вперед, надвигаясь на мужа своей массивной фигурой.

— У нее были эти документы, а ты лгала мне. За это получай.

Мирчи взмахнул нагайкой, и Роза закрыла лицо руками. Удар пришелся на плечи и спину. Он еще раз размахнулся и снова ударил.

Роза, сжав зубы, сносила порку. Ей это было не впервой. Еще в молодости отец нещадно порол ее за любые провинности. Поэтому все происходящее было не вновь. Только сейчас все иначе. Она знала, что Мирчи просто вымещает злость и не более. Дару он не в силах оправдать, она навсегда отвержена цыганами, и, понимая это, Роза готова была снести все, так как победа все равно за ней. Дара больше не является дочерью барона, и это самое главное.

Устав наносить удары, Мирчи бросил нагайку и ушел в свой кабинет. Он знал: ничто не способно вернуть ему его дочь.

На следующий день привезли Шандора. Сначала у Мирчи было желание увидеть его и даже выместить на нем всю накопившуюся боль — за то, что тот сделал с Дарой. Но злость прошла, и остался лишь холодный расчет. Подозвав к себе цыгана, Мирчи подошел вплотную к нему и произнес:

— Поколи ему наркоту… пару недель. А потом отпусти.

Это было сказано только для цыгана. Он расслышал эти слова и понял их смысл. Цыган кивнул и вышел из дома барона.

Чечар прошел к себе в кабинет и устало опустился в кресло. Ему даже стало жаль Шандора: он помнил его таким самоуверенным, надменным и красивым. Мирчи знал, что будет с ним, когда наркотики станут его жизнью, Шандор перестанет существовать, а то, что останется от него, будет ничтожно и жалко на вид. Как все просто — всего лишь игла в вене, и человек прекращает существовать как человек. Страшная, медленная смерть на конце иглы.

Чечар вздохнул и прикрыл глаза. Он знал, что не переменит решение. Шандор сам избрал свою смерть. То, что он сделал с Дарой Мирчи не простит. Он не верил в швейцарские клиники. Он знал, что тот, кто один раз узнал кайф на конце иглы, никогда не сможет от этого отказаться. Но он был благодарен Полонскому за то, что тот позаботился о его дочери.

Мирчи устало вздохнул.

Как же все тяжело и неоднозначно. Ему приходится уничтожить Шандора за то, что он уничтожил его дочь. Дара — не его дочь, он отрекся от нее, но при этом хочет мстить тому, кто причинил ей боль. Полонский спасает Дару, и Мирчи не жалел, что пожал ему руку. Герман всегда вызывал у него уважение. Он был и остается серьезным противником, однако отдал ему документы на землю. И заботится о Даре. Вот так бывает в жизни. Жизнь вообще удивительна и непредсказуема.

"Дара, дочка… прости".

Мирчи знал, что никогда уже не сможет принять ее. Но заставить его разлюбить свое дитя никто не в силах.

Посадив цветок в клумбу, Дара встала и отряхнула с рук землю. Затем взяла лейку и полила посаженный цветок. Видя, что все сделано правильно, она залюбовалась цветком. Он еще не распустился — только стебель, листья и бутон. Дара подумала, что теперь каждый день будет приходить и поливать его, ожидая, когда он расцветет. Ей нравилось сажать цветы. Это ожидание чуда, когда из бутона появляется цветок… оно завораживает. Извечный круговорот жизни: сначала стебель, потом бутон, затем яркий цветок, дарящий радость от его созерцания, и вот его листья опадают на землю. Но она не грустила по засохшему цветку, зная, что он опять расцветет.

Дара была рада, что ей позволили заниматься цветами. Хотя она поняла, что ей готовы позволить многое, конечно, в пределах разумного. Врач, хорошо говорящей по-русски, очень долго выяснял у нее чем она хочет заниматься, пока находится в их клинике. Он предлагал ей разные развлечения, чтобы она могла найти себе хобби. Дара не понимала, как приготовление еды может быть развлечением. Она любила готовить, но сейчас не хотела — и уж тем более не считала это хобби. И вышивание для нее не было хобби — столько одежды она перештопала, что заниматься этим больше не хотела. Когда она сказала, что ей нравится мастерить оригами, врач оживился, и вскоре у нее было все для этого. Но делать поделки из бумаги тоже скучно, и тогда Дара попросила разрешения ухаживать за цветами в клумбах. Она не понимала, почему ее просьбе так радуется доктор, ведь она видела, что за клумбами смотрит садовник. Но ей разрешили, и выдали разные лопатки и грабли с ведерочками, и еще привезли рассаду. Вот этим она и стала заниматься, решив, что, наверное, это и есть хобби. Мысли о том, чтобы петь, у нее не возникало, внутри нее было тихо и пустынно. А петь с пустотой в душе она не хотела.

— Красивый цветок.

Дара вздрогнула от звуков этого голоса и обернулась.

— Извини, я не хотел напугать тебя, — Гер отступил на полшага, видя испуг в глазах девушки.

— Мне разрешили сажать цветы, — ответила Дара, понимая, что не готова была увидеть здесь Гера.

Прошло уже столько времени, как она здесь. Правда, первые месяцы она смутно помнит. Только потом, когда боль ушла, она стала воспринимать действительность. Вот тогда врач рассказал о ее лечении от наркотической зависимости. И о том, что за все это платит господин Полонский. Она долго осознавала эту информацию, а потом просто приняла ее как факт. И самое основное, что она приняла как данность, — то, что она за границей, в Швейцарии. Об этой стране она узнала в школе. Дара не поверила бы что она за границей, но все вокруг говорили на непонятном ей языке, и только несколько человек из персонала — на русском.

— Почему бы тебе это не разрешили? Ты ведь не в тюрьме, а в дорогом санатории, и здесь все делают для комфорта клиента.

Дара обвела взглядом сад и высокий забор. Конечно, это не тюрьма, здесь все очень красиво. Но этот забор и то, что она не может выйти отсюда…

Гер уловил ее взгляд.

— Это все для твоей же безопасности. Хотя я понимаю — тяжело жить, никуда не выходя отсюда, — видя, что Дара так и стоит перед ним с пустой лейкой в руке, он продолжил: — Вот поэтому я и хотел пригласить тебя прокатится. Съездим в город, пообедаем. Посмотришь, как здесь красиво. С доктором я договорился, он разрешил.

Это стало слишком неожиданным для нее. Она уже привыкла к неспешному и размеренному ритму жизни в санатории. Хотя она понимала, что это клиника, но все здесь так по-домашнему уютно, что создавалось впечатление, будто она здесь на отдыхе.

Дара не была готова сегодня увидеть Полонского. Она вообще не была готова его увидеть. Девушка думала, что Гер отправил ее сюда и все. Зачем ему приезжать и навещать ее, да и еще приглашать посмотреть мир за стенами клиники? Но она очень хотела увидеть мир за стеной. Шел уже апрель месяц. В себя она пришла в конце февраля и все это время была заперта здесь. Это тяжело. Опять ее свобода ограничена, а она хотела свободы.

— Хорошо, — неуверенно произнесла Дара, оценив, как хорошо выглядит Полонский. Этот темный костюм, полурасстегнутая рубашка, шарф на шее, легкое пальто. До слепящего блеска начищенные ботинки, руки в перстнях. Дара поправила на себе кофточку и посмотрела на свою юбку. Конечно, одежду ей здесь дали хорошую — и много, ей столько и не надо. Да только рядом с Гером она в этих вещах смотрится нищенкой.

Гер понял, в чем причина ее смущения.

— Мы заедем в магазин, и ты сама выберешь одежду, какую захочешь. Я не хочу, чтобы это тебя смущало.

— Почему ты все это делаешь для меня? — этот вопрос она тысячи раз произносила в мыслях. Сейчас он относился лишь к одежде, хотя она имела в виду вообще все.

— Давай об этом поговорим в более комфортных условиях. Хорошо?

— Мне нужно отнести лейку и садовые инструменты.

Может, и к лучшему, что Гер не ответил на этот вопрос? Что она хотела услышать от него? Какой ответ? Дара настолько перегорела, что ей было все равно на его ответ. Ей вообще все стало все равно. Если Гер хочет платить за ее лечение, пусть делает как хочет. Если он хочет купить ей одежду, чтобы она не позорила его своим видом, — пусть купит. Она хотела нагнуться за лопаткой и граблями, но Гер перехватил у нее ведро с садовыми инструментами.

— Куда это нести?

Дара показала рукой в сторону сарая.

Гер пошел рядом с ней. Он понимал, что ему нравится на нее смотреть. Дара изменилась, или он так давно ее не видел? Она стала красивее. Она всегда была красива, но сейчас с ее лица ушли печаль и усталость, на нем было спокойствие и умиротворенная отрешенность. Его даже пугало это. Хотя, после всего пережитого Дарой, что его удивляет?

Отнеся садовые инструменты в сарай и там же помыв руки, Дара подняла глаза на Гера.

— Пойдем, — сказал он.

Гер указал рукой в сторону, и они пошли к его машине. Сейчас он хотел сам вести машину. Ему было важно побыть с Дарой наедине. Две машины сопровождения ехали сзади.

Дара, подходя к машине, увидела крепких парней в одинаковых костюмах. Она понимала, что это с Полонским, но промолчала.

Когда ворота клиники остались позади, Дара выдохнула, будто наконец вырвалась на волю.

— Тяжело тебе находиться здесь? — Гер уловил ее состояние.

— Да. Тяжело. Я ведь здесь так долго…

— Я говорил с врачом. Он сказал, что у тебя все хорошо, но рекомендовал еще побыть здесь.

Дара опять хотела спросить зачем все это надо Геру, но промолчала. Сейчас она рада смотреть на мир за окном машины. Там была весна и чужая красота природы. Хотя ей нравилась эта красота. Неширокая извилистая горная дорога, по которой они ехали, и горы вдали. Очень красиво.

— Тебе нравится это, — Гер сделал жест в сторону гор.

— Да, нравится, хотя я больше люблю поля… По ним на лошади скакать можно, а по горам так не поездишь…

Казалось, Дара вспомнила свою прежнюю жизнь. Она замолчала и отвернулась к окну. Гер тоже вспомнил прошлую жизнь. Ее, скачущую на коне по полю из цветов… Наверное, тогда, впервые увидел ее, он понял, что… Что это судьба? Гер не знал ответа на этот вопрос. Одно он знал точно — он больше не причинит ей боли.

Вскоре машина въехала в городок с очень красивыми зданиями, неширокими улицами и цветами в кадках. Даре казалось, что она в сказочном городе, в сказочном мире.

Их машина остановилась у большой стеклянной витрины, в которой стояли манекены и смотрели на них. Гер сам открыл перед ней дверь, и они зашли в магазин. Элегантно одетая женщина, выглядящая намного моложе своего возраста, подошла к ним и заговорила с Гером на непонятном Даре языке.

— Иди с ней, — Гер показал взглядом на женщину, — она покажет тебе одежду. Пожалуйста, возьми то, что понравится тебе.

Дара не стала ничего говорить, просто пошла за женщиной вглубь магазина. Гер видел ее состояние. Доктор предупредил, что такие больные после лечения уходят в себя и абстрагируются от всего мира. Но все можно исправить, только вот медицина в этом случае бессильна. Лишь близкие люди могут помочь больному захотеть жить, видя краски этого мира, а не закрывшись от него в своей ракушке.

Идя между вешалками с одеждой, Дара удивлялась — зачем людям столько всего? Ведь это все и не успеешь надеть. Столько одежды. Она видела на ней бирки с ценой, только цена была с непонятным ей значком, поэтому цифры и нолики ни о чем не говорили. Одна из юбок приглянулась Даре, она взяла ее, а женщина, увидев это, подала ей точно такую же с вешалки. Дара поняла, что взяла не свой размер. Так, постепенно продвигаясь по магазину, она отобрала то, в чем могла быть рядом с Полонским.

Все это время Гер сидел на диване, потягивая кофе и листая местную прессу. Затем он поднял глаза и увидел Дару. Чашка в его руке дрогнула. Он медленно поставил ее на стол, боясь пролить кофе, не в силах оторвать взгляда от девушки. Дара была прекрасна. Он был готов увидеть и принять ее в любом наряде, так как знал страсть цыганок к ярким и пестрым вещам. Ему было все равно, во что она оденется. Но Дара поразила его. Он понял, что у нее есть вкус, или это природное чутье. Она выглядела изысканно. Весь ее наряд поражал скромностью и чувством вкуса. Узкая длинная юбка. Однотонная блузка, поверх нее теплая удлиненная кофта и легкий шарфик. На ногах изящные туфельки на невысоком каблучке. И все это смотрелось так потрясающе, что Гер замер. Только увидев смятение в глазах девушки, он отвел взгляд.

Одеваясь в примерочной, Дара видела себя в зеркале. Она знала, что не может надеть брюки, и поэтому выбрала самую длинную юбку, к ней скромную блузку с длинными рукавами. Ее вены все исколоты постоянными капельницами, и она понимала, что ей нужно прикрыть руки. И кофта сверху — плюсовые четырнадцать градусов с ветерком создавали приятную температуру, если ты в теплой кофте или пальто.

Когда она переодевалась, ей принесли еще и белье. Наверное, женщина, помогающая ей, увидела ее хлопчатобумажные лифчик и трусики. Дара взяла из ее рук это и поняла, что такого она никогда не надевала и не наденет. Тонкое кружево бежевого цвета с яркими алыми ленточками и бантиками. Все смотрелось невероятно, но Дара не могла это надеть. Она вернула трусики и лифчик женщине, отрицательно мотнув головой. Та не стала настаивать.

Правда Даре пришлось надеть чулки, так как с такими туфельками голые ноги явно не смотрелись. Она попыталась попросить колготки, но женщина, поняв ее, отрицательно мотнула головой, и Дара смирилась.

Сейчас, под взглядом Гера, она чувствовала себя неуютно. Его взгляд был непонятен. Он странно смотрел на нее и молчал.

— Ты прекрасно выглядишь, — Гер взял себя в руки и встал с дивана.

Он подошел к кассе и протянул кредитку, борясь с желанием снова взглянуть на Дару.

— Пойдем, — Гер открыл перед ней дверь.

Она прошла мимо него, и он ощутил легкое прикосновение воздуха и аромат. Наверное это всего лишь шампунь, подумал он, вдыхая этот аромат. Только он был слаще всех духов в этом мире.

Волосы девушки были сколоты сзади простой заколкой и свободно струились по спине. Глядя на эти смоляные змейки, Гер чувствовал желание прикоснуться к ним. Но он сдержал этот порыв.

Уверенно ведя машину по нешироким улочкам городка, Гер остановился у тротуара.

— Я сейчас приду.

Гер вышел из машины и скрылся в магазине с красивой витриной, где были всевозможные золотые украшения. Дара сидела и ожидала его. Она так привыкла все это время просто подчиняться, что и сейчас воспринимала все как должное.

Сев в машину, Гер повернулся к девушке и протянул ей бархатную коробочку.

— Это тебе.

Он открыл коробочку, и Дара увидела внутри сережки.

— Зачем это? — она заворожено смотрела, как лучики солнца сверкают в камешках.

— Говорят, если долго не носить сережки, то уши зарастут. Я не хотел бы, чтобы это произошло, поэтому надень их… пожалуйста.

Дара тоже знала, что проколотые уши могут зарасти, если не носить сережек. Она протянула руку и взяла коробочку. Гер отогнул козырек на лобовом стекле, и Дара увидела зеркало.

Она вдела сначала одну сережку, потом вторую. Смотря на свое отражение, Дара подумала, что, наверное, это дорогие сережки. Но она точно не знала. У нее всегда были обычные серьги. Поэтому понять, дорогие это сережки или нет, она не могла.

— Они очень идут тебе, — Гер залюбовался сверканием бриллиантиков в ушках девушки.

Эти очень дорогие серьги со сдержанным дизайном так шли Даре. Они оживили ее и дополнили образ сдержанной роскошью.

Входя в элитный ресторан, Гер видел, как смотрят на его спутницу. Это было приятно.

Дара присела на стул, отодвинутый Гером, и перевела взгляд на окно. За тонким стеклом простирались горы. Они красивы, но она не любила горы. Вообще все, что сейчас происходит, было как бы не с ней. Дара ощущала, что все происходящее ей безразлично. И даже Гер.